Янцунь
После Бэйцанского сражения командиры отрядов — японского — генерал Ямагучи, английского — генерал Гэзли и американского — генерал Чаффи пришли к соглашению, что для более скорого и решительного поражения китайских войск, необходимо начать немедленное преследование их, так как опыт Японо-Китайской войны показал, что китайцы не выдерживают быстрого и внезапного наступления противника.
В тот же день вечером английский и американский отряды, пехота и артиллерия поспешно отправились в погоню за китайской армией. В Бэйцанском бое американцы не приняли участия, но зато удивительно храбро и охотно бросились преследовать китайцев, благо их армия была уже разбита.
Генерал Линевич решил действовать согласно с союзниками, и в 4 часа утра 24 июля наши войска снялись с бивака и двинулись дальше на Янцунь, бывший от Бэйцана в 25 верстах.
Наши казаки Читинцы и Верхнеудинцы, под командою войскового старшины Маковкина, выступили в 3 часа утра, обогнали всех союзников, первые подошли к Янцуню и рекогносцировали местность. [375]
Впереди союзного отряда шли русские. За нами французы со своей батареей, которые примкнули к русским и действовали с нами сообща, затем главные силы английских войск, английская артиллерия, японские войска и обозы.
Утро было очень жаркое, ветренное и безоблачное. Мы проходили однообразные, но живописные китайские деревни с рощами ив, тополей и ракит, любовались на кумирни причудливой древнекитайской постройки, видели чистенькие, аккуратно выстроенные кирпичные фанзы с черепичными крышами зажиточных помещиков, жалкие желтые глиняные мазанки под глиняной или соломенной кровлей бедняков, закопченные лавки, ямыни и старые мраморные памятники, испещренные иероглифами. Эти надписи то прославляли заслуги знатных, давно умерших чиновников, купцов и воителей, то превозносили добродетели благочестивых вдов, которые не изменяли своим мужьям даже после их смерти.
Все деревни были безмолвны и нелюдимы, покинутые жителями, бежавшими от ужасов войны. Вдоль деревень тянулись тщательно возделанные огороды с огурцами, арбузами, тыквами, молочными дынями и вьющимся горохом. Далее раскинулись необозримые поля кукурузы, гаоляна и табаку. Как все эти маленькие мазанки, ярко белевшие под солнечными лучами и точно прилипшие одна к другой, эти садики с персиками, абрикосами и сливами, эти пригорки, рощи, ручьи и заросшие овраги, эти волнующиеся нивы напоминали красивые картины далекой Украйны.
У выхода из одной деревни возле пыльной глинистой грунтовой дороги мы встретили американского солдата, который лежал без движения. Подле валялось ружье и пустая бутылка от воды. Я и один офицер подошли, пошевелили его и спросили по английски:
— Что с вами?
Американец с трудом открыл туманные глаза и слабо проговорил:
— Я не могу больше идти. Они меня бросили.
Вероятно, с ним случился в дороге солнечный удар, он упал и был брошен товарищами. Обессиленный и полуживой, отдавши себя на произвол судьбы, он был, повидимому, совершение равнодушен к тому, кто его подберет — союзники или боксеры. Русские фельдшера подняли его, дали ему каких-то капель и положили американца в лазаретную фуру. [376]
Издали доносились звуки пушечной пальбы и ружейной трескотни. Вышедшие накануне американцы и англичане уже завязали перестрелку с китайцами. Навстречу нам попались обозы англичан, американцев и японцев.
Орудийная пальба стала слышаться ближе. Вытянулась длинная линия железной дороги, направляющейся к Янцуню. За деревушкой затрещала горячая ружейная перепалка: неустрашимый и неудержимый полковник Модль еще накануне ушел от 6-го моста, пробрался с двумя ротами своего полка далеко вперед, соединился с нашими казаками, выбил китайцев из двух попутных больших деревень, занял большой железнодорожный мост через Пэйхо перед Янцунем и засел в камыше и гаоляне на берегу реки, обстреливая окраины Янцуня.
Модль около 9 часов утра занял эту позицию и так далеко ушел от остальных союзников, что те приняли его отряд за китайский, никак не предполагая, чтобы русские могли туда забраться. Вслед за русскими на ту-же позицию позже пришли две роты индийских сипаев.
Местность была холмистая, покрытая деревьями и рощами. Союзники далеко разбросались, не видели друг друга и связи между ними никакой не было. Русских стрелков и индийских сипаев английские артиллеристы приняли за китайцев и начали их обстреливать шрапнелью. От китайской ли или английской шрапнели — но несколько человек было сейчас же ранено у русских и сипаев. Таким же образом выстрелами сзади, т.е. со стороны союзников были убиты 8 и ранены 9 человек 14-го Сев. Амер. пех. полка. Французы также приняли американцев за китайцев и начали обстреливать их из своих горных батарей, к счастью — никого не ранив. В свою очередь американцы, увидав китайцев, бывших как всегда в синих куртках и на близком расстоянии [377] бежавших в город, приняли их за французов и не стали преследовать, и только с помощью разных знаков союзники узнали друг друга и прекратили взаимную перестрелку.
К 11 часам утра все прибывшие союзные силы стали против Янцуня в боевом порядке. Слева, у железнодорожного моста, в углу, образуемом полотном дороги и рекою Пэйхо, стянулись русские войска. Впереди союзников засели застрельщики 2-го полка, обстреливавшие китайцев, которые держались в ближайших деревнях, разбросанных кругом Янцуня. Далее, рядом с нами, вдоль насыпи железной дороги легли сипаи. Еще далее англо-индийская полевая артиллерия. На крайнем правом фланге — полевая артиллерия американцев.
Китайские генералы расставили свои орудия по всей равнине на обоих берегах Пэйхо и упорным огнем прикрывали свое поспешное отступление. Китайские войска были в смятении. Одне части еще рыли траншеи, чтобы за ними отбиваться до последней возможности. Но другие уже бежали по наскоро сложенному мосту из шаланд с восточного берега Пэйхо на западный и беспорядочной толпой спасались из Янцуня далее на запад к Пекину. Жители Янцуня также бежали, спасаясь от грабежа и насилия иностранных войск и своих собственных.
Генерал-лейтенант Линевич выехал на нашу передовую позицию — на насыпь железной дороги у моста и сожженной [378] водокачки. Видя, что китайцы засели в противоположных деревнях, и обстреливают всю насыпь дороги беспрерывным лихорадочным огнем пушек и ружей, генерал Линевич приказал нашей 2-й Вост. Сиб. батарее сейчас-же стать на позицию у моста и обстрелять китайцев. По команде полковника Соболевского, два орудия втащили на насыпь дороги.
На другом берегу засинели густые толпы китайских войск, которые со своими орудиями и флагами поспешно переходили полотно железной дороги. Генерал Линевич приказал повернуть орудия и стрелять по китайцам вдоль железнодорожного моста.
Ничего не подозревая, с любопытством, свойственным всем корреспондентам, я бродил по мосту и осматривал местность и бегство китайцев. Генералу доложили, что нельзя стрелять, так как на мосту находится корреспондент.
— Ничего, стреляйте! нам некогда ждать! — отвечал генерал. Я услышал какие-то крики и увидал знаки, которые мне подавали издали наши офицеры. He успел я скатиться с моста на мягкий берег Пэйхо, как граната за гранатою пронеслись над головою.
Однако китайцы продолжали отвечать. Так как наши стрелки были далеко позади артиллерии и еще не успели подойти к насыпи дороги, генерал Линевич просил английских офицеров, чтобы их две роты сипаев, которые лежали за насыпью и бездействовали, поддержали нашу артиллерию своим огнем. Но сипаи продолжали лежать. На вторичный запрос генерала Линевича, к нему явился английский офицер и доложил на русском языке:
— У нас была сегодня очень несчастливая стрельба. Наша артиллерия по ошибке обстреляла наших сипаев и ранила так много своих же солдат, что сипаи сегодня не могут стрелять.
Генерал был очень недоволен, но медлить нельзя было. Нужно было показать наш огонь. Поэтому он приказал своему конвою обстрелять китайцев. На глазах 300 или 400 сипаев, ничего не делавших и только галдевших и глазевших на русских, человек 20 казаков по команде сотника Григорьева, залегли на насыпи и стали щелкать по китайской деревне, из которой стреляли особенно упрямо.
По команде полковника Соболевского наши орудия открыли огонь гранатами и шрапнелью вдоль моста и полотна и по всем деревням, откуда доносились залпы китайцев. К 2 часам китайцы прекратили свой огонь. [379]
Русская и французская артиллерия поспешно двинулись вперед для преследования бегущих китайских войск. Несколько снарядов было пущено в тыл китайцам, а деревни, по которым они могли следовать, осыпаны шрапнелью. За артиллерией двинулись наши и французские войска. К 3 часам все затихло и военные действия превратились. Янцунь был взят.
Наши войска прошли весь город, заняли деревни, расположенные за городом, и стали биваком. Рядом с нами стали биваком французы. Американцы и англичане стали в поле, позади города, в стороне от нас. Японцы пришли только к вечеру: главные их силы шли по западному берегу Пэйхо и были задержаны топями и разливами рек.
Русские первые заняли самый город Янцунь, кавалерийскую импань, железнодорожный мост и две китайские переправы на шаландах через Пэйхо.
В этот день наши потери были: убит поручик Пирогов 2-го полка, пулей в голову на вылет. Он только что был возвращен из отпуска и оставил после себя мать и сестру. Тяжело ранен в живот подполковник того-же полка Высоцкий. При занятии деревень, лежащих перед Янцунем, ранено 17 нижних чинов, 2 убиты.
Потери американцев: 21 убит и 54 тяжело раненых.
Потери англичан: 7 убитых и 39 раненых.
В то время, как наши орудия стояли на железнодорожной насыпи и обстреливали Янцунь, наши казаки вытащили китайского солдата, который ухитрился спрятаться между камнями и бревнами, наваленными внизу насыпи, и лежал под выстрелами наших пушек. Он был тяжело ранен в бедро пулей, которая, повидимому, раздробила кость и причиняла бедному солдату жестокие мучения. Подле него лежала китайская форменная куртка и ружье. Генерал Линевич поручил мне допросить его. Корчась от боли и страха, солдат стал прежде всего божиться, что он вовсе не солдат.
— Отпустите меня. Не убивайте меня. Я не солдат. Я только продаю табак солдатам. Не убивайте меня. Эга куртка не моя. Мой хороший друг — солдат и он послал меня отнести эту куртку и ружье в город. He убивайте меня. Я не солдат.
— Сколько у китайцев войск и сколько пушек?
— Очень много, очень много! 10,000 войск и 50 пушек.
— Кто главные командиры? [380]
— Генералы Ма и Сун.
— Куда ушли китайские войска?
— Я — маленький человек. Я ранен. Я лежу здесь и даже не могу встать. Как же я могу знать?
— В каком состоянии китайские войска?
— Я бедный человек. Я не могу знать. He убивайте меня.
Генерал Линевич приказал оставить его в покое. Очевидно, все сообщенные им цифры были намеренно преувеличены. Сипаи от нечего делать занялись раненым китайцем и дали ему воды. Не знаю, что сделали с этим пленником. He думаю, чтобы союзные солдаты оставили его в живых. Убить его ничего не стоило.
Вечером, в поле, возле русского бивака были погребены поручик Пирогов и два стрелка. Присутствовал начальник русского отряда и все офицеры, которые составили прекрасный хор и спели «Вечную память» своему товарищу, безвременно павшему и похороненному на Китайской земле, на берегу Пэйхо. Перед могилой были выстроены 2 роты 2-го полка с оркестром музыки. Церемония была глубоко трогательная. Три деревянных креста, сколоченных из палок, были опущены в могилы, вместе с телами. Ямы засыпаны и сравнены с землей для того, чтобы китайцы не могли найти русских могил и надругаться над ними.
Весь вечер я осматривал красивый городок Янцунь и к ночи оказался верстах в 5 от русского лагеря, голодный и усталый, без пищи и крова. Я вспомнил об одном китайце, который имел свою лавку на берегу Пэйхо и у которого я по дороге остановился, чтобы выпить холодной воды. Я поехал к китайцу искать гостеприимства и ночлега.
Почтенный китаец Лэй Яо Пин был прямо обрадован моим приездом, так как присутствие европейца предохраняло его дом от разграбления иностранными солдатами.
Лэй Яо Пин заварил свежего пахучего чаю, собственноручно сварил жирную курицу, зажарил блинов, нарезал для приправы соленой моченой брюквы, налил сои, расставил на столе чашки и, положив вымытые палочки для еды, пригласил меня ужинать.
Вооружившись палочками, я ел с неменьшим аппетитом, чем в первоклассной тяньцзинской гостинице. Мягкая оберточная бумага, которую любезный хозяин положил для обтирания [381] пальцев, послужила мне также и для писания корреспонденций, так как другой бумаги ни у меня, ни у него не было. Для сна хозяин постлал на скамейке чистую цыновку и положил узорную подушечку, набитую чаем, что очень полезно для глаз, с дырочкой для уха.
Под кровом радушного китайца Лэй Яо Пина я провел две ночи. [382]
В «Тополевой Деревне»
Лэй Яо Пин был магометанин и поэтому носил остроконечную холщовую синюю шапочку, вроде скуфьи, вместо обыкновенной круглой. Ему было около сорока лет. Свою семью он заблаговременно отправил в более отдаленную и спокойную деревню. Лэй имел свою лавку на берегу Пэйхо. Торговал мукою, зерном, хлебом и поставлял свои товары в Тяньцзин. Он вел дело с европейскими купцами, знал лично таких солидных предпринимателей, как Сабаши (так китайцы называли Старцева) и поэтому уважал иностранцев. Кроме того он был магометанин и поэтому считал своим особенным долгом оказывать гостеприимство пришельцу. Как и в наших лавках, в его лабазе стоял прилавок с весами, счетами, тушью и приходо-расходными книгами и были расставлены ящики и кадки с различными сортами зерна и муки. По сторонам лавки были расположены жилые комнаты с канами-лежанками для спанья, столиками, стуликами, комодами и фамильными кованными сундуками, наполненными дорогим платьем и серебром, которое переходило от отца к сыну. Позади лабаза был двор, конюшни и службы. Дома остались только хозяин и его работник. [383]
Лэй был крайне удручен событиями этого лета. Торговля прекратилась и все купцы разорялись. Грабили не только боксеры, которые не раздичали правого от виноватого, но и китайские солдаты, отымавшие у жителей всякое добро: хлеб, муку, рис, платье и деньги. Солдаты говорили, что ничего не нужно оставлять, так как все равно придут иностранцы и все разграбят. Поэтому Лэй просил дать ему такой флаг, которой бы охранял его от всех иностранных держав. Я приготовил несколько флагов, на которых было написано по-русски, по-французеки, по-английски и по-немецки: «Россия». Это было слабое, но единственное средство, чтобы иностранцы не входили в этот дом, который тем самым считался состоящим под покровительством русских.
Янцунь, что значит по-китайски «Тополевая деревня», расположен по обоим берегам реки Пэйхо. Его жители, которые теперь все бежали, спасаясь и от своих и от иностранных войск, были народ зажиточный, судя по множеству прочно и затейливо построенных кирпичных домов.
Лэй рассказывал, что в Янцуне проживало около 3000 семейств. Из них до 300 семейств исповедуют магометанство и имеют свою особую кумирню, построенную в китайском стиле, с пестрым фронтоном, раскрашенными деревянными столбами, поддерживающими извивающуюся кверху серую черепичную крышу, с разноцветными окнами. Снаружи кумирня ничем не отличается от обыкновенной китайской кумирни. Крыша увенчана большим глазурным камнем алого цвета, выделанным в виде груши.
Внутри эта кумирня вполне напоминает магометанскую мечеть. В ней не было ни одного идола или изображения. Под потолком развешано множество лампад и фонарей. У входа божница с изречениями из Корана, написанными по-арабски. В глубине ниша также с арабскими надписями. Японцы заняли эту красивую мечеть. Во дворе поставили лошадей, а в храме расставили ружья и расположились на ночлег.
Остальные жители Янцуня буддисты. У них прекрасная древняя кумирня, под развесистыми столетними тополями, на правом берегу Пэйхо. Японцы, которые большею частью также буддисты, не посмели тронуть эту кумирню и приставили к ней часового. В алтаре кумирни воздвигнута великолепная статуя Будды, погруженного в созерцание. Над алтарем большая золоченая надпись по-китайски «Будда — справедливость и любовь». По [384] сторонам изображения буддистов и статуи двух древних храбрых небожителей Юй и Чжан, которые прежде всегда помогали китайцам в их военных подвигах, но теперь почему-то уже давно перестали. По обычаю, в том же дворе, против кумирни построен театр, в котором представлялись исторические и героические пьесы. По словам единственного старика-китайца, оставшегося верным Будде и охранявшего его алтарь, этой кумирне более 200 лет.
Жители Янцуня торгуют главным образом хлебом, мукой, холстом и разными материями. Есть три большие склада сукон и холстов.
В Янцуне жил богатый генерал Хао. В его бесчисленных богатых и причудливых палатах, украшенных балконами, садиками, двориками, галереями, цветами, аквариумами и надписями, разместились японские генералы Ямагучи и Фукушима с походным штабом. Их войска расположились также в покинутых зданиях города.
В то время как генерал Линевич всегда располагал свой лагерь вне города, на открытом видном, приподнятом и сухом месте, избегая грязных китайских улиц и дворов, японские генералы предпочитали становиться на ночлег в китайских домах и дворах, унося и вывозя все то, что еще не успели разграбить бежавшие китайские солдаты.
Ужас бежавших жителей был так велик, что некоторые престарелые китайцы не хотели пережить этого разгрома. Сейчас же после занятия Янцуня, когда иностранцы еще не начали хозяйничать в городе, в одной фанзе, через окно, я увидел седокосого старика, который повесился в своем доме. Его лицо было совершенно спокойно. Видно беспомощный старик, узнав о нашествии иноплеменников и бегстве китайских войск и жителей, решил покончить с собою, чтобы не быть свидетелем, как заморские дьяволы будут грабить его старый отцовский дом. Войска союзников отдыхали вечер 24-го июля, весь день 25-го и утро 26 июля. 25 июля у генерала Линевича, в тени маленькой бедной китайской фанзы, состоялся военный совет, на котором присутствовали командиры иностранных отрядов и начальники их штабов. Решено преследовать китайцев по пятам, не дать им возможности собраться с силами и на другой день выступить в дальнейший поход. Союзные генералы согласились, что японцы будут идти во главе международного отряда, [385] так как у них имеются лучшие карты пути на Пекин. Вторыми будут идти русские войска. За ними англичане и американцы. Генерал Линевич, принимая это соглашение, оставил за собою право повести русский отряд в авангарде всех войск тогда, когда он это сочтет нужным. Французский отряд не мог двинуться вперед вместе со всеми союзниками, так как не имел обоза, и был поэтому оставлен гарнизоном в Янцуне, для этапной службы и охраны города на случай нападения китайцев.
Капитан Горский и рота охотников благополучно пробрались от 6-го моста железной дороги к Янцуню и присоединились к русскому отряду.
Co взятием Янцуня в руках союзников находился узел пересечения водных, грунтовых и железнодорожных путей между Тяньцзином, Тунчжоу и Пекином. [386]
Наньцайцунь
Международный отряд, состоявший почти из тех же частей, которые наступали на Бэйцан и Янцунь, кроме французов, с утра 26 июля двинулся далее на Пекин. Отряд включал приблизительно 6,500 японцев, 4,500 русских, 1,500 англо-индийцев и 1,000 американцев. Итого в освободительном отряде было около 13,500 человек.
В с остав русского отряда, который выступил в поход в 3 часа дня, входили: 9-й полк под командою подполк. Савицкого, 10– й полк полковн. Антюкова, 1-й батальон 12-го полка подполк. Ширинского, 2-го полка 2 ½ роты полк. Модля, 2-я батарея — подполк. Горошкова, 3-я батарея — подполк. Мейстера, 6-я сотня Верхнеудинцев и 3-я сотня Читинцев под общею командою войскового старшины Маковкина и пулеметы.
Казаки шли вместе с японской кавалерией и вместе делали рекогносцировки и атаки. В авангарде русского отряда были поставлены 2 ½ роты полковника Модль. Остальныя части чередовались во время похода.
В Янцунь пришел первый транспорт с продовольствием и с боевыми припасами для русского отряда. Обще дело устройства [387] военных речных и сухопутных сообщений было вверено подполковнику Генерального Штаба Самойлову и его помощникам лейтенантам Шванку и Родионову. Интендантской частью заведовали полковник Васильев и подполковник Ашехманов.
При прохождении через Янцунь нашей артиллерии пришлось проскочить через переулок, объятый пламенем: в этом месте японцы нашли дом, наполненный китайскими патронами и подожгли.
Мы проходили целый ряд деревень, покинутых жителями и опустошенных японцами. По дороге встречались отряды японских войск, японские обозы и множество японских кули. Организация военного дела у японцев превосходна. Тысячи вьюков с продовольствием следовали немедленно за войском. Сотни санитаров, система обозов, быстрота движения, все делало честь японской армии.
Наконец, тысячи колонистов — кули японцев и тысячи китайцев, которых японцы заставляли носить или возить их [388] тяжести на арбах и тележках — все доказывало, как японцы умеют хозяйничать в завоеванной стране.
Мы проходили целый ряд живописных равнин и беспредельных полей кукурузы и гаоляна. Из одной деревни стали стрелять по нашим войскам. Генерал Стессель приказал стрелять по деревне. Два китайца-боксера были убиты.
Несмотря на палящий зной, духоту и тучи пыли, наши войска идут бодро и неутомимо вперед. Они питаются сытными прекрасными консервами и пьют воду из колодцев, которых очень много по дороге. Вода очень хорошая. Случаев заболеваний, переутомления и солнечных ударов до сих пор не было. Все офицеры здоровы.
Сделав 15 верст, в 9 час. вечера наши войска пришли в китайский город Наньцайцунь, где остановились на ночлег. В этот день наша 6-ая казачья сотня, производившая разведку, налетела на китайскую кавалерию, которая дала несколько выстрелов и поспешно отступила, не причинив казакам никакого вреда. [390]