Военный конфликт 1938 г. у озера Хасан: международный аспект

В начале июля 1938 г. произошло усиление группировки японских войск в районе западнее озера Хасан. Командование Квантунской армии высоко оценивало стратегическое значение этого района и еще в 1933 г. провело там детальную топографическую съемку, имея в виду, как заявил начальник штаба этой армии в своем докладе заместителю военного министра, «военные действия против Советской России». 13 июля 1938 г. правительство Японии приступило к пропагандистскому обеспечению предстоящей военной операции спецподразделений Квантунской армии на хасанском направлении. В ряде японских и зарубежных газет была размещена информация о том, что «...11 июля около 40 красноармейцев вторглись в район, расположенный к западу от озера Хасан, и заняли местность, которая принадлежит суверенному государству Маньчжоу-го»{95}.

Уже 15 июля 1938 г. японский поверенный в делах СССР X. Ниси посетил Наркоминдел и потребовал отвода советских войск из этого района. Японскому дипломату были предъявлены Хунчунское соглашение России с Китаем 1886 г. и приложенная к нему карта, которая не оставляла никаких сомнений в том, что озеро Хасан расположено целиком на советской территории и что, таким образом, никакого нарушения границы с советской стороны [49] не было{96}. Но это разъяснение уже не имело никакого значения для вставшего на путь военной эскалации правительства Японии. 19 июля в пределы советского дипломатического представительства в Токио вторглась группа хулиганствующих молодчиков, распространявших провокационные антисоветские листовки. Полицейские, дежурившие у ворот посольства, сознательно не препятствовали их бесчинствам.

20 июля нарком по иностранным делам М. М. Литвинов вызвал к себе японского посла в СССР М. Сигэмицу и заявил ему решительный протест в связи с надуманными территориальными притязаниями Японии к Советскому Союзу. Впоследствии в своих мемуарах посол Сигэмицу подтвердил, «что получил инструкцию своего правительства начать переговоры об отводе советских войск на том основании, что занятие ими Чанкуфэна (высота Заозерная) якобы являлось нарушением границы. Если войска не были бы выведены, Сигэмицу должен был в жесткой форме предупредить советскую сторону о любых последствиях в связи с такими действиями»{97}. Во время встречи с М. М. Литвиновым японский посол заявил «о намерении японского правительства вновь изучить вопрос о принадлежности спорной территории. Однако на основании данных, уже имевшихся у японской стороны, этот район, безусловно, принадлежал Маньчжоу-го. К тому же маньчжурское население утверждало, что на высоте, о которой шла речь, оно традиционно совершало религиозные обряды. Для внесения успокоения советская сторона должна была немедленно отвести войска и восстановить историческое статус-кво»{98}. Далее М. Сигэмицу подчеркнул, что его правительство не удовлетворится уклончивым ответом народного комиссара Литвинова, и завершил беседу языком незамаскированных угроз: «Япония оставляет за собой право сделать вывод о необходимости применения силы»{99}.

Получив дипломатический отпор с советской стороны, 22 июля Совет пяти министров Японии дал указание: [50] «Осуществлять подготовку акции так, чтобы обеспечить себя от всяких случайностей. Ввести в действие вооруженные силы по императорскому указу после согласования между представителями соответствующих органов»{100}. Исполнение приказа не заставило себя долго ждать. Японское командование бросило в район высоты Заозерной дислоцированную в Корее дивизию численностью 10 тыс. человек, дивизион тяжелой артиллерии и около 2 тыс. солдат из подразделений специального назначения Квантунской армии. Во главе группировки был назначен полковник Исаму Наги, член националистического «Общества Сакура», активный участник захвата Северо-Восточного Китая в 1931 г. 29 июля 1938 г. два японских отряда провели на границе разведку боем и попытались овладеть высотой Безымянной, расположенной севернее озера Хасан, в 2 км от высоты Заозерной, но в результате принятых советскими пограничниками ответных мер были вынуждены отойти на свою территорию. 31 июля японские войска под прикрытием артиллерии проникли на советскую территорию и после ожесточенного боя заняли сопки Заозерную и Безымянную. Началось их фортификационное укрепление с целью превратить в рубеж долговременной обороны.

Развязав вооруженный конфликт у озера Хасан, японская дипломатия стремилась втянуть Советский Союз в переговоры об изменении границы, установленной международными соглашениями, а также добиться прекращения военных действий, когда на некоторых участках советской территории оставались бы японские войска. Эта попытка была сразу отвергнута советским правительством. Впоследствии в своих мемуарах посол М. Сигэмицу с сожалением отмечал, что «московские переговоры о прекращении военных действий было трудно привести к успешному, с точки зрения Японии, результату»{101}. На самом деле эти переговоры вообще не могли привести к какому-то разумному результату, поскольку использовались [51] японской стороной как своеобразный отвлекающий маневр. В реальности же, удерживая сопки в районе озера Хасан, японское командование организовало одновременно еще одно вторжение на советскую территорию в районе населенного пункта Гродеково. Это, видимо, явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения советского правительства. Войскам был отдан приказ перейти в наступление, и в ходе ожесточенных боев 6–9 августа 1938 г. территория была полностью очищена от японских подразделений{102}. Убедившись в провале военной авантюры, японская сторона 10 августа приняла предложение правительства СССР о прекращении боевых действий. Полностью они были прекращены уже 11 августа 1938 г.

Зарубежные историки до настоящего времени не могут однозначно утверждать, какие реальные цели преследовало тогдашнее японское правительство, развязывая вооруженный конфликт летом 1938 г. на границе с Советским Союзом. Однако большинство специалистов склоняется к следующей логике вызревания событий у озера Хасан. В июне 1937 г. к власти в Японии пришло правительство принца Фумимаро Коноэ, тесно связанного с императорским двором и имевшего существенные личные финансовые интересы в концерне «Сумитомо», относившемся наряду с концерном «Мицуи» к так называемым «старым аристократическим кланам». Их деловые интересы в основном были ориентированы на поставки для японского императорского флота. Этим силам активно противостояли так называемые «новые концерны» («Мицубиси», «Ясуда», «Марубэни», «Ниссе Иваи»), которые хозяйничали в Северо-Восточном Китае и во многом рассчитывали на поддержку известного своей независимостью высшего командования миллионной Квантунской армии.

По некоторым оценкам, судьба любого японского правительства того времени зачастую решалась в главном штабе именно этой армии. Начальник штаба Квантунской армии генерал X. Тодзе официально высказывался следующим [52] образом: «Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения подготовки будущей войны с Советским Союзом, то наиболее целесообразной политикой является нанесение упреждающего удара по Нанкинскому правительству (авт., во главе с Чан Кайши), что устранило бы угрозу нашему тылу»{103}. Неофициально же генерал Тодзе мечтал о реставрации императорского Китая и маньчжурской династии Цин под собственным безраздельным руководством и даже... о «естественном» вхождении в эту новую китайскую империю Японии. Он откровенно говорил своим подчиненным: Советский Союз необходимо время от времени внятно предостерегать от «вмешательства» в наши китайские дела, в противном случае японские войска нанесут удар через Северо-Восточный Китай на Иркутск{104}. 7 июля 1937 г. Квантунская армия, спровоцировав столкновение с китайскими частями у моста Марко Поло близ Пекина, перешла в наступление. Началась давно запланированная война за создание этой будущей китайской империи генерала Тодзе. Одновременно «новые концерны» широким фронтом приступили к последовательному освоению захватываемых территорий.

Первые дни войны показали, что западные державы крайне негативно реагировали на захватнические планы Японии в Китае. Запад более устраивала перспектива развития японской агрессии на север в сторону советского Дальнего Востока. Идеальной считалась ситуация, когда бы Квантунская армия «увязла» на длительный период времени в снегах Сибири. Однако развитие событий пошло совершенно иным путем, оказавшимся неприемлемым как для Запада, так и для Японии. На основе подписанного 21 августа 1937 г. сроком на пять лет советско-китайского договора Советский Союз начал интенсивно укреплять экономические связи с Китаем, оказывая ему масштабную финансовую помощь. Правительство СССР предоставило Китаю три займа на общую сумму 250 млн. долл.{105}, [53] которые реализовывались в порядке советских поставок Китаю вооружений и снаряжения. Советским гражданам-добровольцам было разрешено воевать в составе китайской армии против японских захватчиков{106}. В Японии советско-китайский договор расценили как серьезную угрозу Квантунской армии и реальную возможность ведения ею войны на два фронта. К такому сценарию военных действий Квантунская армия оказывалась явно неготовой. В беседе с послом США в Японии Дж. Грю 1 сентября 1937 г. японский министр иностранных дел К. Хирота с нескрываемым раздражением заявил: «Мне кажется крайне неудачным, что СССР и Китай, которые имели возможность заключить этот пакт в любое другое время за последние годы, выбрали именно данный специфический момент и обстановку для того, чтобы сделать это»{107}.

Развязав войну против Китая, Япония встала перед необходимостью выстраивать новую дипломатическую линию в отношениях с Западом и Советским Союзом. В Токио был сделан выбор в пользу заключения военно-политического союза с Германией и Италией, которые на тот конкретный момент не претендовали на какой-либо особый статус в китайских делах и проявляли большую заинтересованность в приобретении в лице Японии союзника для борьбы с США, Великобританией и Францией на Тихом океане. Так, союз с Японией предоставлял Германии возможность угрожать Великобритании войной одновременно в Европе и на Дальнем Востоке. В свою очередь, Италия, участвуя в союзе, рассчитывала на частичное отвлечение сил США, Великобритании и Франции к Дальнему Востоку, в то время как она будет добиваться своих целей на Средиземном море и на Ближнем Востоке. Крупные военные успехи японцев, захвативших Северный, а затем и Центральный Китай, позволили им убедить, в частности, немцев в том, что Германия получит соответствующие экономические компенсации в обмен на отзыв военных советников и прекращение поставок оружия Китаю. [54] В феврале 1938 г. Германия признала японское марионеточное государство Маньчжоу-го, а в июне германские военные советники были отозваны из Китая. С начала июля 1938 г. прекратились и поставки оружия. Через год, 20 июня 1939 г., было подписано специальное соглашение, регулировавшее отношения между Японией и Германией на оккупированной территории Китая.

Японское правительство понимало, что немецкие союзники ждут от японской стороны самых активных действий в подготовке войны против Советского Союза. Учитывая тот факт, что немцы предпочитали иметь дело в Берлине с военным атташе X. Осима, генеральный штаб вооруженных сил Японии поручил ему провести встречу с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом. Такая встреча состоялась в июне 1938 г., и по ее результатам стороны констатировали, что: главное, что нужно помнить в развитии двустороннего сотрудничества, — это договоренность о совместных действиях против Советской России{108}. Одновременно сильнейший нажим в отношении Японии на «советском направлении» осуществляли США и Великобритания, серьезно опасавшиеся утраты своих позиций в Китае в результате военных успехов японских вооруженных сил. В том же июне 1938 г. по настоянию англичан начались неофициальные переговоры министра иностранных дел Японии И. Угаки с послом Великобритании в Токио Р. Крейги{109}. Просочившиеся сведения о японо-германских переговорах были весьма некстати для японской дипломатии. Собравшийся в резиденции премьера Ф. Коноэ Совет пяти министров (сам Коноэ, министр иностранных дел И. Угаки, министр финансов С. Икэда, военный министр С. Итагаки и морской министр М. Енаи){110}, после детального обсуждения сложившейся ситуации пришли к выводу о необходимости предпринять практические действия, которые подтверждали бы реальность намерении правительства Японии проводить ту внешнюю политику, которой от него ждали как в Германии, так и в [55] другом лагере: в Великобритании и США. И там, и там надеялись на развертывание Токио военных операций против Советского Союза. Именно после того памятного заседания Совета пяти министров японский генеральный штаб привел в действие свои наспех разработанный план развязывания пограничного конфликта против СССР в районе озера Хасан.

В тот период времени японское правительство во главе с принцем Ф. Коноэ, явно уступая нажиму руководства Квантунской армии, боялось быть вовлеченным в большой европейский конфликт. Япония настаивала на том, чтобы ее обязательства оказывать союзническую помощь Германии не были безоговорочным и и немедленными. Более того, главный штаб Квантунской армии требовал от Токио в кратчайшие сроки добиться от Берлина отзыва советников из армии Чан Кайши и прекращения поставок китайцам немецкого оружия. В своих мемуарах принц Ф. Коноэ расценил тогдашние настойчивые предложения Германии следующим образом: «Это была программа превращения трехстороннего идеологического антикоминтерновского пакта, который был в то время в силе, в реальный военный союз, направленный, в первую очередь, против СССР»{111}. Под давлением руководства Квантунской армии правительство Японии приняло решение сосредоточить усилия на захвате приморских провинций Китая, отвлекая внимание Германии, но главное — США, Великобритании и Франции, усилением военной активности на советско-маньчжурской границе. Именно этот отвлекающий маневр вылился в военный конфликт у озера Хасан.

Балакин В. И., ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН, кандидат юридических наук [56]