В боях за Правобережную Украину

Одним из авиационных соединений, принимавших участие в Великой Отечественной войне в составе 2-й воздушной армии, была 291-я штурмовая авиационная дивизия под ко мандованием Героя Советского Союза полковника Андрея Никифоровича Витрука (с 1944 г. генерал-майора авиации).

Осенью 1943 г. после разгрома немецко-фашистских войск под Курском наши войска широким фронтом подошли к Днепру. Приближались дни освобождения Киева и проведения операций на правобережье Днепра, в которых активно действовала наша дивизия.

В первых числах ноября мы перебазировались из района Пирятин на аэродромный узел Борисполь и сразу же включились в подготовку к предстоящим боям. К этому времени летный состав полков уже обладал большим опытом боевых действий в самых различных условиях. Однако участие в штурме крупного города было для нас новым делом, требовавшим особо тщательной подготовки. Тем более, что с началом штурма авиационные полки должны были нанести сосредоточенный удар по группировке дальнобойной артиллерии в районе Пуща Водица, а затем эшелонированными действиями поддерживать войска, форсировавшие Днепр и ведшие бои на окраине Киева, подавляя и уничтожая огневые средства, танки и живую силу врага. [104]

Дни и ночи кипела напряженная работа. Штабы дивизии и полков уточняли время и места нанесения ударов, согласовывали с пехотинцами сигналы целеуказания и взаимного опознавания, организовывали взаимодействие между эскадрильями, а также между штурмовиками и прикрывающими их истребителями. Со всем летным составом был отработан замысел нанесения сосредоточенного удара и последующих действий.

Утром 4 ноября наступил день штурма. Перед вылетом на задание у боевых Знамен были проведены торжественные митинги. В 61-м Краснознаменном штурмовом полку в первой группе самолетов следовал заместитель командира полка по политчасти майор А. М. Мирошкин, который, как всегда, в наиболее трудные периоды боевых действий показывал примеры мужества и образцового выполнения задач.

Благодаря тщательной подготовке удар штурмовиков на окраине Киева оказался весьма эффективным. Растерявшиеся гитлеровские зенитчики не смогли оказать организованного сопротивления. Истребители прикрытия были начеку и надежно обеспечили штурмовиков от воздействия истребителей противника. Первую атаку штурмовики выполнили с ходу. После этого, замкнув круг из звеньев и пар, они сделали по нескольку заходов на цель, подавив артиллерию и уничтожив более 10 танков. За первым вылетом последовали второй и третий.

Решительными действиями сухопутных войск и авиации сопротивление войск противника, оборонявших город, было сломлено. В канун праздника Великого Октября страна получила от воинов 1-го Украинского .фронта замечательный подарок — освобожденный Киев. Торжественным праздничным салютом отметил советский народ эту победу.

После освобождения Киева начались бои по преследованию отходившего противника. Затем развернулась Корсунь-Шевченковская операция. В боях за Правобережную Украину немало побед одержали летчики нашей дивизии. Но были и горечи тяжелых утрат. Погиб в неравном воздушном бою лейтенант Николай Кривов, один из заслуженных летчиков, который посмертно был представлен к высокому званию Героя Советского Союза. Не стало заместителя командира эскадрильи лейтенанта Бориса Савельева, помощника командира полка старшего лейтенанта Степана Виноградова, его боевой подруги — воздушного стрелка Любы Кондратенко и многих других.

Однако боевой порыв не увядал. На смену погибшим то варищам вставали новьте мастера штурмовых ударов. [105]

Выдающихся успехов достиг капитан Александр Добкевич, который сменил кабину санитарного самолета По-2 на штурмовик и вскоре стал командиром эскадрильи, опытнейшим мастером штурмовых ударов и воздушной разведки, бессменным ведущим групп любого состава, даже в самых сложных условиях погоды.

Не отставал от своего командира эскадрильи и его заместитель, неизменный напарник по дерзким полетам — лейтенант Леонид Шишов. Совершив первый свой боевой вылет под Курском летом 1943 г., он к моменту боев за Киев обогнал всех ветеранов дивизии по количеству полетов. За четыре месяца Леонид произвел свыше 120 боевых вылетов. Ни ранения, ни вынужденные посадки на поврежденных самолетах, ни схватки с вражескими истребителями не пугали молодого летчика, снискавшего себе славу отличного товарища. За несколько месяцев Шишов вырос в опытного воздушного бойца и замечательного командира.

Не случайно оба эти летчика — командир эскадрильи и его заместитель — одними из первых в дивизии были увенчаны золотыми звездами Героев Советского Союза.

В ногу с опытными шагал и молодой летчик Борис Пестров. Начав так же, как и Шишов, с боев под Курском, Пестров быстро стал одним из лучших штурмовиков и разведчиков дивизии. Уже через несколько месяцев он был выдвинут на должность заместителя командира эскадрильи. В сложнейших условиях сплошного снегопада Пестров первым обнаружил каши передовые части, вышедшие в глубокий тыл противника в Корсунь-Шевченковской операции, установил с ними связь, которую долго не удавалось наладить, и сбросил с самолета необходимый груз. За этот вылет отважный разведчик был награжден орденом Красного Знамени, а несколько позднее за свои подвиги удостоен звания Героя Советского Союза. К войскам, которые были обнаружены Пестровым, был переброшен «воздушный мост». Штурмовикам дивизии в это время пришлось изменить своим традициям и заниматься доставкой войскам горючего, боеприпасов, продовольствия и медикаментов.

Прогремела слава и о других штурмовиках: Григории Васеве, Анатолии Войтекайтесе, Борисе Гарине, Сергее Голубеве, Георгии Дворникове, Евгении Дементьеве, Иване Домбровском, Александре Карушине, Леониде Лизунове, Михаиле Мустафине, Александре Ракове, Василии Ращепкине, Вадиме Скрябине и многих других, ставших Героями Советского Союза.

Успехи в боях, в которых принимала участие дивизия, были высоко оценены командованием и правительством. [106] В феврале 1944 г. в разгар боев за освобождение Правобережной Украины дивизия и все ее три штурмовых и один истребительный полк стали гвардейскими. К почетному наименованию дивизии «Воронежская» прибавилось «Киевская», а боевое Знамя дивизии украсилось новой наградой — орденом Суворова

Дивизия и все ее четыре гвардейских полка продолжали свой боевой путь. Впереди предстояли бои под Житомиром, а затем — в Львовско-Сандомирской операции.

Над Днепром {3}

Мы только что возвратились на землю. Около наших истребителей хлопочут техники, оружейники, готовя их к новому вылету. Осеннее солнце припекает, словно летом. Безветрие. От сидения в тесных кабинах самолетов мышцы просят разминки. Колю Тимонова, которого в шутку друзья называли Тимохой, скособочило после тяжелого ранения в поясницу. И он для разминки подхватывает Надю Скребову, принесшую ему парашют после перекладки, вертится с ней, как бы танцуя, и напевает.

— Что вы, товарищ Тимоха, мешаете мне работать, — смеется девушка — Разве можно в служебное время заниматься пустяками?

— В нашем распоряжении есть одно время, один закон — война, — с серьезным видом отвечает Тимонов, — и она приказала мне с тобой, Надюша, исполнить один тур фокстрота.

Николай выпрямился и снова стал стройным парнем.

— Знаете что, братцы! — обращается он к нам — Пойдемте на озеро ловить рыбу. Теплынь. Можно и искупаться. Не замерзнем. [108]

— Это идея! — подхватывают летчики.

Вскоре мы оказались у озерка, прилегающего к аэродрому, и начали месить илистое дно. Солнце, брызги, смех... Бывают такие моменты, когда веселье, забвение от всех забот захватывают человека целиком, подобно боям и сражениям. В этом увлечении мы не заметили, как подъехал командир дивизии полковник Герасимов с командиром полка майором Василякой.

— Так вот вы чем занимаетесь! Вместо того чтобы подробно разобрать свои ошибки в бою, танцуете в воде, словно русалки.

Герасимов был явно не в духе. Таким хмурым и раздраженным мы его еще ни разу не видели. Я, не одеваясь, попытался было объяснить, что мы только прилетели и наши машины еше не готовы к вылету, но где там — комдив не хотел и слушать.

Шла битва за Днепр. Войска 1-го Украинского фронта, которым была поставлена задача освободить Киев, вели упорные бои за расширение плацдармов на правом берегу. Гитлеровская авиация особенно усиленно действовала по наведенным мостам, стараясь сорвать переправу наших войск через Днепр.

«Наверно, немцы отбомбились по наведенному мосту, который мы прикрывали», — подумал я.

Переправ в районе Киева несколько. Мы охраняли только одну. В это время в двух местах, недалеко от нас, шел воздушный бой. Мы на свой страх и риск попытались было помочь одной нашей группе истребителей, но строго были предупреждены с наземного КП: «Назад! И ни на один шаг из своего района патрулирования!» А самолетов, и наших и фашистских, было кругом полно. В такой толкучке какой-нибудь гитлеровец и проскочил к нашей переправе, а мы и не заметили.

— Значит, все же немцы прорвались? — с тревогой спросил я комдива.

— А вы что, не видели?

— Нет. Как раз в это время мы атаковали противника.

В разговоре выяснилось, что фашистским самолетам удалось отбомбиться по соседней переправе. Но в этом нашей вины не было.

Комдив почесал затылок.

— Значит, в этой катавасии кто-то в чем-то не разобрался, — уже спокойно было начал он, но откуда-то взявшаяся полковая собака, нарушая все правила субординации, непочтительно подала свой голос. [109] Варвар рявкнул у самых ног Герасимова. От неожиданности он вздрогнул и гневно повернулся к командиру полка:

— А — а! Вы на аэродроме псов развели? Может, думаете охотой заняться?...

Пока полковник отчитывал майора, мы, улучив момент, оделись. Когда он повернулся к нам, то удивился, какую-то секунду стоял даже молча. Потом вдруг хмурое лицо прояснилось, и Николай Семенович примирительно рассмеялся.

— Вот это по-истребительски. Быстро сработали..., — Герасимов оценивающе осмотрел нас и показал рукой на машину. — Садитесь, довезу до самолетов. Сейчас полетите.

— Тут напрямик две минуты пешечком, а машиной в объезд дольше, — заметил командир полка.

— Уговорил, — согласился комдив и приказал:

— Пускай и Сачков с Выборновым идут в эскадрилью Ворожейкина.

Мы поняли, что предстояло ответственное задание и кто полетит, уже решено, поэтому все внутренне собрались и, навострив уши, приготовились слушать. Герасимов на ходу коротко объяснил нам наземную обстановку.

За Днепром, на одном из участков фронта, фашисты атакуют и теснят наши войска. Чтобы остановить врага, сейчас срочно переправляются туда подкрепления. Противник мешает, действия авиацией по переправам. Нашему 728-му истребительному полку поставлена задача: прикрыть понтонный мост через Днепр у деревни Сухолучье. Напоследок Николай Семенович предупредил:

— Смотрите, не прозевайте... — и после небольшой паузы, то ли шутя, то ли просто хотел подчеркнуть важность задачи, добавил: — Если, не дай бог, немцы разбомбят переправу — можете делать переворот у самой земли.

Такой переворот — значит вместе с самолетом врезаться в землю. Мы знали, что Герасимов умел образно говорить и наверняка при других обстоятельствах приняли бы эти слова спокойно. Сейчас же, когда все наши мысли и чувства были направлены на выполнение задачи, мы восприняли их как угрозу. Это задело наши лучшие чувства. Для нас победа в войне стала давно такой же необходимостью, как и сама жизнь. Ради этого мы каждодневно идем на смерть. Для нас жить и умереть — не праздные слова, а постоянная реальность, и в бой мы летим не по принуждению, а по требованию долга и собственной совести. Нам перед ответственным вылетом нужна не угроза, а теплое слово и добрый совет. Герасимов такой же летчик, как и мы. Он сам часто летает в бой, всегда хорошо понимал нас и был любимым командиром и товарищем. Он никогда не подавлял подчиненных своей властью, не оскорблял — и на тебе! Мы не могли утаить от него своего недовольства. [110]

— Эх, товарищ полковник, зачем же так-то..., — растягивая слова, с сожалением и укором проговорил Тимонов.

Комдив порывисто остановился. Большой, солидный, в черном реглане, он напряженно, внимательно обвел нас взглядом. На открытом лице Николая Семеновича не было ни извинения, ни начальственной строгости. Оно выражало досаду и недоумение. Мы прямо в глаза смотрели на комдива. Ему стало ясно, что Тимонов высказал нашу общую горечь.

— Вы поняли важность задачи или нет?

Дело — сильнее любых неосторожно сказанных слов. Наша обида перед таким вопросом сразу как-то повяла. После дружного ответа полковник, глядя на Тимонова, упрекнул:

— Гордость — хорошая вещь. Но лезть сейчас в амбицию из-за сказанной мной глупости еще глупее, чем говорить глупость. В такое время на язык не всегда попадается нужное слово.

Задушевная откровенность нас успокоила. Коля покраснел:

— Виноват, товарищ полковник.

— То-то! Соображать надо! Истребители должны все ловить с лету.

Люди, живущие одними мыслями и чувствами, не терпят между собой никакой неясности. И в этом их сила.

Герасимов по опыту знал, что какие бы ценные указания летчики ни получили от командиров, не летящих в бой, как бы они хорошо ни изучили свое задание, но перед вылетом им необходимо остаться только одним и, словно близким родственникам, посовещаться с глазу на глаз. Николай Семенович взглянул на свои ручные часы — подарок республиканской Испании.

— Сейчас тринадцать двадцать восемь. Через пятнадцать минут взлет, — и он обвел рукой небо. — Ни облачка. При такой погоде противник внезапно не может нагрянуть. Только в воздухе нужно быть не просто летчиком, а настоящим истребителем — хозяином положения. Да что вам говорить! Вы уже в том боевом возрасте, когда прежде чем залезть в бутылку, хорошо сами обдумаете, как из нее выбраться. Желаю успеха! — и Герасимов с Василякой ушли.

Для уточнения задания нам не требовалось много времени. Мы провели вместе несколько десятков воздушных боев, сбили около сотни вражеских самолетов и с полуслова прекрасно понимали друг друга.

— Ну как, Миша? — я гляжу на Сачкова.

— Давайте я пойду с Выборновым в сковывающей группе, выше всех вас. [111]

— Хорошо, — одобряю я. — Вы будете драться с истребителями противника, а мы четверкой полетим в ударной группе. Наша задача — бить бомбардировщиков.

Больше нам и не о чем было договариваться. Все ясно.

Севернее Киева, в междуречье Днепра и Десны, темными пятнами расплылись леса. Здесь, на правом крыле фронта, действует несколько общевойсковых армий. Мы летим над Десной, и пока трудно заметить присутствие войск: лесные массивы их надежно укрыли. Ближе к Днепру леса редеют, сменяясь мелким кустарником и болотами. Теперь хорошо видно, как всюду земля исчерчена нитями дорог и тропинок. По ним колоннами тянутся люди, машины, артиллерия.

Впереди блеснул Днепр. Его искрящуюся гладь перерезает темная линия. Это мост, и к нему веером тянутся войска. Перед переправой они сливаются в общий поток, который растекается вширь, грудится на берегу и, словно собравшись с силами, тонкой струйкой на большой скорости устремляется на мост.

По заданию выше нас должна патрулировать другая группа «яков» для перехвата противника на больших высотах, а наша — на малых. Ее нет. Странно.

У нас высота три тысячи метров, как и было приказано. А что если противник придет выше? Тогда мы его наверняка не сумеем достать. Тревожусь. И с согласия «земли» набираем высоту.

Южнее нас, в сторону Киева, еле-еле видно, как в небе, словно купаясь в лучах солнца, резвятся самолеты. Там идет бой между истребителями. Вдали на севере тоже нет-нет да и блеснут вражеские «птички», а у нас в воздухе спокойно. И это еще больше настораживает. К тому же на земле, западнее Днепра, всюду клубятся дымки и сверкает огонь. Здесь противник атакует наши войска. Нужно его ждать и в небе.

Запрашиваю воздушную обстановку у наземного командного пункта. Узнаю: только что до нашего прихода над переправой был бой с «мессершмиттами». Это не к добру. Противник часто, прежде чем посылать бомбардировщиков, сначала очищает им путь истребителями. К тому же и сейчас от нас по Днепру на север и юг шныряют вражеские самолеты. Нужно смотреть да смотреть.

Удаляемся на запад. Это увеличивает зоркость в сторону противника. А зоркость — первое условие победы. Но нам нельзя далеко удаляться от Днепра. Вражеские бомбардировщики могут прийти на малой высоте, и тогда их сверху трудно заметить. Я хочу подать команду на разворот, но... стоп! В синеве неба глаз поймал стаю самолетов, за ней еще и еще. [112]

Фашистские бомбардировщики летят растянутой колонной из трех групп. Над ними парят «фоккера». То, чего я больше всего опасался, случилось: противник оказался выше нас. Мы не успели набрать высоту. С надеждой гляжу на восток, откуда должны прибыть другие наши истребители. Там никого. Случилось что-то непредвиденное. Значит, мы одни, не имея тактического и численного преимущества, должны суметь отразить налет «юнкерсов».

Невольно в голове промелькнула фраза Герасимова, на которую мы обиделись: «Если немцы разбомбят переправу можете делать переворот у самой земли». Теперь мне эти слова Николая Семеновича уже не кажутся странными, угрозой. При виде, что делается на Днепре, я понимаю, как сейчас важно не дать туда упасть ни одной фашистской бомбе. И если действительно врагу удастся уничтожить мост, то с какими глазами после этого мы прилетим на аэродром. Нам, живым, перед мертвыми не будет никаких оправдании.

В бою бывают моменты, когда поставленную задачу нужно выполнить любой ценой. Но от Герасимова таких слов мы никогда не слышали. Он прекрасно понимал, что такое воздушный бой: в нем погибнуть легче, чем победить, — и призывал всегда к победе. А это — жизнь, придающая в борьбе уверенность и силу.

Приходилось и до этого выполнять немало ответственных задач, но сейчас, как никогда, мы оказались в очень плохих условиях. Спокойствие! Но разве в такие секунды можно быть спокойным? Ясность мысли — вот что нужно. И, очевидно, потому, что в минуты опасности жизнь не терпит ни слабости, ни лишней чувствительности, я весь сосредоточиваюсь только на одном — отразить налет фашистов. Я прекрасно отдаю себе отчет, что главное сейчас — набрать высоту, без нее нельзя достичь «юнкерсов». И я старательно жму на рычаг мощности мотора, хотя он уже и без того работает на полную силу.

Тишина. Стоит жуткая тишина. Я чувствую, как бурно колотится сердце. Кажется, от его ударов трясется самолет. Гляжу на товарищей. Сачков с Выборновым уже сумели забраться намного выше нашей четверки. Это неплохо. Им высота необходима, они ведь будут прикрывать действия нашей ударной группы. Николай Тимонов идет со мной, в стороне — Игорь Кустов и Сергей Лазарев. Никто — ни слова. Все, как бы экономя силы, молча приготовились к жестокой неравной схватке. [113]

На встречных курсах сближаемся быстро. «Фоккера» неторопливо отходят от «юнкерсов» в сторону солнца, маскируясь в его лучах и как бы специально подставляя своих бомбардировщиков под удар. Тактика фашистских истребителей понятна. Они думают: мы будем атаковать «юнкерсов» в лоб. Этого делать нельзя. Спереди у бомбардировщиков мощное вооружение, и огонь их группы будет сильнее нашего.

Ю-87 уже близко — вот они! Нужно немедленно решать, как их разбить. И тут только я окончательно определяю, что при встрече мы окажемся ниже их, нужно будет набрать высоту, но тогда вряд ли сумеем атаковать раньше, чем они достигнут переправы. От такой возможности пробирает озноб и рождается нетерпение, хочется приподнять нос своего «яка» и атаковать прямо в лоб. А потом? Потом проскочим их и уже не в силах будем помешать им сбросить бомбы на переправу. Опасно! Мы должны действовать только наверняка.

Отказавшись от атаки при встречном курсе, разворачиваемся назад и летим параллельным курсом с врагом и чуть ниже. Нужное решение для атаки пока не созрело. А может, его и нет? Бывают же безвыходные положения, когда победы достичь невозможно. Понимаю, что эта мысль подвернулась от того, что приходится выжидать. Говорят, что в воздушном бою нужно нападать первым. Сейчас я чувствую, что это правило для нас вредно. Нужно подождать, а ждать страшно: с каждой секундой враг все ближе и ближе от переправы.

Кто-то запрашивает:

— Почему не атакуете?

— Так нужно, — бросаю в ответ.

Бомбардировщики, как на параде, летят самоуверенно и грозно, даже красиво. От их спокойствия вкрадывается какая-то предательская неуверенность. Но нет! Я вижу, как пулеметы стрелков метнулись в нашу сторону, и наиболее нетерпеливые начали «пулять» по нашим самолетам. Белые нити их трасс тают, не достигнув цели. Нервничают. Но нам нельзя нервничать. Нам нужно разгромить врага и только разгромить. Другого выхода нет! Сдерживаю себя от какого-нибудь неосторожного движения. Мне пока ясны действия «юнкерсов»: они летят на переправу А вот «фоккера», как и мы, не спешат с нападением: им выгодно подловить нас, когда мы пойдем в атаку на бомбардировщиков. Тогда они с высоты моментально «проглотят» нас, а уклоняться от атаки — это значит дать бомбардировщикам отбомбиться. Но нам ждать больше нельзя: переправа уже не так далеко. Остается один выход: спровоцировать фашистских истребителей. Передаю Кустову:

— Чуть подойдем к «юнкерсам». Только пока не атаковать. [114] Жди команды! Тебе — вторая группа, мне с Тимоновым — первая.

— Понятно! — отрывисто отвечает Игорь. — А кому третья?

— Это потом!

И как только мы подвернули к «юнкерсам», фашистские истребители бросились на нас. Сачков с Выборновым, понимая свою задачу, пытаются их задержать, но им это явно не под силу. «Фоккера» — опытные пираты и хорошо разбираются, что к чему. Только пара остается с Сачковым, а четверка устремляется на нас. Вражеских истребителей было восемь. А где же еще пара? Она наверху, готовая в любую секунду прийти на помощь своим. Противник хорошо продумал маневр: на каждый наш «як» послал одного своего, держа двух в резерве.

«Фоккера» явно хотят драться только на вертикальном маневре. Им, имеющим и скорость и высоту, это очень выгодно. Ну и пусть. Нам нужно вести бой только на виражах, и будет не страшна никакая вражеская вертикаль. Самое большое преимущество «яка» в бою — это вираж.

Четверка фашистских истребителей сближается с нами, намереваясь каждого из нас атаковать одновременно. Разумно. И эту «разумность» противника используем для себя. Наступает решительный момент. Только бы не поспешить. Выход из-под удара «фоккеров» должен быть для нас одновременно и атакой по «юнкерсам». Успех — в расчете маневра: опоздаем — сами попадем под огонь вражеских истребителей, поторопимся — они успеют довернуться и атаковать нас при сближении с бомбардировщиками. При любой нашей ошибке мы не прорвемся к «юнкерсам».

Напряженно гляжу вверх. Там Сачков на виражах дерется с парой «фоккеров». Двое вражеских истребителей, прячась в лучах солнца, как коршуны, парят высоко-высоко, выслеживая себе жертву. И они могут кого-то из нас подловить. Ох, какая сейчас нужна осмотрительность! Четверка «фоккеров», разогнав сверху большую скорость, уже берет нашу четверку в прицел. Пора!

— Атакуем! — передаю Кустову, — и, круто выворачиваясь из-под удара «фоккера», ныряю под головную группу «юнкерсов», а Кустов — под вторую.

Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков, подобно щупальцам, зловеще шевелятся над головой, точно собираясь схватить меня в свои клещи. Я очень близко от них. [115] Скорость моего «яка» одинакова с ними, и кажется, что я здесь застыл в неподвижности. Теперь-то нужно торопиться. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по гитлеровскому флагману — от него летят ошметки. Он шарахается влево и бьет крылом соседа... Но что такое? На меня сыплется что-то черное хвостатое... Бомбы. Накроют!? Скорей отсюда! И я, не успев испугаться, без промедления толкаю «як» вниз, в сторону. Черное облако смерти проходит у крыла моей машины. Вздох облегчения. Пронесло.

Секунда на осмотрительность.

Ведущая девятка бомбардировщиков, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Хорошо! Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем порядке. Теперь ее мы уже наверняка разобьем, как и первые две. На душе стало легче. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Николай, умело маневрируя, не отпускает от себя вражеских истребителей. Такая игра долго продолжаться не может. Тимонову очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Можно повременить: она еще далековато.

Как только «фоккера» заметили меня, они оставили Николая в покое, уйдя в небо на солнце. Мы с Тимоновым снова вместе. Надолго ли? Я вижу, как ушедшие вверх гитлеровские истребители, словно бы отряхиваясь после неудачного боя, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы свалиться на нас. Пока они очухаются, не медля ни мгновения, устремляемся на третью группу «юнкерсов». И только было мы повернулись к ней, как я заметил на подходе четвертую стаю бомбардировщиков. Она летела намного ниже первых трех, очевидно, рассчитывая под шум боя проскочить незамеченной к переправе. Ничего не скажешь — ловко придумано! В это же время пара «фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, устремилась на Кустова с Лазаревым. Оба, занятые боем, могут не заметито новой угрозы, а «фоккера», видать по всему, — мастера своего дела: не промахнутся. Первая мысль — идти им на помощь. Но как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»? Это главный противник.

На меня дохнуло какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Ведь человеку после передышки тяжелая ноша всегда кажется еще тяжелее. Я вспомнил про Сачкова с Выборновым. Может, их послать на бомбардировщиков? Но они оба уже обволоклись целым роем «фоккеров». [116] Очевидно, к противнику подоспели еще истребители, и Сачков с Выборновым приняли их на себя. Эта пара твердо знает службу.

Изменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения. И оно пришло. В бою, когда человек увлечен боем, и не просто боем, а только победой, у него мысль работает до того направленно, что один взгляд — и сразу готовы оценка обстановки и новый замысел боя.

В моменты наивысшего напряжения руки, ноги опережают мысли. Здесь вступает в силу интуиция, выработанная в сражениях и становящаяся как бы рефлексом. В воздуйшных сражениях голова, мышцы работают по особым законам. Не успев еще передать Тимонову, чтобы он один отразил удар четвертой группы «юнкерсов», и предупредить Кустова об опасности, я уже мчался на выручку товарищей.

Мне хорошо видно, как Игорь сблизился с оставшейся из девятки тройкой бомбардировщиков, которая все еще пытается прорваться к Днепру, и в упор стреляет по ней. В это же время желтый нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. — Неужели опоздаю? Нужно упредить! От громадной перегрузки на развороте потемнело в глазах, но с полным усилием продолжаю вращать самолет, чутьем рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Игорь. Дальше горящий «юнкерс». Стрелять! Скорее стрелять!... Огонь и дым окутывают вражеского истребителя. Из машины Кустова тоже выскочили искры и черные языки. Игорь, как бы прыжком, отскакивает в сторону и, дымя, круто снижается. Ясно: «фоккер» успел-таки подбить его! Где Лазарев? Он должен сейчас прикрывать своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но Сергей связан боем, не может. И Кустов, поняв обстановку, передает:

— Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.

В это время третья группа «юнкерсов» оказалась так близко от переправы, что я без оглядки бросился на нее. Все девять самолетов точно слились между собой в одну глыбу металла, грозно приближаясь к Днепру. А вдруг меня сзади уже атакуют? Кто тогда помешает «юнкерсам» отбомбиться? Лихорадочно озираюсь. Близко никого. Только в стороне вихрятся клубки истребителей. Это, наверно, все еще продолжают держать боем противника Сачков с Выборновым. Вижу, как Тимонов удачно подбирается к четвертой группе бомбардировщиков, плывущей у самой земли.

Мне сейчас тоже никто не помешает расправиться с третьей стаей «юнкерсов». А она, пока я оглядывался, оказалась прямо над моей головой, и я, притормаживая истребитель, сбавил мощность мотора и направил нос «яка» прямо в правое крыло противника. [117] Секунда — и в прицеле задний самолет. Так удачно его прошили снаряды и пули, что он сразу безжизненно клюнул и, пылая, закувыркался вниз.

Не теряя времени, бью по второму, третьему, четвертому. Я вижу, как остальные рассыпаются в стороны. Вот только один почему-то замешкался. Небольшой доворот — и «юнкерс», пытаясь выскользнуть из прицела, резко сыплется вниз. Но разве может уйти от истребителя такая неуклюжая махина? Оружие бьет безотказно, хочется по нему полоснуть. Чувствую: меня охватил азарт боя. Это опасно! Сдерживаю себя от новой атаки и, защищаясь от возможного нападения, швыряю «як», точно мячик, кверху.

Близко никакой опасности. Все «юнкерсы» со снижением поодиночке уходят домой. Переправа спокойно работает. Значит, Тимонов разбил четвертую стаю «юнкерсов», попытавшуюся было прорваться к Днепру на низкой высоте. На земле пылает множество костров. По ярко-красному огню с траурной окантовкой легко догадаться, что это горят сбитые самолеты. Задача выполнена. Мы дрались сначала парами, а потом одиночно и все рассыпались по небу. Теперь пора собираться — и домой.

— Спасибо, герасимовцы, за работу! — благодарит нас «земля».

Высшей оценки и ожидать нельзя.

На земле все летчики веселы, говорливы, на лицах торжество победителей. Каждый гордится не только успехом, но и трудностями, какими досталась победа.

Девять вражеских самолетов уничтожено и три подбито — таков итог боя. Такой хороший результат все объяснили правильными тактическими приемами борьбы, особенно умелым использованием виражей. И никто ни словом не обмолвился о главном — боевой спайке и дружбе. Дружба для нас стала такой же потребностью, как и воздух, которым мы постоянно дышим, но не замечаем.

И вот наша четверка снова в воздухе. Взлетели по тревоге.

— Идите в район Лютежа прикрывать переправу! — слышу по радио команду.

— Вас понял! Понял вас!! — повторяю приказание командира полка. При таких обстоятельствах нет места неясностям.

— Только скорей! — торопит Владимир Степанович.

В небе ни облачка, видимость прекрасная. И солнце светит ярко, слепя глаза. Спешим. Вдали извилистой полосой засеребрился Днепр. [118] За ним высоко-высоко в лучах солнца, точно греясь, кружатся четыре «фоккера». Они замечают нас и идут навстречу.

На подходе вражеских бомбардировщиков не видно, но «фоккера» — их предвестники.

Истребители противника, используя свое преимущество в высоте, сразу же бросились в атаку. Мы разворачиваемся навстречу нападающим. Они непрерывно и настойчиво клюют нас сверху. Это неспроста. Гляжу на запад. Там на большой высоте появилась группа «юнкерсов». «Фоккера» хотят сковать нас боем, чтобы мы не помешали бомбардировщикам нанести удар по переправе. Нужно сорвать удар. Но как? Нас крепко держат вражеские истребители. Они, как коршуны, летают над нами, не давая нисколько продвинуться на запад. Стоит кому-нибудь повернуть нос машины навстречу «юнкерсам», как сразу приходится отскакивать ст опасных «клевков» вражеских истребителей. По их манере видно, что имеем дело с отважным, расчетливым противником.

А бомбардировщики беспрепятственно подходят к переправе. Пытаясь вырваться из вражеских объятий, все делаем резкий рывок к Днепру, но «фоккера» так ловко прилипают к нашим хвостам, что от близости их широких лоснящихся лбов становится жутко. Доля секунды промедления — и огонь врага срежет. Такие не промахнутся. И мы круто бросаем свои «яки» снова назад.

Допустить «юнкерсов» до Днепра нельзя. Стало ясно, что хитрых и хладнокровных врагов можно обмануть, только рискуя собой. Надо троим подставить себя под огонь противника, а одному прорваться к бомбардировщикам. Кого послать? Кто без всяких колебаний выполнит задачу? Кому легче всего вырваться из объятий «фоккеров»? И вдруг удачно от нас отскакивает Тимонов.

Мы втроем на несколько секунд привлекли на себя всех вражеских истребителей. И Коля рванулся на «юнкерсов». Один гитлеровец пытается ему помешать. Кустов тут же отбросил его.

Все шло хорошо, как и задумано. Но вот один «фоккера, точно подбитый, нырнул вниз, скользнул под нас и со снижением как бы начал выходить из боя. Это была приманка. Он оказался перед носом Лазарева, и тот, не теряя ни секунды, погнался за фашистом, на выручку которого мгновенно кинулись два «фоккера». Они так опасно сблизились с Лазаревым, что Кустов и я как-то инстинктивно метнулись на защиту товарища

Сергей был спасен, но мы упустили из внимания четвертого «фоккера». Он уже сидел в хвосте у Тимонова, разгоняющего «юнкерсов». [119] В этот момент стало до боли ясно — никто сейчас не успеет защитить Николая. От этой ясности я почувствовал, как весь покрылся испариной. Одновременно мы с Кустовым закричали Тимонову об угрозе и тут же послали предупредительные очереди, но было уже поздно. На наших глазах струя снарядов из четырех пушек фашиста, точно кинжалом, пронзила самолет Тимонова. Из правого крыла вырвались красные и черные языки. Летчик несколькими размашистыми бочками сорвал огонь, плавно, почему-то очень плавно, остановил самолет от вращения и подозрительно спокойно полетел по прямой. «Что это значит?» — подумал я, оглядывая небо. Разбитые Тимоновым «юнкерсы» уже скрывались вдали. «Фоккера» тоже заспешили домой. Но куда летит Тимоха? И словно в ответ его «як» споткнулся, клюнул носом и вошел в крутую спираль. Из крыла снова взвилось пламя.

— Прыгай, Тимоха! Прыгай на парашюте! — завопил я, видя, что его самолет вот-вот взорвется. «Як» горел вовсю, а Тимонов, видно, и не собирался прыгать. «Убит?» — забилась тревожная мысль. И я снова во всю мочь кричу, чтобы летчик покидал самолет.

— Да что же это такое? — с надсадом простонал Кустов. — Прыгай же скорей, прыгай!...

Я увидел, что вокруг горящего «яка» кружится вся наша четверка, оставив прикрытие переправы. Как ни трагично было положение Тимонова, но нельзя забывать о боевой задаче. К тому же мы сейчас бессильны чем-либо помочь товарищу. Летчики, приняв мою команду, ушли вверх, а я остался прикрывать Николая, нетерпеливо ожидая, когда же он, наконец, покинет горящую машину. Но вот от самолета оторвался черный клубок и тут же из него потянулся белый хвост, постепенно надуваясь. В эту же секунду «як», как будто поняв, что больше он никому не нужен, весь вспыхнул и отвесно пошел к земле.

Купол парашюта, сверкая белизной, повис в воздухе. Под зонтом шелка медленно раскачивался летчик. Значит, Тимоха жив. От вспыхнувшей радости я подошел к нему, желая чем нибудь ободрить товарища. Но радость сразу же исчезла. Я до одеревенения испугался. Николай качался на лямках парашюта без всяких движений. Голова склонилась на бок, руки и ноги безжизненно повисли. До того близко я проходил от Тимонова, что разглядел окровавленное лицо. Парашютист спускался на зеленую ложбину, похожую на высохшее болото. Кругом никого. Кто же здесь окажет немедленную помощь летчику? Без признаков жизни, точно труп, он упал, как мне показалось, на это безлюдное местечко невдалеке от восточной окраины села Лютеж. К моему удивлению, лощина ожила. [120] Словно из-под земли отовсюду выползали люди и бежали к неподвижно лежащему человеку. Я видел, что они только осматривали его, но ничего не предпринимали. «Уж не к фашистам ли попал? — подумал я, удивляясь, что Тимонову не оказывают никакой помощи. — Не должно: ведь Лютеж уже наш. А может, уже Тимоха мертв? Нет! Мертвые не прыгают с парашютом».

В душе кипела тревога. Желая поторопить людей, я еще ниже снизился и призывно помахал крыльями. И люди, словно, поняли меня, откуда-то достали носилки и, завернув Николая в шелк парашюта, понесли. В это время почти рядом с носилками землю начали пятнать вспышки разрывов, оставляя после себя круглые метки. Била артиллерия противника. Ее внимание привлекло скопление людей. Это ведь передовая.

После начала артиллерийского обстрела едва ли прошло и полминуты, как исчезли и люди и носилки. Все укрылось в земле. Фронт жил своими законами.

Небо, нет, не только небо, — весь мир мне сейчас казался осиротевшим и каким-то блеклым, пустым.

Приземлившись и выключив мотор, я посмотрел туда, где час назад стоял самолет Тимонова. Механик ожидал возвращения своего командира.

— Как работала машина, приборы, вооружение? — услышал я от Дмитрия Мушкина привычные слова, которые слышит летчик от механика всегда после полета.

Сейчас этот вопрос явно некстати, но я машинально по привычке ответил:

— Все в порядке.

— Почему-то Тимохи все еще нет.

— Не будет его: сбит Тимоха, — тихо проговорил я, но с такой неотразимой ясностью, которая в таких случаях всегда пугает.

Механик растерянно уставился на меня.

— Как сбит?

Я понимал, что Дмитрий спросил это не для выяснения обстоятельств и причины, а просто у него вырвалось непроизвольное удивление и испуг, поэтому ответил, успокаивая и себя и его:

— Может, еще и вернется.

Подошли Кустов и Лазарев. Я рассказал, как Тимонов приземлился на парашюте. Нам было тяжело. Здесь все слова слабы, чувства скорби неизмеримы, чтобы выразить их. Не знаю, зачем я вынул из грудного левого кармана гимнастерки свой партийный билет, взял из него партийную рекоменданию, написанную сегодня на командном пункте, и начал читать вслух: [121]

— Тимонова Николая Архиповича, 1922 г. рождения, уроженца Орловской области, Камаринского района, села Казинское, знаю по совместным боям с фашистскими захватчиками с сентября 1942 г. по 13 октября 1943...

— На этом я оборвал чтение.

Война сроднила нас с Тимоновым и она же... Не хотелось этому верить. У Игоря повлажнели глаза, да и у меня они судорожно заморгали, и я ничего с ними не мог поделать. Чувства сердца не всегда подвластны тебе. Но слезы? Они ни у кого не покатились по щекам. Мужское горе, горе войны, их сразу высушивает. И, пожалуй, хорошо. Слезы — утечка сил.

— Почему у нас не заведено, как в других частях, — нарушил траурное молчание Лазарев, — писать заявления в партию: «В случае моей гибели, считайте меня коммунистом»?

Кустов решительно рассек воздух рукой:

— И правильно у нас делается! От такого заявления пахнет обреченностью, а мы идем в бой с надеждой, с уверенностью победить. И победим! Я против таких бумажных красований преданностью партии. Считаешь себя достойным — подавай заявление безо всяких ультимативных «если» и «в случае».

— Наверно, погиб... — подавленно проговорил Сергей, потупив голову. Его высокая, угловатая фигура еще больше ссутулилась. На осунувшемся лице и страдание и виновность. По всему видно, что он разобрался, что неправильно сделал, поспешив с атакой на «фоккера». Сергей явно чувствовал свою вину. Мне хотелось сейчас на него обрушить весь свой гнев, но, вспомнив слова Тимонова: «Это дело нехитрое... Для нас сознание собственной вины — самое действенное наказание», — сдержался. Да и в чем виноват Лазарев? Ему еще только 20 лет. Задор молодости и ненависть к фашистам у него плещутся через край. И понятно, он, как только увидел перед собой хвост гитлеровского истребителя, сразу же кинулся на него. А то, что этого как раз и ждал противник, Лазарев не мог понять. В бою с этим очень тонким тактическим приемом фашистов ему еще не доводилось встречаться. И он клюнул. Мы с Кустовым, хотя и знакомы были с этой приманкой, тоже не сумели в ней быстро разобраться. Поэтому, не раздумывая, бросились на защиту Лазарева, позабыв о Тимонове. У нас взаимовыручка стала как бы инстинктом. На это-то фашистские летчики и рассчитывали, пуская приманку, заранее предугадав наши действия. И у них получилось неплохо. Враг в своих целях сумел даже использовать против нас нашу же силу — взаимовыручку. Сложна психология боя, и не так просто в ней разобраться. А нужно. [122]

Я спросил Лазарева:

— Понимаешь ли ты свою ошибку?

— Теперь дошло, — из глубины души выдавил Сергей. — Лучше бы мне самому погибнуть, чем...

Он от тяжелого горя шарахнулся уже в крайность. Кустов оборвал его:

— Выбрось глупости из головы! Состраданием Тимоху не воротишь. Воевать нужно! А погибнуть в бою легче всего!

Лазарев молчал. Никогда он не был таким понурым и сговорчивым. Он прекрасно сознавал, что несчастье причину найдет. Разбирая любую гибель на войне, ты всегда подумаешь: «Если бы...». И это «если бы» относится и к убитому пехотинцу при атаке — если бы он не поднялся из окопа, и к танкисту — если бы он не наскочил на мину, и к бомбардировщику — если бы он не повстречался с истребителем. Везде одна причина — война. Она убивает людей. И живым при сострадании всегда сопутствует это «если бы». Человек с детства начинает познавать чувства прекрасного, и самые сильные из них — любовь к друзьям, к близким. Равнодушных в дружбе не бывает.

Нас окружили техники, летчики. Весь аэродром хотел знать, почему не возвратился с задания Тимонов.

Смерть на фронте витает везде. Очевидно, поэтому и говорят, что к ней можно привыкнуть. Но это только говорят. В жизни к смерти не привыкают, по крайней мере, пока человек здраво мыслит. Вот почему любая гибель всегда тре вожит душу. А несчастье с Тимоновым, любимцем полка, особенно больно коснулось нас. Его пытливый ум и острые, но доброжелательные шуточки, задушевность и чистота в жизни передавались всем, кто только с ним встречался. И главное, он был надежным товарищем в любых условиях. Каждый воспринимал случившееся несчастье как свое большое горе. Мало прожил, а сколько сделал! Ни один раз этот рядовой авиации решал успех целого воздушного сражения И сегодня он тоже один сумел разбить фашистских бомбардировщиков. Где появлялся Тимонов — там всегда была победа. А ведь щупленький и по сути дела больной, но смелый и твердой души человек. И в этом была сила его.

— Надо бы сейчас слетать на У-2 и узнать, что с Тимохой, — предложил Кустов. — Может, чем-нибудь поможем.

Все поддержали идею Игоря.

Посланный самолет возвратился из района приземления Тимонова. Мы узнали, что Николай в состоянии тяжелого шока, с перебитыми ногами и раздробленной левой рукой, со множеством глубоких осколочных ранений в грудь, живот и голову доставлен в полевой госпиталь. [123]

Летчики полка, выслушав это сообщение, в суровом безмолвии глядели на запад. Большое багровое солнце опустилось на мутный горизонт. От печальных известий красный пылающий закат казался кровавым, гнетущим. Все непроизвольно молчанием чтили память боевого друга, в раздумьи плотно сжав губы.

Погибшие в боях по-разному оставляют след в жизни. Одни, словно сон, забываются, другие помнятся тускло, третьи вызывают сострадание. А вот такие, как Тимонов, вечно ярко светятся в сердцах товарищей. Они не только всей своей жизнью, делами, но и своей смертью будут всегда служить живым и звать на великие дела. Память о таких людях не растворяется временем. Стоит в трудный момент вспомнить Тимоху — и у тебя сразу возрастут силы. Таково «колдовство» мужества человека. Вспомнилось, как Николай начинал свой боевой путь.

...Калининский фронт. Январь 1943 г. Впервые Тимонов в воздухе встретился с противником и, забыв все на свете, без оглядки, со всем пылом молодости ринулся на фашиста. Опомнился только тогда, когда противник скрылся с глаз и в баке бензин уже был на исходе. Сел вынужденно в лесу. Побился. Особенно здорово повредил поясницу. Несколько суток выбирался из леса. Обмороженный, в бреду пришел в городок Старая Торопа. Отлежался в госпитале и, когда прибыл с эскадрилью, перво-наперво заявил: «Эх, скоростенка маловата на «ишачке», а то бы не ушел от меня «мессершмитт».

А о том, что больше месяца он не мог согнуться, — ни слова. Потом снова стал летать, но перегрузки сказывались. Часто Коля ходил с креном, как он называл свою болезненную скованность. Ему однажды посоветовали уйти с фронта в летную школу инструктором. Там легче, перегрузок таких не будет. Тимонов спокойно ответил:

— Потом как объясню своим детишкам этот «благородный подвиг»? Им будет одно понятно: отец во время войны искал работу, где полегче.

У Николая не было еще детей, но он всегда думал о будущем.

— Почему думал? Почему я раньше времени хороню Тимоху? — поймал я себя на мысли. — Он выживет.

Рядом со мной стоял Кустов. Игорь имел свойство с поразительной быстротой уходить в себя и сосредоточиваться на чем-нибудь одном. Сейчас он, задумавшись, смотрел ни багровый закат. Я легонько толкнул друга.

— Что застыл? Тимоха опять придет в полк и будет еще воевать! [124]

Кустов очнулся и, чуть подумав, убежденно ответил — Должен!

Все наперебой заговорили «Тимоха выживет!» Начальник штаба полка пригласил нас в машину. И, как только тронулись, кто-то запел:

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Все охотно подхватили:

— Преодолеть пространство и простор…

Ни ухабы, ни выбоины неровной фронтовой дороги не могли оборвать дружный хор летчиков. Жизнь всегда торжествует над смертью.

И действительно, Тимонов через семь с половиной месяцев снова возвратился в строй

Летчики-ночники в боях за Киев

В конце сентября 1943 г в результате стремительного наступления советских войск наш 715-и авиаполк ночных бомбардировщиков перебазировался на новый аэродром, располагавшийся в 200 км западнее прежнего А через два дня был получен новый приказ перелететь еще на 60 км вперед. 1 октября 1943 г экипажи легких ночных бомбардировщиков приземлились на полевом аэродроме почти в 30 км от Киева.

Мы были в самом центре Украины. Линия фронта проходила по Днепру, и площадка, с которой мы летали, находилась от него всего в 15 км. Так близко от линии фронта мы еще никогда не стояли

Летали на боевые задания через Днепр, любовались этой могучей рекой с воздуха ночью. Часто в боевом полете на память приходили гоголевские строки «Чуден Днепр при тихой погоде». И действительно, незабываемое зрелищо предстает перед глазами, когда подлетаешь к освещенному луной Днепру. На миг забываешь, что на земле идут жестокие бои и что красавец Днепр отделяет нас от врагов, вторгшихся на русскую землю. Но об этом сразу же напоминают следы трассирующих снарядов, которые летят с одного берега на другой. Местами ярко вспыхивают ракеты, освещая воду реки, и быстро гаснут.

В октябре 1943 г мы летали бомбить эшелоны противника на железнодорожных станциях Фастов, Белая Церковь, действовали по колоннам на шоссейных дорогах, по которым гитлеровцы перебрасывали войска к Киеву. Во второй половине октября экипажи 715-го полка и других полков 208-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии оказывали помощь нашим войскам, захватившим плацдарм на правом берегу Днепра у населенного пункта Великий Букрин, что южнее Киева. [126] Этот плацдарм сыграл очень важную роль в освобождении столицы Украины, отвлекая большие силы врага. В то время основная группировка войск 1-го Украинского фронта форсировала Днепр севернее Киева и повела наступление на город.

В одну из осенних ночей нашему полку была поставлена задача: бомбить противника, пытавшегося яростными контрударами уничтожить советские войска, укрепившиеся на Букринском плацдарме. С каждым днем атаки противника становились все более настойчивыми и опасными. Наши войска, естественно, очень нуждались в поддержке с воздуха.

После постановки боевой задачи экипажи провели необходимую подготовку. Я, тогда еще молодой штурман эскадрильи, как можно тщательнее проверил готовность всех экипажей, их расчеты, прокладку маршрута. Скорость ветра, которую нам сообщили перед полетом метеорологи, была очень большой. Кроме того, при полете к цели ветер был встречным. Это требовало повышенного внимания при самолетовождении и особенно при бомбометании, так как предстояло бомбить живую силу и танки противника в непосредственной близости от наших передовых частей. Нужно было как можно точнее рассчитать угол прицеливания, чтобы не сбросить бомбы на свои войска. Я еще раз предупредил всех штурманов, чтобы они уточнили ветер при полете к цели и внесли соответствующие поправки при прицеливании и сбрасывании бомб.

Полевой аэродром располагался у деревни Рагозово. Взлетно-посадочная площадка находилась совсем недалеко от крайних белых домиков с их традиционными вишневыми садами, покрытыми ярко-желтыми листьями.

К нашему приезду на стоянку техники и оружейники уже подготовили самолеты к полету, подвесили бомбы, зарядили пулеметы. Я проверил подвеску бомб, контровку ветрянок взрывателей, опробовал пулемет. Командир эскадрильи старший лейтенант Семенушенков еще раз уточнил боевую задачу.

Полного наступления темноты мы не ждали. Как только солнце начало скрываться за горизонтом, мы вырулили на старт и быстро взлетели.

После взлета, развернувшись, взяли курс на юго-запад — на цель. Расстояние от аэродрома до цели было сравнительно небольшим — менее 40 км, но сильный встречный ветер намного увеличивал время полета. На высоте 800 м скорость ветра была около 60 км/час, а скорость нашего легкого ночного бомбардировщика По-2 не превышала 120 км/час. [127] Таким образом, ветер «съедал» половину нашей и без того малой скорости. Конечно, сейчас летчики и штурманы, летающие на современных скоростных самолетах, могут улыбнуться, читая эти строки. Настолько необычными покажутся им эти цифры. Но надо ли лишний раз повторять о том, какую большую любовь снискали у наших наземных войск легкие, незаметные тихоходы По-2, наносившие непрерывные и точные бомбовые удары по самым малоразмерным целям в любую погоду.

Медленно продвигались мы к цели. Временами казалось что самолет висит на одном месте. Справа пылали пожары в районе Киева, слева виднелась светлая полоса Днепра.

Наконец, мы подлетели к Днепру. На западном берегу, на плацдарме, отчетливо была видна перестрелка. В гуще разноцветных трасс снарядов и пуль мы старались разглядеть ракеты. Их, как было условлено, давали наши войска в сторону противника, обозначая цель, которую надо было бомбить.

Вот видна белая ракета, направленная в сторону отдельных домиков, рядом с ними — наша цель. Ночь сравнительно светлая. Даже без светящих бомб около домиков видно несколько танков. Разворачиваемся на боевой курс. Стараюсь как можно лучше прицелиться и сбрасываю бомбы. Сигнал летчику — «Бомбы сброшены», и сразу же разворачиваемся на обратный курс. Еще во время разворота вижу, как рвутся бомбы, накрывая цель.

От Днепра идем со снижением. Теперь ветер уже помогает нам, значительно увеличивая скорость. На малой высоте подходим к аэродрому, разворачиваемся и приземляемся у огней, обозначающих посадочную полосу.

Быстро докладываем на командном пункте о результатах удара, где и что бомбили, что видели на плацдарме. Тут же получаем задание: снова вылетать и действовать в том же районе.

Когда мы вышли с командного пункта и подошли к самолету, он был уже готов к следующему вылету. После второго рейса я уточнил на командном пункте, как летали другие экипажи эскадрильи. Проверкой остался доволен: все летчики укладывались в положенное время. В этом заключалась особенность наших ночных действий, так как все экипажи летали самостоятельно и основным параметром проверки было время полета.

Вернувшись после пятого вылета и доложив о результатах, мы наскоро подкрепились бутербродами с горячим чаем, что было очень кстати, ибо осенние ночи стали уже довольно холодными. [128] Снова подготовлены машины, подвешены бомбы — и снова самолеты уходят в ночь. Было бы интересным на какое-то мгновение осветить тот участок неба, где летали наши самолеты. Наблюдателю представилась бы такая картина. На всем расстоянии от аэродрома до цели потоком шли самолеты. Они как бы образовали замкнутый круг. В момент, когда один из самолетов выходил на цель, другие совершали посадку и готовились к следующему вылету, третьи — были на маршруте. На цели почти непрерывно падали бомбы. Попытки противника помешать нам успеха не имели. Сразу же после сбрасывания бомб летчики резко разворачивались на обратный курс, и сильный попутный ветер помогал им быстро уйти от зениток и прожекторов.

Наш экипаж вернулся уже из восьмого рейса, когда начало светать. Но принято решение: сделать еще один полет. Быстро подготовлен самолет, мы выруливаем и взлетаем. На высоте стало почти совеем светло, а землю еще окутывал сумрак. Теперь уже приходится внимательно смотреть за воздухом — не появились ли истребители противника.

Вот и цель. Заходим на боевой курс, и я сбрасываю бомбы, последние в ту длинную ночь, за которую экипажи полка совершили около трехсот вылетов.

Наш экипаж был в числе тех. кго сделал девять боевых вылетов.

Предпраздничные дни Великого Октября были наполнены ожиданием значительного: все мы ждали освобождения Киева.

Как назло, погода в начале ноября резко ухудшилась, низкая облачность с дождем, а иногда и с мокрым снегом, сильное обледенение в воздухе очень усложнили полеты. Дневная авиация почти не летала в такую погоду. Нам же было приказано помочь нашим наступающим наземным войскам, поддерживать их действия ночными бомбовыми ударами.

Несколько ночей почряд бомбим войска противника, пытающиеся задержать наступление наших войск на Киев. Вспоминаю одну из таких ночей. Летим с лейтенантом Е. Р. Игнатовым. Цель — артиллерийские позиции на опушке леса севернее Киева. Ночь темная, низкие облака еще больше усиливали темноту. Самолет ныряет из облака в облако, скользим под самой нижней кромкой. Наш бомбардировщик, летящий на малой высоте, хорошо виден с земли на фоне облаков. Сильно демаскируют нас и выхлопы из патрубков мотора. Этим пользуются немцы. Трассы пулеметных очередей пролетают все ближе и ближе к самолету. Выходим на лес, доворачиваем на его северную опушку. [129] Еще несколько минут — и впереди цель. Хорошо видны вспышки: немецкая батарея ведет огонь. Заходим на цель и забрасываем батарею мелкими осколочными бомбами. Разворачиваемся влево и ныряем в облака. Вслед несутся огненные трассы малокалиберных зенитных пушек, но мы уже в облаках. Выходим на Днепр и берем курс на аэродром.

В эту ночь один экипаж из нашей эскадрильи не вернулся с боевого задания. Как мы узнали позже, самолет был подбит, произвел вынужденную посадку в районе боевых действий передовых частей наших войск, летчик вскоре умер, штурман был тяжело ранен. Несколько вылетов сделали мы в эту ночь. Перед каждым последующим вылетом получали новую задачу — бомбить противника, отходившего все ближе и ближе к Киеву. Было ясно, что наши войска стремительно продвигаются к городу.

Вечером 5 ноября получили задачу: уничтожать войска противника, отходящие от Киева по дорогам на запад и юго-запад. Приехали на аэродром, быстро проверили готовность самолетов и стали выруливать. Ночь темная. Низкая облачность закрывает небо плотным слоем. Сразу после взлета самолет как бы погрузился в плотную темную массу. Кругом темнота. Только видны светящиеся стрелки и надписи на приборах, да на земле чуть заметно маячат костры на взлетной полосе. Подлетая к Днепру, мы увидели страшную картину — горел Киев.

Поспешно оставляя город, фашисты пытались его уничтожить. Огромные пожары освещали небо, блики огня отражались в водах Днепра.

Сердце наполнилось жгучей ненавистью к тем, кто творил это варварское дело. Всю свою ненависть к захватчикам вложили летчики в точные бомбовые удары по бегущему противнику. Колонны вражеских войск шли по дорогам открыто, с зажженными фарами: им было уже не до маскировки. До самого рассвета бомбили экипажи нашего и других полков 208-й авиадивизии отступавшего в беспорядке из Киева противника, нанося ему немалый урон.

В эту ночь наш экипаж совершил десятитысячный боевой вылет полка за все время его пребывания на фронте.

Усталые, но довольные результатами полетов, собрались летчики и штурманы утром после боевой ночи в столовой. Только расположились за столами, как вбежавший штурман младший лейтенант Шрубов громко крикнул: «Ура! Наши войска освободили Киев!» Все вскочили со своих мест, поздравляя друг друга с этой радостной вестью. Долго не расходились на отдых летчики, обсуждая замечательную победу. [130]

В какой-то степени и мы считали себя «виновниками» этого выдающегося события.

В приказе Верховного Главнокомандующего была отмечена как особо отличившаяся наша авиационная дивизия, которая стала именоваться 208-й ночной ближнебомбардировочной авиационной Киевской Краснознаменной дивизией. Столица нашей Родины — Москва салютовала воинам, участникам битвы за Киев, двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Это был еще небыватыи салют. 7 ноября 1943 г. для нас, летчиков 2-й воздушной армии, и всех воинов 1-го Украинского фронта праздник был двойной. Мы его запомнили на всю жизнь.

Бомбардировщики в Корсунь-Шевченковской операции

Осень 1943 г. ознаменовалась радостным событием: войска 1-го Украинского фронта, поддержанные авиацией 2-й воздушной армии, освободили столицу Украины — Киев.

Настроение у летчиков-бомбардировщиков было боевое: все стремились бить врага на правом берегу Днепра и безостановочно гнать фашистских захватчиков с советской земли.

Начало 1944 г. войска фронта отметили крупными победами в боях за Правобережную Украину. [132] Противник продолжал удерживать выступ в районе Корсунь-Шевченковский, глубоко вдававшийся в расположение наших войск. Враг прилагал все усилия, чтобы создать в районе выступа устойчивую оборону. Но этому не было суждено осуществиться. 25-28 января, преодолевая упорное сопротивление врага, умело совершая обходные маневры, войска 1-го и 2-го Украинских фронтов соединились в районе Звенигородки, замкнув в «котел» десять дивизий, одну бригаду и несколько артиллерийских, танковых н инженерных частей и подразделений. После окружения армии Паулюса на Волге это было второе крупное окружение немецко-фашистских войск в годы Великой Отечественной войны

Корсунь-Шевченковская операция — яркая страница в книге героических подвигов нашей славной Красной Армии. Немалая рель в этой операции принадлежала летчикам бомбардировщикам 2-й воздушной армии, которые вместе с истребителями и штурмовиками надежно поддерживали наступательные действия сухопутных войск.

Серьезную угрозу для наших славных танкистов представляла авиационная группировка фашистов, которая базировалась на Уманском аэроузле. Командующий воздушной армией приказал авиаполкам 202 бад полковника С. И. Нечипоренко ликвидировать эту угрозу. Летчики-бомбардировщики отлично справились с задачей Массированный удар по Уманскому аэроузлу был осуществлен 25 января 1944 г., т. е в день начала Корсунь-Шевченковской операции. Каждую группу Пе-2 прикрывала шестерка истребителей.

Первой над аэродромом Умань появилась восьмерка Пе-2, которую вели старший лейтенант Важинский и лейтенант Воробьев. Этой группе была поставлена задача — блокировать аэродром, не дать взлететь дежурным истребителям для отражения удара главных сил. Выйдя со стороны территории противника с потерей высоты на задросселированных двигателях, группа Важинского бомбовым ударом и пулеметным огнем заблокировала аэродром Умань до подхода основных сил.

Вторая группа блокирования, ведомая капитаном Ермаком (штурман — лейтенант Гелета), ударила фугасными бомбами по аэродрому гитлеровцев Христиновка. В результате умелых и отважных действий летчиков групп Важинского и Ермака истребители противника, находившиеся на этих аэродромах в готовности номер один, не смогли противодействовать нашим ударным силам.

Через несколько минут на аэродромы противника с разных направлений и на разных высотах вышли ударные группы пикирующих бомбардировщиков подполковников Быстрова и Мозгового. [133] Вел ударную группу один из лучших штурманов дивизии капитан Л. Н. Гордеев.

Внезапность, заходы с разных направлений и на различных высотах, а также удачное сочетание действий групп блокирования с ударными группами по времени обеспечили высокую эффективность налета. В результате ударов аэродромы Умань и Христиновка были выведены из строя, на них было уничтожено 16 самолетов и много другой техники. В течение трех дней, когда решалась судьба операции (25-28 января), фашисты с Уманского аэроузла действовать не могли.

Всего в Корсунь-Шевченковской операции, в которой участвовали летчики 2-й и 5-й воздушных армий, было произведено около 12000 самолетовылетов, уничтожено на земле и в воздухе 450 самолетов противника. Летчики 2-й воздушной армии, кроме того, повредили и вывели из строя более 200 танков и 800 автомашин. Они помогли нашим войскам быстро захлопнуть «котел», а затем к 18 февраля и ликвидировать его.

Более 20 лет прошло с того времени, но свежи в памяти дела славных экипажей бомбардировщиков 202-й дивизии. Многие из них не дожили до светлого Дня Победы, другие ушли на заслуженный отдых, а некоторые и теперь служат в рядах Вооруженных Сил

Памятны встречи однополчан. Какая радость увидеть боевого друга, вместе вспомнить те события, которые никогда не будут стерты временем, как не будут и забыты боевые товарищи, не дожившие до наших дней. Ветераны вспоминают и летчика Пепельницкого, погибшего за несколько дней до Победы, и штурмана Юлиана Кудрявцева, жизнь которого трагически оборвалась на боевом посту совсем недавно, и многих других славных авиаторов, составлявших гордость и славу 2-й воздушной армии.

Удары по окруженному врагу

Вспоминается характерный эпизод, в котором отличились не только летчики, но и весь личный состав 61-го штурмового Краснознаменного авиаполка. Потом он стал 165-м гвардейским.

Было это на Украине в феврале 1944 г. Войска 1-го Украинского фронта в районе Корсунь-Шевченковский окружили более 10 немецко-фашистских дивизий. Гитлеровское командование, узнав о том, что им устроен очередной русский «котел», бросило на выручку своих войск большое количество мотопехоты, танков и артиллерии, которые вклинились в расположение наших войск. Немцы пытались разорвать кольцо и вывести свои войска из окружения. Советским воинам было очень трудно сдерживать яростные атаки фашистов, так как не хватало патронов и снарядов.

Снегопад, пурга и бездорожье задерживали доставку не только горючего и боеприпасов, но и продовольствия. Наши воины нуждались в немедленной помощи с воздуха.

В это время нелегко приходилось и нам. На аэродроме Жульяны (под Киевом) в течение трех суток была пурга. Аэродромная команда круглые сутки укатывала взлетную полосу. Техники и механики не отходили от самолетов, все время держали машины в боевой готовности к вылету. [135] А вылететь на задание не удавалось. Метель и снегопад заслоняли все взлетные ориентиры. На расстоянии 20-30 м не было видно ни зги.

На помощь летчикам пришли техники, оружейники, мотористы и устроили живой взлетный ориентир. На протяжении всей взлетной полосы, с левой ее стороны, через каждые 20 м встал человек. С помощью этой живой цепочки летчики нашей дивизии один за другим стали подниматься в воздух. Но долететь до цели никому не удалось. Низкая облачность (100-150 м), метель, плохая видимость затрудняли ориентировку. А еще хуже то, что самолеты, не пройдя полпути, обледеневали, делались плохо управляемыми. Моторы трясло, и летчики возвращались, еле-еле дотягивая до своего аэродрома.

Первый боевой день кончился бесславно. Настроение было очень скверное. Все ходили хмурыми и неразговорчивыми.

На второй день погода ничуть не улучшилась, а временами была даже хуже вчерашней. Наш командир дивизии генерал-майор авиации А. Н. Витрук отдал приказ: загружать машины бомбами наполовину, рассчитывая, что облегченным самолетам удастся пробиться к цели.

Первой получает задачу пара во главе со старшим лейтенантом Павловым, затем я со своим ведомым лейтенантом Басинским. Мы решили в любых условиях пробиться к цели и выполнить боевое задание.

Дают последние напутствия командир полка А. И. Рассмотров и командир дивизии А. Н. Витрук, которые лично руководили взлетом.

Мы вырулили на старт. Наши техники, как и вчера, устроили живую цепочку взлетного ориентира, и все четыре самолета взлетели и легли на курс. Низкая облачность прижимала нас к земле, а внизу метель заметала дороги. Фонари самолетов покрывались льдом, что ухудшало видимость и затрудняло ориентировку. Из-за обледенения винтов возникла сильная тряска, вследствие которой у моего ведомого Владимира Басинского вышел из строя мотор. Он едва сумел посадить самолет на «живот» в районе Василькова. И все же три «ила» упорно шли к цели. Взятая наполовину меньше бомбовая нагрузка давала некоторый запас мощности.

В этот трудный момент в наушниках наших шлемофонов раздался голос: «Орлы, вперед! Вас Родина не забудет!» Я спросил Павлова: «Чей это голос?» Он мне ответил: «Это голос командующего нашей воздушной армией генерала Красовского». Сознание того, что за нашим полетом следит командующий армией, прибавило нам бодрости, уверенности. [136]

Наконец, показалась цель. Я заметил бензозаправочную машину, около которой стояли три фашистских танка, заправлявшихся горючим. Немедленно сбрасываю на них бомбы. В это время впереди меня отбомбился Павлов и тоже что-то взорвал; что именно, рассмотреть не удалось. Я едва успел отвернуть самолет от столба огня и дыма. В последующих заходах огнем из пушек и пулеметов летчики старались как можно больше расстроить боевой порядок мотопехоты противника.

Освободившись от груза, наше звено благополучно возвратилось на свой аэродром. Коротко рассказали летчикам части, как нам удалось выполнить боевую задачу и по какому маршруту лучше лететь до цели. Это помогло и им выполнить задание.

В течение двух дней штурмовики дивизии ударами с воздуха расстраивали боевые порядки противника, уничтожая его живую силу и боевую технику. Советские наземные части, полечив пополнение, боеприпасы, продовольствие, с новыми силами ринулись в бой, после которого окруженный враг сдался в плен. Вскоре после этих боев 291 шад стала гвардейской.

Неуклонно продвигаясь на запад, мы одержали много блистательных побед. В боях мы упорно учились, накапливали опыт и повседневно совершенствовали свое боевое мастерство.

Припоминается такой эпизод. В штаб пришло сообщение о том, что в районе города Броды из окружения выскальзывает крупная группировка немцев. Требовалась немедленная помощь наземным войскам. Сделать это могла только авиация, но погода стояла абсолютно нелетная. На всем участке нашего фронта шли дожди. И все-таки Михаил Мустафин, Николай Подсадник, Владимир Басинский и я решили лететь. Мы верили, что на таких машинах, как Ил-2, можно летать в любую погоду.

Когда двумя парами мы приблизились к цели, фашисты поставили сплошную завесу зенитного огня. В ответ на это я с ведомым лейтенантом Басинским решили поиграть на нервах немцев: стали обходить зенитную завесу стороной, при этом наблюдая и отыскивая наибольшее скопление противника и его зенитной артиллерии. Одновременно с этим не выпускали из вида Мустафина и Подсадника, которые вошли в пикирование, обстреливая пушечно-пулеметным огнем фашистов. Заметив, что они выходят из атаки, мы немедленно развернулись на цель и с большой дистанции огнем из пушек стали защищать отход наших товарищей. Одновременно из пушек и пулеметов глушили зенитки и обстреливали мотопехоту. [137] В момент выхода из атаки на недобитые зенитки сбросили бомбы замедленного действия, заставив фашистов уползти в свои норы. Самолеты ушли от цели, успешно выполнив задачу. Стрелок Савва Лыхманюк в честь победы дал пулеметную очередь.

Вскоре после этого вылета мне и Михаилу Мустафину присвоили звание Героя Советского Союза. Услышав эту весть, я прежде всего подумал о наших командирах, политработниках, о нашей славной Коммунистической партии. Это они воспитали нас, помогли с достоинством и честью пройти трудную и суровую школу войны.

На правом берегу Днепра

Операция по окружению и уничтожению крупной Корсунь-Шевченковской группировки немцев проводилась в сложных климатических и метеорологических условиях. Стояла мягкая зима: вместо крепких морозов — теплынь, вместо хорошего снежного наста — вода и грязь вперемежку с мокрым снегом.

Для того чтобы уничтожить или пленить окруженную группировку немцев, необходимы были усилия не только сухопутных войск, но и авиации.

Противник, учитывая горький опыт поражения в битве на Волге, всячески стремился вызволить из «котла» свои окруженные войска. Он всеми силами старался прорвать наш внешний фронт окружения на участке Рубленный Мост, Ризино. Немецкое командование было уверено, что оно деблокирует из «котла» свою группировку. Гитлер по радио обещал скорую помощь возглавлявшему окруженные войска генералу Штеммерану.

Обстановка была чрезвычайно тяжелой. Расстояние между внутренним и внешним фронтами окружения не превышало местами 10-12 км и простреливалось огнем вражеской артиллерии. Несмотря на это, наши наземные войска при поддержке авиации самоотверженно выдержали натиск противника и сорвали его замысел.

В условиях весенней распутицы боевые действия авиации были сопряжены с большими трудностями. Приходилось почти каждый самолет выводить на взлетно-посадочную полосу и убирать с нее с помощью трактора или тягача. Погода в большинстве случаев была пасмурная, с туманами, облачность 6-10 баллов, высота нижней кромки облаков 50-150 м. Однако все эти трудности преодолевались. [139] Штурмовики 5-го штурмсвого авиационного корпуса (командир генерал Н. П. Каманин) с утра до вечера «висели» над противником, наносили бомбардировочные удары, поражали его пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами.

В ходе развернувшихся напряженных боев наши танки и артиллерия испытывали острую нужду в горючем и боеприпасах. Выручила авиация. Подвезти войскам боеприпасы, бензин и смазочные материалы командующий воздушной армией поручил 326-й и 208-й ночным бомбардировочным авиационным дивизиям. Командирам этих соединений было приказано передислоцировать по 20-30 экипажей По-2 на аэродром Фурсы, что южнее г. Белая Церковь. С утра 6 февраля и до конца операции по разгрому окруженной группировки немцев незаменимые труженики войны — самолеты По-2 — обеспечивали наши войска горючим и боеприпасами.

В расположении наших войск, в районе сел Дашуковка и Журженцы, были подготовлены площадки для посадки самолетов По-2, доставлявших боеприпасы. А вблизи сел Разумница и Беседка сбрасывались на парашютах бочки с горючим для танков и тягачей, патроны, сигнальные ракеты.

Особого внимания заслуживает боевая деятельность ночников По-2. Задачу по доставке горючего и боеприпасов они выполняли преимущественно днем. Полеты совершали одиночные экипажи, а иногда группы по два-три самолета с небольшими временными интервалами. Полезная нагрузка на самолет составляла 200-225 кг. Летели под облаками на высоте от 50 до 150 м, а в ясную погоду — на бреющем. В целях маскировки использовали складки местности, леса, реки, овраги и населенные пункты. После приземления грузы моментально снимались и рассредоточивались, а самолет через 1-2 мин. взлетал и следовал на аэродром.

Выброска горючего на парашютах производилась с критических высот 100-200 м. Хотя у парашютов иногда и не полностью раскрывались купола, все же они смягчали удар о землю и груз оставался, как правило, невредимым.

Необычная деятельность самолетов По-2 в дневное время была сопряжена с большими трудностями и риском. Наши экипажи несли потери, в первую очередь, от истребителей противника. Тем не менее летчики По-2 выполняли свою задачу днем успешнее, чем ночью, так как в ночное время сухопутные войска не могли хорошо обозначить площадки для посадки самолетов. На то место, где появлялся световой сигнал, противник обрушивал шквал артиллерийского и минометного огня. Без светового же обозначения невозможно было найти ночью и в сложных метеорологических условиях нужные площадки для сбрасывания грузов и посадки. [140]

Правда, некоторые, хорошо подготовленные экипажи выполняли свою задачу и ночью, но это было редко. Иногда даже днем грузы сбрасывались не там, где нужно.

Благодаря успешной работе экипажей По-2 ожили наши танки и тягачи, громче заговорили орудия и минометы, непрерывно получая по воздуху горючее и боеприпасы.

17 февраля в результате общих усилий всех родов войск окруженная группировка немцев была разгромлена и перестала существовать. Остатки ее капитулировали и сдались в плен. Ночные бомбардировщики свою необычную задачу выполнили блестяще.

Только 326-я ночная бомбардировочная авиационная дивизия под командованием полковника С. И. Федульева за десять дней произвела 822 самолето-вылета, доставив нашим войскам около 50 т горючего и смазочных материатов, 65 т боеприпасов (снарядов, патронов, мин, взрывателей) и 620 снарядов РС для гвардейских минометов.

Таков боевой итог напряженной деятельности лишь одной дивизии ночных бомбардировщиков По-2. Аналогичную задачу выполняли 208-я и 312-я ночные бомбардировочные авиационные дивизии (последняя входила в состав 5-й воздушной армии) и десять специально отобранных экипажей самолетов Ли-2 дальней авиации.

Экипажи По-2, успешно выполнив специальную задачу в Корсунь-Шевченковской операции, оказали неоценимую помощь сухопутным войскам в трудный для них момент.

Над Украиной{4}

Войска готовились к форсированию Днепра. Мы достаточно хорошо представляли, сколько дел в связи с этим ляжет на нас, и упорно тренировали молодых воинов. В эти дни я ближе узнал молодого летчика Мотузко не только на земле, но и в воздухе. Энергичный, подвижный, сметливый, точный, он мало в чем отставал от бывалых летчиков-истребителей. Его отличали исключительная скромность в отношениях с товарищами, привязанность к людям. Была уверенность, что друга в беде он никогда не бросит.

Однажды вечером на построение полка вынесли полковое Знамя. Командир сказал, что наступило время сражения за Днепр, и призвал к стойкости и упорству. Взволнованные стояли летчики. Они понимали, что эта торжественная минута полна большого смысла, от них потребуется огромное напряжение сил...

— Завтра будем драться? — спрашивает меня Мотузко.

— Обязательно.

Мотузко, не желая показать волнения, старался говорить как можно спокойнее, разговор о предстоящих боях заводил издалека. Но разве скроешь волнение, тем более от человека, который некогда сам ярко пережил подобное?

На рассвете получили боевую задачу: прикрыть от истребителей противника соединение пикирующих бомбардировщиков, участвующих в сосредоточенном ударе по правому берегу Днепра с целью захвата на нем плацдарма. Колонну пикировщиков Пе-2 вел командир соединения выдающийся летчик генерал Полбин.

На подходе к Днепру встретили облачность. [142] Слышу команду Полбина: «Бить всем, истребителям подавить зенитный огонь». Потянувшиеся было в небо частые огненные струи трассирующих пуль и снарядов начали быстро редеть и гаснуть от наших ударов. Над целью появилась ведущая девятка «петляковых». За ней — вторая, третья, четвертая… Нескончаемый поток бомбардировщиков закрыл небо между деревнями Мишурин Рог и Бородаевка. Падают десятки, сотни бомб, сотрясая окрестность, поднимая вверх огромные земляные фонтаны, уничтожая фашистскую нечисть. Через несколько минут на земле не видно ни артиллерии, ни танков, ни даже траншей противника. Все затянуло черным дымом, пылью да ослепительным пламенем горящих машин. А бомбардировщики идут и идут...

Наши наземные войска захватили на правом берегу хороший плацдарм и прочно закрепились на нем.

После вылета летчики делились своими впечатлениями, словоохотливые пересказывали одно и то же по нескольку раз. Я был доволен, что первое крещение произошло без воздушного боя — надо, чтобы люди привыкали к переднему краю постепенно.

Но вскоре пришлось испытать и бои. Они завязывались то в одном, то в другом месте, где авиация противника стре милась воспрепятствовать наступлению наших наземных войск. Молодые летчики обретали опыт, учились хладнокров яо отражать удары немцев и дерзко атаковать.

Как-то мы получили задание прикрыть переправу на Днепре. При подходе к переправе замечаю девятку бомбардировщиков Хе-111. Фашисты шли под сильным прикрытием «мессершмиттов». Принимаю решение атаковать «хейнкелей», пока они не встали на боевой курс. Четверка Семыкина должна связать «мессершмиттов», а моя — нанести главный удар по боевым порядкам бомбардировщиков. Молодым летчикам еще не приходилось участвовать в бою с бомбардировщиками, столь сильно прикрытыми истребителями. Хорошо бы провести его как показательный, конечно, в пределах возможного.

Выйдя на исходную позицию, подаю команду: «За мной, в атаку!» — и устремляюсь на флагманский самолет. 37-миллиметровый снаряд угодил по кабине «хейнкеля». Первая атака увенчалась успехом. Во второй атаке стараюсь показать, как подходить к плотному строю бомбардировщиков, прикрываясь одним из них. В результате повторной атаки падает на землю и второй вражеский самолет.

Отойдя в сторону, приказываю молодым летчикам атаковать отставшего бомбардировщика и корректирую их действия. Настойчиво и стремительно повел за собой Аскирко пару необстрелянных летчиков. [143] Атака! Еще атака! — и вспыхнувший «хейнкель» вошел в глубокое пикирование.

На земле мы разобрали проведенный бой. Урок был чрезвычайно поучителен.

К вечеру полечили приказ прикрыть эту же переправу от ночных бомбардировщиков. Ночной бой особенно сложен, поэтому в группу отбирали наиболее подготовленных. Над переправой мы появидись с наступлением сумерек. Первые десять минут были безрезультатными, казалось, немцы не прилетят и наша предупредительность напрасна.

И вдруг совсем рядом разорвалось несколько зенитных снарядов. Сомнений нет: артиллеристы бьют по бомбардировщикам, а я их не вижу. Снижаюсь и тут же над собой замечаю силуэты тяжелых машин. Маскируясь темнотой, атакую снизу почти в упор.

Как только я открыл огонь, к моему самолету потянулись трассы пуль с нескольких бомбардировщиков. [144] Почти одновременно ударили крупнокалиберные пушки наших истребителей. Одновременной атакой мы «приземлили» сразу трех стервятников.

Темнота мешала проводить согласованный удар, и в дальнейшем каждый из нас дрался самостоятельно.

Вскоре фашисты исчезли. На земле, освещая окрестность, горело семь «хейнкелей»...

Наземные войска продвигались вперед. На нашем участке линия фронта представляла собой, как тогда в шутку говорили, «штаны»: фланги узкими коридорами выдались вперед, в то время как центр значительно отстал. Противник решил воспользоваться выгодной для него конфигурацией переднего края и срезать выступы. Срочно он начал подтягивать танковые резервы.

Погода в ноябре установилась плохая, но, несмотря на это, мы непрестанно вели разведку. Перегруппировка вражеских сил не должна оставаться незамеченной, иначе это чревато большими неприятностями.

Танковая армада немцев нависла над левым крылом советских войск. Бронированные машины врага нацелили жерла своих пушек на наш передний край. При появлении советских истребителей гитлеровцы открывали сильный зенитный огонь.

Сомнений не было: фашисты решили наступать. Но почему они так долго выжидают на исходных позициях? Выжидают день, второй, третий. Ведь наши штурмовики их не щадят. Впоследствии выяснилось, что «тигры» и «пантеры» не имели горючего. Желанные для них эшелоны с цистернами бензина благодаря усилиям украинских партизан пошли под откос. Фашисты стали подвозить горючее на автомобилях. С утра и до полной темноты штурмуем автоколонны.

Возвращаясь однажды после штурмовки, я заметил большое скопление немецких танков. Это был не обнаруженный еще нами резерв противника. Нужно установить количество машин. Решаю выполнить задачу вместе со своим ведомым.

Летим на высоте 100-150 м. Под нами незамаскированные, вне укрытий, камуфлированные под осеннюю траву танки. Фашисты не замедлили открыть ураганный огонь. Маневрируя в разрывах, пытаюсь сосчитать и запомнить расположение машин. С первого раза это не удается. Идем на второй заход, но и он не приносит полных данных. Надо отважиться на третий... Вот теперь мы, кажется, рассмотрели все. Можно лететь на аэродром.

Но что это? Глухой удар — и самолет становится малопослушным. Из-за сильной тряски с большим усилием удерживаю ручку управления. [145] А пулеметы и зенитки врага осыпают градом пуль и снарядов. С невероятными усилиями вышел из зоны обстрела. Пересекаю линию фронта. Теперь уж не страшно: я над своими.

Механики обнаружили в стабилизаторе большую пробоину от зенитного снаряда. Она и создавала тряску рулей глубины.

— Опять прямое попадание, товарищ командир. Помните, как на Дону? — говорил Закиров.

Павлычев, со свойственной ему смекалкой, осмотрел пробоину, определил калибр снаряда.

— С этим играть нельзя. Вы, действительно, в сорочке родились. Но один раз счастье, другой — счастье, а на третий оно может и подвести, — заключил он.

— Ничего не поделаешь — война. Тут не только ранить, но и убить могут. Или увидел немца, так уходи?

— Уходить не надо, но и на рожон лезть не следует...

Приехала передвижная авиаремонтная мастерская, и к утру самолет был в полной готовности.

...После боев за захват и расширение плацдармов на правом берегу Днепра на фронте установилось затишье. Мы накапливали силы для нового удара, а немцы не могли наступать. У них не было горючего, а без горючего танки, естественно, не шли.

Пауза продолжалась около месяца. Наконец, она закончилась, и наши войска снова перешли в наступление, которое застало немцев врасплох. Почти не встречая серьезного сопротивления с их стороны, мы удерживаем полное господство в воздухе. Но фашистское командование подбросило сюда части бомбардировочной и истребительной авиации. Однажды к вечеру появились пятнадцать «хейнкелей» под прикрытием четырех «фокке-вульфов». Я решил атаковать бомбардировщиков шестеркой, а парой связать истребителей. В первой стремительной атаке нам удалось сбить три тяжелые машины, а во второй — «фокке-вульфа». Прочерченная им в темном вечернем небе огненная полоса явилась как бы сигналом к паническому отступлению фашистов. Беспорядочно разгрузившись от бомб, бомбардировщики стали уходить восвояси.

Нет, так мы вас не отпустим! Аскирко вырывается вперед и, приблизившись вплотную к «хейнкелю», выпускает две очереди. Бомбардировщик, потеряв хвостовое оперение, начал беспорядочно падать. Одновременно с ним пошел к земле и второй «хейнкель», подожженный меткой очередью Мотузко.

— Молодец, Мотузко, — подбадриваю его по радио. Фашистская группа потерпела полный разгром. [146] Остатки ее обращаются в бегство. Наступившая темнота осложняет преследование врага: молодые летчики с трудом выдерживают боевой порядок. Включив аэронавигационные бортовые огни, увожу эскадрилью на свой аэродром.

Бой этот явился для нас поучительным. Он еще раз подтвердил, что оружие ведомого нужно использовать наравне с оружием ведущего. До этого задача ведомого сводилась обычно только к охране хвоста ведущего от возможных атак истребителей противника. Сам же ведомый почти не стрелял, вследствие чего боевые возможности группы истребителей снижались наполовину.

Больше и больше стал я задумываться над вопросами тактики уничтожения бомбардировщиков неприятеля. Накопленный опыт, желание воевать лучше энергично толкали на это. Да, в группе истребителей можно и нужно усилить огонь за счет использования оружия ведомых. С этой целью боевой порядок во время атаки следует перестраивать из «фронта» в сильно вытянутый «пеленг». Тогда ведущий будет находиться под постоянным огневым прикрытием ведомого, а ведомого в свою очередь прикроет позади идущий самолет второй пары. Командир звена и эскадрильи должен строить свой маневр с таким расчетом, чтобы ведомый мог свободно маневрировать при занятии исходного положения для прицельной стрельбы.

Ведущий обязан хорошо знать и всегда помнить, что сохранение боевого порядка истребителей в воздушном бою зависит не только от его тактической грамотности, но и от умения хладнокровно, спокойно командовать боем. Некоторые летчики над своей территорией хорошо пилотируют, отлично водят группы по маршруту, но стоит лишь перейти линию фронта, как они теряют самообладание, подают нечеткие, нервозные команды, а ведь это незамедлительно сообщается летчикам всей группы. От такого командира может оторваться даже самый отличный ведомый, а летчики группы будут вынуждены вести бой самостоятельно, теряя между собой огневое взаимодействие. Ведущий в этом случае превращается в отдельного воздушного бойца.

Когда немцы успешно наступали, они мало внимания обращали на то, как воюет их противник. Но, терпя неудачи, испытывая поражение, они вынуждены были изучать наши тактические приемы И надо сказать, немцы делали это не без пользы для себя. Все чаще уходили теперь они от нас безнаказанными или с незначительными потерями

Нужно было подняться на новую ступень, заняться разработкой новых боевых порядков. Стали тщательно продумывать каждый маневр, предварительно вычертив его на бумаге. [147] Так мы пришли к выводу, что прикрывающая группа должна занять иное место по отношению к ударной. Раньше группа прикрытия находилась на одной линии с ударной в направлении на солнце, поэтому противник, маскируясь в солнечных лучах, мог подходить незамеченным. Перенеся прикрывающую группу в противоположную сторону по отношению к ударной, можно было ликвидировать возможность скрытого подхода вражеских истребителей.

Вскоре нам удалось проверить это на практике. Эскадрилья получила задание охранять наземные войска. Группу прикрытия, состоящую из четырех истребителей, возглавлял Семыкин, ударную — я.

Противник так же, как и раньше, маскируясь в ослепительных лучах солнца, сначала послал истребителей, а затем бомбардировщиков. Но «фокке-вульфы» были вовремя замечены четверкой Семыкина и, попав под ее стремительную атаку, потеряли два самолета.

Ударная четверка атаковала «юнкерсов» на встречных курсах. Бью по флагманской машине. От удачного попадания крупнокалиберных снарядов она начала разрушаться. Второго «юнкерса» сбивает Мотузко.

Проскочив через боевой порядок бомбардировщиков, атакую с нижней полусферы. С предельно короткой дистанции открываю огонь по «юнкерсу». Длинная пулеметная очередь закончила его существование.

Потеряв ведущего, бомбардировщики стали спасаться бегством. Этим воспользовался Аскирко и своей парой сбил еще два самолета.

Бой показал, что малейшее изменение наших боевых порядков вводит противника в заблуждение, а нам приносит успех.

...В конце декабря 1943 г. снегопады и метели сковывали действия нашей авиации, но, несмотря на это, мы всеми силами помогали пехотинцам, танкистам, артиллеристам

В это время я испытал еще одно большое горе: потерял Орловского. На краснозвездных крыльях истребителя ему хотелось дойти до Берлина, чтобы свести с врагом последние счеты. Но путь его оборвался на Украине...

Звено Орловского вступило в бой с восемнадцатью истребителями противника. Оно дралось геройски и умело — сбило пять самолетов, но и само потеряло три. Одной из сбитых машин была машина Орловского. Тяжело раненный, он нашел силы выброситься с парашютом, но приземлился в расположении врага.

На изрешеченном истребителе на свой аэродром прилетел один лишь Аскирко. Он спасся чудом. [148]

Зима в 1944 г. на Украине была удивительно не похожей на зиму: то дождь, то снег, то снег с дождем вместе. Дороги размокли, раскисли. Наземные войска ограничивали свои действия артиллерийской перестрелкой и поисками разведчиков. Активнее работала авиация.

Однажды утром Семыкин и Будаев обнаружили у деревни Яковлево новый аэродром противника с большим числом «фокке-вульфов». Командование приняло решение штурмовым ударом истребителей уничтожить немецкие самолеты прямо на аэродроме. Вести полк истребителей поручили мне.

Выслав вперед пару разведчиков, я повел главные силы. Когда мы подходили к линии фронта, разведчики донесли, что аэродром пуст, «фокке-вульфы», видимо, улетели на штурмовку. Наши войска не подвергались налету вражеской авиации, значит, противник был где-то в воздухе, возможно, поблизости.

Перестраиваю боевой порядок для боя с истребителями. На пути снеговая туча. Пройдя ее, мы лицом к лицу встречаемся с «фоккерами».

Подаю команду: «Атаковать звеньями всем одновременно!»

Двадцать четыре наших истребителя устремляются на крага. Немцы не ожидали встречи и на какое-то мгновение замешкались. И воистину, в бою промедление смерти подобно. С первой же атаки мы сбили два «фокке-вульфа».

Однако наш стремительный удар не обратил гитлеровцев в бегство. Ко второй атаке они успели приготовиться. Завязалась воздушная схватка. Как всегда, молча дерется Рыбаков. Его звено сбивает двух фашистов. Спокойно и выдержанно командует эскадрильей Медведев. С мальчишеским задором атакует Ерофеев. Он кричит по радио своему противнику: «Тебе надоело жить! Молись, если в бога веруешь!» И решительно наседает на «фоккера». Фашистский летчик, пытается уйти, но Ерофеев вдогонку посылает две пулеметные очереди. Они решают исход поединка. Справа, слева от меня проходят пулеметные трассы, в эфир несутся команды, приказания, угрозы.

Наконец, немцы не выдерживают. Потеряв семь самолетов, они бегут, стараясь укрыться за снеговой завесой.

Мы еще не успели собраться, как из-за облаков неожиданно появился «фоккер» и стремительно зашел в хвост несколько отставшего самолета Ерофеева. Помогать поздно. Кто-то кричит: «Ерофеич, на хвосте «фоккер»!..»

Ерофеев хотел уйти переворотом, но, когда его самолет лег на спину, длинная пулеметная очередь фашиста прошила машину.

Еще одна потеря... [149]

...Идут дни. Мы летаем довольно часто — разведка, штурмовка, воздушные бои. На земле распутица, грязь.

На дорогах ни с нашей стороны, ни со стороны противника почти никакого движения. Машины просто не могут преодолеть такого бездорожья, ну а лошади... Да и лошади оно не под силу. Кажется, сама природа сказала воюющим сторонам: «Стойте и ждите». И они стоят и ждут.

Так ли? Стоят и ждут немцы, а наши ждать не намерены. Именно в распутицу и бездорожье готовятся нанести советские войска новый удар по врагу.

Два фронта — 1-й и 2-й Украинские — вскоре перешли в наступление и стали замыкать в кольцо корсунь-шевченковскую группировку немцев. Тогда еще никто не знал, что начатое в исключительно трудных условиях весенней распутицы наступление выльется для нас в замечательную победу, а для немцев — в трагическое поражение. «Второй Сталинград» — так назовут впоследствии эту блестящую операцию и наши и немцы: наши — за размах успеха, немцы — за тяжесть поражения.

Назовут... А пока идут упорные бои. Наши войска с большим трудом продвигаются вперед. Мы, летчики, выполняем самые разнообразные задачи: сопровождаем транспортные самолеты, подвозящие передовым частям боеприпасы, горючее, продукты питания, прикрываем танки, ведем разведку, штурмуем живую силу противника...

Снегопады, дожди, туманы осложняют наши действия. В неменьшей мере мешают они и противнику. Но, несмотря ни на что, летаем и мы, летают и немцы. Однако погода берет свое. Особо приметных боев, ярко запечатлевшихся в памяти в период Ксрсунь-Шевченковского сражения, мне проводить не пришлось, а о рядовых, обычных рассказывать не представляет интереса.

Разгромив фашистов под Корсунь-Шевченковским, наши войска устремились дальше на запад. Это был поистине небывалый поход. Пехота двигалась по колено в грязи. Танки погружались в месиво из грязи и снега по самые днища. Грязь захлестывала лафеты орудий. Но люди шли и шли, не давая возможности врагу закрепиться на промежуточных рубежах. Топливо для танков и самолетов доставлялось транспортной авиацией. Артиллерия снабжалась методом эстафеты. Пехотинцы несли на своих плечах снаряды. Воинам помогали мирные жители, освобожденные от фашистов.

Помню такую картину. По тропинке, протоптанной рядом с разбитой дорогой, гуськом идет большая группа крестьян — старики, пожилые женщины, девушки. Под тяжестью груза ступают медленно. [150] У одних он в мешках наподобие рюкзаков, у других в мешках, перекинутых через плечо так, что одна часть груза оказывается спереди, а другая за спиной, третья несут поклажу просто в руках, как носят грудных детей...

Рядом с нами остановился старик в пиджаке и, шапке, сдвинутой на затылок. Лицо, сильно загоревшее на весеннем ветру, покрыто потом. Старик осторожно опустил на землю мешок.

— Нет ли махорочки, сынки? Соскучился по нашей махорке.

И, взяв из рук одного из нас протянутый кисет, принялся вертеть козью ножку, которой доброму курильщику хватило бы на полчаса.

— Устал, дедушка Никифор? — окликнула старика шедшая недалеко от него девушка.

— Догоню. Дай покурить со своими, — ответил старик Сделав несколько затяжек, он погасил папиросу, спрятал ее за отворот шапки.

— Помогите, сынки, — попросил дед, берясь за мешок. — Надо отнести Гитлеру закуску.

И пошел, теряясь в людском потоке.

Снаряды деда и других крестьян, переходя из рук в руки, дойдут до фронта...

Так шло наше наступление весной 1944 г.