Состояние вооруженных сил стран фашистского блока — Германии, Италии, Японии — обусловливалось многими факторами.

Не в последнюю очередь оно зависело от характера их военных доктрин{1312} , которые определяли основные направления строительства вооруженных сил и способы их боевого использования.

Военные доктрины Германии, Италии и Японии, имея общие черты, присущие всем империалистическим державам, обладали своими особенностями.

Сущность и основное содержание военной доктрины каждого государства определяется прежде всего политикой его господствующего класса. М. В. Фрунзе писал: «...характер военной доктрины, принятой в армии данного государства, определяется характером общей политической линии того общественного класса, который стоит во главе его»{1313}. На формирование военных доктрин государств оказывают влияние экономические возможности страны, состояние военно-технической базы, политико-географическое и военно-стратегическое положение ее в системе других держав, исторические и национальные особенности, военные традиции народа, участие государства и его вооруженных сил в прошлых войнах (особенно первой мировой) и оценка их опыта.

В содержании военных доктрин империалистических держав учитывался и такой важнейший социально-политический элемент, как существование и укрепление первого в мире социалистического государства — Советского Союза.

Военная доктрина фашистской Германии была наиболее полно разработанной и занимала ведущее положение среди доктрин стран фашистского блока. Решающую роль в выработке доктринальных положений сыграли высшие военно-политические руководители «третьего рейха»: Гитлер, Геринг, Бломберг, Браухич, Рейхенау, Кейтель, Йодль, Фрич, Век и Редер. Они опирались на работы немецких военных теоретиков (А. Шлиффена, Э. Людендорфа, Ф. Бернгарди, X. Риттера, Г. Золдана, Э. Бухфинка, X. Метцша, О. Грооса, Г. Ветцеля, Ф. Кохенхаузена, [354] Л. Эймансбергера, Г. Гудериана, В. Эрфурта{1314} и других), на исследования и разработки генштабистов (Цейцлера, Варлимонта, Штюльпнагеля, Гальдера, Манштейна, Паулюса, Хойзингера, Вильберга, Вефера, Каммхубера и других). Немецкая доктрина учитывала также и новое в военной теории и практике строительства вооруженных сил Англии, Франции, Италии, Японии, США. По ряду оперативно-стратегических и тактических вопросов имелись заимствования у советской военной мысли. Положения доктрины фашистской Германии излагались в директивах, военных планах, ежегодных стратегических указаниях верховного командования вермахта, выступлениях Гитлера на совещаниях генералитета{1315}, а также в меморандуме ОКБ от 19 апреля 1938 г. «Руководство войной как проблема организации» и приложении «Какова война будущего?»{1316}.

Социально-политическая основа немецко-фашистской военной доктрины определяла захватнические замыслы, изложенные Гитлером в книге «Майн кампф». С приходом нацистов к власти эта библия фашизма превратилась в государственную программу, для реализации которой руководство «третьего рейха» стремилось использовать все средства, и главным образом военные. Гитлеровцы, действуя прежде всего в интересах наиболее хищнических и агрессивных групп германского империализма, выдвинули широкую программу завоеваний, которая в конечном счете сводилась к установлению мирового господства.

Решающим этапом на пути к европейской и мировой гегемонии нацисты считали уничтожение Советского Союза, завоевание «жизненного пространства» на Востоке. Гитлер писал: «...если мы ныне и говорим о новых земельных владениях в Европе, то речь идет прежде всего о России и подвластных ей окраинных государствах». Последовательность этапов борьбы за мировое господство достаточно четко выражена в следующем заявлении фюрера: «Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе... Мы пойдем на эту борьбу. Она раскроет перед нами ворота к длительному господству над всем миром». В секретном меморандуме от 26 августа 1936 г. об основных задачах «четырехлетнего плана» рейхсканцлер Германии обосновывал форсированную подготовку экономики страны к войне неизбежностью «исторического столкновения» с Советским Союзом»{1317}. [355]

Развивая тезис «о необходимости» разбить СССР любыми методами, Гитлер заявил, что «потомки не спросят нас», какими методами или в соответствии с какими нынешними представлениями мы действовали, а лишь о том, чего мы добились{1318}.

Для нападения на СССР гитлеровцы считали необходимым иметь следующие предпосылки: во-первых, выдвинуться к его границам и создать плацдарм для вторжения вермахта; во-вторых, обеспечить свой тыл на Западе, устранив главных соперников в борьбе за гегемонию в Европе; в-третьих, усилить экономический и военный потенциал рейха, улучшить его стратегическое положение путем захвата европейских стран или превращения их в своих сателлитов. Одной из важных предпосылок в войне с СССР гитлеровцы считали подрыв его изнутри. В беседе с главой белогвардейцев-мусаватистов Эмин-беем в мае 1939 г. представитель иностранного отдела фашистской партии особенно интересовался «степенью сопротивляемости и наличием национальной воли у народов Советского Союза»{1319}. Но при всей своей авантюристичности гитлеровская клика вынуждена была считаться с огромными успехами, достигнутыми в стране победившего социализма. Поэтому на первом этапе более посильной задачей гитлеровцы считали разгром Франции и Англии.

Идея уничтожения «смертельного врага» — Франции (как предварительное условие похода на Восток) довольно подробно освещается в книге «Майн кампф». На секретном совещании 5 ноября 1937 г. Гитлер заявил командованию вермахта: «Для Германии вопрос стоит так: где можно добиться максимального выигрыша ценой наименьших потерь? Германские политики должны считаться с наличием двух заклятых врагов: Англии и Франции, для которых мощный германский колосс в самом центре Европы является бельмом на глазу. Оба эти государства выступили бы против дальнейшего усиления Германии как в Европе, так и вне ее...»{1320}

Перед решающим столкновением с западными противниками политическое и военное руководство рейха стремилось максимально использовать антисоветскую позицию правящих кругов этих империалистических держав для захвата соседних малых и больших стран. Только слепая ненависть реакционеров-мюнхенцев к коммунизму помешала им разглядеть всю опасность проводимой ими политики попустительства фашистской агрессии для европейских народов, в том числе и народов государств, которые они представляли.

В то же время налицо было явное несоответствие вынашиваемых руководством фашистской Германии политических целей и имевшихся в его распоряжении экономических и военных средств. Именно в этом выражался крайний авантюризм немецко-фашистской политики и стратегии. В какой-то мере руководящие деятели рейха и командование вермахта сознавали это несоответствие. Даже Гитлер неоднократно признавал рискованность пути, на который вступило государство. Тем не менее лидеры германского империализма всячески стремились обосновать необходимость завоевательной политики. 5 ноября 1937 г. фюрер заявил следующее: «Мы живем в век экономических империй, в котором стремление к захвату колоний порождается теми же причинами, что и завоевание земель в прошлом. Экономические мотивы Японии и Италии являются основой их стремления к экспансии. Экономические потребности Германии также ведут к этому... Единственным выходом, представляющимся нам, быть может, мечтой, является приобретение [356] обширного жизненного пространства... А всякое расширение пространства происходит только путем преодоления сопротивления, притом с риском, что доказано историей всех времен, в том числе Римской империи и Британской империи. Неизбежны также и неудачи. Ни раньше, ни сейчас не было и нет территории без хозяина, нападающий всегда наталкивается на владельца... Для разрешения германского вопроса существует только путь насилия, который никогда еще не обходился без риска»{1321}.

Авантюризм в политике и стратегии «третьего рейха» буржуазные историки, особенно западногерманские, приписывают, как правило, личности фюрера, пытаясь таким образом реабилитировать немецких монополистов и генералитет вермахта. Однако глубокий анализ экономических, политических и духовных процессов в Германии XX столетия показывает, что первопричина агрессивной авантюристической политики этого государства кроется прежде всего в крайне экспансионистских и реваншистских устремлениях монополистического капитала, юнкерства и военщины, вызвавших к жизни и приведших к власти гитлеровскую партию, ее руководителей, которые и попытались воплотить эти устремления в жизнь с крайним фанатизмом и самыми жестокими методами по отношению к другим народам.

Борьба господствующей верхушки Германии за власть привела к тому, что к руководству государством и вооруженными силами пришло наиболее авантюристическое крыло германского империализма, а относительно трезво мыслящим политикам и стратегам пришлось отойти на задний план или же «перевоспитаться».

Анализ особенностей военной доктрины и строительства вермахта дает ответ на вопрос, на что рассчитывали гитлеровцы, пытаясь осуществить свои сумасбродные планы. Эти расчеты, несмотря на ограниченные природные, экономические и людские ресурсы Германии, основывались на таких предположениях: превосходстве над противниками в тотальной{1322} подготовке страны и вооруженных сил к войне, внезапности и молниеносности проведения кампаний, последовательном разгроме противников поодиночке, максимальном использовании союзников по агрессии. В соответствии с этим концепции тотальной и «молниеносной воины» составляли основное содержание и суть немецко-фашистской военной доктрины.

Идеи тотальной войны легли в основу меморандума «Руководство войной как проблема организации». В этом официальном документе верховного командования вермахта принципы подготовки и ведения будущей войны рассматривались как «принципы тотальной войны»{1323}. Авторы документа, прежде всего Кейтель и Йодль, определили войну как «насильственное разрешение спора между двумя или несколькими государствами всеми имеющимися силами» и считали ее «законом природы, который можно ограничить, но нельзя устранить, ибо война служит делу сохранения нации и государства или обеспечивает их историческое будущее. Эта высокая моральная цель придает войне тотальный характер и служит ее нравственным оправданием. Она ставит войну выше чисто политического акта и выше военного поединка из-за экономических выгод. Использование [357] военной мощи, военная добыча и потери приобретают невиданные доныне размах и значение. В конечном итоге проигранная война угрожает государству и народу не только ущербом, но и уничтожением»{1324}.

Рассматривая войну как «борьбу за существование» государств и каждого человека в отдельности, командование вермахта пыталось обосновать идею тотальной мобилизации всех сил нации на подготовку и ведение агрессивной войны: «Поскольку в такой войне каждый человек может все обрести и все потерять, он должен отдать войне все силы. Тем самым понятие всеобщей воинской повинности расширяется и приобретает значение всеобщего участия в войне. Это означает прекращение на время войны всякой частной деятельности и подчинение всех форм проявления государственной и частной жизни одному руководящему принципу — «все для победы»{1325}.

Эти исходные положения определяли практическую деятельность не только военных, но и всех фашистских организаций и органов — государственных, партийных, общественных. Не только в военное, но и в мирное время все должно работать на войну — вот важнейший из этих принципов, основанный на стремлении нацистов вести всеобъемлющую и решительную борьбу на уничтожение целых народов и государств. В секретном меморандуме от 26 августа 1936 г. Гитлер указывал: «Масштабы и темпы военного использования наших сил должны быть максимально большими и быстрыми... Если нам не удастся в кратчайший срок превратить наши вооруженные силы в смысле боевой подготовки, количества соединений, технического оснащения и в первую очередь идейного воспитания в самую сильную армию в мире, то Германия погибнет. В данном случае действует принцип: что будет упущено за несколько месяцев в условиях мира, невозможно будет наверстать и в течение столетий. Поэтому перед этой задачей все другие требования должны отступить на задний план»{1326}.

Тотальная милитаризация страны дала свои результаты: уже к 1939 г. «третья империя» оказалась по ряду показателей несравненно более подготовленной к войне, чем другие буржуазные государства.

Принцип тотальности требовал решительного и беспощадного применения всех самых диких, варварских и бесчеловечных средств и методов ведения военных действий для сокрушения противника, не считаясь с обычаями и международными правовыми нормами и не принимая во внимание соображения гуманности. В меморандуме ОКВ указывалось: «Война ведется всеми средствами: не только оружием, но и при помощи пропаганды и экономики. Она направлена против вооруженных сил врага, против материальных источников его мощи и духовных сил народа. При нужде все средства хороши — вот ее руководящий принцип»{1327}. Гитлер подобный принцип выразил так: «Когда начинают и ведут войну, значение имеет не право, а победа... Право же на стороне сильного»{1328}.

Эти установки открывали дорогу тягчайшим, массовым преступлениям немецко-фашистской военщины против человечества. Верховное командование вермахта сознательно готовилось применить самые изуверские методы ведения войны и задолго до нее изыскивало способы сокрытия и оправдания их. В октябре 1938 г. ОКВ подготовило и разослало [358] соответствующим инстанциям руководство, в котором подробно разъяснялось, какие аргументы следует использовать для оправдания нарушений международных конвенций по вопросам военного права. Террор против гражданского населения, обстрел невоенных объектов, нарушение суверенитета нейтральных стран, Женевской конвенции об обращении с военнопленными и другие противозаконные действия рекомендовалось объяснять «военной необходимостью». В то же время предписывалось выявлять малейшие нарушения международных соглашений по вопросам ведения войны со стороны противника и всячески использовать это в своей пропаганде{1329}.

Гитлеровцы считали, что истребление населения других стран даст им преимущество в войне и приведет к «радикальному решению» проблемы «жизненного пространства» для рейха. На деле же применение преступных методов по отношению к другим народам вызывало такую реакцию протеста, силу которой гитлеровцы, по-видимому, недооценили. Античеловеческие методы войны, необузданный террор на оккупированной территории вытекали из политической и военной доктрины фашизма, и поэтому попытки западногерманской мемуарной, военно-исторической и юридической литературы оправдать преступления вермахта, его генералитета ссылками на «военную необходимость» являются совершенно несостоятельными. Так же лживы и распространяемые ими утверждения, будто исход войны мог бы оказаться иным, если бы гитлеровцы придерживались норм международного права и проводили «более гибкую» оккупационную политику. Но уже война в Эфиопии и Испании, а затем первые шаги народного сопротивления в Чехословакии показали, что никакая политика оккупантов не в состоянии сломить волю народов к национальной независимости и свободе.

Германские милитаристы, учитывая печальный опыт первой мировой войны, не питали больших иллюзий относительно способности населения своей страны, а тем более ее экономики выдержать испытания длительной войны на два фронта против мощной коалиции{1330}. Однако лишь немногие из них разделяли взгляды генерал-полковника Л. Века, считавшего необходимым до поры до времени избегать большой войны, делая ставку на постепенное достижение захватнических целей по мере роста могущества вермахта. Такая осторожная тактика не устраивала наиболее агрессивные круги германского империализма. В 1938 г. произошла перетасовка в руководстве вермахта, в результате которой «медлителям» и «всезнайкам», как «заклеймил» их Гитлер, пришлось оставить свои посты; ключевые позиции полностью оказались в руках тех, кто был готов пойти на все.

Готовность германских милитаристов идти на агрессивные акции большого масштаба возрастала по мере того, как они проникались верой в способность вермахта вести быстротечные победоносные кампании. Концепция «молниеносной войны» подавала надежду на успешное разрешение тех острых военных проблем, над которыми германские стратеги настойчиво ломали голову в межвоенный период, а именно: как выиграть войну против более сильных в военном и особенно экономическом отношении противников; как исключить вероятность одновременной борьбы на нескольких фронтах; как избежать изнурительной позиционной борьбы, поскольку к длительной войне Германия, по имеющемуся опыту, была не способна; чем возместить недостаточный экономический потенциал страны, как добиться укрепления материальной базы; как поддержать моральный дух армии и населения в ходе войны. [359]

Хотя основные идеи и положения «молниеносной войны» разрабатывались длительное время и находились в центре внимания генерального штаба и военных теоретиков, вплоть до 1936–1938 гг. в них отсутствовали важные звенья, без которых все теоретические построения носили проблематичный характер и у ряда видных немецких военных деятелей вызывали сомнения в возможности практического их применения. Развернувшаяся в середине 30-х годов в военной печати дискуссия о роли пехоты, артиллерии и танков в будущей войне в известной мере отражала эти сомнения. В 1936 г. в одном из военно-теоретических журналов высказывалось мнение: развитие вооружений в течение последнего десятилетия пока не дает оснований утверждать, что будущая война станет маневренной, а не позиционной{1331}. И только когда были выявлены и проверены на практике в Эфиопии, Испании, Китае, в агрессивных акциях против Австрии и Чехословакии новые оперативно-тактические формы применения танковых и моторизованных войск во взаимодействии с авиацией, концепция блицкрига{1332} получила полное признание и как важнейшая составная часть военной доктрины определила основные направления строительства вермахта. Окончательное утверждение идеи оперативного использования танковых масс в наступлении и превращение ее в один из важнейших элементов немецко-фашистской военной доктрины нашли свое выражение в директиве по руководству и боевому использованию танковой дивизии от 1 июня 1938 г. Если в полевых уставах германской армии, вышедших в 1933–1937 гг., использование танков не мыслилось без тактического взаимодействия с пехотой, то указанная директива исходила из необходимости широкого оперативного применения танковой дивизии в наступлении{1333}.

Идеи и принципы «молниеносной войны» были положены в основу всех стратегических планов фашистской агрессии, начиная с «Отто», «Грюн» и «Вайс».

Концепция блицкрига нашла свое выражение в установочных положениях немецко-фашистской военной доктрины, определявших как общую стратегию большой войны за осуществление важнейших политических целей германского империализма, так и оперативно-стратегические и тактические методы проведения военных кампаний, а также организацию, вооружение, боевую и морально-психологическую подготовку вооруженных сил.

Стержнем военной стратегии фашистского руководства являлось нанесение последовательных ударов по противникам с целью разгрома их одного за другим. Предполагалось самое широкое использование не только военных средств, но и различных методов из арсенала политики, дипломатии, пропаганды. Среди них наиболее излюбленными были шантаж, вероломство, обман, провокации, клевета, игра на противоречиях между государствами, а внутри них — между различными политическими партиями и народностями, лицемерные заверения в мирных намерениях и дружбе с целью усыпить бдительность страны, на которую организуется очередное нападение; целенаправленная пропаганда, экономическое и политическое давление, угрозы применения военной силы, подрывная деятельность и, наконец, убийства тех иностранных политических деятелей и дипломатов, которые пытались направить политику своего государства вразрез с интересами рейха. [360]

Глубоко заблуждаются те буржуазные военные историки и мемуаристы, которые утверждают, будто гитлеровцы недооценивали средства политики и дипломатии и только потому в конце концов оказались перед перспективой безнадежной борьбы против превосходящей военной коалиции. В действительности они довольно ловко использовали эти средства и длительное время добивались «бескровных побед», ликвидировав Версальский договор, захватив Австрию, Чехословакию, Саарскую и Мемельскую области.

Таким путем нацисты значительно улучшили экономическое и военно-стратегическое положение «третьей империи» и, осуществив свои ближайшие задачи, создали важнейшие предпосылки для перехода к следующему этапу борьбы за мировое господство.

Фашистско-милитаристские вожаки намечали наращивать силу ударов вермахта по принципу снежной лавины. Это была коварная и опасная для народов всего мира стратегия, поскольку после каждой успешно проведенной вермахтом блицкампании его ударная сила значительно возрастала, а экономические ресурсы оккупированных стран поступали в распоряжение гитлеровцев для осуществления агрессивных акция против других государств.

При подготовке и проведении молниеносных военных нападений особое внимание обращалось на использование благоприятной политической и стратегической обстановки, заблаговременное сосредоточение превосходящих сил и средств на направлении главного удара, упреждение противника в стратегическом развертывании войск и обеспечение полной внезапности.

Уже в 1937 г. политическое и военное руководство Германии считало свои вооруженные силы способными использовать любой благоприятный момент для осуществления агрессивной акции. В связи с этим в директиве о единой подготовке вермахта от 24 июня 1937 г. прямо указывалось, что вермахт должен быть готовым «начать войну внезапным нанесением сильного удара»{1334}.

Развивая данные положения, Гитлер в директиве, составившей основу плана «Грюн», указывал: «Неизбежное развитие условий внутри самой Чехословакии или другие политические события в Европе, которые, возможно, больше никогда не создадут такой ситуации, могут меня заставить выступить раньше намеченного срока. Правильный выбор и решительное использование благоприятного настоящего момента являются наиболее надежной гарантией для достижения успеха»{1335}. Гитлеровцы не только выжидали благоприятного момента для агрессии, но и всеми средствами, в том числе самыми провокационными и гнусными, стремились создать его. Известно, что верховное командование вермахта готовилось спровоцировать «инцидент», который послужил бы оправданием вторжения в Чехословакию. При этом предусматривалось, что «срок инцидента должен быть установлен, когда условия погоды будут благоприятными для действий... военно-воздушных сил...»{1336}. Известно также, что агрессию против Польши гитлеровцы начали после невероятной шумихи вокруг «зверств», якобы учиненных поляками по отношению к немецкому населению, а затем инсценировали налет на радиостанцию в Глейвице.

Вопрос о сроке развязывания войны решался руководителями рейха главным образом с точки зрения использования благоприятной стратегической ситуации. В 1937 г. Гитлер считал необходимым «разрешить проблему [361] жизненного пространства для Германии не позднее 1943–1945 гг.»{1337}, требуя скорее завершить выполнение программы перевооружения армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил. Фюрер выражал опасение, что с дальнейшей задержкой развязывания войны будет возрастать угроза потери временного военного перевеса Германии. Уже в 1939 г. Гитлер и его ближайшее окружение пришли к выводу, что достигнутое к этому времени превосходство вермахта в количестве и качестве вооружения не может длительно удерживаться. Это обстоятельство послужило дополнительным основанием для развязывания войны, несмотря на то что программа перевооружения сухопутных войск, военно-воздушных сил и в особенности военно-морского флота еще не была завершена{1338}.

Бывший министр вооружения гитлеровского правительства А. Шпеер пишет, что Гитлер, Риббентроп и другие сторонники немедленного развязывания войны руководствовались именно этими соображениями. По их мнению, Германия к середине 1939 г. добилась значительного превосходства над своими потенциальными противниками на Западе. Однако после захвата Чехословакии западные державы начали быстро вооружаться, и, чтобы поддерживать достигнутое превосходство, Германия должна была увеличить военное производство в четыре раза, что было совершенно нереально. Поэтому нацисты уповали на то, что вермахт был уже полностью оснащен новейшими типами вооружения, а «противная сторона, наоборот, имела устаревшую технику»{1339}. В любом случае германский генералитет рассчитывал на военное превосходство над своими будущими противниками, не считаясь с тем, что такое превосходство может иметь только временный характер.

В период подготовки к проведению в жизнь конкретных планов войны гитлеровское руководство первостепенное значение придавало созданию наиболее благоприятных условий для нанесения первого удара по противнику. В меморандуме ОКВ по этому вопросу говорилось следующее: «Формы развязывания войны и открытия военных действий с течением времени изменяются. Государство, его вооруженные силы и население приводятся в состояние возможно более высокой мобилизационной готовности еще до опубликования приказа о мобилизации. Фактор внезапности как предпосылка для быстрых и крупных первоначальных успехов часто будет вынуждать начинать боевые действия до окончания мобилизации и даже до завершения развертывания сухопутных войск. Объявление войны уже не во всех случаях будет предшествовать началу военных действий. В зависимости от того, насколько международные нормы ведения войны выгодны или невыгодны для воюющих сторон, последние будут считать себя в состоянии войны или мира с нейтральными странами»{1340}.

В первый удар по противнику, ставшему главным объектом агрессии, гитлеровцы стремились вложить всю наступательную мощь вермахта, не оставляя сколько-нибудь значительных резервов и сводя до минимума силы прикрытия на других стратегических направлениях. В директиве Гитлера к плану «Грюн» указывалось: «а) все силы должны быть брошены против Чехословакии; б) на западе должны находиться только небольшие силы, необходимые для тылового прикрытия; остальные границы на востоке с Польшей и Литвой только охраняются, юг держать под наблюдением»{1341}. [362]

Вместе с тем гитлеровцы хотели достигнуть максимальной внезапности как по времени, так и по мощи первого удара. «Для вооруженной борьбы, — рекомендовала упомянутая директива, — важно умело использовать момент внезапности как самый важный фактор победы, который может быть достигнут в результате соответствующих подготовительных мероприятий еще в мирное время...»{1342} К таким мерам руководство вермахта относило прежде всего тщательную маскировку всей подготовки к агрессии, дезинформацию. Была разработана целая система мероприятий с целью ввести противника в заблуждение относительно действительных намерений немецко-фашистского командования. Особое внимание уделялось проведению скрытой мобилизации частей и соединений вермахта в мирное время. В плане «Вайс», например, указывалось: «Все приказы по проведению мобилизации должны основываться на законодательстве мирного времени... не следует рассчитывать на публичное объявление мобилизации...»{1343}

Принципы подготовки и проведения операций и кампаний в основном сводились к следующему: массирование сухопутных сил (большую часть которых составляли танковые и моторизованные соединения), а также авиации на направлении главного удара с целью быстрого прорыва оборонительных линий противника и стремительного продвижения в глубь его территории, нарушение связи и взаимодействия, захват коммуникаций и других стратегических пунктов, охват, окружение и уничтожение крупных группировок.

В конечном счете имелось в виду достигнуть полного разгрома вооруженных сил противника в самом начале войны. Все другие стратегические, политические и экономические задачи решались сообразно с ходом таких действий. Там, где гитлеровцам такой вариант удавался, военные кампании действительно носили быстротечный характер и заканчивались в две — шесть недель. Такие успехи захватчиков стали возможными в силу глубокого внутреннего разложения в правящих кругах капиталистических стран — жертв агрессии.

Концепция блицкрига отнюдь не представляла собой универсального средства решения всех проблем победоносного ведения войны, как это считали гитлеровцы. Она, как и вся военная доктрина фашистской Германии, была внутренне противоречива и порочна во многих своих аспектах. Авантюристический характер политических целей фашизма, их несоответствие имевшимся силам, закономерностям исторического развития, коренным интересам народов неизбежно сказывались на содержании военной стратегии, на способах и методах вооруженной борьбы. Хищнические аппетиты германского империализма, выражавшиеся в откровенно захватнической, агрессивной политике, неизбежно толкали немецко-фа-шистских военных теоретиков и генералитет на самые крайние методы и средства подготовки и боевого использования вермахта.

Военная доктрина гитлеровской Германии имела некоторые сильные стороны. Но она была в своей основе авантюристичной. Ей были присущи органические пороки фашистской военной теории и военного планирования «третьего рейха», такие, как узость взглядов, недальновидность в решении многих коренных вопросов стратегии, неспособность предвидеть последствия предпринимаемых акций и другие.

Расчет на использование благоприятной ситуации, ставка на временные факторы (опережение противника в подготовке к войне, внезапность нападения, захват инициативы и т. д.), склонность к неоправданно [363] рискованным действиям, непрерывное балансирование на грани успеха и поражения, обстановка подозрительности, интриг, недоверия, царившая среди гитлеровской клики, опасение оппозиции со стороны определенной части высшего офицерства, постоянная боязнь утечки информации — все это вынуждало Гитлера и его окружение, как правило, до поры до времени держать в тайне военные планы, поручать генштабу разработку лишь ближайших акций. И хотя эти обстоятельства не имели решающего значения для исхода войны в целом, они, безусловно, усиливали авантюризм немецко-фашистской стратегии. Возомнив себя хозяевами положения, гитлеровцы в действительности оказывались неспособными противостоять ходу событий.

Достигнутые фашистами в первое время «эффектные» победы не решали вопроса об исходе войны в целом. Немецкие фашисты все более запутывались в своей азартной игре судьбами народов, пока, наконец, их не настигло неизбежное возмездие.

Ограниченность взглядов нацистов выражалась также в известной переоценке чисто военных и военно-технических факторов и недооценке социально-экономических и морально-политических. И хотя формально военные теоретики и командование вермахта, учитывая опыт первой мировой войны, говорили о большом значении данных факторов, но они понимали их чрезмерно узко, односторонне и поэтому допускали серьезные просчеты в оценке стратегической обстановки и складывавшегося соотношения сил на мировой арене, роли и значения социалистического государства, подъема национально-освободительного движения народов многих стран.

Немецко-фашистская военная доктрина абсолютизировала принципы «молниеносной войны». Конечно, ряд этих принципов не противоречил требованиям ведения современной войны, но одностороннее их применение в борьбе с сильным противником могло повернуться против агрессора.

Командование вермахта использовало положения своей доктрины для разработки способов боевого применения новой военной техники и вооружения, особенно танковых, моторизованных войск и авиации. Упор на использование новейших средств вооруженной борьбы и разработку форм и методов их боевого применения для достижения быстрого и решительного результата на главных направлениях давал военной доктрине гитлеровской Германии известные преимущества в отношении вооруженных сил других капиталистических стран. Это превосходство выражалось, в частности, в способности быстро ориентироваться в выборе наиболее активных форм вооруженной борьбы, во временном поддержании наступательного духа, решительности, стремительности и маневренности в действиях войск, умении эффективно использовать подвижность и ударную мощь современных средств борьбы.

В то же время, сосредоточивая внимание на наступательных формах борьбы, военная доктрина в известной мере недооценивала оборону, а иногда и пренебрегала ею; подчеркивая роль инициативы и смелости в принятии решения и готовности идти на риск, она, однако, стимулировала авантюризм; самоуверенность, высокомерие перерастали в бахвальство и неспособность к трезвой оценке сложившейся ситуации; детально разработанные способы вооруженной борьбы нередко превращались в шаблон; преувеличение роли оперативного использования танков приводило к недооценке организации тесного взаимодействия с пехотой.

Командование вермахта считало, что на первых этапах войны, когда вооруженная борьба будет вестись против континентальных государств Европы, главная роль принадлежит сухопутным войскам. «Успехи или [364] неудачи германской армии, — говорилось в меморандуме ОКБ, — будут оказывать, как правило,. решающее влияние на выигрыш или проигрыш войны»{1344}.

Однако в этом же документе подчеркивалось, что при определенных условиях, в особенности в связи с изменениями, которые произойдут в ходе войны, роль различных видов вооруженных сил может изменяться и «решающее значение приобретут операции в воздухе или на море»{1345}.

На совещании командования вермахта 23 мая 1939 г. Гитлер уточнил эти положения: как только сухопутные силы при поддержке авиации и флота оккупируют Голландию, Бельгию и Францию, германские ВВС и ВМФ получат важнейшие базы, необходимые для борьбы против Англии, и «тогда потоки промышленного производства направятся не в бездонную бочку сражений сухопутных войск, а на нужды люфтваффе{1346}и военно-морского флота»{1347}.

В ходе второй мировой войны гитлеровцам не удалось осуществить это намерение.

Во взглядах на боевое использование военно-воздушных сил среди военных теоретиков гитлеровской Германии существовало два мнения: командование сухопутных сил и военно-морского флота рассматривало ВВС как средство поддержки в операциях; руководство люфтваффе во главе с Герингом подчеркивало их самостоятельное назначение.

Основным документом, в котором излагались взгляды командования люфтваффе на роль, задачи и способы боевого использования военно-воздушных сил, являлось «Руководство по ведению воздушной войны «{1348}. Составленный штабом ВВС в 1936 г. этот своеобразный оперативно-стратегический и тактический устав служил руководством по строительству и боевой подготовке люфтваффе в довоенный период; переизданный без каких-либо изменений в 1940 г., он сохранил свою силу и в годы воины.

В этом документе ВВС рассматривались как вид вооруженных сил, способный самостоятельно решать оперативно-стратегические задачи и оказывать непосредственную поддержку сухопутной армии и военно-морскому флоту. Главное внимание в нем уделялось вопросам самостоятельных действий авиации, но вместе с тем отмечалось, что важнейшие для нее цели и задачи «должны устанавливаться на основе тщательного учета всех военных, политических и экономических факторов»{1349}. Известно, что до такого учета немецко-фашистская военная доктрина подняться не смогла.

Люфтваффе, говорилось в руководстве, являются наиболее мобильным и быстродействующим инструментом современной войны, способным в решающей степени содействовать осуществлению планов сокрушительных операций и кампаний. Их «внезапное использование в самом начале войны может оказать решающее влияние на ход войны. Путем выбора соответствующего способа и момента развязывания войны необходимо... вынудить противника с самого начала вести боевые действия в невыгодных условиях... ВВС... дают командованию возможность молниеносно и неожиданно для врага создать ударную группу, а также перенести направление главного удара»{1350}. [365]

Важнейшей предпосылкой для решения всех стоящих перед военно-воздушными силами задач считалось уничтожение или подавление авиации противника, завоевание господства в воздухе. Борьбу с авиацией неприятеля предполагалось вести прежде всего нанесением внезапных ударов по аэродромам. Использование истребителей для ведения воздушных боев признавалось менее эффективным способом борьбы за завоевание господства в воздухе{1351}.

Взгляды сухопутного командования на роль авиации в войне излагались в полевом уставе сухопутной армии. В нем ВВС рассматривались как средство завоевания господства в воздухе на решающих направлениях, чтобы создать необходимые условия для поддержки стремительного наступления полевых армий{1352}. Взаимодействуя с сухопутными войсками, авиация должна выполнять роль дальнобойной артиллерии, расчищать путь ударным группировкам, наносить удары по коммуникациям и резервам противника, сеять панику в его тылу и войсках, при необходимости обеспечивать снабжение с воздуха прорвавшихся в глубь территории противника бронетанковых войск.

На люфтваффе также возлагались задачи, связанные с подрывом экономики врага. В блицкампаниях против соседних малых стран авиации подобных задач не ставилось, поскольку гитлеровское руководство было заинтересовано в сохранении их экономического потенциала для дальнейшего использования в интересах рейха. В войне с Англией и в случае неудачи блицкрига против крупных континентальных государств авиацию предполагалось использовать прежде всего для нанесения массированных ударов по стратегически важным промышленным объектам противника с целью их уничтожения{1353}.

Проблемы строительства военно-морского флота, его наиболее эффективного использования в борьбе против крупных морских держав, прежде всего Великобритании, были решены военной доктриной рейха далеко не полностью.

В феврале 1937 г. адмирал Редер выступил перед руководителями рейха с изложением военно-морской концепции. Исходя из уроков первой мировой войны, которая, по его мнению, была проиграна из-за преимущественно континентальной стратегии кайзеровского генерального штаба а недооценки флота, главнокомандующий ВМФ настаивал на приоритете военно-морского строительства и переносе центра тяжести стратегии на ведение войны на море{1354}. Эти взгляды не нашли полной поддержки у руководства рейха, которое стремилось сначала осуществить свои политико-стратегические планы на континенте Европы и поэтому главное внимание уделяло форсированному перевооружению сухопутной армии и ВВС. Экономических и финансовых ресурсов для столь же быстрого строительства военно-морского флота не хватало.

Гитлеровцы, стремясь замаскировать направленность германских ВМС против Англии, в качестве главных противников на море называли Советский Союз и Францию. Однако уже в мае 1938 г. Гитлер объявил главнокомандующему ВМС, что Великобритания является потенциальным противником{1355}, [366] и потребовал соответствующей ориентации в подготовке флота к войне. Главное командование военно-морских сил создало комитет планирования с целью исследования новых проблем и задач, вставших перед флотом. Комитет пришел к выводу, что главная стратегическая задача ВМФ — нарушение морских и океанских коммуникаций островной державы путем уничтожения ее торгового флота. Для решения этой задачи главнокомандующий ВМС предложил фюреру развернуть ускоренное строительство мощного, хорошо сбалансированного флота, который должен был действовать против транспортных судов и сил их охранения на британских коммуникациях в Атлантике. Не отрицая важной роли подводных лодок, командование ВМС первостепенное значение придавало действию боевых групп надводного флота в составе линкоров, броненосцев, «карманных линкоров», вспомогательных крейсеров, миноносцев, которые, как правило, имели преимущество в скорости над кораблями подобных классов английского военно-морского флота. В соответствии с этой концепцией и была разработана новая программа строительства флота.

Иной концепции придерживались командующий германскими подводными силами Дениц и его сторонники, которая была изложена в 1937 г. в плане «сокрушительного удара» по Англии при помощи подводных лодок{1356}. Они считали, что главным оружием в борьбе против британского торгового судоходства являются подводные лодки, и поэтому основные усилия в военно-морском строительстве должны быть сосредоточены на строительстве мощного подводного флота. Зимой 1938/39 г. в ходе штабных игр командованием подводных сил было установлено, что для успешной борьбы на коммуникациях в Атлантическом океане «необходимо иметь по меньшей мере 300 подводных лодок», а имеющиеся в строю 22 немецкие подводные лодки способны наносить противнику «только булавочные уколы»{1357}. Эти выводы были доложены главному командованию ВМС, но и они существенно не изменили принятых установок по коренным вопросам военно-морской стратегии и строительства флота. Лишь с началом войны военно-морская программа была пересмотрена.

Немецкая военная доктрина, учитывая ограниченные возможности Германии в войне против могущественных континентальных и морских держав, считала необходимым создание мощной военной коалиции. Однако многие существенные проблемы ведения коалиционной войны так и не были решены. Одной из главных причин этого было отношение фашистской Германии к своим союзникам как к неравноправным.

Военная доктрина Италии определялась агрессивной сущностью политики фашизма, уровнем экономического развития страны, спецификой ее географического и стратегического положения. Относительная экономическая и военная слабость страны побуждала итальянских фашистов, жаждавших обширных территориальных завоеваний, продолжать традиционную политику лавирования между более сильными империалистическими государствами. Это и определило непоследовательность курса итальянского фашизма и его дуче Муссолини.

Известный итальянский историк Ф. Вентури констатирует, что у Муссолини не было достаточно определенной, четкой внешнеполитической идеи, а для глубокого анализа общей обстановки ему явно не хватало способностей. Вот почему в решительные моменты он чаще полагался [367] на интуицию. Она подсказывала дуче, что Европа переживает кризис, поэтому тот, кто не боится риска, может больше получить. Главное — не упустить момент, хватать все, что можно, дабы расширить территорию метрополии и колоний{1358}.

Цели Италии в войне, которая считалась неизбежной, были сформулированы Муссолини в выступлении на заседании большого фашистского совета в феврале 1939 г. По сути, эта речь явилась развернутой программой действий итальянского империализма в надвигавшейся мировой войне. Независимость каждой страны, философствовал дуче, определяется доступом к морям. Италия — пленница Средиземного моря, поэтому, чем могущественнее она будет, тем невыносимее станет ее положение. Выходы к океанам преграждает ей «железная решетка»: Корсика, Тунис, Мальта, Кипр, Суэц и Гибралтар. Вот почему первоочередная внешнеполитическая задача Италии, которая не имеет территориальных претензий к Европе, за исключением Албании, — прорвать указанную преграду. После этого Италии, уверял Муссолини, останется одно — продвижение к океанам: к Индийскому — через Судан, Ливию, а к Атлантическому — через французскую Северную Африку. Как при выполнении ближайшей задачи, так и в дальнейшем ей предстоит иметь дело с Великобританией и Францией. Именно поэтому, утверждал дуче, союз с Германией, которая прикроет свою союзницу с тыла, «является основополагающей исторической необходимостью»{1359}.

У руководителей итальянского фашизма не было недостатка в претензиях на разработку собственной «новой и оригинальной» военной доктрины. Однако в предвоенный период по этой проблеме не появилось сколько-нибудь значительных трудов. Военные теоретики и военные деятели, окружавшие дуче, в угоду ему перепевали известные истины о характере будущей войны, когда-то высказанные ими другими «признанными» авторитетами итальянского фашизма или зарубежными военными теоретиками.

В Италии в 30-е годы дважды издавалась книга «Клаузевиц и современная война». Автор ее полковник Э. Каневари доказывал жизненность разработанных немецким военным теоретиком еще в XIX веке принципов ведения войны, по поводу которых споры продолжались чуть ли не целое столетие. Этот труд явился для итальянских фашистов одним из источников при разработке военной доктрины.

Военно-теоретические взгляды и стратегические концепции фашистского руководства Италии на характер будущей войны были сформулированы еще в 1935 г. в инструкции «О вождении крупных соединений»{1360}. Этот документ был официально прокомментирован заместителем военного министра генералом Байстрокки, выступившим с пространной речью в сенате в марте 1935 г. Позднее основные идеи этой инструкции были развиты в книге В. Праски «Война на сокрушение»{1361}, которую Муссолини назвал «подлинно фашистской» по своему духу и содержанию, и труде Т. Силлани «Вооруженные силы фашистской Италии»{1362} с предисловием начальника генерального штаба вооруженных сил маршала П. Бадольо.

В военной доктрине фашистской Италии, как и Германии, подчеркивался тотальный, «интегральный» характер будущей войны. Поэтому для достижения победы предполагалось мобилизовать все промышленные, [368] сельскохозяйственные, материальные и людские ресурсы. Уже в мирное время считалось необходимым осуществить все возможное для перевода экономики на военные рельсы. Вместе с тем признавалось, что для Италии, которая не имела собственного сырья и, кроме того, могла быть легко подвергнута морской блокаде, затяжная война может оказаться гибельной. Поэтому итальянская военная доктрина предусматривала решительный, наступательный и маневренный характер вооруженной борьбы с целью быстрого сокрушения противника. В итальянских уставах оборона рассматривалась как временный вид боевых действий, в ходе которых должны подготавливаться условия для быстрого перехода в наступление.

Итало-фашистская военная доктрина декларативно признавала, что победа в войне должна достигаться объединенными усилиями всех видов вооруженных сил и родов войск. Поскольку воплотить в жизнь захватнические планы итальянского фашизма могли лишь сухопутные войска, им отводилась роль основного вида вооруженных сил. Считалось, что применение бронетанковых войск в военных действиях против Франции и на Балканах из-за горного характера местности будет носить ограниченный характер, а в пустынях Северной Африки и Ближнего Востока вообще исключалось.

Роль военно-воздушных сил военной доктриной преувеличивалась. Упор делался на внезапное применение мощной бомбардировочной авиации, объединенной в крупные самостоятельные соединения. Появился даже термин — «воздушная война», под которым подразумевалась самостоятельная борьба воздушных сил, преследующих свои особые цели, но связанных с действиями и функциями прочих видов вооруженных сил{1363}. Предполагалось, что авиация должна наносить удары по наиболее важным и уязвимым объектам противника, как военным, так и гражданским. Действиям авиации по обеспечению наступления сухопутных войск на поле боя отводилась второстепенная роль.

На формирование концепции использования военно-воздушных сил известное влияние оказала теория «самостоятельной воздушной войны» итальянского генерала Д. Дуэ, изложенная в книге «Господство в воздухе»{1364}. Дуэ считал, что авиация призвана совершить революцию в способах ведения войны и стать решающим фактором победы. По его мнению, победа может быть достигнута посредством установления господства в воздухе, в результате чего противник лишается всех самолетов, авиабаз и авиапромышленности. Рассматривая армию и флот как вспомогательные виды вооруженных сил, необходимые для оборонительных действий в начальном периоде войны, он полагал нецелесообразным использовать авиацию в совместных с ними действиях.

Важное место в -предстоящей войне итальянские фашисты отводили военно-морскому флоту, который предназначался для борьбы с морским флотом противника и обеспечения коммуникаций на Средиземном море. Наиболее эффективными считались совместные действия надводных сил, подводных лодок и авиации. Вице-адмирал О. Джамберардино в своей книге «Искусство ведения войны на море» рекомендовал наступательные действия как главный вид боевой деятельности флота, для чего предлагал правительству использовать международные противоречия с целью улучшения стратегических позиций итальянского флота за счет захвата чужих территорий. По мнению Джамберардино, для обеспечения господства на море необходимо иметь в строю большое число линейных кораблей. Он также считал, что итальянский флот должен противопоставить [369] броне английского флота большую скорость и высокую маневренность, позволяющие уйти от преследования превосходящих сил противника{1365}.

В целом итальянская военная доктрина, во многом копировавшая немецкую концепцию «молниеносной войны», не соответствовала экономическим возможностям страны. Итальянская промышленность почти полностью зависела от ввоза сырья. В стране добывалось только 8 из 34 основных видов стратегического сырья. «Экспансионистские тенденции и хищнические устремления самых реакционных и самых алчных кругов итальянского общества, — указывал выдающийся деятель компартии Италии П. Тольятти, — всегда наталкивались на непримиримое противоречие между этой непомерной жаждой наживы со стороны касты, привыкшей жить за счет безудержной эксплуатации масс, и той крайней бедностью материальной базы для подобной завоевательной политики, какая отличает Италию...»{1366}.

Итальянское верховное командование пыталось найти выход из этого положения путем ориентации на победоносное ведение войны Германией. По его расчетам, Италия в начале войны должна занять выжидательную позицию, сосредоточивая силы в районах будущих боевых действий, а затем, после поражения англичан и французов в Европе, ее армия без особых трудностей захватит французские Ниццу, Савойю, Корсику; Балканский полуостров; английскую военно-морскую базу в Средиземном море — Мальту; Египет и Суэцкий канал; Британское Сомали; Англо-Египетский Судан; Уганду и Кению{1367}.

Таким образом, итальянская военная доктрина носила ярко выраженный агрессивный характер и по своему существу была авантюристичной. Определяемые ею цели, характер и размах войны не обеспечивались экономическими возможностями страны. Расчеты на использование в своих интересах успехов Германии и ее помощь были нереальными, так как последняя сама была заинтересована в захвате тех районов, на которые претендовала Италия.

Военная доктрина Японии служила главной политической цели японского империализма — завоеванию господства в Азии, бассейне Тихого океана и районах стран Южных морей. Японской и мировой общественности эта цель преподносилась завуалированной идеями паназиатизма и фразами о необходимости установления «нового порядка» в этих районах, означавшего японское колониальное господство.

Курс Японии на завоевание господства в Азии и бассейне Тихого океана был определен на конфиденциальных заседаниях правительства 7 и 11 августа 1936 г. В принятом кабинетом министров совершенно секретном документе «Курс внешней политики Японии» цель национальной политики определялась как «обеспечение с помощью координированных действий дипломатии и военных кругов своих позиций на восточноазиат-ском континенте и расширение продвижения на юг»{1368}. Причем под «действиями военных кругов» понималась, как заявил военный министр С. Араки в июне 1938 г., защита идеи так называемого «императорского пути», то есть пути завоевания соседних стран.

Стремление высшего военно-политического руководства к господству над огромной территорией земного шара, ведущее к столкновению с великими [370] державами, обусловливало особую агрессивность японской военной доктрины и свидетельствовало о ее авантюризме.

Правительство и командование вооруженных сил Японии длительное время считали необходимым главный удар направить против Советского Союза и вследствие этого предусматривали создание на Дальнем Востоке сильной армии, превосходящей советские войска. Военная мощь Японии, говорилось в документе кабинета от 11 августа 1936 г., должна быть такой, чтобы «противостоять любым вооруженным силам, которые Россия сможет выставить и использовать на Дальнем Востоке», и «нанести решающий удар русским в самом начале войны»{1369}.

Антикоммунистическая, антисоветская направленность военной доктрины была следствием классовой ненависти империалистических кругов Японии к социалистическому государству, коммунистическому движению, в которых они видели главное препятствие в осуществлении своих агрессивных замыслов.

Военная доктрина Японии предусматривала также использование благоприятных условий для нанесения ударов по вооруженным силам США, Великобритании, Франции и Голландии с целью захвата колониальных владений этих стран в Азии и на Тихом океане. Таким благоприятным условием она считала назревавший конфликт крупнейших колониальных стран с Германией и Италией. Высшее военно-политическое руководство Японии считало необходимым использовать самые разнообразные формы давления на колониальные державы: запугивание «красной опасностью», шантаж, дипломатический нажим, пропаганду паназиатских идей среди колониальных народов Азии, заговоры, убийства, подкуп. Оно намеревалось распространять свое влияние «шаг за шагом», до поры до времени не доводя дело до крупного конфликта{1370}. Придавалось серьезное значение разработке операций по захвату ключевых позиций США и Великобритании — Филиппин, Сингапура и Гонконга — и уничтожению американского тихоокеанского флота{1371}. Завоевание господства на море рассматривалось как решающее условие захвата обширных территорий.

Особенно серьезное внимание обращалось на подготовку к войне с Соединенными Штатами, отношения с которыми все более обострялись. Это обусловило значительное увеличение военно-морских сил Японии. В решении правительства от 11 августа 1936 г. указывалось: «Военно-морские вооружения должны быть усилены до такой степени, чтобы в западной части Тихого океана было обеспечено превосходство над флотом Соединенных Штатов»{1372}.

Агрессивность японского империализма и военщины породила реакционную теорию «кодо сорёкусэн» ( «всеобщая война согласно императорскому пути»), которая являлась, по существу, японской разновидностью гитлеровской теории тотальной войны. В теоретических выкладках высшего военно-политического руководства Японии, изложенных в исследовании генерального штаба армии, указывалось, что «всеобщая война» — это не только действия вооруженных сил, но и подчинение интересам войны деятельности внутриполитических и внешнеполитических органов, экономики, науки и пропаганды{1373}. Реакционность теории «всеобщей войны» состояла в том, что она предусматривала агрессивные военные действия в нарушение норм международного права и применение преступных методов ведения войны (в том числе бомбардировку городов, массовое [371] уничтожение мирного населения, использование химического и бактериологического оружия).

Высшее командование считало, что предстоящая война будет мировой, коалиционной, в ней будут использованы многомиллионные армии, новейшая техника и вооружение. В связи с механизацией войск и развитием авиации территории всех воюющих стран станут полем боя{1374}. Достижение победы потребует не только напряжения всех сил страны во время войны, но и тщательной и всесторонней подготовки в мирное время{1375}.

В доктрине было определено, что «политическое и стратегическое руководство в войне имеет исключительно большое значение. Без правильного и полного использования этого руководства нельзя добиться победы»{1376}.

Японская военная доктрина предусматривала контроль со стороны военного руководства над экономикой, внешней и внутренней политикой, идеологией и общественной жизнью, для того чтобы мобилизовать на войну все ресурсы государства. Это положение особенно активно отстаивала тосэйха ( «группа контроля»), возглавляемая генералом Тодзио и поддерживаемая дзайбацу{1377}. Поддержка монополий позволила «группе контроля» последовательно осуществлять свои замыслы: в 1937 г. правительство приняло ряд планов развития военной промышленности, рассчитанных на пятилетку, а закон «О всеобщей мобилизации нации» (1938 г.) предоставил военщине важнейшие рычаги управления государством и оккупированными районами. В соответствии с доктриной военный потенциал страны должен был увеличиваться за счет ресурсов захваченных территорий на континенте и островах Тихого океана.

Военная доктрина Японии исходила из необходимости строить армию из двух видов вооруженных сил: сухопутных войск и военно-морского флота (авиация входила в состав армии и военно-морского флота в качестве рода войск).

Свои наиболее боеспособные сухопутные войска японская военщина концентрировала у границ СССР: в Маньчжурии, Корее, на Южном Сахалине и Курильских островах.

Учитывая превосходство американских и английских военно-морских сил, военная доктрина предусматривала поочередный разгром вражеских флотов путем внезапных ударов авианосной и базовой авиации по основным группировкам противостоящей стороны с последующим вводом в сражение объединенного флота, особенно его линейных сил.

Роль подводного флота и действий его по нарушению коммуникаций противника японским военно-политическим руководством недооценивалась. Значительное место отводилось авиации армии и флота. Нанесение авиацией первых мощных ударов по военным объектам противника считалось предпосылкой для завоевания господства в воздухе, необходимого для успешных боевых действий на суше и на море. «Исход операции решает авиация. Судьбу операции определяет тот, кто обладает наивысшей способностью маневрирования, зависящего от развития авиации, мотомехчастей, путей сообщения». Доктрина определяла, что «без господства в воздухе не может быть господства на море».

Вместе с тем между командованием армии и флота велась борьба за приоритет своего вида вооруженных сил, предопределявшаяся их ориентацией на две конкурировавшие между собой монополистические группировки: армия [372] была тесно связана с концернами Мицуи, Ясуда, Мангё, флот — с концернами Мицубиси и Сумитомо. Разногласия стратегического характера обусловливались интересами монополий, особенностями театров военных действий и самих видов вооруженных сил: командование сухопутных войск выступало за приоритет подготовки войны на материке, военно-морское руководство — за приоритет подготовки войны в акватории Южных морей и Тихого океана. Несмотря на борьбу между армейской и флотской группировками, главное командование добивалось тесного взаимодействия между видами вооруженных сил, особенно при отработке организации и проведения морских десантных операций.

В октябре 1938 г. командование армии, основываясь на опыте войны в Китае и боев у озера Хасан, приняло полевой устав японской армии, который рекомендовал главное внимание уделять организации взаимодействия между всеми родами сухопутных войск. Основным видом военных действий японской армии считалось наступление, проводившееся с решительными целями: «окружить и уничтожить противника на поле боя»{1378}. Обороне должного значения не придавалось{1379}.

Командование военно-морских сил видело ключ к победе над флотом США и Великобритании в создании и использовании линкоров с орудиями сверхкрупных калибров, а также большого числа авианосцев для действий на удалении от метрополии и нанесения мощных ударов по неприятельскому флоту и его военным базам{1380}.

Характеризуя военные доктрины наиболее реакционных агрессивных империалистических государств, следует подчеркнуть их взаимосвязь, наличие общих черт. Господствующие классы Германии, Италии и Японии открыто выступали за передел мира в свою пользу. Именно они стояли в авангарде сил империализма, развязавших вторую мировую войну.

Хотя антисоветская направленность была характерной для военных доктрин всех крупных империалистических держав, однако степень и формы ее выражения были различны. Военные доктрины государств фашистского блока, особенно Германии и Японии, прямо и непосредственно нацеливали свои вооруженные силы на войну против Советского Союза. Вместе с тем это не исключало других направлений агрессии, которые на определенных этапах войны могли стать главными.

Решительность политических и стратегических целей, которые фашистские государства ставили в предстоящей войне, обусловливали средства, способы, формы и методы ее подготовки и ведения. Военные доктрины Германии, Италии и Японии предполагали максимальное напряжение сил и ресурсов нации, использование самых коварных и истребительных форм и методов вооруженной борьбы, не считаясь с международным правом и обычаями. Особое внимание уделялось нанесению сокрушительных ударов по противнику в начале войны, в начале военных кампаний и операций. В связи с этим ставка делалась на опережение противника в развертывании вооруженных сил и внезапность нападения. В разработке новых способов борьбы, отвечавших уровню военной техники и вооружения того времени, фашистская Германия и отчасти [373] Япония выдвинулись несколько вперед по отношению к другим капиталистическим странам. Более отсталой была военная доктрина фашистской Италии.

Вооруженные силы Германии строились в соответствии с ее агрессивной политикой и военной доктриной. Стремление фашистского руководства в максимально короткий срок создать мощные ударные силы определило необычайно быстрые, лихорадочные темпы строительства сухопутной армии, военно-воздушных сил и военно-морского флота.

После 1935 г., когда гитлеровцы официально отбросили все ограничения, наложенные военными статьями Версальского договора, и ввели всеобщую воинскую повинность, многократно возросли численность вермахта, его вооружение и оснащение новейшей техникой. С захватом Австрии и Судетской области темпы вооружения стали расти. На совещании 14 октября 1938 г. Геринг объявил: «Гитлер поручил мне создать гигантскую программу вооружения, перед которой померкнут все предыдущие достижения. Я получил от фюрера задание беспредельно увеличивать вооружение. Я приказал с наибольшей скоростью произвести строительство военно-воздушных сил и увеличить их в пять раз против существующих»{1381}. Такой размах военного строительства позволил фашистской Германии значительно опередить другие капиталистические страны в подготовке к войне.

В соответствии с основными положениями военной доктрины вермахт создавался как орудие молниеносной и тотальной войны. При этом максимальное развитие должны были получить высокомобильные войска, обладающие большой ударной силой. Поскольку на первых этапах борьбы за мировое господство гитлеровцы стремились в быстротечных кампаниях сокрушить все крупные державы Европейского континента, особое внимание уделялось строительству сухопутной армии и военно-воздушных сил.

Сухопутная армия по традиции считалась главным видом вооруженных сил Германии, несмотря на выделение военно-воздушных сил в самостоятельный вид, получивший особенно быстрое развитие. На сухопутные войска, действующие при поддержке авиации, возлагались основные задачи в разгроме вооруженных сил противника и закреплении захваченной территории.

О размахе и темпах строительства сухопутной армии Германии свидетельствуют данные таблицы 13.

Большую часть сухопутных войск составляла пехота. В кадровой армии первой половины 1939 г. из 51 дивизии было 35 пехотных, 3 горнострелковые, 4 моторизованные, 5 танковых и 4 легкие. Кроме того, имелись 2 отдельные танковые и 1 кавалерийская бригады{1382}.

В пехотную дивизию входили 3 пехотных полка, артиллерийский полк, имевший на вооружении 36 полевых гаубиц калибром 105 мм и 12 гаубиц калибром 150 мм, истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион (36 противотанковых пушек и 12 зенитных пулеметов), саперный батальон, батальон связи, полевой запасный батальон, тыловые службы. Горнострелковая дивизия состояла из 2–3 горнострелковых полков, артиллерийского полка, имевшего на вооружении 16 горных [374] орудий калибром 75 или 105 мм и 8 тяжелых гаубиц калибром 150 мм, истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона (24 противотанковые пушки), саперного батальона, батальона связи, горнострелкового запасного батальона, тыловых служб{1384}.

Несмотря на то что моторизованные, легкие и танковые дивизии (бригады) составляли 26 процентов общего количества дивизий вермахта{1385}, именно на них возлагались главные задачи в ведении маневренной быстротечной наступательной войны. Они имели приоритет в комплектовании и вооружении. Личный состав этих войск подбирался из технически подготовленных призывников, преданных фашизму. Это были прежде всего квалифицированные механики, шоферы, слесари, монтеры. Главным резервом пополнения кадров мотомеханизированных и танковых соединений служили моторизованные организации гитлерюгенда и национал-социалистский автомобильный корпус.

Моторизации армии гитлеровцы уделяли особое внимание. Так, в пехотных дивизиях были моторизованы тяжелая артиллерия, подразделения противотанковых орудий, пулеметные батальоны, саперные подразделения и подразделения связи. В целом к началу войны сухопутная армия Германии была моторизована на 40 процентов{1386}.

Мотопехотная дивизия отличалась от обычной пехотной дивизии полной моторизацией всех частей и подразделений, а также наличием разведывательного батальона, состоявшего из эскадрона бронемашин и мотоциклетного стрелкового эскадрона. Полевого запасного батальона в ней не было. [375]

Танковая дивизия имела танковую бригаду (324 танка), моторизованную бригаду, артиллерийский полк, мотоциклетно-пехотный батальон, моторизованные разведывательный батальон, истребительно-противотанковым дивизион, саперный батальон, батальон связи, а также тыловые службы{1387}.

Танковые дивизии накануне войны были вооружены в значительной степени легкими танками T-I и Т-II, которые еще в ходе итало-германской интервенции в Испании легко поражались огнем противотанковой артиллерии. На вооружении танка T-I имелись лишь пулеметы, Т-II — легкая (20-мм) пушка и пулемет. В 1936–1937 гг. вермахт начал получать более мощные танки T-III и T-IV, а в 1938–1939 гг. началось их серийное производство{1388}. Тем не менее накануне войны с Польшей бронетанковые войска были оснащены главным образом легкими танками. По состоянию на 1 сентября 1939 г. в вермахте насчитывалось 3195 танков, из них 1445 типа T-I, 1223 — Т-II, 98 — T-III, 211 — T-IV, 3 огнеметных и 215 командирских{1389}.

Организационно танки не распылялись по пехотным соединениям, большая их часть была сосредоточена в основном в танковых дивизиях, для руководства которыми имелся особый штаб, подчиненный командующему бронетанковыми войсками. На время войны предусматривалось создание танковых корпусов, предназначенных для наступления на главных направлениях.

Пехотные дивизии были оснащены вполне современным для того времени оружием, в частности пулеметом MG-34, имевшим небольшой вес и высокую скорострельность. К началу войны войска получили 50-мм и 81-мм минометы. Универсальным вооружением дивизионной артиллерии являлись 75-мм пушки, 105-мм и 150-мм гаубицы.

Слабым звеном была противотанковая артиллерия. Для борьбы с танками предназначались 37-мм противотанковые пушки, которые, однако, не могли справиться с тяжелыми и хорошо бронированными средними танками. В то же время в сухопутных войсках вермахта было мало полевых пушек: 90 процентов полевой артиллерии составляли гаубицы{1390}, малопригодные для борьбы с танками. 105-мм пушки имелись только в танковых дивизиях. На вооружении вермахта находились также тяжелые артиллерийские системы на механической тяге и железнодорожных платформах{1391}. Оснащение войск тяжелой и сверхтяжелой артиллерией отражало стремление немецких монополистов поставлять наиболее дорогие системы с большей металлоемкостью.

К началу войны в войсках имелись лишь опытные образцы самоходных артиллерийских установок, появилось небольшое количество противотанковых ружей, предназначенных для борьбы с бронированными целями на близком расстоянии. С осени 1939 г. начали поступать автоматы{1392}.

По состоянию на 1 сентября 1939 г. в сухопутной армии вермахта имелось 2770 тыс. винтовок и карабинов, 126800 пулеметов, 11200 противотанковых орудий, 4624 81-мм миномета, 2933 75-мм пушки, 4845 105-мм [376] гаубиц, 2049 150-мм гаубиц, 410 тяжелых 150-мм пушек и 22 210-мм мортиры 1. В это количество не входит оружие, захваченное в Чехословакии.

В марте 1939 г. был принят мобилизационный план на 1939/40 г{1393}, положенный в основу развертывания сухопутных сил, с которыми Германия вступила во вторую мировую войну. По этому плану надлежало отмобилизовать 103 соединения: 86 пехотных (в том числе 35 — первой волны, 16 — второй волны, 20 — третьей волны, 14 — четвертой волны и 1 дивизию ландвера), 3 горнострелковые, 4 моторизованные, 4 легкие пехотные, 5 танковых дивизий и 1 кавалерийскую бригаду{1394}. Термин «волна» не означал какой-то очередности в проведении мобилизации, а отражал качественное состояние соединений. Пехотные дивизии первой волны — это кадровые дивизии, наиболее подготовленные соединения; к дивизиям первой волны относились также танковые, легкие и моторизованные соединения. Остальные в основном формировались за счет резервистов различных категорий.

К началу войны сухопутные войска Германии (полевые войска, войска гарнизонов пограничных и укрепленных районов, а также строительные войска) насчитывали свыше 2,7 млн. человек, а резервной армии — около 1 млн. человек{1395}. Офицерский корпус состоял из 70 524 офицеров, из них 21 768 — кадровых и 48 756 — из запаса{1396}. Сухопутные войска в основном завершили программу перевооружения. Они были оснащены новыми образцами оружия, в то время как в армиях других капиталистических государств на вооружении находилось сравнительно устаревшее оружие. Сухопутные войска вермахта имели не только большую численность, но, самое важное, больший удельный вес танковых и моторизованных соединений, более современную организацию и высокий уровень боевой подготовки. Унтер-офицерский состав был тщательно подобран и обучен, обладал высокими профессиональными качествами.

Военно-воздушные силы фашистской Германии состояли преимущественно из бомбардировочной авиации; удельный вес истребителей накануне войны был значительно ниже, чем в других странах. Истребители широко привлекались для непосредственной поддержки сухопутных войск. Противовоздушную оборону имперских областей, в первую очередь Рура и индустриальных районов Центральной Германии, предполагалось обеспечить главным образом зенитной артиллерией, которая организационно входила в состав ВВС.

В 1935–1936 гг. планы строительства люфтваффе предусматривали создание большого количества четырехмоторных бомбардировщиков дальнего действия. Однако к 1937 г. положение изменилось: приоритет получили бомбардировщики среднего радиуса действия, способные тесно взаимодействовать с сухопутными войсками. Некоторые буржуазные историки, в том числе Хильгрубер, пытаются истолковать это как свидетельство того, будто Гитлер не собирался вести большой войны, а стремился осуществить свои политические цели в малых локальных войнах{1397}. В действительности данное обстоятельство подтверждает неуклонное [377] следование фашистского руководства доктрине блицкрига и в строительстве ВВС. Будучи не в состоянии одновременно решать в полном объеме все политические, стратегические и вытекающие из них военно-экономические задачи, оно откладывало строительство мощной стратегической авиации на более поздние сроки. Развитие военно-воздушных сил вермахта в предвоенные годы характеризуют данные таблицы 14.

Основной тактической единицей ВВС считалась эскадрилья (10 самолетов), состоявшая из трех звеньев. Эскадрильи объединялись в авиагруппы (30–40 самолетов), которые по две-три сводились в эскадры, входившие с 1938 г. в состав авиадивизий и воздушных флотов.

Программа строительства военно-воздушных сил фашистской Германии неоднократно изменялась. Последняя, десятая по счету программа, принятая 7 ноября 1938 г., предусматривала к весне 1942 г. иметь в ВВС готовых к действию: 8 тыс. бомбардировщиков, 2 тыс. пикирующих бомбардировщиков, 3 тыс. истребителей-бомбардировщиков, столько же истребителей, 250 штурмовиков, 750 разведчиков, 2500 самолетов военно-морской авиации, 500 транспортных самолетов, всего — 20 тыс. самолетов{1399}.

Фактически к началу войны фашистская Германия имела 4093 самолета (из них 3646 в полной боевой готовности), в том числе 1176 бомбардировщиков Хе-111, До-17, Ю-88, 366 пикирующих бомбардировщиков Ю-87, 408 истребителей-бомбардировщиков Ме-109, Ме-110, 771 истребитель (в основном Ме-109Е, Ме-109 Д и небольшая часть Арадо), 40 штурмовиков Хе-123, 613 самолетов-разведчиков До-17, Хш-126, Хе-46, Хе-45, 552 транспортных Ю-52 и 167 гидросамолетов Хе-60, Хе-59, Хе-115, До-18{1400}.

К началу войны после проведения мобилизации в зенитной артиллерии имелось: 1217 зенитных батарей, в которых насчитывалось 2600 88-мм и 105-мм пушек, предназначенных для борьбы с высоколетящими [378] целями, и 6700 20– и 37-мм пушек для поражения низколетящих и пикирующих самолетов. Кроме того, на вооружении зенитной артиллерии имелось 188 прожекторных батарей (1700 прожекторов диаметром 150 сантиметров и 1300 прожекторов диаметром 60 сантиметров){1401}.

Относительно парашютно-десантных войск вермахта в буржуазной историографии второй мировой войны распространено мнение, далеко не соответствующее действительности. Так, например, в книге Г. Фойхтера подчеркивается, что «только люфтваффе еще до начала второй мировой войны в широком масштабе использовали эту идею и затем воплотили ее в жизнь в кампаниях в Норвегии, Голландии, на Крите и т. д.»{1402}. В действительности же парашютно-десантные войска вермахта к началу войны находились в процессе формирования и были незначительны. Номинально созданная воздушно-десантная дивизия состояла лишь из 4 батальонов{1403}.

Военно-воздушные силы имели хорошо организованную службу связи. К осени 1939 г. без учета запасных частей было создано 16 полков и 59 батальонов связи ВВС{1404}.

Первоначальная боевая подготовка рекрутов, призванных в ВВС, осуществлялась в 23 учебных авиационных полках и 2 батальонах морской авиации. Ежегодно здесь проходили подготовку 60 тыс. человек{1405}. Для их дальнейшего обучения имелись 21 школа пилотов, в том числе 3 для морской авиации; 10 школ боевого применения авиации; 2 авиатехнические школы. Большое внимание командование ВВС уделяло подготовке классных пилотов, которая широко развернулась в последние два предвоенных года. В июне 1939 г. в ВВС насчитывалось 8 тыс. пилотов повышенного разряда, имевших право дневного и ночного вождения любых военных самолетов{1406}. К началу войны около 25 процентов всех пилотов владели мастерством слепого пилотирования.

Офицерский состав пополнялся в основном за счет оберфаненюнкеров, заканчивавших специальные военно-воздушные учебные заведения. Офицерские кадры готовились в четырех школах ВВС и двух академиях: военно-воздушной и военно-технической.

В августе 1939 г. в ВВС насчитывалось 373 тыс. человек, в том числе в авиации и воздушно-десантных войсках — 208 тыс. человек (из них 20 тыс. летного состава), в зенитной артиллерии — 107 тыс. человек и в войсках связи — 58 тыс. человек. Количество офицеров в ВВС увеличилось с 12 тыс. в июне 1939 г. до 15 тыс. в августе того же года{1407}. Немецкие ВВС располагали большим количеством боевых самолетов новейших типов. Летный состав имел надлежащую подготовку, а часть его — и боевой опыт.

На Нюрнбергском процессе бывший начальник генерального штаба люфтваффе Кессельринг показал: «Все было сделано для того, чтобы сделать германский военно-воздушный флот в отношении его личного летного состава, боевых качеств самолетов, зенитной артиллерии, службы воздушной связи и т. д. наиболее грозным флотом в мире. Это усилие привело к тому факту, что в начале войны или, самое позднее, в 1940 году мы имели исключительно высококачественный флот, даже если не было [379] единой формы стандарта»{1408}. Это заявление в какой-то степени отражало действительное положение вещей. Воздушные армады Геринга сыграли немалую роль в наступательных операциях германских вооруженных сил 1939–1940 гг.

Однако имелись и существенные просчеты в строительстве ВВС. Гитлеровцам не удалось создать сильной стратегической авиации. Авиация все более ориентировалась на оперативно-тактическое взаимодействие с сухопутными войсками, что отвечало концепции блицкрига. Кроме того, люфтваффе оказались недостаточно подготовлены для широкой поддержки действий военно-морского флота, так как численность военно-морской авиации была невелика. Малый радиус действия военно-морской авиации и отсутствие авианосцев не позволяли использовать ее для борьбы на отдаленных (свыше 500 км) морских коммуникациях. Порядок подчинения и управления военно-морской авиацией не обеспечивал тесного взаимодействия с военно-морским флотом. Геринг решительно отклонял предложения о непосредственном подчинении этой авиации флоту.

Военно-морской флот Германии вступил во вторую мировую войну менее подготовленным, чем сухопутная армия и военно-воздушные силы. И дело не только в том, что на первом этапе главные усилия «третьего рейха» направлялись на создание максимально мощных сил для ведения войны на сухопутных театрах. Основным фактором являлась неверная оценка государственным руководством и военно-морским командованием Германии реальных возможностей страны в строительстве флота, роли различных классов военно-морских кораблей, а также военно-морской авиации в будущей войне.

Это отразилось на разработке в конце 1938 г. большой программы строительства крупного «сбалансированного» военно-морского флота, получившей название плана «Z».

По этому плану к 1948 году предусматривалось построить и иметь в составе флота 10 тяжелых боевых кораблей (линкоров водоизмещением 50–54 тыс. тонн и линейных крейсеров по 29 тыс. тонн), 12 броненосцев по 20 тыс. тонн, 3 «карманных» крейсера (по 10 тыс. тонн), 4 авианосца, 5 тяжелых крейсеров, 22 легких крейсера, 22 разведывательных (дозорных) крейсера, 68 миноносцев (в том числе эскадренных), 249 подводных лодок, 10 минных заградителей, 75 торпедных катеров и 227 других военных судов специального назначения{1409}. В январе 1939 г. Гитлер утвердил этот план и потребовал выполнить его в течение шести лет, то есть в 1944 г.{1410}, одновременно объявив развитие ВМФ первоочередной задачей военного строительства{1411}.

План «Z» основывался на глубоко укоренившемся среди высшего военно-морского командования Германии убеждении, будто война на море решается надводным, прежде всего линейным и крейсерским, флотом. Поэтому в первую очередь строились надводные корабли, а во вторую — подводные лодки. Предусматривалось, что военно-морские силы по количеству, качеству и огневой мощи должны превосходить английский флот. Но для достижения этого не хватало ни средств, ни времени. По общему водоизмещению германский военно-морской флот уступал английскому в 7 раз, а французскому — почти в 3 раза{1412}. Адмирал Дениц отмечал: «Летом 1939 г. мы не располагали даже приблизительно достаточными [380] военно-морскими силами, при помощи которых могли бы противостоять Англии на решающем театре военных действий — в Атлантическом океане»{1413}.

К началу второй мировой войны военно-морские силы фашистской Германии насчитывали 159 557 человек личного состава и имели 107 боевых кораблей общим водоизмещением свыше 350 тыс. тонн, в том числе 86 новейших кораблей водоизмещением 250 тыс. тонн, построенных в период с 1933 по 1939 г. Из 107 боевых кораблей в строю находилось 2 линкора, 2 тяжелых и 3 «карманных» крейсера, 6 легких крейсеров, 22 эскадренных миноносца, 15 миноносцев, 57 подводных лодок{1414}. Кроме того, строилось еще 35 кораблей (общим водоизмещением 225 тыс. тонн){1415}, из них 1 авианосец, 2 линкора, 3 тяжелых крейсера, 1 эскадренный миноносец, 19 миноносцев, 9 подводных лодок{1416}. «В результате, — справедливо замечает советский адмирал В. А. Алафузов, — германский флот, будучи по своему качественному составу (по классам и типам кораблей) надводным флотом, призванным к борьбе за достижение господства на море, по своему количественному составу не соответствовал этому назначению. Не соответствовал он и задачам подводной войны (всего 57 подводных лодок), выдвигавшейся как средство поражения Англии сторонниками сильного подводного флота, возглавлявшимися Деницем»{1417}. Тем не менее английский военно-морской флот оказался не подготовленным к борьбе даже с тем небольшим количеством подводных лодок, которыми располагала Германия к началу войны.

Руководство каждым из трех существовавших в фашистской Германии видов вооруженных сил осуществлялось их главнокомандующими, имевшими свои генеральные штабы. Главнокомандующими сухопутными силами были генерал-полковник Фрич (до 1938 г.) и генерал-полковник Браухич (с начала 1938 г.), военно-воздушными силами — рейхсмаршал Геринг, военно-морским флотом — адмирал Редер. Руководство вермахтом до февраля 1938 г. осуществлял военный министр генерал-фельдмаршал Бломберг, отдававший по согласованию с фюрером общие указания в отношении строительства вооруженных сил и подготовки их к войне.

С целью создания высшего военного руководящего органа, который полностью отвечал бы условиям тотальной войны, и концентрации всей власти в одних руках Гитлер 4 февраля 1938 г. взял на себя не только формально, но и фактически функции верховного главнокомандующего вермахтом{1418}. Военное министерство было упразднено, а его функции переданы вновь созданному верховному главному командованию, начальником штаба которого стал генерал-полковник Кейтель.

ОКБ предназначалось для координации действий всех видов вооруженных сил, гражданской администрации и экономических органов. В нем объединялись функции военного министерства, генерального штаба вермахта и личного штаба Гитлера как верховного главнокомандующего.

В рамках ОКБ был создан штаб оперативного руководства, призванный заниматься вопросами стратегического и оперативного руководства, [381] координировать деятельность генеральных штабов трех видов вооруженных сил. Начальнику штаба генералу Йодлю было предоставлено право непосредственного доклада фюреру.

В результате мер, осуществленных в феврале 1938 г., наиболее агрессивные круги генералитета взяли на себя руководящую роль в подготовке войны; они стали определять стратегию немецкого милитаризма и темпы военных приготовлений.

В августе 1939 г. были полностью введены штаты военного времени. Главное командование и генеральный штаб сухопутных войск разделились на две части. Одна — основная стала осуществлять руководство действующей армией и образовала ставку (Das Oberkommando des Heeres — OKX), на другую возлагалось руководство вновь созданной резервной армией, а также производством вооружения, мобилизацией и подготовкой людских и материальных резервов.

Все строительство вермахта проходило под непосредственным руководством нацистской верхушки. Гитлер утверждал, что партия и вермахт — это две опоры, несущие на себе национал-социалистскую Германию. В брошюре, усиленно рекомендованной главнокомандующим вермахтом и военным министром генерал-фельдмаршалом Бломбергом, говорилось: каждый «солдат — это национал-социалист, хотя у него и нет партийного билета. Новый вермахт, обязанный национал-социализму своим существованием и своей свободой, связан с ним и на жизнь и на смерть»{1419}.

За шесть предвоенных лет рейхсвер из небольшой профессиональной сухопутной армии, которой по Версальскому договору запрещалось иметь танки, тяжелую артиллерию, самолеты, противотанковые орудия, превратился в самую сильную армию капиталистического мира.

Личный состав вермахта, особенно офицерский корпус, в подавляющем большинстве был заражен нацистской идеологией, ревностно исполнял волю господствующих классов фашистской Германии и послушно следовал за фюрером.

Выступая в рейхстаге 1 сентября 1939 г., Гитлер заявил: «Более чем в течение 6 лет я был занят созданием германских вооруженных сил. В течение этого периода более 90 млрд. рейхсмарок было потрачено на создание вооруженных сил, и теперь наши вооруженные силы — самые лучшие в мире с точки зрения количества и качества их вооружения. Они также гораздо лучше теперь, чем были в 1914 году»{1420}.

Фашистские заправилы «третьего рейха» полагали, что вооруженные силы Германии готовы к осуществлению намеченной ими программы, и были до надменности уверены в успешном исходе войны.

Вооруженные силы Италии комплектовались на основе всеобщей воинской повинности со сроком действительной службы 1,5 года. К началу второй мировой войны в стране насчитывалось 8,8 млн. мужчин в возрасте от 18 до 55 лет, в том числе годных к военной службе — около 7,2 млн. человек. Мобилизационные возможности Италии ограничивались сравнительно небольшой численностью населения.

Милитаризация населения Италии получила юридическое оформление в законе «Об организации нации для войны» от 8 февраля 1925 г., изданном вскоре после прихода фашистов к власти. Закон устанавливал не только общие принципы мобилизации, но и функции отдельных ведомств, а также структуру государственного аппарата в условиях войны. Эти положения затем были развернуты в законе от 8 мая 1931 г. «О военной дисциплине», предусматривавшем личное участие всех граждан в национальной [382] обороне. В другом законе — «О военизации итальянской нации», принятом 31 декабря 1934 г., военное обучение было установлено с того момента, как ребенок пошел учиться, и должно продолжаться в течение всего времени, пока гражданин способен владеть оружием.

Вооруженные силы состояли из трех видов (сухопутных сил, военно-воздушных сил и военно-морского флота) и войск национальной безопасности. Всего в итальянской армии летом 1939 г. насчитывалось 1 753 тыс. человек. Формально во главе вооруженных сил стоял король. Однако в действительности власть принадлежала военному, авиационному и морскому министерствам, которые возглавлял Муссолини. Ему непосредственно был подчинен генеральный штаб, начальник которого имел ранг заместителя министра. На этой должности в течение почти 15 лет (1925–1940 гг.) Муссолини держал маршала Бадольо, в функции которого входила координация деятельности всех видов вооруженных сил, а фактически он довольствовался ролью технического консультанта главы правительства. Наряду с министерствами существовал межведомственный орган — высший совет национальной обороны, низведенный до роли совещательного органа{1421}.

Сухопутные войска — наиболее многочисленный вид вооруженных сил — состояли из армии, находившейся в метрополии, и колониальных войск. К середине апреля 1939 г. в армии метрополии по штатам мирного времени насчитывалось 450 тыс. человек — 67 слабо укомплектованных дивизий (в том числе 58 пехотных, 2 танковые, 2 моторизованные и 5 горнострелковых), объединенных в 22 корпуса и 5 армий{1422}. По мобилизационному плану в сухопутных войсках предусматривалось иметь 88 дивизий. Дополнительно планировалось формирование танковой и 12 специальных моторизованных дивизий для действий в Африке.

Пехотная дивизия состояла из двух пехотных и артиллерийского полков, минометного батальона, роты противотанковых орудий, легиона фашистской милиции, частей обеспечения и обслуживания. Всего в дивизии насчитывалось 12 979 человек, 34 орудия полевой артиллерии (65-мм и 100-мм), 126 45-мм и 30 81-мм минометов, 8 47-мм противотанковых и 8 20-мм зенитных пушек{1423}.

В состав танковой дивизии входили танковый, берсальерский, артиллерийский полки, части обеспечения и обслуживания. В ней насчитывалось 7439 человек, 184 легких танка, вооруженных 37-мм пушками, 24 75-мм орудия полевой артиллерии на мехтяге, 8 47-мм противотанковых и 16 20-мм зенитных пушек, 581 автомашина, 1170 мотоциклов и 48 тракторов{1424}.

Моторизованная дивизия имела два моторизованных, берсальерский и артиллерийский полки, минометный батальон, а также части и подразделения обеспечения и обслуживания. Всего в дивизии насчитывалось 10 500 человек, 24 75-мм и 100-мм орудия полевой артиллерии, 56 45-мм и 12 81-мм минометов, 24 47-мм противотанковых и 16 20-мм зенитных пушек, 581 автомашина, 1170 мотоциклов и 48 тракторов{1425}.

Горнострелковая дивизия в организационно-штатном отношении незначительно отличалась от пехотной. В своем составе она имела 14 786 человек, 24 75-мм горных орудия, 54 45-мм и 24 81-мм миномета{1426}. [383]

Рядовой состав колониальных войск Италии комплектовался из местного населения на добровольных началах, сержантский и офицерский — за счет итальянцев. Перед войной в этих войсках насчитывалось около 223 тыс. человек. Высшим их соединением являлась пехотная бригада.

Сухопутные войска итальянской метрополии в большей части были слабо вооружены, недостаточно экипированы и плохо обучены. Они предназначались главным образом для обороны района Альп. Армия не располагала современными типами танков, противотанковым оружием, автотранспортом; производство орудий часто ограничивалось устаревшими образцами. Муссолини отдал распоряжение до июня 1938 г. использовать для армии чрезвычайные фонды, но их хватило только на выпуск нового вооружения, предназначенного для боевых действий в Испании.

Огромные средства правительство вкладывало в военно-воздушные силы. К началу войны в Европе в ВВС насчитывалось 2802 самолета, из них 2132 самолета находилось в войсках (890 бомбардировщиков, 691 истребитель, 354 разведчика, 197 самолетов морской авиации){1427}. При этом только около 1690 самолетов, из них 200 машин устаревших марок, были готовы к участию в боевых действиях{1428}.

По своим тактико-техническим данным итальянская истребительная авиация отставала от английской и немецкой, а бомбардировочная хотя и не уступала им, но имела более слабое вооружение.

Высшим органом ВВС являлось министерство, которому подчинялись все боевые части, территориальные авиационные формирования и учреждения (авиационные округа, базы и другие). Высшим соединением военно-воздушных сил была эскадра, состоявшая из двух-трех дивизий и одной-двух бригад. Дивизия имела три-четыре полка, бригада — два-три полка. Полк включал в себя две-три группы, а группа — две-три эскадрильи. По штатам в эскадрилье было девять-десять самолетов{1429}.

Готовясь к завоеванию господства на морских пространствах, Италия содержала крупный военно-морской флот, который по численности надводных боевых кораблей занимал после Великобритании и Франции третье место в Европе, а по подводным лодкам — первое место в мире. К началу второй мировой войны в составе итальянского флота было 4 линейных корабля, 22 крейсера, 128 эсминцев и миноносцев, 105 подводных лодок{1430}.

ВМФ возглавляло министерство, при котором имелся морской генеральный штаб как орган управления всеми надводными и подводными силами флота, военно-морскими округами и базами.

По своим боевым качествам итальянские линкоры и крейсеры уступали английским и французским, были слабо оснащены новейшими техническими средствами. Линкоры были по преимуществу устаревших конструкций, крейсеры имели ряд конструктивных недостатков. По количеству эсминцев итальянские военно-морские силы превосходили английский и французский флоты в Средиземном море, но у последних почти все корабли этого класса имели большее водоизмещение и артиллерию более крупного калибра.

Большую часть итальянских подводных лодок составляли малые лодки, с низкой боеспособностью и маневренностью, медленным погружением, [384] с большим шумом механизмов. Подводные лодки не имели бесследных торпед. К ночным боям флот подготовлен не был. Но самыми значительными недостатками его были слабая подготовка командного состава, отсутствие авианосной авиации (если не считать 20 корабельных самолетов), а также хронический недостаток топлива. Все это привело к тому, что итальянский флот оказался плохо подготовленным к борьбе на средиземноморских коммуникациях, защите своих морских сообщений и обороне побережья, что являлось его главной задачей.

Войска национальной безопасности включали фашистскую милицию, военную полицию (карабинеров), пограничные и таможенные войска, специальную милицию (железнодорожная, портовая, охраны лесов, дорожная) и войска морской пехоты. Фашистская милиция состояла из отдельных легионов, батальонов чернорубашечников и войск противовоздушной и береговой обороны страны.

К началу войны в Европе в войсках ПВО имелось 22 легиона зенитной артиллерии фашистской милиции, 4 отдельных зенитных полка (по 64 76-мм пушки и 32 пулемета) и 3 дивизиона (по 16 76-мм пушек и 8 пулеметов) в сухопутных войсках; они предназначались для противовоздушной обороны крупных городов метрополии и за ее пределами (Триполи и Бенгази).

Для организации противовоздушной обороны страны вся ее территория делилась на 28 зон, для руководства которыми было создано 15 командований. Последние непосредственно подчинялись заместителю начальника генерального штаба по территориальной обороне, являвшемуся одновременно командующим противовоздушной обороной.

К началу второй мировой войны итальянские вооруженные силы дислоцировались в различных районах Средиземноморья. В метрополии находилось 48 дивизий (2-я и 4-я армии) и большая часть ВВС. В портах и военно-морских базах Апеннинского полуострова (Таранто, Неаполь, Бриндизи, Бари, Специя и другие), острова Сицилия (Мессина, Аугуста, Сиракузы, Палермо) и острова Сардиния (Кальяри) базировались основные силы флота. В Ливии, на границе с Тунисом, Алжиром и Египтом были развернуты 5-я и 10-я армии, насчитывавшие 12 дивизий и 315 боевых самолетов. В портах Тобрук и Триполи (Ливия) базировалось 12 эсминцев и миноносцев, 3 эскортных корабля и 9 подводных лодок. На Додеканезских островах дислоцировалась одна дивизия, на их порты базировались 6 миноносцев, 20 торпедных катеров и 8 подводных лодок. Крупные группировки итальянских войск из метрополии и колоний находились в Албании и Эфиопии.

В целом вооруженные силы Италии не были готовы к войне. Боевая подготовка и моральный дух армии не отвечали требованиям ведения борьбы с сильным противником. Широкая пропаганда силы и могущества Италии, насаждение фашистской идеологии, призывы к созданию «великой Римской империи» и заверения в возможности достижения этой цели не вызывали энтузиазма в народе и вооруженных силах.

Вооруженные силы Японии возглавлял император, руководивший ими через ставку — высший военный орган страны. Созданная в ноябре 1937 г. и находившаяся под контролем императора, ставка обладала широкими полномочиями и имела право принимать решения по важнейшим вопросам оперативно-стратегического характера без утверждения со стороны правительства и даже без его ведома{1431}. Однако это был «слабо скоординированный орган», ибо «отдел армии и отдел флота стремились действовать самостоятельно»{1432}. [385]

Сухопутные войска возглавляли военный министр и начальник генерального штаба армии, а флот — морской министр и начальник морского генерального штаба. При главнокомандующем (императоре) имелись совещательные органы: совет маршалов и высший военный совет. Основная задача высшего военного совета состояла в согласовании требований армии и флота. Главным мобилизационным органом являлся совет национальных ресурсов (под председательством премьер-министра), который ведал всесторонней подготовкой страны к войне.

На конец марта 1939 г. в сухопутных войсках, состоявших из групп армий, армий, соединений и частей, насчитывалось 1240 тыс. человек{1433}. Высшим тактическим соединением являлась дивизия. В 1937–1939 гг. их число с 30 (в том числе 6 резервных) возросло до 41{1434}. Дивизии делились на три типа: «A-I» — двухбригадного состава (штатная численность 29 400 человек, 148 орудий, 81 танк); полкового состава — усиленная ( «А») (24 600 человек, 102 орудия и 7 танков) и обычная (13–16 тыс. человек, 75 орудий){1435}. Основная масса сухопутных войск вела боевые действия в Китае (25 дивизий). В метрополии и Корее дислоцировалось 7 дивизий. Кроме того, на территории Японии имелось 10 учебных дивизий. В 1939 г. в состав Квантунской армии были включены 3 армии (9 пехотных дивизий усиленного состава, авиационная дивизия, кавалерийская бригада, 13 пограничных охранных отрядов и другие отдельные части) общей численностью более 300 тыс. человек (без учета местных формирований){1436}.

В 1937–1939 гг. огневая мощь сухопутных войск значительно возросла, в первую очередь за счет оснащения пехотных частей и подразделений новым и модернизированным артиллерийским и стрелковым оружием. Вместо устаревших 72-мм мортир и 37-мм пушек образца 1922 г. на вооружение поступили 70-мм пушки-гаубицы. В пехотные полки кроме батарей полковой артиллерии, вооруженных 75-мм пушкой образца «41» г. были включены противотанковые батареи, оснащенные новыми 37-мм скорострельными пушками. Артиллерийские полки пехотных дивизий имели на вооружении модернизированные 75-мм пушки образца «38» и 105-мм гаубицы образца «91»{1437}. К 1939 г. в танковых войсках насчитывалось более 2 тыс. танков, из них около половины — устаревших конструкций{1438}.

За этот же период количество эскадрилий авиации сухопутных войск увеличилось с 54 до 91 (44 тыс. человек, около 1 тыс. самолетов). Военно-воздушные силы армии были сведены в авиационные дивизии, бригады и отряды, имевшие на вооружении одноместные истребители типов «95» и «96» (скорость 380 км/час), разведывательные самолеты «94», одномоторные и двухмоторные легкие бомбардировщики «93», средние бомбардировщики «93» и «97» (скорость 220 и 474 км/час) с бомбовой нагрузкой от 500 до 1000 кг{1439}.

Согласно принятому в конце 1938 г. полевому уставу особое внимание уделялось обучению войск ведению наступательных боевых действий. Главный удар рекомендовалось наносить во фланги, стыки, по незащищенным участкам, районам расположения слабых войсковых частей противника и там, где он не ожидал нападения{1440}. [386]

При отработке вопросов организации обороны большое внимание уделялось противотанковой обороне. Для борьбы с танками предусматривалось создание противотанковых штурмовых групп, вооруженных связками гранат, минами, шестами со взрывными зарядами, использование тяжелых пулеметов, скорострельных противотанковых пушек, орудий полковой и дивизионной артиллерии, создание минных полей, ям-ловушек и т. д.{1441}. Сухопутные войска обучались в основном ведению боевых действий в сложных условиях: ночью, в горах, лесу, джунглях, населенных пунктах{1442}.

Летный состав военно-воздушных сил армии готовился в четырех авиашколах. При подготовке летчиков широко практиковались длительные групповые, ночные и высотные полеты, а также слепые полеты в сложных метеорологических условиях. Каждый летчик имел в год в среднем по 150 часов налета.

Осенью 1939 г. в состав военно-морских сил Японии входили: объединенный флот, состоявший из 1-го и 2-го флотов; флот китайского фронта, в состав которого входили 3, 4 и 5-й флоты; учебный флот; сторожевая эскадра, охранявшая восемь военно-морских баз; учебная флотилия; флотилия вспомогательной службы и флотилия резерва{1443}.

Особое внимание японское командование уделяло строительству линейных кораблей с орудиями сверхкрупных калибров, рассматривая это как залог победы в морской войне. Из десяти линейных кораблей два имели главную артиллерию калибром 406 мм и восемь — калибром 356 мм. В ноябре 1937 г. в Кобе был заложен сверхмощный линкор «Ямато» водоизмещением 69 100 тонн, имевший на вооружении орудия калибром 460 мм{1444}.

Большая роль отводилась развитию авианосного флота. Два авианосца ( «Кага» и «Акаги») были переоборудованы из линкора и линейного крейсера, а «Рюдзё», «Хосё», «Сорю» и «Хирю» построены заново{1445}.

Ведя войну в Китае и готовясь к расширению агрессии, японские милитаристы принимали все меры для ввода в строй новых боевых кораблей. В 1937 г. были спущены на воду 3 тяжелых крейсера, авианосец и 19 других боевых кораблей, в 1938 г. — 16 кораблей, в 1939 г. — 23 корабля.

За три года флот пополнился 62 боевыми кораблями общим водоизмещением 154 994 тонны{1446}. В конце 1939 г. ВМФ имел 10 линкоров, 6 авианосцев с 396 самолетами, 35 крейсеров, 121 эскадренный миноносец, 56 подводных лодок{1447}.

Военно-морской флот Японии располагал целой системой морских баз, обеспечивавших развертывание агрессии против Советского Союза, европейских колониальных держав и Соединенных Штатов Америки.

В связи с подготовкой нападения на СССР были построены военно-морские базы на побережье Кореи — Расин, Сейсин, Юки, для воздушных и: морских сил созданы опорные пункты на Курильских островах и укрепления на обоих берегах пролива Лаперуза — на острове Иесо и Южном [387] Сахалине. Одновременно строились военно-морские базы на мандатных островах (Марианских, Каролинских и Маршалловых){1448}.

Опираясь на широкую сеть баз, военно-морское командование Японии развернуло усиленную подготовку личного состава к войне. В 1938–1939 гг. особенно интенсивно отрабатывались вопросы ведения боевых действий против советского Тихоокеанского флота и флота США в районе Филиппинских островов и острова Гуам.

К 1939 г. Япония завершила создание кольцевой системы противовоздушной обороны, имевшей трехзонное построение. Глубина всей системы обороны в приморских районах достигала 160–170 км. На вооружении войск ПВО состояли современные стационарные и подвижные зенитные орудия, истребители-перехватчики, зенитные пулеметы, аэростаты заграждения{1449}.

Придавая большое значение идеологической обработке военнослужащих, командование японских вооруженных сил содержало специальный пропагандистский аппарат. Оно прививало личному составу монархистско-милитаристскую идеологию, имевшую антикоммунистическую направленность. Солдаты и офицеры воспитывались в духе безграничной верности и преданности императору и беспрекословного подчинения старшим{1450}.

Идея паназиатизма являлась одной из главных основ шовинистической пропаганды. Повсеместно внушалась мысль о «великой миссии» Японии по освобождению народов желтой расы от гнета белых, об установлении на Востоке «рая и благоденствия», «вечного мира» и т. д. Как правило, в пропаганде широко использовались религиозные догмы о божественном происхождении Японии и ее императора, почитании предков и обожествлении героев. В целом японским милитаристским кругам удалось создать преданную и послушную армию, готовую выполнить любой приказ.

Таким образом, хотя высшее военно-политическое руководство планировало завершить подготовку вооруженных сил в 1941–1942 гг.{1451}, однако уже к началу второй мировой войны Япония обладала значительной военной мощью.

Накануне войны вооруженные силы главных стран фашистского блока были далеко не равноценны. В то время как вермахт имел современную военную технику и по вооружению, боевой подготовке войск, выучке офицерского и унтер-офицерского состава превосходил сухопутные армии и авиацию Франции, Англии, тем более Польши, вооруженные силы фашистской Италии отставали по всем этим показателям не только от своего главного союзника, но и от основных противников. Японская армия и военно-морской флот отличались хорошей боевой подготовкой личного состава, которая в ходе войны в известной мере могла компенсировать отставание по некоторым видам вооружения от главного противника в бассейне Тихого океана — США.

На основе фашистско-милитаристского режима в Германии, Италии и Японии проводилась максимальная милитаризация всех сфер общественной жизни и подготовка массовых вооруженных сил. [388]

Накануне второй мировой войны в противовес фашистскому блоку складывалась другая группировка капиталистических государств, ведущую роль в которой играли Англия, Франция и США, связанные между собой общими интересами. Отношения между Англией, Францией и Польшей были оформлены союзными договорами. На формирование военных доктрин этих стран все большее влияние оказывали не только стремление каждой из них к упрочению и расширению своего влияния на мировой арене и общая антисоветская направленность их политики, но и сложившаяся международная обстановка, явно агрессивный курс германского фашизма и японского милитаризма, рассчитанный на ревизию итогов первой мировой войны и завоевание мирового господства.

Военная доктрина Великобритании складывалась, кроме того, под; влиянием особенностей географического положения и многовекового процесса развития этой колониальной державы.

Относительно небогатая экономическими и людскими ресурсами метрополия Британской империи расположена на островах. Моря и проливы, омывающие Англию, представляют собой серьезное естественное препятствие на пути внешних врагов. Огромные колониальные владения являлись основным источником продовольствия и сырья, а также рынком сбыта промышленной продукции. Во время войн, которые вела Великобритания в Европе и других частях мира, ее колонии платили дань и поставкой солдат.

Разработка важнейших положений военной доктрины, составлявших так называемую «большую стратегию», входила в компетенцию комитета имперской обороны, его подкомитетов, комитета начальников штабов и колледжа имперской обороны. Однако особенностью межвоенного периода явилось то, что наибольший вклад в развитие военно-теоретической мысли был сделан учеными, не являвшимися официальными военными теоретиками, — Б. Лиддел Гартом, Д. Фуллером, X. Тренчардом, Г. Ричмондом и другими. И хотя их взгляды на характер и способы ведения войны не были приняты в качестве официальной доктрины, они оказали существенное влияние на ее формирование.

Политическое содержание военной доктрины Англии обусловливалось прежде всего задачей обеспечения и расширения господства британского империализма в обширных колониальных владениях и сохранения лидирующего положения среди стран Европейского континента. Сформулированные военно-политическим руководством Англии и положенные в основу имперской стратегии принципы ведения войны сводились к следующему{1452}:

— владения империи разбросаны по всем частям земного шара, поэтому море является основным средством связи между ними и метрополией и важнейшим театром военных действий в случае конфликта с другими государствами. Основные способы в достижении победы — прежде всего борьба за господство на море, операции на морских коммуникациях и морская блокада противника;

— метрополия, являющаяся главной финансовой и промышленной базой империи, находится в непосредственной близости от государств Западной Европы, с которыми она поддерживает традиционные политические и экономические связи. Угроза безопасности Британских островов может возникнуть лишь со стороны европейских государств. Поэтому Англия должна стремиться последовательно проводить политику «равновесия [389] сил», то есть максимально использовать в своих интересах противоречия между ее империалистическими соперниками, а в случае кон-фликта создавать коалиции, возлагая при этом основную тяжесть ведения вооруженной борьбы на армии союзников;

— огромная протяженность сухопутных границ в колониях и зависимых странах империи и постоянная угроза усиления национально-освободительного движения в них требуют наличия значительных сухопутных сил для поддержания английского господства.

Характеризуя традиционные военно-политические концепции английского империализма, Фуллер писал: «Британия стремилась... разделять путем соперничества великие континентальные державы и сохранять равновесие между ними... Врагом становилось не самое плохое государство, а то, которое больше, чем остальные, угрожало Британии или ее империи. Так как такое государство обычно было сильнейшим из числа континентальных держав, британские государственные деятели в мирное время были на стороне второго по силе государства или группы государств, коалиция которых только слегка уступала сильнейшему государству. Исходя из этого принципа, они вовсе не стремились к уничтожению противника, ибо это навсегда расстроило бы равновесие сил. Поэтому целью войны было такое ослабление сильнейшего государства, чтобы можно было восстановить равновесие сил. Как только достигалось нужное ослабление, начинались переговоры о мире»{1453}.

Таким образом, основными задачами имперской стратегии являлись обеспечение безопасности морских коммуникаций, недопущение перехода их в руки противника; защита Англии, главного арсенала империи, от воздушного нападения; оборона сухопутных границ империи; подавление освободительного движения в колониях и революционного движения в метрополии и доминионах; выполнение союзнических и договорных обязательств Англии в Европе{1454}.

Политическое содержание английской военной доктрины определяло и ее военно-техническую сторону. В обеспечении задач имперской стратегии должны были участвовать все страны, входившие в состав империи. Формы и степень этого участия определялись следующими моментами. В мирное время Британская империя не имела единой армии, флота и военно-воздушных сил. Лишь в наиболее важных ее стратегических пунктах и базах находились английские гарнизоны, все остальные территории содержали собственные вооруженные силы, способные справиться с угрозой внешнего вторжения или внутренними волнениями до прибытия подкреплений из метрополии или соседних британских владений. Основным стратегическим резервом являлась англо-индийская армия. В случае большой войны в ней должны были участвовать вооруженные силы всех остальных колоний и доминионов{1455}. Для превращения этих разрозненных многонациональных сил в единые армию, флот и ВВС требовались и единые организация, вооружение и система военного обучения.

Великобритания готовилась прежде всего к войне на море. Исход войны на море ставился в зависимость в основном от наличия крупных надводных кораблей. Значение подводных лодок и морской авиации недооценивалось. Военно-морские силы предназначались для борьбы с флотом противника, обеспечения морских коммуникаций и переброски сухопутных войск в различные районы мира. [390]

В официальном заявлении премьер-министра по вопросу обороны, сделанном в связи с предстоящими 11 марта 1935 г. дебатами в палате общин, это положение излагалось следующим образом:

«Если мир будет нарушен, флот, как всегда, окажется в первой линии обороны в деле обеспечения наших жизненно важных морских коммуникаций. Наши специфические проблемы обороны возникают в первую очередь из-за зависимости нашей страны от существующих ныне морских перевозок продовольствия и сырья и, во-вторых, из-за уникального положения Британской империи, ее разбросанности по всему миру и из-за того факта, что все ее территории в большей или меньшей степени зависят от морских сообщений для поддержания своего благосостояния или в ряде случаев для самого их существования; более того, различные части империи опираются как на последнее средство на транспортировку соответствующих сил и на их снабжение по морю, с тем чтобы противостоять агрессии и для обеспечения своих интересов и неприкосновенности территории.

Таким образом, безопасность морских путей в нашу страну, а также путей во все концы империи и обратно составляет основу нашей системы обороны империи, без которой все другие меры будут иметь очень слабую эффективность»{1456}.

Важные задачи возлагались и на авиацию, которая рассматривалась как стратегическое средство ведения войны. С 1923 г. в Англии была принята наступательная доктрина «воздушного устрашения». Военное руководство полагало, что, опираясь на военно-морские силы и авиацию, Великобритания сможет подорвать военно-экономический потенциал противника путем разрушения воздушными бомбардировками его политических и промышленных центров. В соответствии с этим наземные силы предполагалось использовать только в заключительных сражениях, чтобы нанести завершающий удар по врагу. Однако в 1937 г., когда министерство авиации приступило к планированию боевых действий против конкретного противника — Германии, выяснилась полная невозможность претворения этой концепции в жизнь{1457}. Английские самолеты того времени не могли достичь не только Берлина, но даже ближайшей германской границы. Великобритания не имела ни военно-воздушных баз на континенте, ни подготовленных кадров для нанесения сокрушительных ударов по Германии. Более того, концепция была признана опасной для самой Англии, поскольку она обусловливала однобокое развитие ВВС — только как наступательной силы, в то время как вопросы воздушной обороны заморских владений и обеспечения возможности отразить удар противника по самой метрополии стояли на втором месте. На основании изучения имеющихся сил и потенциальных возможностей британской промышленности, а также опыта войны в Испании и Китае исследовательская группа министерства авиации пришла к выводу, что одна бомбардировочная авиация не сможет ни поразить Германию, ни защитить Англию и что лучшим средством обороны Британских островов явится истребительная авиация и зенитная артиллерия. В соответствии с этими выводами правительство выделило значительные средства на создание ПВО, и с 1938 г. в Англии в срочном порядке начали создаваться радарные станции и истребительная авиация{1458}. [391]

С 1938 г. военно-воздушные силы стали считаться первым по значению видом вооруженных сил, им была поручена и оборона страны с воздуха{1459}. После 1936 г. началась разработка тактики использования ВВС во взаимодействии с другими видами вооруженных сил. «Воздушные силы, — подчеркивалось в английском уставе полевой службы, — будут содействовать подавлению сопротивления противника как путем самостоятельной атаки военных объектов с целью поражения противника, так и путем тесного взаимодействия с морским флотом и сухопутной армией»{1460}. Однако до начала войны многие вопросы теории и практики строительства и использования тактической авиации и авиации береговой обороны так и не были решены. К сентябрю 1939 г. штаб ВВС не имел ни точных оперативных оценок соотношения сил, ни законченного плана действий авиации в предстоящем военном конфликте.

До сентября 1939 г. роль сухопутных войск в английской военной доктрине никогда по-настоящему не определялась. Они являлись главным средством ведения захватнических колониальных войн, а их применение в возможных военных действиях в Европе сводилось к участию в боях одной или двух дивизий{1461}. «От сухопутной армии, — указывалось в уставе, — может потребоваться в первую очередь обеспечение и защита баз для действий морского флота»{1462}.

В соответствии с военной доктриной были сформулированы принципы стратегии. Основными из них были: правильное определение цели военных действий, внезапность, сосредоточение основных усилий на главном направлении, наступательные действия, четкое взаимодействие войск, экономия сил, обеспечение войск всем необходимым.

Еще в 1929 г. военное министерство издало официальный устав механизированной войны. В межвоенные годы разрабатывалась теоретически и отрабатывалась на практике тактика механизированных войск. Большой вклад в развитие этой области военного искусства внесли Фуллер, Линдсей, Броад, Пайл, Хобарт, Мартель{1463}.

Английский экспериментальный центр механизированной войны, находившийся в Фарнборо, имел свой филиал в Египте. Новая бронетанковая техника проходила испытания в условиях пустыни{1464}.

В ноябре 1937 г. Лиддел Гарт, назначенный советником военного министра, подготовил по его заданию труд «Роль армии», в котором рассматривалась стратегия Англии в случае войны со странами оси. Основной вывод автора сводился к тому, что Британская империя сможет удержать свои позиции на Среднем Востоке и оказать помощь Франции только за счет максимального увеличения механизированных войск в составе армии метрополии и широкого использования ресурсов Индии как стратегического резерва для Среднего и Дальнего Востока. «Если обстоятельства вынудят нас оказать помощь Франции, — писал Лиддел Гарт, — наиболее эффективным ее видом будут мобильные танковые, а не пехотные дивизии: у Франции много последних и мало первых»{1465}. Однако вследствие консерватизма высшего военного руководства Англии вопрос об увеличении количества бронетанковых частей так и не был решен до начала войны. [392]

Таким образом, несмотря на правильность некоторых принципов, в целом английская военная стратегия в предвоенные годы оставалась консервативной, неспособной решить стоявшие перед ней проблемы: она в не полной мере учитывала распространение новых средств вооруженной борьбы — танков и самолетов, не ориентировалась на массированное применение их в будущей войне. Основываясь прежде всего на опыте первой мировой войны, английская военная мысль не смогла дать всестороннего определения характера будущего конфликта.

Придавая первостепенное значение вопросу защиты Британской им-перии, военно-политическое руководство страны оценивало положение дел в любой части мира, в том числе и в Европе, прежде всего с точки зрения их влияния на незыблемость английского господства в обширных колониальных владениях. Начиная с 1933 г. в планах командующих видами вооруженных сил допускалась возможность ведения одновременной войны против Германии и Японии; с июля 1937 г. начали разрабатываться планы войны и против Италии. Каждая попытка английской дипломатии отколоть Италию от Германии сопровождалась отправкой подкреплений в зону Суэцкого канала{1466}. В период чехословацкого кризиса 1938 г. и после него Англия содержала в Египте и Палестине значительно больше войск, чем готовилась послать во Францию{1467}.

В феврале 1939 г. комитет начальников штабов представил кабинету министров доклад об обстановке в Европе, в котором стратегически наиболее важной вновь признавалась оборона Египта, Суэцкого канала и Индии, а также рекомендовалось выслать дополнительные силы британского флота на Дальний Восток{1468}. Что касается Европы, то здесь Англия и накануне войны продолжала неуклонно придерживаться традиционной политики «баланса сил».

Стремление гитлеровской Германии к установлению мирового господства, и прежде всего господства в Европе, представляло непосредственную угрозу исконным интересам британского империализма. В решении комитета имперской обороны от 17 апреля 1939 г. подчеркивалось, что расчленение Германией Чехословакии и нападение Италии на Албанию существенно изменили обстановку в Европе, поставив Англию перед опасностью установления германо-итальянского политического господства на Европейском континенте{1469}. Поэтому обе фашистские державы рассматривались как вероятные противники в будущей войне.

Предполагалось, что война с Германией вовлечет в свою орбиту многие страны и превратится в мировую войну, которая вряд ли будет скоротечной. Великобритания войдет в состав коалиции европейских государств, выступающих против держав фашистского блока. Ведущими странами коалиции должны стать Англия и Франция. Такая концепция определялась общностью империалистических интересов обеих стран. В марте — мае, а затем в августе 1939 г. генеральные штабы Англии и Франции согласовали некоторые вопросы сотрудничества в случае войны в Европе, которые сводились к следующему.

Вооруженные силы Англии и Франции в случае войны предпримут совместные действия против Германии и Италии. Руководство общими боевыми операциями на определенных театрах военных действий возлагалось на командование одной из сторон. Английское командование с началом войны должно было предпринять активные действия силами военно-морского [393] флота и авиации, а также послать во Францию четыре пехотные дивизии.

Поскольку основную массу войск (свыше 100 дивизий) на Европейском театре выставляла Франция, планирование операций сухопутных войск возлагалось на французского главнокомандующего, которому подчинялись британские экспедиционные силы.

Предполагалось, что операции военно-морских флотов будут разрабатываться национальными командованиями и согласовываться через представителей союзников при штабах флотов.

Политическое и военное руководство Великобритании и Франции рассчитывало, что к англо-французской военной коалиции примкнут и другие европейские государства.

В мае 1939 г. состоялись англо-польские и франко-польские военные переговоры, на которых обсуждались вопросы оказания военной помощи Польше со стороны Англии и Франции в случае германской агрессии. Подписание 25 августа 1939 г. англо-польского договора о взаимопомощи и франко-польского договора 4 сентября 1939 г. означало официальное присоединение Польши к англо-французской коалиции.

Бельгия и Голландия занимали позицию нейтралитета. Правительство Великобритании 28 августа 1939 г. подтвердило свои обязательства об уважении нейтралитета Бельгии, затем аналогичное заявление было сделано в отношении Голландии. Однако в планах английского и французского генеральных штабов предусматривались действия по обороне Бельгии и Голландии, поскольку удержание этих стран в качестве союзников имело для Англии и Франции большое значение.

Несмотря на активные контакты между генеральными штабами, англофранцузская коалиция накануне войны только начала создаваться. Единого стратегического плана ведения войны не было; серьезные противоречия между обеими странами, стремление каждой из них захватить ключевые позиции в коалиции мешали разработке согласованной совместной стратегии.

С конца июля 1939 г. принимаются некоторые меры по созданию единого союзнического руководства. С этой целью Чемберлен направил Даладье письмо, в котором предложил для координации совместных политических, военных и экономических усилий на период войны организовать такое руководство «по системе, аналогичной той, которая уже действовала в 1917 г., но с учетом некоторых изменений и приспособлений к соответствующей обстановке»{1470}. Считая необходимым в случае войны иметь объединенный высший военный совет, в котором Англию и Францию будут представлять премьер-министр каждой страны и еще один министр, Чемберлен предложил немедленно создать постоянно работающие межсоюзные военные штабы{1471} с местопребыванием их в Лондоне или Париже.

Даладье поручил генералу Гамелену подготовить ответ на это письмо, а 3 августа направил Чемберлену свои предложения. Соглашаясь с необходимостью создания высшего военного совета как органа военного времени, Даладье предложил ввести в него представителей высшей военной власти и высказался за то, чтобы он собирался поочередно в Англии и во Франции{1472}. Даладье согласился с предложением Чемберлена о формировании англо-французских миссий для пребывания на франко-германском фронте с самого начала войны и сообщил, что «с французской стороны такая миссия уже подготовлена»{1473}. Он поддержал также идею Чемберлена о создании уже в самое ближайшее время организации [394] высших офицеров Англии и Франции, однако предложил назвать ее не штабом, а межсоюзным комитетом военных исследований (Comité d'études militaires interallié){1474}. Кроме того, Даладье предложил в ближайшее время заняться изучением совместных планов операций, созданием межсоюзных служб по вопросам экономики, военного транспорта и снабжения, организацией совместных театров военных действий (Des théâtres d'opérations interalliés){1475}.

По всем этим вопросам генерал Гамелен обменялся мнениями с начальником комитета имперской обороны генералом Г. Исмэем, а 17 августа 1939 г. Чемберлен выразил свое согласие с предложением Даладье о введении представителей высшей военной власти в состав межсоюзного высшего военного совета и сообщил, что постоянные военные советники, которые будут находиться при этом совете, получат назначение в ближайшее время{1476}. Но до начала войны оставалось всего две недели, и за этот короткий срок единое союзное командование, а тем более руководство создано не было.

И это не было случайностью. Стоявшая у власти в Англии реакционная группировка во главе с Чемберленом до последнего дня не оставляла надежд на возможность сговора с гитлеровской Германией, с тем чтобы направить фашистскую агрессию на Восток. «Не могло быть никакого сомнения, — писал впоследствии Фуллер, — что в 1939 г. лучшей политикой для Великобритании было остаться в стороне от войны, предоставив Германии и СССР возможность ослаблять друг друга»{1477}. Эта политика наложила свой отпечаток на всю военную стратегию Англии, обусловив ее пассивный и нерешительный характер.

Военная доктрина Франции формировалась под влиянием итогов первой мировой войны. Ее политическое содержание определялось империалистической сущностью интересов правящих классов, стремлением сохранить выгодное политическое и стратегическое положение страны в Европе, создавшееся в результате поражения Германии и ее союзников в войне 1914–1918 гг.

Понимая, что своих сил для осуществления этих политических целей недостаточно, и учитывая растущую угрозу со стороны Германии, правящие круги Франции охотно шли на создание коалиции. Однако классовые интересы французской буржуазии привели в конечном счете к тому, что рамки коалиции не вышли за пределы капиталистической системы, а практически дело свелось лишь к военно-политическому сотрудничеству с Англией.

Объявив победу государств Антанты торжеством военной стратегии союзников, якобы обеспечившей истощение сил противника в ходе позиционной войны, военное руководство Франции полагало, что является единственным носителем прогресса военной мысли своего времени. Французские руководящие военные деятели не признавали серьезных ошибок, допущенных в годы первой мировой войны, и не хотели слышать никаких критических оценок ее опыта. «Любое исследование прошедшей войны, — пишет французский военный теоретик Э. Каррьас, — могло быть опубликовано только с разрешения военного министра... Благодаря этой замаскированной цензуре царила почти абсолютная косность, казенщина»{1478}. Поэтому французская военная доктрина развивалась весьма медленно и отражала по многим пунктам ошибочность военно-теоретических воззрений. [395]

Французский генеральный штаб не придал должного значения тому, что появление моторизованной пехоты, танков и авиации наряду с внедрением для управления ими радио изменило характер вооруженной борьбы, сделав ее маневренной и динамичной{1479}. Многие военные теоретики доказывали, что в противовес развитию новых средств вооруженной борьбы — танков и авиации — появились не менее мощные средства противодействия — противотанковые и зенитные орудия, заранее созданные инженерные сооружения, увеличивавшие возможности обороны{1480}. Вследствие этого считалось, что надвигавшаяся война вначале примет позиционный характер и мало чем будет отличаться от предшествовавшей.

Французская военная доктрина признавала, что будущая война неизбежно явится коалиционной и длительной и победа в ней может быть достигнута совместными усилиями всех видов вооруженных сил: сухопутных войск, авиации и военно-морского флота. Для коалиции западных держав (Франция, Англия, Польша, Бельгия, Голландия и другие) предполагались два периода военных действий: оборонительный, в котором силы противника будут истощены, и наступательный, в ходе которого армии союзников нанесут удар по неприятелю. Перед началом крупных сражений предусматривалось проведение мобилизации, стратегическое сосредоточение и развертывание подобно тому, как это происходило в начальный период первой мировой войны.

Идея позиционной войны нашла практическое воплощение в строительстве многочисленных укрепленных позиций вдоль всей восточной границы и морского побережья{1481}.

Вся «система постоянных (долговременных) укреплений, созданных для прикрытия территории государства от возможности внешнего нашествия, — говорилось в официальном документе, — позволяет в настоящее время: проводить мобилизацию под солидным прикрытием, требующим сравнительно небольшого расхода личного состава; обеспечить возможно лучшим образом наши крупные промышленные районы и важные пункты пограничных окраин; обеспечить для действий наших армий мощно оборудованную базу»{1482}.

Основные положения наставления о роли крепостей в обороне государства пытался обосновать и развить известный французский военный теоретик Шовино в книге «Возможно ли еще вторжение?», вышедшей в начале 1939 г. Как в самом труде, так и в предисловии к нему, написанном [396] маршалом Петэном, доказывалось, что в современных условиях при соответствующем фортификационном укреплении приграничных районов государства вторжение противника немыслимо. Основываясь на своих расчетах, Шовино утверждал, что при наличии непрерывного фронта укреплений на протяжении всех северо-восточных границ Франции (400 км) и своевременно развернутых войск с необходимым количеством пулеметов можно будет «удерживать германскую армию в течение трех лет». Иными словами, непрерывный приграничный укрепленный фронт должен сыграть роль непреодолимого барьера, каким, по расчетам французских правящих кругов и генерального штаба, и являлась линия Мажино, строительство которой было закончено к 1939 г.

В действительности строительство укрепленных районов и оборонительных линий протяженностью несколько сот километров имело для французов и некоторое отрицательное значение: вместо того чтобы использовать огромные средства на модернизацию вооруженных сил, их тратили на строительство укреплений, а французскому народу и армии внушалась успокоительная мысль, будто теперь страна надежно защищена от всякого вторжения.

В соответствии с общей оборонительной концепцией вырабатывались способы ведения боевых действий и использования родов войск и видов вооруженных сил. Предусматриваемые формы и способы вооруженной борьбы были пассивными, нерешительными, исключающими риск и смелый маневр и основывались на устаревшем опыте первой мировой войны. Доказательством этого служит доклад редакционной комиссии упоминавшегося выше наставления. В нем говорилось: «Не отрицая значения успехов, достигнутых за истекшее время в области различных боевых средств и средств передвижения войск... комиссия... считает тем не менее, что технический прогресс не отразился существенным образом в тактической области на установленных ранее основных правилах». Поэтому комиссия определила, что «сущность военной доктрины, объективно зафиксированной на следующий день после победы{1483} выдающимися начальниками, незадолго перед тем находившимися на высоких командных постах, должна оставаться основной базой для тактического использования наших крупных соединений»{1484}.

Французская военная доктрина основой непреодолимости обороны считала организацию непрерывного сплошного фронта вооруженной борьбы и огневого заграждения. Во имя создания такого фронтального огневого заграждения игнорировались глубина обороны и выделение резервов. При этом совершенно не учитывалось, что оборона должна быть активной{1485}.

Конечно, было бы неверно утверждать, что французская теория абсолютно отвергала идею наступления. Но этот вид боевых действий допускался только в рамках мощной коалиции и против значительно ослабленного противника. Кроме того, в соответствии с наставлением по использованию крупных войсковых соединений наступление предполагалось проводить последовательно, по этапам, с предшествующей длительной и тщательной подготовкой. Идея внезапности совершенно исключалась{1486}.

Французские военные специалисты много говорили о роли маневра и подвижности в вооруженных действиях, возросших благодаря широкой [397] моторизации и механизации войск. Однако маневр и подвижность рассматривались, по крайней мере для французской стороны, прежде всего в рамках оборонительных действий.

Основным видом вооруженных сил признавались сухопутные войска, а главным родом войск в них — пехота. «Пехота, — говорилось в уставе, — играет главную роль в бою... Все остальные рода войск используются в интересах пехоты»{1487}. Главной огневой и ударной силой считалась артиллерия, а значение танков недооценивалось. Французы полагали, что танки должны играть прежде всего роль поддержки пехоты, а самостоятельные действия их весьма ограниченны и не могут иметь существенного значения в ходе вооруженной борьбы.

Французская военная мысль недооценивала и роль военно-воздушных сил в будущей войне. Считалось, что авиация будет больше применяться для ведения разведки, прикрытия и обеспечения безопасности наземных войск и тылов от ударов авиации противника{1488}. Выполнению самостоятельных воздушных операций с целью нанесения бомбовых ударов по войскам и тыловым объектам неприятеля придавалось второстепенное значение.

Французская теория использования военно-морского флота также носила оборонительный характер. Большая протяженность морских границ Франции и наличие обширных колониальных владений выдвигали на первое место задачу защиты морских коммуникаций. Решение этой проблемы предполагалось осуществить совместно с английскими военно-морскими силами путем блокады побережья Германии и Италии, их флотов в базах и непосредственным охранением и обеспечением своих морских перевозок. Наиболее активным сторонником теории морской войны являлся адмирал флота Ф. Дарлан, занимавший тогда пост начальника морского штаба.

Пассивный характер французской военной доктрины нашел отражение и в плане войны, разработанном генштабом в 1938 г. В соответствии с планом предусматривалось «обеспечить целостность национальной территории и прикрыть развертывание вооруженных сил, прочно защищая оборудованные оборонительные позиции по границе или в непосредственной близости от нее. Эти оборонительные позиции должны служить в дальнейшем базой для будущих операций»{1489}. При этом французское командование допускало просчет, исключая возможность прорыва немецких армий через Арденны в обход укрепленных линий.

В апреле 1939 г. французские стратегические планы на случай войны были согласованы с английским генеральным штабом. «В случае если противник вторгнется в Голландию и Бельгию, — говорилось в соглашении французского и английского штабов, — Великобритания и Франция попытаются остановить его продвижение и создадут настолько выдвинутый вперед фронт, насколько это позволит обстановка»{1490}.

Если же Италия начнет военные действия в Северной Африке, предусматривалось проведение ряда контрнаступлений, но «без ущерба для успеха обороны в Европе» и «без излишних потерь».

Таким образом, французская военная доктрина не только оказалась не в состоянии правильно определить характер будущей войны, но и фактически отдавала инициативу ведения войны в руки противника, что, [398] безусловно, отрицательно сказывалось на укреплении обороноспособности страны и в итоге привело к трагедии 1940 г.

Военная доктрина Соединенных Штатов Америки исходила из того, что выгодное географическое положение страны на Американском континенте, отделенном океанскими просторами от наиболее сильных государств Европы, вполне обеспечивает ей надежную безопасность, а развитая экономика создает благоприятные предпосылки для военно-экономического проникновения США во внутренние дела государств Европы, Азии, Африки и Латинской Америки. Принципы комбинированного воздействия на другие страны — военного, экономического и политического порядка — определили сущность военной доктрины США. Эти принципы в обобщенном виде были сформулированы в американском уставе, согласно которому «ведение войны есть искусство применения вооруженных сил нации в сочетании с мерами экономического и политического принуждения в целях достижения удовлетворительного (с точки зрения правящих кругов США. — Ред.) мира»{1491}. Эта концепция получила свое выражение во всей внешнеполитической деятельности США в межвоенный период.

В интересах установления мирового господства Соединенные Штаты не отказывались и от вступления в коалицию. Однако подобно Англии американские правящие круги полагали, что их вооруженные силы должны вступить в войну только на ее завершающем этапе. Именно при этом условии мощный военно-экономический потенциал в сочетании с сохранившимися вооруженными силами позволит империалистам США продиктовать выгодные условия мира как противнику, так и союзникам по коалиции, взаимно истощенным и ослабленным в ходе борьбы.

Военно-политическое руководство страны, понимая, что грядущая война будет мировой, длительной, развернется на больших пространствах суши и моря, полагало, однако, что она не захватит Американского континента. Но под влиянием событий в Китае, Испании и Центральной Европе эти иллюзии относительно американского «нейтралитета» начали постепенно рассеиваться.

Военно-техническая сторона военной доктрины США основывалась на концепции войны на истощение: достичь конечной цели предполагалось с помощью так называемой «периферийной стратегии», или «стратегии непрямых действий». Ее сущность выражалась в том, чтобы, не прибегая к решительным действиям в начале войны, путем периферийных операций подорвать обороноспособность врага и создать наиболее благоприятные условия для последующего его разгрома. Нетрудно заметить, что подобная стратегия основывалась на опыте первой мировой войны. Исходя из этой концепции, определялись пути строительства и задачи видов вооруженных сил.

Своеобразие географического положения страны обусловило преимущественно морской характер официальной военной стратегии США. В предвоенные годы в Америке была популярна теория «морской силы» (господство на море, обладание морем), родоначальником которой был А. Мэхен, утверждавший, что военно-морской флот должен оставаться: основным видом вооруженных сил. И хотя из-за своей односторонности эта теория не была принята в качестве официальной военной доктрины, некоторые ее положения учитывались при разработке вопросов ведения войны.

Важнейшей задачей в войне считалось завоевание господства на море путем создания мощного надводного флота, способного в морских сражениях [399] разгромить морские силы противника. Предполагалось, что лишь при этом условии США смогут перебросить войска на другие континенты и оказать помощь союзникам. На флот возлагались также организация морской блокады врага и борьба с его флотом на коммуникациях и в базах.

Придавая важное значение военно-морским силам, американское военное руководство тем не менее не принижало и роли сухопутных войск, в которые организационно входила авиация. Сухопутные войска (армию) предусматривалось использовать в качестве экспедиционных сил (в первый период войны — небольших) за океаном для захвата и охраны военно-морских, военно-воздушных баз и отражения морских и воздушных десантов противника на побережье США (что американское военно-политическое руководство считало маловероятным). Крупные силы сухопутных войск в боевых действиях предполагалось применять лишь на заключительном этапе войны.

Из отчетов военного министра следует, что до 1938 г. штаб сухопутных войск придерживался теории «пассивной обороны» территории США в начальный период войны{1492}. В 1939 г. произошел коренной пересмотр некоторых положений военной доктрины. На смену прежней теории «пассивной обороны» была выдвинута новая теория «динамичной обороны», в соответствии с которой оборона США должна была начинаться далеко от их государственных границ. Американские правящие круги возлагали на свою армию «защиту» всего Западного полушария. В одном из заявлений генерального штаба говорилось: «В соответствии с политикой защиты полушария мы сформулировали новые задачи сухопутным силам... Эта политика предусматривает сокращение до минимума вероятности ведения боевых действий на нашей собственной территории»{1493}. Согласно теории «динамичной обороны» вооруженные силы США должны были «перейти к действиям до того, как противник сможет предпринять наступление»{1494}.

Хотя авиация и рассматривалась в качестве вспомогательной силы, способной решать задачи только во взаимодействии с военно-морским флотом и наземными войсками, американское военное руководство отводило важную роль бомбардировочной авиации. Она должна была наносить удары по главным центрам врага, противодействовать созданию неприятелем военно-воздушных баз вблизи Американского континента.

Основным видом боевых действий военная доктрина США считала наступление{1495}, а важнейшим средством достижения успеха в наступательных операциях — сосредоточение сил на суше и в воздухе в решающих местах и в решающий момент. Однако при организации боевых действий недооценивалась возросшая роль боевой техники. Именно поэтому авиация США не была выделена в самостоятельный вид вооруженных сил, а бронетанковые войска — в самостоятельный род войск. Следовательно, как во Франции и Англии, военная доктрина США базировалась в основном на опыте первой мировой войны. Поскольку США не грозило непосредственное вторжение, предполагалось, что будет достаточно времени для развертывания и подготовки массовых вооруженных сил к решительным действиям в конце войны.

Военная доктрина Польши после заключения ею в 1934 г. договора с Германией основывалась прежде всего на сотрудничестве этих двух государств, [400] порожденном общим для них антикоммунизмом и антисоветизмом.

На политическом содержании польской военной доктрины сказывалось также влияние националистической концепции «двух врагов», согласно которой западные и восточные соседи Польши — Германия и Советский Союз — рассматривались как потенциальные противники, угрожающие безопасности, суверенитету и территориальной целостности польского государства. Эта теория нашла свое конкретное воплощение в разработке главным штабом вооруженных сил Польши планов ведения войны по вариантам «Р» (русские) и «Н» (немцы), или «P» — «H». Однако, считая Советский Союз главным противником, польское военно-политическое руководство особое внимание уделяло «восточной политике», то есть подготовке к вооруженной борьбе против СССР. Характерно, что в марте 1939 г., незадолго до нападения Германии на Польшу, польское командование после длительных экономических, политических и оперативных исследований закончило разработку плана войны против СССР. К подготовке же плана обороны против агрессии фашистской Германии оно приступило лишь весной 1939 г., так и не завершив его к моменту немецко-фашистского вторжения{1496}.

Сущность теоретических взглядов польской военщины на характер войны, ее подготовку и ведение наиболее полно была выражена политическим и военным диктатором страны Ю. Пилсудским. Он и его последователи полагали, что военное искусство со времени польско-советской войны 1920 г. не претерпело заметных изменений. Эффективным видом боевых действий для достижения оперативно-стратегических целей считалось наступление. Доктрина не признавала позиционную оборону правомерным способом ведения боевых действий. В военной теории и практике строительства вооруженных сил не уделялось должного внимания определению роли и места новых родов войск и видов вооруженных сил в будущей войне. Роль механизированных войск, танков и авиации недооценивалась. Танковые подразделения предназначались для непосредственной поддержки кавалерии и пехоты. Противовоздушная и противотанковая оборона стояли на втором плане. Отсутствовала определенная и ясная теория боевого использования авиации, имевшей к тому же на вооружении устаревшую материальную часть. Не придавая должного значения взаимодействию авиации с сухопутными и морскими силами, военные руководители Польши слишком мало заботились о развитии тактической авиации. В то же время явно переоценивались оперативно-стратегические возможности кавалерии вследствие односторонних выводов из уроков войны Польши с Советской Россией. В целом военно-теоретические взгляды Польши в области использования родов войск не отвечали современным требованиям ведения вооруженной борьбы.

Накануне войны во всей полноте проявились острые противоречия между пагубной антинародной политикой, проводимой польским правительством, и требованиями обороны государства в связи с нараставшей угрозой агрессия со стороны фашистской Германии. В этой обстановке политическое и военное сближение с Советским Союзом было бы единственно правильным решением. Но польское руководство отвергло этот союз. [401] В результате Польша оказалась в одиночестве перед угрозой столкновения с неизмеримо превосходившей ее в военном и экономическом отношении фашистской Германией.

Анализ военных доктрин Англии, Франции и США показывает, что как в социально-политическом, так и в военно-техническом отношении они имели много общих черт, выражавшихся в пассивности и оборонительном характере намечаемых действий. Много слабых сторон имела и военная доктрина Польши. Это обусловливалось прежде всего антисоветской политикой правящих кругов данных стран, а также ошибочными выводами из опыта первой мировой войны и недооценкой глубоких изменений в военном деле в связи с бурным ростом технических средств вооруженной борьбы, механизацией и моторизацией армий.

Основой, на которой строилась англо-франко-американская группировка, была определенная общность интересов, не исключавшая противоречий и расхождений между монополиями.

Стремление направить фашистскую агрессию против СССР помешало этим странам мобилизовать и объединить всю свою военно-экономическую мощь для решительного пресечения агрессивных замыслов государств фашистского блока.

В соответствии с военными доктринами осуществлялось и строительство вооруженных сил капиталистических государств.

Вооруженные силы Великобритании состояли из сухопутных войск (армии), военно-морских (флот и морская авиация) и военно-воздушных сил. Регулярные вооруженные силы комплектовались добровольцами в возрасте от 18 до 25 лет. В июле 1939 г. в метрополии вступил в силу закон об обязательной воинской повинности, по которому все мужчины, достигшие двадцатилетнего возраста, должны были проходить службу в течение шести месяцев в регулярной армии, после чего на три с половиной года зачислялись в территориальную армию{1497}. Доминионы Великобритании имели свои национальные вооруженные силы, также состоявшие из трех видов и комплектовавшиеся добровольцами. В наиболее важных стратегических пунктах и базах империи находились английские части, выполнявшие полицейские функции. Во всех остальных частях английской империи содержались колониальные войска из местных жителей, которые правительство могло использовать за пределами их территорий. Данные о численности британских вооруженных сил по их видам приведены в таблице 15.

Верховным главнокомандующим вооруженными силами Британской империи номинально считался король, фактически ими руководил премьер-министр Великобритании, который возглавлял комитет имперской обороны.

В отношении доминионов комитет ограничивался общими указаниями по вопросам строительства вооруженных сил. Порядок же строительства вооруженных сил колоний определялся им полностью. Все решения по этому вопросу в колониях проводились в жизнь соответствующими военными министрами (армии, военно-морских и военно-воздушных сил) через генерал-губернаторов колоний, а в Индии — через вице-короля. [402]

Исходя из общей военной доктрины, основное внимание в строительстве вооруженных сил уделялось флоту и военно-воздушным силам.

К началу второй мировой войны флот Англии насчитывал 15 линейных кораблей и линейных крейсеров, 7 авианосцев, 64 крейсера, 184 эсминца, 45 тральщиков и кораблей береговой обороны, 58 подводных лодок{1499}. Некоторые корабли, в том числе 2 линкора, реконструировались, 4 устаревших линкора могли использоваться лишь для конвойной службы. В авиации берегового командования имелось 232 боевых самолета, сведенных в 17 эскадрилий{1500}; около 500 самолетов находилось на авианосцах и 490 — в резерве{1501}.

Организационно британский флот включал в себя флот метрополии, средиземноморский, восточный и резервный. Кроме того, имелись флоты и соединения кораблей в доминионах. В составе флотов корабли были сведены в эскадры линкоров, крейсеров, авианосцев, флотилии эскадренных миноносцев и подводных лодок.

Большая часть флота метрополии базировалась в Скапа-Флоу, а некоторые его корабли — в военно-морских базах Хамбер и Портленд. В Западной Атлантике действовала вест-индская станция (4 крейсера), в Южной Атлантике — южноатлантическая (8 крейсеров). Средиземноморский флот базировался в Гибралтаре и Александрии, восточный флот дислоцировался в основном в Сингапуре. В Красном море действовал отряд легких сил. Кроме того, в водах Китая находилась восточнокитайская станция (4 крейсера).

Военное руководство Великобритании считало, что превосходство над флотами Германии и Италии в крупных надводных кораблях позволит обеспечить безопасность морских коммуникаций, а возможную угрозу со стороны немецких подводных лодок рассчитывало преодолеть с помощью [403] новых средств их обнаружения, внедрявшихся на кораблях английского флота. В планах британского адмиралтейства учитывалось, что в случае вступления в войну Японии британский флот, находившийся на Дальнем Востоке, окажется намного слабее флота противника.

После пересмотра «воздушной доктрины» в связи с появлением новых взглядов на использование авиации в конце 30-х годов началось перевооружение и реорганизация военно-воздушных сил. В 1936 г. в их составе организуются три командования: истребительное, бомбардировочное и береговое{1502}. В ноябре 1938 г. в Великобритании был утвержден план «М», по которому в метрополии предполагалось иметь в ближайшие годы 163 эскадрильи (2549 боевых самолетов первой линии), а на заморских базах — 49 эскадрилий (636 самолетов){1503}.

Однако полностью план «М» выполнить не удалось, и к началу второй мировой войны в метрополии имелось 78 эскадрилий (1456 боевых самолетов, в том числе 536 бомбардировщиков). Около 2 тыс. машин находилось в резерве{1504}. В заморских военно-воздушных силах было 34 эскадрильи (435 самолетов), из которых 19 эскадрилий базировались на Среднем Востоке, 7 — в Индии и 8 — в Малайе{1505}. Командование бомбардировочной авиации располагало всего 17 эскадрильями самолетов «уитли», «веллингтон» и «хэмпден», 10 эскадрильями самолетов «бленхейм» и 12 эскадрильями самолетов «бэттл», признанных устаревшими. Большая часть истребительной авиации к началу войны имела на вооружении вполне современные самолеты «спитфайер», «хэррикейн» и «бленхейм»{1506}. Но в целом по численности и подготовке летного состава английская авиация отчасти уступала немецкой.

План противовоздушной обороны страны был утвержден в 1938 г. Общее руководство ПВО осуществлялось комитетом во главе с премьер-министром. Начальником противовоздушной обороны метрополии являлся командующий истребительной авиацией, которому в оперативном отношении подчинялись все средства ПВО.

Территория Британских островов была разделена на четыре района ПВО: первый район охватывал юго-восточную часть страны, второй — юго-западную, третий — центральную, четвертый — северную часть страны и Шотландию. В организационном отношении войска противовоздушной обороны были сведены в три дивизии (за исключением истребительной авиации). Одна дивизия ПВО обороняла Лондон, другая — города, расположенные в центре и на севере страны, третья — города Шотландии.

Сухопутные войска подразделялись на регулярную, территориальную армии и резерв. Их основу составляла регулярная армия, включавшая все рода войск. Территориальная армия являлась своего рода резервом первой очереди и комплектовалась за счет лиц, главным образом отслуживших в регулярной армии. Резерв состоял из демобилизованных офицеров и лиц, прошедших службу в территориальной армии.

В 1936 г. английское правительство приступило к коренной реорганизации сухопутных войск. Основное внимание в их строительстве уделялось моторизации. Началось создание первых моторизованных и бронетанковых частей и соединений{1507}.

Отсутствие четко разработанной теории и тактики использования бронетанковых сил в боевых действиях привело к тому, что перед войной [404] английская армия имела на вооружении самые различные по своим тактико-техническим данным типы танков. Даже в начале 1939 г. генеральный штаб не мог окончательно решить, какой вид танков нужен армии: считалось, что для колониальных войн нужны легкие машины, а для посылки во Францию — тяжелые, для поддержки пехоты — тихоходные, хорошо бронированные, а для мобильной войны — легкие крейсерские танки{1508}. Тем не менее к началу войны процесс моторизации соединений регулярной армии был в основном завершен.

Коренной реорганизации подверглась и территориальная армия, на которую возлагалась также задача противовоздушной обороны метрополии. Для этой цели из ее состава были выделены 7 дивизий{1509}. 29 марта 1939 г. английское правительство решило увеличить количество территориальных дивизий с 13 до 26, в результате чего общее количество дивизий сухопутных войск возрастало до 32 (из них 6 регулярных){1510}. Фактически к началу войны Великобритания имела 9 регулярных и 16 территориальных дивизий, 8 пехотных, 2 кавалерийские и 9 танковых бригад{1511}. Территориальные дивизии спешно переводились на штаты регулярных. Индия имела семь регулярных дивизий и значительное количество отдельных бригад; Канада, Австралийский Союз, Новая Зеландия и Южно-Африканский Союз — по нескольку отдельных бригад.

Английская пехотная дивизия в 1939 г. состояла из штаба, трех пехотных бригад, механизированного полка, трех полков полевой, полка противотанковой артиллерии, трех противотанковых рот и подразделений обеспечения и обслуживания. Общая численность личного состава равнялась 14,5 тыс. человек, из них 500 офицеров. На вооружении дивизии имелось 140 бронетранспортеров, 28 легких танков, 156 тягачей, 147 орудий, 810 грузовых автомобилей, 644 легких и 56 тяжелых пулеметов, 126 минометов, 10 222 винтовки, 361 противотанковое ружье и другая техника{1512}. Организация высших соединений и объединений английских сухопутных войск к началу войны окончательно еще не сложилась. Из-за нехватки офицерского состава, вооружения, военной техники и снаряжения к развертыванию корпусов и армий англичане так и не приступили. Для оказания помощи Франции в отражении возможной агрессии со стороны Германии было создано командование экспедиционных сил Великобритании, которому подчинялись дивизии, намеченные для отправки на Европейский континент, а также командование вооруженных сил Великобритании на Ближнем и Среднем Востоке, в распоряжение которого выделялись две пехотные и одна бронетанковая дивизии (еще не полностью укомплектованные){1513}. Основные силы сухопутных войск накануне войны дислоцировались в метрополии.

Все расчеты английского командования строились на предположении, что, если Германия предпримет войну против Франции, военные действия будут протекать медленно. В соответствии с этим первые английские пехотные дивизии должны были прибыть во Францию лишь через 33 дня с момента объявления мобилизации, две бронетанковые — через 8 месяцев, а в последующем — по 2–3 дивизии с интервалом 6–8 месяцев.

По утверждению фельдмаршала Монтгомери, в конце августа 1939 г. английские сухопутные войска были якобы совершенно неготовы к ведению [405] крупных боевых операций: они испытывали нехватку танков, орудий, имели слабую противотанковую артиллерию, несовершенную связь, плохой тыл и были недостаточно обучены{1514}.

Однако в действительности, несмотря на многие упущения и недостатки в организации и оснащении своих вооруженных сил, Великобритания располагала к началу войны крупными военно-морскими и военно-воздушными силами и некоторым количеством сухопутных войск в метрополии, достаточными резервами в империи. Это позволяло ей вместе с Францией и Польшей успешно вести вооруженную борьбу против фашистской Германии.

Вооруженные силы Франции состояли из трех видов: сухопутной армии, военно-воздушных сил и военно-морского флота. Их организация и строительство основывались на официальной военной доктрине.

В соответствии с законом «Об организации нации в период войны» от 11 июля 1938 г. вся верховная политическая и военная власть сосредоточивалась в руках правительства. Для решения принципиальных вопросов подготовки страны к войне был реорганизован высший совет национальной обороны, в состав которого вошли все члены кабинета министров, маршал Петэн и начальник генерального штаба генерал Гамелен, а с правом совещательного голоса — главнокомандующие видами вооруженных сил и начальник штаба колониальных войск.

В военное время для руководства вооруженными силами на всех театрах военных действий предусматривалось создать военный комитет. Председателем комитета и верховным главнокомандующим являлся президент республики.

Накануне второй мировой войны во Франции существовали министерства: национальной обороны, армии, авиации и военно-морского флота. Министерства национальной обороны и армии имели единый орган управления — генеральный штаб, другие министерства — главные штабы видов вооруженных сил. Начальник генерального штаба одновременно являлся и командующим сухопутными войсками, расположенными в метрополии и колониях.

Командующие авиацией и ВМФ начальнику генштаба не подчинялись; он лишь координировал действия авиации и флота с действиями сухопутных сил.

Согласно закону «Об организации нации в период войны» территория Франции делилась на три фронта: северо-восточный, юго-восточный и пиренейский. Командующие этими фронтами подчинялись непосредственно начальнику генерального штаба{1515}.

В стране было 20 военных округов, в каждом дислоцировалось по 1–2 кадровые дивизии. В случае войны мобилизационным планом предусматривалось развернуть на базе этих соединений 80–100 дивизий типа «А» и «Б»{1516}.

Вооруженные силы комплектовались на основе всеобщей воинской повинности. В 1936 г. срок службы был увеличен с одного года до двух, для моряков и солдат колониальных войск оставался прежним — три года. После введения двухлетнего срока службы вооруженные силы Франции имели около 700 тыс. человек переменного состава. В случае войны могло [406] быть мобилизовано до 6 млн. резервистов. Однако контингента:, из которых по плану предполагалось сформировать многочисленные части и соединения, основательной боевой подготовки не проходили. До середины 20-х годов переподготовка военнообязанных запаса вообще не проводилась. Позднее их стали призывать на сборы, которые, однако, были слишком короткими, да и количество призванных резервистов явно недостаточным. В результате резервные соединения не обладали высокой военно-технической и тактической подготовкой, что отрицательно сказалось на их боеспособности.

Французские вооруженные силы мирного времени насчитывали свыше 1 млн. человек, в том числе в сухопутных войсках — 865 тыс. (550 тыс. — армия метрополии, 199 тыс. — экспедиционные войска и 116 тыс. — колониальные формирования), в военно-воздушных силах — 50 тыс., военно-морском флоте — 90 тыс. человек.

К концу августа 1939 г. после проведения ряда внеочередных призывов численность вооруженных сил увеличилась до 2674 тыс. человек (2438 тыс. — в сухопутных войсках, 110 тыс. — в военно-воздушных силах и 126 тыс. — в военно-морском флоте){1517}. Сухопутная армия состояла из 108 дивизий, в том числе 1 танковой, 2 механизированных, 5 кавалерийских и 13 дивизий крепостных районов. Танковая и 8 пехотных дивизий к моменту вступления Франции в войну еще не были полностью укомплектованы.

Франция располагала 14428 орудиями (без железнодорожных платформ и крепостной артиллерии){1518}; в сухопутной армии насчитывалось 3100 танков{1519}, большая часть их находилась в 39 отдельных танковых батальонах{1520}.

Пехотные дивизии обоих типов ( «А» и «Б») имели одинаковую организацию: три пехотных и два артиллерийских (легкой и средней артиллерии) полка, противотанковый дивизион, части и подразделения обеспечения и обслуживания{1521}. Всего в дивизии насчитывалось 17,8 тыс. человек, 62 75-мм и 155-мм орудия, 8 47-мм противотанковых пушек и 52 25-мм универсальных орудия.

Легкие механизированные дивизии были переформированы в 1932 г. из кавалерийских соединений. Каждая из них имела танковую и моторизованную бригады, разведывательный и артиллерийский полки, части и подразделения обеспечения и обслуживания, 11 тыс. человек личного состава, 174 танка и 105 бронеавтомобилей (в основном устаревших конструкций).

Кавалерийская дивизия состояла из двух бригад (кавалерийской и легкой механизированной) и артиллерийского полка. Всего в ней насчитывалось 11,7 тыс. человек, 22 танка и 36 бронеавтомобилей{1522}.

Существовавшие во французской армии серьезные недостатки в техническом оснащении значительно снижали ее боеспособность. Хотя вооружение в большей своей части отвечало современным требованиям, многие образцы оружия остались еще от первой мировой войны. Артиллерия была представлена главным образом 75-мм пушкой, которая значительно уступала немецкой 105-мм гаубице. Французская тяжелая артиллерия и артиллерия большой мощности была многочисленной и по огневой мощи превосходила соответствующую немецкую артиллерию. [407]

Военно-воздушные силы Франции с учетом морской авиации насчитывали 3335 боевых самолетов. Вооружение и организация их к началу войны были еще в стадии становления. Высшим объединением ВВС являлась смешанная воздушная армия (всего их было три), состоявшая из бомбардировочной дивизии и нескольких истребительных бригад. Во французских ВВС истребители составляли 36 процентов, разведчики — 25, а бомбардировщики — 39 процентов всего самолетного парка. Руководство военно-воздушными силами Франции, в противоположность немецким, было децентрализовано. В каждом армейском корпусе, армии и фронте имелась своя авиация, которая базировалась на аэродромы, расположенные в тыловых районах войсковых соединений и объединений.

Франция располагала значительным военно-морским флотом, занимавшим четвертое место среди флотов капиталистических стран. В его составе числилось 7 линейных кораблей, 1 авианосец, 19 крейсеров, 32 эскадренных миноносца, 38 миноносцев, 26 минных тральщиков и 77 подводных лодок{1523}.

Таким образом, Франция к началу второй мировой войны располагала значительными вооруженными силами, достаточно оснащенными боевой техникой и вооружением, в том числе и современными. Однако в результате политики, стремившейся направить агрессию в сторону Советского Союза, и предательства национальных интересов Франции ее правящими кругами, а также вследствие серьезных недостатков в подготовке страны к войне французские вооруженные силы неизбежно должны были столкнуться с большими трудностями в борьбе с сильным противником.

Вооруженные силы Соединенных Штатов Америки состояли из сухопутной армии и военно-морского флота. Военно-воздушные силы входили в состав сухопутных войск.

Верховным главнокомандующим являлся президент США, который осуществлял руководство вооруженными силами через военное и военно-морское министерства. Вооруженные силы комплектовались на добровольных началах.

Численность американской армии составляла в 1939 г. всего 544,7 тыс. человек, из которых 190 тыс. находились в регулярной армии, 200 тыс. в национальной гвардии и 154,7 тыс. — в военно-морском флоте{1524}. Военно-политическое руководство полагало, что, находясь на достаточном удалении от возможных театров военных действий, США успеют в случае необходимости быстро развернуть свои вооруженные силы до нужного количества и вступить в войну в решающий момент.

В соответствии с военной доктриной США основное внимание в строительстве вооруженных сил уделялось военно-морскому флоту, главным образом мощным линейным кораблям и авианосцам. К началу второй мировой войны военно-морские силы США насчитывали более 300 боевых кораблей, из них 15 линейных кораблей, 5 авианосцев, 36 крейсеров, 181 эсминец, 99 подводных лодок, 7 канонерских лодок и 26 минных тральщиков{1525}. Флот располагал также большим количеством вспомогательных кораблей различного назначения. Однако многие эсминцы и подводные лодки являлись устаревшими.

В организационном отношении до второй мировой войны корабли были сведены в два флота — тихоокеанский и атлантический, в которых [408] имелись соединения линкоров, авианосцев, крейсеров, эсминцев, подводных лодок, вспомогательных и амфибийных сил. В состав морской авиации входило около 300 самолетов.

Основные силы военно-морского флота базировались в Норфолке (побережье Атлантического океана), Сан-Диего (побережье Тихого океана) и Пёрл-Харборе (Гавайские острова).

Военно-морские силы США в основном были готовы к выполнению поставленных перед ними задач по обороне Американского континента и обеспечению переброски сухопутных войск для высадки десантов на других континентах.

Немногочисленные сухопутные войска состояли из регулярной армии, национальной гвардии и организованных резервов. Более подготовленными были части и соединения регулярной армии. Национальная гвардия представляла собой милиционную армию отдельных штатов, предназначенную в первую очередь для поддержания внутреннего порядка и не подчинявшуюся федеральному правительству. Организованные резервы состояли из офицеров запаса и лиц, отслуживших определенный срок в регулярной армии.

Накануне второй мировой войны в регулярной армии имелось всего три полностью и шесть частично укомплектованных пехотных дивизий, две кавалерийские дивизии, отдельная бронетанковая бригада и несколько отдельных пехотных бригад{1526}. В национальной гвардии насчитывалось 17 дивизий. Эти войсковые соединения и части были объединены в четыре армии, дислоцировавшиеся в континентальной части страны. Небольшие гарнизоны сухопутных войск находились на Аляске, Гавайских и других островах Тихого океана.

В декабре 1936 г. в директиве начальника штаба сухопутных войск было объявлено о начале разработки «плана мобилизации сил прикрытия», которая закончилась к 1939 г. План предусматривал развертывание в течение 90 дней со дня объявления мобилизации 730-тысячных хорошо оснащенных сухопутных сил. Затем в короткий срок армия должна развернуться до 1 млн. человек. До 1940 г. все расчеты по производству вооружения для армии основывались на такой численности сухопутных сил{1527}.

В 30-е годы на вооружении американской армии находились преимущественно легкие танки. Только в 1939 г., учитывая уроки войны в Испании, американцы приступили к созданию средних танков{1528}.

Общее руководство авиацией, входившей в состав сухопутных войск, военный министр осуществлял через своего помощника по авиации, а оперативное — через генеральный штаб. В военно-воздушных силах армии накануне войны было 1576 боевых самолетов. С начала второй мировой войны конгресс США выделил дополнительные средства на развитие самолетостроения. Производство самолетов планировалось увеличить до 5500 машин в год{1529}. Одновременно предусматривалось подготовить 20 тыс. пилотов, штурманов и стрелков. Ускоренными темпами строились военно-воздушные базы в Панаме, на Аляске, в Пуэрто-Рико и на Гавайских островах.

Военно-воздушные силы армии делились на тактические и обороны континента. В их строительстве главное внимание уделялось стратегической [409] авиации, значение же тактической авиации недооценивалось. К началу войны США имели хороший тяжелый бомбардировщик Б-17 ( «летающая крепость»), но не имели равных ему истребителей и штурмовиков, необходимых для поддержки сухопутных войск{1530}. По количеству и качеству боевой техники и вооружения американская авиация в целом уступала английской и немецкой.

В целях противовоздушной обороны территория США была разделена на четыре округа, в которых обеспечение взаимодействия истребительной авиации, зенитной артиллерии, службы воздушного оповещения и аэростатов воздушного заграждения было поручено командующим военно-воздушными силами этих округов, подчинявшимся командующему ВВС армии.

Таким образом, состояние вооруженных сил США в 1939 г. в основном соответствовало требованиям, предъявляемым к ним военно-политическим руководством. Однако для реализации намеченных американским правительством планов развертывания вооруженных сил необходимы были значительные средства и время.

Вооруженные силы Польши состояли из сухопутных войск и военно-морского флота. Согласно конституции 1935 г. верховным главнокомандующим являлся президент, но фактически вооруженные силы, как и вся власть в стране, после смерти Пилсудского находились в руках военного и политического диктатора, генерального инспектора вооруженных сил маршала Э. Рыдз-Смиглы.

Армия и флот комплектовались на основе закона о всеобщей воинской повинности, принятого 9 апреля 1938 г. По состоянию на 1 июня 1939 г. вооруженные силы Польши насчитывали 439 718 человек, из них в сухопутных войсках — 418 474, авиации — 12 170 и военно-морском флоте — 9074 человека{1531}. Численность обученных резервов достигала 1,5 млн. человек{1532}.

В социальном отношении польская армия в подавляющем большинстве (около 70 процентов) состояла из крестьян при незначительной прослойке рабочих. До 30–40 процентов составляли представители национальных меньшинств (украинцы, белорусы, литовцы и другие). Система комплектования вооруженных сил носила ярко выраженный классовый характер и призвана была сделать их послушным орудием в борьбе против революционного движения и в войне против Советского социалистического государства.

Правящие круги Польши в течение длительного времени воспитывали армию в духе враждебного отношения к Советскому Союзу и трудящимся самой Польши. Войска часто использовались для подавления революционных выступлений народных масс Польши, национально-освободительного движения белорусов, украинцев и литовцев. В отдельных гарнизонах имелись особые части, специально предназначенные для этих целей{1533}.

Польская буржуазия рассчитывала тщательно продуманной системой идеологической обработки личного состава обеспечить надежность своих [410] вооруженных сил, оградить их от проникновения революционных идей и настроений.

Система обучения и воспитания солдат и офицеров была направлена на то, чтобы сгладить существующие противоречия между социальным составом армии и ее предназначением, изолировать солдат от народных масс, отвлечь их от политики, притупить классовое сознание и превратить в слепых исполнителей воли господствующих классов. Объявив армию вне политики, военное руководство запрещало солдатам и офицерам состоять в политических партиях, участвовать в митингах, на собраниях и в других общественно-политических мероприятиях и кампаниях{1534}. Реакционное правительство беспощадно преследовало военнослужащих за участие в революционном движении и настойчиво внушало им якобы установленную богом и религией необходимость защиты буржуазно-помещичьего строя Польши, слепого подчинения его законам.

Основной организующей силой польской армии являлся офицерский и унтер-офицерский состав. Офицерский корпус почти полностью подбирался из лиц, принадлежащих к господствующим и привилегированным слоям и классам. Руководящая роль в армии среди польского офицерства принадлежала пилсудчикам, преимущественно бывшим легионерам. В 1939 г. из 100 генералов 64 являлись легионерами, более 80 процентов должностей армейских инспекторов и командиров корпусных округов было укомплектовано приближенными Пилсудского{1535}. Важнейшие командные должности в армии занимали люди, военные познания которых не выходили за рамки опыта антисоветской войны 1920 г. Именно пилсудчики являлись наиболее откровенными носителями буржуазно-помещичьей идеологии и политики реакционного режима в армии.

Поскольку польская военная доктрина рассматривала будущую войну как преимущественно континентальную, главная роль в ней, а следовательно, и в строительстве вооруженных сил отводилась сухопутным войскам. В состав сухопутных войск входили пехота, кавалерия, корпус пограничной охраны, а также авиация.

Основу сухопутных сил составляли пехотные дивизии, распределявшиеся по корпусным округам{1536}. Пехотная дивизия состояла из трех пехотных полков, полка легкой и дивизиона тяжелой артиллерии, подразделений обеспечения и обслуживания. В ней насчитывалось до 16 тыс. человек. По сравнению с немецкой пехотной дивизией она не имела достаточного количества артиллерии (42–48 орудий и 18–20 минометов в основном устаревших конструкций). В дивизии было 27 37-мм противотанковых орудий, значительно меньше, чем в немецкой дивизии. Слабой была и противовоздушная оборона — всего четыре 40-мм зенитных орудия.

Польская военная теория рассматривала кавалерию как основное маневренное средство для достижения решительных целей. Кавалерия должна была восполнить отсутствие в армии технических подвижных средств. Именно на нее, «королеву армии», возлагалась задача сломить волю противника к сопротивлению, парализовать его психологически, ослабить боевой дух.

Все кавалерийские формирования были сведены в 11 бригад; штатная численность каждой бригады составляла 3427 человек. В отличие от пехотных дивизий штаты кавалерийских бригад в военный период оставались почти такими же, как в мирное время. Ударная сила кавалерийской [411] бригады была невелика: ее огневая мощь равнялась силе огневого залпа одного польского пехотного полка{1537}.

В состав бронетанковых войск входили: моторизованная бригада (сформированная в 1937 г.), три отдельных батальона легких танков, несколько отдельных разведывательных танковых и бронеавтомобильных рот, а также подразделения бронепоездов.

Моторизованная бригада состояла из двух полков, противотанкового и разведывательного дивизионов, а также подразделений обслуживания. В ней насчитывалось около 2800 человек. Бригада имела на вооружении 157 пулеметов, 34 орудия и миномета, 13 разведывательных танков{1538}. На время войны бригада усиливалась танковым батальоном из резерва главного командования и другими подразделениями.

Всего в польских вооруженных силах в июле 1939 г. насчитывалось 887 легких танков и танкеток, 100 бронеавтомобилей, 10 бронепоездов{1539}. Основная часть танкового парка по своим тактико-техническим данным была непригодна для эффективного использования в боевых условиях.

Военная авиация состояла из шести авиационных полков, двух отдельных воздухоплавательных батальонов и двух дивизионов морской авиации. Всего в воздушном флоте к началу войны было 824 боевых самолета всех типов{1540}, большинство из них по своим летно-техническим характеристикам уступали самолетам главных европейских государств. В 1939 г. на вооружение поступили бомбардировщики польского производства типа «лось» с более высокими летными качествами, но к началу войны в войсках их было всего лишь 44.

Авиация предназначалась прежде всего для сопровождения пехоты и танков в бою и кавалерии в ее рейдах. Однако во всех случаях роль армейской авиации сводилась главным образом к неглубокой разведке противника, а в отдельных случаях — к бомбовым ударам по его войскам. Использование авиации для проведения самостоятельных операций фактически не предусматривалось. Возможности бомбардировочной авиации недооценивались, ей не уделялось должного внимания{1541}.

Военно-морские силы подразделялись на военный флот (корабельный состав) и береговую оборону. В их состав входили 4 эскадренных миноносца, 5 подводных лодок, минный заградитель, 6 тральщиков и 8 батальонов береговой обороны, имевших на вооружении 42 полевых и 26 зенитных орудий{1542}.

К выполнению задач в войне против фашистской Германии флот не был готов. В его составе недоставало судов для действий в прибрежных водах, отсутствовали эскортные корабли. В судостроении главное внимание уделялось строительству дорогостоящих тяжелых кораблей. Проблеме обороны баз с суши и воздуха польское командование не придавало большого значения.

Проведенный главным штабом в 1935–1936 гг. анализ боеспособности армии в сравнении с армиями СССР, Германии и Франции показал, что польские вооруженные силы находились на уровне 1914 г. и значительно отставали по всем основным показателям. [412]

Разработанный в Польше план модернизации и развития армии, рассчитанный на шесть лет (1936–1942 гг.), предусматривал значительное укрепление основных видов вооруженных сил, расширение промышленной и сырьевой базы страны, строительство оборонительных сооружений и т. д.{1543}. Однако отсутствие заранее установленной единой концепции развития и модернизации армии приводило в конечном счете к выполнению лишь отдельных мероприятий этого плана.

За первые три года реализации этого плана произошло лишь некоторое количественное изменение в вооружении и оснащении армии, однако пропорции родов войск остались прежними. Все виды вооружения и боевой техники, за исключением материальной части военно-морского флота, были в значительной степени изношенными, устаревшими. Не хватало самолетов, танков, полевой артиллерии и стрелкового вооружения.

Таким образом, численность и организационная структура армии, ее вооружение, система комплектования, обучения и воспитания личного состава не соответствовали требованиям подготовки страны к обороне в условиях надвигавшейся войны.

Накануне второй мировой войны наиболее агрессивная группировка империалистических государств (Германия, Италия, Япония) взяла на вооружение доктрину тотальной, «молниеносной» войны. Эта доктрина предусматривала мобилизацию всех ресурсов государства и нанесение внезапных молниеносных ударов по фронту и тылу противника с целью достижения победы в самое короткое время. На службу этой стратегии были поставлены заблаговременная милитаризация экономики и всей общественной жизни, использование внезапности вероломных нападений, звериная жестокость, установление в мире «нового порядка», колониальное рабство для побежденных.

Другая группировка капиталистических государств (Англия, Франция, США, Польша), располагавшая огромным экономическим потенциалом, руководствовалась военными доктринами, которые больше склонялись к стратегии истощения. Вследствие этого экономические и финансовые возможности Англии, Франции и США не были использованы для подготовки вооруженных сил в такой мере, как это было сделано в странах фашистского блока.

Немецко-фашистская военная машина оказалась подготовленной ко второй мировой войне значительно лучше. Гитлеровская армия, получившая высокую профессиональную выучку и имевшая опытный, тщательно подобранный командный состав, оснащенная новейшими по тому времени военной техникой и оружием, представляла смертельную угрозу для человечества.