Содержание
«Военная Литература»
Дневники и письма

Август

2 августа

Город негласно переведен на осадное положение. Все учреждения, учебные заведения обнесены заборами. В воротах караулы. Под страхом ареста семейным свидания категорически запрещены. Беседа двух человек наедине тоже связана с откровенным риском.

«Разоблаченным» из-за нехватки камер в тюрьме отдано распоряжение оставаться по местам службы.

Связь между организациями осуществляется нарочными из ведомства Кан Шэна.

Повсюду «перевоспитание разоблаченных» и жаркая обработка тех, кто на очереди. По признанию Мао Цзэ-дуна, этому делу он придает «исключительное значение». [183]

Деятельность высших яньаньских партийных и советских органов зависит от настроения Мао Цзэ-дуна. Если он устает, то всякая работа, совещания, даже важные доклады отменяются.

6 августа

На Родине радостное новшество — артиллерийский салют в ознаменование побед нашей Красной Армии. Вчера Москва салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода.

* * *

Лю Шао-ци не без ведома Мао Цзэ-дуна тасует состав высших органов КПК.

В аппарате Кан Шэна «созналось» в шпионаже 80% сотрудников.

Ночами в городе и его окрестностях погребальная тишина: ни голоса, ни смеха, ни огонька.

Сейчас я выходил из пещеры, смотрел на долину — глухая непроницаемая ночь. Из Дабяньгоу не слышны шаги и перекличка караулов, но все яньаньские дороги патрулируются...

7 августа

Южин решительно настаивает на отъезде. Мысль о возвращении на родину целиком занимает его. Он считает, что здесь ему делать нечего. И не видит здесь ничего интересного. Он рвется на фронт.

Работаю над циклом очерков по истории КПК, зарождению и развитию Красной армии Китая, обобщаю материалы по экономике и географии Особого района. Все это очень интересно и по-настоящему увлекает. Кроме того, позволяет хоть как-то отвлечься от жестокостей и глупостей чжэнфына.

В отдельных вопросах для восстановления исторического прошлого и прочих неясных моментов стала очевидной необходимость помощи председателя ЦК КПК или участников тех или иных событий. Кроме того, явно недостает статистического материала.

Учитывая скрытое недоброжелательство Мао Цзэ-дуна ко мне и моим товарищам, решил действовать вполне официально. Попросил Мао Цзэ-дуна принять меня.

Председатель ЦК КПК не заставил долго ждать. Однако в приглашении меня насторожила просьба прийти одному.

Принял меня Мао в знакомой комнате. Усадил в почетное кожаное кресло. Предложил чай. Улыбался, шутил. [184]

После традиционно вежливых фраз спросил, по чьей инициативе я взялся за политико-экономические исследования. Я ответил, что слишком громко называть эти очерки исследованием. Я хочу лишь пополнить свои знания, составить более глубокое представление об экономических преобразованиях, которые проводит и собирается проводить КПК. Потом я объяснил, что в партийной и исторической литературе недостаточно освещен период истории КПК с 1928 по 1938 год, особенно значение конференции в Цзуньи (ее ход, выступления делегатов и т. п.).

Мао Цзэ-дун спросил, делаю ли я это по заданию Москвы или это моя инициатива. Я снова объяснил ему, что это моя инициатива, продиктованная искренним интересом к фактам, имеющим громадное политическое и общественное значение.

Мао кивнул, встал и долго расхаживал. Потом сказал: «Ладно. Я на себя возьму освещение основных вопросов. Тут, пожалуй, только я и смогу помочь. Ладно, ладно...» Он предложил тут же приступить к работе.

Я достал свой блокнот, не успел толком устроиться за столом, как он начал диктовать. Чувствуется привычка Мао к приказам, диктовкам...

Я записал за ним план работы, отправные пункты.

Работать Мао умеет. Уже через десять минут он читал мне настоящую лекцию о том, что именно главное в данном исследовании и чего следует избегать.

Я было заикнулся о своем плане, но он даже не захотел и слышать о нем.

Смысл всех его доводов следующий: «Я основной участник и свидетель данных событий и судить мне».

Потом Мао выдвинул условие, которое соблюсти необходимо: готовое исследование он должен прочитать и поставить везде подписи, так сказать, придать таким образом работе достоверность, повысить ее значимость. Короче, я должен писать строго под контролем, иначе он откажется давать мне объяснения, помогать и т. п.

Все это выглядело в достаточной мере ребячливо, но делать было нечего и я согласился.

Вопрос о партии, ее развитии, идейных столкновениях в партии и т. д. будет контролировать сам председатель ЦК КПК, лишь от него я смогу получить факты и объяснения фактам. Тут Мао в категорической форме заявил, что я не должен пробовать выяснять данные вопросы у кого-либо другого. Он сказал даже, что предупредит всех, чтобы товарищи не консультировали меня без его санкции. [185]

Вот это уже было не забавно. Характер отношений в руководстве КПК предстал передо мной в обнаженном виде. Жесткое подчинение всех власти председателя ЦК КПК.

О зарождении, развитии Красной армии Китая председатель ЦК КПК предложил просто прослушать лекцию, которую он прочтет для меня. Какие-либо другие источники и сведения он безапелляционно квалифицировал как «некомпетентные» и «вредные». И здесь тоже всякие консультации с кем-либо были Мао просто запрещены.

Когда мы уже прощались, Мао Цзэ-дун сказал, что о наших беседах никто не должен знать. Я должен приходить один. Переводчик Алеев не нужен. Я, мол, достаточно знаю язык, чтобы все понять. «Свидетели, — сказал Мао, — только усложнят нам работу».

Но этим он не ограничился. Он стал льстить мне и в то же время намекать на то, что не доверяет моим товарищам. Я выразил удивление. Мао возразил в столь грубой и резкой форме, что я даже поначалу опешил. Мао почти кричал, убеждая меня в том, что здесь, в Яньани, доверять никому нельзя, а моим советским коллегам — тем более, они здесь чужие и т. п.! И тут же начал нахваливать руководство Коминтерна и товарища Сталина...

Но и этим председатель ЦК КПК не ограничился. На прощание он выдал очередную порцию брани в адрес Бо Гу, Ван Мина и «прочих догматиков, которые вяжут КПК по рукам и ногам перед Чан Кай-ши...» Он горячо доказывал мне, что Бо Гу и Ван Мин идейно продолжают линию Чэн Ду-сю и Ли Ли-саня, что «вдохновители догматиков непартийны по своему существу, раскольники, оппортунисты».

Лекции будут на тему: «Мао Цзэ-дун и КПК», «Мао Цзэ-дун и борьба с мелкобуржуазными течениями в КПК» и все в таком роде.

Эта полусмешная, полугорестная сцена ярко выявила ревнивое отношение Мао к вопросам престижа, заслуг, власти. Он хочет быть абсолютно правым во всем. Всегда и в будущем.

Что же, послушаем...

9 августа

Жэнь Би-ши на самостоятельные решения не отваживается, хотя по ряду вопросов имеет на это право. Даже избегает ставить свои подписи под уже одобренными документами без личной дополнительной санкции Мао Цзэ-дуна, [186] которому во всем угодливо поддакивает. Кан Шэн широко пользуется этим обстоятельством.

Жэнь Би-ши работает днем, с обязательными перерывами на отдых. Если нет заседаний у Мао Цзэ-дуна, засветло ложится спать. Любит поесть, потолковать о своих болезнях. Пьет мало, курит весьма умеренно.

У Жэнь Би-ши двенадцатилетняя дочь. Жена выполняет роль медсестры и личного секретаря.

К советским людям относится незлобиво, но боится скомпрометировать себя дружескими отношениями. Поэтому сугубо официален.

Мао Цзэ-дун использует его для связи со мной.

11 августа

В центральном госпитале уличены в «шпионаже» девять из каждых десяти работников! Орлов ошеломлен, Да-а...

Яньань в оцепенении.

«Духовная чистка» связана с самыми мрачными перспективами для КПК. Отныне всякая инициатива любого члена партии будет рассматриваться с точки зрения соответствия «идеям» Мао Цзэ-дуна. Впрочем, и сама инициатива теперь вряд ли возможна.

Все это делает неизбежным процесс бюрократизации партийного аппарата и самого прилежного культивирования авторитета «председателя» Мао.

Партия вырождается в военно-бюрократическую организацию, покорную воле одного человека.

Железная дисциплина революционной партии в результате чжэнфына и других подобных кампаний подменяется удушающей духовной муштрой, угрозой расправы над каждым, кто способен высказывать свои суждения.

* * *

Советские войска развивают наступление. Сомнений в переломе войны нет — инициатива прочно на нашей стороне.

15 августа

Советские войска атакуют на Брянском и Харьковском направлениях.

* * *

В Особом районе обязательно участие всех учащихся, военных и гражданских работников в производстве.

Продолжается военная реформа, начатая в прошлом году. [187]

Все силы КПК брошены на укрепление границ и подготовку гражданской войны. Мао Цзэ-дун ссылается на следующие доводы: «Мы честно и активно боролись с японской армией, не получая ни от кого никакой помощи. Гоминьдану помогали Советский Союз, Англия и США. Лучше мы накопим силы, разгромим Чан Кай-ши, захватим власть в Китае, и тогда с поддержкой указанных стран разгромим японских захватчиков...»

* * *

Отношения Цзян Цин и Кан Шэна внешне не отличаются особой сердечностью, хотя чувствуется дружелюбие и расположенность друг к другу.

* * *

Долматов заметил мне: «Петр Парфенович, я не видел вас раздраженным. Чем сложнее обстановка, тем вы спокойнее. Завидую...» Если бы Долматов знал, во что обходится мне это спокойствие...

17 августа

Советское наступление развивается успешно. Фронт откатывается на запад.

Союзники бамбардируют Курилы, воюют на островах Тихого океана и на Сицилии...

* * *

Чжэнфын — подлинное бедствие. Словами Лу Синя можно выразить всю едкую горечь этих надрывных летних месяцев: «...даже деревья, не боящиеся холода, давно стоят голые...»

Никого не обошло зло этих месяцев.

Глубокий ночной покой. Странный покой. В нем не слышен стон миллионов людей, гибнущих в окопах, в концлагерях, под забором от голода.

Брожу в этом ночном покое и слушаю его, слушаю...

19 августа

Группа представителей КПК при Гоминьдане во главе с Ван Мином в 1938 году находилась в Ханькоу, а Мао Цзэ-дун — в Яньани, где укреплял свои позиции перед схваткой с «московской группой».

Обе группы руководства КПК считали себя вполне правомочными на собственную политическую линию.

Линия, проводимая Ван Мином и его группой, выражалась в искреннем проведении тактики единого фронта с Гоминьданом и активных военных действий против японских [188] захватчиков. Эта линия основывалась на решениях ИККИ и подчинялась решениям ИККИ.

Мао Цзэ-дун всячески уклонялся от борьбы с захватчиками и готовил армию к гражданской войне против Гоминьдана.

В острой форме разногласия между председателем ЦК КПК и Ван Мином проявились в конце 1941 года, когда Мао, считая СССР обреченным на гибель, отбросил всякую политическую маскировку и приступил к перестройке партии согласно своим целям, хотя сама борьба завязалась много раньше. В эту пору особо зловещую роль стал играть Кан Шэн, успевший с помощью Цзян Цин добиться исключительной власти. Этот скрытный, неизменно вежливый, очень нервный и энергичный китаец вывез из СССР глубокую неприязнь ко всему советскому. Кан Шэн принимает сторону Мао Цзэ-дуна. И не только принимает, а становится «осенним министром» Коммунистической партии Китая, «когтями и зубами» («когти и зубы» — определение телохранителей императора. — Ред.) Мао Цзэ-дуна. Он знает о каждом все и действует беспощадно. А в этом больше всего нуждался и нуждается председатель ЦК КПК...

В ту пору Чжу Дэ активно примыкал к «московской группе», Лю Шао-ци находился в Новой 4-й НРА, а Чжоу Энь-лай — в Чунцине.

Кан Шэн не только занял пост шефа цинбаоцзюй, но и подчинил себе войсковую разведку 8-й НРА и Новой 4-й НРА.

Именно Кан Шэн заверил ЦК КПК в абсолютной политической благонадежности актрисы Цзян Цин.

21 августа

Численность разоблаченных гоминьдановских и японских «агентов» во многих организациях достигает ста процентов, но нигде не меньше девяноста — Кан Шэн хозяин своему слову.

Итак, 90 процентов отборных партийных кадров — «шпионы». Что за глумление над здравым смыслом!

Непосредственный проводник идей председателя ЦК КПК — Лю Шао-ци, технический исполнитель — Жэнь Би-ши, каратель — Кан Шэн.

* * *

Положение скверное. Дороговизна растет. Значительная часть месячного содержания каждого из нас, оплачиваемого Москвой, вносится в кассу КПК как личные пожертвования в фонд борьбы китайского народа... [189]

24 августа

Вчера освобожден Харьков!

Радио Москвы сообщило о возвращении дипломатического корпуса из Куйбышева в советскую столицу.

Центральное правительство Китая в СССР представляет посол Фу Бин-чан.

Ван Бин-нань и Е Цзянь-ин — в числе организаторов Сианьского инцидента.

Ван Бин-нань — доверенный человек Чжоу из его чунцинского аппарата.

Сюй Бин — тоже из чунцинского аппарата Чжоу. Близкий помощник Чжоу.

Ван Ши-тай — начальник яньаньского гарнизона, командир частей специального назначения; один из тех, кто обеспечивает аресты и исполнение приговоров. Отъявленный каншэновец.

26 августа

Прилет советского самолета в Яньань нарушил весь уклад яньаньской жизни. Следовало расстаться с больным Ван Мином, а на это Мао Цзэ-дун пойти не мог. Врачей без конца вызывали к руководящим работникам. От них требовали подтвердить, что Ван Мин тяжко болен и Ван Цзя-сян нездоров, и им обоим нельзя лететь, они не перенесут тягот перелета, они нуждаются в покое и т. п.

Мао внешне не проявляет своей тревоги, хотя выглядит озабоченным. Зато Кан Шэн развил кипучую деятельность. Он, конечно, Ван Мина никогда не выпустит. Для него Ван Мин заклятый враг.

Активность Кан Шэна свелась к сбору различных доказательств против отъезда Ван Мина. Эти доказательства он буквально выколачивает из всех, так или иначе связанных с Ван Мином.

28 августа

Советские армии атакуют гитлеровцев.

Союзники сформировали отдельное командование своими войсками в Юго-Восточной Азии. Главнокомандующим назначен адмирал лорд Маунтбэттен.

Что ни день — выступления Черчилля по радио, но только не о втором фронте.

Японцы увязли в боях местного значения. Все же инициатива за ними. [190]

* * *

По рассказам Бо Гу председатель ЦК КПК засыпает Москву телеграммами, маскирующими действительное положение в Особом районе и КПК, извращающими суть чжэнфына, тактику по отношению к Чунцину и характер разногласий с Ван Мином.

Председатель ЦК КПК давно порвал бы отношения с бывшими руководителями Коминтерна, если бы не надежда на советскую помощь в будущем и страх перед Гоминьданом. Идя на конфликт с Гоминьданом, Мао Цзэ-дун полагает втянуть в него Советский Союз и, таким образом, разрешить вопрос о власти в Китае.

На данном этапе китайская революция прежде всего должна быть направлена против внешнего врага — поработителя — японского империализма. Для Мао это только слова...

Он мастерски прячет за кампаниями с невинными названиями различные политические интриги и акции. «Упорядочение трех стилей работы» — фактически травля «догматиков» и «московской группы». Кампания по выявлению «шпионов» — повод для физических расправ.

Председатель ЦК КПК окончательно оправился от шока, вызванного угрозой вторжения гоминьдановских войск в Особый район, позабыл о своих мольбах в Москву и Чунцин. Где теперь его рассуждения об «освободительной войне» и «союзнических обязательствах»?

Яньань ощетинилась кулаками. Проклинают «догматиков», «шпионов» и Гоминьдан. На лицах фанатичная ненависть... и усталость.

30 августа

Ван Мин оставлен в Яньани. Экипаж нашего самолета медлил с вылетом сколько мог, но председатель ЦК КПК добился своего.

Кан Шэн тоже может перевести дух. Ван Мин под его надзором и, так сказать, обезврежен.

На довольно представительном партийном совещании в Яньани выступил с докладом Кан Шэн. Доклад был посвящен ходу борьбы с чанкайшистской и японской агентурой в Особом районе, итогам этой кампании и новым задачам. В докладе была впервые обнажена четкая связь кампании по выявлению «шпионов» с чжэнфыном.

Большую часть доклада Кан Шэн посвятил критике (если бы это была только критика!) интернационалистского [191] крыла Компартии. Интернационалисты для него это и капитулянты, и последователи Чэн Ду-сю и Ли Ли-саня, и оппортунисты самого мелкобуржуазного толка. И вообще все зло в партии от интернационалистов. Эти, мол, «коминтерновские идеалисты в КПК засорили головы коммунистам надеждами на возможность сотрудничества с Чан Кай-ши». Эту «двурушническую работу интернационалисты повели еще с уханьского периода» (1938 год). «Они нанесли Коммунистической партии колоссальный вред. Не измерить тот урон, который причинен деятельностью «капитулянтов» и «примиренцев».

В результате доклад приобрел резко выраженный антигоминьдановский характер. В то же время Как Шэн горячо поносил «преступные заблуждения, авантюризм, недальновидность» членов «московской группы» и прочих партийных «догматиков».

Шеф цинбаоцзюй избегал называть имена, но каждому было ясно, о ком речь. После в разговорах только и слышны были имена Чжоу Энь-лая, Бо Гу, Ван Мина, Ло Фу. Честили в этих разговорах, уже не стесняясь выражений, и всех остальных представителей данных группировок, занимающих менее крупные партийные должности.

Шеф цинбаоцзюй вообще избегал вести разговор начистоту и прямо (безусловно, это указание Мао, так как в таком духе выступают все его люди). Так, он ничего не говорил о собственно антияпонском блоке, но опять-таки всем было совершенно ясно, что без этих «иллюзий» ни партия, ни Особый район не понесли бы столь колоссального ущерба. Чанкайшистская и прочая агентура, мол, расплодилась в подобном благодушии и беспрепятственно подтачивала единство Коммунистической партии, дезорганизовывала экономику базовых районов, ослабляла вооруженные силы.

Кан науськивал партийный актив на «догматиков» и прочих «оппортунистов». Говорил о терроре, как революционной необходимости, оправдывал карательные акции, превозносил достижения чжэнфына.

Примечательным в этом откровенно погромном выступлении оказалось сообщение о том, что в партийных организациях будет проведено подробное обсуждение (разбор и анализ) ошибок «капитулянтских элементов, оппортунистов» и вообще всех «догматиков». Шеф цинбаоцзюй назвал основные пункты «обвинения». Тут и наводнение базовых районов агентурой Гоминьдана и японцев. Тут [192] и деятельность «капитулянтов», подготовившая разгром 4-й НРА.

События развиваются по единому плану.

Кан Шэн обработал актив, дал инструкции, припугнул, Одновременно в местной печати поднимается новая волна античанкайшистской пропаганды. Эта кампания в прессе началась девятнадцатого июля, но развертывалась сдержанно. Чан Кай-ши и Гоминьдан упрекали, обвиняли, но весьма умеренно. Однако же в газетах за двадцать восьмое августа стеснения отброшены. Теперь каждый выпуск истеричнее предыдущего. Столь накаленная обстановка сопутствовала лишь временам раскола (1927–1937 гг.).

Чан Кай-ши осыпают бранью и едва ли не в каждой строчке он — предатель. За этим словечком скрывается очень многое. Чан Кай-ши обвиняют в тайном сговоре с фашистской Японией. Цель Чан Кай-ши — не война с Японией, а уничтожение Особого района. Об этом твердят газеты.

«Цзефан жибао» напечатала материал об участии в войне против Японии войск центрального правительства и войск КПК. Подобные сравнительные данные публикуются впервые. Они преследуют определенную цель. Насколько мне известно, председатель ЦК КПК всерьез занят поисками контактов с американцами. Это как раз те данные, которыми снабжается американское посольство в Чунцине по приказу Мао Цзэ-дуна.

Согласно приведенным данным, пятьдесят восемь процентов всех японских войск в Китае и девяносто процентов бандитских марионеточных войск будто бы сковываются частями 8-й НРА и Новой 4-й НРА. Мягко говоря, данные завышенные. В центральном органе Особого района напечатана карикатура. В пропасть за Тодзио, Гитлером и Муссолини летит и сам достопочтенный Чан Кай-ши. Эта карикатура представлялась на утверждение председателя ЦК КПК.

Буквально каждый номер газеты кричит, что путь национального предателя Чан Кай-ши опасен и гибелен для страны, что спасение — в КПК, что единственная реальная сила, способная предотвратить национальную трагедию, — Особый район. Газеты полны демагогическими рассуждениями о сговоре Чан Кай-ши с врагом. Нигде, конечно, не пишется официально, но в действительности выдвинут опасный лозунг — это неизбежность и необходимость войны с Чан Кай-ши... [193]

31 августа

Не знаю, что случилось, но обещанное Кан Шэном обсуждение деятельности «догматиков» и «московской оппозиции» («оппортунистов левого толка», «примиренцев», «капитулянтов») отложено. На мой вопрос, когда же намечается данная кампания, Кан Шэн ответил, что она переносится на неопределенное время по указанию председателя ЦК КПК.

Мао Цзэ-дун умело играет на сложившейся обстановке. Взаимная враждебность КПК и Гоминьдана — разве он не предостерегал? Разве все прежние его заявления не получили блестящего подтверждения в современных событиях, едва не ставших трагическими для КПК?

Эта демагогия энергично вдалбливается в головы всех членов партии. Мао Цзэ-дун выступает в роли некоего провидца, без которого КПК неизбежно зачахла бы. О заступничестве Советского Союза, предотвратившего разгром Особого района, ни звука!..

Влияние Мао Цзэ-дуна возрастает. Он уже вождь, мудрость которого вне сомнений.

Все прежде оппозиционно настроенные коммунисты так или иначе приспосабливаются к его политике.

Не узнать статей Ло Фу в «Цзефан жибао». Сказалась обработка его Мао Цзэ-дуном, Кан Шэном и Лю Шао-ци.

Ло Фу будто и не стоял за тактику единого антияпонского фронта. Он вдруг перешел к прямо противоположному мнению и всячески отстаивает его в своих статьях. Новая антигоминьдановская и античанкайшистская позиция Ло Фу столь непримиримо враждебна, что даже председатель ЦК КПК вынужден смягчать тон этих статей.

Можно сказать и об изменении позиции Чжоу Энь-лаем. Он осуждает Гоминьдан, правда, не столь огульно, как сторонники Мао. Чжоу Энь-лай в своих выступлениях очень робко, но все же высказывает мысль о желательности мирного урегулирования конфликта с Чунцином. Чжоу прямо говорить об этом не отваживается, но понять можно: надо искать возможности мирного улаживания кризиса, нельзя обострять отношения с Гоминьданом. Зато во всем остальном Чжоу стремительно и безоговорочно уступает Мао Цзэ-дуну. Он не скрывает, что уже решил для себя вопрос ошибочности своей линии в уханьский период. Он определяет свои ошибки, как «капитулянтские и правооппортунистические». По данным вопросам он собирается выступить. Но уже и сейчас при любом удобном случае повторяет, что признает свои ошибки... [194]

* * *

С Бо Гу не доводилось встречаться в последнее время. Какую он сейчас занимает позицию, не знаю.

Скорее всего он ее тоже изменит. Люди поставлены в тяжкое положение. Выстоять сложно. Политический обман Мао Цзэ-дуна опирается на советский и партийный аппарат Особого района. Для оппонентов Мао нет никаких возможностей обратиться к партии. Все пути закрыты. Информация идет только в одном направлении: сторонниками Мао осуществляется беззастенчивая обработка партийного и советского актива. В результате группа Ван Мина и вообще интернационалисты выставлены перед партией, как противники революции и народа, к тому же «повинные» в гибели 4-й НРА. Тут на них валится все: и смерть боевых товарищей, и голод, и бедствия, и болезни... Не всякий устоит перед осуждением такого коллектива, как партия. А именно к этому идет дело.

Думаю, что Бо Гу не станет упорствовать. В таких условиях трудно быть понятым. Подавляющее большинство товарищей верит подтасованным фактам, извращениям теории. Мао оставляет всем один выход — покаяние. Очевидно, Бо Гу встанет на этот путь вынужденного раскаяния.

Лучшие люди партии уступают террору и общей дружной неприязни, раздутой Мао Цзэ-дуном и Кан Шэном. Массы клеймят «догматиков и капитулянтов». Бессовестной политической игрой Мао Цзэ-дуна интернационалисты и так называемые «догматики» опозорены и поставлены в изоляцию. В них плюют, их поносят, их сторонятся.

Вокруг председателя ЦК КПК сгруппировались его верные идейные соратники. О Жэнь Би-ши, Лю Шао-ци и Кан Шэне можно говорить, как о ближайшем идеологическом окружении председателя ЦК КПК.

К ним отчасти примыкает Ван Цзя-сян.

Жэнь Би-ши по старой дружбе поддерживает Ван Цзя-сяна, отводя от него гнев «праведный» председателя ЦК КПК. Думаю, что Ван Цзя-сян в окружении Мао Цзэ-дуна находится временно и больше для прикрытия политических махинаций нынешнего руководства КПК. В этой кампании Ван Цзя-сян вряд ли удержится... [195]

Дальше