Май 1945 года
Мы прибыли к Чуйкову. — Пока ждите...
Ходим по комнате... Нервно... Говорю с Чуйковым. Ждем капитуляцию к 4 часам ночи.
Сейчас придут представители германской армии. Подготовляем сводки.
Входит генерал от инфантерии Кребс — новый начальник генерального штаба сухопутных сил Германии.
Кребс. Буду говорить особо секретно: вы первый иностранец, которому я сообщаю, что 30 апреля Гитлер покончил самоубийством.
Чуйков. Мы это знаем.
Кребс. Согласно завещания фюрера... (Читает завещание Гитлера и заявление доктора Геббельса.) Цель этого заявления — найти благополучный выход для тех народов, которые понесли наибольшие жертвы в войне. Документ может быть передан в руки вашего командования.
Чуйков. В этом документе речь идет о Берлине или о всей Германии?
Кребс. Я уполномочен говорить от имени всей германской армии. Уполномочен Геббельсом.
Чуйков. Я доложу маршалу Жукову.
Кребс. Мой первый вопрос: при переговорах пушки не будут стрелять?
(Он уполномочен временно прекратить военные действия и повторяет, что еще никому не сообщено о смерти Гитлера.)
Чуйков (берет телефонную трубку). Соедините меня с маршалом Жуковым. Докладывает Чуйков. Сюда прибыл генерал от инфантерии Кребс. Он уполномочен немецкими [390] властями вести с нами переговоры. Подтверждает, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Прошу доложить товарищу Сталину, что власть взяли Геббельс, Борман и гросс-адмирал Дениц (по завещанию Гитлера). Кребс уполномочен вести переговоры с нами о перемирии. Кребс предлагает прекратить на время переговоров военные действия. Сейчас спрошу. (К Кребсу.) Когда Гитлер покончил с собой?
Кребс. Сегодня, в 15 часов 50 минут. Простите, вчера...
Чуйков (повторяет). Вчера, в 15 часов 50 минут. О мире? Нет, об этом он еще не говорил. Сейчас я его спрошу. Так, понятно, есть! (К Кребсу.) Маршал Жуков спрашивает вас, идет ли речь о капитуляции?
Кребс. Нет. Есть другие возможности.
Чуйков (повторяет маршалу). Он говорит, что есть другие возможности установить мир. Нет. Это другое правительство обратилось к союзникам и ищет иных способов. Знает ли об этом Кребс? Пока не выяснил. (Кребс насторожился.) У них нет связи с союзниками. Кребс уполномочен на переговоры только с СССР. (Чуйков слушает указания маршала.) Так... Так... Он уполномочен Геббельсом — рейхсканцлером, а Борман остался председателем партии. Он говорит, что мы первые, которым они сообщили о смерти Гитлера и его завещании. Вы, товарищ маршал, и я. (Пауза.) Вы запросите Москву? Я буду ждать у трубки. Понятно. Кребс не уполномочен, но может обсудить. Хорошо.
(Я сижу справа от Чуйкова, все записываю на его блокноте.)
Понятно; товарищ маршал! Спрошу. И другими? Понятно, я понял. (К Кребсу.) Мы можем вести с вами переговоры только в случае полной капитуляции и перед СССР, и перед США, и перед Англией.
Кребс. Для того чтобы иметь возможность обсудить ваши требования, я прошу о временном прекращении военных действий.
(Переговоры между Чуйковым и Кребсом.)
Чуйков (в телефонную трубку). Он не может говорить о полной капитуляции, пока не ознакомится с общей ситуацией в новом правительстве Германии. Когда ознакомится — он сообщит. Он уполномочен только на переговоры. Так. Спрашиваю. (К Кребсу.) Сейчас сдаетесь?
Кребс. Я должен согласовать с моим правительством. Может быть, появится новое правительство на юге. Пока правительство есть только в Берлине. Мы просим перемирия. [391] Чуйков (в трубку). Они просят перемирия — для переговоров. Может быть, будет общее правительство Германии. (Из трубки доносится голос Жукова.) Так, понятно, хорошо... Я слушаю вас, я понимаю... Как? Хорошо, есть! (К Кребсу.) Вопрос о перемирии может решаться только на основе общей капитуляции.
Кpeбс. Тогда вы завладеете районом, где находится немецкое правительство, и уничтожите всех немцев.
Чуйков. Мы не пришли уничтожать немецкий народ.
Кребс (пытается, спорить). Немцы не будут иметь возможности работать...
Чуйков. Немцы уже работают с нами.
Кребс (повторяет). Мы просим признать германское правительство до полной капитуляции, связаться с ним ждать нам возможность войти в сношение с вашим правительством...
Чуйков. У нас одно условие — общая капитуляция.
Кребс. Но мы думаем, что СССР будет считаться с новым легальным немецким правительством. Для обеих сторон это выгодно и удобно.
Генерал снова просит о временном перемирии.
Кребс. Только временное. (Немец Кребс говорит по-русски.) Я не имею возможности вести иные переговоры. В ваших интересах вести их с новым правительством Германии. Господа, я только уполномочен, я не могу отвечать за свое правительство.
Чуйков. Мое предложение ясно.
Кребс. Немецкое правительство — пасс. (Смех.) Сильны — вы, мы это знаем, и вы так думаете.
Чуйков. Мы-то это знаем, и вы должны знать. Вы будете тщетно бороться и терять людей. Я задаю вопрос! в чем смысл вашей борьбы?
Кребс. Мы будем бороться до последнего.
Чуйков. Я жду полной капитуляции.
Кребс. Нет.
(В комнате — спокойные советские генералы, Кребс, молодой немецкий офицер, переводчик. На столе — огромная карта Берлина.)
Кребс. В случае полной капитуляции мы юридически не будем существовать как правительство.
Чуйков. Где генерал Клейст?
Кребс. Его нет.
(Пауза... Ждем...) [892]
Чуйков (берет другую телефонную трубку). Как там дела? Без сопротивления? Понятно. Парламентеры не прибыли? Ждите. Обязательно. Правильно! Хорошо! (К Кребсу.) По-моему, ваш гарнизон капитулирует.
Кребс. Где?
Чуйков. Везде.
Кребс. Без приказа?
Чуйков. Наши наступают — ваши сдаются.
(Стрельбы не слышно.)
Кребс. Может быть, это отдельные явления?
Чуйков. Не думаю.
(Кребс просит информировать его об общей обстановке. Приносят сегодняшнюю газету. Чуйков читает сообщение агентства «Рейтер» о предательстве Гиммлера.)
Кребс. Ja-a-a!
(Чуйков читает дальше — ответ союзников и подтверждение его советским правительством.)
Кребс. Гиммлер на это не был уполномочен. Мы этого боялись. Гиммлер не знает, что фюрер покончил с собой.
Чуйков. Но работали ведь рации Германии? (Кребс удивлен.) Гиммлер по радио назначал пункты для сепаратных переговоров с союзниками.
Кребс. Это частное мероприятие, на других основаниях.
(Принесли какую-то немецкую листовку. Чуйков читает сообщение о том, что Гитлер находится в Тиргартене.)
Кребс. Это ложь!
Чуйков. Дыма без огня не бывает.
(Пауза. Мрачно.)
Чуйков. Не знаю, каков будет ваш ответ, но, по-моему, больше не стоит проливать кровь.
(Немецкий генерал еще раз просит о перемирии и о связи с союзниками.)
Чуйков. Это от меня не зависит.
Кребс. Но в случае полной капитуляции мы не сможем избрать свое правительство.
Переводчик. Берлин решает за всю Германию.
Кребс (перебивая его). Я сам говорю по-русски. Я боюсь, что организуется другое правительство, которое будет против решений Гитлера. Я слушал только радио Стокгольма, но мне показалось, что переговоры Гиммлера с союзниками зашли далеко.
Чуйков. Нет. Действия правительства США и Англии — согласованы с нами. У Гиммлера неудачная проба дипломатического шантажа. [393]
Кребс. Вы заинтересованы в создании нового германского правительства?
Чуйков. На что вы рассчитываете? Наиболее популярным будет правительство, согласившееся на капитуляцию.
Кребс. Наша задача — сохранить правительство и заключить мир. Особенно с державой-победительницей. (СССР!)
Чуйков. Понимаете ли вы, что мы и союзники требуем полной капитуляции?
(Пауза.)
Чуйков. По-моему, немецкое население достаточно хлебнуло от бомбежек. У всех белые повязки.
(Кребс начал учиться русскому языку во время первой мировой войны. Был в Москве в 1939 году. Чуйков спрашивает его о Гудериане.)
Кребс. Он болен с 15 марта. Я был его заместителем.
(Прибыл член Военного совета. Ему докладывают о новых событиях.)
Чуйков (тихо говорит ему). У нас — заместитель Гудериана. Кстати, он хорошо говорит по-русски.
(Мы расспрашиваем Кребса о других немецких генералах. Он что-то невнятно говорит об их болезнях.
Я читаю, наконец, документы. Критикую их: пишут плохо; у немцев дикие грамматические ошибки; могли бы иметь переводчиков неграмотнее!! (Улыбки.)
Все записываю. Устала рука... Пауза... Ждут телефонного звонка. Напряженно. Вот так и бывает в истории: в чужой квартире, за чужим столом идет беседа между победителями и разбитым противником. Во всем этом есть что-то трудное. Попытки Кребса «поболтать» не удаются.
Ждем звонка от маршала Жукова.
Чуйков. Вы все время находились в ставке?
Кребс. Я был начальником отдела боевой подготовки. Я был в Москве и до мая 1941 года, замещал там военного атташе, а затем был начальником штаба армейской группы на Востоке.
Чуйков. Где вы были во время Сталинградской операции?
Кребс. Я был на Центральном фронте, у Ржева.
Чуйков. В общем, Сталинград оказался «неприятным».
Кребс. Да, ужасно. С этого начались наши несчастия. Вы были в Сталинграде командиром корпуса?
Чуйков. Нет, я был командующим армией.
Кребс. Я читал книгу о Сталинграде. Кто вы?
Чуйков. Чуйков. [394]
Кребс. Чуй-ков? Ach, Tschuikow! Oh!
(Долгая пауза.)
Чуйков. Почему Гитлер покончил самоубийством?
Кребс. Военное поражение... Надежды немецкого народа на будущее потеряны. Фюрер понял большую жертву народа.
Чуйков. Поздно понял.
(Принесли новые сводки. Чуйков доволен.)
Чуйков. Может быть, так решить: провести вам телефон? От нас — к доктору Геббельсу?
Кребс. Я буду очень рад. Jawohl! Тогда и вы сможете говорить с доктором Геббельсом. Я готов... Я надеюсь, пока будет решение, это поможет.
(Звонок.)
Чуйков (у аппарата). Я слушаю. Так. Алло, я слушаю. Так. (Надевает очки, что-то записывает.) Так, так.
(На столе лежит план Берлина, раскрытый портсигар, два-три немецких документа, пепельница... Сообщают что-то важное из Москвы (?). В ночном молчании очень строго, скупо звучат слова Чуйкова: «Есть. Так». Кребс сидит, сложа руки, и ждет. Чуйков снова что-то пишет: «Есть». Исписывает вторую страницу: «Что? Как?» Смотрит на карту; «Вижу. Нет, заместитель Гудериана». Чуйков записывает. Член Военного совета рядом, свесившись над столом, читает.
Чуйков. Алло, записал. Попятно... Товарищ маршал, я вам доклад(ываю): Гудериан болен, а с 15 марта — Кребс начальник генерального штаба. (Пауза.) Тут, недалеко. (Смеется.) Так. Так. (Пауза. Что-то тихо гудит за окном.) Слушаю. (Повторяет.) Так, так. (И опять.) Так, так, понятно. (Все молча ждут.) Так. Слушаю. Понятно. Найдет дорогу сюда? Я тоже так думаю. Хорошо. Не знаю, его не было. Нет еще. Есть. Хорошо. Слушаю.
(Пауза.)
Чуйков (к Кребсу). Вам не холодно, генерал? Может быть, накинете что-нибудь?
Кребс. О нет!
Чуйков. Маршал хочет подробнее ознакомиться с вашими предложениями.
Кребс (по-русски). Мой документ подписан Геббельсом,
Чуйков (снова читает маршалу документ). «Мы уполномочиваем генерала Ганса Кребса в следующем... (Перечень полномочий.) Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут самовольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. [395] Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери». Подпись: Геббельс.
(Грохот «катюш».)
Кpебс. Гиммлер — предатель. Он работал против фюрера; давно хотел заключить сепаратный мир с западными державами и разъединить нас. Об его намерениях узнал фюрер, и это одна из причин его самоубийства. Фюрер дорожил преданностью своих соратников. Перед смертью он искал выхода... в заключении мира, в первую очередь в Россией.
Чуйков. Итак, Гиммлер предатель?
Кребс. Да. Согласно завещанию Гитлера, Гиммлера исключили из партии. Гиммлер вне Берлина — он в Мекленбурге.
Чуйков. Вы знали о предложении Гиммлера: полная капитуляция перед США и Англией?
Кребс. Как вам известно, мы его подозревали, но окончательно я убедился в этом из сообщения «Рейтера». Мы не были извещены Гиммлером. Фюрер оставил его вне Берлина, чтобы Гиммлер оттуда прислал на помощь Берлину все части вооруженных сил Германии. Но он обманул фюрера, не сделал этого. Он предатель: хотел заключить мир без ведома фюрера. Гиммлер — против интересов Германии. Я был все время с фюрером, был его непосредственным советником по вопросам войны. А вне Берлина, в Мекленбурге, было OKW. Фюрер давал им приказы непосредственно из Берлина. Я был ответствен за Восточный фронт.
Чуйков. Кто у вас сейчас является главнокомандующим?
Кребс. Согласно завещанию — Дениц. Шернер — новый командующий сухопутными силами; морскими силами — фон Грайн. Геринг болен, Гудериан болен.
Чуйков. Где Риббентроп?
Кребс. В Мекленбурге. Вместо него — Зейс-Инкварт.
Чуйков. Таким образом, полная реорганизация?
Кребс. Да.
Чуйков. Кто же будет уполномочен на окончательные переговоры с Советским Союзом и союзниками?
Кpeбс. Геббельс и Борман, которые находятся в Берлине и являются единственными представителями Германии.
Чуйков. А что будут делать другие члены правительства?
Кребс. Они выполнят приказ фюрера.
Чуйков. А это правительство будет признано войсками? [396]
Кребс. Если будет возможность быстро довести завещание фюрера до сведения армии, — войска выполнят его волю. Лучше это сделать до возможного объявления другого правительства.
Чуйков. Вы боитесь других правительств?
Кребс. Гиммлер предал нас и может создать новое правительство. Гиммлер еще не знает о смерти фюрера и его завещании.
(Тихо. Молчание.)
Чуйков. Как вы думаете связаться с другими районами? Ведь они отрезаны.
Кребс. Посредством временного перемирия. Мы тогда все огласим.
Чуйков. Не понимаю.
Кребс. Мы при вашем содействии свяжемся с ними при помощи авиации и другими способами.
(Звонок. Пожарский что-то тихо сообщает Чуйкову.)
Чуйков. Значит, правительство создано, чтобы работать на территории Германии, чтобы собрать все силы и продолжать войну?
Кребс. Нет, чтобы начать переговоры и кончить войну.
Чуйков. А может быть, — кончить войну, а потом начать переговоры?
Кребс. Ответ может дать мое правительство, а не я.
(Звонок.)
Чуйков (берет трубку). Гиммлера они считают предателем. Гиммлер и Риббентроп сейчас находятся в Мекленбурге. Гитлер ввел в правительство Геббельса и Бормана. По военной линии: Деница, Шернера и фон Грайна. Зейс-Инкварт назначен вместо Риббентропа. (Пауза.) Это я уже знаю. (К Кребсу.) Где труп Гитлера?
Кребс. В Берлине. Сожжен по завещанию. Это свершилось сегодня.
(Грохот орудий.)
Чуйков (в трубку). Сжигали в Берлине. «Свежо предание, но верится с трудом». Но генерал так докладывает. У него есть документы от Геббельса и Бормана. Геббельс пишет, что создано новое правительство. Вот я вижу этот документ. Кто? У них сейчас главнокомандующий гросс-адмирал Дениц. Так. (К Кребсу.) Кто начальник штаба вашей ставки?
Кребс, Йодль, а Дениц — новый верховный главнокомандующий. Оба в Мекленбурге. В Берлине только Геббельс и Борман. [397]
Чуйков. Что же вы раньше не сказали, что Денниц в Мекленбурге?
(Кребс молчит. Звонок.)
Чуйков (берет трубку). Как? Попятно. Будет работать, да. Я это имею в виду. Понятно. Нет, ничего, все будет сделано. Да. (Кладет трубку, закуривает, спокоен.) Скоро нам дадут чай? В глотке пересохло. (К Кребсу.) Значит, основные силы в Мекленбурге, а в Берлине Геббельс и Борман, которые выполняют волю фюрера?
Кребс. Да, они хотят прекратить войну, но после признания вами правительства, созданного согласно воле фюрера.
Чуйков. То есть ни мир, ни война?
Кребс. На том участке, где огонь, я согласен его прекратить.
Чуйков. Странно. Таких условий мы не ставили.
Кребс. Но я хочу все сделать как можно скорее, чтобы не появилось новое нелегальное правительство Германии.
Чуйков. Наши все равно пойдут на штурм. Разбирайся, где там какое правительство!
Кребс. Поэтому мы просим о перемирии.
Чуйков. Капитулируйте!
Итак, прошла вся ночь. Звонок... Грохот... Новый звонок...
Чуйков (у телефона). Я его жду. Кто встретит? Встретим. Ну, что поделать? Будет сделано. (Обращается ко всем.) Вот какое дело — маршал Жуков приказал представить ему лично заявление Геббельса и прочие документы.
Кребс. Тут есть приложение — состав правительства, о котором я вам доложил. (Протягивает еще бумагу.)
Чуйков. Немедленно отвезти к маршалу. (К Кребсу.) Цель вашего приезда — переговоры только с СССР?
Кребс. Только с вами.
Чуйков. Но через нас и с другими союзниками?
Кребс. При расширении полномочий — и с другими.
Чуйков. Это зависит от решения вашего правительства?
Кребс. Когда оно соберется — это основная цель.
Чуйков. Где должно собраться ваше правительство?
Кребс. До сих пор это не решено. Но лучше всего — в Берлине.
Чуйков. Я этого не понимаю. [398]
Кребс. Я готов это подробно разъяснить.
Чуйков. До безоговорочной капитуляции берлинского гарнизона ваше правительство не соберется.
Кребс. Но я глубоко убежден, что при капитуляции берлинского гарнизона наше правительство никогда не соберется. Это будет невыполнением завещания фюрера. Я считаю, что полная капитуляция не может быть решена до признания всеми нового правительства.
Чуйков. Итак, правительство действует и не капитулирует?
Кребс. Я пришел, чтобы разрешить все эти вопросы и передать немецкие заверения. А вопрос о полной капитуляции может быть решен в несколько часов после перемирия и признания нового правительства.
Чуйков. Это значит, что вы хотите драться до последнего! Знаете ли вы об условиях полной капитуляции?
Кребс. Да, но кому вести эти переговоры?
Чуйков. Есть рейхсканцлер Геббельс. Он полномочен?
Кребс. Окончательное решение он не может принять.
Чуйков. Кто принимает окончательное решение? Борман и Геббельс?
Кребс. Невозможно принять решение о полной капитуляции без сообщения всех дел Деницу. Единственная рация находится у Гиммлера. В Берлине оставшаяся приемная станция Деница — разбомблена.
Чуйков. Объявите завещание фюрера народу по радио. Мы дадим вам связь.
Кребс. Неудобно. Для Деница это будет неожиданным известием. Он еще не знает о завещании. Мы сделали попытку заинтересовать СССР, мы не хотим нелегального правительства, согласного на отдельный договор с США и Англией. Мы предпочитаем вести переговоры с Россией.
Чуйков. Я так и понимал ваш «ход».
Кребс. Я опасаюсь, что союзники все же будут вести сепаратные переговоры с Гиммлером.
Чуйков. А вы не бойтесь.
Кребс. Мы не отказываемся от переговоров с вашими союзниками, но нам нужна для этого помощь советского правительства.
Чуйков. Я, как военный, интересуюсь одним — разделаться с войсками противника. Мы ставим вопрос о полной капитуляции.
Кребс. Если будет уничтожен берлинский гарнизон, не будет германского легального правительства. [399]
Чуйков. Бессмыслица.
Кpeбс. Я познакомил вас с моим поручением. У меня других — нет.
Чуйков. Я сообщил вам единственное и окончательное условие: безоговорочная капитуляция.
(Генерал Кребс, его адъютант и переводчик сдержанны, спокойны, может быть, — готовы умереть. Звонок.)
Чуйков (берет трубку, говорит жестко). Я им обещаю полное сохранение жизни. А о правительстве после будем говорить. У них тут нет никого, — хотят собрать кого-то — не выйдет. (Говорит, воздействуя на немцев.) Я ему это предложу. Слушаю. (Обращается к генералу.) Маршал Жуков предлагает вам: пошлите к своим, чтобы «не беспокоились» — вы у нас задержитесь. Пошлите своего солдата или офицера.
Кребс (говорит торопясь, по-русски). Я предлагаю паузу боя. Мы можем с определенного времени отдать приказ — не стрелять. Мой полковник отдаст приказ.
Чуйков. Нет, напишите записку доктору Геббельсу, чтобы он «не беспокоился».
(Опять звонок.)
Чуйков (у аппарата). У них нет средств связи. Они не хотят объявлять о смерти и завещании Гитлера, чтобы Гиммлер этим не воспользовался. По-видимому, боятся и Деница. Они хотят объявить это при нашем содействии и после перемирия. Гиммлер откололся и исключен из партии. Есть! (К Кребсу.) Лучший выход для тех, кто хочет признания нового правительства, — капитуляция.
Кребс. Полная?
Чуйков. Полная. Тогда мы будем разговаривать с этими членами правительства.
Кребс (упорно). Я не уполномочен объявлять о капитуляции. Правительство таким образом будет уничтожено. (Он говорит то по-немецки, то по-русски.)
Чуйков. Но и снаряд не будет разбирать — кто солдат, а кто член правительства.
Кребс (по-русски). Я беспокоюсь в интересах заключения мира.
Чуйков. Мы настаиваем на общем требовании — нашем и союзников: безоговорочная капитуляция.
Кребс (злобно). Полная и действительная капитуляция может быть решена только легальным правительством.
Чуйков. Мы заставим силой.
Кребс. Это будет захват!
Чуйков. Оккупация? Что ж, мы говорим и об этом. [400]
Кребс. Существование правительства Германия в интересах народов.
Чуйков. Смотря какое! (Холодный ответ победителей!)
Кребс. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны предпочитать легальное правительство правительству предателя. Вопрос войны уже решен. Результаты должны решаться с правительством, указанным фюрером.
Чуйков. Объявите волю вашего фюрера.
Кребс (волнуясь, по-русски). Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства. (Какой страх!)
Чуйков. Нет, Гиммлер не имеет достаточных сил, чтобы противопоставить их союзникам,
Кребс. Могу ли я откомандировать полковника в немецкий район?
Утро. Солнечно. Мы сидим усталые. Немцы тихо советуются друг с другом. Чуйков запрашивает части (по телефону) об обстановке.
Приехал генерал армии Соколовский. Ему докладывают о самоубийстве Гитлера, о завещании, о Денице, Бормане и т. д.
Звонок...
Чуйков (берет трубку). Снова докладываю о Гиммлере. Кребс считает, что это был удар предателя. Они якобы не знали. У него все тот же лейтмотив: Гиммлер, услышав сообщение о смерти Гитлера, создаст свое незаконное правительство. Где подлинник завещания? Они говорят, что в Берлине. Немцы хотят создать новое правительство, иначе будут драться до последнего. Где Гудериан? Он в санатория в Южной Баварии. Где Геббельс? В Берлине. Где бумаги? Направлены маршалу.
Соколовский (к Кребсу). Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?
Кребс. Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительство.
Соколовский. Маршал считает, что сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.
Кребс. Я готов это сделать, это очень умный совет, (Он оживился.) Это можно сейчас же сделать с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать полковника, чтобы оповестить его об этом же.
Чуйков. Я бы просил передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства. [401]
Кребс. Сделаем паузу. Создадим правительство...
Чуйков. После полной капитуляции.
Кребс. Нет.
Соколовский. У вас есть Геббельс и другие — и вы сможете объявить капитуляцию.
Кребс. Только с разрешения Девица, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.
(Атмосфера накаляется.)
Чуйков. Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем.
Кребс. Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине.
Чуйков. У вас есть коды, шифры и так далее?
Кребс. Они у Гиммлера (?). Если вы разрешите паузу — мы придем к соглашению.
Чуйков. Только на основе капитуляции, после которой Дениц сможет прийти к нам, как это сделали вы.
Кребс. Надо Деница вызвать сюда. Пропустите его.
Соколовский. Капитулируйте — и мы пропустим его немедленно.
Кребс. Я не полномочен это решить.
Чуйков. Немедленно капитулируйте. Тогда мы организуем поездку Деница сюда.
Кребс. Сначала связь с Деницем, потом капитуляция, Я не могу без Деница капитулировать. (Подумав.) Но я все же мог бы спросить об этом Геббельса, если вы отправите к нему полковника.
Соколовский. Итак, мы пришли к следующему: немецкий полковник идет к доктору Геббельсу узнать, согласен ли он на немедленную капитуляцию?
Кребс (прерывая). Будет ли перемирие, или до перемирия Геббельс должен согласиться на капитуляцию?
Соколовский. Мы не разрешаем запрашивать Геббельса о перемирии.
Кребс (снова упирается). Без Деница ни я, ни Геббельс не можем допустить капитуляцию.
Чуйков. Тогда вы не создадите правительство.
Кребс. Нет, надо создать правительство. Потом решать вопрос о капитуляции.
Чуйков (звонит маршалу Жукову). Докладываю о ситуации. Кребс настаивает на своем. Так. Значит, ждать? Без Деница он не хочет, а Дениц якобы ничего не знает о событиях. Кребс просит ему обо всем сообщить. Тогда [402] будто бы последует решение. Послать полковника или другое лицо к Геббельсу, а потом, может быть, послать человека к Деницу? Машиной в Мекленбург и обратно 200 километров. Послать за нам нашего офицера, — Дениц может ждать его на линии фронта?
(Слышны артиллерийские выстрелы... Пауза. Нас — четырнадцать человек, из них трое — немцы.)
Чуйков (по-прежнему у аппарата). Удобнее ехать полковнику. Есть!
(Кребс что-то быстро пишет в тетрадку.)
Кребс / Можно ли мне поговорить с полковником?
Чуйков. Пожалуйста.
(Кребс и полковник фон Дуфвинг вышли. Скоро вернулись.)
Чуйков (берет трубку). Приказываю связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и дать Геббельсу с нами связь.
Кребс. Правительство Германии должно быть авторитетным,
Чуйков. А вы считаете, что при полном поражении Германия еще сохранился авторитет Гитлера?
Кpебс. Вы видите наши страдания. Может быть, авторитет фюрера несколько меньше, но он еще велик. Его мероприятия никогда не смогут измениться, Новые люди, нов(ые) правительства будут основываться на авторитете Гитлера.
(Какой-то фанатик! Он говорит серьезно. На мундире — генеральские красные петлицы с золотом, узкие погоны, ленточка зимы 1941 года, «риттеркрёйц»{220}, ордена, железный крест... Лысая голова.)
Кребс (продолжает). Может быть, база будет шире, демократичней. Я это допускаю. Но мы хотим сохранять себя. И если Англия и Франция будут нам диктовать формулы капиталистического строя — нам будет плохо. (Эк, куда загнул!)
Чуйков. Мы не хотим уничтожать немецкий народ, — но фашизма не допустим. Мы не собираемся убивать членов национал-социалистской партии, но распустить эту организацию надо. Новое германское правительство должно быть создано на новой базе.
Кребс. Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это — Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить, и так же нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англо-американских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас — это ужасно.
Чуйков. А Гиммлер?
Кpебс. Разрешите говорить прямо? Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно.
Чуйков. Тогда, господин генерал, мне окончательно непонятно ваше упорство. Драка в Берлине — это лишняя трата крови.
Кребс. Клаузевиц говорит, что позорная капитуляция худшее, а смерть в бою — лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа.
(Трагикомическая логика!
Мы расспрашиваем генерала о подробностях самоубийства Гитлера.)
Кpeбс. Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Труп, по завещанию, был облит бензином и сожжен. Фюрер попрощался с нами, предупредил нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своем. Мы советовали ему прорваться на запад.
(Дискуссия о национал-социализме, о германском милитаризме и т. д. Немецкий генерал упорен.)
Огромная усталость.
Звонок. Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 15 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города.
Генерал-лейтенант Духанов. Команду я дам.
Кpeбс. Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится это все страшно. Капитуляция Берлина — тоже невозможна: Геббельс не может дать согласия без Деница.
(Звонок... Сообщают, что посланный генералом полковник попал под обстрел и не может перейти фронт.)
Кpeбс. Это большое несчастье. Могу ли я говорить с переводчиком? Я же просил сделать паузу.
Чуйков. Мы не стреляем, — немцы стреляют.
Соколовский. Мы не пойдем на перемирие и на сепаратные переговоры. Почему Геббельс сам не может принять решение? [404]
Кребс (снова и снова). Если мы объявим полную капитуляцию Берлина, то все поймут, что фюрер погиб. А мы хотим сначала создать правительство и сделать все организованно.
Соколовский. Пусть Геббельс объявит...
Кребс (перебивая). Но Дениц беспартийный. Легче решать ему. Пусть он и капитулирует, чтоб не нести напрасных жертв.
Соколовский. Капитулируйте и объявите о новом правительстве. Мы вам дадим для этого рации в Берлине. Вы свяжитесь и с правительством союзников.
Кребс. Да, Геббельсу, пожалуй, придется на это решиться. Может быть, можно мне поехать к нему?
Соколовский. Зачем? Там артиллерийский обстрел. Сейчас вернется переводчик и все объяснит.
Кребс. Мне все равно, я могу ехать и могу остаться.
Соколовский. Мы говорим вам все напрямую.
Кребс. Я понимаю, все совершенно ясно: мы с Геббельсом могли бы объявить капитуляцию Берлина, а общую — с Деницем.
Соколовский. У вас положение безвыходное: даже нет связи между Геббельсом и Деницем. А после капитуляции Берлина мы дадим самолет или машину и радиосвязь.
Кребс. Мы не будем арестованы? Все военные, которые будут руководить капитуляцией, не будут арестованы? Или мы будем считаться пленными?
Соколовский. Мы не знаем, каковы будут решения союзных правительств.
Кребс. Я снова повторяю свой вопрос: что нас ждет после капитуляции?
Соколовский. Подайте после капитуляции письменное заявление Объединенным нациям. Оно будет рассмотрено, и вам ответят.
Кребс. На юридической основе?
Соколовский. Мы гарантируем членам нового временного, правительства право снестись с союзными правительствами — совершенно официально. Решение примут три союзных правительства к, повторяю, вам сообщат...
(Кребс несколько нервничает.)
Кребс. Мне надо узнать, что думает доктор Геббельс. Надо сказать ему о варианте капитуляции Берлина.
Соколовский. Выступите перед тремя союзными державами. Так как Гитлер умер, — у вас все полномочия.
Кребс. Когда мы получим связь? [405]
(Кребс нервничает. Началась наша артиллерийская подготовка... Пролетели самолеты. Вернулся переводчик.)
Переводчик. Когда мы шли, я кричал: «Не стрелять! Мы парламентеры!» Подняли руки. Немцы мне не ответили. Русский майор тянул проволоку для связи. На углу Принц-Альбертштрассе он был обстрелян с немецкой стороны, может быть, с другого участка — правее. Я кричал им, потом пошел с кабелем. Майор был ранен в голову. Полковник шел позади. Потом он снял шинель и оружие и пошел с белым флагом вперед. Он шел под обстрелом с немецкой стороны. Тут же стояли русские — ранило несколько бойцов и командира роты — они ждали связи, так как ее нет до сих пор. Русская включена, по от немцев пока связи нет. Вероятно, немецкая боевая группа не была информирована. Что же теперь делать? Ждать связи или возвращения полковника? Русские сказали, что с их стороны полковнику будет обеспечено возвращение без обстрела.
Кребс. Вернитесь и обеспечьте переход полковника обратно. Все установлено по карте. Кто стрелял?
Переводчик. Должно быть, немецкий снайпер. Русский майор, очевидно, умрет. Шаль.
(Они сожалеют, но все-таки немцы стреляли. Смотрим по карте на Принц-Альбсртштрассе.)
Переводчик. Тут отель «Эксцельсиор». Тут мы кричали. Тут стрелял снайпер. Русские не стреляли по всему участку.
(Генерал отмечает по карте все три квартала. Телефонный звонок из нашего батальона: немецкий полковник перешел к немцам, но связи пока нет.)
Чуйков (переводчику). Идите.
Переводчик. Прошу мегафон и белый флаг.
Чуйков. Будут даны.
(Переводчик четко повернулся, руку вверх, поклон нам, уходит... Молчание. Ждем. Пожарский вызывает Кущина.)
Пожарский. На участке 35-м от озера и до Зоологического сада, на первой и второй улицах и до Фридрих-штрассе — огня не вести: пойдут парламентеры.
Кребс. Первое мая — у вас большой праздник.
Чуйков. Как же нам не праздновать сегодня — конец войны, и русские в Берлине.
Кребс. В 1941 году я был в Москве. Имел честь быть заместителем военного атташе. Я стоял на трибуне, правее мавзолея. Я бывал и у Жукова. Он тогда был начальником Генерального штаба. Вероятно, он меня помнит. [406] Пошли завтракать... Холодная комната, все чинно. Коньяк, закуски.
Чуйкова вызывает маршал Жуков.
Входит член Военного совета:
— Наши условия: не только капитуляция берлинского гарнизона, но и всех частей.
Я опять в зале. Опять идут переговоры. Генерал Кребс просит точно записать все пункты капитуляции, предъявленные советским командованием. Он сейчас говорит со своим командованием (дали связь), сообщает особый пункт: по радио будет объявлено о предательстве Гиммлера. Геббельс ответил, что требует возвращения генерала Кребса и тогда лично все с ним обсудит. Мы даем согласие.
Кребс (вслух читает свою запись наших условий).
1. Капитуляция Берлина.
2. Всем капитулирующим сдать оружие.
3. Офицерам и солдатам, на общем основании, сохраняется жизнь.
4. Раненым обеспечивается помощь.
5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио.
Чуйков (возвращается после телефонного разговора). Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер изменник, и заявить трем правительствам — СССР, США и Англии — о полной капитуляции. Мы таким образом частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет! Но даем вам право сообщить список лиц, которых вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление Объединенным нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства.
Кребс. Список лиц, находящихся в Берлине, который мы дадим, не будет рассматриваться как список военнопленных?
Чуйков. Это обеспечено. Офицерам сохраним звания, ордена, холодное оружие. Мы даем право представить список членов правительства, право связи с Деницем и т. д. Но все это после капитуляции.
Кребс. С целью образования общего легального правительства Германии?
(Вопрос ребром. Пауза.)
Чуйков. Только для заявления и связи с правительствами государств, представленных в Объединенных нациях. [407] Повторяю вам: их дело решить, как будет дальше. Военное командование не дает гарантий за дальнейшее.
(Или немецкий генерал, каждый по-своему, все записываем.)
Кpебс. Итак, после капитуляции советское радио даст сообщение о смерти Гитлера, о новом правительстве и о предательстве Гиммлера?
(Он говорит, что постарается обо всем быстро договориться. С кем?)
Генерал уезжает. Я прошу разрешения его сопровождать. Чуйков меня не пускает.
Звонок... Докладывают: «Наши в центре Зоопарка».
Чуйков. Это неплохо. Подошли к железной дороге? Так. Как ведет себя противник? Так. «Фаусты»? Так вот в чем дело — идите на север, на соединение с Богдановым{221} — поскорее! Вот так. Главное: Центральная площадь. Весь центр — ваш удар. Ну, всё.
(Мои мысли. — Немецкий генерал Кребс — это крупный разведчик. Наше дело это обстоятельство учесть.
Докладывают: «Работает связь. Геббельс хочет говорить с командующим или с членом правительства».
Пошел он к чертовой матери! Пусть пишет капитуляцию! Нам не важно — как. Вслед за Берлином все равно все у них рухнет!)
Соколовский (по телефону). Поздравляю с Первым мая! Тут был генерал Кребс. Я занимался и этим делом. Кребс просил, чтобы мы помогли им составить правительство. Список у маршала. Мы на это не пошли. Требуем капитуляции Берлина, — после которой мы дадим им связь для объявления Объединенным нациям о полной капитуляции и радио — для сообщения об измене Гиммлера и о том, что власть берет их временное правительство. Геббельс не согласен — хочет сначала образовать новое правительство, крутит... Но не выйдет! Геббельс просил разговора с Кребсом. Генерал Кребс сейчас уехал к Геббельсу. Кребс, — передаю по буквам: К-р-е-б-с, генерал от инфантерии. Быстро доложите об этом маршалу. Из Москвы ничего нет?
Чуйков (берет другую трубку). Как идете? Жать на 593-й! И покрепче! [408]
Этот Кребс прощупывал почву. Все пытался взять на пушку. Ну, все это мы учтем: крутеж идет вовсю. Может быть, это последняя попытка раскола между нами и союзниками? В ближайшее время будет видно, что там эти Геббельсы думают.
Чуйков (у аппарата). Потсдамский вокзал нами взят (квартал 13-й). Сейчас бой в 28-м квартале. Точно. В саду немцы сидят прочно, там не мой участок. Я иду по своему направлению. Н-ский корпус идет через каналы. В Зоологическом саду, в центре — левый фланг... Противник сопротивляется: ружейно-пулеметная и «фаустная» стрельба. В общем, дела идут успешно. Вот, у меня всё.
(Комментируем, шутим. Первые десять минут передышки за эти удивительно напряженные сутки. В комнате — генералы Чуйков, Соколовский, Пожарский и я.)
Чуйков (в трубку). Сыпьте «фаусты»{222} и снаряды! И никаких разговоров! Штурмуйте!
(Наши условия ясны: Берлин капитулирует! Занят 161-й квартал!)
Чуйков (у аппарата). Займите шоссе Шарлоттенбург. Потом направо — и на правительственные здания, со всех сторон. Как там успехи?
(От Конева прибыл огромного роста полковник... Бой идет за 94 и 93-й кварталы. Это уже за рекой Шпрее. Упорно идем дальше. Первомайский бой!! Берут гестапо — 152-й квартал.)
Чуйков (в телефонную трубку). Объект 5-й занят, 154-й занят. Бьемся на Sieges-Allee — Аллее Победы. Ясно?
Справа немцы — этот участок ваш. Чувствуете мое острие? (В другую трубку.) Тут делегация не проходила? Доложите через 15 минут. (Продолжает прерванный разговор.) Ничего, давай, будь здоров!
(Наши упорно, медленно продвигаются. Скоро Ударная армия генерала Берзарина и Гвардейская армия генерала Чуйкова соединятся.)
Чуйков. Потом я пущу все к Шарлоттенбургу, на прочесывание.
(Я спрашиваю Чуйкова: «Вы ели?» — «А что?». Он до сих пор ничего не ел. Идем «завтракать». Беседую с Василием Ивановичем... Доложили, что генерал Кребс благополучно перешел фронт.) [409]
Чуйков (в трубку). Давайте связь. Штурмуете, черти, — или нет? Ну, что же, танкисты вышли?
(Смотрим по плану — не ясно. Ждем. Все устали, но деловиты, Соколовский и Чуйков ходят по комнате — сильные, грузные. Ждем новостей. Я прошу отправить меня на передовую.)
Чуйков (отшучивается). Мне за тебя, Всеволод Витальевич, двадцать суток дадут.
Я. Ведь дело идет о последней зоне обороны — в Тиргартене!..
(Не пустил, жаль!..
Докладывают, что подошли к просеке, немецкие «хозяйства» 71 и 72-е взяты, взрываем стену.)
Чуйков. Так.
(Звонок.)
Чуйков (берет трубку). Готово там? Хорошо. Все.
(У немцев бетонные вышки. Бьют прямой наводкой из зенитных орудий...
Звонок.)
Чуйков (берет трубку). Немцы бьют «фаустами» и ПВО. Артиллерии у них нет, — только зенитки. Вот так. Давай! Так. Хорошо! Всё. (Резко кладет трубку.)
(Бьет наша тяжелая артиллерия. Еще один, немецкий пункт разбит.)
Чуйков (звонит в штаб армии, охрип). С севера бьют по нас. Кто это там? Выяснить.
Соколовский (связывается с фронтом). Где командующий артиллерией фронта Казаков? Я у Чуйкова. Проверьте положение, разгрузку линий и т. и.
(Идет стрельба нашей артиллерии прямой наводкой. Кто-то поет. Хорошо! Чудно!)
Чуйков. Товарищи, а ведь война в сущности кончилась.
(Звонок.)
Чуйков (у аппарата). Так. (Пауза.) Давай. Ну, всё. Двигай. (Говорит нам.) Дошли до стены ипподрома и обтекают.
(Мне безумно трудно: болит рука от бесконечных записей.)
Чуйков (кричит в трубку). У них написано: «Вперед! На Запад!» — а они куда прут? Ни черта не знают... Ах, будут знать? То-то!..
Соколовский. Нужен один рывок. Катуков мог бы,
(За полчаса взяли 8-й пункт. Не просто! В течение этой операции выбыло 700 человек.) [410]
Входит Пожарский (устало говорит). Приказал бить прямой наводкой.
Сейчас 22 часа 20 минут.
День пролетел.
Безумно трудно. Я не могу описать все трудности последней битвы. Пишу, пока есть силы. Немцы дерутся, «фаустники» бьют из-за всех углов. От Геббельса ответа пока еще нет.
Соколовский. Нужен только последний рывок, а не получается. И всего-то осталось 300-400 метров. Не рывок, а ползок.
Чуйков. А не получается рывок потому, что бойцы видят, что война выиграна, и дерутся с оглядкой — никому не хочется умирать в Берлине.
(Я чувствую огромную усталость людей, их сверхчеловеческое напряжение. Соколовский сидит в кресле, Чуйков ходит по комнате. Пауза... Нас только четыре человека: Чуйков, Соколовский, член Военного совета и я. Да, эти часы, может быть, самое трудное испытание в жизни. Выдержим... Противный шум авиамоторов...)
Чуйков (у телефона). Ну, как? 152-й квартал взяли? У стены? Займите станцию — и дальше ни шагу. Ясно? Взять 152-й, оставить заслон и все — на север! Вот и всё... (К нам.) Наши уперлись в эту проклятую стену — в спортплощадку. Наши медленно идут на Зоопарк. (В трубку.) Занимайте Тиргартенштрассе — и стоп. Держать связь с соседями с севера. Повторяю: ваш предел — Тиргартен. Вот этим и занимайтесь. Ну, всё!
(Это «всё» так лаконично, просто, строго.
Все склонились над планом Берлина... Варианты: может быть, пройти, пролезть разведке? — предложение Пожарского.)
Чуйков (в трубку). Хетагуров, здравствуй! Ну, как твои дипломатические способности? 590-й? Вышли? А 593-й? Соседа с севера не чувствуете? Сейчас я буду туда звонить. Да, пока возьми свои. Дайте девятку. (Глядя на карту, звонит в штаб Белявскому.) Товарищ Белявский! Добейтесь связи с Кузнецовым, и чтобы всеми путями соединиться. А то и тысячи моих штыков не помогут. Так... Да... Разведка влезает в Зоопарк. Понятно? Пора и мне, и Богданову, и Кузнецову... Прогуляемся вместе по Аллее Победы.
(Комната... Вечер... Ночь... Усталые лица, пепельницы, переполненные окурками, телефонные звонки.) [411]
Чуйков (взял трубку). Вышли на Бельвюштрассе?
Ну, давайте выходите! Еще немного! Выходите — и тогда все в порядке. Потом легче будет. Всего сотня метров останется!
Идем в другую комнату. Чуйков, Соколовский, Вайнруб, Пожарский и член Военного совета спорят о сути уличных боев. Может быть, кое-что и говорится «для истории». Это их дело — у них есть на это право.
Нудный шум стрельбы автоматчиков. Зевки. Нам всем очень хочется спать, и пусть нас простят за это скромное желание.
Сижу и пишу... Родимая Москва, где ты? Мысли о С. К., о моем доме, о друзьях...
Чуйков ходит взад и вперед. О чем он думает? Адъютант — тут же, сел за телефон, отвечает на звонки. Да, у всех у нас работка!
О нацистах. — У меня к ним холод, презрение. Нет, не они! — не они решат судьбы мира!
Ночь... Чуйков прилег на диван. Тихо... Член Военного совета, сидя в кресле, дремлет. Звонок...
Чуйков (проснулся, берет трубку). Товарищ Рыжов, поставьте хорошую охрану... Хорошо... Всё... Так. (Лаконизм — наш военный стиль.) 561-й занят? Полностью? Так. Правильно! Вы к Богданову навстречу разве не выслали? Так, (Говорит мне.) Наши в районе Шарлоттенбурга, севернее Зоологического сада. Взяли Шведское посольство, а те просят охрану, восхищаются мужеством Красной Армии и передали послание Советскому Союзу. Они в убежище и довольны всем. Так мне доложил командир корпуса. Намекнули, что они, шведы, защищали советских граждан...
Чуйков. О парламентерах мы и забыли? К черту! Я с ними разговаривать теперь не буду. Это была политическая разведка!
(Звонок. Чуйков говорит по телефону, потом ходит, молчит. Передо мной большой человек, почти мой однолеток... Опять звонок.)
Чуйков (в трубку). Успокойте шведов. Есть указание центра. Абсолютная вежливость. Правильно! Так. Ну, давайте дальше! Кончай скорей и связывайся с соседом. Всё! (Обращается ко мне.) Завтра, может быть, и кончим, а?
Чуйков берет свою бурку: «Ну, отдохнем?» Звонок... Чуйков. 56-й немецкий танковый корпус шлет нам парламентеров. Ну их, пошли спать!
Встали, помылись. Снова за стол.
Чуйков. Всеволод, ты все пишешь? (Смотрит мои записи.) Как ты разберешь все это?
Я. Память поможет...
(На столе четыре плана Берлина. Большой город!)
Чуйков. Если бы у них были боеприпасы, они могли бы долго держаться.
Принесли пакет из шведской миссии. В письме они благодарят за «благосклонное отношение русских. Королевская шведская миссия обращает ваше внимание на наше официальное послание».
Штамп: «Королевская шведская миссия» (на шведском языке).
Дальше по-русски, на машинке:
«Королевская шведская миссия.
Командующему генералу.
Сим позволяем себе обратить ваше внимание на то, что Королевская шведская миссия находится под адресом: Раухштрассе, №№ 1, 3 и 25 и Тиргартенштрассе, № 36. Шведская церковь находится под адресом: Берлин, Вильмерсдорф, Ландхаузштрассе, № 27.
Прошу советские военные власти дать миссии возможность продолжать исполнение своих задач по отношению к покровительству шведских граждан и шведского имущества.
Я был бы вам очень благодарен за случай разговора с компетентным представителем Красной Армии.
Ожидаю вашего благосклонного ответа на этот счет.
Как известно, Королевская шведская миссия являлась до сих пор покровительницей советских прав в Германии{223}.
Берлин, 1 мая 1945 года.
Гуго Эрифаст, поверенный в делах (на машинке).
Гуго Эрифаст (от руки). Печать с русским текстом». [413]
Звонок: «Едет делегация от Геббельса»... (Прибыла делегация из четырех человек.)
— Давайте их сюда. — (Входят трое штатских, двое из них — в серых пальто,
один — в пиджаке (какие выхоленные!) и солдат в шлеме — с белым флагом.)
Чуйков. Пусть солдат выйдет... Чем могу служить?
— Was wollen Sie?
— Berlin reiten{224}.
(Делегация вручает письмо в розовой папке. Чуйков читает. Тишина. Присутствуют товарищи Пожарский, Вайнруб, Ткаченко и я.)
Чуйков. Когда покончил жизнь самоубийством доктор Геббельс?
— Вечером, в министерстве пропаганды.
Чуйков. Где труп?
— Сожжен.
Чуйков. Нам это подозрительно.
— Геббельс покончил с собой. Его сожгла личный адъютант и шофер.
Чуйков. Где сейчас находится начальник генерального штаба Кребс, который вчера по полномочию Геббельса вел с нами переговоры?
— Не знаем. Нам известен новый начальник — генерал Эйнсдорф.
Чуйков. Известно ли вам наше условие: безоговорочная капитуляция?
— Да, известно. Мы это и предлагаем. Чуйков. Хорошо. Можно сюда привести господина Фриче?
— Я вернусь и лично приведу доктора Фриче и генерала Эйнсдорфа.
(Просит рацию, чтобы заявить народу о капитуляции)
Чуйков. Войска получили уже приказ о капитуляции?
— Это зависит от вашего сообщения.
Чуйков. Мы сообщим по радио в Шарлоттенбурге, недалеко от Рейхстага. (Звонит.) Алло, я прошу маршала. Алло! Это говорит Чуйков. Алло!
(За окнами синий рассвет. Пауза.)
Что вы хотите?
Чуйков (к делегатам). Известно ли Фриче, что берлинский гарнизон начал сдаваться?
— Когда мы выезжали — нет.
Чуйков. Сейчас войска уже полностью капитулируют.
— Этого мы не знаем.
Чуйков. Я спрашиваю: будут ли войска выполнять приказы Фриче?
— Его имя — гарантия и в Германии и в Берлине. Он просит разрешения выступить в Берлине по радио.
(Звонок.)
Чуйков (берет трубку). Товарищ Вареников! Прибыла делегация от доктора Фриче с письмом на имя маршала, в котором говорится, что Геббельса уже нет в живых, что командир 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг начал капитуляцию. Я его жду к себе. Фриче хочет сделать по радио заявление народу Германии и Берлина. (Пауза.) Товарищ маршал, докладывает Чуйков. Ко мне сейчас прибыла делегация с письмом господину маршалу Жукову. Читаю вам: «Как вы извещены генералом Кребсом, бывший рейхсканцлер Геринг — недостижим. Доктора Геббельса нет в живых. Я, как один из оставшихся в живых, прошу вас взять Берлин под свою защиту. Мое имя известно». Он просит разрешения выступить по радио. Просит милости от имени народа и возможности работать для блага человечества. Подпись: «Директор министерства пропаганды, доктор Фриче». И генерал Вейдлинг тоже сдается. У меня совершенно охрип голос. Я передаю трубку Пожарскому.
(Пожарский вторично читает маршалу письмо доктора Фриче.
Входит член Военного совета.)
Чуйков (берет трубку). Где генерал Кребс? Есть слухи, что он тоже покончил с собой. Кто их комендант Берлина? Генерал Вейдлинг. Он должен быть у меня. Как военнопленный. (К немцам.) Кто еще, кроме Фриче, находится в управлении?
— Никого из высших чиновников там нет.
Чуйков. А где Борман?
— Он как будто был в канцелярии Гитлера, а там произошел взрыв газа. Семья Геббельса там погибла тоже.
Чуйков. Генерал Вейдлинг скоро будет здесь. Послать ли за Фриче? Понятно. Так. Есть. Принять под свою защиту город и пленных? Есть. Так. Понятно. Можно им это передать? Приступаю к действию. Так. Слушаю. Действую.
Чуйков (к немцам). Маршал Жуков принимает капитуляцию Берлина и отдает приказ о прекращения военных действий — это первое. Второе: объявите солдатам, офицерам и населению, что все военное имущество, здания и коммунальные ценности должны быть в порядке. И не взрывать! Особенно военное имущество! Третье: вы поедете с нашим офицером за господином Фриче, и он выступит по радио, а потом будет доставлен сюда. Четвертое: я добавляю — мы гарантируем жизнь солдатам, офицерам и генералам, медицинскую помощь раненым. Пятое: чтоб не было никаких провокационных выстрелов и прочих диверсий.
(Немцы просят о защите сотрудников министерства пропаганды.)
Чуйков. Волос не упадет.
— Я не знаю вашего чина.
Чуйков. Я — генерал-полковник Чуйков. (Берет трубку.) Штаб? Давайте приказание о прекращении военных действий.
(Входит Соколовский. Читает письмо Фриче. За окнами все светлее и светлее. Звонок маршала.)
Чуйков (у телефона). Что? Есть ли семьи видных чиновников в Берлине? Взять их под защиту? (Говорит с делегатами, потом — маршалу.) Они говорят, что семья Геббельса погибла от взрыва газа. По мнению представителей Фриче — семьи остальных в Южной Германии. Если узнаем — сообщим точно. Понятно. Сделаю. Так, предложу это и генералу. Вейдлингу. (К немцам.) Маршал Жуков требует немедленного разминирования зданий и предоставления нам карт минированных районов во избежание несчастных случаев.
(Явился полковник Вайгачев — замполит начальника разведки штаба армии Чуйкова.)
Чуйков (к Вайгачеву). Вы поедете к доктору Гансу Фриче. Пусть этот самый Ганс Фриче, от имени их правительства, даст приказ о сдаче войск в полном порядке, с вооружением и техникой.
Полковник. Есть! (Записывает.)
Чуйков. Доложите, что маршал Жуков принял предложение о капитуляции и берет Берлин и весь гарнизон под свою защиту. На основе этого Фриче должен объявить по радио то, что я сказал. Он и его ближайшие сотрудники должны прибыть сюда. Будем здесь разговаривать о дальнейшем. Ясно? [416]
Полковник. Все понял.
(Я читаю письмо Фриче. Написано четко.)
Чуйков (по телефону). Я отдал приказание о прекращении военных действий.
(Прибыл генерал артиллерия Вейдлинг. Он в очках... Жест — фашистское приветствие... Проверка документов.)
Чуйков. Вы командуете гарнизоном Берлина?
Вейдлинг. Да, я командир 56-го танкового корпуса.
Чуйков. Где Кребс? Что он говорил?
Вейдлинг. Я видел его вчера в имперской канцелярии. Я предполагал, что он поконч(ит) самоубийством. Вначале он упрекал меня за то, что (не официально) капитуляция была начата вчера. Сегодня приказ о капитуляции, дан всем войскам. Кребс, Геббельс и Борман отклонили капитуляцию, но вскоре Кребс сам убедился в плотности окружения ж решил — наперекор Геббельсу — прекратить бессмысленное кровопролитие. Повторяю: я дал приказ о капитуляции моему корпусу.
Чуйков. А весь гарнизон? Распространяется ли на него ваша власть?
Вейдлинг. Вчера вечером я всем дал приказ отбиваться, но... потом дал другой.
(Чувствуется, что у немцев беспорядок. Вейдлинг показывает по нашей немецкой карте место расположения своего штаба и частей: корпуса, фольксштурма и прочих. С 8 часов утра они должны были начать капитуляцию.)
Чуйков. Маршал Жуков также отдал приказ о прекращении военных действий, и обе стороны заинтересованы в наилучшей организации капитуляции. Где заминированные пункты?
Вейдлинг. У нас совершенно нет взрывчатки. Поэтому даже мосты не заминированы.
Чуйков, Значит, минирование исключается?
Вейдлинг. Может быть, об этом есть документы в имперской канцелярии — не знаю.
(Входит Соколовский.)
Соколовский. Куда уехали Гитлер и Геббельс?
Вейдлинг. Насколько мне известно, Геббельс и его семья должны были покончить с собой. Фюрер 30 апреля принял яд... Его жена тоже отравилась.
Чуйков. Это вы слышали или видели?
Вейдлинг. Я был 30-го к вечеру в имперской канцелярии, — Кребс, Борман и Геббельс мне это сообщили.
Чуйков. Значит, это конец войны? [417]
Вейдлинг. По-моему, каждая лишняя жертва — преступление, сумасшествие.
Чуйков. Правильно. Давно вы в армии?
Вейдлинг. С 1911 года. Начал солдатом.
(У Вейдлинга внезапный нервный приступ. Чуйков по телефону докладывает обо всем маршалу.)
Соколовский (берет трубку). Власть генерала Вейдлинга относительная. Капитуляция идет на участках Чуйкова и Кузнецова, а на других участках — еще нет. (Пауза.)
Чуйков (по другому аппарату). Продвигайтесь дальше. Прочесывайте, если придется, но без эксцессов.
Соколовский (к Вейдлингу). Вы должны отдать приказ о полной капитуляции.
Чуйков. Наши части прекратили стрельбу, а немцы на отдельных участках еще стреляют.
Вейдлинг. Я не мог отдать всем приказ о капитуляции, так как не было связи. Таким образом, отдельные группы еще могут сопротивляться в ряде мест. Многие не знают о смерти фюрера, так как доктор Геббельс запретил сообщать о ней. На основании чего советское командование уже прекратило военные действия?
Соколовский. Мы полностью прекратили военные действия и даже убрали авиацию. Вы не в курсе событий? Ваши войска начали сдаваться, вслед за этим прибыла гражданская делегация от Фриче с заявлением о капитуляции, и мы, чтобы облегчить ее, прекратили военные действия.
Вейдлинг. Я охотно помогу прекратить военные действия наших войск.
(Показывает, где еще остались части «СС». В основном — вокруг имперской канцелярии.)
Вейдлинг. Они хотят пробиться на север. На них моя власть не распространяется.
Соколовский. Отдайте приказ о полной капитуляции, чтобы и на отдельных участках не сопротивлялись. Лучше поздно, чем никогда.
Вейдлинг. У нас нет боезапаса и тяжелых орудий. Поэтому сопротивление долго продолжаться не сможет.
Соколовский. Это мы сами знаем.
Вейдлинг. У немцев спутались все представления, и мне не поверят, что фюрер умер.
Чуйков. Напишите приказ о полной капитуляции, и у вас будет совесть чиста.
(Вейдлинг набрасывает проект. Тишина. Наши беседуют вполголоса.
В соседней комнате ожидают: асессор Сежяер Курт Войтам.)
У меня от записей болит рука. Я лично думаю, что Гатлер мог застрелиться, рассчитывая стать немецким народным героем, а Геббельс, может быть, заметает следы. Где же остальные представители OKW?
Идет сдача в плен немецких войск. Многие, очевидно, переоденутся в штатское.
Чуйков предлагает завтракать. Вейдлинг пишет... У них развал (яснейший!). Мы вполголоса комментируем события. В комнате — Соколовский, Чуйков, член Военного совета, Пожарский и я.
Чуйков (к Вейдлингу). Может быть, вам нужен ваш помощник?
Вейдлинг. О, ja!
(Входит рослый брюнет — в монокле, с отличным пробором, серые перчатки. Я даю ему карандаш. Он благодарит. Папка с письмом от Фриче и другие бумаги у Чуйкова. Исторические документы!
Немцы советуются друг с другом. Вейдлинг держится за голову, но пишет. Он устал, в очках, с гладко зачесанными назад волосами, шатен. Опять советуется со своим начальником штаба.)
Соколовский. Итак, товарищ Вишневский, заканчивается вторая мировая война.
Я. Да, заканчивается...
(Спрашиваю у начальника штаба Вейдлинга его имя и фамилию. Он записывает их в мой блокнот: Hans Refior.)
Вейдлинг (читает вслух). «30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством...»
Соколовский (перебивая его). Нам стало известно, что Дениц объявил об этом всему миру...
Вейдлинг. Нет, вчера доктор Геббельс сказал мне, что только Сталин узнал об этом от вас.
Соколовский. Вчера с неизвестной станции немецкое радио передавало, что Гитлер погиб геройской смертью.
(Вейдлинг недоуменно пожимает плечами и молча вручает Соколовскому проект приказа. Читаем... Формулировки, может быть, и не все хороши.
Заявление Вейдлинга:
«30 апреля 1945 года фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас — присягавших ему на верность — одних. [419] По приказу фюрера вы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые припасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Подпись: Weidling{225}, генерал артиллерии, бывший комендант округа обороны Берлина».)
Чуйков. Не надо «бывший», вы еще комендант.
Пожарский. Нужна ли формулировка о присяге?
Чуйков. Не надо переделывать — это его собственный приказ. Перепечатать приказ, поставить дату.
Вейдлинг. Jawohl... Да... Как озаглавить: призыв или приказ?
Чуйков. Приказ.
Переводчик. Сколько экземпляров?
Чуйков. Двенадцать…
Вейдлинг. У меня большой штаб, у меня два начальника штаба и еще два генерала, которые были на пенсии, но пошли служить ко мне и отдали себя в мое распоряжение. Они помогут организовать капитуляцию.
Чуйков. Понятно.
(Стучит машинка.)
Вейдлинг. Моя шинель осталась в имперской канцелярии. Можно ли за ней послать?
Чуйков. Пожалуйста. (Вейдлинг благодарит.) Чаю — сюда....
(У всех нервное переутомление, все очень сдержанны... Соколовский, Чуйков, Скосырев, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Семенов, Пожарский и я. Вновь и вновь комментируем события, смерть Гитлера...
Некоторые товарищи считают странной версию о сожжении Гитлера и Геббельса и об исчезновении этого вчерашнего генерала Кребса.)
Я спрашиваю:
— У Вейдлинга нервный припадок заметили?
Соколовский. А ведь ему трудно...
Член Военного совета Семенов. Ясно. Но приказ умный. Он умело подчеркнул и присягу и обстоятельства... Он вне правительства — просто «вывеска».
Скосырев. Его приказ надо сейчас же довести до сведения всех немцев. Это сильно повлияет.
(Надо накормить немцев, В соседней комнате накрывают стол.)
Пожapский. Праздника-то у нас и не было. Ночи не спим. Теперь дней пять отдохнем.
Вайнруб. Части наши готовы. Остается расставить их везде по Берлину. Наблюдать.
Член Военного совета Семенов. Ты, Всеволод, к нам вовремя попал!
Я. Да, довелось.
Утро серое, прохладное. Вспоминают о Сталинграде, шутят, курят.
Приказ готов. Его передадут по радио и другими способами (устанавливаем пункты по карте). Один из немецких офицеров особенно мрачен.
Я спрашиваю полковника фон Дуфвинга, будут ли протесты в немецких частях? Фон Дуфвинг:
— В некоторых... Вчера, когда я шел к вам, в меня стреляли.
Пошел кормить завтраком двух немецких генералов и полковника фон Дуфвинга. Они спрашивают меня: «Где ваши генералы?» — «Отдыхают». Сижу с ними один, угощаю. Некоторая неловкость, стесненность, молчание. Жадно за ними наблюдаю.
В штабной квартире — движение: приехал еще один немецкий генерал. Приглашаю к столу. Тут же чиновник из министерства пропаганды. Естественно, что разговор не очень вяжется. У немцев есть ощущение служебного неравенства, ведь фактически они — в плену. Говорим о продовольственном положении Берлина, о первом приказе Берзарина, Внимательно слушают... Я рассказываю о начавшейся в Германии еще во время боев посевной кампании. Беседа чуть-чуть оживляется... Немцы иногда тихо говорят между собой, строят догадки о судьбе Кребса.
— Не хотите ли вина?
— Немцы по утрам пьют мало... Бледные улыбки. Опять пауза…
— Где труп Гитлера?
— Неизвестно.
Вейдлинг. Для меня это вторая проигранная война... [421]
Я рассказываю им о Ленинграде. Они спрашивают о роде моей службы. Объяснил, как мог.
Входит еще один немецкий генерал. И его приглашаю завтракать.
Немецкий генерал:
— Мы устали.
— Это понятно. Немецкий генерал:
— Семнадцать дней последних усилий!
Расспрашивают о маршале Жукове, о Чуйкове, — рассказываю, что надо. Говорим о Героях Советского Союза, о знаках различия, но у всех свой внутренний ход мыслей. Каждый из нас все глубже ощущает события.
Немцы говорят о сильнейшем разрушении центра Берлина.
Мы рассказываем, как быстро восстанавливают Ленинград и Сталинград; об общем экономическом развитии СССР; о встрече с союзниками. Немецкие генералы вспоминают о встрече с Красной Армией в 1939 году.
Сравниваем потери СССР и Германии. Я рассказываю им о «мертвых зонах», о солдатских вопросах: «Почему немцы напали на нас?» Один из немцев отвечает: «Нам нужна была территория». — «Вот вам и территория в СССР!» Кончаем беседу.
Немецких генералов провожают в ближайший дом. Пусть поживут пока там, под охраной.
Чуйков спит. Мы ходим взад и вперед по комнате. «Неужели войну кончили?» — «Странно...»
Сообщили, что немцы на отдельных участках не стреляют, по и не подпускают к себе: «Приказа нет».
Мы беседуем о родине, о возвращении... Усталость невероятная... Болит рука.
Звонок: паши занимают центр!! Идет подсчет пленных.
Адъютант докладывает — на самоходке приехал Фриче. Мы стоим группой.
Входит Фриче — в сером пальто, в очках. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик — рядом... Ждут... Наши заняты своими делами — принимают сообщения разведотдела.
Соколовский (входя, к Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану. [422]
Фpиче ; Немецкие полицейские органы разбежалась, но можно их вновь собрать.
Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники, администрация. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не будет. Ясно?
Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?
Соколовский. И наши отдельные бойцы, и немецкое население, и некоторые немецкие военные элементы могут проявить жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное.
Фриче. Ja, möglich{225}...
Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант города Берлина — генерал Берзарин. Есть районные коменданты. Все делается, меры приняты. Есть ля у вас другие пожелания?
Фриче. Я вам написал письмо, как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.
Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.
Фриче. Я бы хотел расширить документ и хотел бы связаться с Деницем.
Соколовский. Ваш документ отправлен маршалу Жукову, а на дальнейшее мы не уполномочены, в частности на вашу связь с Деницем. Ответ от маршала Жукова последует, и, может быть, вас пригласят для беседы. Кто из других крупных чиновников остался в Берлина? Фриче. Я не знаю.
Соколовский. Ну, что ж — у нас всё. Фриче. Где я должен находиться?
Соколовский. Здесь. Ждите ответа маршала Жукова.
(Фриче уводят. У нас явное недоверие — не подставное ли это лицо? Входит Чуйков: «Ну, где этот Фуше или как его там?» Соколовский рассказывает ему о разговора с Фриче.)
Чуйков. Наши охраняют правительственные учреждения. Уже в 10 утра Дениц обратился к армии и народу: он берет руководство и продолжает до конца борьбу с большевизмом, а также с англичанами и американцами, если она будут мешать. Но нам он не страшен — кишка тонка! (Смеется.) Гиммлера Дениц объявил предателем. Таким образом, Берлин капитулировал отдельно. Может быть, Гитлер ушел в подполье? В общем, мы их доконали. Какой же [423] у них развал и политический разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас! (Смех.)
(Чуйков по телефону проверяет, взят ли Рейхстаг.)
Чуйков (к нам). Стрельба в центре еще продолжается. Рейхстаг подожжен немцами.
(Проверяет, как дела в имперской канцелярии. Входит Белявский.)
Соколовский. Кто поджег Рейхстаг?
Белявский. Там шел бой — не все сразу капитулировали.
(Звонок: части Гвардейской армии Чуйкова встретились с Ударной армией Кузнецова.)
Галаджев. Наступает конец войны.
Чуйков. Да, закурим трубку мира.
Ну, сегодня в Москве дадут салют — необычайный!
Какое будет ликование в СССР! Может быть демонстрация, народ погуляет! Пора!..
Германское руководство распадается. Несомненны отдельные очаги сопротивления, но после капитуляции Берлина — падут и Бреслау и другие города. Документ Вейдлинга надо как можно скорее широко опубликовать для немцев.
Как все просто... Какое-то странное ощущение свершенности и конца войны. Особой торжественности, которой мы ждали от взятия Берлина, от победы — нет. Пройден слишком большой и трудный путь!
Немедленно встанет новая труднейшая задача — все привести к порядку, к норме.
Чуйков идет бриться. Галаджев, Пронин, Семенов и Скосырев говорят о предстоящей работе в частях, о необходимости отметить победу, дать людям разрядку.
Чуйков (входит):
— Где Блантер? Вот сыграл бы гвардейский марш! — Генералы вспоминают о 15 апреля — начале битвы за Берлин... Обсуждают — какое впечатление произведет на весь мир весть о падении столицы Германии.
Солдаты шумят:
— Война кончилась!
— Экскурсию бы по Берлину!
У меня сверхнапряжение: только воля и нервы. Рука болит невозможно, до судорог. Пишу почти беспрерывно вторые сутки. [424] Взят Берлин!.. Обдумываю — как описать это. Нужен очерк в «Правду», но что втиснешь в семь-восемь страничек?
Прощаюсь с товарищами, благодарю за оказанные мне честь ж доверие.
Еду к себе, на Вальдштрассе, 35.
Помылся, побрился. Хожу по саду... Внутри что-то нервное, огромное — и ощущение близкого мира, и свое, личное.
Как я приеду в Москву? Что будет там?..
Очерк в «Правду» готов.
Зовут обедать. Все — за столом. Чуйков встает мне навстречу. Все взвинчены, все устали, но бодры.
Чуйков расстегнул ворот... Он внутренне удовлетворен. Поднял бокал, говорил от души о своем пути от Сталинграда до Берлина, о беседе с товарищами Хрущевым и Еременко в 1942 году, о своей боли за все пережитое Россией, о партии... Целует боевых друзей, подходит ко мне:
— Всеволод, ты все пережил вместе с нами. Руку.
Крепко обнялись...
Ждем приказа о падении Берлина. Беседы... Они несколько сумбурны, но это так естественно для людей, вдруг остановившихся с бешеного хода!
Зашли к Вайнрубу (по дороге отправил в Москву две телефонограммы). Всюду веселятся, русские пляски, песни, музыка.
(Не расстаюсь с блокнотом и на ходу, почти по инерции, продолжаю записывать все — каждое мгновение.)
Пьем чай, уже все трезвы. Сидим до 2 часов ночи.
Нужен отдых, у всех переходное состояние: некоторые веселы, другие задумчивы...
Иду спать. Мне, как всегда, неприятна эта спальня с чужим запахом и перинами. Тут жили нацисты. Вот их «барахло», фотографии, книги, партийные значки...
Надо начинать новый этап жизни. Проблем будущей жизни много...
Едем с Вайнрубом осматривать город... Немцы молчаливы, ждут... Многого еще не знают. На руках — белые повязки... [425] Прорезаем город от Иоганнесталя до центра. Разрушения грандиозные. Помимо бомбежек союзной авиации, и мы закатили в город достаточно снарядов. Удар большой силы! В город вошло несколько наших армий!..
Вчера все стихийно устремились к взятому, наконец, Рейхстагу...
Бурление... Шальные салюты в воздух и везде пунцовые знамена, флаги... Немцы сбрасывали в последние дни боезапас берлинскому гарнизону на красных парашютах; они повисли кое-где на деревьях.
На Коллоне победы — наш флаг!
Всюду разбитые бойницы, фашистская рвань, «фаусты», мины, ящики с патронами. Идут (часто и без конца) группы военнопленных.
В очередях за водой стоят немцы с белыми и голубыми эмалированными ведрами.
Мы на Зигес-Аллее — статуи Бисмарка, Роона, Мольтке...
Берлин — в пыли. Всюду, всюду — рыжая пыль. Мчится поток наших машин, подвод. Сигналы, крики... За Рейхстагом, к северу, добивают каких-то застрявших в домах «фаустников». Далекие орудийные выстрелы, порой — пулеметные очереди,
Общее ощущение — грязь, пыль, хаос, дымы, руины, разрозненные группы берлинцев и военнопленных, сожженная и брошенная в парках и на улицах техника...
Тотальный разгром — результат последнего штурма.
Наши тяжелые орудия били прямой наводкой. Прямые попадания в немецкие батареи. Есть полностью убитые немецкие расчеты. Все теоретические и практические нормы опрокинуты: автом(атная) стрельба — из окна в окно; орудия ломали дома с пяти-шести выстрелов! Части «СС» и некоторые другие, несмотря на объявление капитуляции, отстреливались до последней минуты. При общей оценке нельзя не признать: «Да, дрались немцы здорово, но устоять перед нашей мощью — не смогли».
Теперь вопрос — в немедленной борьбе за душу немецкого народа, за организацию Германии. В нашем ведении — Берлин и огромная германская территория. Мы должны накормить немцев, организовать их экономику, дух(овно)-полит(ически) направить их жизнь. Нельзя их отдать на расправу англо-американскому капитализму. Это все понимают. [426] Мы в канцелярии Гитлера. Ну, ты, мнивший себя повелителем мира, что осталось от тебя? — Тлен!
Во дворец твой всажены сотни снарядов, главный подъезд снесен. Бронзовый фашистский орел изрешечен пулями, все стекла вылетели, потолки проломлены. Сюда постучался уральским грозным кулаком русский солдат.
От твоей канцелярии остался только бумажный мусор! Валяются в пыли рыжие папки докладов и подписанных, но не отосланных приказов. Сейфы и шкафы распахнуты настежь... На полу валяются брошенные бежавшими нацистами членские билеты. И надо всем этим стоит наш часовой — стрелок, парень из России!
Пришла победа! В копоти, в пыли, в крови предстала она нам!
Советское алое знамя вьется над Рейхстагом! У его разбитых стен толпятся смешанные группы бойцов, офицеров, генералов. Встречи друзей: фотографирование, киносъемки, Весь Рейхстаг — в надписях. На правой стороне (на цоколе колонны): «И наши снаряды попали в Рейхстаг. Лейтенант Елютин. Гвардии старший лейтенант Пилипенко». Рядом другая: «11 ч. 30 м. 30/IV — 45. Солпиненко, Царапкин, Шепелев». Еще надпись: «Мы из Ленинграда». Еще: «Мы из Сталинграда». (Вспомнилось — «Мы из Кронштадта».) Все здание с зияющими пятиметровыми пробоинами покрыто русскими солдатскими надписями...
Едем в танковую армию Катукова. Под проливным дождем пересекаем весь город и через увешанный белыми флагами Шарлоттенбург — к норд-весту. Всюду наши регулировщицы.
Шоферы так ведут машины, будто ездили по Берлину по крайней мере полжизни...
После беседы с членом Военного совета танковой армии едем обратно и часов в 6 — 7 проезжаем через Бранденбургские ворота. Осматриваем здание советского посольства — оно совершенно разрушено.
Отель «Adlon» — в нижнем этаже дым, что-то еще горит. Раненые немцы, — их тут до семисот человек. Врачи, сестры... Тяжелораненых вынесли на улицу. Беседую с начальником госпиталя. Он жалуется на недостаток продовольствия, воды в т. д. Наведем порядок. [427] Едем на Унтер-ден-Линден — к музею, памятнику Вильгельму I и опять — через центральные кварталы, через Шпрее — к себе, в штаб.
У меня — как и у всех — начинается реакция... Меня все сильнее тянет в Москву. В ближайшие дни улечу туда. Главное сделано, а парады и «экскурсии» к демаркационной линия мне не нужны...
Веду записи.
Немцы капитулировали в Норвегии и Дании. Эсэсовцы еще пробуют драться и бьют по своим же частям.
Днем русская передача из Люксембурга, корректная, с русским концертом. (Английская работа?)
Часа в 3 едем в город. Пыль, гарь, трупный запах, иногда специфический аптечно-парфюмерный (он все время преследует меня). Тяжкое чувство от всех этих разрушений. У памятника Бисмарку лежит развороченный, обгорелый труп немецкого солдата. Задранная голова, раскрытый рот, глаза в небо. Весь потемнел от пыли... Вопрошает...
Обследуем башни управления обороны Берлина. Это массивные восьмиэтажные кубические здания — бетон, броня, самостоятельная силовая установка. В маленькой комнате — труп генерала, свесившаяся рука с пистолетом, брошенные бутылки шампанского. Рядом — мертвая жена.
Вообще трупов много... И везде пыль, рыжая кирпичная пыль.
Идет видимая и невидимая работа. Говорят, что найдены трупы Геббельса и членов его семьи, доставлены в штаб фронта. Ищут политических деятелей — крупных военных и других нацистов.
День печати. Провел посвященную этому дню беседу с редакцией армейской газеты.
Был в Военном совете. Говорил об обязанности генералов и офицеров — написать воспоминания об Отечественной войне. Ночная прогулка по Берлину с Константином Симоновым.
Отдых...
Еду в Штраусберг, в штаб фронта. В пути беседую с немцами о завершении войны, о Гитлере, о новых путях немецкого народа.
Немцы говорят: «Мы хотим мира, хлеба, работы». Один из них (социал-демократ); «Дайте директивы, и мы вам поможем».
Завтра я улетаю. Наконец-то! Сборы в дорогу... Прощание с товарищами...
Последний день в Берлине. Трудно подытожить весь комплекс впечатлений.
В иностранных радиопередачах уже звучат «литавры победы».
Едем на аэродром... Должен лететь обратно в Москву «дуглас-32». Он доставил сюда тонну крови для раненых.
Жду отправки самолета. Погрузил вещи... Гуляю по травке... Погода переменная; пока самолет не выпускают. Наблюдаю за работой на аэродроме.
Вылетели в 3 часа с минутами. Это мой первый
большой перелет. Временами воздушные толчки. Смотрю в окно...
Россия! Как хорошо возвращаться! Волнуюсь до слез. Родные леса... Любимые пейзажи...
Через пять часов приземлились в Смоленске. Колесо завязло в воронке от бомбы на бетонированной посадочной дорожке. Почему ее до сих пор не отремонтировали?
Звоню по ВЧ в «Правду». Сообщаю о своем возвращении [428] в Москву — днем 8 мая на таком-то самолете. Прошу сообщить С. К.
Ночую в самолете. Слушаю радио... Германия рассыпается!
Смоленск. Утро. Начальник аэродрома запрашивает Москву о месте посадки самолета. Дают посадку на правительственной дорожке!
В полете... В Москву!
8 часов утра. Подруливаем... Только не волноваться, не нервничать!
Сброшен трап. Ну, здравствуй, Москва моя дорогая!
Схожу... Коротко рапортую: «Из Берлина прибыл, все задания «Правды» выполнены...»
Объятия, расспросы... От редакции «Знамени» меня встречает Тарасенков.
Едем к нам домой. Квартира сверкает. Цветы, накрытый стол... Долгожданное... Тосты... Я рассказываю о Берлине.
Сегодня ждут правительственного сообщения о безоговорочной капитуляции всей Германии. Таким образом, я приехал в Москву в последний день войны. Вспоминаем первый день: Переделкино, радиосообщение, бросок (с С. К.) на грузовике в Москву, митинг в ССП, мобилизационные дела и мою первую военную радиоречь. Я сказал на митинге: «Русские были в Берлине дважды. Будут и в третий раз!»
Настроение приподнятое, сдвинутость...
Мне надо сохранять высокий строй внутренней жизни, — на фронте он был именно таков. (Да, надо подсчитать, сколько километров я прошел и проехал с 22 июня 1941 года.)
Едем в Колонный зал на вечер печати. Президиум. Доклад о печати в дни Отечественной войны.
Перерыв... Здороваюсь с товарищами... Меня просят рассказать о Берлине. Коротко рассказываю при общем внимании.
Вечером поехали с С. К. в «Правду». Читал информационные материалы. [429] Возвращался поздно... В метро у всех счастливые лица. Толпа родная, наша. Это ты, Москва!
День Победы!
В городе необычайно празднично, солнечно. Даже кондуктор в трамвае не берет денег с военных: «Я сама плачу за вас».
На улицах много офицеров и солдат — уцелели, дожили! Прохожие останавливают их, обнимают, целуют...
А как ликует нынче вся страна!
Москва красивая, чистая! Как не похожа она на Берлин, который мне упорно видится в тяжелых снах.
10 часов вечера. Салют Победы! На Красной площади гул праздничной толпы... Музыка, танцы... Вспыхивают песни... На площадь вливаются все новые и новые массы счастливых людей. Лиловато-голубые прожекторы бьют в небо...
Тридцать залпов из тысячи орудий!
Дождь ракет!
Вот она, наша Победа!