Содержание
«Военная Литература»
Дневники и письма

Тунчжоу

30 Июля

Хотя японские генералы условились с генералом Линевичем одновременно и совместно штурмовать большой город Тунчжоу и для этой цели выступить из Чжанцзяваня в 3 ½ часа утра, однако японцы почему-то раздумали и снялись с бивака в 1 ½ ночи, о чем известили начальника русского отряда. He желая утомлять своих солдат, генерал Линевич остался при прежнем решении и приказал поднять отряд в назначенное время.

Японцы рвались вперед.

В 4 часа утра японский авангард подошел к Тунчжоу и не дожидаясь прибытия остальных союзных сил, взорвал вековые ворота города, которые были заперты. Японцы ворвались [403] в ворота и сейчас-же распространились по всему городу, нигде не встретя никакого сопротивления. Китайские войска еще за день и накануне бежали из города. Японские флаги были поставлены на всех воротах. Только у южных ворот я увидал китайскую стражу, вооруженную старинными ружьями и состоявшую из 10 человек; все они были переколоты японцами. Даотай и чиновники бежали. Большая часть жителей, которых, вероятно, было не менее 100,000, осталась жить в городе, запершись в своих домах и лавках.

В 8 часов утра подошли передовые русские войска и остановились биваком за городом, между южными и западными воротами, среди рощ, кукурузы и гаоляна.

Войти в город наши войска никак не могли бы, если бы было нужно, так как все городские ворота и дороги к ним были загромождены японскими орудиями и обозами.

Вообще Тунчжоу производит очень красивое впечатление, благодаря своим садам и рощам, в которых он утопает, благодаря древним 20-футовым стенам с башнями и бойницами, которыми он окружен, благодаря каналам и прудам, которые пересекают город под каменными и деревянными причудливыми мостами. Живописна главная улица, наполненная двухэтажными магазинами с яркими цветными и золоченными вывесками, пестрыми прилавками, пузатыми фонарями и высокими столбами с объявлениями и рекламами.

В день занятия Тунчжоу, начальник штаба генерал-майор Василевский сам сделал рекогносцировку пути, по которому наши войска должны были пройти в Пекин. В 4 часа дня генерал выехал в сопровождении военного топографа подпоручика Сычугова, меня в качестве корреспондента и юнкера флота Гирса. Для охраны были взяты казаки.

Рекогносцировочный отряд прошел знаменитый мост Палицяо (Паликао), возле которого 600 чел. французских войск и английская артиллерия разбили и обратили в бегство 40 тысячную китайскую армию летом 1860 года. «Мост в восьми ли» (от Тунчжоу), как он называется по-китайски, пересекает канал, связывающий Тунчжоу с Пекином. Так как возле Тунчжоу река Пэйхо делает резкий поворот к северо-западу от Пекина, то этим самым была вызвана необходимость соединить Тунчжоу с Пекином каналом, идущим по прямой линии от востока на запад. До сих пор весь наш поход был сделан [404] вдоль реки Пэйхо, которая до Янцуня была влево от нас, а от Янцуня — вправо. По реке Пэйхо шли на шаландах наши продовольственные транспорты, охраняемые стрелками и матросами. Для охраны противоположного берега был командирован l-й батальон 10-го полка, шедший по той стороне реки с 1 японским батальоном. Хотя в день прибытия в Тунчжоу в наших войсках продовольствия хватало только на 1 день, но нужды в запасах особенной не было. По дороге было захвачено множество брошенного скота, несколько быков, баранов, кур, гусей. Были найдены запасы риса, пшена, а вокруг нас тянулись необозримые поля только что созревшей кукурузы. Для наших лошадей был всюду готов подножный корм. Несмотря на то, что река Пэйхо делает значительные отклонения от того пути, по которому мы шли, однако наши шаланды быстро подвигались вперед на бичеве и на парусе и ожидались в Тунчжоу со дня на день. В Тунчжоу наше продовольствие должно было быть переложено на двуколки для дальнейшего движения на Пекин. В случае необходимости было предположено также пользоваться и каналом.

Мост Палицяо — типичный памятник китайской архитектуры. Он весь каменный, выложен плитами. На перилах сидят мраморные изваяния собак и разных мифических животных. Мост дугою прямо спускается на прославленную Мандаринскую дорогу, идущую параллельно каналу от Тунчжоу к Пекину. Лет сто тому назад эта дорога, исправно вымощенная огромными гранитными плитами, фута в 3–4 длины, фут глубины и фута 1 ½ ширины, вероятно еще имела некоторое подобие паркета. Но теперь, когда плиты покривились, побились и повывалились, когда одни плиты провалились в землю, а другие выскочили наружу, эта славная Мандаринская дорога скорее напоминает каменное решето, чем дорогу. По этой дороге невозможно ехать даже верхом, и наш отряд все время держался боковой тропинки.

От Тунчжоу до Пекина китайцы считают 40 ли, что составляет около 20 верст.

Мы проехали около 6–7 верст, но никакого присутствия китайских войск не обнаружили. Вся дорога была густо усыпана объеденными арбузами — яркие следы бежавших китайских солдат, которые от жажды и утомления пожирали арбузы тысячами. Все деревни, бывшие по сторонам дороги, были пусты и нелюдимы. Кое где были видны жители, которые со страху спасались в гаолян и кукурузу. [405]

Все захваченные китайцы говорили согласно, что «еще за день или за два дня до того, как пришли господа, все китайские солдаты числом около 3–5 тысяч в ужасе бежали в Пекин, так как они не смеют драться с господами».

Пройдя еще с версту, мы свернули круто влево и через 1 ½ версты были у канала, который тихо протекал между камышей, кукурузы и гаоляна. Мы перешли шлюз и встретили маленькое село, уютно расположившееся над каналом. Жители, завидя нас, с непостижимой быстротой ушли в кукурузу и через несколько минут деревня точно вымерла.

Мы подъехали за 3 версты до Пекина, но никаких китайских войск или разъездов не встретили.

Рекогносцировкой генерала Василевского было установлено, что дорога, ведущая от Тунчжоу на Пекин, совершенно свободна от китайских войск. Все попутные жители-крестьяне показывали, что восточные ворота (их всех трое) заперты; китайские войска, бежавшие еще накануне из Тунчжоу, расположились к югу от Пекина в местности, называемой Наньхайцза. В самой столице находятся только Манчжурские и Дунфусянские войска. Другие жители деревень показывали, что в Пекине совсем нет китайских войск. Китайцы-крестьяне занимались своим мирным трудом, жаловались что их грабили свои же китайские солдаты, приносили нам воду для питья и выказывали полную покорность.

Собрав эти сведения, рекогносцировочный отряд вернулся обратно и к ночи уже был на биваке.

Грунтовая дорога, по которой мы шли, была всюду в исправности кроме одного места, затопленного дождем, исправить которое не представляло бы трудностей. На обратном пути, одна китайская деревня встретила нас совершенно дружественно, угостила чаем и водой и просила дать ей русских флагов.

Китайцы сидели у дороги под цыновочным навесом, распивали чай, толковали о своих делах, любовались на полный месяц, который точно осыпал серебристым пухом и их деревню и поля сочной кукурузы и стройные тополя — для них войны и присутствия 13-тысячной вражеской армии не существовало. [406]

Последняя разведка

31 июля. Утро

Накануне, 31 июля, на бывшем у генерала Линевича совещании начальников соединенных отрядов было решено, что все союзные войска будут выступать в Пекин по трем параллельным дорогам, идущим от Тунчжоу, с востока на запад, к столице Срединной Империи. По средней дороге, проселочной, между каналом и Мандаринской дорогой, должны были идти русские войска и пробить ворота «Дунбяньмынь», расположенные в углу между Манчжурским и Китайским городом Пекина. Японцы должны были идти справа от нас по каменной Мандаринской дороге и пробиться в верхние Восточные ворота «Цихуамынь». Англичане и американцы должны были идти слева от нас, по проселочной дороге, которая была накануне обследована генералом Василевским. Эта дорога также упиралась в нижние Восточные ворота «Шавумынь».

Штурм Пекина был назначен в ночь с 1-го на 2-ое августа. Два дня были даны войскам для отдыха. 30 и 31-го июля к Тунчжоу подтянулись отставшие отряды англичан и американцев. [407]

31-го июля, рано утром, наши казаки, в составе двух сотен 6-й Верхнеудинской и 3-й Читинской, вместе с японскими кавалеристами произвели последнюю разведку пути между Тунчжоу и Пекином.

Случай, происшедший накануне ночью, когда японцы стали раньше срока бомбардировать Тунчжоуские ворота и забаррикадировали вольно или невольно своими обозами и батареями все ворота в Тунчжоу, — преждевременный штурм японцами Бэйцанского лагеря, их постоянная горячность и стремление вперед — все эти причины заставляли начальника русского отряда зорко наблюдать за всеми действиями японцев. Русский генерал не мог, конечно, допустить, чтобы японцы подобным же образом заставили своими обозами ворота и дороги в Пекине, благодаря чему русские войска, уже спасшие Тяньцзин, явились бы в Пекин в хвосте японцев.

С другой стороны мы не могли обойтись без японцев, так как у нас не было карт. Как это ни странно, но в Тяньцзине мы никак не могли достать ни одной удовлетворительной карты местности от Тяньцзина к Пекину и нам приходилось удовольствоваться любезностью генерала Фукушима, который показывал русским свои карты. Японцы имели собственные подробные карты с китайскими иероглифами, изготовленные в Японии. В японском отряде почти каждый офицер имел по такой карте и путь к китайской столице они знали наизусть. [408]

Проехав около 10 верст по Манчжурской дороге к Пекину, русско-японский отряд не встретил никаких признаков китайских войск. По пути попадалось только их платье и сапоги, сброшенные вероятно для удобства. Всюду валялись тысячи голов и были видны следы кровавых пятен. Страшное зрелище. К счастью, это были арбузы, объеденные бежавшими солдатами. Все попутные деревни были ими разграблены и покинуты жителями.

По дороге встречались отряды японских солдат и японские батареи, уже спешившие к Пекину, хотя штурм был назначен только на другой день. Движение японцев было весьма подозрительно.

Когда наш кавалерийский отряд остановился на привале, я попросил одного японского офицера показать карту местности. Он свободно говорил на немецком языке, охотно развернул бывшую при нем карту и указал наш путь.

— Когда вы думаете штурмовать Пекин? — спросил я офицера, указывая на проходившие колонны японских стрелков.

— Сегодня ночью.

— Это окончательно решено?

— Да, мы хотим попробовать.

— Но ведь союзники назначили общий штурм на завтра?

— Это нам не препятствует штурмовать наши ворота сегодня же.

Я сейчас же послал к генералу Василевскому казака с запиской приблизительно следующего содержания: «Повидимому, японцы хотят штурмовать Пекин сегодня ночью. Их пехота и горные батареи поспешно идут вперед по Мандаринской дороге. Офицер японского Генерального штаба сказал мне, что они намерены попробовать штурмовать сегодня».

Так как путь, предназначенный для движения русских войск, пролегал между Мандаринской дорогой и каналом, параллельно им обоим, то я предложил капитану Генерального Штаба Карликову осмотреть этот путь. Капитан взял десяток казаков. Мы свернули с Мандаринской дороги на юг и поехали по проселочной дороге, оставив русско-японский отряд, который продолжал разведку.

Дорога была проселочная, извилистая. Окружающая местность обыкновенная: деревеньки, кукуруза, гаолян, могилы, окруженные хвойными рощами, и кумирни. Завидя нас, жители всюду разбегались и прятались в кукурузу. Только под самым Пекином [409] жители одной деревни вышли к нам навстречу, дали воды и сообщили, что все ворота Пекина, расположенные на восточной стороне, заперты; открыты только северные ворота; войска, бежавшие от Тунчжоу, расположились не в Пекине, а в 15 верстах к югу у Наньхайцза; в Пекине же находятся только манчжурские войска.

В 11 часов утра мы подъехали за 1 ½ версты к Пекину и взобрались на высокий загородный вал.

Сильно забилось мое сердце, когда перед нами открылись величественные тысячелетние стены священной столицы богдыханов. Между нами и стенами растянулся пригород, утопавший в зелени туй, акаций и ив. На стене виднелись флаги и цыновочные палатки. С опасностью для жизни мы с казаками продвинулись еще с версту вперед и остановились в овраге, под прикрытием кукурузы, чтобы лучше высмотреть местность. Вдоль стены были ясно видны палатки китайских солдат и множество красных и белых флагов. Солдат не было видно.

Лошадь вывезла меня на вершину холма. Там, точно окаменевшая тайна или вековечная загадка, точно в непробудном сне, точно замурованная в своих вековых стенах, покоилась и молчала великая столица великого государства — Пекин, которому втрое больше лет, чем России, хотя он сам вдвое моложе Китая, создавшего эту трехтысячелетнюю твердыню. В течение длинного ряда веков, в лоне которых погребены сотни народов и царств, Пекин стоял незыблемо и то им царили, то он царил. Одиннадцать веков он переходил от одних народов к другим. Он был столицей и китайцев и киданей, монголов и манчжур. Перед его несокрушимыми стенами воевал бурный Чингисхан. В нем царствовал всесильный Хубилай, правивший всей Азией. В нем жил и действовал мудрейший Цян Лун. Правившие им цари и народы уже давно исчезли в вечности, а «Северная столица» все стоит. [410]

Я спустился с холма и один поехал вперед, желая осмотреть дорогу до самых ворот. Проселочный путь скоро свернул на каменную дорогу. Направо и налево шли фанзы и какие-то склады. Китайцы, вышедшие из своих домов, с изумлением смотрели на появление иностранца. Одни разбегались, а другие стояли и разглядывали.

В стороне от меня, в поле, верхом на лошади проезжал китайский офицер. Он был чем-то вооружон. Позади на осле ехал слуга. Я встревожился, так как повидимому мы ехали друг другу на встречу. Увидя меня, офицер погнал коня и поспешил уехать подальше от нежданного «заморского черта». К счастью, мы были друг другу не опасны: я был вооружон хлыстом, а он веером.

Дорога и гранитный мост были в исправности. Я подъехал к последнему гранитному мосту, за которым увидал огромные черные ворота, сажен 5 высоты — цель нашего похода. У ворот бродили китайцы. Ворота были заперты. Мост перед ними в исправности. Таким образом, наши войска могли подойти вплотную к воротам Пекина.

Я хотел подъехать к самым воротам, чтобы осмотреть их — и слава Богу, что этого не сделал, так как возле ворот стояло пять китайских караулов, которых я не разглядел издали.

Опасно было оставаться в этой глухой улице, выходившей к воротам. Я повернул лошадь и поспешил к капитану Карликову, который наскоро чертил план местности. Китайские [411] солдаты, наконец, кончили свой полдневный чифань и высыпали на стену, чтобы рассмотреть появившегося заморского всадника. Я был в таком несчастном, растрепанном и грязном виде благодаря походу, что солдаты долго разглядывали, не зная, к какой нации меня причислить. Толпа китайцев выбежала из домов и стала посреди дороги.

— Ни мынь доу хао! Бу яо хайпа! — Здравствуйте!... He нужно бояться! — крикнул я китайцам и пока они размышляли, я был уже далеко от них.

Когда я подъехал к нашим, с городской стены было пущено в догонку несколько выстрелов. Не успели мы напоить лошадей и отъехать за городской вал, как из одной деревни нас встретили таким дружным ружейным огнем, что испуганные лошади полетели карьером. Точно бешеные мы мчались по каким-то колеям, кустам и канавам.

Выстрелы прекратились. Мы остановились и стали переводить дух. И лошади и казаки оробели и жались друг к другу.

Капитан Карликов со своими казаками повернул обратно на Мандаринскую дорогу для присоединения к рекогносцировочному отряду, а я с двумя казаками поехал вдоль Тунчжоуского канала Дадунхо, по направлению к лагерю, по будущей дороге русских войск.

От волнения, усталости, голода и жажды я так обессилел, что едва держался на седле. После того как нас обстреляли из одной деревни, я больше не решался заходить в деревни, тем более, что нас было всего три человека. Жажда мучила, но вдоль дороги мы не встречали ни колодцев, ни арбузов. Зной обжигал нас. Все тело мое было разбито. Я чувствовал, что изнемогаю и боялся упасть с лошади.

Какой подарок! возле дороги мы нашли виноградник с большими зелеными гроздьями. Мы слезли с лошадей, легли как ягнята на траву и стали поедать ягоду за ягодой. Я был так голоден, с утра не евши, что даже не заметил, что виноград не созрел и был кисел, как китайская соя. Скоро я почувствовал во рту такой пожар, что не знал куда деваться и не мог забыть этот виноград даже после штурма Пекина.

До Тунчжоу оставалось еще верст 10, но я был без сил и не знал, что мне делать. На мое счастье в роще показались ряды белых русских рубах и впереди на лошади генерал Василевский. [412]

Отряд генерала Василевского

31 Июля. Вечер и ночь

Когда на нашем биваке в Тунчжоу были получены тревожные известия о том, что японцы поспешно двигаются к Пекину; что положение европейцев в Пекине становится тяжелее с каждым днем; что каждый день замедления может еще более затруднить взятие Пекина, так как китайцы хотят минировать подступы к столице — то начальник отряда генерал Линевич решил отправить сильный рекогносцировочный отряд русских войск на целые сутки раньше дня, назначенного для штурма Пекина — в тот же день 31-го июля.

Начальником этого ответственного отряда был назначен начальник штаба генерал Ник. Алекс. Василевский. Отряд начал выступать с 12 час. дня и в 2 часа собрался на скрещении Мандаринской и грунтовой дорог, откуда все части двинулись вместе, в составе 7 роты 10-го полка, под начальством штабс-капитана Яр. Горского, 4-й, 5-й и 7-й рот 2-го полка, под начальством полковника Модля. 4 орудий 3-й батареи, под начальством шт.-капитана Петрова, и 2 пулеметов. Кроме того, по пути присоединилась 3-я сотня Читинского полка и пол 6-й сотни Верхнеудинского полка, под общей командою сотника Григорьева. Генералу Василевскому было поручено произвести рекогносцировку пути и подступов к Пекину и попытаться овладеть восточными воротами нечаянным нападением, если к этому представится возможность.

В 2 часа, после маленького привала, отряд двинулся по грунтовой дороге к Пекину. День был очень жаркий, безветреный. [413]

Жара доходила до 45° по Реомюру. Солдатам, утомленным и не успевшим еще отдохнуть от похода до Тунчжоу, было очень трудно идти. Стрелки один за другим отставали и падали.

Часа через два подошли к каналу Дадунхо. Начальник отряда приказал воспользоваться найденной на канале шаландой и сложить на нее всю солдатскую амуницию, а также положить ослабевших стрелков. Эту шаланду бечевой тянули до шлюза, где был предположен бивак главных сил, выступивших из Тунчжоу в тот-же день, в 3 ½ часа дня.

Когда я рассказал генералу Василевскому об утренней разведке восточных ворот, генерал назначил меня проводником своего отряда и предложил сейчас-же ехать вместе с ним обратно к Пекину. Я ответил, что готов исполнить желание генерала, но умираю от голода, жажды и усталости.

— Мы вас сейчас-же поправим, — сказал полковник Модль, дал мне выпить рому из походной фляги и предложил поделиться половинкой курицы и куском черного хлеба. Ром, курица и хлеб подействовали на меня магически. Я возродился, сел на коня и снова почувствовал в себе прилив сил и бодрости. Вперед, на Пекин!

Среди офицеров я встретил моего портартурского приятеля штабс-капитана Ярослава Горского, командира 7-ой роты 10-го полка. Он несколько лет провел в Восточной Сибири, Манчжурии и Китае, много путешествовал по этим странам, составил маршрутную съемку пути от Чифу до Пекина и знал китайский язык. Год тому назад мы вместе с ним служили в гражданском управлении Квантунской области в Порт-Артуре, где он был помощником начальника округа полковника Н. С. Куколь-Яснопольского, ведал туземные дела и всегда защищал и отстаивал права китайцев, которые за это уважали и любили Горского и называли его Го-лаое. Теперь ему пришлось воевать со своими друзьями китайцами и идти брать их столицу.

Это был последний переход русских войск до Пекина. Нужно было приложить последние усилия, чтобы добраться до [414] столицы, взять которую — как думали — не составит большого труда. Наши солдатики пробирались между зеленых стен гаоляна, в котором прятались напуганные китайцы со своими семьями. Солнце безжалостно жгло до вечера.

Мы были уже в 3 верстах от Пекина, когда стемнело. Остановились в деревушке, возле которой нашли колодец. Жители спали и не показывались. Небо почернело. Нависли тучи и по всем направлениям забегали молнии. Вдали загудели раскаты грома. Из передового разъезда прискакал казак и тревожно донес, что кругом стреляют, виден огонь и слышны орудийные выстрелы. В своем рвении к службе казак не отличил сражения от грозы.

He успели офицеры и солдаты авангарда отдохнуть от жгучих лучей солнца, как им приходилось мокнуть под холодными струями жестокого ливня.

Для охраны отряда, на полверсты вперед была выдвинута застава от 7-й роты 10-го полка.

В 11 ¼ часов ночи ливень прекратился. Генерал Василевский приказал набрать 15 охотников из 2-го полка и, под командою подпоручика Феоктистова, пройти до Пекина, осмотреть дорогу, мосты и ворота. Мне было поручено провести их по той же дороге, по которой я проезжал в этот день утром. С охотниками отправился и юнкер флота Гирс, сын нашего посланника в Пекине.

Мы шли в глубокой темноте по какой-то впадине. Я проехал вперед, чтобы рассмотреть дорогу и был очень удивлен, когда во мраке кто-то окликнул меня по-китайски: [415]

— Шима жень ци ма? — Кто едет на лошади?

Так как я не имел никакого желания разговаривать с китайскими часовыми и не ответил, то в меня стали стрелять. Я стегнул хлыстом лошадь и мигом свернул в гаолян, в сторону от выстрелов. Добрый казацкий конь пронес в полной

темноте по каким-то рытвинам, кустам, оврагам и благополучно проскакал к нашему отряду. Услышав выстрелы, охотники подошли к китайской заставе и залегли. После одного залпа с нашей стороны китайские часовые открыли такой убийственный огонь, что, несмотря на темноту, сейчас же был ранен в ногу подпоручик Феоктистов и тяжело ранен один стрелок, которого нашли только на другой день обозные и привезли в Пекин.

Пришлось отступать.

Узнав о присутствии китайской заставы, а также о том, [416] что со стороны Пекина слышится сильный ружейный и орудийный огонь, который, вероятно, был открыт китайскими войсками по европейским миссиям, что и подтвердилось впоследствии, генерал Василевский приказал всему своему отряду двинуться вперед.

В 1 час ночи отряд выступил. Впереди шла 7-я рота 10-го полка капитана Горского, с 2 пулеметами. Затем двигались 3 роты 2 полка, 4 орудия и казаки. Я снова поехал вперед, но по другой дороге, позади стрелявшей в нас заставы.

Тем временем Пекинские выстрелы смолкли. Луна стала выглядывать из облаков. Китайская застава молчала.

В расстоянии ¼ версты от Пекина отряд остановился. Капитан Горский со своей ротой получил приказание пройти вперед, осмотреть дорогу, мосты и, при возможности, открыть ворота. Мне было поручено указать дорогу и провести роту к воротам.

Мы шли в полутьме, по гранитной дороге, проваливаясь в лужи и ямы. Перешли последний мост и наконец мы — перед запертыми воротами. Направо и налево были палатки, которых я не заметил утром. Часовые спали под открытым небом. Другие спали в сторожевых домиках.

— Моя задача окончена, теперь начинается ваша! — сказал я Горскому.

— Ребята! — угрюмо шепнул Горский своим унтер-офицерам — переколи всех часовых, действуй только штыком, но не смей стрелять!

В течение нескольких минут все часовые, спящие и полусонные 60 человек — были переколоты стрелками. Так как мост не был минирован, а ворота охранялись только караулом, который спал у моста и был переколот, то генерал Василевский приказал немедленно выкатить 2, орудия и поставить рядом перед воротами, на расстоянии 15 шагов.

Штабс-капитан Петров и подпоручик Иванов со своими бравыми артиллеристами живо установили оба орудия.

Наступил великий и славный час, когда снова проявилось русское геройство. Перед нами вековые ворота векового священного города. Мы не знали, что ожидает нас за воротами. Мы не знали, какая сила встретит нас на гигантских стенах Пекина, который, наконец, был перед нами.

Но мы знали, что за этими грозными воротами и стенами, которых не пробьет никакое орудие, уже два месяца томятся [418] европейцы с женами и детьми, которых нужно во что бы то ни стало и как можно скорее освободить. Каждый день и час замедления может отозваться губительно для них или для нас.

Генерал Василевский приказал пробивать ворота.

Среди гробовой, зловещей тишины, опустившейся над спящим городом, прогремел выстрел, потом другой, третий. Гранаты пронизывали насквозь двойные дубовые, кованные железом ворота, но ворота не растворялись. Орудия стреляли гранатами одно за другим.

Звонко раздавалась команда подпоручика Иванова:

— Первое!... Второе!...

Минут 20 гром стоял над воротами. Луна слабо освещала из-за туч оба орудия, артиллеристов и стрелков, которые стали по сторонам и обстреливали стены. Проснувшиеся китайские солдаты стали стрелять со стен, но с перепугу не могли попасть и их пули далеко улетали.

Гром и молния орудий, резкие залпы наших стрелков, беспорядочная стрельба китайцев и грозный рокот русских пулеметов, в лунном полусвете почерневшие от веков ворота и величественные стены тысячелетней столицы... Это был первый штурм Пекина русскими.

Ровно в 2 часа ночи раздалось восторженное русское ура стрелков и артиллеристов — запор сбит гранатой и ворота растворены. Генерал Василевский смело вошел первым в ворота, за которыми оказался мощеный двор и вторые полузатворенные ворота, которые вели на улицу.

Ворота Пекина пали под русскими орудиями. Башня над воротами была покинута китайскими часовыми и на ней воздвигнут русский флаг, который, как символ победы и освобождения, первый взвился над стенами столицы богдыханов.

2 роты 2-го полка были сейчас-же посланы занять стену, прилегающую к воротам. 1-я рота того-же полка была оставлена для охранения ворот. Подпоручик артиллерии Иванов был отправлен к начальнику Печилийского отряда генералу Линевичу с донесением о взятии ворот и о положении дел. Иванов смело [420] поскакал с одним трубачом сквозь ночную тьму и счастливо пробрался к русскому отряду, который стоял биваком на полпути между Тунчжоу и Пекином

Было около 3 часов утра.

Ворота Китайского города были взяты. Оставалось пробить еще одни внутренние ворота, чтобы войти в Манчжурский город, в котором помещались европейские миссии. Генерал Василевский приказал двинуть на Манчжурский город 7-ую роту 10-го полка и 2 орудия. Пришлось идти вдоль Манчжурской стены на расстоянии 30–50 шагов от нее. Храбрые Дунфусянские войска рассыпались по всей стене и, скрывшись за бойницами, начали обстреливать смелую роту Горского и артиллерию из своих больших старинных крепостных ружей. В течение нескольких минут у одного орудия были перебиты все 6 лошадей, у другого 4 лошади и ранено 14 артиллеристов. Отважный капитан Горский был ранен одной пулей в руку, другая ранила его в левую сторону груди. Подпоручик Пиуновский ранен в руку. Несколько раненых стрелков лежало уже за валом. Так как под таким огнем было невозможно двигаться вперед, то генерал Василевский приказал вернуть роту и орудия обратно. Но это было не так легко.

С высоты стены в 60 футов китайские солдаты стреляли в упор по проходящим внизу стрелкам. 1 орудие было благополучно увезено лошадьми, посланными на подмогу шт.-капитаном Петровым. Но другое не было возможности увезти, так как лошади и прислуга были перебиты. Послать же еще лошадей было опасно, так как светало и такие крупные цели, как лошади, были прекрасно видны. Китайцы стреляли из каждой бойницы. С одной башни раздавались странные глухие выстрелы — это стреляли из старинных китайских пушек. Картина была грозная, великолепная. Древние стены и баигини Пекина были илюминованы огнями ружей и пушек. Но это была последняя илюминация векового города, которая дорого стоила и русским, которые с русской смелостью брали неприступные стены, и китайцам, упорно отстаивавшим свои твердыни. Но Пекин падал с каждым часом.

Услышав первые выстрелы русских и узнав, что ворота пробиты и стена занята русскими, Китайская императрица, богдыхан и наследник престола сейчас же бежали из Пекина на запад в Шаньсийскую провинцию. [421] Так как в 7-ой роте оба офицера были ранены, то фельдфебель Якименко стал командовать ротою. Под жестоким огнем крепостных пуль стрелки-герои роты Горского на своих руках протащили оставшееся орудие обратно. Орудие было спасено, но фельдфебель Якименко и несколько стрелков были ранены.

Потеряв столько своих людей и лошадей, шт. капитан Петров стал спасать вверенные ему орудия и снарядные двуколки под прикрытием ворот и зданий. Вследствие отъезда подпоручика Иванова его взводом начал командовать фейерверкер Цымбалист, но был скоро тяжело ранен. Его заступил уже раненый в горло и руку взводный фейерверкер Колесников.

Было 4 часа утра — рассветало. Когда в осажденных миссиях, которые китайцы ночью обстреливали особенно ожесточенно, услышали русскую пальбу, то сейчас же догадались, что это стреляли освободители.

По стенам Пекина распространилась тревога. Все пекинские солдаты Дунфусяна и Жун Лу бросились к юго-восточному углу Манчжурского города, куда ворвались русские, и открыли по смелому отряду генерала Василевского убийственный огонь из-за каждой бойницы стены и из бывшей тут-же огромной 4-х-ярусной башни, которая сажен на 10 возвышалась над занятой нами стеной. Китайские стрелки засели в этой громадной неуклюжей башне четырех-угольной формы и стреляли из всех ее окон. Наша стена была им видна как на ладони н они посылали кучу больших свинцовых пуль по всякому, кто только ни показывался из-за прикрытия.

Башня и стены Манчжурского города, бывшие на три сажени выше нашей стены, громили нас с западной стороны.

Около 5 часов утра, с восточной стороны по стене стали перебегать целые толпы китайских солдат и начали прямо наступать на нас. По приказанию генерала Василевского, на стену, [422] под огнем, был вытащен пулемет, который так метко и безостановочно осыпал пулями надвигающиеся толпы, что они скоро отступили. Пулемет охранял нас с восточной стороны. Но с западной продолжался жестокий огонь из старинных крепостных ружей. Лестниц для штурма у нас не было и взобраться на Манчжурскую стену мы никак не могли.

Так передовой отряд отбивался до 7 ½ часов утра, терял раненых и убитых, когда раздались орудийные и ружейные выстрелы из пригорода, окружающего Пекин с восточной стороны. Это подходили наши главные силы, под командованием генерала Линевича. [423]

Дальше