Листая страницы героической истории

Вторая семья{9}

Мы сидели с гвардии старшим лейтенантом Михаилом Семенцовым на опушке леса. Где-то рядом, в гуще кудрявых многолетних деревьев, техники опробовали мотор. Семенцов прислушивался то к вспыхивающему звенящему, то потухающему звуку и рассказывал. Говорил он медленно, изредка поглядывая на покоившуюся на колене правую руку с тремя несгибающимися пальцами.

Авиационная юность Семенцова прошла на Дальнем Востоке. Там Семенцов встретил кряжистых, сильных духом людей. Там поверил в простую, неподдельно искреннюю человеческую дружбу. Любовь к человеку, готовность помочь ему, пожертвовать собой ради его спасения — на всю жизнь впитал в себя двадцатитрехлетний парень из Киева Дружба эта облегчала трудности военной жизни, в ней Михаил нашел утешение, когда немцы пленили его родной город и семью.

Часть, с которой он выехал на фронт, заменила ему родителей, стала его второй семьей. Он полюбил ее, как отчий дом.

Крепко привязался летчик к боевым друзьям своим. И когда в жаркой схватке вражеский осколок повредил ему бедро, он отказался ехать в госпиталь. Он лечился на месте. Постоянное общение с товарищами, вести об удачах его части дали ему силу легче преодолеть недуг и снова стать в строй. [286]

После ранения злее стал Семенцов, яростнее начал бить немцев

Однажды уже под конец штурмовки, когда Семенцов выводил самолет из атаки, а на дороге пылали подожженные им машины и повозки, он почувствовал острую боль в ноге. Кровь заливала кабину. Михаил терял силы. Но летчик знал самолет цел и должен быть приведен на аэродром.

Семьдесят километров Семенцов вел самолет непослушными руками. Он помнил только, как потухающий взор ею опознал аэродром. Что было дальше — он не знал. Он очнулся на госпитальной койке, и врач, склонившийся над ним, поздравил его. У Семенцова было извлечено тридцать два осколка. И опять тяга в родную семью летчиков подняла Михаила на ноги. Врачебная комиссия предоставила ему шесть месяцев отпуска, но он не отдыхал и шести дней. На третьи сутки Семенцов, сияющий от счастья, предстал перед командиром части.

Точно так же он пришел в часть и в третий раз, когда комиссия совсем освободила его от полетов.

Он не ушел из части и кровью своей, мужеством и упорством вместе с товарищами завоевал ей гвардейское имя.

Он неутомим в своей жажде боя, в стремлении победить. И когда однажды он встретился с шестью «мессершмиттами», на которых сидели опытные и хитрые пираты, Семенцов смело принял вызов. Он только приказал ведомому Кочеткову внимательно следить за его хвостом.

Немцы норовили зажать Семенцова в клещи, поймать на «горке», клюнуть сбоку. Семенцов все это видел и на каждый маневр фашистов отвечал своим контрманевром. В разгар схватки к немцам подошло подкрепление. Два «мессера» караулили старшего лейтенанта на высоте и в тот миг, когда он ринулся навстречу атаковавшей его паре, бросились на него сзади. Путь им преградил Кочетков. Очередь, направленная в командира, угодила в самолет ведомого. Кочетков вывел из боя подбитую машину.

Семенцов остался один против восьми «мессершмиттов». Он выстоял. Он заставил врага уйти. Но сделать это удалось только шести немцам — один самолет догорал на зеленеющем поле у переднего края, другой, дымя, с трудом перевалил линию фронта и там упал.

Семенцов не считал врагов. Он бил их без счета, заботясь об одном — подойти к ним ближе, чтобы не тратить зря снаряды. И каждый сбитый им самолет врага отмечался маленькой звездочкой на фюзеляже его машины. [287] Пятнадцать звездочек сияли на «лавочкине» Семенцова. Это — личные победы гвардейца-коммуниста. Шесть групповых побед также зафиксированы в документах части.

Каждый день, когда на востоке загорается заря, юркий истребитель Семенцова сверлит голубой простор неба. Воин воздушной гвардии берет курс на запад, туда, где сквозь предутреннюю дымку все отчетливее мерещатся ему знакомые очертания родного Киева.

Мастерство Николая Шутта{10}

Часто, когда штурмовики возвращаются с боевого задания, через наушники доносится голос ведущего:

— Спасибо, старший лейтенант Шутт! Благодарю за прикрытие. Действовали отлично!

Имя истребителя Николая Шутта упоминается у штурмовиков ежедневно. Многие ни разу не видели его в лицо, но точно знают, что, хотя Шутт и носит бородку, ему всего 25 лет, что он родом из Белоруссии и, защищая Черноморское побережье, лично сбил три «хейнкеля», одного «юнкерса» и два «меесершмитта»

Люди, работающие сейчас с Шуттом, судят о нем не по этим скупым биографическим данным и не по прошлым его делам.

Штурмовики поверили в Николая Шутта с первого же вылета, когда они увидели, как он со своей группой отгонял от них стаю вражеских истребителей. Вера эта крепла с каждым днем. А потом штурмовики увидели, как Шутт умеет бить немцев.

Первый бой он провел накоротке с «мессершмиттом», разведывавшим передний край нашей обороны. Фашист загорелся после третьей атаки. А хитрил стервятник здорово: бросал машину в разные стороны, прижимал к земле, взмывал вверх, делал головокружительные виражи. [289] Шутт не тратил зря снаряды. Он бил наверняка. А спустя пару дней старший лейтенант свалил в одном бою двух «юнкерсов».

Он увидел их, когда сопровождаемая группа штурмовиков возвращалась с задания. Немцы шли в направлении наших позиций тремя группами. Штурмовики уже перевалили линию фронта, и Шутт решил оставить им небольшое прикрытие, а остальными силами помешать немцам бомбить наши войска.

— Я Шутт, я Шутт, — пронеслось в эфире, — справа бомбардировщики противника, атакую, атакую...

Шутт с ведомым младшим лейтенантом Гурко насел на ведущее звено «юнкерсов». Одновременно по центру строя ударили капитан Луганский и младший лейтенант Усов. Немцы сразу рассыпались в разные стороны. Они беспорядочно сбрасывали бомбы, не обращая внимания, чго те валятся на немецких танкистов.

Пара Шутта насела на левого ведомого головного звена. Николай ударил его сверху сбоку с небольшим углом. После второй очереди «юнкерс» запылал. Оставшаяся пара фашистов сомкнулась. Шутт нацелился на ведущего, открыл огонь из пулемета и шел за немцем, пока тот не задымил и не плюхнулся на землю. В это время он услышал:

— Шутт, Шутт, у вас в хвосте «мессершмитт».

Николай резко дернул ручку и увидел уже падающего «мессершмитта», сбитого ведомым Гурко.

Так закончился этот короткий и напряженный бой.

Однажды Шутт не вернулся с задания. Летчики, сопровождавшие вместе с ним штурмовиков, видели, как старший лейтенант атаковал звено «юнкерсов», шедших к нашим позициям. Потом он исчез.

Весь день о Шутте не было никаких вестей. С тяжелым чувством летчики легли спать. Никто не смог примириться с этой потерей. И вдруг в полночь на командный пункт пришел Шутт. Уставший, весь в пыли, он опустился на стул рядом с дежурным. Но о возвращении Шутта знали уже все. Помещение быстро наполнялось людьми.

Шутт неохотно отвечал на вопросы. Он торопился, отказался от отдыха и требовал срочно выделить ему механика и автомашину. Пока механик готовился к выезду, старший лейтенант ужинал. За столом он рассказал:

— Когда я врезался в строй «юнкерсов», стрелки открыли огонь. Какая-то шальная пуля угодила в водосистему. Тут запарило вовсю. Вижу, дело плохо, надо возвращаться. Перетянул линию фронта. Чувствую, не дойду до аэродрома, перегрею мотор. [290] Надо садиться. Выбрал площадку и сел. Правда, площадка маленькая, кругом минные поля. Но взлететь можно

Через час Шутт отправился с механиком выручать самолет. А утром над аэродромом пронеслась машина со знакомым номером на хвосте. Шутт салютовал товарищам в честь своего благополучного возвращения.

Один бой Михаила Токаренко{11}

Идя в авиацию, Михаил Токаренко мечтал быть истребителем. У него было горячее сердце, меткий глаз и страсть к риску. Он был силен и ловок, и ему казалось, что лучшее место для него — это кабина стремительного «яка». Но случилось так, что Токаренко стал бомбардировщиком.

Воевал младший лейтенант Токаренко смело, дерзко, яростно. И хоть видел он плоды своего труда и радовался им, но где-то в глубине души его все же гнездилось чувство недовольства своей судьбой. Он не мог без зависти смотреть на истребителей, видеть, как они ведут бой, как после их коротких очередей небо исчерчивают дымные полосы, тянущиеся за сбитыми немецкими самолетами.

Просьба младшего лейтенанта была удовлетворена, и он был переведен в истребительную часть. Две недели потребовалось ему, чтобы овладеть самолетом.

Уже в первых боях Токаренко списал со счета немцев «юнкерса», «хейнкеля» и «мессершмитта». А когда начались бои на белгородском направлении, Токаренко добавил к этому количеству еще пять вражеских машин.

Много трудных и напряженных схваток провел на фронте Михаил Токаренко, и каждая из них чем-либо примечательна. [292]

Об одной из них следует рассказать подробно, потому что в ней ярко проявилось величие духа советского летчика, сила воли воздушного богатыря.

Токаренко с группой истребителей сопровождал штурмовиков, вылетевших на задание. На подходе к цели к штурмовикам подкрались восемь «фокке-вульфов». Через минуту слева подошла еще десятка. Токаренко, летевший в паре с Высоцким выше «илов» в прикрывающей их группе истребителей, бросился на выручку штурмовиков. «Фокке-вульфы» отвалили, но тут же, собравшись вместе, окружили Токаренко и Высоцкого, стараясь взять их в клещи.

Прикрывая друг друга, Токаренко и Высоцкий отражали атаки, оттягивая немцев на себя подальше от «илов», начавших штурмовать немецкие танки.

Вскоре при лобовой атаке был подбит Высоцкий. Токаренко передал по радио: «Выходите из атаки, прикрою».

Ведомый ушел. Токаренко остался один против восемнадцати «фокке-вульфов». Он не думал об опасности. Единственная мысль овладела им оттянуть немцев подальше, дать штурмовикам отбомбиться и вернуться домой.

Младший лейтенант делал сложные фигуры, «кружился так, что аж в глазах темнело», и немцы не могли его взять. Один «фокке-вульф» ухитрился зайти ему в хвост. Токаренко резко убрал газ, дал левую ногу и начал скользить влево. Фашист проскочил в стороне вслед за трассами своих снарядов. Токаренко устремился за ним. Но тут он увидел двух немцев над собой. Рассчитав удар, он сделал «горку» и всадил очередь в живот ведущему. Тот воспламенился и, как обрубок, свалился вниз.

Через несколько мгновений Токаренко подловил второго «фокке-вулъфа». Немец сделал «горку», чтобы выиграть высоту. Токаренко бросился за ним, резко взмыв вверх. Подходя к фашисту, он дал заградительную очередь впереди самолета. Немец прошел через трассу снарядов, неловко перекувырнулся и, оставляя дымный след, врезался в немецкий танк, стоявший на дороге. [293]

Бой длился уже 40 мин. У Токаренко не осталось боеприпасов. К концу подходил запас горючего. А немцы все наседали. Младший лейтенант бросался навстречу врагам, пугая и разгоняя их.

На сорок пятой минуте напряженного боя в гущу «фокке-вульфов» врезались четыре наших «яка».

Изможденный, обессиленный Токаренко вывел из боя машину. В эфир понеслись его слова благодарности незнакомым, бесконечно близким друзьям, выручившим его в тяжелую минуту.

Боевое крещение

В марте 1943 г. я прибыл на Воронежский фронт рядовым летчиком в полк, которым командовал майор Солдатенко. Полк был вооружен самолетами Ла-5. С первого дня я стал присматриваться к боевой работе моих новых товарищей. Внимательно слушал разборы боевых вылетов за день, изучал тактику врага и старался соединить теорию, приобретенную в школе, с фронтовым опытом. Так, изо дня в день, я готовился к схватке с врагом. Прошло всего несколько дней, а мне казалось, что моя подготовка бесконечно затягивается. Хотелось как можно скорее вылететь вместе с товарищами навстречу врагу.

Встреча с противником произошла неожиданно. 26 марта 1943 г. в паре с ведущим младшим лейтенантом Габуния я вырулил на старт для дежурства. Неожиданно был подан сигнал для взлета. Младший лейтенант Габуния быстро взлетел. Я несколько задержался на взлете и после первого разворота потерял ведущего. Связаться по радио ни с ведущим, ни с землей мне не удалось. Тогда я решил произвести пилотаж над аэродромом. Набрав 1500 м высоты, приступил к пилотированию. Вдруг ниже меня метров на 800 я заметил шесть самолетов, которые подходили к аэродрому со снижением. С первого взгляда я принял их за Пе-2, но через несколько секунд увидел разрывы бомб и огонь зениток на нашем аэродроме. Тогда я понял, что это немецкие «мессершмитты». Помню, как сильно забилось сердце. [295] Передо мной были вражеские самолеты. Я решил атаковать противника и, быстро развернувшись, на максимальной скорости пошел на сближение. Оставалось 500 м, когда в сознании мелькнуло слышанное мною от командира правило воздушного боя: «Перед атакой посмотри назад». Оглянувшись, я заметил, как с большой скоростью приближается ко мне сзади самолет с белым коком. Не успел я распознать, чей это самолет, как он уже открыл по мне огонь. Резким разворотом влево со скольжением выхожу из-под удара. Два «мессера» с большой скоростью прошли справа от меня. Теперь я понял, что они, заметив мою атаку, спикировали и атаковали меня. Однако моя неудавшаяся атака заставила Ме-110 отказаться от повторного захода на бомбометание.

В этой встрече я на практике убедился, как важна роль ведомого для прикрытия ведущего при атаке цели.

В дальнейшем, летая в слетанной группе, я одержал 62 победы, не зная поражения.

Летчики-штурмовики в боях под Курском

Это было в один из теплых июньских дней 1943 г. Солнце в тот день грело как-то особенно по-летнему и золотистыми пятнами скользило по камуфляжу наших самолетов Ил-2.

Мы — я и мои боевые товарищи: Калачов, Короленко, Кулешов, Синицын и другие — на бреющем полете шли на выполнение боевого задания. В районе Белгорода противник сосредоточивал крупные мотомеханизированные части, и нам стремительным ударом предстояло нарушить коварные планы врага.

Скоро нас заметили. Все чаще и чаще около самолетов стали появляться кругообразные клубочки от разрывов снарядов вражеских зениток. Применяя противозенитный маневр, надо было продвигаться вперед. Искусно маневрируя, используя складки местности, то исчезая, то неожиданно снова выскакивая, мы упорно шли на цель. Вот и оно — это огромное уродливое тело распластавшееся на несколько километров, громыхающее, несущее с собой смерть, вот они вражеские танки и мотопехота. «Эрликоны» и пулеметы захлебываются внизу, без перерыва ведут огонь, им вторят свистящие сухие звуки автоматов.

Встав в боевой порядок «круг самолетов», мы атакуем танки, не обращая внимания на ураганный огонь противника, жар и дым, застилающий порой глаза, сбрасываем сначала бомбы, затем пускаем реактивные снаряды. [297]

Огонь противника все усиливается, но мы, заходя с различных направлений, расстреливаем с высоты 50-100 м его живую силу.

С самолетов ясно видно, как после нашего удара вздымаются густые столбы земли и дыма, а когда они немного рассеиваются, мы видим изуродованные фашистские танки, бронемашины и трупы фашистов.

Штурмовики справились с боевой задачей. Задание было выполнено. Теперь пора было возвращаться на свой аэродром. Но в этот момент я заметил, что мой самолет атакуют шесть «мессершмиттов» (два справа, два слева и два сзади). Они порядочно исклевали самолет: были перебиты шасси, через центроплан виднелась земля. Маневрируя по горизонту и высоте, используя рельеф местности, я продолжал полет. У самой линии фронта «мессершмитты» стали отставать, а затем повернули назад и скрылись, как жалкие трусы. Им не удалось помешать нам выполнить боевую задачу: мотомеханизированные части врага понесли большой урон.

Все наши самолеты вернулись с боевого задания. С большим трудом посадил я израненную машину.

Верность воинскому долгу{12}

С первых дней Великой Отечественной войны летчик Михаил Петрович Девятаев был на фронте. Он учился у своих старших товарищей мужеству и боевому мастерству и вместе с тем, будучи командиром звена, сам много сил отдавал обучению и воспитанию подчиненных, показывая пример отваги и мужества.

За годы Великой Отечественной войны Михаил Петрович воевал на многих фронтах, совершил 180 боевых вылетов, 35 раз участвовал в воздушных боях и лично сбил 9 вражеских самолетов. За свою боевую деятельность он награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны II степени

Однажды (это было 13 июля 1944 г.) Девятаев вылетел на боевое задание в паре со своим новым командиром эскадрильи В. И. Бобровым. Вскоре завязался воздушный бой. Один из фашистских летчиков устремился к машине командира. У Девятаева быстро созрело решение: отбить атаку и спасти командира. Однако в тот момент, когда он бросился на выручку своему ведущему, другой немецкий летчик зашел в хвост его самолета. Вспыхнули огненные трассы. Пламя охватило самолет. Почти в бессознательном состоянии, с тяжелыми ожогами летчик покинул горящую машину. [299] Пришел в себя он лишь ночью в яме гитлеровского застенка

И начались дни, полные ужаса. Сначала фашистское командование всячески пыталось склонить советского летчика на свою сторону. Но это им не удалось. Тогда допросы сменились избиениями и пытками. И все равно Девятаев до конца остался верен своей Родине, своему воинскому долгу: не выдал врагу военную тайну.

За все время пребывания в фашистском концлагере Девятаева не покидала мысль о побеге. Вместе со своими товарищами он перебрал массу различных планов. Наконец было решено вырваться из плена на немецком самолете.

Заключенные работали на аэродроме по расчистке взлетно-посадочной полосы. Воспользовавшись удачным моментом, один из товарищей убил конвоира. Девятаев сел за штурвал бомбардировщика Хе-111. Со всех сторон к самолету бежали фашистские солдаты. И когда они уже почти приблизились к машине, самолет, медленно набирая скорость, оторвался от земли. В погоню поднялись истребители. Но Девятаев уверенно вел самолет на восток и посадил его в расположении наших войск. Так благодаря отваге советского летчика группа военнопленных совершила побег из вражеской неволи.

15 августа 1957 г. Михаилу Петровичу Девягаеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Петр Базанов{13}

Над городом стояло красное зарево пожара. Тяжело стонала земля. Глухие раскаты артиллерийской канонады, разрывы авиабомб сплошным гулом доносились сюда, на прифронтовой аэродром. Шли бои за волжскую твердыню.

Петр Базанов, высокий, стройный юноша, только что прибывший на фронт, внимательно прислушивался ко всему, что творилось на земле и в воздухе. Он еще не видел войны, не видел черной паучьей свастики на хвосте вражеской машины.

Базанов с увлечением слушал рассказы старых летчиков, возвратившихся с боевого задания. Они вспоминали о хитрых уловках врага о кровопролитных боях над Волгой. Бывали трудные дни, опасные минуты. Но «старики» мало говорили об этом. Вера в свою победу никогда, даже в самые критические моменты не оставляла их закаленных сердец.

— Побеждают, брат, сильные духом, волей, — сказал перед первым вылетом Базанову командир эскадрильи — Держись крепко и знай немец дрогнет, начнет крутиться, выискивая лазейку, чтобы увильнуть от опасности. А ты вот и бей его!

Скоро Петру Базанову пришлось убедиться в правдивости этих простых, ободряющих слов. Первого немца Базанов сбил как раз в момент, когда тот, стремясь увернуться от удара, завис на боевом развороте. [301]

Десятки раз прочертил Базанов небо от волжской твердыни до Ростова, уничтожая фашистов. Под Новочеркасском Базанов довел свой боевой счет до одиннадцати вражеских самолетов.

В этих боях он закалился. Закалка пригодилась истребителю и на Украине.

Гвардии старший лейтенант Петр Базанов во главе четверки истребителей ушел на сопровождение штурмовиков. У самой земли на группу советских самолетов набросилось восемь вражеских истребителей. Они стремились нанести удар «лавочкиным» снизу, в живот. Этот прием врага был не нов для Базанова.

И он перехитрил врага. Четверка «лавочкиных» ловким маневром заставила немцев проскочить мимо них, так что фашисты не успели даже открыть огонь. Этим воспользовался Базанов. Пара «лавочкиных» с редкого разворота насела на немцев сверху, а пара Базанова устремилась на «фокке-вульфов», бросившихся на штурмовиков.

Один вражеский истребитель погнался за «илом». Казалось он уже праздновал победу. Но немца опередил Базанов. Он приблизился к «фоккеру» на несколько десятков метров и с короткой очереди зажег его.

Другой вражеский истребитель попытавшийся приблизиться к штурмовикам также натолкнулся на яростный огонь Базанова. «Фокке-вульф» переворачиваясь с боку на бок стремитетьно понесся к земле.

«Ильюшины» сделав несколько заходов на цель взяли курс на восток. А немцы не уходили. На обратном маршруте снова разгорелся яростный бой. Базанов оберегал штурмовиков. Вот он заметил приближающийся к «илыошиным» тонкий фюзеляж вражеского истребителя. Базанов с переворота ударил по немцу. Фашистский самолет запарил и, прекратив атаку пошел на снижение. Он был подбит. Но немцу уйти не удалось, ведомый Базанова гвардии младший лейтенант Кудрявцев добил врага.

Петр Базанов — мастер своего дела. Вскоре он одержал очередную победу, сбив в воздушном бою двадцать первого фашиста. Он заставил немца удирать на бреющем, а потом, насев на него сверху прижал к земле. [302] Так и гнал его Базанов, пока гитлеровский разбойник не врезался на всей скорости в землю.

Путь гвардейца Базанова большой и трудный. Но солдатская память сохранила все — зимнее небо приволжских степей, заболоченный берег Северного Донца, днепровские кручи, позолоченные купола киевских церквей, развалины Житомира, обломки кирпичей Бердичева. Это все осталось позади. Теперь под самолетом Базанова — чужая земля. Отсюда пришла война. Сюда она сейчас вернулась как возмездие.

В стремительный полет идут истребители. Гвардейцев ведет в бой прославленный воин, воздушный витязь Петр Базанов.

В паре с Покрышкиным{14}

Под Бродами, в период самых ожесточенных боев на львовском направлении, нам пришлось снова выдержать трудное испытание. Пытаясь приостановить наступление наших войск, немцы подняли в воздух большое количество своих бомбардировщиков и истребителей. Над полем боя непрерывно шли воздушные бои.

В один из дней наша группа из двенадцати самолетов по тревоге ушла к линии фронта. Погода была очень плохая. Вскоре появилось до шестидесяти вражеских бомбардировщиков под прикрытием восьми «фокке-вульфов» и четырех «мессершмиттов».

Покрышкин возглавлял вторую четверку. По команде ведущего наши истребители с ходу бросились в бой. Обстановка сложилась так, что нам некогда было занимать более выгодное положение. Каждая секунда имела огромное значение. Александр Покрышкин своей четверкой пошел на врага в лобовую атаку. Это был один из испытанных приемов наших истребителей, наводящий особый страх на немцев.

Лобовая атака, как и таран, требует от истребителя исключительных моральных качеств, огромного нервного напряжения, полной уверенности летчика в своих силах. Сближение на лобовых занимает буквально считанные секунды. Почти мгновенно образуется дистанция действительного огня. Одно неверное движение — и ты можешь врезаться своим самолетом во вражескую машину. Опоздаешь на мгновение нажать гашетку — и тебя сразит трасса врага. В лобовой атаке победит тот, кто обладает холодной расчетливой смелостью, основанной на уверенности в успехе и правоте своего дела, у кого крепче нервы. [304]

Нередко Покрышкину приходилось прибегать к такому методу атаки, продиктованному самой обстановкой. И он всегда побеждал своей расчетливостью, хладнокровием, смелым и настойчивым нажимом на противника.

Так было и на этот раз. Покрышкин сбил первого немецкого бомбардировщика и сразу же набросился на «фокке-вульфа», впутавшегося в строй «юнкерсов».

Огромная масса самолетов на малом участке зоны значительно усложнила действия наших истребителей. Особенно трудно пришлось ведомым. Только безукоризненная техника пилотирования, расчетливые, мгновенно выполняемые дерзкие маневры помогли нам, ведомым летчикам, прикрыть ведущих, самим отбиться от наседающего противника и избежать столкновения самолетов в воздухе. Малейшая оплошность грозила катастрофой.

Изворотливость истребителя, взаимовыручка и надежная радиосвязь в таких ожесточенных боях имеют первостепенное значение. В тот момент, когда Покрышкин добивал второй вражеский самолет, ко мне в хвост проскочил «фокке-вульф». Немец был от меня в метрах тридцати. Секунда, вторая — и мой самолет мог быть сбит. Предупредили товарищи: они по радио сообщили о нависшей опасности. Мгновенно я произвел резкий маневр, позволивший мне увернуться от огня противника и одновременно прикрыть выход Покрышкина из атаки.

На всем протяжении эта воздушная схватка носила яростный и ожесточенный характер. Наша группа сбила тогда около десяти вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего. Потом на разборе боя Александр Покрышкин объяснил успех высокой дисциплиной наших летчиков, настойчивостью атак и умением бить противника в самое уязвимое место. Он отметил также грамотность действий ведомых. В чем она состояла? Мы придерживались одной цели: прикрыть ведущего, обеспечить ему свободу действий и выход из атаки. Я, в частности, все свое внимание уделял только окружающей обстановке и самолету Покрышкина. Больше для меня ничего не существовало. А как хотелось пустить очередь в проскакивающих мимо «юнкерсов». Но сделать это было нельзя. Увлекись я атакой — потерял бы из вида самолет Покрышкина, оставил бы его без прикрытия и сам оказался один. И кто знает, через минуту или две меня мог бы сбить противник.

В сложной воздушной обстановке, в затяжном неравном бою ведомый дотжен, строжайше выполнять свои обязанности. [305] Он ни в коем случае без разрешения или приказания ведущего не должен атаковать врага. Однако в иных условиях, как, например, при «свободной охоте», при благоприятной метеорологической обстановке, ведомый имеет возможность несколько увеличить свою инициативу.

В моей боевой практике было немало случаев, когда приходилось своим огнем помогать ведущему добивать противника, продолжая его атаку, а то и просто одному по разрешению ведущего атаковать вражеский самолет. Так было и над морем, когда по приказанию Покрышкина я первым атаковал фашистского «юнкерса». Так было и с немецкой «рамой», увернувшейся однажды от атаки Покрышкина. И всегда в таких случаях ведущий одобрял мою инициативу, умение добить врага, не отрываясь от пары.

Инициативу ведомого Александр Покрышкин всячески поддерживал, поощрял, если она не шла вразрез с теми требованиями, которые предъявлялись ведомому пары. Он всегда требовал от каждого летчика сообразительности, находчивости, разумных действий.

— У истребителя, более чем у другого летчика, быстро и ясно должна работать мысль, — сказал как-то нам Покрышкин. — Настоящий истребитель должен дерзать, творить, инстинктивно чувствовать, какой маневр он может предпринять в самой сложной воздушной обстановке. Шаблонный прием, примененный много раз — это конец истребителя. Противник разгадает его тактику и в очередном поединке поймает на хигром маневре.

В этих словах — та суровая правда, которая помогала одержать немало замечательных побед.

На расчете времени, на хитром маневре, на абсолютном доверии товарища к товарищу непрерывно учил и воспитывал нас Александр Покрышкин. От пары он требовал единства, сплоченности, дружбы.

Ведущий и ведомый — это больше, чем два друга. Это две руки, две воли, две силы, слитые в одну. Это братство, где в каждом вылете люди поровну делят опасность смерти, где один выручает другого.

Ведомый должен уметь правильно, совершенно точно оценить воздушную обстановку. Без этого нельзя не только применить свою инициативу, но и умело прикрыть командира пары. В этом я убеждался в каждой встрече с противником. Вот я заметил врага. Передаю по радио Покрышкину. Немцев двое. Покрышкин, используя все средства маскировки, занимает выгодное для атаки положение. [306] Быстро сближаемся, невидимые для врага. И когда уже совсем близко подошли к противнику, а тот все еще не замечает нас, Покрышкин бросает в эфир короткую фразу

— Бей ведомого, мой — ведущий!

И мы стремительно несемся на врага. А в воздухе только эта пара немцев да пара нас. Мгновенье — и наши трассы режут вражеских стервятников. Удалось мне с первой атаки сбить противника — хорошо. Не удалось — стремительно взмываю на высоту и теперь уже слежу только за воздухом и за самолетом ведущего. Он теперь расправляется с немцами. Мое дело — надежно прикрыть его. А выйдет он из атаки, займет удобное для прикрытия положение, я снова камнем падаю на врага. Мою атаку теперь обеспечивает Покрышкин.

Так провели мы немало успешных совместных боев, в которых я научился не толоко прикрывать хвост ведущего, но и сам наверняка поражать врага.

В последний период Отечественной воины мне часто приходилось вылетать в роли ведущего пары, четверки. Опыт, накопленный мной в совместных полетах с Александром Покрышкипым, помогал мне всегда быстро оценивать обстановку и, применяя все свое искусство истребителя, нападать первым и добиваться победы.

В последний день войны над Прагой я сбил последний вражеский самолет. Прикрывал тогда меня гвардии младший лейтенант Кудимов. И получилось так, что в начале войны первым открыл боевой счет в полку Александр Покрышкин. Закрыть его довелось мне — его бывшему ведомому.

Отечественная война многому научила нас, истребителей. Закрепить этот огромный боевой опыт, обобщить, усовершенствовать и развить дальше добытую в жестоких боях покрышкинскую формулу боя: высота, скорость, маневр и огонь — вот та центральная задача, над разрешением которой мы должны трудиться сейчас. Этому нужно отдать все — и свой опыт, и свою настойчивость, и свое мастерство в обучении молодежи. [307]

У меня сохранились подаренная Покрышкиным небольшая книжка по тактике. На первой странице Александр Иванович Покрышкин написал своим размашистым почерком:

«Мало уметь самому драться. Надо этому учить других, воспитывая подлинных искусных истребителей. Обучая и воспитывая других, сам непрерывно совершенствуй свою профессию, служи примером для подчиненных»

В этих словах прославленного воздушного аса трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина — весь смысл жизни и деятельности советского летчик. Это — путь к еще более высокому мастерству, путь к совершенству. [308]

Два разведчика{15}

Мы приехали на аэродром, когда Иван Драченко отправлялся в разведку. Уверенной походкой шел он к стоящему самолетe. Во всех его движениях ощущалось то неподдельное спокойствие, которое люди обычно проявляют, когда делают привычное и хорошо знакомое дело. И мы поняли, почему этот совсем еще молодой годами летчик, преследуемый однажды двенадцатью «фокке-вульфами», сумел все же разведать порученный ему участок и почему в других вылетах он вышел победителем из поединков с «мессершмиттом» и «рамой».

Драченко забрался на плоскость «ильюшина», деловито заглянул в кабину, привычным движением приладил парашют, надел шлем и скрылся за горбатым колпаком кабины.

— Пошел в район, где «мессера» ползают, — заметил стоявший рядом офицер — сегодня он уже второй раз туда идет.

В голосе офицера, товарища Драченко по работе, прозвучала та же уверенность, которая слышалась в словах командира части, когда он приказал выслать разведчика на ответственное задание.

Младший лейтенант вернулся через час. Коротко доложил об обнаруженной им колонне танков и автомашин, о расположении артпозиций, о погоде и воздушной обстановке. Он не уходил из землянки до тех пор, пока командир не снарядил группу штурмовиков по следам разведчика. [309]

Вечером, когда мы разговорились с Драченко о его работе, он вдруг оживился и стал рассказывать о своем товарище разведчике Мельникове.

— А вы его видели?

— Нет еще, собираемся повидать.

— Обязательно встретьтесь с ним, — горячо заговорил летчик. — У yего девяносто вылетов только на разведку. А парню всего двадцать один год. Увидите его, передайте привет от меня. Ведь это друг...

...Гвардии лейтенанта Бориса Мельникова, как и Драченко, искренне удивила наша просьба рассказать о своей работе.

— Прямо, не знаю, о чем вам рассказывать. Летаю, как все, смотрю, запоминаю, а потом передаю по радио.

— А много раз вы летали за эти дни наступления?

— Раза два-три в день, — после раздумья ответил Мельников.

И нам с трудом удалось узнать от летчика, как в один из вылетов он нашел для своих товарищей подходящую цель.

Наши танки обтекали с севера и юга вражескую группировку. Проходя над этим районом на большой высоте, Мельников увидел на перекрестке дорог скопление автомашин и повозок, несколько групп пехоты. С разных направлений к перекрестку тянулись все новые повозки и машины. Разведчик подумал, что немцы неспроста собрались здесь. Он дал команду своему ведомому гвардии лейтенанту Ермолаеву. Два «ила» снизились до бреющего полета. Сделав круг над дорогами, ведущими к перекрестку, Мельников определил, откуда стекались все эти колонны. Вывод, который он сделал, несказанно обрадовал его.

Немцы, очевидно, метались в сужающемся кольце, всюду наталкивались на наши части И вот теперь они остановились здесь, не зная, как быть дальше.

— Сообщу своим, — решил он. — Пусть ребята придут, помогут фашистам подумать.

Он передал по радио точное местонахождение немецких колонн численностью до двухсот единиц и свои соображения относителыю возможности их дальнейшего движения.

Товарищи не заставили себя долго ждать. [310] Они помогли разобраться немцам, что к чему. Ребята рассказывали потом, что немного немцев ушло из-под сокрушительных ударов штурмовиков, — закончил свой рассказ Мельников.

Когда мы передали ему привет от Драченко, лейтенант радостно улыбнулся, поблагодарил и сказал задумчиво:

— Это летчик — что надо. Я за каждым его вылетом слежу.

И тогда мы поняли, что хотя оба разведчика работают в разных подразделениях, они внимательно наблюдают за работой друг друга и, может быть, даже негласно соревнуются между собой. Но главное было в том, что два разведчика связаны невидимыми нитями той глубокой дружбы, которая складывается у людей одинаково храбрых и верных своему долгу, одинаково самоотверженно делающих свое дело.

У западных границ{16}

Много воздушных боев пришлось провести летчикам нашего подразделения в небе Правобережной Украины. Дрались мы яростно и ожесточенно, никогда не пасуя даже перед врагом, во много раз численно превосходящим нас.

В сентябре прошлого года боевые друзья поздравили меня с высокой правительственной наградой — присвоением звания Героя Советского Союза. В части состоялся митинг. Выступали летчики, техники, мотористы. И я не мог скрыть своего волнения, радости. Но что я мог сказать в ответ? Воевал я, как и все, как требовал долг воина. Ну, сбил двадцать семь немецких самолетов. Так это нормально. Все их били. Двадцать семь. Разве это так много?

В конце митинга выступил я. Волнуясь и путая слова, я благодарил своих друзей и заверил командование, что теперь буду драться еще яростнее, еще ожесточеннее. Всем товарищам дал обещание удвоить боевой счет

Шли напряженные боевые дни. Красная Армия в стремительных наступательных боях изгоняла немцев за пределы нашей Родины. Велик путь от Днепра до западных границ, но пройден он был быстро, победно, со славой.

Успехи наземных войск воодушевляли и нас, летчиков. Мы делали все, чтобы заслужить благодарность пехоты, выдерживающей на себе все трудности войны. [312]

Это было в небе пограничной полосы. Моя шестерка ушла на прикрытие наземных войск. Враг неистовствовал. Слишком большая угроза нависла над его змеиным логовом. Немцы пытались с воздуха преградить путь нашему наступлению.

Двадцать пять «фокке-вульфов» с подвешенными бомбами в сопровождении «мессершмиттов» заметил я в нескольких километрах от боевых порядков наших войск. Под самой облачностью повел свою группу наперерез врагу.

— Никифоров! Свяжешь «мессершмиттов», — передал я по радио ведущему третьей пары. Двумя остальными парами я решил ударить по «фоккерам».

Незаметно сближаемся с немцами. Пара старшего лейтенанта Никифорова с набором высоты ушла в сторону «мессершмиттов». Я был вполне уверен, что он со своим напарником не допустит их к нам. Никифоров — искусный истребитель. Его отвагу и мастерство я видел в десятках совместных боев.

В своих расчетах я не ошибся. Никифоров, как вьюн, носился между немецкими истребителями, и тем было уже не до прикрытия «фоккеров». Они были заняты собственной обороной.

Три ФВ-190, шедших во главе группы, вырвались вперед, готовясь перейти в пике.

— Не зевай, Бубчин! — крикнул я своему ведомому, идя в атаку.

Заметив нас, ведущая тройка растерялась и с быстрого разворота, не сбросив бомб, пыталась улизнуть от опасности. Преимущество в высоте позволило мне очень скоро нагнать немцев.

Все три «фоккера» шли фронтом. Я поймал в прицел правого. Нажал гашетку. Короткая очередь зажгла стервятника. Не теряя времени, перенес огонь на второго «фоккера», потом на третьего.

Разворачиваюсь, чтобы повторить атаку. Но зря, все три немца идут к земле. Два. объятые пламенем, камнем летят вниз. Третий падает штопором.

Внизу, в стороне от своей машины, заметил удирающую на всех газах пару других «фоккеров». Спикировал. Одного зажег. В этот момент пушка замолчала. Кричу ведомому:

— Бубчин, атакуй! — а сам набираю высоту и перезаряжаю пушку. Гвардии младший лейтенант Бубчин умело расправился со вторым «фокке-вульфом». Снял он его мгновенно. Но при выходе Бубчина из атаки пара «фоккеров» повисла над его машиной. Выручил старший лейтенант Карлов. Довернув свой самолет, Карлов сбил одного из наседавших на Бубчина немца. Другой бросился наутек. Жаль было упустить гада. [313] С переворота я догнал его и без особого труда пустил на тот свет. Это был пятый немецкий самолет, сбитый мной в этом бою.

Поработали мы тогда на славу. На глазах своих пехотинцев сбили девять «фокке-вульфов» и два «мессершмитта».

Успех этого боя был не случайным. Высокая дисциплина в воздухе, к которой привыкли наши летчики, давала возможность организованно вести бой. Каждый летчик делал так, как ему приказал командир. И если в трудном положении оказывался товарищ, ему на помощь спешил другой. В этом тяжелом бою мы не потеряли ни одной своей машины.

Клятва воина{17}

...Блестят, искрятся под солнечными лучами наезженные рельсы. Тихо и спокойно на линии. Поезд уже исчез за косогором. А он, русый, девятилетний парнишка, все еще смотрел туда, вдаль, где скрылся последний вагон. В его ушах все еще отдавался равномерный стук огромных железных колес, тяжелое пыхтение паровоза, но на рельсах ничего уже не было. Только узкая, медленно тающая лента паровозного дыма висела над магистралью.

— Ну, Миша, пошли!...

Увлекшись своими мыслями, мальчик забыл, что рядом с ним стоит отец, дома их ждут к завтраку и через час нужно идти в школу.

— Папа, я вырасту, тоже машинистом буду. Буду водить поезда большие, большие, по сто вагонов.

— Ох, и беда мне с тобой. Тоже мне — машинист! — шутил отец.

— Почему? — удивляется мальчик. — Я ведь буду сильный, здоровый, когда стану машинистом.

— Ладно, сынок, будешь! — примирительно уступил отец.

И они шли домой, один — большой коренастый, другой – еще совсем маленький семенил рядом частыми детскими шагами. Миша без умолку рассказывал отцу, как вертелись колеса паровоза, как ему улыбнулся усатый машинист и как красивы вагоны пассажирского поезда.

Быстро проходили годы. Миша рос, учился, познавал жизнь. Он уже успешно окончил фабрично-заводское училище, потом электротехникум, но все не расставался с мыслью стать настоящим машинистом. [315]

Но жизнь сулила Михаилу Бекашенку иную профессию, не менее интересную и почетную В мае 1935 г. Бекашенка вызвали в военкомат.

— Нашей авиации нужны здоровые, крепкие, грамотные люди, — сказал ему военком. — Надеюсь, ты не откажешься быть летчиком.

Лучшего Бекашенок и желать не мог. С нескрываемым радостным волнением он пошел на комиссию. Там строго подходили к отбору будущих курсантов. Все же Бекашенку повезло. Он услышал желанное заключение: «Годен!»

Так и стал Михаил Бекашенок, сын дорожного мастера, бывший электротехник, курсантом Качинского авиационного училища. Занятия, практические полеты легко давались Бекашенку. Он проявлял интерес ко всему, что изучалось в школе, стремился познать как можно больше, и это способствовало плодотворной учебе.

Когда началась Отечественная война, Михаил Бекашенок, окончивший уже школу, проходил службу на Дальнем Востоке, охраняя с воздуха восточные рубежи Советской Отчизны. Хоть и ответственной была эта работа, хоть и много сил требовала она, все же советский летчик не мог не волноваться за судьбу своей Родины на западе. Лютая ненависть к немецко-фашистским захватчикам, нарушившим спокойную, мирную жизнь советских людей, звала в бой.

...Весна 1943 г. Под Белгород и Орел немцы стянули огромное количество своей техники, живой силы, авиации. Здесь, на Курской дуге, они готовились взять реванш за волжскую крепость. Здесь же впервые встретился истребитель Михаил Бекашенок с матерыми фашистскими асами.

Пошли горячие дни. Горела и стонала земля. Небо чернело от «юнкерсов» и «мессершмиттов». На земле и в воздухе шли ожесточенные бои. Михаил Бекашенок ежедневно по нескольку раз с группой своих товарищей уходил то на прикрытие наших войск, то на штурмовку противника, то на разведку подходивших вражеских резервов, то на блокировку немецких аэродромов. Тяжелые неравные воздушные бои вспыхивали у линии фронта и над объектами тыла врага. После нескольких минут ожесточенной схватки то один, то другой немец, вспыхнув пламенем, летел к земле, оставляя за собой полосу черного дыма.

На восьмом вылете на разведку Бекашенку не повезло. Зенитный снаряд разорвался в машине, осколки пересекли вену на правой руке, тяжело поранили ногу, изуродовали самолет. Сколько надо было умения, мужества, настойчивости и силы воли, чтобы, превозмогая нечеловеческую боль, одной рукой привести самолет на свой аэродром и благополучно совершить посадку на живот! [316] А Бекашенок сделал именно так. Он спас машину, сохранил свою жизнь. И за этот подвиг смелый летчик был награжден первым орденом — Отечественной войны II степени.

Полтора месяца прошло, пока залечивались раны. Потом он снова сел в самолет. Снова пошел в бой. Теперь он дрался еще яростнее, еще ожесточеннее, гоня врага все дальше и дальше на запад. Быстро рос боевой счет Михаила Бекашенка. И было так, что на Днепре за один день он вогнал в землю двух «юнкерсов» и одного «мессершмитта».

...Воздушные бои перенеслись к Висле. Здесь гвардии капитан Михаил Бекашенок узнал горестную весть: немцы угнали в концентрационный лагерь его старика-отца, мать и сестру Веру — учительницу.

— Мстить и мстигь фашистскому зверю! — дал себе клятву Михаил Бекашенок. И он ее добросовестно выполнял до последнего дня войны.

...Бои шли на немецкой земле. Над полем боя появилась шестерка советских истребителей. Возглавлял их гвардеец Бекашенок.

Ведущий принял сообщение наземной радиостанции:

— В небе спокойно! Самолетов противника не видно.

Бекашенок поручил одной своей паре наблюдение за воздухом, а сам четверкой испытанных в боях друзей пошел на снижение. На земле шел бой. Немцы, пытаясь удержаться на занятых рубежах, спешно подбрасывали к линии фронта резервы. Бекашенок и Босенко, ведущий второй пары, заметили на дороге колонну немцев, повозки.

— Штурмуем! — передал Бекашенок Босенко. Тот качнул плоскостями: принял команду.

Истребители рассредоточились, вошли в крутое пике.

...Гул моторов, сухой треск пушечных очередей. Снаряды рвутся в самой гуще вражеских солдат.

После первой атаки гвардейцы на предельной скорости пронеслись над головами гитлеровцев, поливая их раскаленным свинцом. Пять заходов произвели гвардейцы на колонну немцев. Не один десягок гитлеровцев нашел себе могилу здесь, на этой дороге к фронту, от сокрушительною огня советских истребителей.

Так в каждом вылете выполнял свою клятву Михаил Бекашенок. Не было немцев в воздухе — он искал их на земле и бил всей мощью своего сокрушительного огня. А огонь его — поистине сокрушителен. Двадцать фашистских самолетов уничтожил он в воздушных боях. А сколько сотен гитлеровцев нашли себе смерть на земле от атак мужественного, бесстрашного истребителя! [317]

Отгремела военная канонада, затихли бои. Зеленой травой зарастают воронки от снарядов и бомб. Наши советские люди энергично взялись за восстановление своего хозяйства. И Родина славит отважных и смелых сынов и дочерей своих, отстоявших ее чгсть и независимость. В числе их и гвардии майор Михаил Васильевич Бекашенок. Его заслуги достойно оценила Родина. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 27 июня 1945 г. ему присвоено звание Героя Советского Союза.

На боевом курсе{18}

Капитан В И Давидков сбил первый фашистский самолет. А на другой день к нему пришел колхозник. Старик корявыми, несущимися пальцами держал какой-то предмет, завернутый в мешковину.

— Ты вчера немца колупнул, — проговорил колхозник и развернул мешковину. В ней был планшет.

Давидков увидел десятки листов карт, склеенных в одну пачку, с пометками фашистского летчика.

— Тут целая академия разрисована, — продолжал колхозник — Так ты изучи. Да снова колупни немцев, там, в гнезде их злодейском.

Карты многое рассказали летчику. Давидков увидел всю картину поведения в воздухе фашистских пиратов. Он определил, как фашисты ложатся на курс, как промеряют углы сноса и, наконец, метод выхода на боевой курс.

Карты в цифрах и паутине линий показали тактику врага. Летчик увидол аэродром фашистов, серую стрелку автострады, возле нее летное поле, лес в стороне и неподалеку завод. И Давидков ответил старику:

— Приказ выполним. В Берлине побываем.

Шел тяжелый 1941 г. Наши части были вынуждены отходить в глубь страны. Перебазировался на другие аэродромы со своими «птичками» и капитан Давидков. Но он не падал духом. Он воевал.

Над Днестром Давидков повел девятку своих истребителей против 27 вражеских. Это был уже не первый бой. Вместе с Давидковым шли летчики, уже не раз встречавшиеся с врагом. В паре с ним был Сигов — горячий и смелый пилот. [319]

Немцы шли в три этажа. У них расчет: завяжется бой — бить с разных высот.

Давидков первым увидел немцев. В голове созрел план боя: увести свою группу в облака и оттуда начать бой.

В воздухе началась жаркая схватка. На наши самолеты нападают сверху, сзади, снизу. Советские истребители идут в лоб, заходят сверху. В этом вихре огня и ревущих моторов трудно разобрать все происходящее. Но это только кажущийся хаос. Летчики Давидкова яростно нападают и вместе с тем не выпускают из поля зрения своего командира. Вот он поражает «мессершмитта». И самолет врага, нескладно кувыркаясь, падаег Давидков сделал несколько движений крыльями — и вся стая рокочущих машин стремительно поднимается в облака.

Фрицы пытаются восстановить свой боевой порядок. Но строй уже разбит, командир где-то посредине, несколько машин увильнуло от схватки, у других пробоины, и они едва могут лететь.

А в это время снова сокрушительный удар наших самолетов.

Давидков сбивает второй самолет врага, пулеметные очереди Сигова зажигают «мессер». Немцы уходят.

А потом на аэродроме, на разборе полета, командир вынул немецкую карту и сказал:

— Фашисты на боевом курсе держат себя в напряжении. А в остальное время у них внимание ослаблено. Вот и получилось: они ожидали нас встретить на подходе к цели и ошиблись... Жизнь истребителя и есть боевой курс везде, где бы он ни был. Летчик должен быть всегда готов к встрече с врагом.

Воюя, учились летчики. Жестокий урок получил Сигов. Он был очень горячим человеком. В азарте боя был неосмотрителен. Давидков не раз предупреждал:

— Не горячись, дружище. Не горячись. Подловят тебя немцы. Поймают одного.

Но это не помогло. Однажды Сигов ввязался в бой с большой группой немцев и отбился от товарищей. Ему повредили управление. Летчик был вынужден сесть в тылу у немцев.

Через несколько дней он пришел на аэродром оборванный, бородатый и похудевший. Подошел к Давидкову.

Они обнялись — эти два человека, никогда не говорившие друг другу нежных слов.

— Правильны твои слова! Нужно не только дерзким быть, но и расчетливым тоже.

Влюбленность в свою профессию, опасности, которые делились пополам, цементировали дружбу, а ненависть к врагу усиливала ее. [321]

Сигов видел карту Давидкова и говорил:

— Мы с тобой прилетим, Витя, к ним с обратным визитом. Пришлем привет от подбитого летчика. Скажем: «Пожалуйте, он вас ждет на том свете».

Друзья защищали небо Кавказа. По земле они всегда ходили в паре, обсуждая различные фигуры высшего пилотажа и рисуя схемы воздушных боев. В бою они тоже шли в паре. Нападали на шестерку «мессершмиттов» и уходили невредимыми. Ночью поднимали свои самолеты на «охоту». И стоило только мелькнуть силуэту фашистского самолета, летчики догоняли его и подбивали.

Друзьям присваивают почетное звание Героя Советского Союза. Теперь их называют «звездоносной парой».

Но не усмотрел Давидков, не уследил за своим другом. Слег он в госпиталь от простуды, а Сигов полетел один на «охоту». И, возвращаясь с успешного полета, уже у себя на аэродроме он был атакован несколькими «мессерами»…

Давидков пошел к могиле проводить друга. И, стоя с непокрытой головой, он сказал:

— Я помню желание друга. Он мне дал точный адрес: побывать над Берлином. И я там буду. Я проложу свой курс вот на этой карте. Летчикам пригодится еще эта карта...

Давидков не слышал речей друзей. На сердце была пустота. И только удары мерзлой земли по крышке гроба заставили его вздрогнуть. Давидков ушел в горы, чтобы остаться один на один со своими мыслями и горем.

Он летал, не зная усталости. Его машина носилась, сея смерть в стане врага, зажигая его самолеты.

— Отдохни, Давидков, — говорили товарищи. — Успокойся!

А он отвечал:

— Мне теперь некогда отдыхать. Я двойную норму выполняю: за себя и за Сигова.

Давидкова послали на учебу в Москву. И он снова вынимает карту врага.

Истребитель не может побеждать в бою, летая на малых высотах. На бреющем полете хорошо лишь уходить от врага. Для атаки же нужен большой потолок. И Виктор поднимал потолок своих знаний. Он изучал тактику врага. Здесь он понял, что такое бой. Здесь он осмыслил и углубил свой опыт. Четкая формула: высота, маневр, скорость и внезапность — стала для него особенно ясной и зримой.

Под Орел он вернулся зрелым командиром. Теперь он сам водил армады истребителей на врага. Были дни, когда его часть сбивала по 37 фашистских самолетов. [322] Наши летчики завоевали господство в воздухе. Самолеты противника теперь называли «штуками». На Курской дуге истребители Давидкова подбили 72 «штуки». Под Киевом они тоже сняли богатейший урожай. Немцы непрерывно держали в воздухе 50 — 80 самолетов. Надо было иметь большое мастерство не только в полетах, но и в тактике, организации боя. Наши войска переправились через Днепр, взяли Киев и пошли дальше. Здесь часть Давидкова получает наименование «Киевской». Давидков не знает покоя. Его видят на командном пункте пехоты, он по радио управляет своими «ястребками». В опасные моменты командир сам забирается в машину, и тогда истребители, окрыленные примером командира, воюют еще сильнее.

Он выполнил свою клятву и проложил свой боевой курс над станом врага. Его самолеты садились на аэродром под Берлином. Теперь уже в части В. И. Давидкова было 17 Героев Советского Союза. Сам командир имеет 434 боевых вылета, 20 самолетов, сбитых им лично, и два в группе.

В дни Великого Окгября Герой Советского Союза гвардии полковник Давидков ездил к себе на Родину, на Украину. Он встретился со своими земляками. Вспомнил он карту, принесенную ему в первые дни войны, и сказал:

— Задача Родины выполнена. Мы были в Берлине. И карта, принесенная колхозником, оставлена для памяти. Мы били врага по своим картам, мы перечеркнули врагу все пути.

Фронтовая биография{19}

Над Бобруйском яркими красками загорался солнечный июньский день. Летчики гарнизона, как и все советские люди, встречали воскресенье — день отдыха.

И вдруг — тревога!

Заголосила сирена, затянули гудки — паровозные, заводские...

— Ребята — настоящая! — изумленно сказал своим друзьям по общежитию лейтенант Леонтьев и бросил на койку нарядный галстук.

Вскоре летчики, техники, радисты бежали к аэродрому. А спустя некоторое время со взлетной дорожки один за другим поднялись 19 скоростных бомбардировщиков, собрались в строй и взяли курс на запад.

Это были первые самолеты, уходившие на первые бомбардировки авангардных частей гитлеровской армии, уже вторгшихся в пределы нашей Родины в районе Бреста.

В строю бомбардировщиков шел и экипаж лейтенанта Леонтьева.

— Справа снизу два вражеских истребителя! — докладывает командиру стрелок-радист сержант Иванов.

Леонтьев разворачивает свой самолет так, чтобы радист мог стрелять по врагу. И Ваня Иванов, веселый, двадцатилетний парень, воздушный снайпер, победитель многих воздушно-стрелковых соревнований, любимец экипажа, открыл стрельбу — первую стоельбу по настоящему вражескому самолету. Леонтьев сидит за штурвалом, он не знает результатов стрельбы радиста, но видит, что фашистских истребителей с черной свастикой на крыльях слишком много. [324] Когда они приближаются к передней полусфере, молодой, только что окончивший училище штурман лейтенант Алексей Назаров угощает их пулеметной очередью. Истребители отходят, чтобы зайти с более безопасной стороны. Чем наглее становятся «мессеры», тем плотнее сжимают свой строй бомбардировщики, идущие бео прикрытия.

Вдалеке, в серой дымке, показался большой город. Эта Брест. Именно в эти часы защитники Брестской крепости ведут неравный бой с многочисленным врагом. Вокруг Бреста горят села, черный дым стелется по несжатым полям. В воздухе становится все больше самолетов: одни проходят стороной и летят на запад, другие проплывают выше, на восток, на юго-восток. Где наши, где чужие — трудно разобрать А «мессеры» наседают.

Показалась цель. По большаку, протянувшемуся к Бресту, ползет колонна танков. Командир заходит в атаку, за ним — остальные. Сбрасывает бомбы и штурман Назаров. Летчики разворачивают свои машины на обратный курс.

Вражеских истребителей стало еще больше. Загорается бомбардировщик — сосед Леонтьева. И почти одновременна задымили моторы его самолета, сначала один, затем другой,

— Истребители сверху! — докладывает штурман.

Сверху шли в атаку три «мессершмитта». Над кабиной и под крылоями прочерчивали воздух пулеметные трассы. Ударил и тут же захлебнулся пулемет радиста.

— Иванов!.. Иванов!.. Ваня!! — окликнул его Леонтьев, но Ваня Иванов навеки замолчал вместе с пулеметом.

Леонтьев положил самолет на крыло и устремился вниз. Приземлился в расположении своих войск Леонтьев вылез из кабины, его сразу обступили красноармейцы.

— Браток, дай патронов, из окружения выбираемся, — послышалось сразу несколько голосов. Но, поняв, в чем дело, бойцы помогли вытащить раненого штурмана и убитого радиста. Кто-то предложил запряженную повозку. Леонтьев накрыл парашютом сержанта и повез к штабу.

Из штаба вышел лейтенант.

— Что надо — патронов, хлеба?.. — резко спросил он Леонтьева.

— Шапку сними! — проговорил летчик.

Лейтенант взглянул на убитого, снял фуражку. Затем сказал:

— Некогда, браток. Немцы кольцо смыкают. Пробиваться надо...

На повозку, рядом с раненым штурманом положили еще несколько солдат и тронулись в путь. [325]

Товарища хоронил один. Вырыл неглубокую могилу, вынул из его кармана документы, завернул сержанта в парашют. Среди них было недописанное письмо. Оно заканчивалось словами: «Дорогая мама! Жди меня на той неделе в отпуск!»

Леонтьев колебался: дописать письмо или отослать таким. Между тем у штаба разорвался снаряд. Ударили минометы.

— Танки! — крикнул кто-то над самым ухом.

И другой голос:

— Эй, летчик, торопись!..

Красноармейцы цепь за цепью устремлялись к оврагу.

Леонтьев вьнул карандаш и быстро дописал:

«Дорогая мать! Пишет вам командир и товарищ Вани. Погиб смертью героя в бою… Мужайтесь, мама! .»

Вынул пистолет и пошел пробиваться к своим.

Вернувшись в часть, обо всем доложил командиру. Письмо Иванова отправил его матери. И снова стал летать на задания. Летал по два-три раза в день на бомбардировку, разведку и снова на бомбардировку. Почти в каждом полете встречался с истребитетями противника, вступал с ними в бой, и если не выходил из боя победителем, то и себя в обиду не давал.

Через два месяца войны Василий Леонтьев (уже ставший старшим лейтенантом) летал на Пе-2.

Друзья, восхищаясь им, часто шутили: «Ростом ты у нас вроде самый маленький в полку, а поди как летаешь! Откуда только силы у тебя берутся!» Леонтьев не обижался. Он и сам иногда удивлялся своей способности выполнять задания, казавшиеся невероятно трудными.

Однажды его вызвал командир полка майор П. И. Мельников.

— Не имею права посылать вас на задание, а дело не терпит, — не сразу сказал он, разглядывая карту.

— В чем сложность задания, товарищ майор? — спросил Леонтьев.

— Облака почти по земле стелются, а в районе цели и того хуже! — проговорил майор, поворачиваясь к окну.

— Погода — не беда, товарищ майор, справимся.

— С погодой справитесь, а как с зенитками будете справляться?.. В Брянске зенитных орудий, как деревьев в лесу. А вам придется лететь на малой высоте, чтобы все разглядеть в городе и на железнодорожной станции.

— Зря беспокоитесь, — уверенно сказал Леонтьев.

— Как зря?

— А очень просто! Не станут они стрелять по нас, неудобно. Их много, а самолет один. Не по-рыцарски это.

— Все шутите, товарищ старший лейтенант! Готовьтесь к полету на разведку. [326]

Это было накануне нового, 1942 г. На разведку города и железнодорожного узла Брянск отправились три боевых товарища: штурман лейтенант Михаил Иванов, стрелок-радист сержант Михаил Артемьев и командир экипажа старший лейтенант Василий Леонтьев. Задание было исключительно важное. Результатами разведки интересовался командующий фронтом. Значит, крайняя нужда заставила командира полка посылать экипаж на такое рискованное дело.

К Брянску летели в облаках, а над городом — так низко, что чуть не задевали за фабричные трубы. Зенитчики били по самолету даже тогда, когда его не было видно, по гулу. Когда же Пе-2 вынырнул из облаков, огонь так усилился, что над батареями поднялись клубы светлого дыма.

Самолет с красными звездами на крыльях проносился над крышами домов, наводя панический ужас на фашистских зенитчиков. Штурман и стрелок-радист засекали места скопления войск, эшелоны на станции. Но чудес не бывает. Самолету не удалось миновать свинцового дождя осколков от рвущихся зенитных снарядов. Заклинило левый мотор, с перебоями стал работать правый, и Леонтьев, не дожидаясь, пока он окончательно выйдет из строя, повел машину над брянскими лесами на северо-восток. Мотор еле-еле тянул. Надо было искать место для посадки. Вот и большая, покрытая снегом поляна. Летчик сажает самолет на живот. Машина врезается в большой сугроб. «Умница!» — обращаясь к ней, как к живому существу, проговорил Леонтьев, выбираясь из кабины.

— Как рация? — сразу же кинулся он к стрелку-радисту.

— Не работает, пробита осколком, — упавшим голосом ответил Артемьев.

Как передать результаты разведки? Этот вопрос волновал всех троих. Послать кого-нибудь пробираться через линию фронта? Идти вместе всем троим? Порешили расспросить местных жителей о фашистах, о дорогах. Может, рядом действуют партизаны и у них есть средства связи или передвижения?

Хлещет по лицу колючий снег, валит с ног холодный ветер, поземка — ни зги не видно.

Подождали вечера и пошли в село, которое видели при посадке. Дойдя до огородов, легли и поползли по-пластунски.

— Пригодилась строевая выучка, — пошутил радист Артемьев.

Подползли к избе, заглянули в окно. На лавках лежали два здоровенных гитлеровца, у печки хлопотала старушка.

— Накроем, — сказал Леонтьев, и уже хотел войти к избу, как из-за угла появились три немца. [327] Летчики выхватили пистолеты. Немцы вскинули автоматы, но... поздно. Грянули три пистолетных выстрела, и три гитлеровца повалились в снег.

— Партизаны!!! — разнеслось по деревне. — Партизаны!.. Летчики, словно приведения, нырнули в метель... Ночевали в стоге сена.

Наутро снова пошли в село. На этот раз подошли к другой избе, постучались. Вышла пожилая женщина и нисколько не удивилась советским летчикам, только сказала:

— По селу дорога проходит, немцы греться заглядывают.

— А в селе они стоят?

— Нынче ночью ушли, партизан испугались. Вчера-то партизаны крепкую баню им устроили, говорят, половину перебили.

Здесь решили отогреться. Вскоре пришел хозяйкин кум, мужчина лет пятидесяти в дубленом полушубке. Расчесывая заиндевевшую бороду, сказал:

— Пойдемте в наш райцентр. Там партизаны.

В селе зашли в дом, где вчера только располагался, по словам кума, немецкий штаб. Стол был накрыт к встрече нового года: водка, шампанское, жареные гуси. Блюда не тронуты, компания разбежалась, не успев, видимо, собраться.

— Выпьем, ребята! — восторженно сказал кум, — сегодня ведь новый год!

Летчики переглянулись: только теперь они вспомнили, что наступил новый год.

— Обыщем комнаты! — сказал Леонтьев.

Через несколько минут летчики торжествовали: в бывшем штабе они нашли карту расположения частей двух немецких соединений и ведомств. В ней указывались наименования частей, действовавших против нашего Брянского фронта.

Теперь нельзя было терять ни минуты, скорее в свой полк! Но как выбраться из немецкого тыла? Выручает кум. На лошади, в санях, 18 км везет он летчиков к линии фронта по партизанской дороге.

Два дня спустя Леонтьев сидел в комнате военного комиссара ВВС фронта. Он улыбался, хорошо понимая, какой важности сведения добыты его экипажем. Понимали это и в Военном совете фронта. Недаром за эту операцию Леонтьев был награжден орденом Ленина, а Иванов и Артемьев — орденами Отечественной войны.

Две недели подряд Леонтьев и его боевые товарищи летали на разведку, и о каждом полете можно было бы рассказать немало интересного. Военный совет фронта представил Василия Леонтьева к званию Героя Советского Союза. В представлении говорилось: [328]

«За полгода войны летчик В. А. Леонтьев совершил 108 боевых вылетов. В воздушных боях и на земле им уничтожено 4 самолета противника, 12 танков, 123 автомашины, 116 повозок, 6 цистерн с горючим. 16 раз экипаж Леонтьева разрушал железнодорожное полотно. Не раз отважный разведчик добывал сведения исключительной важности».

Но о радостной вести Леонтьев узнал гораздо позже: 16 февраля 1942 г. он снова не вернулся с задания.

Разведчиков искали, но не нашли. Несколько недель ждали, затем исключили из списков части. И только 11 марта командующему доложили, что Леонтьев жив и находится в Ельце, в госпитале.

Командующий поехал в госпиталь. Его провели в палату. На койке лежал человек, перевязанный с ног до головы бинтами. Блестели одни глаза. Генералу показалось, что глаза улыбаются.

— Чем помочь вам? — первым заговорил командующий.

— Я хочу переучиться на истребителя, — еле слышно, но твердо проговорил Леонтьев.

Генерал не сразу понял летчика. Затем удивленно спросил:

— Зачем это вам?

— Буду мстить фашистам. Трижды они меня сбивали, но пусть не думают, что это им пройдет даром.

Генерал внимательно выслушал летчика и обещал помочь. По его просьбе Леонтьева перевели в Центральный авиационный госпиталь — в Москву.

В какую же беду в том полете попал Леонтьев со своим экипажем?

Как и всегда, задание он получил ответственное. Надо было разведать город и железнодорожный узел Орел и сделать площадные съемки. Над объектом на него напали истребители. Атака следовала за атакой, однако Леонтьев твердо держал штурвал самолета. Вот съемка закончена, и самолет ложится на обратный курс. Однако вражеские истребители продолжают атаки. Самолет загорелся, пламя сбить не удалось. Леонтьев приказывает штурману и стрелку прыгать на лес.

Первым оставил самолет стрелок-радист Василий Шмаренков, за ним — штурман Михаил Иванов, но он рано раскрыл парашют, и фашистские летчики расстреляли его в воздухе.

«Прыгать затяжным», — подумал Леонтьев и вылез из кабины. Хотел свалиться за борт, но чем-то зацепился за кабину и повис в воздухе. Падает самолет, падает с ним летчик. И нет у него сил оторваться. «А говорят, Леонтьев все может», — мелькает в его разгоряченном сознании. [329]

Земля приближается. Страшно умирать такой нелепой смертью! Еще рывок, еще одно усилие — и он, наконец, оторвался от самолета. Рванул кольцо... Хлопнул купол парашюта..., ноги погрузились в гущу кустарника.

Уже лежа на земле, Леонтьев увидел в стороне тянувшийся кверху черный клуб дыма. Это горел его самолет. Притронулся к щеке — лицо вспухло, как волдырь. «Но почему же не больно?» — спросил он себя и потерял сознание...

Леонтьева подобрали партизаны.

— Отвезем тебя в Дядьково, к старосте, — сказали они.

«Зачем же к старосте?» — недоумевал Леонтьев, но говорить не мог. Пришлось повиноваться. Но когда лежал на санях, думал: «Ведь старосты служат немцам. Или я перестал соображать и ничего теперь не понимаю?»

Староста действительно работал у оккупантов, но работал по заданию партизан. В его доме было безопасно, потому и оставили у него на один день Леонтьева. Но уже назавтра для большей безопасности его перевезли в землянку командира отряда Алексеева.

Лечили его марганцевыми компрессами. Жена Алексеева день и ночь сидела у изголовья летчика. Поначалу лечение не шло впрок, даже сделалось хуже: Леонтьев ослеп. Но потом стало немного лучше. И когда можно было его везти, Леонтьева переправили в госпиталь. Уже лежа в госпитале, разведчик думал: «Какие у нас люди! Из любой беды выручат».

27 апреля 1943 г. Василий Леонтьев вернулся к боевым друзьям. Пусть он изменился лицом, пусть осунулся и постарел, друзья узнали его сразу и приняли, как родного. Его поздравляли, им восхищались.

Но врачи все-таки отстранили его от полетов. Для Леонтьева не было тяжелее удара, но и это он воспринял мужественно, сказав себе: «Я еще буду летать!..»

Его назначили заместителем командира эскадрильи по политической части. И здесь он работал так же хорошо, как и летал. Встретив несколько месяцев спустя командующего армией, попросился вновь на Пе-2. И командующий не смог отказать в просьбе такому бойцу.

И снова Василий Леонтьев за штурвалом грозного бомбардировщика, который штурмует танковые колонны фашистов под Белгородом, громит их укрепления на Курской дуге, проносится над полями Правобережной Украины, бомбит фашистов в Берлине...

Тяготы войны сказались на здоровье летчика: в 1948 г. он ушел в запас. Но как нельзя повернуть вспять течение многоводной реки, так нельзя потушить огонь святого беспокойства в характере человека-борца. В том же году Василий Леонтьев поступает на работу: он становится помощником начальника Казанского железнодорожного вокзала в Москве. [330] Однако чем дольше он сидел в рабочем кабинете, тем чаще посматривал на свою летную книжку, где было написано: «Годен летать на По-2». Наконец, не выдержал и пришел в Быковский аэропорт.

Ему предложили летать на санитарном самолете По-2. Стал летать и очень скоро проявил себя, как и следовало ожидать, отличным мастером своего дела. А спустя некоторое время попросился вторым летчиком на пассажирский самолет Ли-2 Доверили и эту машину. И опять В. А. Леонтьев зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Его посылают учиться на командира корабля.

Прошло около пяти лет. Леонтьев был таким же хорошим командиром пассажирского корабля, каким он был разведчиком. Но здоровье летчика ветерана резко ухудшилось, и врачи окончательно запретили ему летную работу.

Сейчас Василий Александрович Леонтьев — диспетчер Быковского аэропорта. Днем и ночью он внимательно наблюдает за полетами самолетов: одним разрешает посадку, других отправляет в рейс. Когда смотришь на этого простого человека и вспоминаешь его летную биографию, невольно думаешь: завидный характер, завидная судьба!

Люди, прошедшие по дорогам войны, могут сказать, что таких судеб они знали много. Да, фронтовая биография летчика Леонтьева обыкновенна и в то же время замечательна!

Гвардеец Александр Горовец в одном бою сбил девять «юнкерсов»

Группа истребителей-гвардейцев возвращалась с боевого задания. Строй замыкал гвардии лейтенант Александр Горовец. Неожиданно в стороне от маршрута он заметил девятку «юнкерсов», изготовившихся к бомбометанию по нашим боевым порядкам. Они уже перестроились в цепочку для захода на цель. Дорога была каждая секунда. На самолете Горовца не было радиопередатчика, поэтому он никого не мог вызвать себе на подмогу.

Горовец бросился в одиночку на «юнкерсов». Это была ошеломляющая молниеносная атака. В героическом поединке гвардеец Горовец на глазах восхищенных его мастерством и отвагой пехотинцев уничтожил все девять «юнкерсов» и взял курс на свой аэродром.

В это время из-за облаков вынырнули шесть «мессершмиттов». Они зажали одинокий советский самолет в клещи. Горовец мужественно защищался. Боекомплект был уже израсходован, горючее — на исходе. Летчик отражал атаки «мессеров» до последнего снаряда и до последней капли горючего.

Героический подвиг коммуниста гвардейца Александра Горовца, павшего смертью храбрых, Родина не забудет вовеки.

Его боевые товарищи дали гвардейскую клятву — бить врага еще злей и крепче, бить до полного его уничтожения. [332]

Александр Горовец дрался и умер, как и подобает коммунисту. Своим примером бесстрашный летчик вдохновлял тысячи и тысячи воинов, звал на подвиги во имя Отечества.

Командование представило Александра Горовца к высокой правительственной награде. На наградном листе синим карандашом написано:

«Достоин присвоения звания Героя Советского Союза.

Командующий войсками Воронежского фронта генерал армии Н. ВАТУТИН»

Вскоре в печати был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о том, что Александру Горовцу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

И вот несколько лет тому назад близ хутора Зоринские Дворы Ивнянского района, Белгородской области в грунте был обнаружен самолет, а в его кабине — останки летчика. На истлевшей гимнастерке виднелись потускневший от времени орден Красного Знамени и гвардейский знак. В планшете найдены карта, выцветшая фотография, бортжурнал, удостоверение личности, письма. Время сделало свое дело: многие документы уже нельзя было прочесть.

В нагрудном кармане — обагренная кровью пурпурная книжечка — партийный билет. Фотография на нем выцвела, но можно прочесть запись, сделанную черной тушью: «Горовец Александр Константинович, год рождения 1915. Партийный билет выдан в 1939 г. Ворошиловским райкомом партии города Шахты Ростовской области».

Они всегда с нами

Весна 1945 г. Идут тяжелые кровопролитные бои за освобождение Чехословакии от фашистских захватчиков.

24 марта большую группу «петляковых» повел для нанесения удара по скоплению гитлеровских войск в районе Моравская Острава командир 6-го бомбардировочного полка Григорий Качалей. Членами его экипажа и боевыми друзьями были штурман полка майор Дядечко и флагманский стрелок-радист А. Головин.

Вот девятка на боевом пути. Открыты бомболюки. До сброса смертоносного груза остались считанные секунды. Самолеты вздрагивают от разрывов снарядов зенитной артиллерии крупного калибра. Их все больше и больше. Кажется, что группа вошла в сплошное черное облако. Все ближе разрывы. Но ничто не сможет свернуть с боевого пути советского летчика-бомбардировщика.

Воодушевленные примером героя-командира летчики группы держат плотный строй. Они знают: чем яростнее огонь гитлеровцев, тем важнее цель. Одна за другой посыпались на врага бомбы.

В это время прямое попадание снаряда оборвало жизни членов экипажа ведущего самолета. Бомбардировщик, разрушаясь, перешел в отвесное пикирование и врезался в землю. Всего шести недель не дожил до светлого Дня Победы героический экипаж. [334]

Высокого роста, обаятельный, всегда жизнерадостный, скромный, смелый и волевой — таким мы помним подполковника Г. Г. Качалея. Его все в полку любили и звали «батя». Весьма опытным штурманом был майор Дядечко. Он всегда тщательно анализировал результаты боевых действий полка, спокойно и очень тактично указывал на недочеты товарищей. «Все бомбы должны точно лечь в цель» — вот основной девиз, которого придерживался штурман полка.

Любимцем полка был флагманский стрелок-радист Саша Головин — непременный участник вечеров полковой художественной самодеятельности и непревзойденный мастер своего дела.

Гибель командира тяжело переживали в полку. Намного повзрослевшими вернулись молодые летчики из этого боевого полета. Но вместе с болью нас охватило чувство ненависти к врагу. Все летчики поклялись отомстить за своего «батю».

До последних дней войны летчики полка подвешивали по 1300 кг бомб вместо положенных 800-1000. И это не был безрассудный риск. Мастер обучения Г. Г. Качалей научил летчиков брать от машин все, на что они способны. Его учеба не пропала даром.

За время войны полк вырастил замечательных мастеров бомбовых ударов. Среди них особенно выделялись летчики у А. Важинский, П. Громов, В Козлов, штурманы В. Блинов, М. Иванов, Е. Кудрявцев, В. Паспортников. Полк был награжден орденами Суворова и Кутузова и удостоен наименования «Краковский». В этом немалая заслуга его славного командира — подполковника Г. Г. Качалея.

В боях мужали и росли

В ходе Великой Отечественной войны я принимал участие во многих боях. Описывать их, вероятно, не следует, так как они, возможно, не выделяются из массы других воздушных боев, проведенных нашими авиаторами.

Каждому летчику совершенно ясно, что дрался он не один, а всегда был в роли или ведомого или ведущего группы. Как и многие другие летчики, в первых боях был ведомым у летчиков, уже имевших боевой опыт и познавших неудачи первого периода войны.

Не могу не вспомнить своего ведущего командира эскадрильи капитана Николая Арсеньевича Архипова, с которым мне приходилось много летать и участвовать в тяжелых боях на Курской дуге. Это он научил меня воевать.

Вот один из боев. 15 июля 1943 г. вылетели мы в составе 8 «яков» под командованием Архипова на прикрытие войек в районе юго-западнее станции Прохоровка. Вскоре встретили до 27 «хейнкелей» в сопровождении 8 «мессеров». В завязавшемся воздушном бою мы заставили бомбардировщиков противника сбросить свой смертоносный груз в расположении своих войск и сбили пять самолетов. Сами потерь не имели. Я сбил «хейнкеля». В боях на Курской дуге особо отличились летчики Архипов, Бухтаревич, Романенко и Шиаранда. [336]

Затем бои за Днепр и Киев, под Винницей и Шепетовкой, под Тернополем и Львовом. На этом этапе в подавляющем большинстве случаев приходилось вести бои с превосходящими силами противника. Однако после Курской бигвы немец уже был не тот.

Из сражений над территорией Польши и других государств Европы следует отметить бои над Сандомирским плацдармом, за Краков и при форсировании нашими войсками реки Одер. Бои носили ожесточенный характер, приходилось встречать большие группы самолетов противника. Так, 25 января 1945 г мне с ведомым Евтеевым была поставлена задача прикрыть наземные войска. При патрулировании мы встретили до 30 «юнкерсов» в сопровождении 8 «фоккеров» и вступили с ними в бой. Силы были крайне неравные. Однако, расстроив боевой порядок бомбардировщиков и заставив часть из них сбросить бомбы в расположении своих войск, мы сбили два самолета и возвратились на свой аэродром.

В боях на этом этапе особо отличились летчики Ворожейкин, Денисенко, Игнатьев и Котяев.

Нельзя забыть и тружеников-техников, без которых был бы немыслим никакой успех в бою. Дни и ночи они готовили самолеты к боевым вылетам. Особенно хочется отметить инженера по вооружению Аристова, инженера эскадрильи Серова, техников Артемерко, Пустовойтова и Хамко.

Добрым словом хочется также вспомнить командиров дивизии Н. С. Герасимова и М. П. Нога, начальника политотдела дивизии Н. А. Горбачева, командира полка Петрунина, его заместителя по политчасти Хатнюкова, начальника штаба Трошина. Несмотря на сложную обстановку, они умело организовывали боевые действия и личным примером поднимали боевой дух летчиков, всего личного состава, нацеливая их на разгром врага.

Первый воздушный бой за Одер

Наземные войска теснили врага и быстро продвигались вперед. Аэродромы наши приближались к границам Германии. Вот и последний аэродром на польской территории. Летчики готовились к полетам в Германию. В воздухе было относительно спокойно.

Танкисты генерал-полковника Рыбалко далеко отодвинули аэродромы немцев. Мы занимались штурмовкой дорог, переправ и вели разведку, но о воздушном противнике не забывали. Разбирали и подвергали самой серьезной критике все прошедшие бои. К тому же еще и погода закапризничала — целую неделю шел дождь. Летчики в землянке тренировались на тренажере, старались определить ракурс и дистанции до «противника». Проверяли пристрелку оружия на самолетах.

Аэродром раскис, грунт оттаял, и самолеты по самые полуоси ушли в землю. Взлетать с такого аэродрома невозможно, даже рулить нельзя.

Мы получили новый аэродром для базирования. Встал вопрос, как на него перелететь. Инженер полка Каплуновский предложил перебраться «на колесах». Решили попробовать на моей эскадрилье. [338] Отняли плоскости, хвосты самолетов укрепили на автомашинах. Вместе поместили и плоскости, положив между ними чехлы. Наступили сумерки. Эскадрилья была готова к перебазированию, летчики заняли места рядом с шоферами, и мы медленно двинулись.

Через четыре часа машины были уже в Германии. Границу переехали, а не перелетели. Странно было смотреть на такую колонну. Ночью же техники собрали десять машин, а на рассвете загудели моторы. Я повел шестерку на «охоту» уже с нового, бывшего немецкого, аэродрома.

Маршрут — на переправу. И вот здесь, южнее Глогау, произошел мой первый воздушный бой над Германией. Через переправу непрерывным потоком двигались наши войска. Идя по реке с юга, я заметил вдали двенадцать «фоккеров». Высота у нас была больше, чем у немецких истребителей. Мы сближались с противником с его стороны.

Я решил атаковать звеном, имея пару в прикрытии, и передал об этом Глинкину. Получилось так, что мы атаковали двух задних ФВ-190, как только они стали перестраиваться в цепочку. Внезапность подхода и атаки во многом способствовала нашему успеху. «Фоккера», заметив нашу атаку, неприцельно сбросили бомбы.

Атакуя ближний ко мне ФВ-190, я старался подойти к нему близко, зная, что сейчас за мной следят мои товарищи и верят в меня, а мой успех в атаке даст им особый «огонек», столь нужный в бою. Атака была безошибочной. Вслед за своими неприцельно сброшенными бомбами упал на землю сбитый мною «фокке-вульф», а остальные развернулись «веером», разделились на пары.

Выходя из атаки, я приказал ведущему другой пары атаковать ближние к нему самолеты противника. Различить ведущего немцев было невозможно. Все смешались. Как только пара «фоккеров», заканчивая боевой разворот, очутилась под парой Глинкина, он удачно атаковал ее и сбил ведущего пары, который выпрыгнул с парашютом.

Бой складывался хорошо. «Фоккера», разойдясь «веером», попали под огонь верхней пары и дальше в высоту не пошли. Наша же шестерка истребителей, все время атакуя немцев, не давала им возможности собраться вместе и тем более набрать высоту.

В этом бою не было ничего случайного, ненужного. Он проходил организованно с нашей стороны. Конечно, было трудновато драться шестерке против 12, но каждый из этих шести уже «видал виды».

За мною атаковал Глинкин. Они вдвоем с ведомым крепко зажали немца в «клещи» и сбили его. В воздухе заблестел купол парашюта. Но в это время над Глинкиным уже повисли два «фоккера». [339] Я изо всех сил старался выручить товарища, но даже форсаж мотора мне не помог. Спасти Глинкина могла только верхняя пара Пчелкина. Когда Глинкин рванул машину вверх, «фоккер» пошел за ним, но в хвосте у него уже был Пчелкин с напарником Сорокиным. Они перехватили ФВ-190 и прицельной очередью сбили его. Вражеский самолет вспыхнул. На сердце сразу стало весело, и мы навалились уже всей шестеркой на остальных «фоккеров». Пять немецких самолетов после этого боя нашли себе могилу за Одером.

Наша шестерка возвращалась домой невредимой. У меня впервые прилипла к спинке сиденья рубашка.

Наши самолеты шли в четком строю. Первый бой в логове врага! Первая победа на немецкой земле!

Было доказано еще раз суворовское правило, что «воюют не числом, а уменьем».

Кавалер орденов Отечественной войны I и II степени

В одном из залов краеведческого музея старого приволжскою города увидел я самолет По-2. Левая полукоробка крыльев была отнята, так как полностью он не вмещался в зал К борту фюзеляжа прикреплена небольшая табличка: «Самолет По-2. В годы Великой Отечественной войны применялся как самолет связи, разведчик и легкий бомбардировщик».

Долго молча стоял я и смотрел на этот, уже ставший достоянием истории, музейный экспонат и думал о прошлом. Перед моим взором, как в калейдоскопе, пронеслись боевые будни, связанные с этим самолетом.

Я подошел к нему, погладил винт, похлопал по капоту мотора, обошел крыло, посмотрел в кабины и ясно представил, как мы летали на таких самолетах, выполняя самые разнообразные боевые задания. Мне захотелось рассказать об этом самолете, о людях, которые делали на нем много нужных и полезных дел в трудные годы войны.

Яньарь 1943 г. Зимнее наступление войск Воронежского фронта. Боевая работа экипажей-ночников на самолетах По-2.

В документах архива Великой Отечественной войны есть такая запись:

«Приказом войскам 3 ТА от 23.1.43 г. по 715 ап награждены:

1. Пилот старшина Држимульский Генрих Болеславович — орденом Отечественной войны I степени. 2. Пилот старшина Држимульский Генрих Болеславович — орденом Отечественной войны II степени».

Что это, ошибка или совпадение? Ни то и ни другое. Это один и тот же человек, награжденный дважды одним и тем же приказом. Именно о нем мне и хочется поведать. [341]

...В один из зимних дней вызывает летчика старшину Држимульского командир полка майор Замятин и приказывает: «Држимульский, срочно летите в штаб армии, там получите задание».

Сборы были короткими — и Држимульский уже в воздухе. Дневной полет для него, ночника, не представлял трудности. Уверенно ориентируясь, он вышел к пункту, увидел еле заметные посадочные знаки на одной из окраин деревни и посадил машину. Отыскал дом, где размещался штаб, представился и тут же получил задание: отвезти офицера армии на передовой командный пункт, где находился командующий южной группой 2-й воздушной армии генерал-майор авиации В. И. Изотов.

Когда Држимульский с офицером штаба прилетел на КП, ею вызвал генерал Изотов и поставил задачу: разведать скопление танков в районе совхоза Старобельский. «От результантов этой разведки, — заметил генерал, — зависит принятие решения командующим фронтом. По имеющимся данным, в этом районе противник сосредоточивает мощный танковый кулак для удара по нашим войскам. Эти данные нужно срочно уточнить».

Быстро проложив маршрут и сделав нужные расчеты, Држимульский взлетел. Выполнял задание он один, без штурмана. На малой высоте пересек линию фронта и стал приближаться к району разведки.

Впереди появились постройки совхоза. В целях маскировки первый заход сделал с запада. Сразу же по дороге к совхозу Генрих увидел отдельные танки и автомашины, а подойдя к усадьбе, — скопление танков и автомашин.

Казалось дело сделано, можно уходить, но не таков был Држимульский. Он решил сосчитать технику врага и привезти точные данные. На бреющем полете много не насчитаешь: самолет летит быстро. Поэтому отважный летчик делает еше один заход и тут по нему открывают огонь из всех видов оружия. После третьего захода картина ясна: количество танков и автомашин точно подсчитано.

Но, пока Генрих делал три захода, наступила темнота. Отчетливо стали видны трассы пулеметов и красные шары снарядов малокалиберных зенитных пушек «Эрликон». Држимульский взял курс на затерявшуюся в бескрайней заснеженной равнине, не имевшую характерных ориентиров деревушку, где был командный пункт.

Лететь ночью без штурмана трудно. Нужно ориентироваться и одновременно пилотировать самолет. Држимульский старался точно выдерживать курс полета, сверял с картой те малочисленные ориентиры, над которыми пролетал. [342] Это сложная работа: управлять самолетом, смотреть на карту, освещенную бортовой лампой, и наблюдать за ориентирами на местности. Когда смотришь на освещенную карту, глаза привыкают к свету, а когда затем переносишь взгляд на местность, темнота мешает рассмотреть ориентиры. Пока освоишься с ней, нужный ориентир исчезает из поля зрения. Когда же снова переносишь взгляд на освещенную карту, глазам нужно какое-то время, чтобы привыкнуть к свету. И так в течение всего полета. Но с этой работой Држимульский справился успешно — помог опыт.

Его беспокоило другое: догадаются ли выложить посадочные знаки на той площадке, откуда он взлетел?

Вот и деревня, на северо-западной окраине которой находится нужная ему площадка. Однако никаких посадочных знаков не было.

После нескольких кругов Држимульский решил садиться. Закончив небольшой пробег, он развернул самолет и подрулил к домам.

Результаты разведки Држимульский доложил лично генералу, после чего пошел отдыхать.

«Ценные данные о группировке танковых войск противника в районе совхоза Старобельский добыл пилот 715-го авиационного полка старшина Држимульский, которому задание на разведку было поставлено лично генералом Изотовым. Разведка была произведена без штурмана, в сумерки, возвращение на аэродром не было обеспечено световыми ориентирами. Тем не менее задание в трудных метеорологических условиях Држимульским было выполнено на отлично»{20}.

Эти скупые строки взяты нами из архивного документа.

Через некоторое время Генриха разбудил адъютант генерала и поздравил с наградами. В этом полете Држимульский продемонстрировал высокое летное мастерство, уменье, выдержку и находчивость.

В январском наступлении 1943 г. Држимульский сделал немало полетов как на специальные задания, так и на бомбардировку войск и техники врага.

24 января 1943 г. в освобожденной Россоши был выстроен личный состав двух ночных полков: нашего 715-го и соседнего 646-го. Генерал В. И. Изотов вручал ордена и медали большой группе воинов, отличившихся в последних боях. Држимульский тогда получил сразу два ордена Отечественной войны I и II степени. Вручив ордена и медали, генерал тепло поздравил награжденных, особенно отметив Држимульского, и пожелал им дальнейших боевых успехов в борьбе с врагом. [343]

Так старшина Држимульский стал первым полным кавалером орденов Отечественной войны в нашем полку, а до этого он был удостоен ордена Красного Знамени.

Летчик Држимульский, или как: его друзья просто звали Джим, был веселый молодой паренек, всегда улыбающийся, никогда не унывающий. Своей бодростью и оптимизмом он заражал других. О любых трудных случаях, как и о том, что я описал, он рассказывал с улыбкой. Роста чуть выше среднего, стройный, подтянутый, он показывал пример храбрости и мужества многим летчикам. Непослушная прядь мягких волос часто спадала на лоб, взгляд серых глаз прямой и приветливый.

Несмотря на молодость, это был грамотный и опытный летчик, совершивший не одну сотню боевых вылетов.

В полете он был спокойным, выдержанным, штурмана понимал с полуслова. Летать с таким летчиком можно было, не задумываясь. На любое задание, каким бы трудным оно ни было, он шел с удовольствием, отвечая с застенчивой улыбкой — «Будет выполнено, товарищ командир!»

Држимульскому хотелось летать на скоростной машине. Впоследствии он ушел из полка и осуществил свою мечту — переучился на истребителя и на нем продолжал воевать.

Удар по врагу

Это было в июне 1942 г. Наш экипаж в составе летчика старшего лейтенанта П. М. Долины, штурмана старшего лейтенанта П. И. Ломтева и меня — воздушного стрелка — выполнял разведывательный полет. Несмотря на низкую облачность и огонь вражеских зениток, мы обнаружили на одной из станций большое скопление немецких воинских эшелонов, разгрузку войск и техники, а на аэродроме, расположенном в 500-600 м от станции, — большое количество самолетов.

Результаты разведки незамедлительно были переданы по радио на КП полка, и командование решило нанести по станции и аэродрому внезапный удар с воздуха.

Погода не способствовала боевому вылету. Сплошной пеленой плыли низкие облака Экипажи находились в боевой готовности. Проложен маршрут, изучены район, подход к цели и отход от нее. К вечеру поступило боевое распоряжение: 138-му бомбардировочному полку уничтожить войска и технику на железнодорожной станции и скопление фашистских самолетов на аэродроме.

Закипела работа. Были отданы последние указания, окончательно уточнена задача. Прошло 15-20 мин. Самолеты звено за звеном взлетели в воздух, сделали круг над аэродромом и в строгом порядке легли на курс в сопровождении 12 истребителей

Четко осуществлялась радиосвязь наших самолетов с аэродромом вылета, командным пунктом воздушной армии и истребителями прикрытия. При подходе к линии фронта я получил по радио приказание: «01! Я «Фонтан», немедленно возвращайтесь на свой аэродром, задание выполнять запрещаю». И так несколько раз. [345]

Я запросил у «Фонтана» пароль, но ответа не последовало. А в это время вступил в связь со мной настоящий наш «Фонтан» и подтвердил свое приказание продолжать выполнение задания

Стало ясно, что это была провокация со стороны противника, о чем я и доложил командиру.

Погода затрудняла боевые действия экипажей. На высоте 600-1000 м облачность 9-10 баллов. По ни облачность, ни хитрость противника ни густая завеса зенитного огня не в состоянии были сбить воздушные корабли с боевого курса.

Вот и цель. По сигналу ведущего бомбовый груз самолетов сброшен. Эшелоны, станция и прилегающие к ней строения, дороги покрылись клубами черного дыма, виднелись красные языки огня. Как факелы, запылали вражеские самолеты на аэродроме. Зенитная артиллерия была подавлена и не смогла помешать выполнению боевого задания.

Боевым разворотом самолеты легли на обратный курс. Посадка на аэродром производилась уже в сумерки. Врагу был нанесен большой урон. Эффективность удара подтверждена фотоснимками и донесением нашей наземной разведки. Мы не потеряли ни одного самолета.

На следующий день Совинформбюро передало по радио: «Подразделение, где командиром тов. Соколов, смелым налетом на вражеский аэродром и станцию уничтожило 23 немецких самолета, 100 вагонов с военными грузами и один паровоз».

При выполнении задания особенно отличились летчики Голованов, Долина, Ермолаев, Иноземцев, Коротаев, Приловецкий, Сергиенко, Соколов; штурманы Гомозов, Иванов, Козаков, Ломтев, Федяев; воздушные стрелки-радисты Александров, Магомедов, Меликов, Насыров, Репин.

За успешное выполнение боевого задания все участники этого вылета были удостоены высоких правительственных наград.

Их имена должны быть известны

19 января 1945 г. совершил героический подвиг и погиб при выполнении боевой задачи командир эскадрильи 18-го бомбардировочного авиаполка капитан П. И. Псурцев. В тот день его эскадрилья получила приказ нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу Освенцим, где находилось до 16 эшелонов с боевой техникой и войсками врага.

Капитан Псурцев знал, что в случае неточного бомбометания бомбы могут попасть в фашистские концентрационные лагеря, которые располагались рядом. А в них находились сотни тысяч узников — граждан СССР, Польши, Франции, Дании, Голландии и других стран Европы. Бомбовый удар по лагерю давал возможность гитлеровским преступникам объяснить массовое уничтожение заключенных гибелью якобы от русских бомб.

Из-за сильной облачности группа капитана Псурцева несколько раз меняла высоту. Железнодорожный узел был закрыт дымкой. Пришлось снизиться до 1700 м и сделать холостой заход.

Однако холостой заход эскадрильи, а также ее выход под облака (нижняя кромка облачности всегда пристреливается зенитчиками) позволили противнику прицельно обстрелять группу капитана Псурцева всеми десятью батареями зенитной артиллерии. Самолет капитана Псурцева был подбит прямым попаданием снаряда. У него вырвало мотор, разрушило кабину. Сам Псурцев был ранен в лицо и левую руку.

Эскадрилья со второго захода отбомбилась точно по цели и, ведя бой с зенитными батареями врага, с правым разворотом взяла курс на базу.

А самолет командира в сопровождении двух истребителей развернулся и, теряя высоту, ушел от группы. [347] Капитан Псурцев сбил пламя и повел машину к линии фронта, пытаясь дотянуть до своей территории. Экипаж не покинул самолета. Штурман помогал раненому летчику пилотировать машину, а стрелок-радист прикрывал самолет огнем пулеметов.

Недалеко от Хжанува экипаж Псурцева и прикрывавшие его истребители отбили атаку двух «фоккеров». Дружный огонь штурмана, стрелка-радиста и истребителей испугал стервятников. Но самолет Псурцева, летевший на малой высоте, был сбит огнем зенитных пулеметов.

Летчик капитан П. И. Псурцев и штурман старший лейтенант А. Ф. Буханцев погибли. Начальник связи эскадрильи старшина И. И Ивушкин получил тяжелые повреждения позвоночника, был взят в плен и доставлен в немецкий госпиталь города Катовице. Ночью его выкрали работавшие в госпитале русские девушки, подменив трупом. Укрываемый соотечественницами, Ивушкин дождался прихода наших войск, вернулся в полк и был отправлен на излечение.

Своей героической смертью капитан Псурцев спас жизни многих сотен узников фашистского лагеря.

Похоронены товарищи Псурцев и Буханцев близ Хжанува.