Командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Киммел стал одной из основных фигур в спорах о событиях в Пирл-Харборе. Приводимый ниже документ, представленный 15 января 1946 года объединенной комиссии конгресса по расследованию нападения на Пирл-Харбор, показывает роль адмирала Киммела в этих событиях.
(Нападение на Пирл-Харбор, т. VI, стр.2497–2552, сноски опущены).
Показания контр-адмирала ВМФ США в отставке Киммела
Председатель. Вы можете сидеть. Насколько мы понимаем, у Вас имеется письменное заявление, которое Вы хотите зачитать комиссии.
Адмирал Киммел. Так точно, сэр.
Председатель. Можете приступить, сэр.
Адмирал Киммел. Благодарю Вас.
(…)
Мне впервые предоставляется возможность выступить перед представителями американского народа. Прежде чем приступить к изложению существа вопроса, я намерен в нескольких словах рассказать о прохождении службы до назначения меня командующим Тихоокеанским флотом.
Я вступил в командование Тихоокеанским флотом 1 февраля 1941 года. До этого служил в ВМФ более сорока лет. В 1900 году поступил в военно-морское училище, а в 1904 году окончил его. В 1908 году, будучи младшим офицером, я совершил кругосветное плавание на кораблях флота. В течение первой мировой войны служил [51] в штабе адмирала Родмэна, который командовал линейными кораблями ВМФ США, действовавшими совместно с английским «Гранд Флит». В 1923–1925 годах командовал дивизионом эскадренных миноносцев Азиатского флота.
После окончания военно-морской академии и службы в управлении начальника штаба военно-морских сил я с 1928 по 1930 год командовал соединением эскадренных миноносцев линейных сил флота.
С 1930 по 1933 год был начальником отдела морских перевозок штаба военно-морских сил.
В 1933–1934 годах командовал линейным кораблем «Нью-Йорк», а в 1935 году стал начальником штаба командующего линейными силами флота адмирала Грэвена.
С 1935 по 1938 год я был начальником бюджетного отдела военно-морского министерства. В 1938 году командовал дивизией тяжелых крейсеров разведывательных сил флота.
В 1939 году был назначен командиром соединения крейсеров линейных сил флота и оставался в этой должности до назначения меня командующим Тихоокеанским флотом.
(…)
В 1940 году флот к войне готов не был. Я решил провести необходимые мероприятия. Подготовка требовала интенсивной боевой учебы. Выполнению плана боевой подготовки часто препятствовала необходимость выделять значительное число офицеров, а также старшин и рядовых для службы в расширявшихся административных и учебных центрах на берегу и для укомплектования подготовленными кадрами новых кораблей.
(…)
Вскоре после моего вступления в командование обнаружилось, что существующая организация флота не соответствовала тем задачам, какие ему предстояло решать в войне на Тихом океане. Для исправления положения в начале 1941 года корабли Тихоокеанского флота были сведены в три оперативных соединения: быстроходных авианосцев, десантных сил и линейных кораблей. Боевая подготовка этих оперативных соединений в [52] море проводилась в условиях, приближенных к военному времени. Особое внимание было уделено тренировкам в приеме кораблями топлива в море в целях обеспечения их боевой деятельности на большом удалении от баз.
График боевой подготовки был составлен таким образом, что в море, как правило, находились два оперативных соединения и лишь иногда — одно соединение. Во время учений в море нередко выходили все корабли флота. Пребывание в базе в течение определенного времени, конечно, необходимо для каждого корабля, однако за весь 1941 год не было случая, чтобы все корабли флота одновременно находились в Пирл-Харборе.
Было признано, что наш Тихоокеанский флот уступает японскому флоту во всех классах боевых кораблей. Поэтому никто из авторитетных лиц не считал, что Тихоокеанский флот мог бы помериться силами с японским флотом в открытом бою.
(…)
В письме военному министру от 23 января 1941 года военно-морской министр рассматривал нападение торпедоносной авиации как одну из возможных форм враждебных действий против базы Пирл-Харбор. Однако в поступивших позднее указаниях начальника штаба военно-морских сил командующему флотом и командиру 14-го военно-морского района возможность нападения торпедоносной авиации на корабли, находящиеся на мелководной якорной стоянке в Пирл-Харборе, практически считалась маловероятной.
(…)
Мои отношения с генералом Шортом{45}, о которых общественное мнение имело весьма путаное представление, в настоящее время в результате исчерпывающего расследования стали ясными... Было установлено, что наши официальные и личные отношения носили дружественный характер, что мы часто совещались по служебным вопросам, представлявшим общий интерес, и неизменно консультировались в тех случаях, когда кто-либо из нас получал документ, в той или иной степени касавшийся [53] состояния отношений между Соединенными Штатами и Японией или вопросов, относившихся к различным планам подготовки к войне.
(…)
Короче говоря, в 1941 году в соответствии с поставленной перед нами задачей интенсивной подготовки к войне Тихоокеанский флот провел ряд мер и поддерживал наивысшую степень боевой готовности как при нахождении в море, так и в условиях пребывания в базе...
Нам недоставало лишь одного — информации, которая имелась в Вашингтоне в результате перехвата и дешифрирования дипломатической переписки. Эта информация отвечала на вопросы, когда и где наиболее вероятно Япония нанесет удар. Добыть такую информацию силами флота мы не могли. Из Вашингтона я ее также не получил.
(…)
B данном разделе своего заявления я хочу дать характеристику той информации, которая имелась в моем распоряжении до нападения на Пирл-Харбор, и расскажу о предпринятых на основании этой информации мерах.
(…)
24 ноября 1941 года начальник штаба военно-морских сил прислал мне телеграмму, в которой сообщалось, что шансы на благоприятный исход переговоров с Японией весьма сомнительны и что, по его мнению, возможны агрессивные действия Японии на любом направлении, включая Филиппины и остров Гуам.
В то время, когда отправлялась эта телеграмма, военно-морскому министерству было известно, что происходило на Гавайских островах в соответствии с проводимой мной программой. В министерстве имелся график боевой подготовки кораблей флота, позволявший по существу определить местонахождение и деятельность каждого корабля в любое время. Телеграмм или директив об изменении плана боевой подготовки я не получал.
(…) [54]
Вы знаете, что одно дело предупредить командующих в определенной базе о вероятности начала военных действий на театрах, находящихся за тысячи миль от района базирования и действий их сил, и совсем другое дело предупредить их о нападении, которое следует ожидать в районе базирования вверенных им сил.
(…)
27 ноября начальник штаба военно-морских сил направил мне и командующему Азиатским флотом следующую телеграмму:
«Эту телеграмму следует рассматривать как предупреждение о возможном начале войны. Переговоры с Японией, направленные на стабилизацию положения на Тихом океане, прекращены. В течение ближайших дней ожидаются агрессивные действия со стороны Японии. Количество и оснащение японских войск и организация военно-морских оперативных соединений указывают на подготовку к высадке десантов на Филиппины, в Таиланд, на перешейке Кра или, возможно, на Борнео. Произведите соответствующее развертывание сил обороны, необходимое для решения задач, предписанных Вам планом войны WPL 46. Информируйте командование района и армии. Аналогичное предупреждение направляет военное министерство. Командованию на Гуаме и Самоа приказано принять соответствующие меры против диверсий».
(…)
Так называемое «предупреждение о войне» от 27 ноября не предупреждало Тихоокеанский флот о возможности нападения в районе Гавайских островов. В нем ничего не было сказано об угрозе этому району. Больше того, такая угроза даже не подразумевалась! Оно не вносило изменений в сообщенные мне ранее предположения военно-морского министерства о том, что для Пирл-Харбора угрозы не существуют и что Япония против этой базы ничего не планирует. Выражение «предупреждение о возможном начале войны» нельзя искусственно распространять на все события, представление о которых мы получили лишь в результате ретроспективной [55] оценки. Это выражение относится только к конкретной информации, содержащейся в телеграмме.
Одним словом, 27 ноября военно-морское министерство, по существу, рекомендовало мне вывести из района Пирл-Харбора авианосцы, которые играют основную роль в обороне флота и базы при воздушном нападении противника.
27 ноября военное и военно-морское министерства предложили нам перебазировать с острова Оаху половину самолетов армейской истребительной авиации.
Это указание было получено нами в тот же день, что и так называемое «предупреждение о возможном начале войны».
Ни один благоразумный человек на моем месте не мог после этого рассматривать «предупреждение о возможном начале войны» как уведомление о вероятности нападения на район Гавайских островов.
Начиная с 27 ноября и до момента нападения вся информация, которую я получал из военно-морского министерства или из других источников, подтверждала движение японских сил в юго-восточную часть Азии. Об этом же говорилось и в телеграмме от 27 ноября.
(…)
Короче говоря, все сообщенные мне сведения о движении японских сухопутных и военно-морских сил подтверждали информацию, содержащуюся в телеграмме от 27 ноября: Япония нацеливала свои удары против Таиланда или перешейка Кра в Юго-Восточной Азии.
(…)
Теперь я перейду к характеристике дальней разведки, проводившейся с Гавайских островов 27 ноября и в последующие дни 1941 года.
(…)
Когда авианосец «Энтерпрайз» доставил армейские самолеты на атолл Уэйк, я отозвал оттуда эскадрилью патрульных самолетов. Эта эскадрилья вылетела затем на атолл Мидуэй, просматривая на своем маршруте районы океана. После этого она была переведена в Пирл-Харбор. Во время этого перелета она также вела разведку. [56]
С 1 по 7 декабря эскадрильи патрульных самолетов, производя разведывательные полеты с атолла Мидуэй на атолл Уэйк, из Пирл-Харбора на атолл Джонстон и с Джонстона на Мидуэй, налетали в общей сложности около 5000 миль. Во время перелетов каждая эскадрилья просматривала на своем пути 400-мильную полосу океана. Всего они обследовали таким образом около двух миллионов квадратных миль водной поверхности океана.
В дополнение к этим разведывательным полетам начиная с 27 ноября и в последующие дни в непрерывном дозоре находились подводные лодки, выходившие из баз, расположенных на атоллах Мидуэй и Уэйк.
На острове Оаху перед нападением на Пирл-Харбор находилось 49 патрульных самолетов, способных подниматься в воздух. Восемь самолетов были на ремонте. В дополнение к ним после напряженных полетов в районе атоллов Мидуэй и Уэйк 5 декабря в Пирл-Харбор возвратилась еще одна эскадрилья патрульных самолетов. Она состояла из устаревших самолетов типа PBV-3, заканчивавших 18-месячный период эксплуатации и подлежавших капитальному ремонту. Для ведения дальней разведки эта эскадрилья была непригодна.
(…)
Чтобы предупредить внезапное нападение на островную базу сил авиации, базирующейся на быстроходные авианосцы, необходимо обследовать район вокруг острова в пределах 800-мильного радиуса. Для такого обследования требуется 84 самолета, которые должны одновременно находиться в воздухе в течение 16 часов. Безусловно, одни и те же самолеты и одни и те же экипажи не могут совершать ежедневно полеты продолжительностью в 16 часов. Для такого рода обследования в течение столь длительного времени потребовалось бы 250 самолетов. Таковы основные принципы. Вы можете найти их в показаниях офицеров — специалистов авиации, которые они давали военно-морской следственной комиссии, а также в весьма исчерпывающем письме адмирала флота Нимица от 7 января 1942 года в адрес главнокомандующего военно-морскими силами США относительно положения с авиацией в районе Гавайских островов. [57]
Ясно, что я не располагал достаточным числом самолетов для ведения ежедневной разведки вокруг острова Оаху на дальности в 800 миль. Это бесспорный факт.
(…)
Перейду теперь к объяснению диспозиции линейных кораблей Тихоокеанского флота 27 ноября и в последующие дни. 28 ноября из Пирл-Харбора к атоллу Уэйк вышло авианосное оперативное соединение под командованием адмирала Хэлси. 5 декабря из Пирл-Харбора к атоллу Мидуэй вышло второе авианосное оперативное соединение под командованием адмирала Ньютона. Передислокация была произведена во исполнение совершенно ясных рекомендаций военно-морского министерства. Вместе с авианосцами соединения адмирала Хэлси из Пирл-Харбора вышли три линейных корабля. Это было сделано для того, чтобы выход соединения не казался необычным. Однако сразу же после прохода фарватера адмирал Хэлси дал указание линейным кораблям отделиться и решать задачи боевой подготовки в районе Гавайских островов. Остальные корабли авианосного соединения направились на запад.
Дальнейшее сопровождение соединения линейными кораблями было неблагоразумным. Максимальная скорость хода линейных кораблей составляла 17 узлов, в то время как другие корабли могли идти 30-узловой скоростью. Оставить линейные корабли для дальнейшего сопровождения означало бы потерю 13 узлов скорости для всего соединения. Между тем соединение направлялось в опасный район, где столь ограниченная скорость могла привести к катастрофе. Кроме того, наличие трех линейных кораблей не обеспечивало достаточного прикрытия, а само прикрытие не оправдывало того риска, которому подвергалось бы соединение на переходе к атоллу Уэйк из-за ограниченной линейными кораблями скорости и маневренности. Имело значение также и то, что стоявшую перед соединением задачу необходимо было выполнить в возможно более короткие сроки, чтобы участвовавшие в переходе корабли были готовы к дальнейшим действиям. [58]
Отсутствие авианосцев в районе Гавайских островов на время ограничило подвижность находившихся там линейных кораблей.
Пока авианосцы выполняли поставленные перед ними задачи доставки самолетов на атоллы Мидуэй и Уэйк, линейные силы флота оставались в Пирл-Харборе. Высылать их в море на сравнительно большой период при отсутствии воздушного прикрытия было бы опасно. В современных условиях единственной эффективной защитой кораблей в море от ударов с воздуха, независимо от того, будет ли это нападение бомбардировщиков или торпедоносцев, является достаточно действенное прикрытие истребительной авиацией. Надводные корабли, такие как эскадренные миноносцы и крейсера, значительно менее эффективны в обороне соединения от нападения с воздуха. Это положение было еще более справедливым до 7 декабря, когда слабость зенитного вооружения кораблей была особенно очевидной.
Прикрытие линейных кораблей в море осуществляется авианосцами. Несколько имеющихся на линейных кораблях и крейсерах самолетов, поднимаемых в воздух катапультами, предназначены исключительно для ведения разведки и непригодны для отражения воздушного нападения противника. Линейные корабли, не сопровождаемые в море авианосцами, уязвимы от ударов с воздуха. В Пирл-Харборе их, как и сухопутные войска, прикрывала зенитная артиллерия. Возможности атак торпедоносной авиацией в глубоководных районах моря, по существу, безграничны. В Пирл-Харборе, где глубина не превышает 12 м, атака кораблей самолетами-торпедоносцами считалась маловероятной. Очевидно, линейные корабли, оставленные в море без прикрытия авианосцев, обнаруженные таким соединением, с которого было совершено успешное воздушное нападение на Гавайские острова, могли бы подвергнуться еще большей опасности, чем в базе.
Командующий линейными силами флота вице-адмирал Пай и я обсуждали эти вопросы после получения телеграммы с так называемым «предупреждением о возможном начале войны».
Во время этого обсуждения и позднее мы не располагали перехваченными и дешифрированными японскими телеграммами, указывавшими на то, что находившиеся в [59] Пирл-Харборе корабли подвергнутся атаке. Мы не располагали информацией о том, что Пирл-Харбору грозит нападение с воздуха или что такое нападение вероятно. Тот факт, что военно-морское министерство предложило направить авианосцы к находящимся в отдалении атоллам, говорил нам о том, что какое бы то ни было нападение на Пирл-Харбор в ближайшем будущем военно-морское министерство считает маловероятным.
(…)
Получив телеграмму от 27 ноября 1941 года с так называемым «предупреждением о возможном начале войны», я отдал приказ по флоту об усилении бдительности в связи с возможностью появления в нашей операционной зоне подводных лодок и о проведении атак глубинными бомбами в случаях контакта с подводными целями, которые могли оказаться подводными лодками противника. Мой приказ по флоту от 28 ноября, содержащий эти указания, в тот же день был направлен в военно-морское министерство. 2 декабря я написал начальнику штаба военно-морских сил письмо, в котором обратил его внимание на упомянутый приказ. В течение десяти дней, предшествовавших нападению на Пирл-Харбор, я не получил никакого ответа. Таким образом, военно-морское министерство ни одобрило, ни осудило мои действия.
Примерно за пять недель до нападения начали поступать донесения о подводных лодках, обнаруженных в операционной зоне Гавайских островов... В делах командущего Тихоокеанским флотом имеются донесения об установлении по меньшей мере трех контактов с неопознанными подводными целями.
3 ноября 1941 года патрульный самолет обнаружил масляное пятно в широте 20°10' сев. и долготе 157°4' зап. Самолет обследовал 15-мильный район. Поиск был произведен также эскадренными миноносцами «Борден» и «Дейл». Результаты всех этих поисков оказались отрицательными. 28 ноября 1941 года с легкого крейсера «Хелена» донесли, что оператор радиолокационной станции, не знавший о моем приказе об усилении бдительности в отношении подводных лодок, доложил, что установил уверенный контакт с подводной лодкой в запрещенном районе. Обследование района и поиск, проведенный [60] группой кораблей в составе трех эскадренных миноносцев, результатов не дал. Ночью 2 декабря минный заградитель «Гэмбл» донес об уверенном акустическом контакте с подводной целью в широте 20°30' сев. и долготе 158°23' зап. Поиск, проведенный 4-м дивизионом эскадренных миноносцев, ни к каким результатам, подтверждающим присутствие подводной лодки, не привел. Утром 7 декабря эскадренный миноносец «Уорд» донес командиру 14-го военно-морского района о том, что он атаковал артиллерией и глубинными бомбами подводную лодку, обнаруженную в запрещенном районе. Командир 14-го военно-морского района запросил эскадренный миноносец, имел ли он лишь акустический контакт с подводной лодкой или наблюдал ее визуально. Чтобы оказать помощь «Уорду», в район обнаружения подводной лодки был выслан дежурный эскадренный миноносец. По-видимому, вскоре после донесения об обнаружении подводной лодки с «Уорда» сообщили также о задержании рыбачьего сампана и об эскортировании его в Гонолулу. Это сообщение подтверждало необходимость уточнения предыдущего донесения.
Доклад дежурного офицера по штабу о донесении эскадренного миноносца «Уорд», о направлении на помощь «Уорду» дежурного эскадренного миноносца и о принятых мерах для уточнения сведений об обнаружении подводной лодки я получил между 07.30 и 07.40. К моменту начала нападения на Пирл-Харбор я ожидал уточнений донесения с «Уорда». По моему мнению, стремление получить подтверждение об атаке подводной лодки у входа в Пирл-Харбор, прежде чем принимать решительные меры, было правильным, ибо в прошлом поступало большое количество донесений о контактах с подводными целями, причем впоследствии эти донесения не подтверждались.
Информация, не достигшая флота, и ее значение
В июле 1941 года начальник штаба военно-морских сил направил мне по меньшей мере семь сообщений, в которых цитировались перехваченные и дешифрированные японские дипломатические телеграммы из Токио в Вашингтон, из Токио в Берлин, из Берлина в Токио, из Токио в Виши и из Кантона в Токио. В этих сообщениях [61] указывались номера японских телеграмм и дословно цитировался их текст.
Меня никогда не ставили в известность о каком-либо решении, в силу которого мне не должны были направлять информацию, составленную на основе перехваченных и дешифрированных японских телеграмм. В действительности информация, направляемая мне военно-морским министерством в течение недели, предшествовавшей нападению на Пирл-Харбор, содержала данные из перехваченных телеграмм. В полученном мною 1 декабря сообщении начальника штаба военно-морских сил цитировался доклад японского посла в Бангкоке, направленный им в Токио 29 ноября. В докладе был изложен японский план вовлечения англичан в события в Таиланде и создания таким образом возможности для Японии вторгнуться в эту страну в роли ее защитника. В сообщении начальника штаба военно-морских сил от 3 декабря излагался приказ Токио своим дипломатическим представительствам и имелась ясная ссылка на этот приказ, как на «циркуляр № 2444 из Токио». В другом сообщении от 3 декабря начальник штаба военно-морских сил ссылался на определенные «категорические и безотлагательные указания, которые были направлены 2 декабря японским дипломатическим и консульским представительствам».
Таким образом, действия военно-морского министерства давали мне основания полагать, что я получаю разведывательные данные, извлеченные из перехваченных важных японских телеграмм. Отсутствие такой информации не только лишило меня важных разведывательных данных, но и явилось причиной искаженного представления мной действительного положения. В самом деле, я просил присылать мне всю важную информацию. Меня заверили, что я буду ее получать. Я считал, что мне присылают именно такую информацию. Моя оценка обстановки основывалась на этих сведениях. Однако в действительности о наиболее существенных фактах из перехваченной японской переписки мне не сообщали. Это не только лишило меня возможности быть осведомленным о событиях первостепенной важности, но и ввело в заблуждение.
Я не получил никакой информации из перехваченной японской переписки, указывающей на то, что японское [62] командование разграничило гавань в Пирл-Харборе на пять подрайонов. Каждый подрайон был обозначен буквой алфавита. Акватория между островом Форд и арсеналом была обозначена буквой «А». Буквой «В» были обозначены воды южнее и западнее острова Форд. Бухта Ист-Лох являлась подрайоном «С»; Миддл-Лох — подрайоном «D»; подрайон «Е» включал в себя Вест-Лох и ведущие к нему проходы. В перехваченной телеграмме говорилось:
«Желательно, чтобы Вы сообщили о тех военных кораблях и авианосцах, которые стоят на якоре, у стенки, на бочках и в доках. Кратко сообщите о классах и типах кораблей. Если возможно, отметьте факты, когда два корабля или более стоят у причалов лагом».
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена 9 октября 1941 года. Содержащуюся в ней информацию мне не сообщили.
(…)
Среди перехваченных и дешифрированных японских телеграмм с информацией об американских военных объектах и о мероприятиях военно-морских сил заметно выделяются телеграммы от 24 сентября и последующих дат, содержащие сведения относительно Пирл-Харбора. Никакая другая гавань или база на территории Соединенных Штатов или в их владениях не была разграничена Японией на подрайоны. Ни из какого другого района японское командование не стремилось получить информацию относительно двух или более кораблей, швартующихся лагом к одному и тому же причалу. Информация о Пирл-Харборе, которую японцы стремились получить и получали до 24 сентября, не выходила за пределы общего интереса к мероприятиям американских военно-морских сил в других районах. Можно было думать, что мы имеем дело с обычным шпионажем. Однако после дешифрирования телеграмм от 24 сентября и последующих дней стало ясно, что характер интересующей японцев и получаемой ими информации резко и угрожающе изменился. Шпионаж стал носить иной характер, выходящий за рамки обычной целенаправленности. Японское командование интересовалось теперь не только общими данными о местонахождении кораблей [63] флота; оно желало узнать и о пребывании определенных кораблей в определенных районах и такие конкретные сведения, как данные о стоянке кораблей у причалов лагом и попарно. В период, непосредственно предшествовавший нападению, японский генеральный консул{46} на Гавайских островах получил указание из Токио доносить о входе и выходе кораблей из гавани Пирл-Харбор. Эти запросы и донесения японцев указывали на то, что на корабли в Пирл-Харборе готовится нападение. Стремление получить столь детализированную информацию, с военной точки зрения, не могло преследовать иной цели, кроме разработки и осуществления нападения на корабли, находящиеся в базе. Эта информация совершенно потеряла бы свое значение, если бы корабли покинули сообщенные ранее якорные стоянки.
В безопасности кораблей, находившихся в Пирл-Харборе, никто больше, чем командующий флотом, заинтересован не был. Никто, больше чем я, не имел права знать, что японцы разграничили гавань Пирл-Харбор на подрайоны и стремились получать и получали сведения относительно точных мест стоянки кораблей флота в гавани. В начале 1941 года я получил доклад посла США в Токио господина Грю{47} с совершенно ясными комментариями военно-морского министерства о том, что слухи о японских планах нападения на Пирл-Харбор не заслуживают доверия. Мне сообщили тогда также, что никаких угрожающих действий против Пирл-Харбора японцы в ближайшее время не планируют. Безусловно, я имел право знать, что поступившие в военно-морское министерство данные совершенно меняют информацию и рекомендации, направленные мне ранее. Несомненно, я имел право знать о перехваченной и дешифрированной переписке между Токио и Гонолулу, имевшей место 24 сентября{48} и позднее, так как она указывала, [64] что в Токио разрабатывается план нападения на Пирл-Харбор.
Знание содержания этой переписки коренным образом изменило бы оценку обстановки мной и моим штабом. Оно подсказало бы необходимость внести изменения в выработанные нами планы операций в начале военных действий. В военных планах военно-морского министерства и командования Тихоокеанского флота, так же как в директивах и информации, полученных из Вашингтона до нападения на Пирл-Харбор, предусматривалось, что Тихоокеанский флот должен быть использован для тактических налетов на Маршалловы острова в то время, когда японские силы будут наносить удары по Малайскому периметру. Осведомленность о вероятности нападения японцев на Пирл-Харбор предоставляла возможность перехватить ударные силы японского флота на их рискованном пути к Гавайским островам. Она подсказывала целесообразность сосредоточения наших сил для этой цели, вместо того чтобы предназначать их для налетов на Маршалловы острова.
Дешифрированная переписка о стоянке кораблей у причалов в Пирл-Харборе уточняла значение и других перехваченных японских телеграмм, дешифрированных и переведенных военно-морским министерством до нападения на Пирл-Харбор. Я имею в виду главным образом те из них, которые устанавливали крайний срок достижения соглашения между Японией и Соединенными Штатами. В телеграммах указывалось, что в случае, если не удастся достигнуть соглашения в установленный срок, японский план действий вступит в силу автоматически.
Впервые крайний срок был установлен в телеграмме за № 736, направленной из Токио в Вашингтон 5 ноября 1941 года{49}.
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена военно-морским министерством в день отправления, то есть 5 ноября 1941 года. Содержащуюся в ней информацию мне не направили. [65]
Крайний срок упоминался и в телеграмме из Токио в Вашингтон от 11 ноября 1941 года... Эту информацию я также не получил.
В телеграмме из Токио в Вашингтон от 15 ноября 1941 года крайний срок был снова подчеркнут. В ней говорилось:
«Судя по ходу переговоров Соединенные Штаты, по-видимому, до настоящего времени не представляют себе полностью, что положение становится все более критическим. Срок, указанный в моей телеграмме № 736 (25 ноября), в существующих условиях остается абсолютно неизменным. Это категорически крайний срок, и поэтому очень важно, чтобы урегулирование было достигнуто к этому времени. Сессия парламента открывается 15 ноября. При постановке вопросов на сессии правительство должно иметь ясное представление о возможных событиях. Вам должно быть понятно поэтому, что положение достигает высшего напряжения и необходимого времени остается мало...».
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена военно-морским министерством 12 ноября 1941 года{50}. Содержащуюся в ней информацию мне опять-таки не сообщили.
Крайний срок снова был подчеркнут в телеграмме из Токио в Вашингтон от 15 ноября 1941 года. Эта информация также не попала в мой адрес.
Крайний срок еще раз был упомянут в телеграмме от 16 ноября. В ней снова настойчиво акцентировалась важность этой даты. В телеграмме говорилось:
«Для Вашего сведения:
1. Я прочитал Ваш № 1090. Весьма благодарен за приложенные Вами усилия. Судьба нашей империи висит на волоске и будет решена в течение нескольких дней, поэтому действуйте, пожалуйста, еще энергичнее, чем в прошлом.
2. ...Вы считаете, что нам следует терпеливо выждать и посмотреть, какой оборот принимает [66] борьба. Несмотря на это, я с огромным сожалением должен признать, что положение не позволяет нам сделать этого. Я установил крайний срок урегулирования отношений посредством переговоров в моем № 736, и этот срок не может быть изменен. Постарайтесь, пожалуйста, понять это. Времени осталось очень немного, поэтому не позволяйте Соединенным Штатам уводить нас в сторону и откладывать переговоры на какой бы то ни было срок. Добивайтесь от них решения проблемы на основе наших предложений и сделайте все возможное для достижения немедленного урегулирования».
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена 17 ноября 1941 года. Мне эта информация направлена не была.
22 ноября крайний срок был продлен на четыре дня. В телеграмме, направленной в этот день из Токио в Вашингтон, послам Номура и Курусу давались следующие указания:
«Для нас чрезвычайно затруднительно рассматривать изменение даты, установленной в моем № 736. Вам это должно быть известно. Я знаю, что Вы работаете, не жалея себя. Упорно держитесь нашей твердой позиции и приложите максимальные усилия. Не щадите никаких сил и постарайтесь достигнуть желательного для нас урегулирования. Имеются причины, находящиеся за пределами Вашей осведомленности, по которым мы хотели бы достигнуть урегулирования японо-американских отношений к 25 ноября. Но если Вы сможете закончить переговоры с американцами в течение трех — четырех дней после этого срока; если к 29 числу (повторяю — к двадцать девятому) соглашение будет подписано; если может быть произведен обмен нотами по существу; если мы сможем встретить понимание со стороны Великобритании и Нидерландов; повторяю, если все это будет закончено к 29-му — мы подождем до этого дня. Но крайний срок ни при каких обстоятельствах не может быть изменен. По истечении этого срока события будут развиваться автоматически. Пожалуйста, тщательно учитывайте это и приложите самые энергичные [67] усилия. Это сообщение только для вас — двух послов».
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена в день ее отправления, то есть 22 ноября 1941 года. Ее содержание мне не было известно.
24 ноября 1941 года специальной телеграммой из Токио японским послам в Вашингтоне указывалось, что крайний срок — 29 ноября был установлен по токийскому времени. Эта телеграмма была дешифрирована и переведена 24 ноября, то есть в день ее отправления. О ней мне также не сообщили.
По меньшей мере в шести отдельных телеграммах от 5, 11, 15, 16, 22 и 24 ноября Япония специально устанавливала крайний срок на 25 ноября, перенесенный позднее на 29 ноября. Телеграммы ясно говорили о том, что по истечении указанной даты Япония автоматически приступит к действиям согласно намеченному плану. Этот план имел столь важное значение, что по мере приближения крайнего срока японское правительство заявило: «Судьба нашей империи висит на волоске и будет решена в течение нескольких дней».
29 ноября прошло, но соглашение между Соединенными Штатами и Японией достигнуто не было. Установленный срок Япония не продлевала. Перехваченные телеграммы указывали на то, что кризис обострился. 1 декабря Токио сообщило своим послам в Вашингтоне:
«Дата, установленная в моей телеграмме № 812, настала. Положение продолжает оставаться критическим и все более обостряется».
Это сообщение было переведено в военно-морском министерстве 1 декабря. Мне его не направили.
В перехваченной японской телеграмме из Токио в Вашингтон от 28 ноября 1941 года ясно говорилось, что американские предложения от 26 ноября были совершенно неприемлемы для Японии и что фактическое прекращение переговоров произойдет с получением японского ответа на эти предложения. В телеграмме от 28 ноября, дешифрированной и переведенной в тот же день, говорилось:
«Итак, Вами, двумя послами Японии, приложены сверхчеловеческие усилия, но, несмотря на [68] это, Соединенные Штаты продолжают упорствовать и выдвинули такое совершенно неожиданное, оскорбительное и чрезвычайно прискорбное для нас предложение. Императорское правительство ни при каких условиях не может принять его за основу для переговоров. Поэтому после получения Вами направляемого мной через два — три дня решения императорского правительства в отношении этого американского предложения переговоры будут прекращены де-факто. Это неизбежно...»
Японские телеграммы, перехваченные после получения в Токио американской ноты от 26 ноября, указывали на то, что Япония придавала огромное значение продолжению переговоров, стремясь, таким образом, скрыть от Соединенных Штатов план, который автоматически вступал в силу 29 ноября. Так, телеграмма из Токио в Вашингтон от 28 ноября предостерегала японских послов в Вашингтоне:
«...Мне не желательно, чтобы Вы создали впечатление, будто переговоры прекращены. Заявите только, что Вы ожидаете инструкций и что, хотя мнение Вашего правительства Вам еще не известно, Вы лично считаете, что императорское правительство всегда выдвигало справедливые требования и приносило огромные жертвы во имя мира на Тихом океане...»
Эта информация мне направлена не была.
И снова в телеграмме из Токио в Вашингтон от 1 декабря 1941 года японскому послу указывалось, что крайний срок настал и истек, что положение продолжает оставаться критическим. В телеграмме содержалась следующая информация:
«...Во избежание чрезмерной подозрительности со стороны Соединенных Штатов мы дали указание сообщить через прессу и другие каналы, что несмотря на наличие некоторых значительных разногласий между Японией и Соединенными Штатами, переговоры продолжаются. (Вышеизложенное только для Вашего сведения.)»
И эта телеграмма мне направлена не была. [69]
В разговоре по телефону 27 ноября, который был перехвачен и переведен военно-морским министерством 28 ноября, Ямамото{51} давал ясные указания послу Курусу не прекращать переговоров.
В другом телефонном разговоре между Курусу и Ямамото, перехваченном и переведенном военно-морским министерством 30 ноября, Курусу отметил изменение позиции Японии в отношении хода американо-японских переговоров. До наступления крайнего срока Ямамото настаивал на том, чтобы Курусу и Номура добивались завершения переговоров. Теперь послов инструктировали затягивать их. Курусу спрашивал: «Следует ли продолжать переговоры?» Ямамото отвечал: «Да». После этого Курусу заявил: «До сих пор Вы нас очень торопили, не так ли? А сейчас Вы хотите, чтобы мы продолжили их. Нам потребуется Ваша помощь. И премьер-министру и министру иностранных дел следует изменить тон своих выступлений. Вы понимаете меня? Будьте, пожалуйста, более осторожны».
Информация об этих телефонных разговорах мне направлена не была.
В перехваченной японской телеграмме из Токио от 29 ноября снова подчеркивалась необходимость проявления осторожности при передаче представлений, адресованных Соединенным Штатам. В этой связи послам давались следующие инструкции:
«...При выполнении данного указания, пожалуйста, будьте осторожны. Нельзя допустить прекращения переговоров...»
Эта телеграмма была дешифрирована и переведена военно-морским министерством 30 ноября, но мне направлена не была.
Перехваченная японская дипломатическая переписка указывала, что начиная с 29 ноября японский план действий автоматически вступал в силу. Этот план решал судьбу империи, и Япония была крайне заинтересована в том, чтобы и по истечении крайнего срока Соединенные Штаты считали переговоры продолжающимися, дабы не вызвать подозрений относительно характера плана. [70]
Что же это за план? Чем объяснить такую детализацию в указаниях о продлении переговоров? Любой из тех, кто читал упомянутые японские телеграммы, неизбежно задал бы себе эти вопросы.
Ясно, что тайные японские планы, которые автоматически вступали в действие 29 ноября, вряд ли могли означать движение японских сил в Индокитай: «...Никаких мер для маскировки движения или местонахождения военно-морских сил, направляющихся на юг, не предпринималось, так как это движение неизбежно было бы установлено наблюдением. Поддержание же радиосвязи этими силами создавало необходимую видимость обычных действий». (Показания адмирала Инглиса, стр.453)
Переброска войск в южную часть Индокитая явилась предметом дипломатической переписки между правительствами Японии и Соединенных Штатов.
2 декабря 1941 года по желанию президента Соединенных Штатов господин Уэллс{52} вручил господину Номура и господину Курусу памятную записку следующего содержания:
«В течение последних дней я получил сообщение о продолжающемся движении японских войск в южную часть Индокитая. Будьте любезны попросить японского посла и посланника Курусу немедленно запросить японское правительство, каковы фактические причины уже предпринятых шагов и как я должен рассматривать политику японского правительства, демонстрируемую этим новым и поспешным сосредоточением войск в Индокитае...»
Таким образом, это формальное представление Соединенных Штатов указывало Японии на то, что наше правительство знает о движении войск в Индокитай. Соединенные Штаты выразили беспокойство по поводу потенциальной угрозы со стороны Японии Филиппинам, Ост-Индии, Малайе и Таиланду. Поэтому Японии вряд ли было необходимо пользоваться предлогом переговоров для маскировки движения своих сил в эти районы.
Тот, кто внимательно изучал перехваченную переписку, [71] кто видел, что Япония всячески стремится продолжить переговоры, дабы усыпить тем самым бдительность Соединенных Штатов, должен был понять, что в день истечения крайнего срока — 29 ноября Япония приступила к осуществлению операции, которая, по-видимому, требовала эффективной маскировки своей начальной фазы.
Результаты этой операции могли стать очевидными для нашего правительства только по истечении значительного времени.
Перехваченные телеграммы о стоянке кораблей в Пирл-Харборе должны были бы подсказать вероятную целенаправленность плана, который автоматически вступал в действие 29 ноября и который японцы так тщательно скрывали. Все эти телеграммы, взятые вместе, указали бы на Пирл-Харбор как на вероятную цель этого плана. Однако, не имея этих телеграмм и не располагая хотя бы обобщенными данными о крайнем сроке, об автоматически вступающем в силу по истечении этого срока японском плане и о стремлении Японии продолжать после этого переговоры с целью маскировки своих действий, я был лишен возможности сделать вывод, который эти телеграммы, взятые в целом, подсказывали, если не определяли точно.
Из перехваченных телеграмм следовало, что после 27 ноября напряженность кризиса в японо-американских отношениях возрастала. 27 ноября мне сообщили, что переговоры прекращены, а через два дня — что они, по-видимому, закончились с минимальной возможностью возобновления. О дальнейшем ходе переговоров между госдепартаментом и японскими эмиссарами в Вашингтоне я должен был узнавать из сообщений прессы, которые указывали на то, что переговоры возобновились.
Военно-морское министерство сразу же узнало о реакции Номура и Курусу на ноту США от 26 ноября: «Мы потерпели полную неудачу и оскорблены».
Военно-морское министерство узнало немедленно и о реакции японского правительства на ноту США от 26 ноября, квалифицировавшего ноту{53} следующим образом: [72]
«...Совершенно неожиданное, оскорбительное и чрезвычайно прискорбное для нас предложение. Императорское правительство ни при каких условиях не может принять его за основу для переговоров. Поэтому после получения Вами направляемого мной через два — три дня решения императорского правительства в отношении этого американского предложения переговоры будут прекращены де-факто. Это неизбежно».
Военно-морское министерство знало, что 26 ноября Номура и Курусу советовали правительству Японии единственный выход из положения — послать телеграмму от президента к императору.
Военно-морское министерство знало, что 28 ноября японское правительство сообщило Номура и Курусу о том, что их предложение о телеграмме президента императору{54} не приемлемо: «То, что Вы предлагаете, совершенно не подходит».
Военно-морское министерство знало, что 30 ноября Япония детально информировала Германию о ходе переговоров с Соединенными Штатами. Япония заявила, что «продолжение переговоров неизбежно нанесло бы ущерб нашему делу» и охарактеризовала некоторые положения американского предложения от 26 ноября, как «оскорбительные», являющиеся «явным обманом». Япония сделала вывод, что Соединенные Штаты решили рассматривать ее как противника.
Военно-морское министерство знало, наконец, что 30 ноября японское правительство дало указание своим послам в Берлине информировать Гитлера о том, что:
«Переговоры, начатые между Токио и Вашингтоном в апреле этого года... в настоящее время прерваны. Передайте им (Гитлеру и Риббентропу) весьма конфиденциально, что имеется чрезвычайно реальная угроза внезапного начала военных действий между англосаксонскими странами и Японией из-за того или иного вооруженного столкновения, и добавьте, что момент начала этих военных действий может настать значительно скорее, чем все себе это представляют...» [73]
Эта первостепенной важности информация вытекала из перехваченных и дешифрированных телеграмм, которые переводились в Вашингтоне или в день их отправления или одним — двумя днями позднее. Ни одна из этих телеграмм мне направлена не была.
19 ноября 1941 года японское правительство ввело систему информации своих дипломатических представителей во всех странах о моменте, в который Япония должна была разорвать дипломатические отношения или вступить в войну с Соединенными Штатами, Великобританией или Россией. О таком решении Японии ее представители должны были узнать из ложных радиопередач прогнозов погоды. Слова «восточный ветер, дождь», использованные в радиопередаче, означали, что Япония решила разорвать дипломатические отношения или вступить в войну с Соединенными Штатами. Слова «западный ветер, ясно» должны были означать такие же действия в отношении Англии. Слова «северный ветер, облачность» означали аналогичные действия в отношении России.
Перехват ложных японских радиопередач прогнозов погоды и определение применяемых в них важных кодовых слов рассматривались военно-морским министерством как мероприятия первостепенной важности. С этой целью были мобилизованы все возможности ВМФ. В военно-морском министерстве были предприняты особые меры для передачи руководящему составу министерства используемых японцами условных фраз тотчас же, как только о них станет известно.
Военно-морская следственная комиссия заслушала показания многих свидетелей с целью выяснения, давало или не давало японское правительство в радиопередаче сигнал, обусловленный кодовыми словами. Комиссия установила следующие относящиеся к этому вопросу факты:
«Перехваченный текст японской радиопередачи с использованием данного кода был получен в военно-морском министерстве 4 декабря. Несмотря на то что сигнал имел только два толкования — либо разрыв дипломатических отношений между Японией и Соединенными Штатами, либо война, — он не был передан командующему Тихоокеанским флотом или командующим соединений, находящихся в море. [74]
В военно-морском министерстве знали, что командующие Тихоокеанским и Азиатским флотами вели перехват японского радиовещания с целью обнаружения этих кодовых слов, и, по-видимому, ошибочно считали, что этот сигнал был перехвачен также и в Пирл-Харборе. В действительности в Пирл-Харборе сигнал перехвачен не был. Военно-морское министерство не предприняло никаких мер для того, чтобы выяснить, получена ли эта информация командующим Тихоокеанским флотом и командующими соединений, находящихся в море.
Адмирал Старк заявляет, что он об этом сигнале ничего не знал, а адмирал Тэрнер утверждает, что знал о нем и полагал, что адмиралу Киммелу сигнал также был известен. В настоящее время телеграмму с этим сигналом в военно-морском министерстве найти невозможно».
Из различных перехваченных японских телеграмм следовало, что высшего напряжения кризис в японо-американских отношениях достигнет тогда, когда будет получен ответ Японии на ноту США от 26 ноября. В материалах военно-морской следственной комиссии об этом говорится следующее:
«Ответ на эту ноту с беспокойством ожидался высокопоставленными официальными лицами военного и военно-морского министерства, так как считалось, что Япония не примет поставленных ей условий и дипломатические отношения будут разорваны или будет объявлена война».
Во второй половине дня 6 декабря 1941 года военно-морским министерством была перехвачена, дешифрирована и переведена телеграмма из Японии в адрес ее послов в Вашингтоне, известная под названием «сопроводительная». В телеграмме говорилось:
«1. Правительство всесторонне обсудило американское предложение от 26 ноября, в результате чего нами подготовлен меморандум Соединенным Штатам, содержащийся в моей отдельной телеграмме № 902 (на английском языке).
2. Эта отдельная телеграмма очень длинная. Я направляю ее Вам четырнадцатью частями и думаю, [75] что завтра Вы ее получите. Однако я в этом не уверен. Положение чрезвычайно напряженное, и поэтому прошу Вас держать телеграмму пока в секрете.
3. Относительно времени вручения этого меморандума Соединенным Штатам я сообщу Вам особой телеграммой. Хочу, чтобы Вы тем временем привели текст меморандума в надлежащий порядок и приготовили его для вручения американцам, как только получите указание».
Первые тринадцать частей японского ответа были перехвачены и получены военно-морским министерством около 15.00 6 декабря 1941 года. К 21.00 этого дня они были переведены и подготовлены к рассылке. Нижеследующие выражения весьма типичны для всего содержания этих тринадцати частей{55}.
«Можно сказать, что американское правительство, упорно придерживаясь своих неправильных взглядов и соображений, строит планы расширения войны (часть 9)... и совместно с Великобританией и другими странами осуществляет экономическое давление. Использование такого давления в качестве средства влияния на международные отношения должно быть осуждено, поскольку в некоторых случаях оно более бесчеловечно, чем давление посредством войны (часть 9). Известно, что в течение последних ста или более лет страны Восточной Азии были вынуждены соблюдать статус-кво при англо-американской политике империалистической эксплуатации и приносить себя в жертву процветанию этих двух стран (часть 10)».
7 декабря господин Хэлл охарактеризовал весь документ следующим образом:
«За всю мою 50-летнюю государственную службу я никогда не видел документа, который изобиловал бы столь бесстыдной ложью и столь грубыми искажениями. До сегодняшнего дня я не мог представить себе, чтобы какое-нибудь правительство на нашей планете было способно на такую ложь и извращение». [76]
Тринадцать частей этого меморандума и «сопроводительная» телеграмма с указанием японским послам о том, что время вручения меморандума будет сообщено позднее, могли означать лишь одно — война с Соединенными Штатами очень близка. Для вручения японского ультиматума было назначено время, которое, возможно, могло явиться и временем начала военных действий. Назначенное время должны были сообщить отдельной телеграммой; поступление ее ожидалось очень скоро. Ни одного слова об этих чрезвычайно важных событиях в субботу 6 декабря мне сообщено не было. Эта очень важная информация, поступившая в 21.00 по вашингтонскому времени, была разослана наиболее ответственным членам правительства к полуночи с 6 на 7 декабря. Она была направлена президенту Соединенных Штатов, военно-морскому министру, начальнику разведывательного управления военного министерства, начальнику разведывательного управления военно-морского министерства. Военный министр и государственный секретарь, по-видимому, узнали об этих событиях в тот же вечер. В 21.00 по вашингтонскому времени на Гавайских островах было 15.30. В момент полуночи в Вашингтоне на Гавайских островах было еще только 18.30.
Телеграмма, в которой сообщалось время вручения Соединенным Штатам японского ультиматума — 13.00 по вашингтонскому времени, — была перехвачена и дешифрирована военно-морским министерством к 07.00 7 декабря. 07.00 по вашингтонскому времени — это 01.30 по гавайскому времени, почти шесть с половиной часов до нападения. Перевести эту короткую телеграмму с японского языка на английский было делом двух минут. Начальник штаба военно-морских сил узнал о ней не позднее 10.30. Мне о ней до нападения Японии сообщено не было.
Я не могу сказать, удастся ли выяснить в результате настоящего расследования, в котором точно часу 7 декабря руководящий состав военно-морского министерства узнал, что вручение японского ультиматума правительству США назначено на 13.00 по вашингтонскому времени. Я знаю только, что времени было вполне достаточно — по меньшей мере около двух с половиной часов, — чтобы успеть предупредить меня об этом.
Независимо от оценки сообщенных мне сведений я [77] безусловно имел право знать время вероятного объявления Японией войны Соединенным Штатам. Я не могу понять сейчас, никогда не мог понять в прошлом и, возможно, никогда не пойму в будущем, почему мне не сообщили информацию, поступившую в военно-морское министерство в Вашингтоне вечером в субботу и утром в воскресенье.
28 ноября 1941 года военно-морское министерство могло бы информировать меня по крайней мере о том, что:
1. Япония установила дату 29 ноября как неизменный, окончательный срок достижения соглашения с Соединенными Штатами.
2. Соединенные Штаты направили Японии 26 ноября определенные предложения по урегулированию японо-американских отношений.
(Я мог бы отметить, между прочим, что авторитетное заявление моего правительства относительно общего характера этих предложений было бы для меня в высшей степени полезным.)
3. Япония рассматривала предложения Соединенных Штатов от 26 ноября как неприемлемые и предполагала прервать переговоры в тот момент, когда ответ японского правительства будет вручен правительству США.
4. После 26 ноября Япония поддерживала видимость переговоров с целью маскировки определенного плана, который вступал в действие 29 ноября.
Эта информация, как я заявил в мае, была мне крайне необходима для разрешения стоявших передо мной трудных проблем.
У вас, возможно, возникнет вопрос, так же как он возник и у меня: изменился бы ход событий 7 декабря в случае, если бы я получил эту информацию? Ни один человек не может уверенно заявить в настоящее время, что четыре года назад он действовал бы определенным образом, если бы ему были известны факты, о которых в то время он не имел представления. Единственное, что он может сделать, — это изложить свои теперешние взгляды на обсуждаемый вопрос, воспроизводя обстановку и события, которые оказывали на него влияние, и стремясь при этом, насколько возможно, быть объективным. Я излагаю вам свои взгляды, сформировавшиеся именно таким образом. [78]
Сейчас я убежден, что если бы 28 ноября мне были известны важнейшие факты, раскрывшиеся в дешифрированных телеграммах, а также перехваченный запрос японского командования о дислокации кораблей в Пирл-Харборе, я отклонил бы предложение военно-морского министра направить авианосцы к атоллам Уэйк и Мидуэй. Я приказал бы третьему авианосцу «Саратога» возвратиться из района Западного побережья. Я вышел бы с флотом в море и развернул бы корабли для перехвата противника. Другими словами, ударные силы флота были бы подготовлены для отражения нападения противника в районе Гавайских островов. Необходимость поддержания на кораблях флота соответствующего запаса топлива потребовала бы периодического захода в Пирл-Харбор некоторых соединений главных сил флота.
4 декабря в распоряжении военно-морского министерства оставалось достаточно времени для того, чтобы направить мне информацию, о которой было сказано выше. В дополнение к этому мне могли бы сообщить следующие важные факты, ставшие известными военно-морскому министерству в период между 27 ноября и 4 декабря:
1. Япония информировала Гитлера, что война с англосаксонскими странами может начаться значительно скорее, чем все себе это представляют.
2. Япония использовала в своей радиопередаче условную фразу «восточный ветер, дождь», означавшую войну или разрыв дипломатических отношений с Соединенными Штатами.
Предположим, что 5 декабря в моем распоряжении впервые оказалась бы вся важная информация, которой располагало военно-морское министерство. Я убежден, что вышел бы с кораблями флота в море, включив в их состав и авианосец «Лексингтон», назначил бы рандеву с авианосным соединением адмирала Хэлси и развернул бы силы для перехвата японских кораблей.
6 декабря, за 15 часов до нападения Японии, в распоряжении военно-морского министерства все еще оставалось достаточно времени, чтобы сообщить мне все те важнейшие факты, о которых я сказал выше и которыми я не располагал на Гавайских островах. Кроме того, военно-морское министерство могло бы информировать [79] меня о том, что были получены тринадцать частей японского меморандума, что тон и характер его указывали на вероятность разрыва дипломатических отношений или войны с Соединенными Штатами и что меморандум должен быть вручен правительству США в определенное время, которое будет вскоре указано. Сейчас я убежден, что, если бы получил эту информацию хотя бы во второй половине 6 декабря, я приказал бы всем соединениям флота, находившимся в Пирл-Харборе, выйти в море, обусловил бы рандеву с оперативным соединением адмирала Хэлси, возвращающимся с атолла Уэйк, и к назначенному японским командованием моменту начала военных действий был бы готов отразить нападение противника.
Если бы военно-морское министерство впервые направило мне всю эту важную информацию хотя бы утром 7 декабря, за четыре или пять часов до нападения, легкие силы флота могли бы выйти из Пирл-Харбора, крупные корабли, находившиеся в гавани, могли бы быть переведены на повышенную готовность, а боевые средства флота подготовлены к немедленному отражению нападения.
Я убежден, что меры, предпринятые военно-морским министерством в любую из этих дат по обеспечению меня секретной информацией, извлеченной из перехваченных телеграмм, изменили бы ход событий 7 декабря 1941 года.
Тихоокеанский флот был достоин того, чтобы испытать свои силы в сражении. Он имел право получать из военно-морского министерства все находившиеся в его распоряжении важные сведения. Настоятельные просьбы об обеспечении такой информацией были сделаны. Меня заверили в том, что я буду ее получать. Решая задачи, стоявшие перед Тихоокеанским флотом, мы верили, что данные нам заверения будут честно выполнены.
(…) [80]