Подвиг писателя

«Война пронесется, и от нее останутся лишь легенды, книги, памятники, символы... и могилы. А над полями — вечное необъятное небо, белизна снегов, людские заботы дня, раздумья... И кто-то в зиму 2043 года, может быть, спросит:

— Как и чем жили люди в 1943 году, участники Отечественной войны?

В меру сил своих я об этом и рассказываю... — безвестный потомок мой. Не знаю — чем я тебя смогу порадовать. Я пишу то, что вижу...»

Всеволод Вишневский написал эти строки в дневнике 26 декабря 1943 года, выразив в них суть и назначение поистине подвижнического труда писателя. В день, когда они писались, Вишневский был серьезно болен и находился на излечении в подмосковном санатории: сказались два с половиной года войны, блокадный Ленинград.

Сейчас трудно судить, как бы использовал автор увиденное им и запечатленное на бумаге с наступлением мирных дней, — планов было много, — как военную летопись, как материал для последующей работы или как проверку своих убеждений. Известно только, что Вишневский очень дорожил дневниками. «Может быть это — самая дорогая для меня часть моих литературных работ», — писал он в своей автобиографии.

Возможно, в обоснованности этих слов кто-то и усомнится, вспомнив, как гремела слава его фильма «Мы из Кронштадта» или его пьесу «Оптимистическая трагедия». И все же такое отношение к дневникам самого Вишневского вполне оправдано. Надо представить хотя бы, как в Ленинграде 1941-1944 гг., в городе, «где Эдгар По показался бы только бытовиком», в обстановке круглосуточной бомбежки, при минусовой температуре в комнате, больной, смертельно уставший человек педантично ведет записи, [5] помня, что он свидетель и участник неповторимых по героизму и исторической важности событий.

«Хочу все видеть и помнить», — писал Вишневский 30 июня 1941 года. Начав их 22 июня, он продолжал свои записи в течение всей войны, до победных дней, то есть до капитуляции Берлина включительно.

Это вступительное слово о Вишневском я начала с его дневников не случайно и не только потому, что они являются содержанием настоящей книги. «Дневники военных лет» — не только летопись Отечественной войны, — они, как ни одна биография, страница за страницей рисуют образ самого писателя — с его критериями, думами, планами на будущее, — мужественного, цельного и упорного человека.

Вишневский нигде, даже в самых сокровенных записях, не говорит о личном подвиге. И толкует он подвиг по-военному, коротко и просто, — как долг, включая сюда долг гражданина, коммуниста и писателя. Но совершать подвиги он начал очень рано.

Всеволод Витальевич Вишневский родился 21 декабря 1900 года в Петербурге, в семье межевого инженера (землемера). Мать его была фельдшерицей. Когда началась первая мировая война, он, 14-летний мальчишка, гимназист 6-го класса, удрал на фронт и стал разведчиком лейб-гвардии Егерского полка. Там, на фронте, он получил, по собственным словам, «три георгиевских награды и настоящий жизненный опыт»{1}.

«Я, конечно, не забывал об образовании, — пишет Вишневский в своей автобиографии. — Я все время, — был ли в окопах, или в госпитале, — продолжал учиться и, приезжая в отпуск в Петербург, сдавал экзамены и переходил, по возможности, из класса в класс... В начале 1918 года я сдал экзамен на аттестат зрелости... К этому времени я уже был в рядах 1-го морского отряда...»{2}

Шла уже гражданская война, и Вишневский — ее активнейший участник. Бывший солдат становится матросом Волжской флотилии, он — пулеметчик на флагманском корабле «Ваня-коммунист», участвует в боях с белогвардейской флотилией.

Героическая жизнь защитника революции неслась стремительно, бурная, деятельная натура жаждала всюду успеть. После Волги Вишневский попадает в украинские степи, — он командир-пулеметчик в бригаде бронепоездов, затем — начальник особого отдела. [6]

На бронепоезде «Грозный» он воюет с петлюровцами, с бандитскими группами.

В самый тяжелый период борьбы с Врангелем Вишневский выполняет особое задание ЦК большевистской партии по подпольной работе в Крыму. В 1919 году он — в Первой Конной Буденного, воюет с деникинцами.

Здесь, на полях сражений гражданской войны, крепнет и обретает силу ею литературный талант, который начал проявляться у Вишневского еще в ранней юности.

Первым серьезным творческим результатом увиденного и пережитого за эти годы явилась пьеса «Первая Конная» (1929г.). С. Буденный написал к ней предисловие — «О пьесе пулеметчика Вишневского». Перечисляя достоинства этого произведения, Семен Михайлович Буденный определил главную его особенность, ставшую отличительной чертой дальнейшего творчества Вишневского, — жизненность материала, его документальность и достоверность.

Постановкой спектакля «Первая Конная» начал свое существование Театр Центрального дома Красной Армии, затем пьеса вошла в репертуар других театров страны.

Данью гражданской войне был и цикл рассказов «Матросы». В них писатель ярко поведал миру о таких фактах и «случаях» бесстрашия, имевших место в Новороссийске, в пору борьбы с Врангелем, перед которыми иногда меркнет современная фантастика. Между тем в основе рассказов этого цикла — подлинные события, в них присутствуют реальные люди, в их числе — сам автор.

В 1932 году Вишневским была написана вторая пьеса о гражданской войне — сейчас широко известная «Оптимистическая трагедия». Изображение героики гражданской войны в этой пьесе осталось непревзойденным. По силе эмоционального воздействия ей нет равных в советской драматургии.

Но самую большую популярность из произведений о гражданской войне принес Вишневскому фильм «Мы из Кронштадта», сценарий которого был написан в 1933 году. Этот фильм триумфально прошествовал по экранам всего мира. Вишневский сам выезжал за границу и был свидетелем этого триумфа в Праге, Париже, Лондоне и особенно — в сражающейся с фашизмом Испании, куда он ездил в 1937 году не только как автор фильма, но и как делегат на Всемирный конгресс писателей-антифашистов. За фильм «Мы из Кронштадта» Вс. Вишневский и режиссер Е. Дзиган были награждены орденами Ленина.

Следует отметить, однако, что ни одно из сценических произведений Вишневского не принималось без препятствий: его [7] творческий метод, новый, необычный для сцены и экрана, вызывал непонимание, а следовательно, и неприятие многих постановщиков и критиков,

В мирные 30-е годы Вишневский работает в самых различных жанрах. Он пишет пьесы, сценарий к фильму «Испания», эпопею «Война» (о первой мировой войне), кинороман «Мы — русский народ». Здесь нет возможности даже коротко сказать обо всем, что было написано, я останавливаюсь только на самых значительных его произведениях, в числе которых следует назвать пьесу «Последний решительный» (1930 г.) — о предстоящей неизбежной войне. С прозорливостью опытного военного и историка писатель предсказывает неотвратимость кровавого столкновения двух полярно противоположных систем — капиталистической и социалистической.

И вот — финская война. Вишневский снова на фронте, — пишет, анализирует, выступает перед бойцами. Он один из первых угадал смысл этой войны, тогда для многих неясный. Позднее Н. Чуковский писал:

«Я не раз вспоминал сказанные им... слова, что вот эта малая война — только попытка великих мировых держав, оставшихся в стороне, прощупать наши силы. Слушая его, я впервые до конца понял, что дело этим не ограничится, что большая война близка и неизбежна».

И она грянула. Для Вишневского это была пятая война в его жизни.

22 июня 41-го, выступая на митинге в Центральном доме литераторов перед товарищами по перу, Вишневский сказал: «Мы будем в Берлине!»

Человек слова и долга, он один из первых среди писателей ринулся на фронт. 25 июня он был уже в Ленинграде, 27-го — в Таллине, в боевой обстановке, — как политработник Военно-Морского Флота и военный корреспондент «Правды».

Переход нашего Балтийского флота из Таллина в Кронштадт в августе 41-го года — это, по свидетельству Н. Чуковского, «одно из самых героических и трагических событий войны», — проходило при непосредственном участии Вс. Вишневского. За боевые заслуги и политическую работу в этом переходе ему было присвоено звание бригадного комиссара.

Из Кронштадта Вишневский приехал в Ленинград и пробыл в нем весь блокадный период, ставший для грядущих поколений легендой и символом непокоренности.

Все, что виделось в эти дни, что казалось важным, — сообщалось дневнику, и в первую очередь все то, что непосредственно касалось соотношения сил воюющих сторон, — будь то вооружение, позиции на фронтах или моральные устои народов. Изредка [8] уделялось несколько строк собственному состоянию, своим творческим делам, мечтам. Но главным был фронт.

«Душевная, интеллектуальная, бытовая концентрация на проблемах войны — абсолютная. И только иногда, как добавочный кислород, несколько глотков природы, искусства».

Так сам Вишневский определял общую направленность дневников.

Мне кажется, без риска быть неправым можно утверждать, что мысль Вишневского, независимо от того, что конкретно происходило данного числа и что записывалось, непрерывно работала в одном направлении: что делается сейчас для победы, что ее приближает и что тормозит, — на фронте, в нашем тылу, у союзников. Если именно так понимать состояние духа Вишневского, ого напряженно работающую мысль, сконцентрированную на одной идее, не покажутся разнородными его записи, случайными — интересы: от цен на рынке на картошку до статей К. Маркса об Индии (картошка — продукт питания, Индия в те годы, ее история, — это потенциальная мощь Англии, нашей союзницы).

Вишневский не только фиксирует события — он их суммирует, анализирует и тут же в связи с узнанным излагает свои прогнозы, как правило, очень верные. Он предсказывает психологическое состояние людей после войны, — как они войдут в мирную жизнь после всего перенесенного.

Все это не случайно. За плечами Вишневского был огромный жизненный и военный опыт. Пытливый ум его непрерывно жаждал знаний; Вишневский очень много читал. Политика, философия, общая история, история войн, история России, художественная литература — все подвергалось оценке с точки зрения пользы на сегодняшний день.

Так, он изучает историю Германии начиная со столкновения первых германских племен с Римской империей, стратегию, военные карты, а в августе 42-го пишет: «Во всей стратегии Гитлера лежит старая континентальная ошибка: Гитлер претендует на мировое господство, на морские пути, но ведет борьбу, не имея флота, отказавшись (убоявшись) от морского прыжка на Англию и повернув «по привычке» на Восток, где и завяз...» Он читает «Войну упущенных возможностей» генерала Гофмана, делает конспект этой книги и приходит к убеждению, что Гитлер в основу своей деятельности положил концепции Гофмана. Он тщательно изучает Чемберлена, Ллойд-Джорджа, Черчилля, то есть верную своей политике Англию, которая «пока что шлет приветы и выжидает», вместо того чтобы открыть Второй фронт.

Вишневский, наблюдает, как наступательные бои Красной Армии мощным резонансом отразились на состоянии армий — участников «ори», особенно Италии, непосредственно воюющей на [9] Восточном фронте. Политическое, экономическое положение воюющих с нами Финляндии, Италии, Японии, ведущей военные операции против США (главным образом морские), — все подвергается исследованию. (И притом Вишневский часто сетует на недостаточную информацию, на ограниченность сведений с фронтов.)

Николай Тихонов, вспоминая о Вишневском, писал:

«Я не знаю такого второго писателя, который, как Вс. Вишневский, был как бы создан для революционных битв и событий мирового масштаба. Если бы не его таланты драматурга и импровизатора, он мог бы быть военным историком, офицером Генерального штаба, политработником, занимающим самые ответственные посты».

Но Вишневский был писателем и одновременно военным. Находясь в осажденном Ленинграде, он не только выполнял все поручения Пубалта (Политического управления Балтийского флота), которому был подчинен, — он организовал и возглавил единственную в своем роде Оперативную группу писателей при Пубалте, члены которой вели большую политическую работу на суше и кораблях. С самого начала в группу входили А. Тарасенков, А. Крон, Вс. Азаров, Н. Михайловский и др. (состав постепенно менялся). Руководитель группы был поглощен работой больше всех, деятельность его была многогранна, а главное — очень оперативна. Он собирает сводки с фронтов, трофейные материалы, протоколы допросов пленных — и тут же пишет листовки, очерки, радиоречи и т. д. Все делалось страстно, стремительно, — чтоб сразу в дело, сразу — результат. (Вспомним хотя бы речь Вишневского о русской душе — в ответ на речь Геббельса.)

И результат был. Об этом говорили отклики на его радиопередачи, показания пленных немцев, читавших его листовки. Вишневский постоянно выезжал на передний край (на машине, на мотоцикле) — к летчикам, морякам — в морскую пехоту, в стрелковые части. Как правило, проводил там беседы, делал доклады о международной обстановке и на фронтах, писал очерки (тут же, кстати, передающиеся в печать) о лучших снайперах, асах, подводниках.

Не меньше сил он отдавал и ленинградцам — часто выезжал на заводы, выступал в печати, по радио, всякий раз находя при этом искренние и действенные слова, помогавшие жить и бороться за победу. (Достаточно вспомнить новогоднюю речь Вс. Вишневского в 1942 г., отрывок из которой мы включаем в настоящую книгу.)

Статьи, записи, воспоминания близких друзей Вишневского, товарищей по фронту и работе в театре, наконец творчество самого Вишневского говорят не только о его мужестве, душевной щедрости, огромной работоспособности, но и большом укладе [10] в создание духа сопротивления, благодаря которому Ленинград выстоял и победил.

Разумеется, находясь в Ленинграде, Вишневский не ограничивался листовками и речами, хотя относился к ним со всей серьезностью и горячностью натуры. Он работает над книгой о Кронштадте, в 1942 году, по просьбе Театра музыкальной комедии,- единственного театра, действовавшего во время блокады, — вместе с драматургом А. Кроном и поэтом Вс. Азаровым пишет пьесу «Раскинулось море широко», самый жанр которой — музыкальная комедия, — не свойственный ни Крону, ни Вишневскому, — явился как бы вызовом всем тяготам и страданиям, выпавшим на долю и авторов, и актеров, и зрителей.

Мы опускаем здесь подробности обстановки, в которой создавалась эта пьеса (о ней достаточно красочно рассказывает в дневниках автор){3}.

В 1943 году Вишневский написал еще одну пьесу — «У стен Ленинграда», назвав ее романтической.

В пьесе речь идет о кровавых боях, о крайне напряженном времени, когда немцы в подвалах Петергофа убивали матерей и детей защитников Ленинграда, когда «на фронт едут трамваем, фронт ближе обычного маршрута».

Что же здесь романтического? Что вообще называет Вишневский романтикой? Это — способность самого автора и его героев быть выше личных забот, выше частностей, как бы значительны они ни были, выше голода, это значит — жить, дышать судьбой страны, ее народа, с единственной задачей — победить.

Кроме пьес, Вишневский пишет сценарий фильма о Ленинграде, очерки для «Правды»; он работает, размышляет о послевоенной литературе, о гуманности советских людей, о быте, мечтает о реорганизации преподавания русского языка в школе. И — о тишине кабинета, о солнечном пляже и пении птиц в лесу, — об этом мы узнаем исключительно из дневников. Из них же мы узнаем также, что войну, кровь, разрушения, страдания Вишневский воспринимал [11] как явления аморальные; он подчинялся законам войны ради того, чтоб люди хотя бы в будущем могли радоваться жизни.

Тоска о тишине, о природе в сочетании с привычным для нас, устоявшимся обликом Вишневского — человека военного до мозга костей, далекого от каких бы то ни было сентиментов — вдруг приоткрывает завесу над его глубоко спрятанными душевными струнами, нежными и чуткими ко всему прекрасному, что дарует природа человеку в нормальной жизни.

И все же он трезво сообщает:

«Жизнь жестче, грубее, чем я ее вижу, и во сто раз грубее, чем я пишу».

Вс. Вишневский пробыл в Ленинграде «40 месяцев и 10 дней», как записал он сам 1 ноября 1944 года.

Из лаконичных, строгих записей дневников постепенно вырисовывается облик их автора той поры: весь в напряжении, в биении сердца и мысли, только об одном: «Россия, милая!» 30 ноября 1941 года он пишет: «Летчики едят, пьют, шумят... А потом все в бой, может быть, на смерть... Мои милые, родные!»

В этой записи — весь Вишневский, потому что в ней, такой коротенькой, есть все, присущее его богатой натуре: и любовь, и сострадание, и долг. Но именно эти качества заставляют Вишневского не признавать компромиссов, снисхождения к трусам, паникерам. Мотив непримиримости проходит через все творчество Вс. Вишневского-писателя, для которого война и революция были главной темой.

Верность Родине, гордость принадлежностью к ней для Вишневского были сами собой разумеющимися, не требующими доказательств. Побывав во многих странах Запада еще накануне войны, Вишневский писал в конце 1944 года:

«Меня сейчас, после моих прежних поездок, в общем, не тянет ни в Европу, ни в Америку. Это для меня чужой мир. С ним — отношения особые. Пусть этот мир примет нас с уважением, сняв шляпы...»

Как только миновала опасность для Ленинграда, Вишневский вслед за отступающим врагом вместе с частями Красной Армии двинулся на Запад. Прогнозы его сбывались, слова, сказанные еще в 42-м, обретали живую реальность:

«Прорвем кольцо, пойдем по старым дорогам, на Запад... В Таллин, в Ригу, в Кенигсберг, где старый Кант просился в русское подданство, и до площади Берлина, где немцы сдавали ключи русским в 1760-м!»

Через Карельский перешеек, через Выборг, Прибалтику вел путь Вишневского к [12] Берлину...

«СССР наступает неумолимо, неотвратимо, — пишет он в эти дни. — Дела в Германии становятся похожими на геологические оползни, — за ними будет и обвал!»

Этим обвалом, осуществленной мечтой Вс. Вишневского, явилась капитуляция Берлина, очевидцем которой он был лично. Право на поездку в Берлин и присутствие при капитуляций в роли корреспондента «Правды» Вишневский оговорил давно, еще тогда, когда его вызывали из осажденного Ленинграда в Москву с предложением вернуться в журнал «Знамя», главным редактором которого он был до начала войны.

Вишневский умер 28 февраля 1951 года, едва успев отметить свой юбилей: в 1950 году отмечалось 30 лет его литературной деятельности и 50 лет со дня рождения.