Введение.

Необыкновенные и быстрые успехи пруссаков в первый период кампании, ряд небывалых в военной истории поражений армий второй Французской империи, которые, почти в полном их составе, сдались военно-пленными германским войскам, — изумили Европу и встревожили все мыслящие умы. Чем объяснить эти поразительные факты? — как могло случиться, что военная слава Франции, созданная веками, рассеялась, как дым, от нескольких ударов, недавно возникнувшей в Европе силы? [II]

Поражения австрийцев в кампанию 1866 года объяснялись, преимущественно, превосходством вооружения прусской пехоты — пресловутым игольчатым ружьем, и мы видим, что, вслед за Кенигсгрецким погромом, все европейские государства, — даже Турция, обыкновенно столь неподатливая на нововведения, — одно за другим спешат перевооружить свою пехоту и истрачивают громадные суммы на возможно быстрое приобретение этого, будто бы всеспасающего средства. Но, что же оказывается в настоящую войну? Магические свойства игольчатого ружья намного умалились: ряд недавних битв осязательно доказал, что ружья Шасспо, которыми вооружена Французская армия, имеют явное преимущество перед прусскими игольчатыми ружьями и по дальности и по настильности выстрела. Кроме несомненного превосходства ручного огнестрельного оружия, французские войска, которые, по общим отзывам, как их офицеров, так и врагов, — дрались как львы, — имели еще картечницы, действовавшие, в некоторых случаях, с необыкновенною силою. Не смотря, [III] однако же, на все это, последняя прусско-французская борьба представляет два, беспримерные в летописях народных распрей, факта, — капитуляцию Седана и капитуляцию Метца, — далеко оставившие за собою все, что может нам напомнить в этом отношении военная история. Знаменитая капитуляция Мака при Ульме совершенно теряет свое значение при факте, где 80000 и 170000 армии принуждены победителем пройти под ярмом.

Чем же, наконец, можно объяснить эти поразительные успехи Пруссии, особенно при видимом превосходстве противника в ручном огнестрельном оружии?

В том-то и дело, что война, по словам Жомини, — великая драма, в которой, с большею или меньшею силой, действуют тысячи нравственных и физических причин, и которую невозможно подчинить никаким математическим расчетам{1}. [IV]

В виду того живого интереса, с каким наше общество следит за всеми фазами кровавой борьбы двух народов — представителей Европейской цивилизации, — нам хотелось бы разъяснить хотя отчасти, ряд тех явлений, которые в особенности содействовали необыкновенным успехам прусского оружия в первый период кампании.

Мы говорим, в первый период кампании, так как непосредственно за Седанскою катастрофою люди, захватившие в свои руки власть и, под именем правительства народной обороны, управляющие ныне Франциею, — необыкновенными усилиями, без кадров, почти без офицеров и генералов, собрали новые армии, которые, при самом несовершенном вооружении — ружьями всевозможных систем, скупленными на рынках Европы и Америки, — до сих пор мужественно держатся против [V] неприятеля, защищая боевую славу Франции, целость и достоинство родины. Тем не менее, капитуляции Седана и Метца представляют собою явления такой поразительной величины и такого значения, каких военная история никогда еще не имела случая заносить на свои страницы.

Само собою разумеется, что в настоящее время, когда война еще не кончена, когда нельзя еще с уверенностью предсказать результат ожесточенной борьбы двух национальностей, — рассматриваемый нами вопрос не может быть вполне исчерпан; но мы все-таки, думаем, что наблюдения, сделанные нами на самом театре военных действий, вместе с теми сведениями, которые появились в печати по этому предмету, до настоящего времени, заграницею, дают возможность разъяснить до известной степени, некоторые из истинных причин этого успеха. Причины эти в высшей степени разнообразны, и мы отнюдь не беремся выяснить все те обстоятельства, которые с самого начала войны действительно заставили победу склониться на сторону германской расы; мы только [VI] просим позволения изложить перед читателем те из этих причин, которые производят на очевидца наибольшее впечатление.