Содержание
«Военная Литература»
Первоисточники

Е. М. Османов.

Деятельность японской разведки и российской контрразведки в годы русско-японской войны 1904–1905 гг.

К началу русско-японской войны разведывательная служба в Японии имела многовековую историю. Уже в XVI в. была хорошо организована разведка и наблюдение за всеми слоями общества внутри страны. Необходимости же в заграничном шпионаже не было, так как вследствие политики «самоизоляции» внешние контакты вплоть до середины XIX в. были весьма ограниченными.

В книге бывшего русского дипломата в Японии А. Пеликана «Прогрессирующая Япония», изданной в Петербурге в 1895 г., автор, рассматривая вопрос о государственном устройстве Японии, делает вывод о том, что деспотическая форма государственного устройства, установленная в конце XVI в. сегуном Токугава Иэясу и продержавшаяся вплоть до революции Мэйдзи 1867–1868 гг., своим существованием в значительной мере обязана хорошо организованной системе шпионажа внутри страны.

Организация широкой разведки во всех слоях общества была вызвана необходимостью оградить власти бакуфу и назначаемых им провинциальных чиновников от заговоров и интриг крупных феодалов — «даймё» и контролем над деятельностью самих чиновников. [330]

Наличие опыта внутренней разведки позволило японскому Генеральному штабу уже в конце XIX и особенно в начале XX в. быстро и сравнительно легко организовать широкую разведовательную сеть в государствах, которые Япония рассматривала объектом своей внешней экспансии, и в первую очередь в Китае. Победа в японо-китайской войне 1894–1895 гг. заставила Японию обратить взор на Россию, которая стала рассматриваться основным препятствием японской экспансии на Дальнем Востоке.

Готовясь уже с конца XIX в. к военному захвату Маньчжурии и русских дальневосточных земель, японцы стали активно проводить разведывательную работу внутри России.

Еще за 10 лет до начала русско-японской войны японцы направили в Россию, и в особенности в Маньчжурию и на Дальний Восток, большое количество своих шпионов и диверсантов, на основании получаемых от них сведений тщательно изучали организацию и боевые возможности российской армии и флота, будущий театр военных действий, и составляли оперативные планы ведения войны.

По далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов России, количество японских шпионов, действовавших на территории нашего государства, к началу русско-японской войны доходило до пятисот человек. Разумеется, сведениями от японской стороны, вследствие специфики проблемы, мы не располагаем и по сей день.

Изучение методов и приемов разведывательной работы Японии в период русско-японской войны показывает, что подготовка к войне проводилась японцами не только внутри государства, на которое намечено было напасть, не только в смежных государствах, но даже в государствах, на первый взгляд, не имевших никакого отношения к той стране, на которую готовилось нападение.

Готовясь к войне с Россией, японское военное министерство тщательно знакомилось с материалами последних войн, которые вела Россия, не только путем изучения письменных [331] документов, но и путем непосредственного обследования тех местностей, где происходили сражения между Россией и ее противниками. Так, например, японские офицеры изучали в Болгарии все поля битв во время войны 1877–1878 гг., все маршруты, по которым двигались русские войска, особенно интересуясь теми территориями, где русские войска терпели неудачи.

Из австрийских источников известно, что японское военное министерство в начале русско-японской войны раздало своим офицерам брошюру, в которой описывались способы ведения русскими войн в 1812, 1853–1854 и в 1877–1878 гг.

Что касается русской разведки в Японии в предшествующий войне период и в ходе ее, она была организована не на должном уровне. Одной из причин бесславно проигранной войны, помимо общеизвестных причин, был недостаток информации о противнике, его армии и флоте. Все это проистекало из-за недооценки роли разведки на территории страны вероятного противника. О слабости русской разведки в Японии свидетельствует и тот факт, что в Японию, традиционно рассматривавшуюся сугубо морской державой, отправлялись лишь «морские агенты» (в 1900–1904 гг. этот пост занимал А. И. Русин). «Военного агента» Россия не отправляла в Японию до конца войны. Хотя справедливости ради следует заметить, что в 90-е годы XIX в. Россия направила в свои дипломатические представительства в Японии несколько кадровых офицеров. Но незнание ими ситуации и правил работы (лекции о разведывательной деятельности для агентов были включены в программу обучения в Академии Генерального штаба лишь после войны), а главное — незнание японского языка делало их пребывание в Японии чисто формальным. Более-менее нормальная работа российской разведки в Японии началась только после окончания русско-японской войны{1}.

В свою очередь, для противодействия угрозе шпионажа на территории России еще за год до начала военных действий генерал Куропаткин предлагал учредить особый [332] секретный розыскной орган, назвав его для конспирации «разведочным отделением». 21 января 1903 г. на докладной записке военного министра появилась личная резолюция Николая II — «Согласен». Так было положено начало российской контрразведывательной службе.

«Разведочное отделение» создавалось в глубокой тайне. Поскольку военные атташе иностранных государств (основные центры шпионажа на территории страны) находились в столице России, основным районом деятельности нового органа определялся Петербург и его окрестности. Главными его задачами должны были являться охрана военной тайны и обнаружение деятельности лиц, выдающих ее иностранцам.

Становление контрразведки в России связано с именем Владимира Николаевича Лаврова — ротмистра Отдельного корпуса жандармов, специалиста по тайному государственному розыску. В своем первом отчете за 1903 г. Лавров отмечал, что для ловли шпионов одного наружного наблюдения недостаточно. Нужна хорошая внутренняя агентура, работающая в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и т. д.

За период с 26 июня по 10 декабря 1903 г. под наблюдением отделения Лаврова состоял японский военный агент подполковник Мотодзиро Акаси. Акаси не был новичком на военно-дипломатическом поприще. После окончания военного колледжа и Академии в Токио он служил на Тайване и в Китае, а перед назначением в Россию занимал пост военного представителя страны восходящего солнца во Франции. Это был сильный противник. Лавров в своих отчетах отмечал, что Акаси работал усердно, собирал все возможные сведения. Тем не менее он был разоблачен и вынужден перебраться в Стокгольм, откуда продолжал вести подрывную деятельность против России{2}.

В целом, в годы, предшествующие русско-японской войне, контрразведку осуществляли управление 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба, Главный морской штаб, МИД и, конечно, Департамент полиции Министерства [333] внутренних дел. От всех этих ведомств осталось огромное количество архивных материалов, большая часть которых сосредоточена в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском государственном Военно-историческом архиве (РГВИА), Российском государственном архиве Военно-Морского Флота (РГА ВМФ, С.-Петербург) и Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ). Значительная часть этих архивов долгое время была засекреченной, что не позволяло сделать материалы достоянием общественности. В 1992 г. был рассекречен комплексе документов Департамента полиции в ГА РФ. Эти документы включают переписку Департамента полиции с различными учреждениями по вопросам контрразведки, донесения чиновников и агентов департамента, выполнявших специальные контрразведывательные поручения и доклады.

Однако еще в 1944 г. Главное управление НКВД СССР выпустило под грифом «секретно» сборник материалов, посвященный японскому шпионажу в царской России{3}. Разумеется, в силу ограниченности тиража данный сборник сегодня является библиографической редкостью, и мы считаем уместным в полном объеме опубликовать содержащиеся в нем документы.

Действия российской контрразведки непосредственно в годы русско-японской войны характеризовались рядом успешных операций. Так, уже в конце января 1904 г. военный губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант И. П. Надаров приказал за всеми японцами, проживавшими в области, установить «строгий надзор». Необходимость этой меры, одобренной императорским наместником на Дальнем Востоке Е. И. Алексеевым, мотивировалась «ограждением остающихся на жительстве в Забайкальской области японских подданных от всяких случайностей»{4}. Вскоре по настоянию директора Департамента полиции японским подданным было запрещено жить по линии Сибирской железной дороги, а из Иркутска они вообще были выселены. [334]

В начале июля 1904 г. в рамках Особого отдела Департамента полиции было создано специальное «Отделение по розыску о международном шпионстве» во главе с И. Ф. Манасевичем-Мануйловым. Это отделение, не имевшее определенного штатного расписания и каких-либо письменных инструкций, было временным образованием, созданным лишь на время продолжения военных действий.

К лету 1904 г. российская контрразведка освоилась с новыми условиями работы, вызванными войной, и, пытаясь перехватить инициативу у японцев, начала действовать с упреждением, в основном за пределами России. В самой же России к этому времени деятельность контрразведки велась достаточно планомерно, и сообщения различных учреждений, занимавшихся слежкой за иностранными шпионами, наводнили Петербург.

Особое место в истории русской контрразведки в годы войны с Японией как самая продолжительная и дорогостоящая операция занимает охрана 2-й тихоокеанской эскадры под командованием Рожественского. Как известно, для борьбы с Японией на море после неудач русского флота с апреля 1904 г. началось формирование подкрепления, в состав которого вошли суда, которые в состоянии была собрать Россия. Об их технических характеристиках говорить не приходится. Даже по мнению командующего эскадрой, шансов на успех у нее не было. Действительно, эскадра полностью погибла в цусимском сражении, которое и решило исход войны в пользу Японии.

Но как бы то ни было, действия контрразведчиков, занятых охраной эскадры на ее пути на Дальний Восток, заслуживают высокой оценки. Уже с конца апреля 1904 г. из разных и независимых друг от друга источников в Петербург стала поступать информация о подготовке японцами диверсий на пути следования эскадры из Европы на Дальний Восток. Хотя маршрут движения эскадры был засекречен, очевидные точки ее прохода было определить легко. К полученным сведениям в Петербурге отнеслись более чем серьезно. 25 мая 1904 г. адмирал З. П. Рожественский писал [335] адмиралу А. А. Вирениусу: «По поводу сообщений Павлова и Десино следует, мне кажется, принять серьезные меры. 1. Прежде всего предупредить наши суда в Средиземном море, чтоб не зевали и держали себя везде ... на военном положении, не упуская сторожевой службы, заряжения орудий на ночь и должной бдительности как ночью, так и днем. 2. Сообщить Чухнину и Бирилеву, что настало время принимать соответствующие меры во всех портах Черного и Балтийского морей и повышать постепенно настороженность по мере приближения времени отхода эскадры». Далее адмирал предлагал «разбудить» российские консульства и посольства, а главное — обратиться в Департамент полиции, «чтобы на счет Морского министерства командировал тайных агентов... для исследования шведских и норвежских шхер и мелких портов, а также в местности по Бельтам и Зунду»{5}. Просьба Рожественского была принята, и в июне — июле 1904 г. департамент полиции принял меры к выяснению подлинных замыслов японцев путем организации усиленного агентурного наблюдения за японцами, прибывшими в Европу. К организации этой работы были привлечены крупные русские разведчики — коллежский советник А. М. Гартинг, подполковник Отдельного корпуса жандармов В. В. Тржецяк и агентура департамента полиции Франции. Кроме того, департамент полиции зафрахтовал несколько иностранных судов и катеров для несения охранной службы в Северном море.

Благодаря принятым мерам удалось выяснить, что японский военно-морской агент в Берлине, некий капитан Такикава, с помощью немецкой разведки установил на датском побережье секретное наблюдение за прохождением русских судов в указанных морях. Целью этого наблюдения было выяснить дату прохождения эскадры Рожественского через Немецкое море и организовать на нее нападение.

Хотя в охраняемых местах ничего не произошло (скорее из-за бездействия японцев, чем действий русской контрразведки), 7 октября произошел так называемый «Гулльский инцидент», который чуть не положил начало войне с Великобританией [336] и в подготовке которого, по мнению многих исследователей, участвовали совместно японцы и англичане. Но даже сегодня, спустя 100 лет после тех трагических событий, вся правда об этом инциденте не выяснена. Кто виноват в нем? Ответ на этот вопрос предстоит еще дать историкам.

Несмотря на успехи российской контрразведки в борьбе с японскими агентами на территории России, в целом работа была поставлена из рук вон плохо. Ее отличали невнимательность, заорганизованность, а иногда и полная неорганизованность, недостаток сведений о Японии и японском менталитете. Возглавляемое Лавровым отделение вскоре после войны было ликвидировано.

Вместе с тем нельзя не признать, что в годы русско-японской войны российской контрразведке удалось решить ряд важных задач. Были обнаружены и перекрыты каналы утечки секретной информации за рубеж, серией крупномасштабных операций удалось обеспечить безопасность прохода судов 2-й тихоокеанской эскадры на Дальний Восток и установить контроль за деятельностью японской агентуры в западноевропейских странах. Учитывая опыт русско-японской войны, в последующие годы был предпринят ряд мер по улучшению организации контрразведывательной службы. Эти меры, в частности, предусматривали более тесное взаимодействие Департамента полиции и его местных органов с военной контрразведкой. Таким образом, наметившееся еще в 1904–1905 гг. превращение Департамента полиции в центр координации всей контрразведывательной работы в России стало обретать реальные очертания.

В свою очередь комплектование японских агентов в России для японских разведывательных органов в первое время представляло значительные трудности. Они были связаны с тем, что вплоть до начала XX в. знание русского языка в Японии не получило широкого распространения. С другой стороны, появление японцев в России, вследствие их значительных внешних отличий от коренного населения, [337] не могло не привлечь к себе внимания и не вызвать подозрения о подлинных целях этого появления. Не случайно при подготовке кадров для работы в России Японии приходилось проявлять значительную изобретательность и гибкость.

Подготовка квалифицированных разведчиков, способных руководить работой рядовых шпионов, в Японии осуществлялась специальными отделениями, находившимися в непосредственном ведении Генерального штаба. В эти отделения, находившиеся в Токио и в Шанхае, ежегодно набирались молодые японцы. Поскольку появление японца в России сразу же привлекало ненужный интерес, ставка японских военных властей была сделана на «превращение» занятых шпионажем японцев в китайцев, которых, вследствие хороших отношений России и Китая, находилось в стране огромное число.

Пройдя длительный путь обучения в усвоении внешних китайских навыков, эти будущие шпионы становились мало отличаемыми от китайцев. Такие разведчики направлялись для организации шпионской работы в Китай, Маньчжурию, Корею и Россию.

Готовясь к войне с Россией, Япония организовала широкую разведочную сеть в сопредельных России странах — Китае (Маньчжурии), Корее, Монголии. Переодетые нищими, путешественниками и торговцами, опытные японские топографы работали над сверкой ранее составленных карт будущего театра военных действий. Много японских шпионов было внедрено в гражданские учреждения, в инструкторский состав китайской и корейской армии. На подкуп китайских должностных лиц японцы тратили огромные средства, и результаты этого не замедлили сказаться. Во время японо-китайской войны 1894–1895 гг. многие китайские телеграфные служащие продавали японцам сведения о дислокации и перемещении войск, а подкупленные генералы и офицеры приказывали войскам отступать или сдаваться. Бесспорно, одной из причин победы Японии в войне против Китая была хорошо налаженная разведочная [338] деятельность японского Генерального штаба. Эти же причины во многом предопределили исход и русско-японской войны.

В 1898 г. было организовано японское общество «Тоадобункай» — «Восточное общество единой культуры», созданное для «улучшения испорченных войной японо-китайских отношений». Под эгидой общества в 1899 г. в городах Баодин, Нанкин, Сватоу и других был открыт ряд школ японского языка. В действительности, общество, представлявшее собой замаскированную организацию японской разведки, занималось широкомасштабной вербовкой китайского населения, для чего активно приглашало китайских студентов и служащих «погостить» в Японии. Были и другие пути подготовки нужных кадров резидентов в Китае на случай войны с Россией. Большое количество японцев отправлялось в Китай, где они под видом изучения китайского языка селились в китайских семьях и проводили «разъяснительную» работу. К 1903 г. большинство преподавателей западных наук в китайских школах были японцами. Постоянно увеличивалось число и военных шпионов. Так, в 1900 г. в Тяньдзин прибыла группа японских военных инструкторов во главе с майором Аоки, японским военным агентом в Пекине, и капитаном Сиба.

С начала 1902 г. японцы стали забирать в свои руки полицейский аппарат Китая. Японский полковник Аоки «по просьбе» китайского генерала Натуна, начальника городской охраны Пекина, занялся организацией сил китайской полиции в столице. Вскоре почти все губернаторы «пригласили» японцев для реорганизации китайской полиции. Одновременно с этим в правительственном аппарате Китая шла замена неугодных японцам китайских чиновников сторонниками сближения с Японией. Такая же ситуация сложилась и в Корее.

Японский шпионаж в Маньчжурии облегчался тем, что Маньчжурия находилась в тесных торговых отношениях с Японией. Большинство китайских фирм, имевших отделения во всех значительных городах Маньчжурии, была [339] тесно связана с Японией. Для усиления своего влияния японское правительство посылало «на практику» в Маньчжурию лиц, окончивших средние и высшие японские коммерческие училища. Это давало возможность осуществлять экономический шпионаж не только в Маньчжурии, но и приграничных районах Китая, России и Монголии.

В пограничной с Россией Монголии накануне войны японская разведка также развернула активную деятельность. Основные кадры японских разведчиков поставляли многочисленные священнослужители — ламы, составлявшие в то время значительную часть мужского населения страны и по своему положению освобожденные от всякой работы и военной службы. Разбросанные по всей Японии многочисленные монастыри, которые японский Генеральный штаб щедро поддерживал денежными вливаниями, представляли собой удобные центры местного шпионажа. Одновременно японский Генеральный штаб через своих агентов подчинил своему влиянию феодальных монгольских князей и старейшин, усиленно распространяя среди них идею спасения Японией азиатских народов от «северных варваров» — русских.

Опираясь на своих резидентов, командированных задолго до войны на территорию России, Маньчжурии и других стран, японская разведка разбила весь район фронта и тыла царской армии вдоль линии железной дороги на сектора. Это облегчало японским разведчикам наблюдение за передвижением русских войск и обеспечивало японской разведке своевременное получение сведений.

На японской территории таким сектором обычно руководил офицер японской разведки или один из агентов-шпионов, окончивших перед войной школы шпионажа в городах Чинчжоу (Корея), Инкоу и Цзинъ-Чжоу (Маньчжурия). Он контролировал всю разведывательно-шпионскую работу на участке, производил расчеты со шпионами, сортировал и проверял сообщаемые ими сведения и передавал эти сведения дальше. [340]

Японские шпионские группы располагали значительными средствами для шпионско-диверсионной работы и для приобретения помещений, которые приближали их к массе населения. Как правило, приобретались небольшие мелочные лавчонки, преимущественно булочные, которые посещались всеми слоями населения. В эти лавочки в числе других покупателей приходили солдаты и офицеры русской армии, из разговоров которых, иногда неосторожных, можно было узнать очень многое, не говоря уже о том, что офицерские и солдатские погоны давали возможность определить, какие новые части русских появились в этом районе.

Обычно беседа с русскими офицерами и солдатами начиналась «случайным» вопросом, который задавал старший группы шпионов как хозяин заведения, а остальные шпионы работали «молча» приказчиками, грузчиками или просто толпились около лавчонки.

Немало шпионских сведений получили офицеры японского Генерального штаба и от посетителей опиекурилен.

Одной из наиболее распространенных среди японских шпионов и разведчиков профессий была профессия фотографа. Некоторые из фотографов-разведчиков оказывали большие услуги японскому Генеральному штабу.

Среди японских шпионов, подвизавшихся в тот период в качестве «фотографов», выделялся японец Нарита, который вел перед войной активную шпионскую работу во Владивостоке. Нарита специализировался на групповых снимках преимущественно военнослужащих. Он брал за снимки меньше, чем другие фотографы, и военных, желавших сниматься, у него всегда было хоть отбавляй. Недели за две до начала войны Нарита исчез из Владивостока, имея весьма точные сведения об офицерском составе пограничных царских частей, причем на некоторых увезенных им фотографических карточках красовались даже факсимиле незадачливых офицеров, очарованных деликатным обращением и мастерской работой Нарита. В результате у японского Генерального штаба были весьма точные, обогащенные фотографиями, сведения о командном [341] составе царских пограничных войск, стоявших во Влади востоке.

Отдельные японские офицеры работали также «прачками» или охотно ловили «рыбу» в водах близ русских берегов.

Более того, уже во время войны было обнаружено несколько японских шпионов, работавших санитарами в русских госпиталях.

Японские шпионы работали также поварами, кочегарами и официантами на русских и иностранных пароходах, курсировавших между русскими и иностранными портами. Японские шпионки охотно устраивались на работу в качестве нянек и горничных в семьи к военным или к знакомым военных.

Неплохо были осведомлены о России задолго до войны и многие другие офицеры и генералы, работавшие в штабах японской армии. Так, начальник штаба маршала Ояма генерал Кодама, которого считают автором плана войны с царской Россией, долгое время прожил в Амурской области.

Очень часто шпионские группы работали в качестве строительных рабочих над возведением укреплений, собирая точные сведения о размерах этих укреплений, тем более что русское командование во время русско-японской войны показывало исключительные образцы преступной небрежности и в отношении хранения военной тайны. Так, например, при постройке портов на Куанчендской позиции подрядчикам-китайцам были выданы планы фортов. Более того, даже охрана этих фортов была организована из сторожей-китайцев.

В тылу царской армии во время войны такие шпионские группы японцев, действовавшие на территории сектора, обычно возглавлялись японскими шпионами-китайцами. Они, как и руководители шпионских групп на японской территории, имели в своем распоряжении группу шпионов от трех до пяти человек.

Каждый из этих шпионов получал конкретное задание, [342] например, произвести рекогносцировку определенного участка оборонительной линии и установить наблюдение за передвижением какого-нибудь определенного войскового соединения. Это не составляло большого труда, так как указатели дорог и вывески о расположении частей и штабов расквартированных русских войск очень облегчали такого рода разведку. Лазутчикам противника не составляло абсолютно никакого труда собрать сведения о войсках, расположенных в том или ином районе, для этого нужно было только обойти и записать все то, что они видели на этих вывесках.

Это, в свою очередь, давало возможность японскому командованию использовать для шпионажа даже малограмотных или неграмотных китайцев и корейцев, которым давалось задание только зарисовать погоны, воротники или шапки солдат частей, расположенных на их участке. Полученные таким путем сведения о расположении русских войск в соединении с другими данными, полученными от 400–500 шпионов, которыми располагали войсковые штабы японской армии, представляли разведывательный материал большой ценности.

Сбором сведений в пользу японцев во время войны занимались также мелкие торговцы — китайцы и корейцы. Они торговали русским табаком и японскими папиросами, местными лакомствами и безделушками и под этим предлогом успешно собирали нужные японцам сведения.

У многих из царских офицеров служили денщиками китайцы. В Ляояне эти «денщики» аккуратнейшим образом два раза в неделю собирались у японских агентов и давали им сведения о своих господах.

Для получения информации японским разведчикам в большинстве случаев не требовалось никакой хитрости или изобретательности. Нужно было только иметь «своих» людей в общественных местах и слушать то, что болтали многие офицеры, а иногда и солдаты.

Большую группу шпионов имели японцы и в Мукденском вагоне-ресторане, куда собирались не только военные [343] агенты и корреспонденты, но также ординарцы, состоявшие в большинстве из гвардейских молодых офицеров. Эти люди, не обращая никакого внимания на присутствие иностранцев, часто, рисуясь знанием иностранных языков, говорили все, что они знали. Разумеется, желающих послушать этих «вояк» было предостаточно.

Обширная своевременно организованная шпионская сеть значительно облегчала работу японской войсковой разведки, иногда почти заменяя ее.

Организацией и повседневным руководством разведывательной деятельности в России занимался японский Генеральный штаб. Он имел в своем распоряжении довольно обширную сеть различных организаций, обществ и бюро, на которые возлагалась практическая шпионская деятельность на территории России. Возглавляли эти организации обычно офицеры японского Генерального штаба.

Созданием этих учреждений японцы преследовали две главные цели — закрепить свои позиции в Маньчжурии, Корее и на российском Дальнем Востоке через официально существующие учреждения и организовать через них широкую агентурную сеть.

В 1903 г. Япония основывает в Корее так называемое «Корейское национальное общество» — «Ильтин-Хой». Его основной задачей, изложенной в уставе общества, являлось создание японской агентуры среди корейцев и подготовка из них кадров, могущих вести разведывательную работу в Уссурийском крае и в Маньчжурии.

Другой организацией, имеющей крупное значение в шпионской работе, являлось созданное также до войны 1904 г. во Владивостоке общество из японских подданных. Устав этого общества и его программа были разработаны известными японскими разведчиками в сане дипломатических представителей — Каваками и Номура. В целях более широкого использования членов общества в интересах японского правительства и, в особенности в шпионской работе, общество было поставлено в прямую зависимость от консула. [344]

Масса других обществ и организаций, создаваемых японским Генеральным штабом на Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее, всячески маскировались экономическими, коммерческими и иными целями.

Многие японские шпионы, офицеры Генерального штаба, «специализировались» в качестве содержателей публичных домов и курилен опиума. «Японские» улицы таких русских городов, как Владивосток, Никольск и другие, состояли почти сплошь из публичных домов. Число японских шпионов-сутенеров и содержателей публичных домов колебалось в среднем от одной трети до одной пятой всех японских подданных, проживавших в городах Дальнего Востока. И проститутки, и офицеры японского генерального штаба делали одно общее дело. Они не гнались за деньгами, а выкрадывали из полевых сумок, портфелей и карманов посетителей публичных домов различные документы.

Так, например, в городе Мукдене вплоть до русско-японской войны штаб-офицер Нагакио содержал четыре публичных дома, через которые собирал необходимые шпионские сведения для японского Генерального штаба.

В Порт-Артуре еще до войны 1904–1905 гг. долгое время существовал публичный дом, открытый американской подданной Жанетой Чарльз. Помимо «обычного» для данного заведения занятия, шпионское ремесло в его стенах достигло чрезвычайно больших размеров. После закрытия полицейскими властями заведения Жанеты Чарльз в Порт-Артуре, она переехала во Владивосток и так же открыла публичный дом под названием «Северная Америка». Так же, как и в Порт-Артуре, во Владивостоке велась разведывательная деятельность в пользу Японии и ее союзников (Великобритании и США).

Большую помощь японской разведке на территории России оказывали и немецкие подданные. Так, немецкая фирма «Кунст и Альберс», монополизировавшая торговлю на Дальнем Востоке, занималась шпионажем в пользу Германии и Японии. Японские агенты были внедрены в фирму под видом продавцов и мелких служащих, и их донесения [345] о состоянии русских войск в регионе регулярно появлялись в Генеральном штабе в Токио.

Немало японских шпионов работало приказчиками не только у русских, но и иностранных купцов в городах Дальнего Востока. Один из английских торговцев, часто бывавший во Владивостоке, имел здесь своего приказчика-японца. В начале января 1904 г. этот «приказчик» заявил своему хозяину, что больше он работать не будет. Англичанин никак не мог уговорить его не бросать работы, хотя и обещал ему утроить жалованье. Каково же было изумление англичанина, когда он по приезде в Токио встретил на одной из главных улиц города «своего» приказчика в форме капитана японского Генерального штаба. Офицеры японского Генерального штаба нередко устраивались на работу в парикмахерских городов или станций, где стояли гарнизоны царской армии. Обслуживая офицеров и солдат, шпионы-парикмахеры устанавливали состав расквартированных частей армии, добывая сведения, нужные японскому Генеральному штабу.

Вместе с сотрудниками Генерального штаба, разведывательной деятельностью занимались и японские дипломаты, при этом особую активность проявил японский посол в Петербурге.

Таким образом, японский Генеральный штаб еще задолго до начала русско-японской войны сформировал обширную агентурную сеть в России, через которую собирал все необходимые сведения о будущем дальневосточном театре военных действий.

С началом войны японские агенты основным местом деятельности избрали непосредственно театр военных действий и тылы русской армии. При штабе главнокомандующего японскими вооруженными силами было сформировано Центральное разведывательное бюро, управлявшее деятельностью шпионов в российской армии.

В первые месяцы войны Японии хватало кадров, завербованных еще в мирное время. Но с расширением театра военных действий их число не стало удовлетворять Генеральный [346] штаб. Поэтому Япония спешно стала заниматься вербовкой новых кадров, главным ядром которых стали представители местного китайского населения.

Проведению успешной вербовки китайцев на сторону японцев способствовало почти полное в связи с войной прекращение местной торговли. Многочисленные китайские торговцы и приказчики остались без работы и охотно соглашались на предложения японцев заняться агентурной деятельностью. Особую ценность для японской разведки составляли китайцы, хорошо знавшие русский язык. На содержание этой категории своих шпионских кадров Япония тратила огромные средства. По свидетельству разоблаченных агентов, они получали по 200 иен ежемесячно, что по тем временам представляло довольно солидную сумму. Не знавшим русского языка и не представлявшим особую ценность агентам выплачивалось около 40 иен.

Всем этим «неблагонадежным» китайцам и корейцам весьма прозрачно и неоднократно давалось понять, что если они согласятся быть шпионами, то будут исключены из списков «неблагонадежных», в противном случае их ожидают неприятности. И действительно, с сопротивляющимися японцы не церемонились. Если шантаж в отношении главы семьи не давал желаемых результатов, японцы подвергали репрессиям его семью. Эта мера была довольно действенной.

Многие китайцы и корейцы, боясь этих репрессий, или оставляли службу у русских, или давали согласие вести шпионскую и разведывательную работу в пользу японцев.

Особую ценность для японской разведки представляли те китайцы и корейцы, которые работали у русских в качестве переводчиков и писцов. Китайцы и корейцы, работавшие у русских и являвшиеся японскими шпионами, очень долго не были разоблачены. Лишь в конце 1904 г., т. е. спустя полгода после начала войны, из ряда дел о японских шпионах удалось установить, что среди переводчиков китайцев и корейцев, работавших в царской армии, были японские шпионы. [347]

Наряду с довоенной вербовкой «неблагонадежных», японцы во время самой войны, захватывая территории, находившиеся до этого в руках России, немедленно развертывали активную работу по вербовке шпионов и разведчиков среди китайцев и корейцев, применяя те же методы: шантаж, подкуп, убийства.

Методы вербовки, применяемые японскими шпионами и диверсантами, в основном сводились к следующему: японцы изучали слабости человека, которого намечено было завербовать, после чего в ход пускались подкуп, шантаж, обманы всякого рода, угрозы, использование недостатков и промахов отдельных людей.

Кроме того, помимо посылки шпионов на тот или иной участок, японцы имели возможность получать подробные устные, а иногда и письменные сообщения о русских войсках через местных жителей, среди которых у них было много знакомых, вольно, а иногда и невольно доставлявших японским шпионам те или другие сведения.

Заняв тот или другой город или деревню, японцы поручали вербовку шпионов и разведчиков резиденту или агенту, который проживал в этом пункте или поблизости и был знаком с окружающей местностью. Резидент вызывал к себе старшину деревни или местечка, а в городе — лицо, ведавшее одним или несколькими кварталами, и предлагал им представить податной (именной) список местного населения, который он сверял со списками местного населения, составленными японской разведкой до войны.

После этого резидент разбивал деревню или квартал города на участки и назначал во главе каждого участка агента, поручив ему наблюдение за всяким новым лицом, приходившим из другой местности. Агентам участков выдавалась награда за доставку подозрительных лиц, приходивших из другой местности, а в ином случае — сыпались репрессии.

Одновременно проводилась вербовка шпионов и разведчиков из той части китайского и корейского населения, которая была разорена войной и в силу тяжелого материального [348] положения и своей моральной неустойчивости, шантажированная японцами, давала согласие выполнять шпионские поручения. Этой категории шпионов японцы платили от 1 до 3 рублей за каждый переход через границу. Кроме того, в занятых местностях японцы принуждали служить себе «нейтральных» китайских солдат, заставляя их наблюдать за движением русских войск.

Иногда дело доходило до того, что китаец, не имевший удостоверения от японцев, не мог показаться в поле. Малейшее подозрение влекло за собой арест. Если же китаец не мог доказать легальность своего появления в известном районе, то японцы без всякого суда предавали китайца публичной казни, зарывая его живым в землю.

Для того чтобы затруднить доступ шпионов и разведчиков со стороны противника, японцы применяли следующий [349] прием: путем дознания они выясняли пути, по которым шел тот или иной русский разведчик, узнавали названия деревень, где он останавливался, владельцев домов, где он ночевал, после чего привлекали всех этих лиц во главе со старшиной селения к ответственности как пособников русской разведки.

Однако по мере развертывания военных действий японским шпионам и разведчикам становилось все труднее и труднее работать на линии фронта. Использование японцами китайцев и корейцев для разведывательной работы вскоре потеряло свое преимущество. Хотя корейцы и китайцы, как местные жители, хорошо знали местность, но и они стали вызывать у русских не меньше подозрений, чем японцы, особенно после того, как удалось установить наличие среди японских шпионов корейцев и китайцев.

Помимо вербовки китайского населения, японцы привлекали к агентурной работе и родственников солдат, состоявших на службе в российской армии и попавших в плен к японцам. В рапорте полковника Огиевского от 27 июня 1905 г. по этому вопросу сообщалось: «Из рассказов многих шпионов как на суде, так и на предварительном следствии обнаружилось, что японцы, заняв новую местность, путем расспросов выясняют, кто из местных жителей находился на службе в русских войсках или имел с ними сношения, и потом всех таких лиц заносят в категорию подозрительных. Затем, под угрозой жестокого наказания подозрительным жителям предоставляется право заслужить себе расположение японских властей, для чего рекомендуется отправиться на север и, пользуясь своими прежними связями с русскими, доставить интересные японцам сведения»{6}.

Разумеется, в условиях войны обучение агентов проводилось с большей поспешностью. После краткосрочного обучения и соответствующей практической подготовки шпионы группами в 3–4 человека направлялись для работы в тылы русской армии. Возглавлял такую группу обычно наиболее опытный агент, хорошо знавший русский язык. [350]

Группе выдавались деньги, на которые она по прибытии в назначенный район открывала какое-либо торговое предприятие или мастерскую для конспирации своих истинных целей.

Члены группы, внедряясь в штат работников ресторанов, погонщиков при обозах, а также в госпитали, успешно собирали интересующие Токио сведения.

Скорейшей доставки собранной информации также уделялось большое внимание. С помощью специальных почтальонов она направлялась через линию фронта в Центральное японское бюро. Для этого к каждой агентурной группе приписывалось несколько надежных почтальонов, что обеспечивало оперативность доставки сведений о вооруженных силах России.

Серьезное внимание уделялось и сбору сведений о передвижении русских войск. Эта информация, несомненно, была стратегически необходимой японцам и давала возможность предупредительно передислоцировать войска. Для сбора такой информации японские агенты были заброшены на все крупные станции Сибирской железной дороги.

В то же время связь между японскими шпионами через фронт, передача донесений была очень затруднительна, особенно в первый период войны, когда японская армия продвигалась мелкими частями.

Своевременная доставка по назначению относительно легко собранных сведений нередко наталкивалась на непреодолимые препятствия. Воюющие стороны находились друг от друга на значительном расстоянии, и поэтому собранная информация часто запаздывала или попадала в руки русских.

Для сохранения и своевременной доставки собранных сведений «по назначению» придумывались всевозможные ухищрения. Так, донесения вплетались в косы китайцев, помещались в подошву обуви, зашивались в складки платья и т. п.

Наряду с этим японские шпионы, заметив, что китайцы [351] перед началом боев в их деревне бросали свои дома и уезжали по различным направлениям, стали использовать их для передачи сведений по назначению. Этих беженцев японцы использовали и для прокладки телефонных линий. Так, русские разъезды неоднократно задерживали китайские арбы, груженные пожитками, среди которых оказывались катушки с японским телефонным проводом, а иногда даже находились и телефонные аппараты.

Японские шпионы переходили через линию фронта и под видом бродячих рабочих, носильщиков, странствующих китайских купцов, погонщиков скота, искателей корня женьшень и т. д.

Японские разведчики для доставки донесений по назначению, особенно в ночное время, надевали форму русских солдат, офицеров и очень часто переодевались русскими санитарами.

Для передачи сообщений через фронт применялась и такая уловка. Нарядившись уличным торговцем, шпион в корзине нес товары различных цветов, причем каждый цвет товара обозначал определенный род войск, а каждый мелкий предмет — оружия: трубки — тяжелую артиллерию, папиросы — полевые пушки, а количество этих предметов точно соответствовало количеству того или иного рода оружия на данном участке фронта. На товарах «торговца», кроме того, делались мельчайшими иероглифами записи, которые в отдельности ничего не значили, но, собранные агентом воедино, давали ему полное и четкое донесение.

Передача донесений от одного японского шпиона другому облегчалась их системой. Каждый агент получал крохотный металлический номер, который он мог прятать в косу, между пальцами ног, носить во рту.

В местах наибольшей глубины фронта, доходившей иногда до 60 километров, для быстрой передачи донесений японская разведка использовала специальных «проходчиков», которые передавали сведения от агентов, находившихся по ту сторону кордона. Вся работа этих «проходчиков» заключалась в том, чтобы непрерывно поддерживать [352] связь между агентом, которому они были приданы, и тем органом разведки, которому их агент передавал сведения. В роли «проходчиков» выступали многочисленные нищие, китайцы и корейцы, проживавшие в прифронтовой полосе. [353]

Одним из самых доступных источников информации, активно использовавшимся накануне и в ходе русско-японской войны японцами, была российская и заграничная печать.

Очень много ценных сведений о состоянии и передвижении русской армии японский Генеральный штаб получал из русской прессы того времени, которая, несмотря на наличие цензуры, с преступной небрежностью публиковала многие вещи, не предназначенные для достояния общественности. Газеты оперативно сообщали о мобилизации той или иной части войск для отправки на Дальний Восток и даже сообщали сведения «из достоверных источников» о переброске войск в те или иные районы. Разумеется, все эти сведения по телеграфу передавались за границу, в результате чего японский Генеральный штаб имел полное представление о пропускной способности железных дорог, о количестве русских войск и пунктах их сосредоточения. Особо ценным источником сведений о русской армии для Японии был «Вестник Маньчжурской армии», в котором публиковались не только списки потерь, но и указания точных позиций русской армии. Так, в №212 и 245 «Вестника» были помещены «всеподданнейшая» телеграмма главнокомандующего генерала Линевича и приказ о производстве смотра прибывшим на театр военных действий пластунской бригаде, 4-й стрелковой бригаде и кавказской казачьей дивизии. В №225 был опубликован приказ главнокомандующего за №444 о производстве смотра 5, 17 и 9-му армейским корпусам 3-й армии и 10 и 6-му сибирским корпусам 3-й армии.

Число таких приказов было огромно, и естественно, что все эти сведения при свободной продаже русских военных газет и мощной разведывательной японской сети немедленно использовались японцами при планировании стратегических операций.

Военной тайной пренебрегала и другая известная газета — «Русский инвалид», в номерах которой давались объявления, призвавшие высылать материалы к годовщине того или иного полка. В подобных объявлениях указывался [354] не только точный адрес воинской части, но и краткая история ее существования.

Японский Генеральный штаб получал оперативные сведения и из иностранной прессы, особенно из французской газеты «Ля Франс Милитэр». Так, весной 1904 г. эта газета, имевшая непосредственный контакт с русской печатью, поместила сообщение о предстоящей отправке на фронт корпусов русской армии, причем перечень этих корпусов и их назначение в предстоящих военных операциях были сообщены газетой совершенно точно.

Широко используя приводимые в русской и иностранной печати сведения о русских войсках, японский Генеральный штаб установил строжайшую цензуру всей японской прессы, которой за несколько недель до начала войны было запрещено печатать что-либо о передвижениях японских войск. Строгость японской цензуры видна и по иностранной печати, которая, имея возможность публиковать подробные описания действий русских войск, совершенно не имела сведений о передвижении и дислокации японских подразделений. Иностранные корреспонденты ждали разрешений для поездки на фронт по полгода, а иногда и больше, причем получение разрешения часто обставлялось так, что иностранный корреспондент предпочитал уехать домой, чем писать о дозволенном.

Не бездействовала японская разведка и в центральных регионах России. Эта деятельность осуществлялась посредством японской дипломатической миссии в Вене. К началу русско-японской войны эта миссия стала играть роль японского разведывательного центра, во главе которого был поставлен бывший японский консул в Одессе.

Русская контрразведка в свое время документально установила, что японский консул в Одессе имел перед русско-японской войной свою широко разветвленную агентурную сеть в Турции, Персии, Болгарии, Сербии и на Кавказе. Убийство русского консула Ростовского в Турции и посылка в турецкие воды русской Черноморской эскадры представляли для японского консула в Одессе выдающийся [355] интерес. Он по нескольку раз в день получал с мест и посылал в Токио шифрованные донесения{7}.

Уместным будет привести и такой факт: в 90-х годах XIX в. прусским артиллерийским офицером И. И. Германом был изобретен дальномер. Это изобретение привлекло внимание военных атташе всех больших государств, в том числе и японского военного атташе в Петербурге. Герман от продажи своего изобретения за границу отказался. Несмотря на это, во время русско-японской войны японская артиллерия, в отличие от русской, оказалась снабженной дальномером Германа{8}, что еще раз подтверждает успехи японских агентов.

Своими успехами в разведывательной деятельности в России в 1904–1905 гг. японцы открыто гордились в 30-е годы XX в. Так, в 1934 г. в Японию был приглашен некий Симонов, руководивший во время русско-японской войны расстрелом шести японских шпионов, а после Октябрьской революции участвовавший в белогвардейском движении. В Токио господин Симонов был приглашен с единственной целью — прочитать ряд лекций на тему «о поведении японских героев-разведчиков в последние минуты их жизни». Еще одним характерным примером служит состоявшаяся в 1935 г. беседа министра иностранных дел Японии Хирота с корреспондентом журнала «Гэндай». В интервью Хирота рассказал о том, как перед самым началом войны с Россией начальник разведывательного департамента министерства иностранных дел Ямадза Ёндзиро готовил его к разведывательной деятельности в России. За несколько месяцев до начала русско-японской войны студент университета Хирота был ночью вызван к Ямадза, который заявил ему о том, что отношения с Россией натянуты и что война неизбежна.

«Поэтому вы скоро получите работу в министерстве иностранных дел и должны будете поехать с целью разведывательной работы в Россию, — заявил Ямадза. — Вы поедете вдвоем. Один из вас поедет через Владивосток в Сибирь, а другой — через Корею в Маньчжурию. Посылка вас как студентов для этих целей весьма удобна, так как вы [356] поедете как бы для того, чтобы использовать свой отпуск в России с целью изучения языка на практике»{9}. Как далее сообщает Хирота: «Я побывал в Дайрене, Порт-Артуре, порту Инкоу, Наньзяне, Мукдене и в других пунктах, детально обследовал укрепленные пункты русских войск, воинские масти и т. д. и вернулся в Токио»{10}.

Все получаемые от своих шпионов в России сведения о передвижении русских войск и флота немедленно доставлялись в Генеральный штаб.

Японские агенты не ограничивали свою деятельность на территории России сбором информации. В их задачу входила также и организация диверсионных актов.

Диверсионная, подрывная работа японских шпионов и разведчиков давала себя чувствовать почти на каждом шагу. Все чаще и чаще казачьи разъезды ловили китайцев или японцев, переодетых в китайскую или монгольскую одежду, при разборке железнодорожных путей или порче телеграфных линий.

Офицеры японского Генерального штаба, еще до войны занимавшие те или иные должности на железнодорожных стройках Маньчжурии, руководили многими японскими шпионами, одетыми в китайскую, корейскую и монгольскую одежду и устроившимися работать в качестве строительных рабочих. Кроме того, некоторые из лиц других национальностей (китайцев, корейцев, маньчжур и монголов), занятых на строительстве этих железных дорог, также были завербованы японцами для шпионской работы. Проникновение японских шпионов на строительство железных дорог облегчалось тем, что, начиная с 1899 г., царское правительство выписывало на строительные работы десятки тысяч китайцев из Тяньцзиня и Чифу, где были сосредоточены крупные центры японского шпионажа. Естественно, что среди прибывавших партий строительных рабочих было немало японских шпионов и диверсантов.

Основной упор делался на организацию подрывов железнодорожных мостов и порчу железнодорожного полотна. Так, в феврале 1904 г. они создали в Пекине диверсионную [357] группу из шести человек и направили ее в район станции Цицикар с целью разрушить там железную дорогу. В состав этой группы вошли подполковник Иосика, капитан Оки и четыре студента. Диверсанты пересекли территорию Монголии, но были задержаны русским разъездом.

В начале апреля 1904 г. в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько коробок бикфордова шнура, динамит и ключи для отвинчивания рельсовых гаек.

В конце апреля 1904 г. были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар.

В мае 1904 г. японцы создали в Тяньцзине диверсионную группу из восьми человек. Группе была поставлена задача просочиться в Маньчжурию, взорвать Маньчжурскую железную [358] дорогу и совершить нападения на места расквартирования начальствующего состава русской армии. Диверсанты были снабжены взрывчаткой, пилами и топорами. Однако и эта диверсионная группа была своевременно задержана.

Судя по иностранным источникам, местоположение электрической силовой станции и главных передаточных линий, а также распределение минных полей около Порт-Артура были известны японскому командованию. Японцы были прекрасно осведомлены и о местонахождении больших прожекторов в Порт-Артуре, предназначенных русскими для ослепления противника при нападении с моря или с суши.

Японские диверсанты готовили также взрыв доков во Владивостоке, но, когда все приготовления к взрыву были сделаны оставшимися в городе японскими диверсантами, по счастливой случайности русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве доков. Принятыми мерами диверсию удалось предотвратить.

Серьезного внимания заслуживает также деятельность большого количества сигнальщиков, завербованных японцами из местного населения перед войной и обученных японскими. офицерами. Эти многочисленные сигнальщики были во всех пунктах предполагаемых сражений. Они давали знать японцам о приближении русских войск различными сигналами. В ясные солнечные дни сигнальщики взбирались на вершины сопок и давали сигналы ручными зеркалами или ярко начищенными жестянками от консервов; в пасмурные дни они сигнализировали флажками или дымом костров, а ночью — факелами. Сигнальщики также часто корректировали стрельбу японской артиллерии.

Японцы использовали своих резидентов и для понижения морального состояния русских войск, для чего последние в тылу войск, а часто и на передовых позициях разбрасывали листовки соответствующего содержания.

Так, перед наступлением на Мукден японцы разбросали [359] массу листовок, в которых указывалось, что 25 февраля 1905 г. город будет взят японцами.

Более того, с той же целью посеять панику среди населения города, что не преминуло сказаться и на русских войсках (позиции находились верстах в 20 от города), японские тайные агенты расклеивали 22 февраля по Мукдену прокламации, предлагавшие жителям и особенно торговцам покинуть город ввиду предстоящей его бомбардировки японцами. Особенно много подобной «литературы» японцы распространяли во время осады Порт-Артура, не будучи в силах сломить героическое сопротивление защитников крепости всем наличием боевых средств, имевшихся в распоряжении у осаждавших крепость.

Исходу войны во многом способствовало и игнорирование российским военным руководством очевидных фактов. [360]

У наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева никаких подозрений не вызвал факт повального бегства японцев из городов Дальнего Востока за несколько дней до начала войны. Почти все японские торговые фирмы в Порт-Артуре распродавали свои товары по самым дешевым ценам; во многих объявлениях японских фирм распродажа товаров назначалась до 25 января 1904 г. Чиновники «не заметили» массового, носившего характер паники, бегства 2000 японских подданных, уехавших 24 января 1904 г. из Владивостока на английском пароходе «Афридис».

Запоздалое и притом неудачное формирование царской агентурной разведки облегчало японскому командованию дезинформацию царской армии. И это было не так трудно, если учесть, что несколько сот миллионов золотых иен Япония затратила на организацию вредительства по заказам царского правительства, на подкуп руководящих газет капиталистических стран, на подкуп японоведов и военных корреспондентов. Так, в начале 1904 г. один из иностранных корреспондентов в Порт-Артуре, используя любезность и гостеприимство русских властей, тайком сфотографировал порт-артурские укрепления и уехал в Шанхай, где фотоснимки были переданы японцам.

Этим же подкупом иностранных корреспондентов и ряда руководящих газет можно объяснить то, что все известия о русской армии, особенно сведения, деморализующие ее, с завидной быстротой появлялись на страницах мировой печати, усиливая международные позиции Японии.

Особую ретивость в этом отношении проявили немецкие и английские газеты, особенно те из них, которые издавались в Шанхае. Им вторила печать и ряда других стран.

Разведка и шпионаж японцев во время войны были облегчены и тем обстоятельством, что царские генералы готовились к каждому маневру долго и открыто, без всякой маскировки передвигая войска, перемещая врачебные заведения, готовя продовольствие и фураж.

Более того, планы военных действий обсуждались офицерами русской армии открыто в станционных буфетах и [361] вокзалах железных дорог. Естественно, что все это при широкой агентурной разведке японцев быстро доходило до последних.

Таким образом, подводя итоги теоретической части, следует отметить наиболее существенные моменты. Во-первых, отсутствие российской агентурной сети в Японии привело к отсутствию точной информации о военном потенциале Японии и о планировании ею стратегических и тактических операций в ходе войны. Проводя активную экспансионистскую политику на Дальнем Востоке, что шло вразрез с планами японской экспансии, царское правительство не могло не предвидеть неизбежности военного столкновения с Японией. Однако организация разведывательной агентуры не была на должном уровне. Более того, проект организации тайной разведки в Японии, Китае и Корее, разработанный в 1902 г. штабом Приамурского военного округа, был отклонен Главным штабом.

Между тем грамотная организация разведывательных органов на Дальнем Востоке могла бы дать весьма хорошие успехи в самое короткое время. Имелись все условия для создания работоспособной агентурной сети за счет местного, особенно китайского населения, которое активно использовалось японцами. В Маньчжурии проживало множество семей, члены которых погибли во время японо-китайской войны 1894–1895 гг. и которые особенно охотно согласились бы на работу против Японии.

Недооценка роли разведки русским правительством и в связи с этим ограниченность в средствах, отпускаемых на организацию разведывательной работы, в начале русско-японской войны являлась основной причиной слабости русской разведки как на театре военных действий, так и в тылу японской армии. У японцев, в свою очередь, отпала необходимость в организации контрразведки.

Во-вторых, японские агенты наводнили Россию, особенно ее Дальний Восток, и получали точную информацию о многих оперативных решениях и совершали диверсии, которые негативно отражались на боевых возможностях отдельных [362] подразделений. Получив от японцев с первых же дней войны хороший урок в организации разведывательной службы, России ничего не оставалось, как организовать широкую контрразведывательную сеть, которая в первые месяцы войны действовала крайне неумело. Однако к концу войны ситуация изменилась, и действия российских контрразведчиков стали приносить ощутимые результаты. При штабе главнокомандующего было создано центральное разведывательное отделение под руководством генерала Ухач-Огоровича.

Центральное разведывательное отделение при штабе главнокомандующего смогло организовать разведывательную и контрразведывательную службу во всех армиях, корпусах и отдельных крупных отрядах. Заведывание тайной разведкой в отдельных отрядах, корпусах и армиях было возложено на специально назначаемых офицеров, которые подбирали себе необходимое количество агентов и организовывали разведку на театре военных действий и в тылу японской армии.

Количество агентов, обслуживающих штаб корпуса, т. е. производящих непосредственную агентурную работу в лагере врага, колебалось от 10 до 20 человек.

Благодаря этим, хотя и запоздалым, мерам русскому командованию во время войны, особенно в 1905 г., удалось выловить целый ряд японских шпионов, действовавших как на театре военных действий, так и в тылу, и тем самым сорвать многие шпионские и диверсионные планы японского главного командования.

Значительно большие успехи были достигнуты Россией в борьбе с японской агентурой, действовавшей против России из Европы.

В начале войны в связи с разрывом дипломатических отношений между Японией и Россией находившаяся в Петербурге японская миссия во главе с японским посланником графом Курино 29 января 1904 г. выехала не в Токио, а в Берлин. Останавливаясь в Берлине, японская миссия имела целью организовать разведывательную работу [363] против России на территории Германии. Кроме того, бывшее японское посольство в Петербурге посетило Швецию и на весьма длительное время остановилось в Стокгольме.

В столице нейтральной Швеции граф Курино оставил ту часть работников японского посольства, которая по своей специальной военной подготовке была наиболее пригодна для развертывания в широких размерах диверсионной работы. Лишь после создания опорных пунктов шпионажа и разведки против России в «нейтральных» странах японское посольство возвратилось в Токио.

Но Германией и Швецией не ограничивается перечень стран, на территории которых японцы вели активную разведывательную работу против России. Японские агенты также активно действовали в Великобритании, Австрии и других странах Западной Европы. Японские агенты, орудовавшие в Австрии, подкупили австрийских заводчиков, выполнявших заказ на 500 000 шрапнельных снарядов для царской армии. Заказ австрийские заводы выполнили так, что эти снаряды не разрывались.

Но благодаря своевременно принятым мерам со стороны департамента полиции и особенно энергичной работе И. Мануйлова, руководившего в то время русской заграничной агентурой, деятельность японских шпионов против России через Европу была в значительной степени ограничена.

Только с марта по июль 1904 г. в руки русской контрразведки агентурным путем попало свыше 200 телеграмм и других документов японских шпионов и дипломатов. А в конце июля 1904 г. русской агентуре удалось достать секретный ключ для разбора шифрованных телеграмм, отправляемых японцами из Парижа, Гааги и Лондона.

Существенную помощь русским контрразведывательным органам в работе по изучению постановки японской агентурной сети в России, а также в борьбе с ней оказали русские консульства, находившиеся в Маньчжурии, Корее, Китае и в странах Европы. Они регулярно сообщали в Россию [364] ценные сведения о замыслах японцев, что давало возможность своевременно принимать меры к пресечению их деятельности. Так, по материалам и с помощью русского консула в Тянцзине, в мае месяце 1904 г. русскому командованию на заставе у реки Ляохе удалось арестовать пять [365] японских шпионов-диверсантов, направленных в Маньчжурию с диверсионными заданиями.

Таким образом, несмотря на крупные недостатки в постановке русской контрразведывательной службы, японским шпионам не удалось в России достигнуть тех результатов, на которые рассчитывало японское правительство и Генеральный штаб.

Основная же причина слабости борьбы с японским шпионажем, как уже указывалось выше, состояла в недооценке российским правительством и роли Японии, которая, с победой в японо-китайской войне 1894–1895 гг., превратилась в крупную империалистическую страну, не скрывающую своих амбиций в отношении российского Дальнего Востока.

Только этим можно объяснить тот факт, что на борьбу с японским шпионажем отпускалось крайне недостаточно средств, а оперативные меры принимались, как правило, несвоевременно.

Публикуемые ниже документы из секретного сборника «Японский шпионаж в царской России» взяты составителями из архивных фондов Министерства внутренних дел, Департамента полиции, Военного министерства, Министерства иностранных дел, Отдельного корпуса пограничной стражи и судебных органов России.

На наш взгляд, в свете 100-летия окончания русско-японской войны и в существовавших условиях закрытости архивных источников, ниже представленные документы вызовут несомненный читательский интерес и откроют важную, но малоизвестную страницу русско-японской войны. [367]

Дальше