В главе о подготовлении театра военных действий мы старались показать как глубоко был задуман и всесторонне изучен пруссаками общий план кампании. Все было подготовлено ими, рассчитано, обдумано заранее; но вместе с тем, нельзя сказать, чтобы и внезапные обстоятельства, совершенно неимевшиеся в виду при составлении этого плана, — заставали их врасплох.

Один из любимейших рассказов, в прусской армии, — это рассказ о том, при каких [111] обстоятельствах совершилось движение на север (к Седану), двух армий: наследных принцев — прусского и саксонского.

Говорят, что первое известие о движении маршала Мак-Магона из Шалона на север, для выручки из блокады Базена, — граф Мольтке узнал из бельгийских газет.

Надо заметить, что из изданной ныне, французским правительством народной обороны секретной переписки второй империи видно, что маршал Мак-Магон не хотел произвести движения, которое кончилось для его армии седанскою катастрофою; только настояния тогдашнего французского военного министра, Паликао, и регентства, заставили его идти по этому пути, оказавшемуся для него столь гибельным.

И в самом деле, если взять в расчет силы противников и конфигурацию французско-бельгийской границы, — движение это было крайне неосторожно; самый лучший исход, какой могла ожидать тут французская армия, был тот что припертая к бельгийской границе, она была бы принуждена положить оружие на нейтральной почве, в виду 50-тысячной бельгийской армии, собранной в то время на границе.

Полученные из газет известия, заставили [112] призадуматься и молчаливого гения (geniale Schweiger), как немцы называют Мольтке.

При этом надо заметить, что граф Мольтке, вообще человек необыкновенно простой, нуждающийся всяких наружных проявлении власти, так что, например, при занимаемой им квартире никогда не бывало часового. Но в эту ночь, — когда было получено известие о движении к северу французской армии, к квартире начальника прусского главного штаба был поставлен часовой, с приказанием не впускать к нему никого. Мольтке просидел всю ночь над картами, соображая возможность такого невероятного движения неприятеля.

Первое известие о движении Мак-Магона на север было — как сказано выше — получено в прусской главной квартире из бельгийских газет; между тем как в доставленных в то же время из Парижа французских журналах была помещена речь, произнесенная в законодательном корпусе тогдашним военным министром, генералом Паликао, который, между прочим, говорил: «если бы Париж знал о движении войск, которое мне теперь известно, он иллюминовался бы блистательно».

После долгого размышления, граф Мольтке, [113] убедившись, что движение французов действительно возможно, составил диспозицию направления двух прусских армий на север, — ту диспозицию, которая доставила пруссакам беспримерную еще в военной истории победу. Когда, затем, утром, полученные с аванпостов известия подтвердили слухи, заявленные в бельгийских газетах, — все окончательные распоряжения были сделаны, приказания отправлены и девять корпусов двинулись, по различным путям, для исполнения этой сложной задачи.

Едва ли возможно не согласиться, в этом случае, с мнением пруссаков, которые полагают, что тот высший инстинкт, с которым Мольтке так верно предугадал движение противника и с таким удивительным расчетом направил против него прусские войска, — именно то, что называется военным гением.

Все это дело с газетными слухами, ночною работою над диспозициею и быстрым движением массы войск — очень напоминает положение дел пред Люценским сражением, когда Наполеон I, проезжая в коляске по люценским полям и услыхав сильную канонаду и ружейную пальбу между деревнями Кай, Рана, Клейн и Гросс-Гершен, — по гулу выстрелов дал [114] своим корпусам то направление, которое доставило ему одну из блистательнейших побед последнего периода его эпической жизни.

Одна из особенностей кампании 1870 года заключается в том, что в первых сражениях, данных пруссаками французам, силы первых почти втрое превосходили силы их противников. Что касается сражений под Вейссенбургом и Вертом, то такое превосходство пруссаков безусловно верно; но нам кажется, также, что Рюстов, в своем сочинении «Der Krieg um die Rheingrenze 1870» (Война за Рейнскую границу), определяя силы противников, под Саарбрюкеном, почти одинаковыми, едва ли прав. По нашему мнению, при определении сил, следовало бы принимать в расчет не только те войска, которые введены в бой, но и войска находящиеся в резерве, ибо одно присутствие последних на поле сражения, имеет огромное нравственное влияние на обе стороны, конечно совершенно противоположное: на ту, за которою они стоят, вселяя в ней уверенность, что, в случае нужды, она будет своевременно поддержана, и на сторону противную, которая видит, что кроме войск, непосредственно стоящих [115] перед нею, ей предстоит еще борьба с новыми, совершенно свежими силами.

Но как бы то ни было, эти первые удары, нанесенные пруссаками французским армиям, хотя и превосходными силами, имели весьма важное влияние на весь ход последующих военных действий. Победы, одержанные, с первого же вступления на неприятельскую землю, молодыми прусскими солдатами над старыми, закаленными в походах алжирскими полками (из которых, преимущественно, был составлен 1-й французский корпус), возвысили дух прусского войска и придали ему уверенность в дальнейших успехах; a на французов, вовсе неожидавших встретить в противнике такого сильного и энергического натиска, подействовали совершенно противоположно.

По поводу этого последнего обстоятельства, вот что говорит автор вышеупомянутой нами брошюры «Des causes qui ont amene la capitulation de Sedan»: «1-й корпус, составленный, большею частью, из африканских полков, выказал под Фрейш-Виллером (немцы называют — под Вертом) чудеса храбрости и должен был уступить только подавляющему численному превосходству неприятеля. Сильно [116] пораженные неудачею и в особенности ужасающим действием прусской артиллерии, войска эти вынесли с поля сражения весьма дурное настроение, которое еще более ухудшилось при отступлении к Шалону, постоянно усиленными переходами и всевозможными лишениями. Маршал Мак-Магон ясно видел это и понимал, что гораздо благоразумнее дать им сначала отдохнуть и укрепиться в силах, a потом уже вести их в новый бой. Это были наши самые старые войска, вполне заслужившие славу, которою справедливо пользуются африканские солдаты, ж которую они вполне оправдали; a поэтому, расстройство их, в виду остальной армии, было вдвойне опасно».

В другой французской брошюре «Des causes qui ont amene les dйsastres de l'armйе Fraпзаиse dans la campagne de 1870» говорится: «Во время длинного похода от Саверна до Не-Шато и от Пети-Пиера к Шомону{1}, в обоих корпусах был полный беспорядок; наши солдаты, без продовольствия п лагерных принадлежностей, представляла самый тяжелый вид уныния и упадка дисциплины. Так как обоз [117] с продовольственными запасами остался в руках неприятеля, вследствие чего не производилась правильная раздача порционов, то солдаты грабили, мародерствовали и даже просили милостыню; но всего грустнее было то, что военные власти, хотя и не разрешавшие эти поступки, достойные сожаления, принуждены были смотреть на них сквозь пальцы, и в виду такой безнаказанности беспорядкам всякого рода не было конца. Голос начальников, старавшихся удержать солдат в повиновении, был бессилен; солдаты, оставляя ряды, шли в рассыпную — впереди, сзади и с боков колонн, останавливались на фермах, охотились за дичью, заходили в окрестные села и деревни, распространяя там ужас своими преувеличенными рассказами и возмущая своими требованиями и грабежом. Цифра отлучившихся из полков увеличивалась ежедневно, и никто не принимал никаких мер к прекращению побегов: — военная полиция не разыскивала ни отлучившихся, ни мародеров. Даже некоторые генералы отставали от своих войск или отправлялись, за несколько переходов вперед, чтобы иметь возможность отдохнуть. Места бивуачного расположения не определялись штабами; аванпосты никогда не выставлялись, [118] вследствие чего фальшивые тревоги производились весьма часто, в особенности в 5 корпусе; и во всех этих случаях в солдатах наших обнаруживалось большое смущение и нерешительность.

«Постоянные грозы с сильным ливнем, сопровождавшие наши войска во время переходов, еще более увеличивали беспорядок и препятствовали нашим движениям. Но самый тяжкий переход для наших войск был из Моневиля в Байон: солдаты, промокшие до костей, страшно утомленные, вступали в Байон в невообразимом беспорядке и отыскивали где бы приютиться и отдохнуть. Неурядица, смятение и упадок дисциплины в войсках, во время этого похода, произвели на жителей тех местностей, через которые они проходили, такое тяжелое впечатление, что они верно долго не забудут этого печального события.

«Таким образом, в самом начале военных действий, вполне уже выказались несчастные последствия плохих распоряжений, сделанных перед открытием кампании: два корпуса разбиты; Франция открыта, со всех сторон, неприятельскому нашествию; на всех пунктах наших [119] границ, армия была в полном и беспорядочном отступлении.»

Из приведенных выписок, заключающих в себе сознание самих французов о крайнем расстройстве их армий, после первых же встреч с неприятелем, ясно видно как верно были рассчитаны пруссаками первоначальные движения их войск, чтобы, при помощи безусловного превосходства в силах, вполне обеспечить победу над врагом.

Какое впечатление произвели первые победы прусской армии на французов, мы видели уже из приведенных выписок; в прусских же войсках победы эти вселили такую уверенность в превосходстве их над неприятелем, что при последующих встречах с противником, даже при равных силах, победа всегда оставалась за пруссаками.

В главе «о ручном огнестрельном оружии» было уже замечено, что преимущество ружей системы Шасспо перед игольчатыми прусскими ружьями дало французским генералам повод постоянно держаться оборонительного характера военных действий, не переходя в наступление.

Сигнала на рожке «к атаке», столь любимого [120] французами, они не слыхали почти во всю кампанию; a каково его магическое действие на пылкого французского солдата — можно судить из слов того же автора брошюры: «Des causes qui ont amene les dйsastres de Таппее fraпзаиse dans la campagne 1870», который говорит, что даже под Седаном, в минуту отчаянной попытки Вимпфена, когда он с частями войск, собранными от различных корпусов, решился пробиться и приказал затрубить атаку, — почти в первый раз во всю кампанию, — французы ринулись вперед. Но было уже слишком поздно: они гибли под убийственным огнем артиллерии и ручного огнестрельного оружия союзных войск. Поднятое, почти одновременно с этою последнею попыткою, белое знамя прекратило бой». Таким образом, французы, приняв оборонительный способ действия, совершенно изменили национальному своему характеру и лишили себя того средства, которое так долго им доставляло победы, — инициативы наступления — атаки.

Затем необходимо перейти к определению едва ли не самого важного вопроса, который возникнул в настоящую кампанию, это — обхода [121] армии, окружении ее и, наконец, доведения ее до капитуляции.

He скрывая от себя всей трудности предстоящей нам задачи, мы постараемся, на сколько это окажется возможным, определить: в какой мере действительно обход неприятельской армии со всех сторон, это вечное «uber flugeln» Бюлова, за которое Наполеон I так часто наказывал, — составляет окончательное и верное средство для победы?

В настоящую кампанию перед нами следующие многозамечательные факты:

Под Седаном, 80000 французов окружены 200000 пруссаков и принуждены были сдаться на капитуляцию; под Метцом, — под стенами крепости, считавшейся неприступною, 173000 французов положили оружие перед 225000 прусскою армиею; наконец ныне, под Парижем, не смотря на удивительное мужество жителей этого города, энергию генерала Трошю и правительства народной обороны, сумевших организовать защиту весьма населенной столицы, мы видим, что город этот, с полуторамиллионным населением и с 400000 вооруженных людей, из которых уже до 150000 [122] челов. вполне организованного войска, окружен неприятелем, менее многочисленным{1}.

Конечно, последнее слово в этой драме еще не произнесено, но уже самый факт осады и бомбардирования такого города представляют собою знаменательное явление, значение которого еще более увеличивается в виду сознания самих военноначальников французской осажденной армии, в невозможности прорвать то железное кольцо, которое пруссаки обвели вокруг современной столицы цивилизованного мира.

Вот что говорит генерал Дюкро в своем дневном приказе, отданном после вылазки 29 и 30 ноября: «Солдаты! После двухдневной славной борьбы, я заставил вас перейти обратно Марну, в полном убеждении, что новые усилия были бы бесполезны в том направлении, в котором неприятель успел сосредоточить свои силы и приготовить средства к действию. Я пожертвовал бы бесполезно тысячами храбрых, если бы настаивал на этом; вместо того, чтобы способствовать делу свободы — я серьезно [123] компрометировал бы ее; я мог бы даже вести вас к непоправимому поражению.

«Но борьба прекращена только на мгновение; мы возобновим ее с решительностью. Будьте готовы; пополните на скорую руку ваши боевые припасы и, в особенности, ваши продовольственные запасы. Возвысьте сердца ваши на высоту жертв, требуемых святостью дела, для которого мы, не колеблясь должны принести нашу жизнь».

Между тем, в деле 29 и 30 ноября (н. с), на стороне французов было значительное превосходство сил, так как в первый день вылазки y пруссаков не могло быть более 25000 челов., считая дивизию Оберница и бригаду 6 корпуса; во второй же день битвы к этому числу прибавились дивизия 2 корпуса, части 6 корпуса и саксонцы; между тем как y французов, в каждый из этих двух дней, было, по меньшей мере, до 70000 челов., a если бы в дело были введены все войска, составлявшие, в числе трех корпусов, армию Дюкро, то вся сила их простиралась бы до 120000 штыков. He смотря, однако же, ни на численное превосходство в силах ни на блистательную храбрость генерала Дюкро, под которым было убито пять лошадей, французы принуждены были отказаться от исполнения [124] предположенного ими плана прорвать неприятельские армии.

Дело в том, что участвовавшие в этом деле французские войска состояли из кадров, образованных из остатков тех корпусов, которые, незадолго до этого, понесли ряд поражений. Очень понятно, что новобранцы, обученные военному делу людьми, испытавшими на себе всю силу прусского оружия, не решались встретиться лицом к лицу с победителями своих учителей: они с полным самоотвержением умирали на месте, под градом ядер и гранат, но увлечь их вперед решительно не было никакой возможности.

Возвращаясь, затем, к рассматриваемому нами вопросу о том, в какой мере может способствовать победе обход неприятельской армии со всех сторон, или же только одних ее флангов, и может ли этот маневр быть выполняем силами менее значительными, чем неприятельские, — посмотрим, что говорит по этому поводу один из известнейших современных бельгийских военных писателей, — Вандевель о котором знаменитый Жомини был весьма высокого мнения.

В своем сочинении о кампании 1866 года, [125] справедливо пользующимся большою известностью, Вандевель, говоря о сражении под Кенигсгрецем, сравнивает его — только в обратном смысле — с сражением под Аустерлицом, и объясняет, что тот момент аустерлицкого боя, который был причиною полного поражения союзных войск, напротив того, под Кенигсгрецем — помог пруссакам одержать совершенную победу над австрийцами.

Под Аустерлицом, по составленному Вейнротером плану, союзные войска должны были, в нескольких колоннах, с двух сторон обхватить французскую армию. Но Наполеон I, выждав, пока движения противников вполне обрисовались на флангах, собрал свои резервы и сильным ударом на центр союзников — одержал одну из тех решительных побед, которые наиболее способствовали воплощению в легенду его имени и деяний.

Между тем, почти такое же обходное движение армии наследного принца прусского и Герварта фон-Битенфельда, под Кенигсрецем, — увенчалось полным успехом и повело к блистательной победе, не смотря на то, что австрийские войска, бывшие в центре, с большим мужеством, шаг за шагом, удерживали свои [126] позиции, в особенности лес под Садовой, который, как известно — семь раз переходил из рук в руки. Замечательная стойкость центра австрийской армии не привела, впрочем, ни к каким результатам, так как Бенедек не сумел во-время воспользоваться бывшими y него в резерве двумя корпусами, совершенно свежими, не сделавшими еще в этом деле ни одного выстрела; между тем как смелое направление их на армию принца Фридриха-Карла, привело бы, может быть, совершенно к другому исходу сражения.

Тут все дело заключается в том, во-первых, чтобы верно оценить направление неприятельских войск, двинутых в обход, и, во-вторых, суметь выбрать момент, когда смелый и быстрый удар на центр противника или на одну из направленных в обход колонн может доставить победу.

Когда в разговорах наших с прусскими офицерами о сложных маневрах, которые всегда должны предшествовать обходу флангов неприятельской армии и, в особенности, полному ее окружению, — как это было под Седаном и Метцом, — мы спрашивали: не бывало ли y составителей этих соображений опасения, что [127] неприятель, — воспользовавшись временем, пока корпуса, совершающие сложные обходные движения, не заняли еще назначенных им мест, — быстрым переходом в наступление может разбить те части, которые находятся непосредственно против него. На это нам приходилось слышать постоянию один и тот же ответ: Если бы граф Мольтке знал, что имеет дело с противником, который, подобно Наполеону I, был бы в состоянии произвести столь смелое движение и сумел бы выбрать именно ту минуту, когда подобная атака может вполне удаться, то, вероятно, он не составлял бы таких соображений, a придумал бы другой маневр, более сообразный с характером и военными способностями своих противников.

Затем, было бы весьма любопытно исследовать другой вопрос, находящийся в тесной связи с рассмотренным, a именно: действительно ли новое ручное огнестрельное оружие и усовершенствованная артиллерия не дают никакого выхода окруженной неприятельской армии и ей остается только сдаться военно-пленною?

Примеры двух недавних капитуляций — седанской и метцской как бы отвечают на этот вопрос безапелляционно. [128] Ho мы, с своей стороны, положительно и энергически восстаем против подобного мнения и просим читателя обратить внимание на следующие места брошюры «Des causes qui ont amene les dйsastres de l'armйе fraпзаиse dans la campagne de 1870», в которой неизвестный автор, определяя характер описанного им выше движения прусских корпусов, говорит: «Вышеозначенные диспозиции, хорошо соображенные, ясно показывали составленный неприятельскими генералами план сражения: дело было в том, чтобы заключить французскую армию в огненный круг, постепенно суживающийся и наконец принудить ее положить оружие, или притеснить ее к Мозелю и поставить под картечь баварцев, находившихся на левом берегу реки, или же, наконец, заставить ее войти в крепостцу Седан, которая, без продовольственных запасов и без снарядов, не могла доставить нашим войскам возможности надолго противостоять губительному действию прусской артиллерии».

Затем, хотя в брошюре и не говорится о том — были ли серьезные, — с удачным выбором минуты и вовремя поддержанные попытки [129] пробиться сквозь неприятельские ряды; но из той же брошюры мы видим, что попытки такого рода, хотя бессвязные и вызванные инициативою частных начальников, положительно имели место и, при этом, некоторые из этих попыток были сначала удачны и даже принуждали пруссаков, на некоторое время, к отступлению.

Так на стран. 76 той же брошюры мы читаем:

«В туже минуту центр наших линий делал отчаянное усилие, чтобы сбить саксонцев с командующих высот, которые они занимали, и откуда, слева, их многочисленная артиллерия, вместе с артиллериею прусской гвардии, громила наши батальоны фланговым огнем. Наши солдаты, увлеченные необыкновенным одушевлением, взобрались на крутой подъем, поросший лесом, который прикрывал расположение неприятеля, и с необыкновенною решимостью двигались вперед, под градом пуль и картечи; казалось, что в эту минуту победа снова возвратилась под наши знамена и надежда вселилась в наши сердца...».

«Уже несколько часов продолжался артиллерийский бой с одинаковым ожесточением с обеих сторон, но не смотря на геройство [130] наших артиллеристов, не приводил ни к какому окончательному результату. Надо сказать более: бессилие нашей артиллерии и бесчисленное количество неприятельских снарядов, разрывавшихся между нашими войсками, поселили в солдатах, остававшихся в бездействии, чувство страха и деморализации. В виду угрозы быть окруженными со всех сторон сильным неприятелем, необходимо было, — если мы не хотели быть заставленными положить оружие, — открыть себе путь через армию наследного принца прусского, чтобы пройти на дорогу в Мезьер. С этою целью, эскадроны наших кирасир выйдя из лощины, где они были собраны в густых колоннах, двинулись вперед в совершенном порядке, поднялись галопом на высоты, занятые прусскими стрелками, которые, пораженные внезапною атакою, были разогнаны и отброшены к деревне Флоан (Floing). Гребень высоты был очищен от неприятельских батальонов, которые в это время сделали попытку подвинуться вперед, и если бы в эту минуту наши генералы поддержали кирасирскую атаку пехотными колоннами, то, может быть, и самые высоты и деревня Флоан остались бы в наших руках; но, по всей вероятности, на этом и приостановились [131] бы наши успехи, потому что, если бы мы и оттеснили неприятельские батальоны, открыв себе дорогу в Мезьер, мы не были бы в состоянии избавиться от вюртембергцев и кавалерии, следовавшей из Доншери, подкрепленных баварским резервным корпусом. Такой успех с нашей стороны, по всей вероятности, изменил бы ту окончательную форму, в какую вылилось наше поражение.»

Когда Вимпфен, как сказано выше, решился сделать попытку прорваться, с расстроенными полками, сквозь неприятельскую линию, и приказал, с этой целью, затрубить атаку, — даже и тут французы храбро ринулись вперед и в первую минуту оттеснили союзные войска.

Наконец, в подтверждение нашего мнения о том, что армия, во время самого обхода ее неприятелем, может прорвать его линии, мы можем еще указать на то, что все сдавшиеся под Седаном пленные французские офицеры, с которыми нам случалось разговаривать об этом последнем подвиге бывшего императора, высказывали свое глубокое убеждение в том, что не будь маршал Мак-Магон ранен в 7 1/2 часов, — в ту именно минуту, когда он собирал корпуса Лебрена и Дюкро, чтобы пробиться [132] с ними на Мезьер, — он вполне достиг бы этой цели! He смотря даже на рану Мак-Магона, намерение это было бы приведено в исполнение генералом Дюкро, которому он сдал командование над армиею и передал свои наставления на этот предмет, — если бы удобная, для наступления на неприятельскую линию, минута не была утрачена, так как в это время Дюкро, в свою очередь, должен был передать начальство над армиею прибывшему, за два дня перед тем, из Алжира, генералу Вимпфену, как старшему в чине и имевшему на это письменное приказание от тогдашнего французского военного министра.

Из всех приведенных выписок, примеров и рассказов, можно, по нашему убеждению, вывести то заключение, что ни скорострельное ручное оружие, ни усовершенствованная артиллерия ни в каком случае не могут воспрепятствовать обойденным или окруженным войскам пробиться через неприятельскую линию, — если только они твердо на это решились: примеры кавалерийских атак, прорывавших несколько линий, — лучше всего доказывают справедливость этого мнения. Но для того, чтобы подобная решительная попытка, от которой зависит [133] спасение целой армии, вполне удалось, необходимо, во-первых, чтобы главный начальник сумел выбрать наиболее удобный для этого момент (хотя бы, например, то время, когда не все еще неприятельские силы успели подойти и занять назначенные им места), и, во-вторых, чтобы первый удар войск, находящихся в главе атакующей колонны, был своевременно и дружно поддержан задними линиями; без этого последнего условия — атака передовых колонн всегда останется бесплодным подвигом храбрецов и бесполезною их гибелью.

При умении главного начальника воспользоваться удобною минутою, при полной решимости его и храбрости войск, предпочитающих смерть в бою бесславному плену, попытки прорвать неприятельские линии непременно должны увенчаться успехом, хотя, конечно, войскам этим и придется понести большия потери.

Само собой разумеется, что разбить окружающего неприятеля всего удобнее в то время, когда его отдельные корпуса производят еще обходные движения и не вошли между собою в надлежащую связь. Притом это может быт еще легче в первое время обложения, когда [134] неприятель не успел еще ни усвоиться достаточно с местностью, ни сильно на ней укрепиться.

Затем, с каждым днем дело это становится все труднее и труднее, но все-таки оно возможно, ежели только уловить благоприятное время для атаки и заранее решиться на весьма значительную потерю.

При этом окруженная армия, если даже ей необходимо организоваться, как это было с Французскими войсками в Париже, не должна оставаться без действия, a ежедневно, по возможности, производить вылазки, выбирая для этого различные часы дня и ночи и составляя отряды более или менее разнообразные, дабы неприятель, не зная какое число войск его атакует, постоянно находился в тревоге.

Подобный способ действия, утомляя неприятеля, облегчил бы, таким образом, дело в день решительного боя. С другой стороны — небольшие успехи также возвышали бы дух войск. Французы ни под Метцом, ни под Парижем не употребляли этого способа и каждый раз между большими вылазками были длинные периоды совершенного бездействия.

Обращаясь, затем, к рассмотрению тактических действий воюющих армий, прежде всего [135] следует заметить, что значительное превосходство ручного огнестрельного оружия французов как уже было сказано выше, вместо выгод, которых можно было бы ожидать от такого преимущества, послужило им же во вред, так как побуждало их занимать преимущественно оборонительные позиции, с трудными к ним доступами, которые, задерживая, надолго противника, в то же время лишали их самих возможности переходить в наступление. Таким образом, французы сами y себя отнимали то неоцененное свойство, которое всегда, во всех предыдущих войнах, придавало особенную силу французским армиям, — их решительный, непреодолимый натиск.

Что касается пруссаков, то вследствие постоянно значительного превосходства их в силах над противником, a еще более превосходства нравственного, вследствие блестящих результатов первых побед, — под Вертом, Вейссенбургом и Саарбрюкеном, — они часто, не подготовив достаточно атаку действием артиллерии, и не дав себе времени перестраиваться, — бросались в атаку в густых колоннах и, конечно, несли огромные потери от губительного огня неприятеля. [136]

В некоторых сражениях потери их были так значительны, что король принужден был обратить на это особенное внимание высших начальников и, отдавая, в приказе своем по армии, полную справедливость мужеству и отважности войск, он, тем не менее, положительно требовал от них исполнения правил военного искусства.

Расположение различных частей войск, входящих в состав армии облегающей Париж, которое нам случилось видеть, показывает — до какой степени пруссаки, при выборе своих позиций, обращают внимание на различные особенности местности, и как они тщательно к ней применяются.

Каждая из дивизий, входящая в состав армии обложения, рассчитывается таким образом, что 5-я или 6-я часть ее выходит на аванпосты и бивуакирует, a остальные ее части расположены в многочисленных деревнях окружающих Париж.

Аванпосты располагаются, по возможности, так, чтобы вся передняя цепь была совершенно скрыта от выстрелов неприятеля: или естественными препятствиями, или вырытыми ровиками. [137]

За цепью, в расстоянии, зависящем от местных обстоятельств, располагаются главные караулы, к которым, в некоторых случаях, придается артиллерия. Главные караулы также укрывают себя, либо земляными укреплениями, либо приводя в оборонительное состояние отдельное здание или часть деревни ими занимаемой.

За главными караулами, также в расстоянии, зависящем от характера местности, располагаются резервы аванпостов, точно также обеспеченные, как выше было сказано о главных караулах.

Что же касается позиций расположения главных сил, то для них, обыкновенно, избираются такие местности, на которых могут быть устроены насыпные батареи для артиллерии и засеки в лесах или садах; в тех же случаях, когда перед позициями главных отрядов находятся деревни или какие либо отдельные строения, то эти последние тщательно приводятся в оборонительное состояние, при чем перед ними устраиваются эполементы для пехоты и ровики для стрелков.

Преграды, построенные для частей находящихся на аванпостах, имеют главною своею целью [138] только задержание неприятеля, чтобы дать время войскам главных сил занять свои позиции; затем самый бой, по предписаниям от главного штаба, должен выдерживаться на укрепленных позициях.

Все пути от аванпостов к главным караулам, a затем к резервам и от резервов к укрепленной позиции, — тщательно выбраны и указаны войскам; кроме того, везде сделаны, на высоких столбах, точные и ясные, на немецком языке, надписи, обозначающие от какого именно главного караула к какому резерву, или от какого резерва на какую часть позиции ведет дорога; причем название французской деревни или местности написано на немецком языке.

При главных караулах и на больших перекрестках поставлены конные пикеты, для быстрой передачи приказаний; ночью же тревога должна производиться зажженными смоляными бочками. Независимо сего, все дивизионные штабы соединены телеграфом, как с корпусными штабами, так и с штабами армий.

Кроме обсервационных пунктов, избранных для наблюдения за неприятелем, и о которых было сказано во второй главе, назначены, для этой цели еще несколько возвышенных пунктов, [139] дабы ничего не могло произойти особого в черте расположения дивизии, не быв тотчас же замеченным.

Понятно, что при подобном тщательном устройстве прусских позиций и бдительном их охранении, французы нигде не могли застать пруссаков врасплох и везде находили сильный отпор.

Из приведенного краткого очерка способа действий обеих воюющих сторон, кажется, можно убедиться, что значительные усовершенствования последнего времени в ручном огнестрельном оружии и в артиллерии, изменив, в частностях, способы ведения войны, — не могли, однако же, поколебать незыблемые основания военного искусства, которые и ныне остаются те же самые, как и во времена Морицов Саксонских, Фридрихов Великих, Наполеонов и Суворовых, что победа всегда остается за тою стороною, которая с большим искусством сумеет воспользоваться особенностями местности и обстоятельствами минуты. [140]