Фронтовой дневник и рисунки
Вчера много били тяжелые орудия... Убит часовой 2-й роты. С политруком Муравьевым счастливо вышли из-под обстрела. Утром смотрел воронки — полметра и глубже... Был минометный обстрел. Миной убит Шестаков. Одна шапка.
Перед обедом ранило бойца 4-го отделения Колобухова М. Ф. Повреждена кисть и обе ноги. Первая жертва взвода.
Ранен командир 4-го отделения Еремин — это вторая жертва. В конце взвода шел — защищаясь от пуль рукой, и попало в руку разрывной. Командиром 4-го отделения назначен Иванов. [32]
Ранило помкомвзвода Збровского в живот. Пуля там. Увезли в Ленинград. Назначили на его место командира 1-го отделения Немазанного, кажется, удачно — справляется с задачами.
С 6 на 7 декабря во время рытья «усов» убит Петров, ранен Жилин, почти одновременно.
Гибель каждого человека отзывалась болью, но особенно потрясла Зимина смерть в блокадном Ленинграде профессора Петрова. В письме к брату он писал: «У меня горе здесь произошло — мой учитель умер — Николай Филиппович Петров. За всю войну — самая горькая и тяжелая для меня утрата, и настолько неожиданная, что до сих пор к ней привыкнуть не могу... Он любил жизнь и предсказывал скорую победу».Передовая, где воевал взвод Зимина, проходила близко от Ленинграда, в районе Ижорского завода. Ему удавалось бывать в осажденном городе. Окружающее Зимин видел глазами художника. [34]
...Ездил в Академию. Город суровый... стал серьезнее. Есть разрушения. Встретил покойника — везли не на катафалке, а на санках, руками. Частые воздушные тревоги. В Академии студенты худые и прозрачные, но держатся все молодцом... Милиционеры в новых зеленых касках-тарелках от осколков. В окнах зданий — ставни, как в деревне, много забитых окон. Клодтовские кони — статуи Аничкова моста — сняты и увезены трактором. Одну не успели, стоит на улице у Дворца пионеров. [36]
... Ленинградец — кепи, шарф на шее, пальто, бритый широкий подбородок, серые глаза.
... В дивизии на мой рапорт о создании альбома ее героев отнеслись очень хорошо. Буду ждать, когда вызовут, и жалеть, если это произойдет поздно.
... Сегодня продолжу рисование в новых альбомах, которые привез мне начфин из Ленинграда. И по просьбе парторга Николаева буду стараться зарисовать в первую очередь передовых людей роты и батальона для истории. Начинают осуществляться мои мечты — мое рисование, несмотря ни на что, получает право гражданства! Очень хорошо. [40]
Выступили из деревни Мурзинки в 4 часа ночи, после завтрака. Весь взвод сутками раньше был послан готовить позиции для батальона в 7–8 километрах от Мурзинки. Делали мост. Сейчас час ночи. Идет подготовка к наступлению. Шли всю ночь танки с пехотой, машины, броневики. Мы остановились в расположении кирпичного завода. [44]
Стоим с готовностью выступить через 30 минут около Ижорского завода. Вся рота стала на первую категорию по питанию. Даем хозяйке от себя — больно видеть голодные глаза. Так делают все. От роты 14 человек ходили... в инженерную разведку в Ораниенбаум через Финский залив. Вчера вернулись. На дворе дождь, оттепель. Сделал два рисунка. [50]
Сегодня был в бане. Устал очень, так как ослаб...
В 9 часов вечера принят в кандидаты ВКП(б).
Я мало пишу о жизни части, а между тем в роте произошло много событий. Совсем не пишу о той радости, с которой бойцы встречают каждую газету, каждое сообщение о новом освобожденном городе нашем, о потерях немцев, обо всех международных событиях. Сколько бесед на эту тему около печки! ... Забыл написать про встречу Нового года, когда красноармейская самодеятельность помогла скрасить последние часы сурового 41 года. Были и гармонисты, и плясуны. Рассказчики, даже жонглеры. Помощник начштаба Савойский, оказывается, пляшет лучше всех... Первый раз встречал Новый год под звуки артиллерии, среди военных со стопкой в руке... [54]
В 5 утра снялись из бараков кирпичного завода и пришли в деревню Мурзинку, как говорят, «на старые квартиры», и после ночи на станции Сортировочная — грузиться на поезд. Едем! В поезде уже сутки, в дачных вагонах.
Все едем... Взвод получил благодарность и, сверх всякого ожидания, по 75 граммов удивительно вкусной водки за ударную работу на станции, где стоим. Подняли сошедшие с рельсов цистерну и паровоз за два с половиной часа, тогда как бригада это сделать не смогла с шести утра до двух часов дня. Все довольны. Я назначен дежурным по части. В штабе домино, патефон, гармошка. Пели песни. И капитан пел мои любимые, какие уже не поют теперь, — «Утес», «Славное море», «Ермак». [60]
Приехали... к Ладожскому озеру. 50 километров от Ленинграда. Разгрузка прошла быстро. Бойцы сидят на стульях, диване и на полу в уютной комнатке, полной солнца и цветов. Так приятно, словно очутился дома и ждешь прихода Риты...
(Рита — жена В. В. Зимина. — Сост.)
...Морозно, все бодры, здоровы (кроме меня) и уверены в скорой победе. Я больше всех. Честное слово, война закончится в марте. Тем более ведь приходят такие цифиристые сводки с фронта! [64]
10 километров прошли пешком с 7 до 12 ночи. Мне было очень трудно. Затем 70 километров на машинах — 35 через Ладожское озеро, 35 по дороге на станцию. Днюем в селе. Стоим в доме, изрешеченном осколками, среди гражданских и военных, в тесноте, да не в обиде. Пришла кухня. Какой-то завтрак нас ожидает и что- то будет завтра?
В начале 1942 года фронтовая жизнь В. В. Зимина круто изменилась — заболев, он оказался в госпитале. [70]
Первая ночь в госпитале, но я не ранен, а пришел «на консультацию по легким на предмет моей дальнейшей службы» — так написал фельдшер после очень неприятного разговора. Оставил во взводе все альбомы — это вторая крупнейшая неприятность. Как их достать?
... Санбат среди леса в инее, красиво. Все перемешалось в голове. От слабости? Не знаю, как взвод пройдет 40 километров, не знаю, как найду часть, не знаю, уцелеют ли альбомы, не знаю, что со мной... Сколько «не знаю»! А у людей все ясно — ранен, вещи с собой, знают, где часть, письма, наверное, будут.
Зимина эвакуировали в тыловой госпиталь в Волхов, а затем в Тихвин. [74]
...Пока идет сортировка, я осматриваю старинный Тихвин, — глазом художника, — низкие деревянные дома, обычные для провинции. Много разбитых орудиями зданий, видимо, шли большие бои. В монастырь, где мы расположились в низких сводчатых кельях, пришли в 12 часов дня под жадными взглядами мальчишек — раненые! Жалостливо-внимательные, все замечающие глаза женщин.
Видели могилы немецких «псов-кавалеров», захороненных в ограде монастыря, — и омерзительно, и чуждо как-то на душе... Немцы осквернили мое русское, национальное своими крестами.
Перешли в другое помещение и ждем поезда. Врач не находит чего- либо опасного в легких, но тем не менее отправляет дальше, а я себя чувствую хуже. Тяжело на душе. Нет желания, силы, мыслей писать, даже Рите, и что я ей напишу? Моя Рита... [80]
Я назначен комендантом эвакуационного пункта. И уже дней пять работаю, сколько хватает сил. Долго ли задержусь на этом месте? Ведь я приехал сюда на час, не более, а вот уже полмесяца и почти в штате.
Позавчера возил трофеи — бронебойные немецкие снаряды, гранаты, запалы и другая ерунда. Ездил за пять километров за город. У вокзала груда разбитых танков, в лесу — березовые кресты арийцев, пушки целые и разбитые, имущество... Жаль, не удалось зарисовать.
Начинаю поправляться — чувствую себя лучше, но слабость, а когда на морозе — болит под лопатками и в боках. Может быть, это и есть болезнь, но ноль ей внимания — гостья обидится и уйдет. Живу в комнате с политруком. Тепло, уютно. Приятно отдохнуть после всего.
Недавно была эвакуация — лег в 7 утра и спал до 10. Но сегодня отдохнул. Газету оформил. Работа идет, я рад. Не люблю безделья. [84]
Седьмого погрузились на поезд — переезжаем на новое место — в Терибачево, около Волхова. Назначен начальником эшелона. Весь день оформлял дела, но сделал все и поехал благополучно. Ночью дежурил. Жарил блины до самого Волхова — штук пять съел... [90]
24-я годовщина Красной Армии. В эвакопункте восемьсот раненых. Всю ночь ждал летучку — пришла лишь в десять часов утра. Едва начал погрузку, отправил два автобуса, как вдруг два немецких самолета налетели на станцию. Вчера они сделали пять заходов и улетели только после того, как из двух паровозов пошел пар. Сегодня из строя вывели один и обстреляли мои машины. Ранены шофер Кузнецов, кочегар и красноармеец. Погрузку прекратили до вечера. Больных много — претензий нет. Все понимают серьезность положения. Давали папиросы — отдал врачам. Кончили и вывесили стенгазету — из-за нее лег в 2 часа ночи и не сходил в баню. Дни ясные, солнечные. Снег начинает кристаллиться. Весна. [94]
Сегодня разрядил еще 6 мин — всего 59 штук. Научился сам.
Откомандирован в отдел кадров 54-й армии.
Вскоре Зимин был направлен в 4-й гвардейский стрелковый корпус. Начался новый этап его военной биографии. Он выполнял разного рода поручения, зачастую связанные с перемещениями.
...Кончились бои под Синявиным — Совинформбюро подвело итог. Мы уезжаем. Куда?
...Мы проехали Москву, Рязань, Пензу. Впервые вижу степь и хаты с соломенными крышами...
Вчера приехали в Балашов Саратовской области. Раненые из Сталинграда такие же, как у нас под Волховом. Их везут на телегах, на волах и в автомобилях. Они лежат на полу станции... Я дежурил сутки — был квартирьером в незнакомом городе. Встречал эшелоны и направлял...
...Случайно попал в дело, которое сосредоточилось на трое суток в моих руках. Я справился с задачей — получил благодарность и поставлен в пример генерал-майором. Я рад — я доказал, что могу делать все. Я расквартировал весь корпус и его тылы, побывав за два дня в четырех областях — Саратовской, Сталинградской, Ростовской, Воронежской. [100]
Я получил назначение и принял должность начальника вещевого снабжения батальона связи при корпусе. Работа мне не нравится, но ее много и надо делать. Товарищи хорошие, все вновь назначенные.
... Нет мыла, нужного обмундирования не хватает, при всем этом передислокация. Послал старшину за санями на лошадях за 80 километров — из-за заносов нет пути машине... Три дня нам нет машин с бельем. [104]
... Уехал на 70 километров. Захватили три склада — вещевой, продуктовый и орудийный. И сейчас двинулись к Твердохлебово. Там были полсуток. Враг успел все сжечь; бомбили наши тылы... Я поехал за трофеями. Военнопленный указал мне склады... устроил в них охрану и жил пять суток. Набрал трофеев и вещевых, и продовольственных.
В вещевом складе женщины пересчитывали обмундирование и жаловались мне — все фрицевы штаны пахнут дурью. Многие из немецких раненых не могут сидеть — однообразное ранение в задницы. Неплохо.
Мы все еще стоим в Тарасовке — из Чертково понемногу фрицев выбиваем. Вымыл два раза батальон в бане, устроил в одном доме «санбат», получил три раза валенки — вот и вся работа. [110]
... Ездил к партизанам в Морозовку — на Украину. Партизаны обещали трофейную машину. Восстановили они мельницу, мелют муку, делают крупу, масло. В церкви 400 тонн хлеба. Прилетел фриц, бомбил, но не попал, чему я был свидетелем — стоял рядом. Опускался он низко, падал снег, видимость отвратительная. Я приказал... начальнику отряда выделить по 10–15 человек и вести из винтовок групповой огонь.
... С 14–15 августа я вожусь с выставкой... Выставка вещей, которые сделали красноармейцы в период затишья, — термоса, чайники, ведра, чашки, котелки, черпаки, ножи к автоматам и винтовкам и т. п. Свежее дерево играло лучше всяких красок. Я пишу все это в штабе фронта, куда приехал вчера. Мне предложили сдать по акту вещи, выставку и чертежи, но я не согласился и жду начальников. Думаю — доведу все до конца сам. [114]
... Сегодня утром с наганом меня хотел арестовать старшина- танкист за рисование. Чудеса.
... После боев встали на отдых в районе сел Троицкое и Городище. Песок и болото. Сегодня вернулся из командировки, семь дней оформлял клуб в ППГ 739... Я рисую довольно регулярно и этому рад. Совинформбюро написало про нашу кампанию у Синявино. Хорошо написали.
Иногда я не верю в открытие второго фронта — особенно в связи с поездкой сюда Черчилля. Если Англия не вступит в последние месяцы осени, она запятнает себя навечно... Но я жду скорых событий... Весну англичане не должны пропустить — на них и так лежит позор обмана. И хотя хорошо пишут в газетах, я не верю словам ни капельки. Мы воюем одни. Победу добудем собственной рукой... [120]
... Только что бомбили. Первая бомба упала за Доном, вторая на нашем берегу, третья у домов, и когда я лег, ахнула четвертая — против штаба, посредине улицы. Ранен часовой — я услышал стон и подбежал к нему. Оторвана кисть правой руки, рана в живот. Ранен начальник штаба — легко, в лоб. Ранен писарь. Случайная бомба — и столько ерунды... [124]
...Был ясный день, тепло. Летали фрицы, бомбили. Бомбой разбит вдребезги дом через две хаты от моей, напротив штаба. К счастью, в хате не было даже местных жителей — все ушли кто куда. Напротив моих окон на переправе сбит фриц, сгорел летчик, остальных — один с тремя крестами — взяли в плен. Потом у самолета был взрыв — побило наших.
Вчера итальянцы, чей корпус стоит против нас, предприняли контратаку шестью группами. Наши «славяне» вышибли их из окопов, взяли пленных и заставили отойти в чистое поле, фактически прорвав их оборону без всякой подготовки и находясь под бомбежкой и обстрелом «мессеров». Сегодня в 8 утра фрицы вновь прилетели, высыпали бомбы на окраину деревни и ушли, скрывшись в тумане. [130]
... Вчера, возвращаясь из полка, попал под обстрел. Страха не было, но пролетающих снарядов ждал с тревогой — куда ударит? Падали все метров за 40–50 — перелет, и это удача, все осколки — не в нас. Верхушки деревьев ломались, будто хворост от ударов палкой. Ох и молниеносна эта палка! Был голубой дымок.
... Впервые я первым зашел в освобожденное село, впервые увидел радость и волнение снова свободных мужчин и женщин. Заходя в дома, видел, как расцветали в людях надежда и счастье, как навертывались у них слезы на глазах, как крепко жали мою руку, все спрашивали себя: «Неужели? Неужели?» Село заняли разведкой, в которой я участвовал с пистолетом в руке. Есть военнопленные. Итальянцы ушли из Тарасовки в 10 утра, а в 10 вечера мы пришли. [134]
... Комбат назначил квартирьером батальона. Как странно, — нельзя вообразить! — люди жили, ничего не зная, без единой весточки из дома, от нас, не видя звездочки красноармейца, не слыша сводок Совинформбюро, не читая газет. Старухи плачут: «Неужели снова пришла жизнь?» Пришла, родные! [140]
Получил приказ сдать дела и принять новые. Из начальника ОВС стал начальником библиотеки. Из батальона перешел в управление корпусом, то есть во второй эшелон. Отчего все это?
Сыр-бор разгорелся из-за моего рисования. Буду рисовать историю корпуса. Его бои, его маршруты, его героев. Я рад, хотя и неохота уходить от налаженной работы, — я привык, и ко мне привыкли. Комбат даже хочет сделать на меня представление к награде. Вторая за это время. Только будет ли хоть одна? Я бы хотел, чтобы была, — похвастать перед Ритой, и она была бы горда за меня...
Мы стоим в Старобельске — прибыли в него 24-го, чуть не провалился в реку со своей груженой машиной. Был мороз, пожары, незнакомый город с заминированными улицами и разрушенными домами, почти как в сорок первом году.
Вчера и сегодня бомбили — плохо.
Наши уже заняли здешний аэродром и дали бой сегодня. Все в батальоне очень жалеют, что я ухожу... На прощанье вымыл батальон в бане, которую сделал в уцелевшей комнате в разрушенном пивном заводе, в его лаборатории. Завтра сам пойду. [144]
В письме к брату Зимин описывает свою новую должность: «Кроме непосредственной работы — начальник библиотеки — я должен заниматься наглядной агитацией, т. е. перерисовывать все остроумные карикатуры из газет, журналов, включая и собственные, писать лозунги и, самое приятное, рисовать что мне нравится... я рад!»Окрыленный возможностью заниматься любимым делом, Зимин все внимание сосредоточил на рисовании.
... Все дни много рисовал. На своем трофейном замечательном велосипеде, в шубе летчика — довольно внушительная фигура! — с альбомом за пазухой. Видел в «Огоньке» рисунки Сойфертиса (Севастополь), подхлестнули меня.
... Надавали слишком много карикатур и лозунгов, черчу даже карты.
... Хорошо порисовал. Нарисовал полковника Орлова, подполковника Игнатьева и Иванова, нарисовал пейзаж.
... Взял рекомендацию в партию. Дадут две завтра, вместе с боевой характеристикой.
... Вчера приехал в Лозовую, а наши части под Днепропетровском! Запорожьем! [150]
... Были в селе Новая Ивановка, что по пути к Павлодару. Целый день бомбили нас, у каждой хаты фашист посадил по «клумбе» черной рыхлой земли, две-три сжег. По дороге тоже нельзя было ездить — обстреливал из пулеметов. Сильно ранен Бабушкин, а вообще жертв мало. Я писал лозунг без перерыва и оторвался, чтобы зарисовать пожар... Умер Бабушкин...
... Павлодар сильно разбомблен за эти дни, его захватили танки немцев. Положение осложнилось впервые за три месяца наступления. Еще бы — впереди Днепропетровск.
В феврале 1943 года корпус, в котором служил Зимин, попав в сложную обстановку, был вынужден отступать. [154]
Мы отступаем довольно беспорядочно, не веря сами, что отступаем на 50 километров. Женщины плачут, и ничего нельзя сказать им. Немец жестоко расправляется с населением... находятся предатели... ... Корпус три месяца не получал пополнения, кроме народа из освобожденных областей, а они вояки — бегут, заслышав шум... [160]
Обнаружил в людях панику, эгоизм — плохо. Люди вроде Кузнецова перетрусили и растерялись. Командир не должен быть таким — погоны ко многому обязывают... А сколько тяжелых историй. И нелепостей. Полька-Мазурка (ласковое прозвище девушки- почтальона, портрет которой воспроизведен в альбоме. — Сост.) говорит, что снова не будет долго писем, — мы перешли из 1-й в 6-ю армию. Как под Синявино, нынешняя обстановка сложилась почти одинаково: и там и тут переход был связан с неудачами.
... На Лозовую фриц бросал бомбы, связки гранат, пикировал и обстреливал: станция — лакомый кусочек. Все это мне напоминает последнюю часть кинокартины «Чапаев». Только штаб Чапаева не успел выйти из-под удара, а наш — вышел. [164]
Переехали на новое место — за город Балаклею. Первая деревня — Вербовка. Уехали из-под носа немецких танков, которые вскоре перерезали дорогу и разбили две наши машины. Танки шли по четыре в ряд, штук 12–15, с небольшой группой автоматчиков. Что сделать против них с пистолетом — нет даже гранаты. Хорошо, что ничего из имущества не оставлено, не потеряно, все взято. А на душе стыд. Очень плохо на душе.
В эти тяжелые дни Зимин особенно остро воспринимал окружающее. Именно в это время он больше всего сделал рисунков, подробнее стали записи в дневнике. [170]
Деревня Богодаровка. Здесь поп эвакуировался вместе с немцами, увез три центнера хлеба. При немцах на проповеди он заставлял жен и старушек молиться за скорую победу — «чтоб враг не пришел». Какой же враг? Думали бабы — у нас немец, значит, Красная Армия — враг? Наши сыновья, мужья? Тьфу тебе, поп! А он пеняет им — вот, обещали мне корову, огород посаженный, а ничего нет. Значит, не нужен я вам? Нужен, нужен, отвечают, — послали собирать ему картошку и насобирали — позавтракать, — это со всей деревни. Батя стал промышлять на свадьбах, подальше от линии фронта, а как узнал, что красные идут, живо собрал подводу, а старухи — стыдить его — чего испугался... ведь наши идут! Не помогло — уехал... [174]
...Шофер рассказывал из 115-го... У Павлодара в момент контрнаступления фрицев 8 человек молодая девчонка спрятала в ригу, и хорошо, что... ушли оттуда в другую. Она привела немцев и указала — тут они... Искали нас, не нашли, тогда подожгли ее. И не удалось убить эту гадину — фрицы были в селе...
Учительница в Домахе. Она плакала, негодовала и... боялась... Очень обрадовалась, когда мы у нее остановились. Впрочем, сразу же солгала, отвечая на вопрос: «Где ваш муж?» Ей хотелось быть как все. Как все, ухаживать за красноармейцами. Но они уходили из школы сразу, как только узнавали, что ее муж бежал с немцами... [180]
Получил партийный билет. Получил партийную нагрузку. Съездил на велосипеде в сельсовет, чтобы написать лозунг председателю. Вчера был в госпитале на вечере, посвященном 8 Марта. У председателя сельсовета шло собрание. Хорошее, деловое. О кожах, о мясе госпиталю, о людях, о дороге — обычное советское собрание. Хорошо женщина говорила. Интересное сопоставление — в начале войны, когда я пришел в армию, я удивился внутренне — командиры и бойцы — все, как один, вспоминали, кто что потерял, как ушли, — других тем для разговоров почти не было. Теперь разговоры только про то, где и как отличился, как выполнил задачу, и т. п. Мне нравится... [184]
... Село Борщевка, разбитое немцами и вновь отстроенное уже за время войны. Мы приехали с кинокартинами в один из полков... Картины демонстрировались в полуразрушенной бомбами церкви. В разбитые окна свистит ветер, с куполов свешиваются на проводах гирлянды каменных остатков потолка, стены усеяны осколками. Идет фильм «Мы из Кронштадта». (Написать картину — моряки, как тридцать три богатыря, выходят из волны.) Народ доволен — четыре месяца никто не видел кино, было не до него. Сейчас тоже не особенно, но... Словом, смотрели и первую, и вторую картину, несмотря на поднявшуюся метель, ветер, холод и фрица. [190]
... Однажды кино мы сделали в сарае, а там стояли лошади. Их свели в одну сторону, а в другой крутили кино. В кино шли бойцы, девушки, и веселые конюхи вели лошадей...
... Вчера ночью, не рассчитав, напоролся на возвышенности на телефонные столбы и сделал вынужденную посадку немецкий самолет. Четыре летчика остановили проходившую мимо машину. Капитан Березкин что-то крикнул по-немецки, выскочил из машины и побежал за одним немцем. Тот, сделав вид, что сдается, обернулся и выстрелил в Березкина три раза из парабеллума. Сегодня утром капитан умер. Молодой парень. Ему пришли вчера ночью письма. Мы искали фрицев всю ночь, всех подняли на ноги, но не нашли. Говорят, их обнаружили в Полтавке в соломе и после допроса расстреляли. Привезли мои масляные краски. Будет время — напишу портрет генерала.
Сделали маски к маю. Сделаю кукольный театр. Займусь подготовкой альбома героев. Сам, один. Мы стоим все на старом месте. Дуют ветры, но тепло. Шел дождь несколько раз. [194]
Дурацкая слабость. Заметил: как посмотрю мирную кинохронику — слезы на глазах.
Начал рисовать альбом истории корпуса.
15-го вернулся из замечательной командировки — рисовал снайперов, бронебойщиков, командиров для книги и листовок. Очерки «Гвардейцы» вышли, и Черненко обещал выслать авторский. 500 штук, которые он послал в марте, пропали.
В Залимане работали два художника из студии имени Грекова. Сравнив их работы со своими, прихожу к выводу, что я не отстал от жизни. Если еще больше буду рисовать — буду мастером. Надо развивать композицию и «художественный глаз». Постановил за правило: ежедневно — не менее рисунка.
Вчера получил правительственную награду — медаль «За боевые заслуги» № 253901. [200]
Вчера я должен был уехать в командировку в Свердловск, к своей Рите, и надежда ее увидеть так волновала меня... Вчера же, уже совершенно готовый, собравший все документы для дороги, письма секретарю Свердловского обкома от наших уральцев, все посылки и продукты на дорогу, вдруг получил приказание: все документы сдать, от поездки отказаться.
Сегодня сижу дома и читаю. Однако и это не может заглушить боль — достаточно посмотреть на небо, на траву, чтобы унестись в дорогу, а между тем все по-старому.
Рита, Рита! Вот такие дела. [203]
И все же поездка Валентина Валентовича Зимина состоялась. В составе делегации фронтовиков-уральцев 13 июля 1943 года он приехал в Свердловск. С собой Зимин привез альбом с рисунками, свои дневники и оставил их семье. 3 августа 1943 года В. В. Зимин уехал на фронт. 7 августа послал открытку из Москвы, а 11 августа прибыл в свою часть. Он получил новое назначение — заместителем командира по политчасти. Во время перехода к новому месту службы Зимин попал в зону артиллерийского обстрела и был убит прямым попаданием снаряда. Подробности гибели художника узнали позднее со слов его ординарца, тяжело раненного, но выжившего. 28 октября 1943 года полковник Дудник сообщил семье о гибели В. В. Зимина.