Содержание
«Военная Литература»
Первоисточники

Часть вторая.

События в Вашингтоне

События в Вашингтоне

Действия государственных деятелей в Вашингтоне накануне вступления Соединенных Штатов Америки во вторую мировую войну имеют особо важное значение для понимания того фона, на котором разыгралось нападение на Пирл-Харбор. Приводимый ниже документ содержит выдержки из показаний бывшего военного министра Генри Стимсона, данных им под присягой объединенной комиссии конгресса по расследованию нападения на Пирл-Харбор. К показаниям прилагаются выдержки из дневника Стимсона за ноябрь — декабрь 1941 года.

(Нападение на Пирл-Харбор, т. XI, стр.5416–5438, примечания опущены)

Показания бывшего военного министра Генри Стимсона Объединенной комиссии конгресса по расследованию нападения на Пирл-Харбор. 27 резолюция сената и палаты представителей с приложением, март 1956 года

(…)

Показания, которые я могу дать комиссии о событиях, происшедших до нападения на Пирл-Харбор, основываются не только на моей памяти. Я имею возможность уточнить эти показания личными записями, которые я вел в то время ежедневно. Как я объяснял комиссии армии США по расследованию нападения на Пирл-Харбор, у меня дома был диктограф, в него я диктовал эти памятные заметки каждое утро перед тем, как идти в военное министерство... [148] Я прилагаю к своему заявлению в качестве дополнения копии своих записок... относящихся к положению на Дальнем Востоке и к событиям, приведшим к нападению на Пирл-Харбор. Хотя эти выборки из записок в значительной части говорят сами за себя, необходимо иметь в виду, что они были сделаны поспешно и не корректировались после диктовки. Для получения связной истории и полной картины воспринятых мной событий записки, естественно, требуют дополнительной обработки. Именно по этой причине я сопровождаю их своими комментариями.

Положение, которое существовало в течение недель, предшествовавших нападению на Пирл-Харбор, так же как и поведение различных лиц, имевших отношение к событиям, невозможно понять правильно, если не рассматривать их в свете исторической обстановки, которая в конечном итоге привела в декабре к кризису и к войне Соединенных Штатов Америки с державами «оси». По некоторым написанным и получившим широкую гласность комментариям можно подумать, что многие люди забыли ход событий, которые осенью 1941 года приближались к своей кульминации, забыли о той угрозе нашей безопасности, которая создавалась действиями двух великих агрессивных государств — Германии и Японии, сеявших еще в предыдущие годы разорение и страх в значительной части цивилизованного мира.

Япония вступила на путь агрессии на Дальнем Востоке в сентябре 1931 года. Она напала тогда на Маньчжурию и опустошила ее, насмехаясь над своими обязательствами по Парижскому договору{69} и Договору девяти держав{70}. Затем последовало нападение Японии на Шанхай. [149] В 1937 году после заключения антикоминтерновского пакта с Германией Япония вторглась в Китай. При занятии Нанкина и в других инцидентах, ставших к 1941 году известными событиями истории, японские военные агрессоры проявили типичную для них жестокость и варварство. В сентябре 1940 года, после того как Германия вступила на путь временных триумфальных побед над европейскими странами, Япония заключила с ней и с Италией военный союз, присоединив себя формально к лагерю держав «оси».

К лету 1941 года намерения Японии в отношении Дальнего Востока стали совершенно очевидными. После нападения Германии на Россию Япония начала интенсивно готовиться к войне и дополнительно призвала на военную службу два миллиона человек. Заявления ее военных руководителей становились все более угрожающими. Она распространила свои военные действия на южную часть Французского Индокитая. То, что Япония стремилась в конечном итоге к захвату Сингапура и Голландской Ост-Индии и, следовательно, к господству во всей Юго-Восточной Азии, вытекало не только из ее открытых актов и заявлений, но и из перехваченной дипломатической переписки, в которой она выражала свои намерения значительно яснее.

Все это представляло огромную угрозу нашей безопасности и интересам. Если бы Сингапур и Голландская Индия подверглись оккупации, Япония укрепилась бы за счет захвата сильной военно-морской базы и огромных природных запасов каучука и нефти, которые оказали бы ей большую помощь в осуществлении грабительской программы. Филиппины, лежащие между Японией и этими английскими и голландскими владениями, неизбежно стали бы ее следующей жертвой. Китай не трудно было заставить капитулировать и вывести из войны. Наши военные руководители дали президенту формальный совет, который сводился к тому, что, если Япония вторгнется в Британскую Малайю или в Голландскую Ост-Индию, если она передвинет свои войска [150] западнее определенной границы в Индокитае, мы должны будем вступить в войну во имя нашей собственной безопасности.

На другой стороне земного шара положение было еще более критическим. Заняв Норвегию, Францию, Бельгию, Данию и Голландию, Гитлер напал в июне на Россию. Русские вели отчаянные бои, стремясь остановить немецкую армию и не дать ей опустошить свою территорию и столицу. В то же время немцы развернули значительные силы на северном побережье Европы, постоянно угрожая вторжением в Англию, которая была слабо подготовлена к противодействию. Как нам теперь известно из показаний, данных в суде над немецкими военными преступниками в Нюрнберге, Гитлер планировал в конечном итоге нападение на Соединенные Штаты и вел тайные переговоры с Японией об оказании ей помощи, если она нападет на нас раньше. Каждому, кто внимательно следил в то время за ходом событий, было совершенно ясно, что рано или поздно нам придется встать лицом к лицу с угрозой цивилизации со стороны этих агрессивных государств. Существовала огромная опасность, что страны, мужественно и отчаянно боровшиеся за предотвращение этой угрозы, будут выбиты из войны одна за другой еще до того, как наступит наша очередь. Мы могли в конце концов остаться одни перед грозящим нам нападением...

Некоторые заявления в открытой печати могут создать впечатление, будто близость войны являлась необычайным секретом, известным только руководителям в Вашингтоне. Нет ничего более далекого от истины. Один из наших эскадренных миноносцев был атакован немецкими военными кораблями. Независимо от предупреждений о возможности войны, которые были направлены нашим военным и военно-морским командующим на различных театрах, близость войны с Японией являлась общеизвестным фактом и народу снова и снова говорили о приближении опасности. Достаточно было читать лишь заголовки газет того времени...

В середине октября японское правительство Коноэ пало. К власти пришел новый кабинет во главе с еще более, по общему признанию, агрессивным и воинственным генералом Тодзио.

(…) [151]

В пятницу 7 ноября состоялось обычное еженедельное заседание правительства. Положение на Дальнем Востоке особенно беспокоило нас. Господин Хэлл сообщил нам, что отношения с Японией достигли максимального напряжения и мы должны быть готовы к нападению с ее стороны в любой момент. Наши военные руководители, несмотря на свое огромное желание отсрочить события, настаивали на вступлении в войну в том случае, если Япония нападет на территорию, безопасность которой имела для нас жизненно важное значение. При этом они имели в виду американскую, английскую и голландскую территории. Президент провел на заседании неофициальное голосование, чтобы узнать мнение членов кабинета о том, как воспримет американский народ вступление США в войну, в случае если Япония нападет на Англию в Малайе или на Голландию в Ост-Индии. Кабинет выразил единодушное мнение, что страна безусловно поддержит такой шаг. Кабинет проголосовал так, несмотря на то что о проводимых нами мероприятиях по усилению обороны Филиппин тяжелыми бомбардировщиками было известно только господину Хэллу и президенту. Мы в армии полагали, что эти бомбардировщики смогут оказать эффективную поддержку, в случае если Япония нападет на английскую или голландскую часть Юго-Восточной Азии. 10 ноября на совещании в штабе после обсуждения других вопросов генерал Маршалл зачитал нам длинное письмо генерала Макартура с Филиппин, в котором говорилось об обнадеживающем прогрессе в реорганизации армии на Филиппинах и в строительстве на островах аэродромов.

В период с 10 по 21 ноября в Вашингтоне между Номура и Курусу, с одной стороны, и президентом и господином Хэллом, с другой — происходили переговоры. В течение этого периода в стране возник очень серьезный кризис в связи с угрозой забастовки шахтеров-угольщиков, которая могла бы весьма существенно помешать нашей подготовке к обороне. Этим вопросом занимался не только президент. Мы в военном министерстве вынуждены были в то время провести подготовительные мероприятия, чтобы принять на себя работы в шахтах, в случае если забастовка стала бы реальностью. Я лично в эти дни потратил много времени на решение вопросов, связанных с этой проблемой. К счастью, вскоре после [152] 20 ноября стало ясно, что забастовка предотвращена. В моих записках за этот период нет ничего относительно хода переговоров с Японией. 20 ноября Курусу вручил господину Хэллу предложения Японии, в которых требовалось, чтобы мы прекратили оказывать Китаю какую бы то ни было материальную и моральную поддержку и в то же время возобновили поставку Японии нефти и оказали ей таким образом помощь в войне с Китаем.

Мои записки напоминают мне о состоявшейся 24 ноября полезной беседе с генералом Олмстедом, который только что был выдвинут на должность начальника управления связи. В течение последних месяцев я особенно интересовался делами этого управления и уделял много внимания разработке радиолокатора. Я убедился в значении радиолокационных установок для противовоздушной обороны и в возможности их применения на самолетах и на кораблях в тактических целях. Мы приложили все усилия к тому, чтобы в возможно большей мере обеспечить Гавайский военный округ радиолокационными станциями, которые сыграли бы особенно важную роль в противовоздушной обороне. Комиссии, без сомнения, известно о том, что на Гавайских островах было установлено значительное число действующих радиолокационных станций подвижного типа.

25 ноября министр Нокс и я встретились в кабинете господина Хэлла для обычного утреннего совещания, какие проводились каждый вторник. Хэлл показал нам подготовленное им предложение о трехмесячном перерыве переговоров, которое он намеревался передать Номура и Kypуcy.

В тот же день в 12.00 мы трое отправились в Белый дом, где встретились с президентом, генералом Маршаллом и адмиралом Старком. Президент сразу же заговорил об отношениях с Японией. Господин Хэлл заметил, что Япония занесла копье и может напасть в любое время. Президент отметил, что японцы известны своей вероломностью и могут напасть без предупреждения. Он заявил, что мы можем подвергнуться нападению, например в следующий понедельник.

Нас очень беспокоила одна проблема. Если вы знаете, что противник собирается нанести вам удар, то обычно неблагоразумно ждать, когда он захватит инициативу и бросится на вас. Тем не менее несмотря на допускавшийся [153] при этом риск, мы должны были позволить Японии сделать первый выстрел. Это нужно было для того, чтобы получить полную поддержку американского народа, который должен был знать, кто является агрессором. Мы обсудили на этой встрече, каким образом лучше объяснить народу положение нашей страны в случае, если придется быстро вступить в войну в связи с каким-либо внезапным действием со стороны Японии. Мы обсуждали возможность опубликования заявления о всех совершенных Японией агрессивных актах и о вытекавшей отсюда угрозе нашим интересам на Филиппинах и жизненно важным для США поставкам каучука из Малайи. Я напомнил президенту, что 19 августа японскому послу было направлено предупреждение о том, что если Япония распространит военные действия на территорию Таиланда, то президент будет рассматривать это как угрозу безопасности США. Я посоветовал президенту напомнить Японии, что действия, которые она, очевидно, была намерена предпринять, явились бы фактически игнорированием уже сделанного ей предупреждения.

Когда я возвратился после этого совещания в военное министерство, мне доложили очень тревожные данные разведки. Разведка доносила, что в Шанхае японцы произвели посадку огромных экспедиционных сил на 30, 40 или 50 судов и что эти суда следуют вдоль побережья Китая и находятся к югу от Формозы{71}. Я сразу же позвонил господину Хэллу и послал копию донесения разведки президенту.

На следующий день, утром 26 ноября, господин Хэлл сообщил мне по телефону, что он почти окончательно решил не передавать Японии предложение о трехмесячном перерыве, которое он обсуждал с Ноксом и со мной 25 ноября. Китай категорически возражал против этого предложения, в особенности в связи с его возможным воздействием на моральное состояние китайского народа. Поэтому господин Хэлл считал: лучше всего просто заявить Японии, что новых предложений у нас нет.

Вскоре после этого я позвонил президенту и спросил его, получил ли он сообщение о новых японских экспедиционных силах, следующих из Шанхая вдоль побережья Китая в направлении к Индокитаю. Президент еще не [154] знал об этом. Его глубоко возмутило вероломство Японии, которая, с одной стороны, вела переговоры о выводе своих войск из Китая, а с другой — посылала новые войска в Индокитай.

Утром в четверг 27 ноября продолжали поступать сведения о переброске из Шанхая на юг крупных японских экспедиционных сил, направляющихся к Индокитаю. Возможно, в дальнейшем предполагалось либо перебросить эти войска к Филиппинам или к Бирме и перерезать бирманскую дорогу, либо направить их к Голландской Ост-Индии. Не исключалась вероятность и того, что сосредоточение войск происходило для последующей переброски их в Таиланд, откуда в подходящий момент могло быть осуществлено нападение на Сингапур; возможно, как позднее заметил президент, японцы намеревались напасть в дальнейшем на Рангун и перерезать таким образом бирманскую дорогу в самом ее начале.

Рано утром в этот день я позвонил господину Хэллу, чтобы узнать, каково было его последнее слово японским послам: вручил ли он им предложения о трехмесячном перерыве переговоров или заявил, что у нас нет никаких новых предложений. Господин Хэлл ответил мне, что он вообще прекратил переговоры. «Я умываю руки в этом деле, — сказал он. — Теперь все зависит от Вас и Нокса — армии и военно-морского флота». Я позвонил после этого президенту — тот определил сложившееся положение несколько иначе. Он сказал, что переговоры действительно были прерваны, но закончились они великолепным заявлением, подготовленным господином Хэллом. Позднее я убедился, что заявление действительно было великолепным. В нем подтверждалась наша постоянная позиция и не содержалось никакой угрозы. Меня лично успокаивало то обстоятельство, что мы не отступили ни от одного из основных принципов, которых так долго придерживались и от которых, по-моему, нельзя было отказаться без того, чтобы не принести в жертву нашу национальную гордость и престиж во всем мире. Тем не менее я утверждаю, что при объективном рассмотрении этот документ невозможно охарактеризовать как ультиматум, хотя японцы, конечно, поспешили дать ему именно такое определение.

Вскоре после этого телефонного разговора ко мне пришел генерал Арнольд с предложением организовать перелет [155] двух наших самых крупных самолетов из Сан-Франциско в Манилу через Мандатные острова. Нам нужно было организовать этот перелет над Мандатными островами на высоте, недосягаемой для японских истребителей. Самолеты должны были произвести аэрофотосъемку района и попытаться обнаружить любое сосредоточение военно-морских сил, которое могло там происходить.

Позднее пришли господин Нокс и адмирал Старк для совещания со мной и начальником оперативного управления генералом Джероу. Генерал Маршалл отсутствовал, так как находился на проводившихся в тот день армейских учениях. Адмирал Старк и генерал Джероу настаивали на необходимости оттянуть насколько возможно любой кризис, с тем чтобы обеспечить время для подготовки. По этому вопросу генерал Маршалл и адмирал Старк составили доклад президенту. Наши высшие военные и военно-морские руководители считали оттяжку военных действий весьма желательной, тем не менее они полагали необходимым вступить в войну, если Япония нападет на американскую, английскую или голландскую территории или если она переместит свои силы в Индокитае западнее меридиана 100° восточной долготы или южнее параллели 10° северной широты. Я сказал им, что я лично был также бы рад оттянуть время, но не ценой унижения Соединенных Штатов или ценой отступления от какого-либо из наших принципов, что показало бы нашу слабость.

Затем мы обсудили указания, которые следовало направить командующим на театрах военных действий, включая в особенности генерала Макартура, находившегося на Филиппинах, то есть на передовой линии угрожаемого района. Мы уже направили Макартуру предварительное предостережение, но я считал, что теперь настало время для более конкретного предупреждения. В разговоре с президентом утром 27 ноября я предложил (и он одобрил мое предложение) передать командующим приказание ввести боевую готовность, чтобы быть начеку в случае любого нападения. Необходимо было также точно объяснить командующим создавшееся положение. Обычно я не участвовал в составлении указаний такого характера, поскольку это прямая функция штаба. Но, так как президент лично распорядился информировать командующих, мне хотелось, чтобы в указаниях как можно точнее сообщалось о дипломатической ситуации, и я решил [156] принять участие в составлении данных указаний. Для того чтобы быть совершенно точным, я позвонил господину Хэллу и получил от него четкое определение состояния переговоров, которое было затем отражено в первом предложении телеграммы. Мои документы указывают также на то, что я вставил во второе предложение слова: «...однако враждебные действия возможны в любой момент». Указания с такой формулировкой были направлены командующему Гавайским военным округом и командующим трех других округов на Тихоокеанском театре, а именно: в Панаму, на Филиппины и на Западное побережье, включая Аляску. В указании, направленном генералу Макартуру на Филиппины, в конце третьего предложения были опущены следующие слова: «Однако эти меры должны быть осуществлены таким образом, чтобы не встревожить, повторяю, не встревожить, гражданское население и не вскрыть Ваши намерения». Телеграмма, направленная генералу Шорту, выглядела следующим образом:

«Командующему Гавайским военным округом. Форт Шафтер, Гавайские острова.
Переговоры с Японией практически закончились, если не считать незначительную вероятность того, что японское правительство еще раз предложит их продолжить. Дальнейшие шаги Японии предсказать трудно, однако враждебные действия возможны в любой момент. Если военных действий избежать невозможно, повторяю, невозможно, для Соединенных Штатов желательно, чтобы открытый враждебный акт Япония совершила первой. Эту политику не следует, повторяю, не следует, понимать как ограничение Ваших действий в степени, создающей опасность для обороны Вашего округа. До начала Японией враждебных действий Вам надлежит предпринять такие разведывательные и другие меры, какие Вы найдете необходимыми. Однако эти меры должны быть осуществлены таким образом, чтобы не встревожить, повторяю, не встревожить, гражданское население и не вскрыть Ваши намерения. О принятых мерах донесите. В случае начала враждебных действий Вам надлежит выполнять задачи, предписанные планом «Рейнбоу Файв», в той степени, в [157] какой они имеют отношение к Японии. С настоящей весьма секретной информацией ознакомьте лишь ограниченный круг офицеров, имеющих непосредственное отношение к данному вопросу.
Маршалл».

Это указание подверглось критике за его противоречивость и было названо «двусмысленным». Остается фактом, что оно в высшей степени точно характеризует положение, с которым мы все столкнулись и в свете которого наши командующие, так же как и мы сами в Вашингтоне, должны были принимать решения. Положение было действительно критическим. С одной стороны, ввиду того что нам нужно было выиграть время, мы старались всеми мерами оттянуть начало войны, если ее нельзя было избежать, и хотели, чтобы Япония первая совершила открытый акт. С другой стороны, мы придавали первостепенное значение предотвращению нападения Японии. Так как на Гавайских островах проживало большое число японских жителей, представлялось желательным направить туда особое предупреждение. Его необходимо было сформулировать таким образом, чтобы, если это не вызывалось необходимостью обороны, не предпринимать никаких действий, которые бы встревожили гражданское население и, возможно, привели бы к инциденту, который Япония может использовать как предлог для вступления в войну и который позволит ей заявить, что открытый акт первыми совершили мы.

Все эти соображения были сообщены командующим соответствующих районов. Мы поступили так потому, что считали командующих компетентными для действий в сложной обстановке, требующей от них принятия разумных решений. Один из основных принципов руководства, которого армейское командование придерживалось на протяжении всей войны — и в большинстве случаев с полным успехом, — заключался в том, чтобы поставить перед командующими на местах задачи, но не вмешиваться в действия, предпринимаемые ими в интересах осуществления этих задач. Когда генералу Шорту сообщили, что «дальнейшие шаги Японии предсказать трудно», что «враждебные действия возможны в любой момент» и что указанную политику «не следует, повторяю, не следует, понимать как ограничение Ваших действий в степени, создающей [158] опасность для обороны Вашего округа», — мы имели право предположить, что он вполне компетентно выполнит возложенную на него важнейшую обязанность. Мы предполагали, что, после того, как его предупредили о возможности враждебных действий в любой момент, не было необходимости снова и снова предупреждать его в течение последующих дней. К тому же данные о неминуемом кризисе генерал Шорт получал не только из Вашингтона, но и из других источников.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в телеграмме от 27 ноября специально предлагалось организовать разведку. Это, на мой взгляд, очень важная часть указания не только ввиду очевидной желательности разведки, но и потому, что мы обеспечили Гавайский военный округ, с моей точки зрения, наиболее эффективными средствами разведки и предупреждения воздушного нападения, которым я лично уделил огромное внимание в течение предшествовавших месяцев. Я говорю о радиолокационных станциях. Они позволяли обнаруживать приближающиеся самолеты на дистанции около 100 миль. Обнаружение было возможно в темное время суток и в штормовую погоду так же, как и в ясный день... Когда мы специально указали командующему Гавайским военным округом, предупрежденному о возможности войны в любой момент, организовать разведку, я предполагал, что все средства разведки, имеющиеся как в армии, так и в военно-морском флоте, будут приведены в действие...

Повторяю. Мое участие в составлении указания от 27 ноября было необычным, поскольку в принципе я считаю вмешательство военного министра в дела штаба нецелесообразным. Как я уже заявил, в этом случае я поступил так потому, что считал, что я передаю мысли президента. Президент принял в этот день важное решение: послать командующим то, что я называл окончательным предупреждением. Начальник штаба отсутствовал, и я хотел убедиться в том, что распоряжение президента выполняется точно.

Вы заметите, что в моих записках речь идет об указании только генералу Макартуру. Это свидетельствует о том, что нападение на Филиппины мы рассматривали как главную и наиболее вероятную опасность. Информация о движении японских войск, которую нам удалось получить, указывала, что войска перебрасывались на юг, [159] откуда они могли быть направлены в Индокитай, на полуостров Малакка, в Голландскую Ост-Индию или на Филиппины. Делая такие выводы, мы были правы. Нападение на Филиппины готовилось и немедленно произошло вслед за нападением на Пирл-Харбор. Движение сил флота, атаковавших Пирл-Харбор, оставалось для нас совершенно неизвестным...

Уже на следующий день утром — то была пятница, 28 ноября — я получил из разведки информацию о движении японских сил вдоль азиатского побережья. Информация имела столь угрожающий характер, что я решил доложить ее президенту до того, как он поднимется. Он беседовал со мной и обсуждал положение, находясь еще в постели. Как говорят об этом мои записки, президент предложил три альтернативы: первая — не предпринимать ничего; вторая — подготовить нечто вроде ультиматума, указав в нем границы, переход которых заставит нас вступить в войну, и третья — вступить в войну без промедления. Я заметил, что ничего не предпринимать, по моему мнению, мы не можем. Президент согласился со мной. Что касается двух других альтернатив, то с точки зрения нашей собственной тактики и безопасности, инициативу желательно взять в свои руки и атаковать японцев без каких-либо новых предупреждений. Всем известно, что наступление является лучшим видом обороны. Ждать, пока противник выстрелит первым, всегда опасно. Я был склонен считать, что предупреждение, сделанное президентом в августе{72}, имевшее цель предотвратить дальнейшее продвижение японских войск в направлении Таиланда, оправдало бы атаку с нашей стороны без дополнительных предостережений, тем более [160] что японские войска по-прежнему продвигались в южном направлении, не считаясь с предупреждением президента.

С другой стороны, я понимал, что общественное мнение оценит обстановку более правильно, если мы направим Японии новое предупреждение.

В 12.00 28 ноября я отправился на заседание так называемого военного кабинета, в который входили президент, господин Хэлл, господин Нокс, адмирал Старк, генерал Маршалл и я. Президент изучал последний доклад разведки о движении японских экспедиционных сил. Мы обсудили различные варианты того, что могло означать это движение. Было названо несколько альтернатив: результатом этого продвижения могло стать нападение на Филиппины; высадка новых войск в Индокитае; нападение на Таиланд; нападение на голландские владения или на Сингапур, или на Рангун с целью перерезать бирманскую дорогу в самом ее начале. Возможность нападения на Пирл-Харбор на этом заседании не обсуждалась, поскольку все наши мысли были сосредоточены на движении японских сил в направлении Юго-Восточной Азии, что указывало на кризис именно в этом районе. Все согласились с тем, что ни в коем случае нельзя позволить японским экспедиционным силам высадиться в Сиамском заливе. В противном случае они получат возможность занять такую стратегическую позицию, с которой будут в состоянии нанести тяжелый удар всем трем державам в Юго-Восточной Азии: Англии — в Сингапуре, Голландии — в Голландской Ост-Индии и Соединенным Штатам — на Филиппинах. Если японские войска окажутся на перешейке Кра, то англичане объявят войну, а если англичане начнут воевать, то мы должны воевать тоже. Мы понимали, что если японским экспедиционным силам позволить обогнуть южную оконечность Индокитая, это приведет к целой цепи катастрофических событий.

Было решено поэтому, что мы не можем сидеть сложа руки. В то же время было ясно, что нельзя начать военные действия, не сделав нового предупреждения Японии. Мы обсудили, в какой форме лучше всего это сделать. Президент предложил направить от своего имени специальную телеграмму императору Японии. После небольшой дискуссии решили, что он пошлет такую телеграмму, но в печати о ней сообщено не будет. Одновременно он должен был направить специальное послание конгрессу с [161] сообщением об опасности и о том, что следует предпринять в случае обострения положения. После заседания президент отправился в Уорм-Спрингс на детский благодарственный молебен. Оставшуюся часть этой недели министр Нокс и я вместе с господином Хэллом и его помощниками в госдепартаменте посвятили преимущественно разработке предложенного проекта послания президента конгрессу.

Утром в понедельник 1 декабря президент возвратился в Вашингтон. Я вспоминаю, что за это время были получены сведения, говорившие о том, что японские экспедиционные силы, за которыми мы наблюдали, вместо того чтобы следовать в Сиамский залив и к полуострову Малакка, стали высаживаться в Индокитае, недалеко от Сайгона. Это обстоятельство, казалось, давало нам небольшую отсрочку, поскольку позволяло предположить, что Япония не намеревается немедленно вторгнуться в Таиланд. К этому времени русские предприняли новое контрнаступление против немцев в районе Ростова, и мы подумали, что, возможно, это наступление явилось причиной паузы в продвижении японских сил.

Во вторник 2 декабря министр Нокс, Сэмнер Уэллс и я (Хэлл лежал с простудным заболеванием) встретились с президентом. Президент шаг за шагом разобрался в положении и, как я понял, принял решение направить послание конгрессу и, возможно, телеграмму императору. Мы узнали также, что он через госдепартамент запросил японского посла о намерениях Японии в связи с новой высадкой войск в южной части Индокитая и потребовал немедленного ответа. Мы наблюдали за положением на Дальнем Востоке очень внимательно. Я часто совещался с генералом Маршаллом и генералом Майлсом из разведывательного управления, а также с начальником оперативного управления главного штаба сухопутных войск генералом Джероу. Мы уделили особое внимание вопросам материального обеспечения Филиппин и пытались ускорить переброску туда тяжелых бомбардировщиков, часть которых планировалась к перелету в конце недели. Я отклонил не одно приглашение на ужин, чтобы остаться в Вашингтоне в последние дни недели.

В воскресенье 7 декабря, в 10.30, господин Нокс и я прибыли в кабинет государственного секретаря Хэлла, где мы обсудили весь комплекс вопросов. Мы знали, что [162] в этот день Япония намеревалась дать ответ. Хэлл выразил уверенность, что она готовит дьявольский ход. Все мы задавались вопросом — где Япония нанесет удар? Сведения, которые мы получили к этому времени, указывали, что японские силы продолжали движение к Сиамскому заливу. Снова мы обсудили вопрос, должны ли Соединенные Штаты вступить в войну, если Япония нападет на Малайю или на голландские владения и если Англия и Голландия начнут с ней войну. Мы понимали, что если Великобритания будет покорена, то ее флот, по всей вероятности, будет или уничтожен или захвачен. Такой результат дал бы нацистским союзникам подавляющее преимущество в силах на Атлантическом океане и сделал бы оборону американских республик чрезвычайно трудной, а может быть, и совсем невозможной. Все обоснования необходимости для Соединенных Штатов вступить в войну в случае, если Япония нападет на владения наших английских или голландских соседей в Тихом океане, обсуждались нами очень детально, и по моей просьбе господин Хэлл и господин Нокс изложили свои взгляды... Я возвратился домой позавтракать. Около 14.00, когда я завтракал, мне позвонил по телефону президент и сообщил, что японская авиация сбрасывает бомбы на Гавайские острова...

Краткое изложение моих взглядов на ответственность руководящих лиц в армии

Мои взгляды на ответственность руководящих лиц в армии подробно изложены в окончательном официальном докладе, подготовленном в соответствии с совместной резолюцией конгресса, принятой 13 июня 1944 года... Споры по этому вопросу говорят о неспособности понять существенную разницу между обязанностями командующего определенным соединением или округом и обязанностями командующего армией или вооруженными силами страны. Командующий соединением или округом подобен часовому на посту, на который может напасть противник. Его основные обязанности совершенно ясны и определенны. Он должен предполагать, что противник нападет именно на его позицию, обязан знать, что враг постарается сделать это таким образом, чтобы отразить нападение было чрезвычайно трудно. Он не имеет права [163] думать, что противник нападет не на его позицию, а на соседнюю. Командующий соединением или округом обязан в любое время быть готов встретить неприятеля и, используя имеющееся оружие, вступить с ним в бой, стремясь провести его наилучшим образом.

Совсем иначе выглядят обязанности командующего вооруженными силами всей страны (и его советников), в особенности такой страны, как наша, которая привыкла невнимательно относиться к возможности войны. Обязанности такого военного руководителя намного труднее и сложнее. В противоположность командующему соединением или округом он должен постоянно наблюдать, изучать и оценивать данные, чтобы решить, на каком направлении скорее всего будет нанесен главный удар или совершено наиболее опасное нападение противника. Он должен как можно эффективнее распределить свои недостаточные силы и средства для отражения такого нападения. Командующему известно, что не все его соединения в одинаковой мере боеспособны. Он знает также, что в разное время они могут оказывать различное влияние на общее стратегическое положение.

Все эти обстоятельства вынуждают его постоянно уделять особое внимание информационным донесениям своих разведывательных органов, чтобы правильно решать многочисленные проблемы, постоянно возникающие при выполнении упомянутых обязанностей.

В те ноябрьские дни 1941 года военное министерство знало, что по сравнению с тремя другими важными районами на Тихом океане{73} Гавайский военный округ наиболее щедро укомплектован людьми и обеспечен военными материалами из недостаточных в то время национальных резервов и запасов. Мы считали, что этот округ при условии нахождения там флота наиболее подготовлен к обороне. Нам было известно, что Филиппинский округ менее способен обороняться, хотя мы и принимали энергичные меры к укреплению обороны Филиппинских островов. Было совершенно ясно, что при наших хорошо известных на Дальнем Востоке отношениях с филиппинцами и в силу данных нами обязательств по их защите поражение в этом районе имело бы своим результатом неподдающийся [164] оценке отрицательный моральный эффект. Наконец, мы получили важные сведения о движении японских экспедиционных сил в направлении к таким позициям, с которых они могли напасть на Филиппинские острова.

Исходя из этого, я считаю, что штаб сухопутных войск в Вашингтоне должен был бы собрать, рассмотреть и оценить значительно больше информационных данных, проходивших через нашу разведку. В этом случае можно было бы полнее и обстоятельнее информировать командующего Гавайским округом. Генералу Шорту были сообщены два важнейших факта: 1) угроза войны с Японией имеет место; 2) враждебные действия Японии возможны в любой момент. Зная эти факты — о них в телеграмме от 27 ноября сообщалось недвусмысленно, — командующий округом должен был привести войска в боевую готовность на случай нападения противника.

Даже не имея такой информации, командующий округом должен был ввести готовность. Если он не знал, что отношения между Японией и Соединенными Штатами были напряженными и могли быть разорваны в любое время, значит, он был почти единственным человеком на Гавайских островах, который не знал того, о чем радио и газеты твердили ежедневно. К тому же у командующего округом были начальник штаба и начальник разведки, обязанные докладывать ему обстановку. Если же он не предполагал, что Япония может нанести удар без предупреждения, значит, он не удосужился прочитать историю Японии или не знал того, что преподают в военных школах. Сосредоточить самолеты в этой тревожной обстановке в такие группы и расположить их на аэродромах таким образом, чтобы они по тревоге в течение нескольких часов не могли подняться в воздух; содержать боеприпасы для зенитной артиллерии в таком состоянии, что их невозможно было подать к орудиям немедленно; и, наконец, использовать наиболее эффективные средства разведки — радиолокационные — только в течение небольшой части суток — значит, по-моему, неправильно понимать свои обязанности, чему почти невозможно поверить.

Совершив эти ошибки и не обратив внимания на общий смысл полученных указаний, командующий округом направил в Вашингтон ответ, который не давал необходимого [165] представления о допущенных ошибках и создавал впечатление, будто указания поняты и исполнены в соответствии с главной идеей направленного из Вашингтона предупреждения. Моя виза на этом ответе говорит о том, что я читал его. И, хотя я в то время особенно интересовался обстановкой на Дальнем Востоке, я не усмотрел в ответе Шорта ни малейшего намека на то, что указание о введении готовности на случай нападения противника не выполнено. Правда, в ответе говорилось, что генерал Шорт ввел «готовность, предусматривающую предотвращение диверсий», но я не мог представить себе, чтобы такая готовность означала в каком бы то ни было смысле отрицание готовности против нападения японских вооруженных сил. Само предназначение такого укрепленного округа, каким являлся Гавайский военный округ, заключается в том, чтобы отразить нападение противника, а генерал Шорт был командующим этим военным округом. Кроме того, донесение генерала Шорта об установлении «связи с флотом», если его рассматривать в совокупности с нашим специальным указанием от 27 ноября об организации разведки, естественно, создавало впечатление, что различные разведывательные и другие оборонительные мероприятия, в которых необходимо взаимодействие армии и военно-морского флота, проводятся и соответствующая готовность введена.

Не без помощи использованного здесь термина «ретроспективная оценка» я пришел к выводу, что недостаточно точный ответ штабного офицера, специфические обязанности которого состояли в том, чтобы полностью убедиться в грамотности и тщательности выполнения полученного предупреждающего приказа, подчеркивает важность контроля исполнения, о чем я и заявил в своем окончательном официальном докладе в августе 1945 года.

С помощью этого же термина и в том же официальном докладе я сделал вывод, что оперативное управление штаба сухопутных войск сыграло бы более положительную роль в обеспечении безопасности страны, если бы информировало генерала Шорта несколько подробней, чем это фактически было сделано, с повторным подчеркиванием главного. Этого требовали и новизна угрозы войны, и тот факт, что наши командующие в отдаленных районах оказались не соответствующими занимаемым ими должностям. Думаю также, что в штабе сухопутных [166] войск не было нужной согласованности в отношении метода предупреждения против возможных диверсионных действий. Этот недостаток после полной реорганизации штаба в дальнейшем ходе войны был устранен.

Однако, на мой взгляд, ни одно из этих обстоятельств ни в какой степени не уменьшает ответственности генерала Шорта за то, что во вверенном ему округе полностью отсутствовала действительная боевая готовность, которую ему приказано было ввести телеграммой от 27 ноября; за то, что оборона в округе была приведена в еще более беспомощное состояние, чем до получения предупредительной телеграммы. В конечном счете Шорт являлся лицом, от которого страна имела право требовать надежной обороны Гавайских островов, тем более что он был соответствующим образом предупрежден об опасности.

(…) [167]

Записки Генри Стимсона

(Приложение к заявлению Генри Стимсона)

(…)

Вторник, 25 ноября 1941 года

Это был действительно очень загруженный день. В 09.30 Нокс и я встретились в кабинете Хэлла для совещания «тройки». Хэлл показал нам текст предложения о трехмесячном перерыве переговоров, которое он намеревался передать японским послам сегодня или завтра. Когда мы ознакомились с этим предложением, мне показалось, что оно в достаточной мере гарантирует защиту наших интересов. Однако я не думаю, что есть хоть какие-то шансы на принятие Японией этого предложения, так как оно составлено в слишком резких тонах. В ответ на мероприятия, которые должна провести Япония, а именно: немедленно эвакуировать войска, прекратить угрозы действием, не предпринимать никаких агрессивных шагов против соседей и т. п., мы соглашались дать ей возможность открыто торговать в объеме, достаточном только для обеспечения гражданского населения. Это ограничение особенно относится к ввозу нефти. Мы долго обсуждали общее положение.

(…)

Затем, в 12.00, мы (генерал Маршалл и я) направились в Белый дом, где пробыли почти до 13.30. На совещании присутствовали Хэлл, Нокс, Маршалл, Старк и я. Президент, вместо того чтобы обсуждать «Виктори пэрэйд»{74}, выдвинул для обсуждения только вопрос об отношениях [168] с Японией. Он высказал предположение о вероятности нападения на нас не далее, как в следующий понедельник, ибо японцы известны тем, что атакуют без предупреждения. Президент поставил вопрос: что мы должны будем делать в случае такого нападения? Как нам следует сманеврировать, чтобы позволить Японии выстрелить первой и не допустить в то же время большой опасности для нас самих? Это трудная задача. Хэлл высказал свое мнение об общих широких принципах, таких как свобода морей и др., которых, по его мнению, следует придерживаться. Он отметил, что Япония является союзником Гитлера и проводит его политику завоевания мира. Другие высказали соображения о том, что любое продвижение на юг, которое японцы, по-видимому, намерены предпринять, явилось бы угрозой нашим интересам на Филиппинах и жизненно важным для нас поставкам каучука из Малайи. Я напомнил президенту, что он еще прошлым летом сделал первые шаги в направлении предъявления Японии ультиматума, заявив, что если японские войска перейдут границу Таиланда, то мы будем рассматривать это как угрозу нашей безопасности. Поэтому, сказал я президенту, он должен только напомнить правительству Японии, что любое продвижение японских войск явилось бы игнорированием уже сделанного предупреждения. Хэлл должен будет подготовить такое напоминание. Когда я возвратился в министерство, мне доложили данные разведки о начале движения японских сил. В Шанхай из провинций Шаньдун и Шэньси прибыли пять дивизий, производится посадка войск на 30, 40 или 50 судов, которые были замечены затем южнее Формозы. Я сразу же позвонил Хэллу, рассказал ему об этом и послал копии донесения разведки ему и президенту.

(…)

Среда, 26 ноября 1941 года

Утром Хэлл сообщил мне по телефону, что почти окончательно решил не передавать Японии предложение, которое Нокс и я одобрили накануне, а ограничиться лишь заявлением, что у нас вообще нет никаких других предложений. Китай возражал против этого предложения, так как оно предусматривало предоставление Японии в течение трехмесячного перерыва в переговорах небольшого количества нефти для гражданского потребления. [169]

Чан Кай-ши прислал специальную телеграмму, в которой говорится, что такое предложение произвело бы на Китай чрезвычайно отрицательное впечатление, что оно подорвало бы моральный дух китайцев, сыграло бы на руку врагам Чан Кай-ши и что Япония немедленно этим воспользовалась бы. Об этой телеграмме мне сообщил Сун. Он попросил принять его. Я позвонил утром Хэллу, рассказал ему о телеграмме и спросил, как мне в связи с этим поступить. Он ответил, как я уже указал выше, что почти уже решил отказаться от идеи трехмесячного перерыва и вместо этого просто заявит японцам, что у него больше нет никаких предложений.

Через несколько минут я разговаривал по телефону с президентом и спросил его, получил ли он посланное мной вчера вечером донесение разведки о начале движения японских сил из Шанхая в направлении к Индокитаю. Услышав об этом, президент страшно возмутился. Он заявил, что еще не видел донесения, но что оно в корне меняет дело, так как свидетельствует о вероломстве Японии, которая, ведя переговоры о полном перемирии и полном выводе войск из Китая, в то же время посылает свои войска в Индокитай. Я доложил ему, что это тем не менее факт, о котором мне доносит разведка и агентурная сеть военно-морского флота. Я сразу же приказал послать президенту с нарочным еще один экземпляр донесения.

(…)

Четверг, 27 ноября 1941 года

Очень загруженный день. Поступают сообщения о сосредоточении и движении крупных японских экспедиционных сил, направляющихся из Шанхая на юг, очевидно к Индокитаю. В дальнейшем возможно движение либо к Филиппинам, либо к Бирме, либо к бирманской дороге, либо к Голландской Ост-Индии. Но не исключено, что эти войска перебросят к Таиланду, где они займут позиции, с которых смогут, когда настанет благоприятное время, нанести удар по Сингапуру.

Первое, что я сделал утром, — это позвонил Хэллу, чтобы узнать, как обстоят у него дела с японцами — вручил ли он им новое предложение, которое мы одобрили несколько дней тому назад, или поступил так, как говорил об этом вчера, то есть вообще прекратил переговоры. Он [170] ответил: «Я умываю руки в этом деле. Теперь все зависит от Вас и Нокса — армии и военно-морского флота». Я позвонил после этого президенту. Президент выразил это несколько иначе. Он сказал, что они прекратили переговоры, но только после великолепного заявления, подготовленного Хэллом. Я узнал позднее, что в заявлении не было ничего нового и что оно лишь подтверждало нашу постоянную и обычную позицию.

Зашел генерал Арнольд и доложил проект приказа о переброске двух наших самых больших самолетов из Сан-Франциско в Манилу через Мандатные острова. В районе Мандатных островов происходит сосредоточение японских сил, а эти самолеты смогут пролететь высоко над островами, где будут недосягаемы для японских истребителей, и произведут аэрофотосъемку.

Прибыли Нокс и адмирал Старк для совещания со мной и генералом Джероу. Маршалл сегодня находится на учениях, и его отсутствие дает себя чувствовать. Старк и Джероу проявили естественную тенденцию получить большую отсрочку. Я заявил, что был бы рад получить отсрочку, но не ценой унижения Соединенных Штатов или уступок, что показало бы нашу слабость. Главным вопросом был вопрос об указаниях, которые мы пошлем Макартуру. Мы уже послали ему первый предварительный сигнал о необходимости быть в боевой готовности. Сегодня утром при разговоре с президентом по телефону я высказал предложение, и президент одобрил его, послать Макартуру окончательное распоряжение о введении боевой готовности, то есть приказ быть начеку в случае любого нападения, и одновременно обрисовать ему существующую обстановку. Джероу, Старк и я весьма тщательно обсудили указания Макартуру от имени Маршалла; подготовили проект, в который после телефонного разговора с Хэллом, я вставил сформулированное им определение существующей обстановки.

(…)

Пятница, 28 ноября 1941 года

Согласно моим указаниям разведка подготовила обобщенный информационный доклад о переброске японских войск на Дальнем Востоке. Доклад содержал в себе столь важные выводы о возникшей опасности, что я принял решение сообщить о нем президенту еще до того, как он [171] поднимется с постели. Я доложил ему, что в информационном докладе содержится комплекс фактов, с которыми, по-моему, ему следует ознакомиться до назначенного им на 12.00 заседания так называемого военного кабинета. На заседании должны были присутствовать Хэлл, Нокс, Маршалл, Старк и я. Сидя в кровати, президент занялся анализом положения и пришел к выводу, что мы стоим перед выбором одной из трех альтернатив. Я сказал ему, что вижу только две. Его альтернативы были: первая — не предпринимать ничего; вторая — подготовить нечто вроде ультиматума, еще раз указав в нем границы, переход которых заставит нас вступить в войну; третья — вступить в войну без промедления. Я сказал, что мои альтернативы сходятся с его двумя последними, потому что я не думаю, чтобы в такой обстановке кто-нибудь мог ничего не предпринимать. Он согласился со мной. Я заметил, что из оставшихся двух альтернатив я предпочел бы последнюю.

Когда в 12.00 мы прибыли в Белый дом, президент уже прочел оставленный мной доклад. Главным в этом информационном докладе были выводы о том, что намерены предпринять экспедиционные силы, вышедшие из Шанхая и двигающиеся на юг. Разведка предполагала, что движение японских сил могло развиться в нападение на Филиппины или в высадку новых войск в Индокитае, в нападение на Таиланд, на голландские владения, на Сингапур. После того как президент прочитал эти выводы вслух, он сказал, что есть еще одна возможность — нападение на перешеек Кра и далее, на расположенный позади него Рангун, взятие которого японцами перерезало бы бирманскую дорогу в самом ее начале. Я думаю, что это очень проницательное и весьма близкое к действительности предположение президента. Все согласились с тем, что действия японцев, то есть переброска морским путем около 25 тысяч японских экспедиционных войск, намеревающихся где-то высадиться, коренным образом меняют положение, которое существовало, когда мы решали, можно ли предъявить ультиматум Японии о передвижении ее войск, уже находящихся на территории Китая. Теперь каждый из нас считал, что нельзя позволять ее экспедиционным силам обогнуть южную оконечность Индокитая и высадиться в Сиамском заливе, в Бангкоке или еще западнее. Это будет тяжелый удар для [172] всех трех держав: для Великобритании — в Сингапуре, для Голландии — в Голландской Ост-Индии и для Соединенных Штатов — на Филиппинах. Затем мы обсудили, как предотвратить дальнейшее продвижение японских экспедиционных сил. Все согласились, что, если японские войска вторгнутся на перешеек Кра и англичане вступят в войну, нам тоже нужно будет начать военные действия. Теперь было ясно, что ни в коем случае нельзя позволять японским экспедиционным силам обогнуть южную оконечность Индокитая. Иначе неминуема целая цепь катастрофических событий.

Наши взгляды сошлись также и в том, что мы, с одной стороны, не можем без предупреждения нанести удар по экспедиционным силам на пути их следования, а с другой — не должны сидеть сложа руки и разрешать войскам продолжать движение. Единственное возможное для нас действие — это направить Японии предупреждение, что мы вступим в войну, если экспедиционные силы достигнут определенного места, перейдут определенную линию или окажутся в определенном пункте. Президент высказал намерение послать от своего имени императору Японии специальную телеграмму. Он поступил так во время инцидента на острове Панай, и это привело к положительным результатам. Но мне казалось, что по многим причинам такое действие в настоящее время было бы неправильным. Я указал на них президенту. Во-первых, телеграмму императору Японии нельзя было формулировать в выражениях, содержащих явное предупреждение, ибо никто не может предупреждать императора. Во-вторых, такая телеграмма не раскрыла бы народам Соединенных Штатов, насколько в действительности велика опасность. Поэтому я предложил решить эту проблему, направив послание президента народу Соединенных Штатов. Я считал, что наилучшей формой такого послания было бы обращение к конгрессу с констатацией нависшей угрозы и докладом о том, что мы должны будем делать в случае обострения положения. Президент согласился с идеей послания, но все же намеревался включить в него формулировки своей телеграммы императору. Я снова заметил, что он не может опубликовать таким путем свое обращение к императору, что письмо императору лучше направить отдельно, как самостоятельное и как секретное, а затем произнести речь в конгрессе, тоже как самостоятельную и в более понятной [173] для народа Соединенных Штатов форме. Таково было окончательное решение, и президент попросил Хэлла, Нокса и меня попытаться подготовить проекты этих документов.

(…)

Вторник, 2 декабря 1941 года

В 12.00 я направился на совещание в Белый дом. На совещании присутствовали только Нокс, Сэмнер Уэллс и я, поскольку Хэлл лежал с простудным заболеванием. Президент шаг за шагом разобрался в положении и, я думаю, принял решение о дальнейших действиях. Он направил через Сэмнера Уэллса запрос о намерениях Японии в связи с новой высадкой войск в южной части Индокитая и потребовал немедленного ответа. Президент все еще обдумывает возможность посылки телеграммы императору, хотя мы все против этого. Кроме того, он определенно решил направить послание конгрессу и, возможно, обратиться с речью к народу страны. Он оказал, когда уходил, что намерен приступить к делу теперь же.

(…)

Воскресенье, 7 декабря 1941 года

Сегодня Япония намерена вручить свой ответ. Перехваченная переписка показывает, что японцы специально оттягивали время до сегодняшнего дня, чтобы совершить что-то угрожающее нам. В 10.30 Нокс и я встретились с Хэллом. Мы обсудили создавшееся положение. Хэлл совершенно убежден, что Япония готовит какой-то дьявольский ход. Все мы задавались вопросом, где она нанесет удар. Мы совещались до завтрака, обсуждая различные варианты того, что нужно сказать или сделать. Самое главное, чтобы все народы, заинтересованные в Дальнем Востоке, — англичане, мы, голландцы, австралийцы и китайцы — держались вместе. Хэлл выразил свои взгляды по этому вопросу, и я попросил его продиктовать их стенографистке; я приведу их ниже. Нокс говорил, что очень важно немедленно показать, каким образом эти различные страны должны держаться вместе. Я попросил и его продиктовать свои мысли, и также приложу их. В 13.00 Хэлл должен был встретиться с японскими послами, но они отложили встречу и задержались до 14.00 или даже [174] дольше. Я возвратился в Вудли на завтрак. Около 14.00, во время завтрака, мне позвонил по телефону президент и спросил довольно возбужденным тоном: «Вы слышали новости?» Я ответил: «...О продвижении японцев к Сиамскому заливу?» — «О нет! Совсем нет. Они напали на Гавайские острова. Японская авиация бомбит сейчас Гавайские острова». Да, это были действительно потрясающие новости. Сообщения, которые мы получали вчера и сегодня утром от патрульных кораблей англичан, находящихся южнее Индокитая, говорили, что крупные соединения японских войск направляются в Сиамский залив. Эти сведения сами по себе уже достаточно взволновали нас, и именно из-за них мы готовили документы Японии. Наблюдатели считали, что японские войска, по-видимому, намеревались высадиться или на восточном побережье Сиамского залива, где они все еще оставались бы на территории Индокитая, или на западном побережье и двинуться затем к перешейку Кра или, возможно, в Малайю. Англичане были весьма обеспокоены. Разрабатывая в это утро документы, мы старались выяснить и прийти к заключению, будем ли мы действовать все вместе. Англичане станут воевать, если Япония нападет на перешеек Кра. Мы трое полагали, что если будут воевать англичане, то и нам не миновать войны. Но теперь, когда Япония нанесла удар прямо по Гавайским островам, проблема была решена.

(…)

Когда поступили первые донесения о нападении Японии, я сначала почувствовал облегчение, потому что пришел конец нерешительности. Кризис неизбежно должен был объединить наш народ. Я не перставал думать об этом, хотя все время поступали донесения о быстро следовавших друг за другом катастрофах. Я считаю, что нашей стране, если ее народ объединен, опасаться нечего. До настоящего же времени безразличие и разногласия, подогреваемые непатриотически настроенными людьми, были весьма обескураживающими.

(…) [175]

Дальше