Декабрь
Телеграмма от Таирова: «Узнал о твоем вызове в Москву». В чем дело? Не вовремя! Ведь вот-вот на Ленфронте начнется наступление. Не поеду!
Днем прошелся до Новой деревни. Сыро, оттепель... На душе большая усталость. Писать пьесы-«портреты» событий без некоторой временной дистанции — мучительное дело. Видеть себя в зеркале осени 1941 года товарищи не желают — «лучше после войны». Но я не умею, органически не умею писать «гладко», «легко». Я пишу так, как я вижу и чувствую, и все переделки пьесы мне стоят огромного усилия воли, — но а 1а guerre comme a la guerre!{217} Ничего не попишешь!..
После первой волны восторгов по поводу Московской конференции в иностранной прессе начинают появляться «аналитические» статьи. О практической ценности переговоров на Московской конференции можно будет судить только по решению проблем Германии, Польши, Югославии, организации малых государств. Это, поистине, показательные проблемы.
...Англо-американская пресса считает, что борьба с Гитлером и экономическое сотрудничество менее сложны, чем вопросы о послевоенных границах и режимах европейских государств.
...Читаешь обо всем этом — и видишь трагический, усталый мир. И думаешь: а ведь и эта война не даст ни решений, ни мировой гармонии, ни успокоения человечеству.
Читал Честертона «Клуб удивительных промыслов», — английские забавы.
В 2 часа ночи звонок: «Вас вызывают в 12 часов дня в горком».
В 12 — в горкоме. Беседа длилась более часа. Тон дружеский, деликатный... Мнения товарищей свелись, в общем, к следующему: «Яркие отрицательные образы сильнее положительных. Выпячен князь — он и патриот и герой... Комиссар — чудак». (А разве не бывает комиссаров чудаков?)
...Вывод: «Советуем вам на месяц-полтора отложить пьесу, а потом заново все проверить. Не торопясь. Доработать пьесу надо. Кто ж, как не вы, о Ленинграде писать должен? А трудности на писательском пути неизбежны».
Из обстановки, — Оттепели. На всем фронте не почва, а каша. Это сильно сковывает, снижает темп наступления Красной Армии... Прогнозы на погоду мало утешительные: оттепель на весь декабрь.
Гитлер два дня тому назад выступил перед выпускниками офицерских школ: «Отныне речь идет не о режиме, не о правительстве, не об армии, — речь идет о физическом существовании германской нации. Поражение означает гибель».
Агитационно-пропагандистский нажим нацистов безусловно эффективен — немецкая армия еще упорно дерется.
Был Азаров. Зрение его слабеет... Спрашивает, что делать? Сняться с учета ни за что не хочет. Конечно, ему трудно: он мотается с аэродрома на аэродром, устает, да и питание плохое. Надо все взвесить, продумать. Да, много бед кругом...
Вопиющее сообщение Совинформбюро. — В станице Старотитаровской свозили детей (в возрасте до 13 лет) в немецкий военный госпиталь. Там у них выкачали всю кровь. Позже бездыханные тела детей нашли за околицей...
Читал Гофмана «Серапионовы братья».
Немного подморозило. Дни все короче, но 24-25 декабря — солнцеворот!
Обстрел... На Кировском много убитых и раненых. Пришла «Правда» от 1 декабря с моим очерком о Кирове. [382] В Северной Африке встреча Рузвельта, Черчилля и Чан-Кайши. Программа серьезных и длительных операций против Японии... Не последует ли за этим встреча Рузвельта и Черчилля со Сталиным?
В 4 часа поехали с С. К. в город. Доктор ей сегодня сказал:
— У вас острая форма неврастении. Если не хотите заболеть и выйти из строя с тяжелым поражением нервной системы — ешьте белки (мясо), принимайте горячие ванны, спите от одиннадцати до двенадцати часов в сутки. (Шутник!)
Были на Калиевой. Там недавно застеклили окна, в кухне тепло, — подобие домашнего очага. Сижу и вспоминаю первую блокадную зиму. Эта — уже третья!
Сегодня был сильный обстрел центра. Снаряды попали в трамвай на Невском и в здание штаба. Милиционеры и дружин(ники) МПВО уносили окровавленные тела...
В городе выдали яблоки: по четыре штуки на душу.
Народ улыбается:
— И вкус-то позабыли.
(Это удивительное ощущение — вновь попробовать что-то давно забытое, полузабытое...)
Люди стали как-то меньше разговаривать. Работы у всех много, на заводах увеличили рабочие часы — большая программа. В Москве недавно уменьшили хлебный паек на пятьдесят граммов, а другие продукты — на сто. Как бы и Ленинграду снова не убавили.
Вечером возвращались пешком. Темно. Приятно горят голубые лампочки на домах — впервые увидел за два с половиной года. Поэтому часть тротуаров освещена достаточно светло, — уже не приходится идти на ощупь. Подморозило, Идем медленно, — быстро ходить нам еще трудно...
Ночью прочел вторую часть романа Г. Манна «Юность Генриха IV» (первую читал до войны).
Во сне видел Горького, разговор шел о какой-то пьесе, мешали телефонные звонки в соседней комнате.
Сообщение ТАСС о встрече Сталина, Рузвельта, Черчилля в Тегеране... Подробностей пока нет. Очевидно, встреча «трех» [383] и североафриканская встреча — преддверие событий 1944 года, до наступления которого осталось 27 дней.
Мысли о встрече «трех»... Как это было? Когда мы узнаем о сути бесед? Это долж(ен) быть глубокий урок современной психологии, политики и дипломатии. Вероятно, постепенно выяснятся некоторые подробности, и о главном, может быть, лишь после войны... Надо думать, что контуры ближайших событий определены...
Ожидаются новые события на фронте. Ближайший месяц будет безусловно активным. Пора, пора! Ну как уезжать в Москву в такое время?
Гулял. Падает снежок; в тумане, в сгущающихся сумерках — темная Большая Невка. Дымит буксир... По Кировскому проспекту медленно проходит стрелковый полк со знаменем, видимо — смена частей. Идут лыжники... Готовятся дела!..
Телефонный звонок; сообщают о смерти товарища Емельяна Ярославского. Тяжелая потеря!
Дома. Читаю «Марко Поло»{218}.
Забыть бы все горечи. Ну, все пройдет... Я это знак».
Ясная погода. Сегодня День Конституции. (С 10 утра до часа дня — сильнейший обстрел города; радио не работает, газет пока не принесли.)
В Сталинграде: на Тракторном заводе уже идет выпуск дизелей и запасных частей к тракторам; на «Красном Октябре» выдают сталь; на «Баррикадах» пущены две мартеновские печи. Полное восстановление сталинградских заводов будет закончено (по плану) в первой половине 1944 года. [384] Идет снег... С 10 утра — обстрел...
Вот уже третий час дня и лишь временами сдавленный голос диктора МПВО сообщает: «Обстрел района продолжается». Немцы по-прежнему бьют с высот. Их орудия врыты в эти высоты и подавить их — задача крайне трудная...
С. К. говорила по телефону с Москвой. М. Белкина сообщила, что в нашей пустой квартире расхищены вещи, книги, в шкафах разбиты стекла... Ну и домоуправление!
Опять обстрел, огневые налеты. Опять неприятный сдавленный голос по радио. Уже 5 часов дня, сумеречно...
Пришло известие с Ладоги о том, что наш Пронин (командир партизанской группы) замучен немцами. Буду звонить в штаб, неужели это правда?
7 часов вечера, в Пубалте. — Вышла моя листовка к морякам немецкого флота. Хорошо иллюстрирована. Взял номер «Freies Deutschland», посвященный годовщине сталинградского окружения. Очень любопытный!
8 7.30 — на партийном бюро. У всех один вопрос: «Что в Тегеране?»
Слушаем доклад о состоянии работы в 6-м отделе Пубалта. А за стеной — радиопередача о Тегеранской конференции! Предлагаю прервать заседание, прослушать сообщение. Оно звучит торжественно-делово: «Наступление будет беспощадным и нарастающим».
Вот когда, где и как решен «проклятый» вопрос о Втором фронте. Тут и гораздо большее! Это торжественное решение сильнейших держав о новом статусе мира, о деловом соглашении, о программе на будущее. Взволнованно слушаем. У меня, скептика (в этом отношении), слеза катится по щеке. Неужели ряд поколений будет избавлен от войн и всего, чего мы до отравы, до одури нахлебались за последние тридцать лет?
Сегодня был доклад в штабе Ленинградского фронта. Наша первая ограниченная цель — отодвинуть немецкую линию фронта на несколько десятков километров, чтобы избавить город от артобстрелов... Удара ждут в ближайшее время. Хороший бы морозец! Но с вечера опять оттепель, лужи, вода. [385]
Обстрел до часу дня. В пасмурном небе — просветы. Солнце.
Специальное сообщение об обстрелах Ленинграда и о варварском, ничем не объяснимом, с точки зрения военной необходимости, стремлении разрушить Ленинград.
В «Декларации трех держав». — Решение совместно работать во время войны и в последующее мирное время; полная договоренность о концентрированном ударе по противнику; взаимопонимание (видимо, в существенных вопросах: политики, послевоенного устройства Европы и т. д.); стремление к сотрудничеству с большими и малыми странами (то есть, видимо, борьба за привлечение к Объединенным нациям новых партнеров: и освобожденной Германии, и некоторых ,из нейтралов, и из стана «оси»). Вот пока основное.
...По Неве идет «сало». Сегодня подморозило. Эта неровная погода крайне мешает фронту. Разведчикам трудно действовать — они обледеневают в воде, болеют, не дают необходимых данных. В окопах — вода. Все ждут и не дождутся наступления...
Звонили из ТАССа: «Просим дать отклики на «Декларацию трех держав и на сообщение «Об обстрелах Ленинграда»...
Взята Александрия. Наши части выходят во фланг Криворожско-Никопольской группировке противника.
В 11 утра — звонок Рыбакова:
— Всеволод Витальевич! Пришла вторая телеграмма — тебя срочно вызывают в Москву, по просьбе Камерного театра.
— Разрешите остаться. Как же ехать, когда на Ленфронте все, наконец, на «товсь»?
— Приказ есть приказ. Оформляй документы.
Звонил в Смольный. Узнал: Пронин действительно погиб. Прощай и ты, дорогой товарищ, боец, партизан-журналист! [386] В Пубалте. — Видел второй телеграфный вызов в Москву (из наркомата). Заказал документы себе и С. К. (с разрешения Рыбакова) на 10 декабря, сроком по 31 декабря. Надо собираться. Уговорил С. К. ехать со мной...
Под Киевом упорные бои. Немцы стремятся сковать части Красной Армии, сорвать наше наступление...
Москва! Сердце России, центр нового мира!.. Пробую представить себе встречи, беседы... Что и как изменилось там за два с половиной года войны? Каким найдем наш дом?..
Из американской прессы. — «Тегеранская конференция решила атаковать Германию с трех фронтов...» — «Соглашение дает возможность нанести окончательный удар, может быть, этой зимой» (!). — «Сроки установлены, остается их осуществить».
Немцы уже сосредоточили в Ютландии 450 тысяч войск, так как датские берега не защищены, а являются прямым путем к сердцу Германии. Наблюдается концентрация немецких войск и на Балканах.
К англо-американским войскам вторжения примкнут и внутренние силы европейского подполья, партизаны и т. д. Будут и крупные диверсии и террористические акты, которые расшатают немецкий военный аппарат в оккупированных странах. С востока — само собой — удары Красной Армии, доведенные до максимума.
Был в Пубалте. Попрощался с товарищами... Сообщили об активной работе комиссии по охране петергофских музейных ценностей. — Работники музея уже готовятся к предстоящему обследованию и полному учету исторических памятников искусства, которые безусловно будут найдены в освобожденном Петергофе.
В домике — суета, волнение.
Принесли билеты на прямой десятичасовой поезд — международный вагон. К 9 вечера все уложено... Сделаны последние распоряжения. Собрались друзья. [387]
Едем! У меня чемодан и портфель, у С. К. — чемодан и макет «У стен Ленинграда».
Лунная ночь... Мой Ленинград, — как тяжело уезжать! Ведь я чую — события грянут вот-вот!..
Октябрьский вокзал; милиционеры; освещенный вестибюль, нас дадут провожающие. Поезд отходит с той же платформы, с которой отходил и до войны. В вагоне толчея: пассажиры, носильщики... Но все быстро «утрамбовывается». Последние рукопожатия, поцелуи...
Отправление!
Хороший ход, потом остановка: переходим на обратный путь{219} — через Неву.
В 2 часа ночи — Шлиссельбург. Едем по «коридору». Пока нет обстрела, поезд затемнен.
Лежу в раздумий... Что ждет нас в Москве?
За Будогощью... Снег. Болотный район России. Временами вдоль железнодорожного пути окопы, большие воронки, следы боев и налетов. Через полгода-год и следов не останется.
Ты все та же, та же — моя Россия! Как и в 1914-1917-м, на полустанках очереди за кипятком. Санитарные поезда с усатыми санитарами и девушками-санитарками. Фураж, ящики с боезапасом, воинские эшелоны. Разрушенные дотла вокзалы...
В соседнем купе играют в карты. Проводник разносит «кипяток», умудряясь держать в одной руке четыре стакана;
— Когда поезд делал первые рейсы, отпускали на человека по три бутылки пива и бутерброды, а теперь только по одной бутылке, и вот кипяток без заварки. Постельное белье, извиняюсь, только на нижние места. На верхние не полагается, пока не хватает.
— Доедем, не беда!
В вагонах чисто — все блестит. Проводник приносит «Книгу отзывов». С. К. и я пишем несколько хороших слов.
Не верится, — едем в Москву!
Вечером поезд вышел на Октябрьскую железную дорогу — на прямую трассу! [388]