Первые жертвы
Во вторник 6-го июня русские вместе с англичанами ходили брать два китайских орудия, поставленные на городском валу, при его пересечении с железной дорогой, идущей в Тонку. 200 английских матросов с «Барфлера», под командою капитана Битти, смело бросились вперед на орудия, направленные на европейские концессии, но не выдержали перекрестного огня и принуждены были отступить. Когда подоспели русские, китайцы сняли оба орудия с вала и на время ушли. Потом на этом месте китайцы поставили большое 6-дюймовое осадное орудие, день и ночь поражавшее европейский город и пугавшее осажденных своими оглушительными выстрелами и протяжным воем гранат. В этом деле пострадали англичане. Храбрый капитан Битти был дважды ранен, но продолжал командовать своими людьми до последней возможности. Лейтенанты Стерлинг, Райти и Пуэль были ранены. Юный мичман Дональдсон умер от ран. С ними было ранено 13 матросов. [140]
— Сколько у вас осталось ружейных патронов? — спросил полковник Анисимов заведующего оружием поручика Глобычева.
— 135 патронов на человека. Еще один такой бой, как вчера, и мы останемся без патронов, господин полковник, — ответил Глобычев.
— Все патроны и снаряды спрятать в подвалах под китайскою почтою. Выдавать на руки нижним чинам самое ограниченное количество патронов. Пусть они берегут патроны и отбиваются от неприятеля штыками, — приказал Анисимов.
Гарнизон Тяньцзина в тяжелые дни осады состоял из следующих войск:
Русские: 12-й полк...1225 человек
Артиллерия — 4 орудия... 80
Казаки...100 «
Саперы...58 «
Моряки — 4 орудия..... 44 «
Итого: 7 рот, 1 сотня, 1 взвод сапер, 8 орудий — 1500 человек. Одна рота (175 человек) была послана на станцию Цзюньлянчэн.
Англичане: Моряки....... 100
2 орудия десантных...12
2 орудия Гочкиса...10
Немцы: Моряки...50
1 орудие десантное..... 9
3 пулемета... -
Французы: 1 орудие десантное...30
Японцы...30
Американцы...35
Итальянцы...35
Итого: гарнизон Тяньцзина состоял: из 9 ½ рот, 1 сотни, 1 взвода сапер, 14 орудий, 3 пулеметов — 1800 нижних чинов.
В русском отряде было взято: по 360 патронов на стрелка, по 270 патронов на сапера и 1200 артиллерийских снарядов.
С этими силами полковник Анисимов должен был отстаивать европейские концессии Тяньцзина.
Сколько было войска у китайцев очень трудно сказать точно. По словам китайцев, преданных европейцам, в Тяньцзине находилось 7000 регулярных войск, которыми командовал [141] Не-Ши Чэн. Кроме того было несколько тысяч боксеров, вооруженных ружьями и снабженных несметным количеством патронов, которыми были переполнены магазины Тяньцзинских арсеналов.
6-го июня китайцы с утра и весь день бомбардировали город и вокзал, но общей атаки, подобно начатой накануне, не решались делать. Видно, неожиданное появление Анисимова с новыми силами в самый разгар боя их ошеломило.
Тем не менее они упорно обстреливали вокзал и громили стены вокзала гранатами до тех пор, пока не превратили в развалины. Китайцы несколько раз наступали из предместий, расположенных возле вокзала и из за соляных бунтов, расположенных по берегу Пейхо, и напали на 7-ую роту Полторацкого, которая была поставлена охранять железную дорогу возле угольного склада.
В этой схватке был смертельно ранен в грудь подпоручик Зиолковский. Он упал и умирая успел только сказать подбежавшему к нему Полторацкому:
— Передайте поклон моей Оле!
Это был прощальный привет ого юной красавице-жене.
В тот же день был ранен в ногу подпоручик Пуц. Убито 7 нижних чинов, ранено 34.
Безвременная гибель молодого сердечного товарища и прекрасного офицера Зиолковского глубоко опечалила всех офицеров. Среди офицеров это была первая жертва — первая утрата.
Удивительное предзнаменование. Когда 12-ый полк только что прибыл в Тонку и садился, чтобы ехать в Тяньцзин в поезд, из толпы китайцев был брошен камень, который попал в плечо погибшего Зиолковского. Весь день китайские гранаты разбивают крыши и стены европейских зданий, пылают дома и целые кварталы, зажженные удачно пущенными китайскими гранатами.
Жители концессий, застигнутые осадою, в смятении и отчаянии большею частью побросали свои дома и укрываются в подвалах английского муниципалитета Gordon-Hall, находящегося на улице Victoria-Road. Здесь же собраны все европейские женщины. Пища для них готовится в соседней гостинице Astor-House.
Больной русский консул Шуйский с семьею также поместился в подвалах Gordon-Hall.
Накануне, ночью, храбрый француз, инженер-механик с крейсера «D'Entrecasteaux» Монье отправился на катере по реке Пейхо в Тонку, чтобы сообщить о тяжелом положении европейцев, [142] осажденных в Тяньцзине. Ему удалось ночью благополучно проскочить между китайскими заставами, расположенными по берегам Пейхо. 6-го июня вечером полковник Анисимов вызвал казаков, желающих поехать в опасный путь в Тонку доставить донесение о бедственном положении отряда и европейцев, окруженных китайскими войсками.
Три казака Дмитриев, Каргин и Баньщиков вызвались доставить донесение. Проводить их взялся смелый молодой англичанин, лихой наездник Джим Вотс, несколько лет живший в Тяньцзине и часто ездивший верхом в Тонку и обратно. Он прекрасно знал все окрестности Тяньцзина и служил в одной Тяньцзинской коммерческой конторе.
В 8 ½ час. вечера неустрашимые охотники, сопровождаемые пожеланиями и благословениями осажденных, тронулись в путь на свежих лошадках. Проехать было нужно около 40 верст. Каждому казаку было дано по одинаковому донесению. Надеялись, что хоть один из них доберется в живых до Тонку.
Они пустили лошадей полным ходом, чтобы с рассветом прибыть в Тонку. Ехали по проселочным дорогам и встречали только китайцев-поселян. Пол-пути прошли благополучно, но ночью в темноте они наткнулись на китайскую заставу. Залегли в овраг, подле самой заставы и притихли. Китайцы услышали шум, но не могли найти их. Джим Вотс знаками показал казакам, что дальше нельзя ехать и лучше возвращаться в Тяньцзин. Казаки рассердились, схватили Вотса за руки и знаками дали ему понять, что они ни за что не поедут назад и его тоже не пустят, но требуют, чтобы он вел их дальше. Приэтом они пригрозили своими винтовками. Нечего делать. Англичанину пришлось согласиться. Когда китайцы пошарили и уснули, всадники осторожно выбрались из оврага и помчались дальше. Китайцы встревожились, стали стрелять, но уже было поздно. Казаки с Вотсом пролетели вскачь несколько верст и были далеко. В 7 часов утра они прискакали в Тонку и совершенно обессиленные были сняты русскими матросами с взмыленных лошадей! Все три донесения были доставлены, а казаки впоследствии награждены Георгиевскими крестами. [143]
Под гранатами
Слышали вы об этой американке? — говорили между собою раненые офицеры 12-го полка, лежавшие в палате французского госпиталя.
— Да, да! храбрая женщина!
— Удивительная женщина!
— А что такое?
— Кто такая?
— Американка Люси.
— Да она не американка, а француженка.
— Да что она сделала?
— 5-го июня, когда к нам на бивак стали сносить раненых десятками, а наши врачи Зароастров и Орловский перевязывали на вокзале, — на бивак неожиданно явилась мадмуазель Люси, в простой соломенной шляпке, в переднике и объявила, что она желает перевязывать раненых. Засучив рукава, она сейчас же принялась за работу и разослала солдат за водой. He говоря ни слова по-русски, с помощью жестов и своего выразительного французского языка она растолковала солдатам все, что ей было нужно. Но ведь наш солдат понятлив. Она откуда-то достала одеял, ваты, бинтов, льду и вместе с фельдшерами [144] начала перевязывать. Гранаты рвались над самым биваком. Пули залетали в палатки. Но храбрая Люси не обращала на это внимания и перевязывала весь день. Многих раненых перевязали в бою, под огнем, впопыхах и кое-как. Она каждому подала помощь, каждого утешила и приласкала. Человек 70 перевязала. На другой день опять явилась на бивак и опять перевязывала. Наши солдаты и фельдшера на нее не намолятся.
— Молодец женщина!
Каждый день с утра китайцы начинают бомбардировку концессий и громят их гранатами и шрапнелями и засыпают пулями. Несметное количество новейших огнестрельных припасов доставлено в Тяньцзин германскими и английскими поставщиками в самое последнее время и такое же количество гранат и патронов изготовлено самими китайцами в их первоклассном Восточном арсенале. Поэтому китайцы не жалеют снарядов и час за часом разрушают концессии и наши хрупкие наскоро сделанные укрепления у вокзала, окопы, редюиты и баррикады.
По улицам концессий нет возможности ходить без риска быть раненым или убитым.
К счастью аккуратные китайцы делают точные перерывы в бомбардировке, во время которых отдыхают сами и дают передохнуть и нам.
Они открывают канонаду города ранним утром. Около 8 час. утра они делают первый перерыв, чтобы выпить чаю и поесть рисовой похлебки. Подкрепившись, они снова открывают огонь. В 12 час. дня все китайские батареи и цепи стрелков замолкают, так как в полдень каждый порядочный китаец должен пообедать, поесть жареной или вареной свинины, овощей, лашпи с луком и рисовой каши. Покурив трубку после обеда, китайский солдат ложится поспать часа на два. Часа в 3 снова начинается стрельба, которая продолжается до сумерек. Вечером китайцы ужинают, едят блины или пельмени с луком и салом, после чего отдыхают. Около полуночи снова открывают огонь на несколько часов и хотят изнурить маленький русский отряд неожиданными вылазками и беспрестанной ежедневной и еженощной пальбой. Китайские артиллеристы, прекрасно зная расположение Тяньцзина и хорошо умея пользоваться своими орудиями, не разбрасывают снарядов по разным местам [145] концессий, но выбирают какую-нибудь точку, и в этом направлении выпускают несколько снарядов. Если они увидят действие удачно пущенного снаряда: дым, пожар, разрушение зданий, то посылают в ту же точку еще два-три снаряда, а затем выбирают новое направление.
Счастье иностранцев было в том, что китайцы не имели на своих фортах мортир и фугасных бомб. Иначе от концессий не осталось бы следа.
У китайцев были обыкновенные сегментные гранаты, которые разбивали каменные стены и своими осколками разрушали все, что попадалось по пути, а также фугасные гранаты, наполненные обыкновенным мелким порохом, которые разбрасывали постройки и производили пожары.
Всех раненых русских и французов приносят в госпиталь, который назван Франко-русским госпиталем. Помощь подают врачи 12-го полка Зароастров и Орловский и французы доктор Депас — Depasse, главный врач китайской медицинской школы в Тяньцзине, и профессор этой школы доктор Уйон — Houillon, a также железнодорожный врач бельгиец Сэрвель, бывший в числе беглецов, спасшихся из Баодинфу. Самый заботливый уход раненым оказывали сестры-монахини, а также монахи ордена Маристов и Лазаристов.
7-го июня в госпиталь принесли секретаря французского муниципалитета Сабуро. Он только вышел на крыльцо муниципального здания и был ранен в живот осколком разорвавшейся китайской гранаты. Сабуро промучился несколько часов и скончался в ту же ночь, в присутствии французского консула.
В этот день англичане, которые наблюдали с башни английского муниципалитета Gordon-Hall за окрестностями Тяньцзина, донесли полковнику Анисимову, что в нескольких верстах от города, в стороне Таку, они заметили перестрелку между неизвестными противниками.
Командир английского отряда, так же как и прочие командиры, по правилам международной военной дисциплины, ежедневно докладывали Анисимову о состоянии их отрядов. При этом особенной исправностью в докладах отличался англичанин.
Получив это сообщение и желая узнать, не подходит ли к Тяньцзину на помощь какой-нибудь русский или иностранный отряд, Анисимов приказал казакам сделать разведку. Ловцов, Григорьев и Семенов сейчас-же выступили. [146]
К вечеру казаки вернулись привезя 6 раненых и 5 убитых. Сотники Григорьев и Семенов были также ранены. Все офицеры были очень огорчены, когда узнали, что общий любимец, весельчак, остряк и добрый товарищ Григорьев был ранен ударом боксерского копья в грудь, в то время когда сотня пробивалась через окружившее их скопище боксеров. Рана была не глубокая, но все боялись заражения крови от старого и грязного китайского копья.
Но Григорьев не унывал и весело рассказывал неприятный анекдот, который с ним произошол.
— Наша сотня — говорил он — как всегда стояла биваком во дворе французского консула. Сегодня в первом часу дня начальник отряда призвал Ловцова и меня. Придя мы увидели, что весь отряд стоит в ружье и со знаменем. Подумали, должно быть опять предстоит какая нибудь грязная история в грандиозных размерах с китайской рванью. У меня сердце сейчас-же екнуло и чувствовал я себя скверно. Анисимов сказал нам:
— «Поезжайте по правому берегу реки Пэйхо, возможно дальше и узнайте, — действительно ли там идет бой. Говорят, это наши идут к нам на выручку. Во что-бы то ни стало узнайте. Мне все равно, сколько вас вернется — хоть половина, хоть два человека».
— Мы сказали «слушаюсь», переспросили, по какому берегу нам идти, и пошли. Меня остановил полковник Вогак и сказал: «Смотрите, не попадитесь! — там весь район занят боксерами». — «Постараемся» — ответил я и поспешил догонять своего командира. Хоть дело было дрянь табак, но признаюсь чувствовал в себе какой то подъем духа. Подходя к консульству, увидел выезжающую уже сотню в 53 человека.
— «Опоздал! отстал! как бы там у боксеров и совсем не остаться»! — подумал я. «Это не к добру! Как бы чего не случилось»! [147]
— И сел на коня и нагнал сотню у городских ворот. Только мы выехали за городской вал, как попали под перелетные китайские гранаты, которые пролетев над всем городом, сыпались как из мешка по нашей дороге. Мы стали задувать галопом. Прошли версты две. Впереди увидали деревушку. Перешли на рысь. Показались красные колпаки, которые улепетывали в свои фанзушки. Это были боксеры. Решили плюнуть на них и не обращать никакого внимания, но если покажется их побольше, и будут мешать нам, то взять их в оборот. Первую деревню прошли благополучно. Сделали еще около 3 верст. Перебрались через мост. Дорога была обсажена деревьями. Видим, наши головные дозоры скачут к нам назад, а за ними бегут китайцы. Решили обработать их, чтобы не путались полосатые. Мы шли в колонне по три. Я как был перед первым взводом, выхватил шашку, скомандовал в карьер и кинулся на дьяволов. Но за ними, за поворотом дороги, была толпа, человек в 60. Я с командиром сотни бросился в их кашу. Вот тут-то я на кого то налетел, кто-то на меня и я почувствовал удар в грудь. Кого то я хватил шашкой, кто-то закричал и я почувствовал второй удар в бок. Кто то-меня хватил. «Ах, подлецы, ранили»! — мелькнуло у меня в голове. «Только бы не упасть»! Но на седле я сидел еще прочно. Лошадь вынесла меня из этой оравы на дорогу и я увидал, что предо мной улица, — вся запружена галдевшими китайцами с ружьями, копьями и мечами, секирами и даже луками. Ловцов скомандовал «назад» и почти перед носом краснорожих мы свернули с дороги вправо. Гляжу боксеры тучей налетели на наших казаков и рубили их. Семенов упал вместе с лошадью, у которой каналья-китаец копьем пробил пах. Семенов вскочил и отстреливался из револьвера. Мы отошли назад, спешились и открыли огонь залпами. Это на китайцев подействовало утешительно, ибо они сильно поубавили свой кураж. Собачьей рысью они стали разбегаться, вопили и потрясали в воздухе оружием. Это дало нам возможность подобрать раненых, которых было 6 человек. Пять убитых лежало на месте. Но дьяволы-китайцы опять подбодрились, так как из соседних деревень сбежались другие боксеры и окружили нас кольцом. Мы бросились в шашки, где чертей было пореже — пробились и выскочили из этой бойни. Разбойники вопили «ша»! бежали за нами, прямо лезли на нас — голоногие! Укомплектовав достаточное количество волосатых смельчаков [148] и не будучи в состоянии двинуться дальше с тяжело ранеными, мы около 6 часов вечера вернулись в Тяньцзин. Я ранен копьем в грудь и бок. Семенов получил удар в шею. Раненая лошадь Семенова всетаки довезла его до города и пала мертвой. 5 казаков убито, 6 ранено, 6 лошадей убито, 14 ранено. Верно, как в аптеке!
Весь этот день китайцы обстреливали концессии и вокзал и особенно пытались уничтожить мост, соединявший вокзал с французской концессией. Скрываясь за солеными бунтами, китайцы стреляли по часовым, охранявшим мост, и пускали по реке горящие шаланды — барки с целью поджечь мост. Виноградов и его саперы с трудом уничтожили подплывшие пылавшие барки и отстояли мост. Работа была очень трудная, так как гасить огонь приходилось под выстрелами китайцев. Чтобы сообщение по мосту было более безопасным, со стороны моста, подверженной выстрелам, были навалены мешки с песком и тюки с ватой, имевшиеся в изобилии в тяньцзинских складах и сослужившие хорошую службу при обороне города.
Наши стрелки целый день вели перестрелку на вокзале. В этот день был убит поручик Архипов, убито 2 стрелка и ранено 21. [149]
Среди шпионов
Китайцам было прекрасно известно все расположение европейских концессий и они стреляли по ним как по плану.
Благодаря давнишней ненависти китайцев к католикам французам и их миссионерам, выстрелы были главным образом направлены на французскую концессию, французское консульство, высокое здание французского муниципалитета, монастырские и госпитальные здания.
Кроме того китайские шпионы давали самые подробные сведения о том, где и как расположились русские войска. Русский бивак, находившийся на французской концессии, специально обстреливался одной из тяньцзинских импаней — фортов.
Так как канонада города началась неожиданно, то не было возможности предварительно выселить из концессий всех китайцев. Среди последних находилось очень много католиков, которым всегда покровительствовали католические миссионеры. Эти патеры постоянно ходатайствовали за них перед военными, если военные арестовывали подозрительных китайцев. Наши военные были очень недовольны вмешательством патеров в военные дела и не давали пощады заподозренным китайцам, но отличить шпиона от крещеного было очень трудно.
Не будет никаким преувеличением, если сказать, что 12-й полк был окружен предателями и при таких ужасных условиях должен был выдерживать осаду. Сигналы подавались либо с крыш европейских домов посредством флагов, либо по телефону. Насколько трудно было отличить друзей от врагов в [150] толпе китайцев, живших вместе с европейцами на их концессиях, свидетельствует следующий случай. Бой — слуга французского консула был схвачен нашими стрелками на крыше французского консульства, откуда он делал какие-то знаки флажками.
Бравый и толковый стрелок 4-ой роты Науменко, раненый в руку и назначенный в госпиталь санитаром за расторопность, рассказывал, как он открыл китайскую сигнализацию по телефону:
— Так что, стало быть, когда это мы значит раненых на бивак с вокзала всо носили и носили, все больше наших 4-ой роты, я в ту пору тоже на биваке был. Меня в руку пулей навылет ранило — рана пустяшная. Так меня ротный на бивак послал. Спасибо сестрице милосердной, французской, что по нашему не говорит, а мы ее все понимаем. Что прикажет, все понимаем.
— Спасибо сестрице — перевязала руку. Лежим это мы в палатке и дивимся. С чего бы это китайские снаряды все на бивак залетают? А мы уж слыхали, что китайцы флагами с крыш машут и сигналы подают своим. Смотрим кругом, а я слушаю. Слышу — упадет снаряд подле бивака и кто то звонит. Снаряд и звонок. Я обежал бивак. Гляжу — в китайской фанзе какой-то китайский чиновник с косой по телефону переговаривает. Увидит, куда снаряд падает, ручкой повертит, позвонит и трубку к уху. Упадет снаряд, а он сейчас ручкой повертит и в трубку переговаривает. Сообразил я, что это значит. Зло меня взяло и кричу я ребятам: «Ребята, бери ружья, никак тут дьяволы китайские завелись, в той фанзе, по телефону со своими переговаривают!» Мигом разобрали ружья, кто мог, кинулись в фанзу и всех, кого нашли, до смерти забили. Человек пять их там было. Всех соглядатаев перекололи. Потом китайцы уж больше на бивак так метко не попадали.
После этого случая наши саперы были командированы перерезать все провода телефонные и телеграфные, которые вели из концессий в китайский город. Телефон, по которому китайцы переговаривали, находился в китайской телеграфной конторе, бывшей подле бивака.
День 8 июня с утра был омрачен печальным известием. Несколько офицеров 12-го полка ночью спали не в палатке, а в китайском доме, покинутом жильцами, рядом с биваком. [151] Ночью было душно и поэтому дверь в доме была открыта. Одна из шальных пуль, которые днем и ночью носились над городом по всем направлениям и залетали во дворы, двери и окна, залетела и в эту открытую дверь. Пролетев над головою одного из офицеров, она ударилась в стену и отскочив тяжело ранила в живот капитана Васильева, командира 2-го батальона 12-го полка. Через несколько часов капитан скончался в мучениях, оставив жену и детей.
Под вечер когда канонада несколько стихла, было назначено погребение офицеров Зиолковского и Архипова и француза Сабуро, а также стрелков, умерших в госпитале от ран. Хотя над городом еще носились гранаты и лучше было бы не выходить из дому, однако на погребение явился французский консул и несколько членов французской колонии и баодинфуских беглецов. Прибыли свободные офицеры, полковник Анисимов и полковник Вогак.
Через окно палаты, в которой я лежал, я видел как китайские мальчики — церковные прислужники в белых стихарях поставили перед вратами церкви, бывшей рядом с госпиталем, черные погребальные столы и церковные подсвечники. Вынесли три простых желтых гроба и тела стрелков, завернутые в одни саваны и положенные на носилки. Старший монах с красивым живым лицом и длинной черной бородой прочитал несколько молитв на латинском языке. Братья монахи, бледные худощавые, с опущенными головами, в длинных черных подрясниках, и сестрицы монахини в темносиних одеждах, в белых капорах, с крестами на груди, спели грустный хорал.
Неожиданный треск в воздухе испугал всех собравшихся на отпевание. Зазвенели и закачались церковные подсвечники, и один из них упал. Китайская шрапнель, разорвалась над госпиталем. По удивительному счастью осколки шрапнели попали только в подсвечники и никого не ранили. Монахи и монахини набожно перекрестились.
Стрелки подняли на плечи своих убитых офицеров и товарищей и понесли на братское кладбище, около бивака. Хор стрелков запел печальную песнь «Со святыми упокой». Стрелки уходили и песня затихала, и вдруг зазвучали медные звуки полкового оркестра, заигравшего «Коль славен».
И захватывающая грусть и какая-то странная неуместная бодрость выливались из этих медных звуков. Точно чувствовалось, [152] что с этими неунывающими стрелками, с этой молитвой и с этой верой легче оплакать убитых неповинных товарищей и что та же молитва и та же вера дадут силы вынести наступившее тяжелое испытание до конца.
Еще одна потеря. В окопах убит штабс-капитан Францкевич, командир 1-ой роты.
Пятый день лежу я во французском госпитале. Как и другие раненые пользуюсь самым заботливым уходом со стороны докторов, сестер и монахов и быстро поправляюсь благодаря сухому воздуху Тяньцзина, но ничего утешительного в совершающихся событиях не вижу.
Пятый день русские и иностранцы день и ночь, в окопах и за баррикадами, отстреливаются от китайцев и с каждым днем слабеют силы, бодрость и выносливость наших защитников. Запасы патронов и снарядов как у нас, так и у иностранцев, быстро уменьшаются. К счастью китайцы, во время своего последнего бегства после неудачного нападения на вокзал, побросали на поле так много ружей Маузера и Манлихера и ящиков с патронами, что 12-й полк несколько пополнил свои огнестрельные запасы на китайский счет. Стрелкам были розданы китайские новенькие ружья и патроны.
Из русского гарнизона в Тяньцзине, состоявшего из 1500 человек, уже выбыло около 200 раненых и убитых, [153] что составляет уже целую роту. Уже 4 офицера были убиты. 8 офицеров были ранены и не могли находиться в строю.
Приходилось драться с противником, который превосходил численностью не менее как в 15 раз русский отряд, так как по слухам, которые передавались китайцами, вокруг Тяньцзина собралось кроме 5–7000 войск генерала Не и около 20000 боксеров, вооруженных огнестрельным оружием. Китайские войска, а тем более боксеры стреляли из ружей очень плохо, так как их солдаты еще недостаточно хорошо были обучены немцами-инструкторами. Китайцы совершенно не умели стрелять залпами и предпочитали стрелять вверх, вследствие чего их пули большею частью давали перелет. Но из той массы пуль, которые китайские стрелки выпускали беспорядочно, без счета и разбора, многие попадали и выбивали наших стрелков из строя. Каждый час с вокзала или с наших застав приносили в госпиталь то одного, то другого раненого или убитого русского или француза.
Линия обороны, которую должен был охранять тяньцзинский международный отряд в 1800 человек, была растянута на шесть верст. Главная оборона концессий была сосредоточена на вокзале, который необходимо охранять во что бы то ни стало. Ибо если китайские войска перейдут поле, расположенное между вокзалом и китайским городом и захватят вокзал в свои руки, то они будут владеть всем левым берегом реки Пейхо и, поставив батареи, легко могут уничтожить все концессии.
Главные китайские силы расположены к северу от сетльмента. Рекогносцировки казаков Ловцова, Григорьева и Семенова показали, что к югу от сетльмента китайских войск не имеется. Поэтому все внимание полковника Анисимова было обращено на защиту вокзала и той части концессий, которая подходит к китайскому городу. Днем наши стрелки еще могли бдительно охранять свои посты. Но изнуренные жарой, бессонными ночами и беспрестанной бомбардировкой китайцев, они выбивались из последних сил, день и ночь бодрствуя на своих заставах.
Помощи мы могли ждать только из Порт-Артура. Но добрались ли благополучно до Тонку казаки с донесениями и французский механик Монье и было ли известно в Порт-Артуре о нашем положении?... Англичане, наблюдавшие с башни на Gordon-Hall, снова сообщили, что заметили стычку в верстах пяти на юго-восток от Тяньцзина. Это обозначало, что мы окружены [154] китайцами со всех сторон и если к нам на выручку идет какой-нибудь отряд из Тонку, то ему приходится пробираться с боем.
Мы были осаждены китайцами в Тяньцзине. Посланники, о которых мы не имели никаких известий уже две недели, были заперты в Пекине. Отряд адмирала Сеймура, пропавший без вести, был окружен китайскими войсками и если он еще не погиб весь, то блуждал где-то между Тяньцзином и Пекином. [155]