«На границе тучи ходят хмуро...»

В День Победы 9 мая на российских телеканалах и по радио вновь звучали замечательные песни военных лет. Исполнялись и популярные и поныне «Три танкиста». А ведь эта песня одно время подверглась своеобразной «цензуре». В начале 70-х гг. в какую-то начальственную голову пришла идея подправить текст песни, дабы «не раздражать» японцев. В строчках «в эту ночь решили самураи перейти границу у реки» и «летели наземь самураи под напором стали и огня» слово «самураи» было заменено на безликую «вражью стаю». Вмешательство чиновников выхолостило первоначальный смысл песни, ибо она была создана именно в связи с победой частей Красной Армии в боях с японцами, вторгшимися летом 1938 г. на советскую территорию в районе озера Хасан в Приморье. Однако, как известно, из песни слов не выбросишь — «Три танкиста» живут в народе с прежними словами, воздавая дань памяти воинам-дальневосточникам.

Мифические телеграммы

Вопрос о том, что послужило причиной расширения хасанского инцидента до масштабов локальной войны, всесторонне рассматривался в ходе работы Токийского трибунала [110] для главных японских военных преступников (1946–1948 гг.). Тогда японские и американские защитники подсудимых приложили немало усилий, чтобы представить кровопролитные события у озера Хасан как малозначащий пограничный инцидент на участке, где граница якобы была неясна. Утверждалось, что нельзя рассматривать этот инцидент как акт агрессии против СССР и обвинять в связи с ним некоторых подсудимых в совершении убийств. Однако «доводы» адвокатов не были приняты судом.

Тем не менее в Японии немало историков, которые и по сей день пытаются оправдывать эти действия японской армии. Для «обоснования» своей позиции они изобретают прямо-таки фантастические версии. Согласно одной из них, хасанские события были спланированы и спровоцированы Москвой. Якобы, в условиях усилившихся в конце 30-х гг. «антисталинских настроений в СССР», Кремль задался целью отвлечь народ от внутренних проблем, создав в стране обстановку военной опасности.

Авторы этой версии пишут: «В то время японская армия перехватила советские кодированные телеграммы и частично их расшифровала. Генеральный штаб проявил особый интерес к двум из них. В одной сообщалось, что в пограничных отрядах боеприпасов осталось менее половины положенного запаса, и делался запрос о восполнении необходимого боекомплекта. Во второй — предписывалось незамедлительно занять высоту Текохо (Заозерная. — А. К.). Это были провоцирующие японскую армию телеграммы в расчете на то, что они будут расшифрованы. Японская армия поддалась на эту провокацию. Она сочла необходимым, упредив советские войска, занять высоту Текохо. Тем более, что у советских пограничников не было боеприпасов. По другой версии — конфликт был организован советской стороной с целью оказать косвенную помощь Китаю в его сопротивлении японской агрессии. [111]

Попытки возложить ответственность за возникновение конфликта на СССР отмечались в 90-е гг. и в нашей стране. Так, в опубликованной в 1999 г. издательством «Япония сегодня» книге «СССР и Япония — на пути к войне» Токийский процесс назван «судом победителей над побежденными»; утверждается, что «события в районе озера Хасан были вызваны действиями советской стороны». Российского читателя стремятся убедить в том, что «в советской историографии события в районе Хасана крайне фальсифицированы». Следует отметить, что заявляющих подобное людей отличают не только нескрываемая ангажированность, но и полное игнорирование документов и трудов профессиональных историков, в том числе японских. А ведь опубликованные в послевоенный период многочисленные документальные материалы и мемуары непосредственных участников хасанского конфликта позволяют создать действительную картину событий.

506 инцидентов

В ноябре 1936 г. Япония заключила с Германией направленный против СССР «Антикоминтерновский пакт». В стране была развернута антисоветская пропаганда. Был взят курс на быстрое наращивание размещенной у советских границ японской Квантунской армии. Для обоснования требований резко увеличить бюджетные ассигнования для подготовки к «большой войне» с СССР командование сухопутных сил инициировало пропагандистскую кампанию под лозунгом нарастания «советской угрозы». Оперируя голыми цифрами, японские генералы заявляли, будто увеличение численности Красной Армии на Дальнем Востоке «создало кризис для обороны Японии». Для «подтверждения» этого надуманного тезиса командование армии сознательно провоцировало многочисленные пограничные инциденты. По советским данным, за три года, с 1936 по 1938 гг., таких инцидентов было зафиксировано [112] 231, из них 35 крупных столкновений. Японские источники дают еще большие цифры — 506 инцидентов за три года (1935–1937 гг.).

В действительности же никакой угрозы Японии со стороны СССР не исходило. Это хорошо понимали в Токио, где не сомневались в стремлении Советского Союза сохранять мир на Дальнем Востоке. В одном из секретных меморандумов МИД Японии говорилось: «Желание Советского Союза заключить с Японией пакт о ненападении вызвано его стремлением обеспечить безопасность своих дальневосточных территорий от все возрастающей угрозы, которую он испытывает со времени японского продвижения в Маньчжурии».

В условиях, когда японское правительство упорно отвергало предложения СССР о заключении пакта о ненападении, а опасность советско-японского вооруженного столкновения становилась постоянным фактором, советское руководство было вынуждено проявлять заботу об укреплении обороноспособности в восточных районах своей страны. Увеличивалась численность войск, на Дальнем Востоке появились танковые и авиационные части, усиливался Тихоокеанский флот, шло строительство укрепленных районов. Эти меры имели оборонительный характер и не превышали необходимого для защиты границ уровня. «Поскольку оккупация Маньчжурии была предпринята исходя из стратегии войны против СССР, необходимость увеличения войск возникала не для Японии, а наоборот, для Советского Союза», — указывал известный японский военный историк Акира Фудзивара.

Наряду с усилением группировки советских войск оборудовались в инженерном отношении ранее не укрепленные участки советско-маньчжурской границы. Одним из таких пограничных участков и были высоты Заозерная и Безымянная, расположенные к западу от озера Хасан. [113]

Как сообщают японские источники, 6 июля 1938 г. на вершине высоты Заозерная были замечены несколько советских конных дозорных, а затем появились солдаты, которые приступили к отрытию окопов. Об этом было доложено командующему японской Корейской армией генералу Куниаки Коисо. Командующий сначала не придал сообщению особого значения, но рапорт в Токио все же направил.

В отличие от Коисо, в оперативном управлении генштаба проявили к сообщению немалый интерес. Генштабисты и ранее подумывали о том, как испытать силу Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, особенно после того, как она 1 июля 1938 г. была преобразована в Дальневосточный Краснознаменный фронт. Японскому командованию важно было также проверить информацию о состоянии советских войск в Приморье, полученную от перебежавшего 13 июня 1938 г. к японцам начальника управления НКВД по Дальневосточному краю комиссара 3 ранга Генриха Самойловича Люшкова. В генштабе родилась идея: «Атаковав советских солдат на высоте Текохо, выяснить, как будет реагировать на это Советский Союз. Воспользовавшись случаем, прощупать силу Советов в этом районе».

Предлагая провести подобную разведку боем именно на этом участке границы, офицеры ставки генштаба учитывали, что здесь советскому командованию будет весьма непросто развернуть войска, находившиеся в 150–200 км от высоты Заозерная. Принималось во внимание то, что к пограничным сопкам вела лишь одна разбитая грунтовая дорога. Это затрудняло быстрое сосредоточение в данном районе советской тяжелой техники и артиллерии. С другой стороны, маньчжуро-корейская дорога отстояла от высоты Заозерная лишь на 6 км. Старший офицер ставки подполковник Тосио Нисимура свидетельствовал после [114] войны, что эти факторы позволяли рассчитывать на успех японского удара.

Однако, если офицеры генштаба среднего звена отрабатывали оперативно-тактические вопросы предстоявшей операции, высшее военно-политическое руководство страны придавало намечавшейся провокации важное стратегическое значение.

Планируя начало широкомасштабной войны в Китае, японское руководство было весьма озабочено позицией СССР в отношении новой агрессии Японии на континенте. Японским военным и политикам было важно выяснить, не окажет ли в этом случае Москва прямую военную помощь Китаю силами своих регулярных войск. С этой целью за десять дней до вторжения в Китай японцы спровоцировали вооруженный инцидент в районе Константиновских островов на Амуре, которые советская сторона считала своими. 29 июня 1937 г. японские солдаты неожиданно высадились на эти острова. Пограничники оказали сопротивление. В завязавшейся перестрелке было убито и ранено несколько советских моряков, потоплен бронекатер, серьезно повреждены другие суда.

Тогда Советское правительство предпочло урегулировать инцидент дипломатическим путем. Для японцев это было важным сигналом, свидетельством того, что СССР стремится избегать обострения отношений с Японией. В японской исторической литературе есть указание на то, что занятая во время этого инцидента примирительная позиция Москвы была учтена при принятии японским правительством решения о начале 7 июля 1937 г. войны в Китае.

«Авиацию не применять»

Вопреки японским расчетам, Советское правительство не осталось безучастным в отношении агрессии Японии в Китае. 21 августа 1937 г. между СССР и Китаем был заключен [115] договор о ненападении. Значение данного договора не ограничивалось лишь обязательствами сторон не совершать агрессивных действий друг против друга. Это было, по сути дела, соглашение о взаимопомощи в борьбе с японскими захватчиками. В Токио это хорошо понимали.

В первой половине 1938 г. СССР предоставил Китаю кредиты на льготных условиях на сумму 100 млн. долларов. В счет этих кредитов начались поставки в Китай военных самолетов, танков, артиллерии, автомашин и другой техники, а также боеприпасов. Из Советского Союза направлялись в Китай военные советники и добровольцы. Советские летчики стали принимать участие в воздушных боях в небе Китая.

Занятая СССР позиция раздражала и беспокоила японское правительство и военное командование. Японцы рассматривали советскую помощь как вмешательство СССР в японо-китайскую войну и предпринимали попытки выступать с дипломатическими протестами по этому поводу. Их опасения усиливала поступавшая информация о том, что правительство Чан Кайши и лидеры западных держав все настойчивее подталкивали Москву к прямому участию в войне в Китае.

При анализе замыслов японской ставки по использованию пограничного инцидента в районе озера Хасан важно учитывать тогдашнюю обстановку на Китайском театре военных действий. В июне 1938 г. ставкой была направлена в экспедиционную армию в Китае директива о проведении операции по овладению трехградьем Ухань, объединявшим крупные промышленные центры — Учан, Ханьян и Ханькоу. 15 июня был отдан приказ о подготовке операции по захвату Ханькоу.

Летом 1938 г. две трети всех сухопутных сил Японии, а именно 23 дивизии, находились на китайском фронте. Против СССР в Маньчжурии и Корее имелось 9 дивизий. В метрополии были оставлены лишь две дивизии. В этих условиях провоцировать начало войны с СССР было рискованно. [116] Второе управление генштаба (разведка) считало, что в случае воины СССР сможет выставить на Дальнем Востоке от 31 до 58 стрелковых дивизий, что значительно превышало японские возможности.

И все же в Токио решили рискнуть и путем проведения ограниченной по масштабам операции выяснить, не нанесет ли СССР удар в тыл японским войскам, когда они будут заняты овладением Уханью. Замысел оперативного управления генштаба предусматривал: «Провести бои, но при этом не расширять сверх необходимости масштабы военных действий. Исключить применение авиации. Выделить для проведения операции одну дивизию из состава Корейской армии. Захватив высоты, дальнейших действий не предпринимать». Начальник оперативного отдела ставки полковник Масадзуми Инада впоследствии признал, что «для подтверждения отсутствия у СССР намерения воевать с Японией была проявлена решимость провести разведку боем, не останавливаясь перед жертвами в 19-й дивизии».

Позиция императора

В исторической литературе со ссылкой на материалы Токийского процесса утверждается, что 22 июля на совещании пяти ведущих министров японского правительства план нападения на советскую территорию в районе озера Хасан был одобрен императором. Появившиеся в послевоенные годы дополнительные сведения позволяют внести в это утверждение некоторые коррективы.

14 июля временный поверенный в делах Японии в СССР Харухико Ниси по указанию Токио потребовал незамедлительного отвода советских войск с высот Заозерная и Безымянная. 20 июля такое же требование выдвинул перед наркомом иностранных дел М. Литвиновым срочно вернувшийся в Москву из поездки в Северную Европу посол Японии в СССР Мамору Сигэмицу. Он подчеркнул, [117] что по соглашению с Маньчжоу-Го Япония взяла на себя обязательства защищать маньчжурскую границу, не останавливаясь перед использованием силы. Советский нарком решительно отверг требование японского правительства и указал, что Советский Союз «посягательств на свою территорию не допустит». Японскому послу была предъявлена приложенная к российско-китайскому Хунчунскому договору карта, согласно которой граница была определена по вершинам высот Заозерная и Безымянная. Однако посол, игнорируя этот документ и доводы советской стороны, продолжал стоять на своем. Впоследствии в мемуарах Сигэмицу признал, что «возможности разрешить конфликт путем удовлетворения односторонних требований японской стороны об отводе войск с самого начала были невелики». Понимали это и генералы из императорской ставки, целью которых было не урегулирование конфликта, а проведение запланированной операции.

20 июля военный министр Сэйсиро Итагаки и начальник генерального штаба Номия Каньин запросили аудиенции императора с тем, чтобы получить его санкцию как главнокомандующего на применение войск и мобилизацию для проведения операции в районе озера Хасан. Хотя они заявляли, что эти действия поддерживают и другие министры, в действительности не все высшие чиновники разделял и мнение о необходимости военных действий против СССР в Приморье. Некоторые из них — министр иностранных дел Иссэй Угаки, военно-морской министр Мицумаса Ионан, министр внутренних дел Курахэй Юаса — опасались начала войны с СССР. Такая перспектива пугала и императора Хирохито.

В условиях затягивания войны в Китае, победить в которой японские генералы обещали за три месяца, император уже с большей осторожностью воспринимал предложения военных о применении войск. Близкие к императору придворные и личные советники убеждали монарха в неготовности Японии воевать с СССР. Хирохито весьма [118] обескуражил военного министра Итагаки, явившегося за санкцией на проведение операции против советских войск. Император с раздражением бросил министру: «Впредь чтобы ни одни солдат и шагу не ступил без моего указания». Это, однако, не означало, что император был против проведения операции в районе Хасана. Он лишь стремился держать ситуацию под своим контролем.

После неудачной аудиенции вопрос о начале военных действий оставался открытым. В этой ситуации ставка поручила полковнику Инада отправить в Корейскую армию телеграмму следующего содержания: «Пока рассчитывать на директиву ставки о начале применения войск не приходится... Действуйте по обстановке». Японские историки склонны считать, что эта шифровка сознательно была составлена столь двусмысленно. По сути дела, она давала возможность командирам на местах действовать самостоятельно, что в конце концов и произошло.

Район инцидента входил в зону ответственности находившейся в прямом подчинении ставки 19-й дивизии из состава Корейской армии. В ставке знали о том, что командир этой дивизии генерал-лейтенант Камэдзо Суэтака рвался в бой. Еще 21 июля он придвинул к высотам Заозерная и Безымянная свой 75-й пехотный полк, который готовился к наступлению. Так как приказ из центра задерживался, Суэтака решил ускорить события. 29 июля, воспользовавшись туманом, он отдал приказ захватить Безымянную. Преодолев сопротивление погранотряда численностью в 11 человек, японцы овладели высотой. Хотя подоспевшая на помощь рота поддержки из 40-й стрелковой дивизии успешно контратаковала противника, столкновения продолжались.

30 июля генштабом было дано разрешение Корейской армии «применять силу в случае незаконного нарушения границы». Оправдывая свои действия, Суэтака 31 июля доложил в центр, что советские войска вновь нарушили границу и изготовились к превентивному удару. В Токио [119] не осудили самовольные действия 19-й дивизии, хотя и предостерегли от дальнейшего расширения конфликта.

В результате предпринятого наступления батальоны 75-го пехотного полка 19-й дивизии при поддержке артиллерии вклинились в глубь советской территории на 4 километра и вышли к населенным пунктам Пакшекори и Новоселки, расположенные к северо-востоку от озера Хасан. Это уже была неприкрытая агрессия, захват территории сопредельного государства.

Докладывая о действиях 19-й дивизии императору, заместитель начальника генштаба Хаяо Тада заверил монарха в том, что японская армия не будет дальше развивать наступление. В ответ Хирохито «выразил удовлетворение».

Приказ Москвы

Агрессивные действия японской армии нарушали территориальную целостность СССР. 1 августа И. Сталин лично приказал командующему Дальневосточным фронтом маршалу В. Блюхеру в кратчайший срок выбить японцев с захваченной территории. Он говорил по телефону маршалу «Скажите, товарищ Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля... Товарищ Блюхер должен показать, что он остался Блюхером периода Перекопа...» Раздражение Сталина можно понять — на глазах всего мира японцы совершали против СССР откровенную вооруженную провокацию, вторглись в пределы страны. Однако, эти упреки в адрес Блюхера нельзя считать полностью обоснованными. Во-первых, без приказа из центра Блюхер не мог использовать силы стратегического назначения, что было чревато опасностью начала войны. Из сообщений разведки ему было известно, что в готовность [120] приводилась не только Корейская, но и Квантунская армия. Во-вторых, командующий Дальневосточным фронтом из-за особенностей местности не мог быстро сосредоточить на узком участке между границей и озером Хасан крупные силы.

3 августа резидент советской разведки в Японии Рихард Зорге сообщил в Москву: «Японский генеральный штаб заинтересован в воине с СССР не сейчас, а позднее. Активные действия на границе предприняты японцами, чтобы показать Советскому Союзу, что Япония все еще способна проявить свою мощь». В тот же день после заседания ЦК ВКП(б) парком обороны К. Ворошилов направил командованию Дальневосточного фронта директиву, в которой потребовал сосредоточить в районе конфликта 39-й стрелковый корпус в составе трех стрелковых дивизий и одной механизированной бригады. Была поставлена задача восстановить государственную границу. 4 августа наркомом был отдан приказ о приведении в готовность всех войск Дальневосточного фронта и Забайкальского военного округа.

За двое суток в районе боевых действий удалось сосредоточить 15 тыс. человек, 1014 пулеметов, 237 орудий, 285 танков. Всего же в составе 39-го стрелкового корпуса насчитывалось до 32 тыс. человек, 609 орудий и 345 танков. Для поддержки действий наземных войск было выделено 250 самолетов (180 бомбардировщиков и 70 истребителей).

Получая сведения о сосредоточении столь сильной группировки советских войск, японское правительство проявило серьезную обеспокоенность. 4 августа посол Сигэмицу передал Литвинову предложение Токио прекратить военные действия с обеих сторон и без промедления приступить к урегулированию конфликта. В ответ нарком подтвердил требование Правительства СССР незамедлительно отвести японские войска за линию границы. Однако в Токио соглашались отступить, оставляя за собой высоты Заозерную и Безымянную, на которых спешно [121] возводились укрепления. Было ясно, что японцы стремились начать переговоры с тем, чтобы закрепиться на захваченных высотах.

Выполняя директиву Москвы, командир 39-го стрелкового корпуса комкор Г. Штерн отдал приказ перейти 6 августа в общее наступление и одновременными ударами с севера и юга зажать и уничтожить войска противника в полосе между рекой Тумень-Ула и озером Хасан. Начавшиеся ожесточенные бои продолжались до 9 августа. За четыре дня японские войска были выбиты с захваченной территории. 10 августа начальник штаба 19-й дивизии полковник Есиаки Накамура вынужден был телеграфировать начальнику штаба Корейской армии: «С каждым днем боеспособность дивизии сокращается. Противнику нанесен большой урон. Он применяет все новые способы ведения боя, усиливает артиллерийский обстрел. Если так будет продолжаться и далее, существует опасность перерастания боев в еще более ожесточенные сражения. В течение одних — трех суток необходимо определиться по поводу дальнейших действий дивизии... До настоящего момента японские войска уже продемонстрировали противнику свою мощь, а потому, пока еще возможно, необходимо принять меры по разрешению конфликта дипломатическим путем». Как отмечают японские историки, это было «криком о помощи».

В тот же день по указанию Токио Сигэмицу спешно явился в Наркоминдел и вновь предложил, прекратив военные действия, приступить к переговорам. Советское правительство дало согласие, и в полдень 11 августа военные действия были прекращены. К этому времени все захваченные японцами пограничные высоты (Заозерная, Безымянная, Богомольная и др.) отбили... Следует отдать должное советским обвинителям на Токийском процессе. При ограниченности документальной базы (в Японии успели до начала процесса уничтожить или сокрыть касавшиеся хасанских событий документы и материалы) они [122] сумели вскрыть подлинный характер предпринятой летом 1938 г. японской провокации против СССР. Объективность проявили и судьи Токийского трибунала. В приговоре указывалось: «Целью нападения могло быть либо желание прощупать силу Советского Союза в этом районе, либо захватить стратегически важную территорию на гряде, господствующей над коммуникациями, ведущими к Владивостоку и Приморью... Трибунал также считает установленным, что военные действия были начаты японцами... Трибунал считает, что операции японских войск носили явно агрессивный характер».

Попытки японских, а в последнее время и некоторых российских авторов «опровергать» эти выводы, называть Токийский процесс «неправым судом победителей» предпринимаются в русле наметившейся в Японии тенденции вести дело к пересмотру истории Второй мировой войны, представлению милитаристской Японии не одним из зачинщиков всемирной бойни, а «жертвой» политики крупных держав, в том числе СССР. Однако подобные потуги тщетны. Как показывают события последних лет, большинство современных японцев осуждают милитаристское прошлое страны, протестуют против насаждения в школах оправдывающих японские агрессии учебников, против официальных поклонений в храме Ясукуни душам казненных по приговору международного суда японских военных преступников. Как известно, казнили их не из чувства мести или реванша, а за конкретные злодеяния, в числе которых было и развязывание 65 лет назад принесших большие человеческие жертвы хасанских событий.

Кошкин А. А., доктор исторических наук [123]