17. Гости ада. 116-й полк на «Омахе»

Если немцы и могли где- то остановить вторжение, то только на «Омахе». Высадка войск здесь представлялась вполне логичной. Это единственный песчаный участок побережья к западу от устья реки Дув и к востоку от Арроманша, протянувшийся почти на 40 км. По обе стороны пляжа возвышаются почти отвесные скалы.

Песок на пляже золотистого цвета, мелкий и плотный. На нем хорошо загорать, играть в мяч, устраивать пикники. Берег на 10 км изогнут в виде полумесяца. При отливе образуется [330] песчаная полоса шириной в 300–400 м. Во время прилива от уреза воды до гальки остается всего несколько метров.

В 1944 г. галечная насыпь (она практически не сохранилась) была непреодолимым препятствием для подвижной техники. На западной стороне пляж обрамляла сооруженная из дерева и камня стена высотой от 1 до 4 м (ее разобрали). За стеной пролегала мощеная дорога, дальше начинались противотанковые траншеи, болота, а потом крутые склоны скал. Человек мог по ним подняться, а техника — нет. Издали покрытые травой откосы казались ровными, но в них таились расщелины, сыгравшие существенную роль в ходе сражений.

К плоскогорью, возвышавшемуся над берегом, можно было пройти лишь по пяти оврагам или, вернее сказать, ложбинам. Мощеная дорога от выезда «Д-1» вела к Вьервилю. Грунтовая колея тянулась от Ле-Мулен (выезд «Д-3») до Сен-Лорана. По третьей ложбине (выезд «Е-1») к плоскогорью вела извилистая тропа. Через выезд «Е-3» пролегала грунтовая дорога к Колевилю. И наконец, от пятого выезда «Эф-1» также можно было выбраться лишь по тропинке.

Лучшего оборонительного плацдарма не придумаешь: узкая, закрытая местность, не позволяющая обойти неприятеля с флангов; множество естественных препятствий; склоны и плоскогорье предоставляли идеальные условия для сооружения стационарных фортификаций и траншей: из них хорошо простреливалась «ничейная земля», которую предстояло преодолеть пехотинцам.

Штабам союзнических армий крайне не нравилась перспектива высадки на «Омахе», но другого варианта не было. Это понимали и Эйзенхауэр, и Роммель. Оба командующих знали, что вторжение в Нормандию невозможно без «Омахи», в противном случае разрыв между «Ютой» и британскими участками высадки окажется слишком большим.

Немцы густо усеяли минами прибрежные воды, дорогу, которую к тому же оградили колючей проволокой, склоны скал. Роммель построил здесь намного больше препятствий, чем на «Юте». Он соорудил 12 укрепленных опорных пунктов с 88-мм, 75-мм орудиями и минометами, десятки «тобруков» и ДОСов, разветвленную систему траншей.

Все, чему немцы научились во время Первой мировой войны, они применили на «Омахе». Роммель расположил огневые позиции под углом к берегу, так, чтобы простреливать прибой и [331] пляжи перекрестным, навесным и настильным огнем из любых видов оружия. Он разместил артиллерийские батареи на высотках по обеим сторонам «Омахи», чтобы накрывать продольным огнем все побережье. Траншеи дополнялись подземными ячейками, соединенными между собой тоннелями. Опорные пункты были сооружены у въездов в ложбины, которые, кроме того, преграждались бетонными блоками. Крупные артиллерийские орудия защищались с моря железобетонными боковыми стенами. Короче говоря, обстреливался каждый дюйм побережья.

Видя приближающийся американский десантный флот, немцы не верили своим глазам.

— Святая Мария, они здесь! — промолвил лейтенант Фреркинг. — Этого не может быть, этого просто не может быть!

Он положил на бруствер бинокль и помчатся в командный пункт у Вьервиля.

— Десантные катера слева от нас, — прокричал капрал Хайн Северло. — Они идут к берегу!

— Американцы, должно быть, сошли с ума, — сказал сержант Кроне. — Не собираются же они высаживаться под нашими дулами!

Артиллерийский полковник приказал:

— Не стрелять, пока враг не подойдет к урезу воды!

По всему взморью солдаты вермахта застыли у своих пулеметов, винтовок, пушек, минометов, настороженно вглядываясь в наступающий десант. В бункере «ВН-62» лейтенант Фреркинг по телефону давал команду расчету, находившемуся в паре километров от берега:

— Цель Дора, дальность 4–8–6–0, направление 20 плюс, всем орудиям — зарядить снаряды!

Капитан Роберт Уокер из штабной роты 116-го полка 29-й дивизии впоследствии так описал оборону противника у Вьервиля: «В скалистых склонах прятались многочисленные траншеи и бункеры, которые было трудно заметить с берега. Их амбразуры располагались по сторонам, так что немцы могли накрыть перекрестным огнем весь пляж и подступы к высотам. Артиллерийские расчеты пользовались диаграммами секторов обстрела, которые под стеклом прикреплялись к стене за орудийными платформами». [332]

А. Дж. Либлинг, корреспондент журнала «Нью-йоркер», спустя несколько дней после начала вторжения взобрался на скалы. «Траншеи были глубокими, узкими и извилистыми, что позволяло вести прицельный огонь по наступающим пехотинцам с разных направлений, — написал он с фронта. — Наиболее важные позиции, как, например, командный пост и минометные гнезда, забетонированы. Командный пункт уходил в землю более чем на семь метров. Его стены изнутри выложены кирпичом. Солдаты спали в бомбоубежищах с деревянными потолками и полами». Немецкие укрепления напомнили Либлингу «линию Мажино».

Союзники, планируя операцию на «Омахе», руководствовались четырьмя факторами, которые вселяли надежду на то, что удастся преодолеть неприступную оборону немцев. Во-первых, по данным разведки, в траншеях и фортификациях окопались плохо подготовленные части 716-й дивизии, состоящие в основном из поляков и русских. Кроме того, их численность не превышала 800 человек, то есть не более батальона.

Во-вторых, бомбардировщики «Б-17» должны были разбить или по меньшей мере нейтрализовать бункеры и нарыть для пехоты воронки на пляжах и горных склонах. В-третьих, предполагалось, что их разрушительные налеты довершат морская артиллерия и реактивные снаряды ДСТ(Р). Пехотинцам 29-й и 1-й дивизий, которым предстояло высаживаться на «Омахе», сказали, что трудности начнутся только тогда, когда они окажутся на скалах и пойдут в глубь материка.

И последний довод заключался в том, что на «Омаху» в день «Д» намечалось бросить 40 000 солдат и 3500 единиц моторизованной боевой техники.

Ожидания не оправдались. Разведка ошиблась: оборону на «Омахе» держала не 716-я, а вполне боеспособная 352-я дивизия, и не один, а три батальона. Из-за облачности «Б-17» сбросили бомбы на 5 км дальше в тыл противника, и ни одна из них не упала на пляжи или скалы. Корабельный артобстрел был кратким и в целом не очень точным. В любом случае, он больше предназначался для батарей за береговыми фортификациями. Реактивные снаряды главным образом ударились в прибой и погубили рыбу, но не немцев.

Капитан Уокер вспоминает: «Вот-вот должен был наступить час «Ч». Я находился на ДСП и смотрел на приближающийся берег. Меня поразили тишина, умиротворенность и [333] какая-то девственная нетронутость. Все зеленело. Дома и здания стояли целехонькие. Над ними гордо упирались в небо шпили церквей{44}. Я, не обращаясь ни к кому в особенности, крикнул:

— Где же эта чертова авиация?!»

План операции на «Омахе» отличался детальностью и четкостью. 116-й полк 29-й дивизии (приданной только на день «Д» 1-й дивизии) наступает на правом (западном) фланге при поддержке роты «С» 2-го батальона рейнджеров. 16-й полк 1-й дивизии атакует противника на левом фланге. Предусматривалось линейное формирование полков, когда роты идут в цепи впритык друг к другу. Побережье было поделено на восемь секторов (справа налево): «Чарли», «Дог-Грин», «Дог-Уайт», «Изи-Грин», «Изи-Ред», «Фокс-Грин», «Фокс-Ред». 116-му полку отвели участки от «Чарли» до «Изи-Грин».

Первый эшелон наступающих состоит из двух батальонов, по одному из каждого полка. Они высаживаются на берег по ротам, за ними следует третий батальон. Штурмовые отряды вооружены винтовками «М-1» и «Браунинг», 7,62-мм пулеметами, базуками, 60-мм минометами и огнеметами. Впереди выходят на берег танки «ДД», команды морских подрывников и армейских саперов. Перед каждым отрядом поставлены определенные задачи, главная из которых — овладеть выездами на материк. Пока пехота подавляет огнем сопротивление противника, подрывники уничтожают заграждения и флажками помечают проходы, чтобы, когда накатит прилив, рулевые знали, куда направлять десантные суда.

Затем с подкреплениями и строго по графику прибывают новые десанты. Их миссия — обеспечить огневую поддержку там, где нужно, из всех видов оружия: от винтовок «М-1» до 105-мм гаубиц. Потом появляется еще больше танков, грузовики, джипы, подразделения медиков, штабистов, связистов, регулировщиков движения и других вспомогательных служб, необходимых при развертывании наступления двух переоснащенных пехотных дивизий.

В час «Ч» плюс 120 минут боевая техника поднимается по уже захваченным выездам на плоскогорье. Оттуда она начинает [334] продвигаться к назначенным на день «Д» целям: прежде всего к населенным пунктам Вьервиль, Сен-Лоран и Колевиль и дальше на запад к Пуант-дю-О или на юг, чтобы взять Тревьер в 8 км от «Омахи».

Правота афористического высказывания Эйзенхауэра о том, что планы хороши до тех пор, пока не разгорелась битва, в полной мере подтвердилась на «Омахе». Графики и расчеты перестали выполняться, как только немцы открыли огонь по десантникам и даже раньше.

За исключением роты «А» 116-го полка, ни одна из частей не высадилась там, где ей полагалось. Полроты «Е» оказалось в километре, а другая половина в 2 км к востоку от назначенного сектора. Это произошло из-за сильного ветра и морского течения. Скорость северо-западного ветра достигала 18 узлов (33 км в час). Он создавал волны высотой от 1,5 до 2 м, которые постепенно отбросили десантную флотилию влево. Им помешал и прилив (отлив на «Омахе» закончился в 5.25), нараставший со скоростью 2,7 узла (около 5 км в час).

Не только суда сбились с курса, но и люди чувствовали себя растерянными и измотанными качкой. Многие еще не отошли от перенесенного на веревочных сетках шока. Волны перекатывались через фальшборты. ДССПЛС и ДСА (десантно-штурмовой катер — британский вариант ботов Хиггинса) наглотались воды. Насосы не справлялись со своими обязанностями, и солдатам приходилось вычерпывать воду касками.

По крайней мере 10 из 200 десантных судов первого эшелона утянуло на дно. Пехотинцев позже подобрала береговая охрана, но они успели провести в холодных штормовых волнах несколько часов. Немало солдат утонуло. Настроение людей еще больше ухудшалось, когда они видели в бурлящем море «джи-айз» со спасательными поясами или на хилых плотиках (экипажи исчезнувших в пучине танков «ДЦ»).

В общем, еще до боя войска первого эшелона были истерзаны морской болезнью и тревожным ожиданием высадки. Студеный ливень, хлеставший из-за борта в лицо, и тошнотворные волны настолько угнетали, что десантники горели желанием поскорее выйти на берег. Им казалось, что ничего не может быть хуже, чем болтанка на этих проклятых ботах Хиггинса. Немного утешали огромные снаряды, пролетавшие над головой с кораблей, хотя они и взрывались где-то на вершинах [335] скал и даже за ними, а не на пляжах. В час «Ч» минус пять минут стрельба прекратилась.

Помощник главного электрика Алфред Сире находился на последнем из 16 ДССПЛС, выстроившихся в одну линию. Младший лейтенант говорил, что высадка пройдет нормально, так как артиллерия «выбьет все немецкие опорные пункты». «Мы настолько уверовали в это, — вспоминает Сире, — что и я, и почти вся команда сидели наверху машинного отделения и наслаждались огненным валом, который обрушили на наш сектор реактивные установки. Он произвел на нас потрясающее впечатление».

Лейтенант Джо Смит был комендантом высадки десанта от ВМС. Ему предстояло флагами направлять к берегу суда с ротой «А» 116-го полка. Поэтому его бот шел к взморью первым: «Немцы словно не замечали наш катер, хотя мы видели, что они смотрят на нас из своих укрытий на скале. Нам, конечно, стало не по себе. Мы оказались прямо перед 88-мм орудием. Но похоже, расчет держал под прицелом пляжи, а не нас».

За Смитом следовал бот Хиггинса со штурмовым отрядом из роты «А». Десантники решили, что прогнозы инструкторов оправдались: воздушная бомбардировка и корабельная артиллерия подавили немецкие оборонительные позиции. Они опустили рампу.

— Цель Дора — огонь! — прокричал в телефонную трубку лейтенант Фреркинг. Батарея выдала один залп, второй, застучали пулеметы. Слева от лейтенанта располагались три пулеметных гнезда, впереди — миномет, по склонам — траншеи с пехотинцами. Все они почти одновременно открыли ураганную стрельбу.

«Мы наскочили на мель, — вспоминает помощник главного электрика Сире. — Опустили рампу, и что тут началось! На нас посыпался град пуль. На моих глазах замертво упал армейский лейтенант: ему пулей пробило голову».

На головном катере роты «А» — ДСА 1015 капитан Тейлор Феллерс и весь его отряд погибли, даже не успев приготовиться к высадке. Они будто испарились. Никто так и не узнал: то ли судно налетело на мину, то ли взорвалось от 88-мм снаряда.

«Они только стали опускать рампу, — рассказывает комендант десанта лейтенант Джо Смит, — как по ним ударили пулеметные [336] очереди. Перед катером взметнулся песок. Все замерли как вкопанные. Поднялся со своего места рулевой-старшина и заорал:

— Парни, Христа ради, убирайтесь! Мне надо идти за другой командой!»

Американцы попали под чудовищный перекрестный огонь. (Лишь один пулеметчик из взвода лейтенанта Фреркинга в бункере «ВН-62» сделал в то утро 12 000 выстрелов.) Из-за того, что суда сбились с курса, «джи-айз» выходили на берег скученно, плотными группами, расстояние между которыми достигало километра. Это давало противнику возможность вести по ним сосредоточенную стрельбу. По ботам Хиггинса и ДСП били как хотели немецкие орудия, укрытые в «тобруках» и других фортификациях, сооруженных над ложбинами, на скалах и непосредственно на взморье.

Моторист, матрос береговой охраны Шарль Жарро, служил на ДСП 94. Он называл своего 32-летнего капитана «стариком» и считал, что тот, моряк торгового флота, все делает не так, как надо. Тем не менее «старик», имевший еще и кличку Попай, снабдил судно изрядным количеством бутылок виски «Джей энд Би» и приказал коку поить команду до тех пор, пока не иссякнут запасы. «Мы пили весь день, — говорит Жарро, — и почти ничего не ели, но я нисколько не опьянел. Алкоголь на меня совершенно не действовал».

ДСП 94 направлялось к берегу в первом эшелоне, сразу за судами с морскими подрывниками и подразделениями разметки пунктов высадки десанта. «На взморье уже бушевал огонь, — рассказывает Жарро. — Попай, слыша наши вздохи и охи, заявил:

— К черту! Я не собираюсь соваться в это пекло. Нам не удастся даже приблизиться к прибою.

Катер остановился, а флотилия миновала нас. Ни одно судно не смогло подойти к урезу воды. Немцы расстреливали десантников чуть ли не прямой наводкой. Капитан моментально вырос в наших глазах».

Попай сдвинулся метров на 100 влево, развернулся к берегу, сбавил до одной трети скорость и, сбросив кормовой якорь, вывел носовую часть катера на песок. Матросы опустили рампу, и пехотинцы 116-го полка начали выгружаться на сушу. Корпус корабля медленно поднялся из волн. Попай включил задний ход, выбрал якорную цепь, и судно попятилось обратно в море. За время высадки команда потеряла убитыми пять [337] человек (из 26). 20 из 200 пехотинцев погибли, не успев сойти на землю.

Рядовой Джон Барнс, рота «А» 116-го полка, находился на ДСА. Катер шел в одной линии с 11 другими десантными судами. Кто-то крикнул Барнсу:

— Взгляни! Потом расскажешь об этом внукам! «Если доживу», — подумал солдат.

На горизонте виднелся шпиль церкви в Вьервиле. Рота была у цели. Катер, рассекая волны, рванулся вперед. «Вдруг у меня под ногами забурлила вода, — вспоминает Барнс. — Корабль носом зарылся в море. Мы уже стояли по пояс в воде и начали кричать нашим соседям справа и слева. Они лишь махали в ответ руками. Палуба ушла из-под меня, и я стал судорожно надувать спасательный пояс. Пряжка сломалась, и его унесло потоком. В панике я попытался взобраться на спину другого солдата, который барахтался рядом, но промахнулся. Вокруг на волнах кувыркались десятки таких же неудачников. Мимо нас проносились десантные суда».

Некоторые солдаты умудрились обернуть в спасательные пояса оружие и надуть их. Барнсу попалась сначала плавающая винтовка, а потом огнемет, плывший в двух спасательных поясах. «Я ухватился за него, но меня все равно тянуло вниз, — говорит Барнс. — Мне было трудно удерживать голову на поверхности. Я попробовал сорвать застежки на куртке, но не хотел отпускать огнемет. Лейтенант Гиэринг подцепил меня штыком за куртку и отрезал лямки. Освободившись от висевшего на мне снаряжения, я уже мог дышать».

До берега оставалось около километра. Сержант Лэрд предложил плыть, но лейтенант Гиэринг возразил:

— Давайте подождем. Нас скоро подберут другие суда.

Однако катера продолжали идти мимо. Рулевые-старшины четко исполняли приказ заниматься своим делом, а оказание помощи в море предоставить спасателям.

«Через какое-то время послышался участливый голос «лайми» (англичанина. — Примеч. пер.), — рассказывает Барнс. — Возле нас остановился британский ДСА. Он уже выгрузил солдат. Нам помогли подняться на борт. Мы узнали рулевого-старшину. Это был моряк с транспортного судна «Эмпайер Джавелин». Он не собирался возвращаться на берег. Мы спросили, как прошла высадка. Моряк ответил:

— О'кей. [338]

Нас доставили на «Эмпайер Джавелин», который мы покинули в 4.00. Казалось, что мы провели в море всего несколько минут. На корабль мы вернулись в 13.00».

Барнсу и его товарищам крупно повезло. Около 60 процентов солдат роты «А» призывались в одном городе — Бедфорде, штат Виргиния. Для бедфордцев первые 15 минут на «Омахе» превратились в сплошной кошмар. Предполагалось, что роты «Г» и «Эф» высадятся слева от роты «А», но их суда отнесло на целый километр к востоку, и гитлеровцы, засевшие в мощных фортификациях у Вьервиля, сконцентрировали огонь на пехотинцах роты «А». Когда с ботов Хиггинса спустили рампы, на десантников обрушились пулеметные очереди, артиллерийские и минометные снаряды. Это была настоящая бойня. Из 200 человек выжили чуть более 20, и почти все они получили тяжелые ранения.

Едва уцелел и сержант Томас Вэланс. Он рассказал в интервью: «Когда мы сбежали по рампе, вода доходила до колен. Мы начали делать то, чему нас учили: прорываться вперед, прижиматься к земле и стрелять. Не ведали мы только одного: куда направить оружие. Я увидел трассирующие снаряды, летевшие из бетонного сооружения, которое показалось мне гигантским. Кто знал, что существуют такие огневые позиции? Я выстрелил, но моя 7,62-мм винтовка была бессильна против бетона».

Быстро нарастал прилив. Сержант с трудом стоял на ногах. Как и все пехотинцы, он сгибался под тяжестью снаряжения и взмок от груза и волнения. Ботинки вязли в сыром песке. Вокруг торчали напичканные минами заграждения. Вэланс сбросил с себя лишние сумки, тянувшие его в воду.

«Скоро мне стало ясно, что мы попали в жуткую передрягу, — говорит Томас. — Я поднял руку, чтобы сохранить равновесие, и тут же мне прострелили ладонь и раздробили суставы. Помню, как рядовой Генри Уитт, пробираясь рядом через волны, сказал:

— Сержант, мы умрем здесь, как крысы. Понимаешь: как крысы!»

Потом пуля попала Вэлансу в бедро. За какие- то секунды он получил еще два ранения. Одна пуля попала в подбородок, но его защитил ремешок от каски. Сержант дополз до стенки набережной и потерял сознание. «В этом состоянии я провалялся весь день, — вспоминает Вэланс. — Для меня, как и для большинства солдат нашей роты, вторжение закончилось. В прибое колыхались [339] тела моих погибших друзей. Я чудом остался жив, а многих моих близких товарищей разнесло на куски».

Лейтенант Эдуард Тидрик первым спрыгнул со своего ДСП. Когда он был уже в воде, пуля попала ему в горло. Преодолевая боль, лейтенант добрался до берега, рухнул на песок и, захлебываясь кровью, сказал Лео Нэшу:

— Достань кусачки...

Он не успел договорить: пулеметная очередь прошила его от головы до ног.

Как писал С. Л. А. Маршалл в журнале «Атлантик мансли» (ноябрь 1960 г.), к 6.40 в роте «А» в живых оставался только один офицер — лейтенант Е. Рей Нанс, но и его ранило в голень и живот. Все сержанты были либо убиты, либо покалечены. На боте Хиггинса в полном составе погиб взвод из 30 человек, которые так и не смогли сойти по уже спущенной рампе.

Рядовой Джордж Роуч помогал огнеметчику. Сам он весил меньше 60 кг, а волок на себе груз в 45 кг. Роуч, кроме винтовки «М-1», нес боеприпасы, ручные гранаты, 20-литровый цилиндр с зажигательной смесью, набор гаечных ключей, баллон с азотом.

«Потери были невероятные, — рассказывает Роуч. — Солдат просто косило очередями. Мы не могли понять, откуда летят пули: со скал или из домов на взморье. Я зарылся в песок, навел винтовку на ближайшее здание и выстрелил. Сержант Уилкс спросил:

— По кому ты палишь? Я ответил:

— Не знаю.

Роуч обрадовался, когда нашел живым еще одного рядового из своей роты — Гила Мердока. Они укрылись за береговым заграждением, Мердок потерял очки и плохо видел.

— Ты умеешь плавать? — спросил Роуч.

— Нет, — ответил Гил.

— Слушай, — сказал Роуч, — нам нельзя здесь оставаться. Давай зайдем обратно в воду и вернемся, если надо, с приливом».

Они так и сделали, спрятавшись за подбитым танком. Оба получили легкие ранения. Их накрыл прилив, и солдатам пришлось забраться на танк. Роуч поплыл к берегу. Его подобрал рулевой бота Хиггинса: «Старшина подал мне руку, и я поднялся на борт. Посмотрел на часы: 10.30. И заснул». [340]

Роуч все-таки вернулся на взморье и весь день помогал медикам выносить раненых. Наутро он встретил несколько человек из своей роты и генерала Коту. Генерал поинтересовался, в каком подразделении воюет Роуч. Когда солдат ответил, Кота лишь покачал головой. «Роты «А» больше не существовало, — говорит Роуч. — Когда мы собрались вместе, я насчитал восемь человек».

(Кота спросил Роуча, что он собирается делать после войны.

— Я поступлю в колледж, — сказал солдат. — В Фордхем. Через пять лет Роуч окончил Фордхем. В 1990 г. в интервью он с грустью заметил: «Не проходило и дня, чтобы я не думал о ребятах, которые полегли в бою, не дожив до победы».)

Десантный катер сержанта Ли Полека почти затопило. Пехотинцы касками вычерпывали воду. «Мы умоляли команду высадить нас, — вспоминает сержант. — Мы боялись утонуть, хотя и на берегу было не сладко. Немцы вели плотный огонь из пулеметов и винтовок, не давая нам возможности сойти по трапу. Я приказал всем плыть. По катеру не переставая барабанили пули. Я видел, как упали три командира отделений. На моих глазах погибали солдаты, матросы. Пехотинцы начали прыгать с борта судна. Вода сначала была по щиколотку и вдруг сразу поднялась выше колен. Я дополз до какого-то железного заграждения и укрылся за ним. Пули стучали по металлу, но меня не доставали. Я тогда броском перебрался к галечной насыпи, за мной кинулись солдаты. Я пересчитал всех: нас осталось только 11 из 30. Прилив накатывал, и мы по очереди вытаскивали из прибоя раненых. Многих снова настигали пули, уже на берегу».

«Когда мы прятались за насыпью, — продолжает свое повествование Полек, — я сказал Джиму Хики, что хочу дожить до 40 лет, работать 40 часов в неделю и получать один доллар в час. До призыва в армию мне платили 37,5 цента. Господи, как я тогда верил в то, что на самом деле смогу заколачивать 40 долларов в неделю!»

«Кстати, — замечает Полек, — Джим каждый год 6 июня звонит мне из Нью-Йорка и спрашивает:

— Привет, серж, ты все еще зарабатываешь свои 40 баксов?»

Рота «А» едва ли успела воспользоваться оружием. Почти наверняка она не уничтожила ни одного немца. Перед ней стояла задача к 7.30 овладеть выездом у Вьервиля и выйти на плоскогорье. [341] Однако в 7.30 лишь горстка уцелевших солдат жалась у стенки набережной, укрываясь от пуль. Рота потеряла 96 процентов боевого состава.

Но жертвы не были совсем напрасными. Погибшие десантники оставили на берегу сектора «Дог-Грин» винтовки, «Браунинги», гранаты, пулеметы, заряды ТНТ, огнеметы, боеприпасы и много другого снаряжения. Оружие пригодилось шедшим вслед эшелонам пехотинцев, которые высаживались на самой высокой приливной волне и избавлялись от лишней тяжести, чтобы не утонуть.

По плану роте «Эф» 116-го полка выделили сектор «Дог-Ред». Она оказалась почти у места назначения, на стыке «Дог-Ред» и «Изи-Грин». Но рота «Г», которой предстояло выйти правее «Эф», в секторе «Дог-Уайт», сдвинулась далеко влево, и оба подразделения высаживались вместе, прямо под усиленными фортификациями противника у Ле-Мулен. С обеих сторон перемешавшегося десанта образовались промежутки протяженностью до километра. Это позволило немцам вести по десантникам предельно сконцентрированный огонь.

200 метров от ботов Хиггинса до галечной полосы стали для солдат рот «Эф» и «Г» самыми длинными и опасными в их жизни. Лейтенанта, возглавлявшего штурмовой отряд, с которым шел в бой сержант Гарри Бэр, убило, как только матросы сбросили рампу. «Я взял на себя командование взводом, — рассказывает сержант. — Мы сбежали по сходне и попали на песок, пытаясь проскользнуть к дамбе. Но парни словно окоченели, боясь шевельнуться. В 3 м от меня связисту оторвало голову. По пляжу разметало безжизненные тела: без рук, без ног. Бог мой, какой ужас я тогда испытывал!»

Где ползком, где короткими рывками, где укрываясь возле заграждений, сержант добрался до дамбы. Из всего отряда он смог найти живыми только шесть человек. Бэр пытался их приободрить. «Я старался держать себя в руках. Но сам трясся от страха, меня знобило, по спине струился холодный пот».

На соседнем катере рядовой Джон Робертсон из роты «Эф» склонился через борт. Кто-то крикнул:

— Не высовывайся, береги голову! Робертсон огрызнулся:

— Какая мне разница, от чего умирать — от морской болезни или пули.

Судно наткнулось на отмель. Рулевой-старшина заорал: [342]

— Вон отсюда! Я ухожу в море!

Он опустил рампу. «Мы кинулись в волны, — вспоминает ветеран. — Вода доходила до плеч». На глазах у Робертсона от разрыва снаряда погиб лейтенант Хилскер, в клочья разнесло огнеметчика. Сгибаясь под тяжестью снаряжения, Джон добрался до прибоя и свалился: «Я просто лежал и думал, что делать дальше».

«Мне не пришлось долго размышлять, — говорит Робертсон. — С моря надвигался обвешанный понтонами «Шерман». Я должен был выбирать: ждать, когда меня раздавит танк, или прошмыгнуть под пулями и снарядами в укрытие. Не знаю, как мне это удалось, но я одним махом домчался до галечной насыпи, спасаясь от неминуемой смерти».

Сержант Уорнер Гамлетт из роты «Эф» сошел на берег и сразу же увяз в сыром песке под грузом снаряжения и промокшей одежды. Он слышал крики:

— Не стой! Беги прочь!

Сержант понимал: чтобы выжить, надо убираться с этого места как можно быстрее. Он уже чувствовал себя легкой мишенью. Гамлетт, спотыкаясь, рванулся вперед, увидел воронку, нырнул в нее и свалился прямо на рядового О. Т. Граймса{45}.

Снаряд упал в 10 м от Гамлетта. Взрывом вырвало из рук винтовку и сбило каску с головы. Сержант, усиленно работая локтями и коленками, вернул потерю. Он попробовал встать на ноги. Получилось. Гамлетт, укрываясь под заграждениями, пополз к галечной гряде: «Со мной рядом оказался совершенно юный солдатик, Гиллингем, побелевший от страха. Его глаза взывали о помощи».

«Я сказал, — вспоминает сержант, — Гиллингем, давай разделимся. Немцам легче попасть в двоих, чем в одного. Но он молчал. Я пошел дальше без него».

Между ними полыхнуло: «У Гиллингема оторвало подбородок. Он держал его в руке, когда бежал к галечной насыпи. Ему удалось добраться до гряды. Мы с Биллом Хоуксом вкололи ему морфин. Гиллингем жил еще минут 30».

Для «джи-айз» галечная гряда казалась тогда самым желанным местом на свете. Но, очутившись под ее укрытием, они увидели перед собой стену из колючей проволоки, за которой таилась не меньшая опасность. Десантники спрятались от пулеметного [345] и винтовочного огня. Однако им было не избежать минометного обстрела. Они пытались пробиться через проволоку (лейтенант Уайз из роты «Эф» при этом погиб). Оставалась лишь надежда на идущие вслед эшелоны пехотинцев, у которых были удлиненные заряды «Бангалор» для прорыва проволочных заграждений.

Рота «Е» 116-го полка высадилась в стороне от выделенного ей участка. Она выгружалась не на «Изи-Грин», а между «Изи-Ред» и «Фокс-Грин» в километре от своего сектора и перемешалась с десантниками 16-го полка 1-й дивизии. Рядовой Гарри Парли, единственный, по его словам, уцелевший огнеметчик, приготовился к прыжку{46}. Он надул свой «Мей Уэст»{47} — спасательный жилет, проверил, на месте ли саперная лопатка, пистолет, фляга с зажигательной смесью, динамит и почти 40-килограммовое оружие.

«Когда катер коснулся берега и сбросил сходню, — рассказывает Парли, — передо мной разверзся ад. Слева и справа горели и тонули корабли. Я скинул с себя все лишнее и ждал, что будет дальше».

Парли спрыгнул в воду и тут же окунулся с головой: «Меня тянуло на дно. Я попытался отстегнуть огнемет, но он не поддавался». Кто-то из десантников ухватился за огнемет и вытащил Парли на прибой, где тот мог стоять: «Тогда я, нахлебавшись воды, утопая в песке и еле волоча ноги, побрел навстречу огненному хаосу».

До берега метров 200. По волнам хлестали пулеметные очереди, издавая звуки, похожие на те, что произносит человек, потерявший передние зубы. «До сих пор я не понимаю, — говорит Парли, — почему тогда не выкинул огнемет. Мне было бы намного легче». Он отстал: «Потом я пытался разобраться, почему меня не убили, хотя передо мной падали сраженные пулями солдаты. И сам себе ответил: немцы стреляли по тем, кто шел впереди. А я тащился последним. Получается, что меня спас мой ненавистный огнемет».

Настоящий ад ждал Парли у галечной насыпи: «Вокруг рвались минометные снаряды. Передвигаясь на всех четырех конечностях, [346] ножами, а то и голыми руками мы пытались вырыть хоть какое-то углубление. Санитары уносили раненых. Перекричать гул канонады было невозможно. Нас практически парализовало. Каждый думал лишь об одном — как уцелеть».

«Чудовищность положения, в котором мы оказались, я понял, когда увидел, что нас высадили в другом секторе, а рядом со мной ползают парни, которых я раньше никогда не встречал. И ландшафт не тот, что мне демонстрировали в Англии. Я, лежа на животе, рыл окоп, чтобы уберечься самому и поставить огнемет. У меня ничего не вышло. Буквально под руками валялся брошенный кем-то «Браунинг». Но стрелять не в кого. Мишенью были мы».

Парли укрылся возле насыпи, «весь в страхе, тревоге и молитвах». Несколько раз он «смог совладать с собой и перетащить через мокрый песок тонущих в приливе «джи-айз». По словам Парли, для него это стало пределом храбрости. Однако, как оказалось потом, Парли ошибался.

Капитан Лоренс Мадилл, командир роты «Е», готовил своих людей к высадке. Сержант Уолтер А. Смит вспоминает: «Страшнее всего было сойти с десантного катера и кинуться на берег в поисках укрытия от вражеского огня. Капитан Мадилл приказал всем, кто еще способен двигаться, сбрасываться в воду. Я посмотрел на него: у комроты почти полностью оторвало левую руку».

Мадилл дополз до дамбы. И здесь выяснилось, что для одного из минометов нет боеприпасов. У капитана еще оставались силы, чтобы вернуться к морю за ящиком снарядов. На обратном пути его настигла пулеметная очередь. Умирая, он сказал:

— Сержант, уведи поскорее солдат с берега.

Немного людей осталось в ротах «А», «Эф», «Г» и «Е» 116-го полка, когда они преодолели прибрежные пески. А за ними следовали роты «Б» и «Эйч» — в 7.00, «Д» — в 7.10, «С», «К», «И» и «М» — в 7.20. Ни одна не вышла на назначенное место. Рулевые-старшины десантных судов боялись подводных минных заграждений и стрельбы. Дым заволакивал ориентиры на местности и немногочисленные сигнальные флаги.

На головном корабле роты «Б» капитан Этторе Заппакоста услышал, как британский рулевой закричал: [347]

— Мы не можем идти дальше! Впереди ничего не видно. Нам нужно вернуться!

Заппакоста вытащил кольт и приказал:

— Ради Бога, подведи нас к берегу. Немедленно!

Рулевой подчинился. Он скинул рампу. Первым по ней пошел Заппакоста и сразу же упал: пули вонзились в бедро и плечо. Санитар Томас Кенсер, видя, что капитан истекает кровью, крикнул:

— Держись! Я иду.

Но Заппакоста был уже мертв. Прямо на трапе убили и Кенсера. На этом корабле за утро погибли или получили ранения все пехотинцы и моряки, за исключением рядового Роберта Сейлса.

19-летнему Харолду Баумгартену из роты «Б» одна пуля пробила каску, а другая врезалась в коробку винтовки «М-1». Он выжил, продираясь по пояс в воде к берегу, когда рядом падали сраженные врагом друзья.

Ветеран вспоминает: «На моих глазах Роберта Дитмара из Фэрфилда, штат Коннектикут, ударило в грудь. Он закричал:

— Меня убили, меня убили!

Я видел, как его взрывом отнесло метров на десять. Он перелетел через какое-то береговое заграждение и распластался на мокром песке головой в сторону немцев, а лицом к небу, и стонал:

— Мама, мама!»

«Сержанта Кларенса «Пилгрима» Робертсона ранило в правый висок. Но он как бешеный бежал по воде. Потом сержант встал на колени и начал молиться. В этот момент его разорвало на куски».

На куртке Баумгартен изобразил Звезду Давида и надпись «Бронкс, Нью-Йорк», чтобы «немцы знали, откуда он родом». Сейчас ему приходилось скрываться за немецкими же заграждениями. Харолд увидел отблеск на шлеме нацистского снайпера, спрятавшегося на скале, «прицелился и залепил ему прямо в лоб». Это был единственный выстрел Баумгартена, потому что винтовка развалилась пополам.

Вокруг него рвались снаряды: «Я поднял голову, чтобы посмотреть, откуда они летят. И передо мной, метрах в 20, взорвался 88-мм снаряд. Мне отхватило пол-лица. Ощущение такое, будто тебя ударили бейсбольной битой, но еще хуже. Осколками раздробило верхнюю челюсть и левую щеку. Губы, [348] десны, зубы превратились в одно сплошное месиво. Рот заполнился кровью».

Нарастал прилив. Баумгартен сполоснул лицо холодной мутной водой, чтобы не свалиться с ног. Море надвигалось довольно быстро — со скоростью один дюйм в минуту (в период между 6.30 и 8.00 уровень поднялся на 2,4 м). Оставалось одно из двух — либо тонуть, либо идти вперед. Баумгартен, отталкиваясь от каждой новой волны, поплыл к берегу. Пули резанули по ноге. Уже у галечной насыпи ему стали делать перевязки: «Я схватил санитара за рукав, чтобы притянуть поближе и поговорить. Он ответил:

— Потерпи. Ты ранен. Я тебе помогаю. А когда меня ранит, ты мне поможешь»{48}.

Сержант Бенджамин Маккинни служил сапером в роте «С». Когда рампу опустили, «его так тошнило, что ему было безразлично, от чего умереть — от пули между глаз или морской болезни». Как только упала сходня, началась «оглушительная стрельба». «Берег выглядел так, как будто весь первый эшелон десантников погиб». Маккинни смог добраться до галечной гряды. Там метрах в 30 от дамбы по пляжу били пулеметы и винтовки из ДОСа. Маккинни и сержант Стормс подползли к огневой точке и закидали ее гранатами. Два немца выскочили из укрытия. Стормс расстрелял их на месте. Так начались реальные боевые действия 116-го полка.

В 7.30 к берегу подошло судно с основным командным составом 116-го полка, включая полковника Чарлза Канхема и помощника командующего 29-й дивизией, бригадного генерала Нормана Коту. Они прибыли на ДССПЛС вместе со штурмовым отрядом роты «К». Корабль наскочил на подводное заграждение, увешанное тарелочными минами. К счастью, они не взорвались. Но судно попало под мощный артиллерийский, минометный и пулеметный обстрел. Три человека, в том числе майор Джон Саурс, начальник отдела по тылу, погибли, не сходя с трапа. [349]

Рядовой Феликс Бранхем стоял на палубе. «Полковник Канхем первым побежал по рампе, стреляя сразу из «Браунинга» и кольта, — вспоминает Феликс. — У него вышибло из руки автомат. Но он продолжал вести нас к берегу. Это был исключительно бесстрашный человек».

О том, что ждало их впереди, через 10 дней рассказал в своем письме адъютант Коты — лейтенант Дж. Т. Ши: «Хотя передовые группы десанта находились на взморье уже около часа, они не продвинулись дальше дамбы. Немцы заставили их залечь под перекрестным минометным и пулеметным огнем. Пляжи были усеяны телами или убитых, или умирающих, или раненых солдат».

Когда Кота оказался у дамбы, он понял: нужно срочно решать, что делать дальше. Ему стало ясно: прежние расчеты на то, чтобы захватить выезды и подняться по ним наверх, нереальны. Оставаться на занятых позициях представлялось не менее безрассудным. Выход один — пробиться через галечную гряду, заминированные болота, штурмом взять скалы, выдавить немцев из траншей и овладеть выездами со стороны материка.

Лейтенант Ши так описывает действия Коты: «Демонстративно игнорируя пули и снаряды противника, генерал спокойно расхаживал вдоль набережной, личным примером вдохновлял нас, давал распоряжения, откуда и по каким целям вести огонь. Он указывал, где нужно прорвать заграждения из колючей проволоки, и одним из первых прошел через нее».

Шесть раз немцы ударили из минометов по Коте. Три человека погибли, два получили ранения. Но генерал остался невредим. «Он вывел войска на высоты, откуда десантники могли эффективно подавлять огневые укрепления противника». За ним шли саперы с миноискателями и проделывали проходы в минных полях, помечая их белыми лентами.

Некоторые корабли последующих эшелонов выгружались без особых проблем. Кому-то просто везло: удавалось миновать заграждения, которые к тому времени уже затопил прилив. Помогал и другой фактор: возросло количество судов, и немцам стало труднее вести сосредоточенный огонь — слишком много мишеней. К 7.30 штурмовые отряды высаживались практически в каждом секторе (хотя не всегда по плану и даже, как правило, не там, где планировалось). [350]

Удача сопутствовала не всем. В корму ДСП 92, направлявшегося к «Дог-Уайт», около 7.40 врезался 88-мм снаряд. Сержант Деббс Питерc, сапер из 121-го батальона, находившийся на борту судна, вспоминает: «Мы потеряли ход. Корабль развернулся бортом к волнам и к берегу. Прошло всего несколько секунд. Взрыв раздался по центру. На палубе загорелось топливо. Нас выкинуло в море. Я камнем пошел ко дну». Деббс успел надуть «Мей Уэст» и как пробка вынырнул на поверхность.

«Немцы строчили по воде из пулеметов, — продолжает свой рассказ Питерc. — Я взобрался на сваю, чтобы глотнуть воздуха. Потом перебрался на другую. До берега оставалось метров 50. Наступил пик прилива. Он докатился почти до самой дороги».

На сушу Питерc выходил, шатаясь под тяжестью воды и песка во всех карманах и сумках. Он укрылся за танком, подбитым 88-мм снарядом. Осколком его ранило в щеку. И все же сержанту повезло. Питерc — один из немногих, кто пережил гибель ДСП 92.

Капитан штабной роты Роберт Уокер находился на ДСП 91, которое следовало за кормой ДСП 92 (ДСП 94, которое шкипер Попай решил не вести в этот сектор, держался левее ДСП 91 и ДСП 92). При приближении к берегу на судно обрушился шквальный пулеметный и автоматный огонь. Корабль начал маневрировать и натолкнулся на подводные сваи с тарелочными минами. Взрывом оторвало сходню по правому борту.

Шкипер попытался отойти назад. Уокер ринулся на левый борт. А там рампа охвачена пламенем. Одна пуля попала в огнеметчика, а другая — в его бачок с зажигательной смесью, отчего она сразу же вспыхнула. Солдат в ужасе метнулся в море. «Я видел, что у него горели даже ботинки, — говорит Уокер. — Получили ожоги все, кто стоял рядом. У некоторых на лицах появились страшные пузыри».

Шкипер побежал на носовую палубу, размахивая руками и крича: «Всем за борт!» Уокер спрыгнул в воду. Глубина оказалась довольно солидной — почти 2,5 м. На нем было столько снаряжения, что и два пояса «Мей Уэст» не помогали держаться на поверхности. Он выкинул винтовку, каску, сумку с провиантом и только тогда смог поплыть к берегу.

«И вот я на «Омахе», — рассказывает капитан. — Я должен был чувствовать себя свирепым, воинственным, отлично подготовленным и натренированным десантником. Меня же одолевали [351] совсем иные ощущения — беспомощности, беззащитности, досады, какие испытывает человек, потерпевший кораблекрушение». Когда вода стала ему по пояс, Уокер опустился на колени и весь путь до дамбы проделал на четвереньках. Он наткнулся на бездыханное тело капитана Заппакосты. У стены Уокер увидел «десятки изуродованных солдат, на раны которых было жутко смотреть».

(Через 49 лет Уокер сказал в интервью, запись которого хранится в Центре Эйзенхауэра, что тогда на «Омахе» ему припомнились строки поэта Теннисона: «Пушки у них справа, пушки у них слева, пушки у них впереди; у них, оглушенных и опустошенных». Как заметил Уокер, каждый «джи-ай» знал и такие слова: «Они не должны спрашивать, зачем и почему; их дело — идти и умирать».)

Уокер пришел к тому же выводу, что и генерал Кота. С этого проклятого места надо немедленно убираться. Планам — конец. Пути назад нет. Он решил подниматься на скалы. Подобрал у убитого солдата винтовку «М-1», каску и двинулся вперед: «Я был совсем один».

Майор Сидни Бингем (Военная академия США, 1940 г.) командовал 2-м батальоном 116-го полка. Когда он дополз до галечной насыпи, с ним не оказалось ни радиста, ни помощника, ни посыльного. Начальник оперативного отдела убит, командир штабной роты ранен, командир роты «Е» убит, командир роты «Эф» ранен, командир роты «Эйч» убит, а в роте «Е» «из 200 человек погибли 55».

Бингемом овладело ощущение полной беспомощности: «Я, батальонный командир, не способен сделать то, что от меня требуется, и хоть как-то повлиять на ситуацию». Он попытался организовать отряд из роты «Эф», чтобы двинуться с ним вверх на скалы.

В это время, около 7.45, несколько младших офицеров, сержантов и солдат собирали вокруг себя другую группу. Оставаться дальше на берегу означало неминуемую смерть. Отступать некуда. Кто-то должен взять на себя ответственность и руководство. Многие так и поступали. Бингем говорит: «Личная инициатива отдельных военнослужащих определила исход боев первого дня. Мало что было предпринято на уровне ротных, батальонных и полковых командиров. Они не проявили должного тактического профессионализма в координации действий». [352]

Бингем провел собственный анализ ошибок в осуществлении первого и второго этапов высадки. Среди различных факторов он отметил, что войска слишком долго находились на судах Хиггинса: «Морская болезнь, которая мучила десантников по три-четыре часа, вытравила из них весь идеализм и энтузиазм. Особенно пагубно она отразилась на эффективности командования».

И далее: «Суда шли перегруженными, что снижало их маневренность и нередко приводило к гибели людей. Если бы противник продемонстрировал высокий боевой дух, то он без труда вышвырнул бы нас обратно в море»,

С 6 июня 1944 г. Бингем постоянно упрекал себя за неадекватность поступков (совершенно несправедливо). В интервью он сказал: «Я и теперь стыжусь того, что в тот страшный день оказался плохим командиром». Так может чувствовать себя комбат, под началом которого остается не более отделения солдат. Но Бингем провел свое отделение через галечное препятствие, минные заграждения и вступил в неравный бой с противником. С учетом обстоятельств это немалое достижение.

Немцы не контратаковали по разным причинам. Во-первых, они не располагали для этого достаточными силами. На линии обороны генерал Крайсс держал два пехотных и один артиллерийский батальон общей численностью в 2000 человек, то есть меньше чем по 250 на 1 км. Во-вторых, его реакция была запоздалой. Только в 7.35 он решил вызвать дивизионный резерв «Камфгруппе Мейер» (названный по имени командира 915-го полка 352-й дивизии Крайсса). И после этого генерал ввел в действие лишь один батальон, который прибыл к середине дня. Крайсс исходил из ложного представления, что его войска уже остановили вторжение на «Омахе». В-третьих, немецких пехотинцев готовили не к контратакам, а к удержанию укрепленных огневых позиций и к стрельбе из них.

Один немецкий солдат, оперировавший пулеметом «Мг-42» на вершине скалы, признался в радиоинтервью в 1964 г.: «Мне впервые пришлось стрелять по живому человеку. Я не знаю, как все это произошло. Помню одно: подошел к пулемету и начал палить, палить, палить...»

Видеть, как убивают людей, всегда страшно. Капитан роты «Д» Уолтер Скиллинг в Англии дал прекрасный инструктаж [353] своим хорошо натренированным десантникам. Сейчас он вместе с ними шел на головном судне третьего эшелона. Капитан считался отличным ротным командиром, одним из лучших в армии США. Они приближались к сектору, на котором, казалось, не было ни души. Никто не стрелял. Скиллинг заметил рядовому Джорджу Кобу:

— Я же говорил, что все будет хорошо.

Через какие-то секунды, вспоминает Коб, «еще до спуска сходни, Скиллинга сразило осколком разорвавшегося снаряда».

Лейтенант Уильям Гарднер, выпускник Уэст-Пойнта, служил в роте начальником штаба. Вот как характеризует его в своих воспоминаниях сержант Джон Роберт Слотер: «Молодой, способный, напористый, в меру жесткий. Он обладал всеми качествами для того, чтобы стать крупным военачальником в американской армии». Команда опустила рампу метрах в 150 от берега. Пехотинцы сошли по ней в воду без потерь. Гарднер приказал всем рассеяться и не подниматься во весь рост. Не дойдя до суши, он упал под пулеметными очередями.

Немецкая артиллерия взяла судно сержанта Слотера в вилку. На расстоянии 100 м британский рулевой-старшина заявил, что он собирается сбросить сходню и все должны покинуть корабль. Сержант Уиллард Норфлит потребовал, чтобы тот продолжал двигаться вперед:

— У ребят тяжелое снаряжение, и тебе придется доставить их прямо к берегу.

— Но нас же всех убьют! — взмолился старшина. Норфлит отстегнул кольт и приставил его к голове моряка:

— Только вперед! Рулевой повиновался.

А сержант Слотер стоял на носовой палубе, его тошнило, и он думал только об одном: «Если эта посудина не поторопится и мы не выйдем на сушу, то я умру от качки».

Катер наткнулся на мель и остановился.

«Я смотрел фильм «Самый долгий день», — говорит Слотер. — Но в действительности высадка десанта проходит иначе. Все было гораздо реалистичнее. Ты прыгаешь в воду. И если тебя не утянет на дно, то непременно подстрелят».

Огонь с берега подавлял. «Он, конечно, многих превращал в настоящих мужчин, — добавляет Слотер. — Некоторые становились храбрецами, другие — мертвецами. Но большинство из тех, кто выживал, испытывали страх. Кто-то обделывал штаны, [354] кто-то, не стыдясь, плакал. Другие старались справиться с эмоциями».

«В таких ситуациях побеждают дисциплина и выучка», — заключил сержант, отдавая должное командирскому мастерству капитана Скиллинга.

Слотер добрался до суши: «Волны выкатывали на берег тела погибших, заглатывали еще живых». Большинство десантников роты «Д» провели в воде около часа. Теперь для сержанта стало делом принципа доползти до галечной гряды. Ему это удалось. Он снял десантную куртку, растянул на земле плащ, чтобы почистить винтовку. И тут сержант заметил, что плащ в нескольких местах пробит пулями: «Я закурил первую в этот день сигарету (они были завернуты в пластиковый пакет). Мне нужно было хоть немного отдохнуть: у меня не на шутку дрожали колени».

Отдыхать не пришлось: «Появился грозный полковник Канхем. Правая рука у него перевязана, в левой — кольт. Он стал кричать на офицеров, чтобы те уводили своих людей с берега:

— Убирайтесь с этого чертова пляжа и идите бить немцев! Один лейтенант укрылся в доте от немецких минометов.

Полковник подскочил к нему и заорал:

— Вылезай отсюда и покажи, что ты еще офицер! Другому лейтенанту он приказал:

— Заставь солдат оторвать зады от земли, и марш вон туда, за дамбу!»

Это был критический момент сражения. Молодые люди, выросшие в условиях демократии, проходили серьезную проверку на стойкость, способность бросить вызов противнику, подняться в атаку. Рядовой Карл Уист вспоминает: «Элементарный страх держал нас у галечной гряды. Мы лежали под пулеметным и минометным огнем по одной идиотской причине: некому было повести нас с этого треклятого берега. Мы думали: хорошо, мы пойдем, но кто-то должен нам приказать».

Сержант Уильям Льюис, как и другие, прятачся у галечной насыпи. На него, убегая от снаряда, свалился рядовой Ларри Роут.

Льюис рассказывает:

«Ларри спросил:

— Это ты дрожишь, серж? Отвечаю:

— Я, черт возьми!

— Господи, а мне показалось, что я, — сказал Ларри. И действительно, Роут дрожал как осиновый лист». [355]

: Они продолжали укрываться у насыпи. К ним присоединились еще несколько десантников. «Мы ничего не могли поделать с нашим страхом, — говорит Льюис. — Нам оставалось только держать свои задницы подальше от немецких пуль».

Другие десантники нашли убежище возле дамбы.

Все, кто успел добраться до галечной насьши на побережье «Омаха», там и остались. Тогда генерал Кота, полковник Канхем, какой-нибудь другой капитан, лейтенант или сержант пытались повести людей за собой. Они собирали отряды, командовали «За мной!» и шли приступом на скалы.

В случае с сержантом Льюисом ситуация разрешилась просто. Он сам об этом и рассказывает: «Лейтенант Лео Ван дг Вурт закричал на нас:

— Какого лешего вы здесь торчите! Вас, как щенят, поубивают.

Он забросал гранатами огневое сооружение, из которого по нам стреляли, и вытащил оттуда пять или шесть немцев. И мы подумали: вот черт, если лейтенант сделал это, то и мы сможем. Так ему удалось увести нас с пляжа».

Примерно так же поднимались в бой и другие десантники. Своим опытом делится рядовой Реймонд Хоуэлл, сапер роты «Д». Его ударило шрапнелью в каску и руку. И он сказал себе: «Ладно, если мне суждено погибнуть, то только не в этом дерьме. Когда следующая компания ребят полезет через дамбу, я буду с ними. Если они пехотинцы, то и я стану пехотинцем. Я думаю, что тогда все решили: пора действовать».