Февраль
Встал рано. Слушал вторично «В последний час» и сообщение, опровергающее информацию Пертинакса{41} и некоторых американских газет о том, что якобы с Восточного фронта отвлечено пятьдесят дивизий. Наше сообщение гласит: в германской армии идут переброски, но не на Запад, а на Восток; с ноября переброшено и перебрасывается более тридцати дивизий (приведены их номера). Телеграмма исключительно выразительная. [69] По словам Черчилля, в ноябре 1942 года на Западе были скованы тридцать три немецкие дивизии.
В Германии и в других районах западной оккупации оставалось семьдесят семь — немецких дивизий. Если на Атлантическом фронте было тридцать три дивизии, то в других пунктах Германии и Европы остаются сорок четыре немецкие дивизии плюс некоторое количество итальянских, румынских и др. Значит, из этой массы войск еще до 50 процентов дополнительно послано на Восток. Воистину мы расчищаем дорогу для Англии и США!
«Чей голос будет преобладать за столом Совета? — вопрошал в 1942 году Страболджи{42}, размышляя о роли России. — Почему, собственно, русские после их страшных потерь и страданий должны считаться с миром английского языка?»
По пути в Кронштадт вице-адмирал Дрозд, командующий эскадрой КБФ, пересекая на машине в сильный туман залив, попал в полынью (видимо, здесь лед был пробит снарядом). Погиб... Горько... Отличный был командир.
Утром на, легковой машине выехали на передний край. Мимо уже знакомого нам деревянного домика станции Кирпичный завод, мимо лесоразработок, по шоссе — на правый берег Невы. На лесозаготовках по-прежнему работают питерские девушки и женщины... Сегодня погода мягкая, работать можно, но в морозы — им трудно.
Миновали ряд контрольных постов; наш бывший передний край: прочные постройки, ряд просек, дорог. Кое-где могилы с памятничками...
В пути, недалеко от Невы, заметил двух пленных немцев, шедших под конвоем автоматчиков. Остановил машину. Коротко допросил их. Пленные — молодые солдаты 28-й легкой дивизии. Участвовали в Крымском походе: «В Зимферополь, Ольлюшта...» (Одеты относительно хорошо. Куртки и брюки из толстой материи, теплые шапки, обшитые кожей бурки.) Наши конвоиры добродушны, показывают немцам свои полушубки, а потом щупают их куртки: «Эрзац!»
Один из пленных — молодой рабочий с завода «Сименс» из Берлина. Отрицает, что был в Hitlerjugend. Сообщил, что солдаты хотят кончать войну; легко сдаются в плен. О положении под Сталинградом кое-что знает. Когда я сказал ему, что фельдмаршал Паулюс и весь его штаб взяты нами в плен, он удивленно переспросил: «Паулюс?» Видимо, это его поразило... [70]
Немцы держались дисциплинированно, руки по швам, ответы четкие. Может быть, меня чем-то «взяла» молодость пленного и то, что он — рабочий. Я не чувствовал злобы, только некоторое презрение, жалость и интерес: вот еще один из гитлеровского мира. Разбив немцев, мы в основном испытаем похожие чувства: удовлетворение, жалость и интерес к немецкому народу. Думаю, что эсэсовцы и полицейские вызвали бы во мне иное отношение.
Быстро выехали к Неве. Вот рубеж, где стояли наши части с сентября 1941 года! Немцы вырвались тогда к Неве...
Нева тут, у истоков, широка. Здесь я жил летом 1925 года после похода Балтийского флота к балтийским проливам. (Поход с наркомом обороны товарищем М. В. Фрунзе.)
В снежной дали стоит величественный Орешек{43}, гордая крепость. Флаг, поднятый моряками, развевался над ней — до дня прорыва блокады. Он доставлен с почетными ассистентами в Ленинград — флаг, пробитый пулями, разодранный ветрами... К нему приложен список героев, павших на посту и не отступивших ни на шаг.
По льду Невы, минуя развороченные старые проволочные заграждения, идут машины. Снега, снега и темные пятна людей. Вмерзшие в лед землечерпалки. Где-то близко орудийный огонь... Вправо — разрывы; там, у 8-й ГЭС, идет ликвидация окруженного немецкого гарнизона. Немцы сидят в бетонированных подвалах и упорствуют. Снова грохот разрывов, — и выше крон старых сосен взлетают пыль, дым, щебень и щепки. Это бьет батарея Барбакадзе.
Пересекли Неву... У края бывших немецких окопов — наш подбитый самолет. Погибая, он пикировал на немецкий узел сопротивления как раз у подъема к береговому шоссе. Шапки долой, товарищи!
Идем по прибрежной лесной дороге. Ветер прогнал облака, и солнце неожиданно осветило Неву и мертвый, сожженный, искалеченный лес.
Неприятно, что в лесу лежат трупы наших и немцев (всех еще не успели похоронить). Некоторые убиты на ходу, застывшие глаза раскрыты; один труп обуглен, оторвана кисть руки... Видимо, напоролся на мину...
Мимо нас пробираются по снегу саперы. Тащат колючую проволоку, бревна. Великие труженики войны! [71] В лесу, у елок, примостилась парочка, о чем-то шепчутся... Мы их спугнули. Трогательна эта любовь — на переднем крае!
По шоссе движутся вперед «катюши», непрерывный поток людей. Даже, на мой взгляд, слишком людно для переднего края... Строят новые укрепления. Уже сделано десять рубежей, чтобы немцы не могли прорваться обратно к Шлиссельбургу и к берегу Ладожского озера. Везде трофейные команды: изымают в окопах все немецкое имущество.
На шоссе девушки-регулировщицы беспрестанно указывают флажками — белыми и красными — направления и отдают честь командирам. Эти девушки — образец дисциплины: объяснят все толково, знают все маршруты наизусть, а в глазах — такая молодость, такой свет, что его не затмят никакие дымы разрывов.
Очередная попытка фашистов вырваться на шоссе к Шлиссельбургу отбита. Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков... Бьет батарея. С перелетом ложится ответ противника. Низко проходят два «ила». Сапер вколачивает деревянным молотком указатель-вывеску... Как все слитно, едино! Какая во всем этом прочность, именно прочность! Это ощущение удваивается, утраивается, когда подходишь ближе к Шлиссельбургу.
Осмотрел Преображенскую церковь (бывший немецкий узел сопротивления). Она разбита основательно. Сюда всадили до сотни снарядов. Барбакадзе говорит: «Это наша работа».
Снег здесь окрашен во все тона: кровью, розовой кирпичной пылью, чем-то ярко-желтым (остатками взрывчатого вещества?), сажей от сгоревших немецких блиндажей... Стоят обуглившиеся вековые сосны, — из свежих их ран еще сочится смола. На перепаханном снарядами старом русском кладбище валяются полуистлевшие гробы, кости, черепа... Теперь покойникам возвратят их могилы.
Везде обрывки шинелей, разбросанное немецкое имущество, газеты, конверты, патроны и т. и. Наши тащат из разрушенных немецких блиндажей бревна и доски для новых сооружений. Тяжелые грузовые машины непрерывно подвозят лес... Скоро здесь будет построена железная дорога — по ней мы пустим первый поезд в Москву! Это, конечно, еще не «стрела», это будет фронтовой поезд, но как он нам люб, как мы ждем его!
С Преображенской горки видна вся панорама реки. Через [72] Неву от Шлиссельбурга уже выстроен деревянный железнодорожный мост. Люди чернеют на снегу.
Немецкие надписи сорваны. Неделя, две — пройдут весенние дожди, зазеленеет травка, деревья — я уверен — выправятся, отрастут, зацветут, и останется одно воспоминание от полуторагодового пребывания фашистских оккупантов.
Шлиссельбург разрушен. На сегодня в городе — триста пятьдесят человек гражданского населения. (Что с остальными?)...
Я прошел по центру города, по набережной, побеседовал в управлении милиции, посмотрел работы по расчистке города. Местные жители убирают снег... Судоремонтный завод, ситценабивная фабрика и другие предприятия разрушены, но полным ходом идет восстановление. Стук, грохот, визг пил, удары топоров. На февральском ветру поют новые телеграфные провода.
Бегут вездесущие мальчишки: «Дяденька, идем покажу, — у нас тут одна гражданка советское знамя сохранила...»
Вернулись на правый берег. Ощущения крепкие, острые... Беззвездная ночь. Теплеет... От воздуха, ходьбы, езды, впечатлений я устал и в эшелоне сразу заснул.
Оттепель...
Послал вторую телефонограмму С. К. Днем условился, что сделаю доклад для личного состава транспортера. За обедом в дружеской обстановке провел политбеседу на международные темы. Вопросов много.
Телефонограмма от генерал-майора Лебедева с вызовом в Смольный. Срочно выехал на машине. Оттепель еще сильнее... На шоссе обнажились асфальт и брусчатка. В воздухе что-то весеннее...
Смольный. Взял пропуск...
Меня приглашают в салон. Сервирован стол. За столом — Николай Тихонов. Здороваюсь... Оживленно беседуем о фронтовых делах. Тихонов худой, усталый, но работает упорно. Как обычно, рассказывает острые эпизоды...
Нам сообщили причину вызова: поручение Тихонову и мне — написать ответ лорд-мэру Лондона Сэмюэлю Джозефу на его поздравительное послание Ленинграду. [73] Работали вместе часа полтора... К 8 вечера текст сдали и уехали.
Темь непроглядная, снег, сыро, лужи, пустынно. Па Марсовом поле я остановился, — радиорупор передает штраусовские вальсы. Стоит одинокий милиционер.
Дома... Хорошая встреча. Ряд писем — от П. Попова{44}, от радиослушателей, деловые записки.
Читаю о европейских противоречиях. Эта тема, стремление увидеть будущее, увидеть очертания новой Европы, социально-политические сдвиги, споры (неизбежные) и постепенное затишье в мире — сейчас очень занимают меня.
Мутная погода... Плохо спал.
Читаю прессу.
Днем написал очерк в «Правду» — «Ленинград наступает»... На такой очерк надо несколько дней, а ритм жизни быстрый — все скорей, скорей!
С 4 часов дня на партбюро в Пубалте — вопросы приема в партию,
Ветрено...
Очень теплые письма от радиослушателей. Звонили откуда-то с Нарвской заставы: «Выступите еще, привет от двенадцати девушек». Я представил себе этих боевых девчат.
Написал письмо генерал-полковнику О. И. Городовикову.
Приехал А. Фадеев. Был у С. К. Привез нам немного сухарей, консервов, водки, табаку...
Рассказывал о московских литературных новостях... О, литературный мир, даже война с Гитлером тебя не изменит! [74]
Подморозило, снег...
Противник уже прижат к Азовскому морю и к району Новороссийск — Анапа — Темрюк... Гитлер дал приказ бросить максимум плавучих средств для эвакуации немецких армий с Кавказа. Надо думать, что Черноморский флот и наша авиация момент не упустят и потопят фашистские корабли. В Новороссийске двое суток идут ожесточенные бои. Порт надо отнять у противника, лишить его возможности эвакуировать войска. Анапа, Темрюк, Приморско-Ахтарск — это малые каботажные порты, они не справятся с большой эвакуацией; в Азовском море — льды, а с севера, через Донбасс, уже идут наши части.
Подготовил для «КБФ» вариант очерка о батарее Барбакадзе.
С утра у меня был редактор «Нового мира» и «Краснофлотца» товарищ Щербина. Его командировал к нам Рогов{45}. Это, так сказать, «литературная разведка». Беседовали о том о сем... Разговор опять свелся к пьесе. Они полагают, что большую пьесу так просто написать в условиях постоянных ленинградских заданий, поездок, текущей работы и пр. Да и материал меняется на ходу — темпы войны все больше ускоряются.
Щербина говорил, что вызревания чего-либо нового в литературе пока нет. Видимо, еще рано, — нужна дистанция... События перехлестывают через вчерашние оценки. Недавно написанные пьесы или повести — в свете новых событий — уже кажутся менее значительными, вянут. И это понятно.
— В Москве холодно, не хватает дров, во многих домах вышел из строя водопровод. Нет ленинградского уменья «зимовать»... (Ну, оно и нам дорого далось.)
Я рассказал кое-что о ленинградской жизни. Щербина поражен трудностью нашего быта.... Просит дать материал в «Краснофлотец», хочет перепечатать из «Ленинградской правды» мой очерк «Город Ленина» от 22 января 1943 года. Пожалуйста.
Вот и все. Ощущение от встречи — какое-то «формальное»; [75] живой связи — редакторской, издательской — я не почувствовал. Зато эту связь держат, умеют держать «Правда» и «Красная звезда». Я чувствую живую связь и с О. И. Городовиковым, П. Поповым, А. Фадеевым, И. Сельвинским... Эти товарищи вкладывают в свои письма ко мне свое душевное, личное отношение... Но не стоит задерживаться на этих исключительно субъективных моментах. Может быть, я стал несколько обостренно реагировать на человеческие взаимоотношения? «Блокадная» обостренность чувств?.. Некоторые приезжие находят нас изменившимися, суровыми, но было бы странно, если бы мы были, после всего пережитого, по-детски безмятежны.
Весь день работал над материалами по международной обстановке в кабинете Дома партактива...
Несколько страниц выписок присоединяю к дневнику.
Из речи Геринга (30 января 1943 года):
«...Весь мир считал, что Красная Армия слаба. На этом просчиталась и Германия».
...В оценке действий Красной Армии у союзников была и есть тенденция затушевать их, выпячивая Африканский фронт. Но факты эту игру разоблачают.
...Союзники стремятся в первую очередь к тому, чтобы разгром Гитлера не затронул их позиций в Европе и обеспечил бы там угодный им послевоенный режим.
...На оккупацию юга Франции Гитлер послал всего пятнадцать дивизий.
...Япония выжидала падения Сталинграда и провести себя не дала. Гитлер кричал, что Сталинград — это дело трех — пяти дней, но японцы предпочли выждать,
...В США формируется австрийский легион во главе с Отто Австрийским (Габсбургским). США держат в своих руках графа Сфорца и связаны с Гранди: это кандидаты на пост премьера в Италии. Словом, американская и английская буржуазия готовят сейчас своих ставленников для «устройства будущей Европы», — ставленников реакционного и, пожалуй, фашистского типа.
...Коммунистическая партия Франции создает военные группы, чтобы бить Гитлера и в будущем противодействовать фашизированным силам Жиро и т. и.
...Мы должны создавать международное движение против Гитлера и фашизма вообще. Но в будущем возможны и инциденты, и споры, и неприятности даже с союзниками.
С. К. сегодня сдает работу Театру КБФ{46}.
Обстрел города... Разрывы... Противник старается бить по центральным районам, по перекресткам главных улиц и проспектов. Как ни привыкли мы ко всему, но видеть после прорыва блокады Зимний, Эрмитаж и просто жилые дома в новых язвах и ранах — больно, очень больно... Молчим... Ленинградцы уже почти не говорят об обстрелах.
В Германии «тотальная мобилизация». Новые формирования, — восстанавливаются дивизии разгромленных армий...
Сильные удары наших войск в Донбассе и на Курском направлении. Наши части прорывают укрепленную зону южнее Ростова. Продолжается постепенный «загон» немецких армий в Черное и Азовское моря. Это сейчас центральная задача операции...
Геринг вопил 30 января: «Отныне Германия будет жить одним — местью за Сталинград!» — а мы молча готовим новые удары, и, может быть, они будут еще страшнее, чем под Сталинградом...
Написал фельетон-памфлет «Вот кто Гитлер»{47} для «КБФ».
Взята, наконец, 8-я ГЭС. На Волховско-Ленинградский фронт прибывает тяжелая артиллерия из-под Сталинграда. У Вологды — новая ударная армия.
Приехал с Новой Ладоги Тарасенков, — он бодр, здоров. Сообщил, что Ладожская военная флотилия перевезла за лето 1942 года в три с половиной раза больше грузов, чем Ледовая дорога. Действовали сотни моторных тендеров... Моряки работали отлично...
Я в свою очередь рассказал Тарасенкову о международной обстановке. Он все записал, так как многое для него было ново.
«В последний час». — Взяты города Лисичанск, Барвенково, Балаклея, Батайск, Ейск. Это замечательно!.. В Ейске отличные [76] аэродромы. Через Ейск можно идти по льду на Мариуполь, охватывая противника в Ростове — Донбассе!
...Просчеты Гитлера и его штаба — ставка на быструю войну, пренебрежение резервами, запасами, неподготовленность железнодорожного транспорта и пр. — сказываются все явственнее. Владея Европой, Гитлер мог бы добиться многого, но мы не дали Гитлеру времени на реорганизацию захваченной Европы, на перестройку ее экономики, на переучет и обучение необходимых кадров, на отдых армий. Экономическая и военная машина Гитлера скрипит и трещит. Сейчас в Германии опять мобилизуют боеспособных рабочих, — их заменят иностранцы (военнопленные и пр.). Это понизит производство.
В Сталинграде начаты восстановительные работы. В будущем это будет прекрасный город — мировой центр туризма. Маршрут можно начинать в Ленинграде — осмотр памятников блокады; затем Москва — места боев 1941 года; по каналу — на Волгу; затем Сталинград, Кавказ. Здесь пройдут сотни тысяч туристов Европы и Америки.
Вечером слушал по радио Яхонтова{48}. Он читал вступление к «Медному всаднику». Хорошо, как это хорошо!..
Бродил с Тарасенковым по городу. Люди деловые, — после артобстрелов и бомбежек все убирают, ремонтируют.
Толя говорит:
— Что за город! Как все красиво, чисто! Нельзя сравнить с прошлой зимой.
Вот взгляд со стороны — ведь он давно не был в Ленинграде. (В прошлую зиму 1941-1942 годов у людей не хватало сил на уборку города.)
В книжных лавках уже нет прежнего букинистического богатства. «Вы бы летом пришли». Книги раскуплены, — люди уже думают о будущем, об устройстве своих библиотек. Любопытный признак! [78]
Был Пергамент{49}, — просит пьесу... Я объяснил и ему, что в разъездах по фронту пьесу не пишут, но на всякий случай попросил дать мне список актеров, данные об их типаже, характеристики и пр. Театр может дать на массовки до ста тридцати человек...
Сегодня в «Ленинградской правде». — Новый кризис итальянского правительства. Уволены в отставку девять министров, в том числе Чиано, Паволини, Гранди и др. Это, видимо, сторонники выхода из войны. Но — Чиано! Ближайший друг, родственник Муссолини, — одна из главных фигур в дипломатической игре «оси»!
В «КБФ» — мой очерк о батарее Барбакадзе. Я перечитываю его и, как всегда, вижу недостатки. Увы, их поздно исправлять. Мы пишем для газет очерки боевые, но «гладкие». В жизни все сложнее, глубже, — да редактора все равно наведут «лоск»... Нужно было бы отображать все широко, со всеми противоречиями и житейскими странностями, но военное время требует от нас некоторых «поправок». Злишься подчас на редакторов, но с этой точки зрения они иногда бывают правы.
Академик Иоффе пишет в «Красном флоте», что за 1942 год ученые дали Красной Армии и Флоту пятьдесят новых военных изобретений...
С утра чувствую себя лучше. Организм требует сна, отдыха, умственного переключения, а этого — недостаточно, и к концу дня безмерно устаешь...
Был в Пубалте.
...Взял во 2-м отделе материал о неравном бое на льду у Кронштадта. Одиннадцать краснофлотцев героически отразили попытку финнов окружить передовой сторожевой пост форта «П» {нечто вроде ледяного дзота — будка № 2).
Ночь... Пурга... Не видать ни зги. Воспользовавшись снегопадом, финны, никем не замеченные, подкрались к посту. Их было человек сто семьдесят, все в белых маскхалатах. Moряки [79] не растерялись: открыли огонь из пулеметов и автоматов... После короткой схватки финны удрали... У нас трое убитых, у них гораздо больше. Лужи крови на льду, брошенные вещи, оружие, лыжи, фонари, финские ножи и т. и.
У одного краснофлотца товарища Вихрова — штыком в сердце — пробит комсомольский билет. Форт помогал своему сторожевому посту только прожекторами: высвечивал финнов, слепил их... Открыв огонь из орудий — могли ведь покалечить и своих.
Из обстановки.
Немцы еще твердят о весеннем реванше. Однако от Брянского фронта до Северного Кавказа — у них дела плохи... Выход с Северного Кавказа армиям Листа закрыт (хотя некоторая часть этих войск успела ускользнуть в Ростов и далее).
Видимо, концентрические удары из Ейска, Каневской, Тихорецкой и других рассекут немецкие группировки — и Краснодарскую и Новороссийскую.
Аэродромы в Ейске дают нам свободу воздушного маневра. От Ейска до Керченского пролива менее 200 километров — «Дюнкерк» грядет...
Еще серьезнее, интереснее обстановка в Донбассе. Главная магистраль немцев: Днепропетровск — Ясиноватая — Ростов... Наши танки идут, чтоб перерезать эту магистраль (думается мне, западнее Ясиноватой). Ветки поюжнее, видимо, меньшей пропускной способности. Напрашивается таким образом охват у Мариуполя. Возможно и другое наше, одновременно прикрывающее, направление: Синельникове, Запорожье, — с выходом на Нижний Днепр, в Таврию.
Темпы нашего зимнего наступления выше темпов прошлогоднего летнего наступления немцев. Освобожден ряд пунктов, которые были почти полтора года в руках противника. Наши «косые» удары на юго-запад раскалывают весь Южный фронт немцев: и севернее Курска, и севернее Харькова, и севернее Донбасса. Захождение правым плечом дает глубокие охваты немецких группировок. Сейчас в кризисной фазе боев, видимо, 50 процентов немецких сил всего Восточного фронта, а впереди еще весенние удары — наши и союзников.
Немецкая пресса и радио резко переключили темы статей и радиовещаний для Запада. От темы «нового порядка» и реорганизации Европы перешли к теме: «Вал большевизма грозит цивилизованному миру!» — «Германия — плотина против [80] варваров...» и т. и. В отдельных немецких статьях — страх перед «бурей с Востока». Во всем этом крике один смысл: убедить немецкий народ (которому была обещана победа), убедить Англию и США в необходимости заключения компромиссного мира.
К 9 часам пришел А. Фадеев. Хорошо встретились. Он передал мне привет от Л. Ф. Ильичева{50}...
Саша был в дивизии генерала Симоняка в Шлиссельбурге. Хочет дописать некоторые главы к своей книге о Ленинграде.
Город показался Саше еще больше покалеченным (новые следы обстрелов и бомбежек), а люди бодрее, чем прошлой весной. Рассказывал о московских делах (с какой-то усталостью). Литературная жизнь идет по новым оргпутям и каналам: Совинформбюро, ПУР{51}, фронты. В ССП, конечно, нет прежней литературной жизни...
Союз советских писателей потерял за время войны восемьдесят человек убитыми и пропавшими без вести. Говорить о рождении новых литературных течений нельзя, рано. Повышаются требования к литературе. Двадцать месяцев газетной торопливой работы несколько снизили ее художественный уровень, а дела страны, Красной Армии и Флота невиданны! Необходим углубленный показ...
Литературный народ стягивается обратно в Москву... В писательском поселке Переделкино расположены воинские части.
...Фадеев ездил и в Великие Луки. Город был взят тремя дивизиями... Осталось семь с половиной тысяч жителей. Некоторые изверились, измучились... Да, «наследство» тяжелое.
Я в свою очередь рассказал о Ленинграде, о прошедших боях, сообщил о литературных делах группы писателей КБФ{52}...
Вызван в Военный совет. — Член Военного совета начал беседу со мной с общего вопроса: «Как дела?» Я рассказал о поездке в Морскую артиллерийскую железнодорожную бригаду, о Барбакадзе и др. [81] Наше наступление, в общем, приостановилось: противник подтянул силы, упорствует. 8-я ГЭС опять у немцев... Через несколько дней уточнятся некоторые перспективы для флота. Готовится новый удар Ленфронта, люди спешно выезжают в части.
Я в свою очередь информировал члена Военного совета о литературных делах, беседах с писателями, об их настроениях, о Военно-морском издательстве...
Говорили и о моей работе: нужна пьеса.
Беседа была, в общем, хорошая, деловая, но мне кажется, что контр-адмирал Смирнов опять нажимает с темпами:
— Нельзя ли кончить пьесу к 1 марта?
— Нет!
Коснулись моей рукописи «Крепость Кронштадт». Прочтя ее, контр-адмирал затребовал из Публичной библиотеки библиографию и материалы о Кронштадте и убедился, что книги по истории Кронштадта не было. Моя работа, таким образом, первый вклад, начало. Я вполне понимаю, что это лишь очерк на пять печатных листов, а книгу надо делать листов на двадцать — двадцать пять. Дать советскому читателю широкий литературный, занимательный обзор истории Кронштадта. Это работа будущего, я хочу ее сделать.
Сегодня чистое небо, холодно... Немцы обстреливают город. Долгие тревоги, — видимо, ждут налетов...
Порой я думаю, что сосредоточенность на военных и политических интересах вытеснила у меня интерес к быту, к городу. Надо это восполнить.
Фашистская пресса и радио полны воплей о смертельной угрозе... Крайние меры: «Правительство не может сейчас щадить народ...» и т. и. Загнанная в угол крыса дерется с бешенством!..
Война вступает в критическую фазу — это общее ощущение.
Лорд Бивербрук считает, что за время зимнего наступления русские взяли у немцев 7000 танков и — 4000 самолетов, то есть больше, чем дали американцы и англичане для СССР за двадцать месяцев войны. «Надо усиливать поставки в СССР», — говорит этот лорд. «Самое уязвимое место Германии — на Восточном фронте». (Его замечание не лишено меткости.)
Фашисты и профашисты: «Если СССР к зиме 1943 года не одержит успеха, он выдохнется…» (Не беспокойтесь!) «Союзники [82] идут на создание Второго фронта, так как боятся большевизации Европы» (!).
Вечером сидел с С. К. — тихий час... Разговаривали усталые. Но все время мысли о работе, текущих заданиях, и мы, смеясь, говорили: «Ну, вот и отдых». С. К. привезли из Москвы ее халатик, два смятых платья. Она отвыкла от «штатских» вещей; смотрит на них, как на воспоминания о доме и мирной жизни. «Все плохое, трудное забудется. Встретятся люди, будет тяга друг к другу» стремление к жизни, к обществу, к свету, шуму...» В комнате С. К. тихо... Она топит печурку, поджаривает присланные из Москвы кофейные зерна, рисует... Руки у нее вспухшие, в ссадинах. С тоской, безвозвратно отдает свои работы Пубалту: «А на память ничего и не останется...» Жена моя милая... Стойкая и храбрая.
Вчера и сегодня противник обстреливал Ржевку и другие районы города. В 11-12 утра слышны разрывы и у нас на Петроградской стороне.
Написал радиоречь о моряках.
Был в Пубалте. — Неизменный автоматчик в тулупе, проверка пропусков, в вестибюле дежурный, на трапе — часовые...
В нашей «комнате писателей» оживленная беседа. Стоит здоровый, седой, несколько монгольского типа Лев Успенский — в своем затрапезном кителе; Тарасенков — в продранном тулупчике; всегда улыбающийся Николай Чуковский; Макогоненко — в ушанке и шинели и начальник отдела внешней агитации и пропаганды. Говорим об обстановке. Писатели, в общем, всеми правдами и неправдами узнают радиоперехваты и другую закрытую информацию. Нам надо знать и понимать события. Обсуждаем последние новости, служебные и литературные дела.
На фронте. — Немецкие контратаки у Ростова и Краматорска. Противник вводит в дело резервы, стремясь сохранить южные рубежи, Донбасс и не дать нам выйти к Нижнему Днепру. Появляются немецкие дивизии с Запада, из Крыма и пр. Гитлер надеется сдержать наш удар. Как бы не так!..
На Курском направлении наши части вышли на оперативный простор, и здесь возможны крупные события. А союзники [83] смотрят, аплодируют нам, но не сумели помешать Роммелю соединиться с Арнимом в Тунисе и действуют не спеша, очень не спеша. Их по-прежнему больше всего интересуют мощь, размах и максимум возможностей СССР. Они стремятся разведать то, чего еще не знали и не знают о нас... В Америке, на международном слете студентов, репортеры своими расспросами довели наших делегатов до нервного раздражения: «Ваши любимые духи? Белье?» и т. д. Людмилу Павличенко{53} реакционные газеты называли «леди-убийца» (?!)...
В 4 часа поехал с С. К. на радио. Бодрый зимний день. Девушки убирают парк и аллеи у «Стерегущего»{54}... Прошла рота солдат в зимних шапках, ватниках; лица их — ясные, порозовевшие от мороза...
Выступил для всесоюзной радиопередачи (говорил девятнадцать с половиной минут о героях фронта).
На обратном пути прошлись по Невскому, прочитали расклеенные на стенах газеты: большие награждения молодого генералитета... В сводках стали отмечать, чьи именно части первыми врываются в освобождаемые города. Ряд новых гвардейских формирований, и прежде всего — танковых...
Дни заметно прибывают. Вглядываешься в голубеющую даль — и как-то делается молодо, хорошо. В сущности Ленинград уже перевалил критическую фазу зимы, но и в этом году она, конечно, многих подломила...
На улице толпа. У входа в кино мальчишки с их неизменным: «Дяденька, дайте на билет, нам не хватает...» Радиорупоры передают обзоры, музыку, — и надо всем высоко в небе молодой месяц... А из-за океана далекие чужие люди наблюдают за Россией.
Вернувшись, посидели с С. К. Дружно, поговорили. Она устает, но упорно работает. От недоедания появились отеки... Надо что-то предпринять, чтобы подкрепить ее силы.
«В последний час». — Наши войска взяли города Волчанок и Чугуев (это в 25 — 30 километрах от Харькова). Я напряженно жду сообщений. Как под Ростовом и в Донбассе? [84]
Вечером читал Ромен Роллана. В последнее время я меньше читаю: много дел и к ночи устаешь, валишься с ног.
Артиллерийский гул...
В вечерней сводке: наступательные бои у Краматорска; наши части перерезали железную дорогу Ростов — Новочеркасск; на Азовском море взят Приморско-Ахтарск.
Серое утро... Канонада.
Противник бомбит Ладожскую дорогу, район Тихвина. Поезда через Шлиссельбург не идут.
В 9 часов вернулся из отпуска, навьюченный пакетами и сумками, Азаров{55}. Он похудел, но бодр. Поцеловались. Передал мне письмо и посылку от «Правды»; книгу и письмо от генерала А. А. Игнатьева; новые журналы. В посылочке... три лимона, кусок масла, несколько мандаринов, коробка сардин, карамель, коробка шоколадных конфет для С. К. Очень тронуты! Будет подспорье, так как последние дни жарили картошку на воде. Опять с едой туговато.
В последнем номере «Интернациональной литературы» (11-12) — обзор и рассказ о том, как прозвучали мои работы в Испании{56}.
Резкой критике литературных кругов Москвы подвергся роман Геннадия Фиша «Контрудар». Автор выводит фронтовые любовные драмы, твердит о легкости семейных перемен. Зря!
Вс. Азаров просматривал пришедшие за время его отсутствия письма. Прочел маленький листок... и побелел: погиб его брат, — убит под Сталинградом... Юноша — родился в 1920 году!
Обстрел города. Один снаряд попал в здание Театра КБФ, другой — по корме «Полярной звезды»{57}. Бьют по вокзалам, где могут быть железнодорожные батареи и войска; бьют по казармам.
Написал статью «Двадцать пять лет советского флота» — для [85] иностранной прессы (через ТАСС). Корректная статья, с историческими фактами, цифрами.
Работал над материалом для пьесы. Сделал десять страниц записей о действиях морских бригад.
Был режиссер Пергамент, — недолгий разговор... Принес мне фото актеров.
Часто думаю о будущем, о послевоенном обществе, о нашем творчестве, труде и о том, какие сдвиги (социальные и исторические) произойдут в европейской и американской жизни... За эти двадцать месяцев войны СССР шагнул буквально на век вперед — в смысле духовном, в смысле необыкновенного сплочения всей народной массы, постижения своих сил, сути, предназначения.
Вчера утром части Н-ской армии, после артподготовки, начали повое наступление на Ленинградском фронте. Разгромлена испанская дивизия. Первая линия обороны противника занята. Взят Красный бор. Удар развивается к Саблино. Если будет взят этот пункт, — Мга лишится железнодорожной связи...
Взята Лозовая! Вперед к Днепропетровску и дальше!
Читал «Интернациональную литературу». Что-то знакомое, давнее и не утоляющее...
Ночью шум: крысы грызут мыло. Зажег свет — гоню их.
Взят Краснодар; перерезаны немецкие коммуникации в Донбассе, взят Ворошиловск.
Ленфронт наступает! Бои за Поповной. Н-ская армия — впереди гвардейская дивизия Симоняка — ломает немецкую оборону. Нужно захватить Никольское на реке Тосна. Навстречу идет армия Волховского фронта. Немецкая Мгинско-Невская группа может попасть в окружение.
В 12 утра, по радио. — Военное совещание союзников в Чунцине и в Индии. Речь Черчилля о совещании в Касабланке и о необходимости скорейшего (гм…) наступления союзников в Европе. Сколько еще ждать? Недели, месяцы?
Весь день писал очерк «Морская пехота». Минутами хочется писать оду — такие дела, такой героизм! [80]
Сидели у С. К. Пришли Тарасенков, Азаров и Крон. Азаров притащил кое-что покушать. Делились впечатлениями за последнее время, рабочими планами. Немного развеселились, но на всех какая-то печать пережитого... Что-то сковывает нас... А как иногда хочется и веселья, и озорства, и ощущения простора. Говорили о Москве, о ленинградских дедах... Я перелистывал брошюру о Петергофе, о семье Романовых. Болезненный, страшный мир... Вспомнились мне дворцы Петергофа и Пушкина; праздник Георгиевских кавалеров в 1916 году в Народном доме; революция.
Оттепель, тает... За окном ветер, мрак ночной... Беседовали о ходе войны, о будущем Германии. Она должна быть с нами.
Бодр, выспался...
Сводки отличные... Взята ст(анция) Красноармейское.
Общая обстановка.
В целом за двадцать месяцев войны с абсолютной ясностью проверены военные доктрины и СССР и Германии. Ставка фашистов на быструю танковую войну бита. Сейчас СССР противопоставил немцам стойкую пехоту и огромное количество артиллерии. Красная Армия разработала и применила ряд новых форм артиллерийского боя: и оборонительного и наступательного. За два — два с половиной месяца мы вернули часть территории, потерянной в 1941-1942 годах.
Германия невосполнимо теряет живую силу... Красная Армия истребляет фашистские части. Они потеряли до 50 процентов артиллерии. Фронт немцев от Орловско-Курского района к югу — раздроблен, их коммуникации нарушены. Лишь в Ростовском и Ворошиловградском районах еще удерживаются сильные группировки (прикрывающего типа), но и они попадают сейчас в окружение. Гитлер оголяет европейский фронт и бросает все на Восток. Здесь центр мировых событий. Немецкие части перебрасываются на наш фронт даже из Туниса (!). Там явные «паузы». Англичане выжидают. Видимо, они не хотят стараться для Жиро и янки.
Немецкие «верхи» признают свое поражение: Гитлер уже ничего не обещает. Дон, Кубань, Кавказ для него потеряны. Теряют немцы и Украину... В Восточной Пруссии — воззвания к немецкой армии: «Ржев и Вязьма — ворота в Берлин...» [87]
Разложение в стане вассалов — явное.
На Западе непрерывные проекты и планы, дискуссии об устройстве Европы. Резкое размежевание общественных сил. Анкеты: «Что делать с Гитлером?» Ряд ответов: «Возить в клетке». — «Сослать на Чертов остров!» и т. и. Советские люди не анкетируют, а делают свое дело...
Некоторые выводы. — Россия в ряде прошлых войн показала, какие она может поднять силы. СССР показал необычайную прочность организации, зрелость мысли, высоту духа.
Набрасываю новые детали пьесы. Контуры ее стали несколько четче. Вчерашний очерк — некая проба... Так из очерков 1921-1923-го выросли в свое время мои основные работы 1932-1936 годов...
Вечером зашли Л. Успенский и II. Чуковский. Они жаждут информации. Рассказал, что мог.
Получил продовольственную посылку — можно будет подкормить С. К. Она очень похудела, но держится и рада своей комнатке, где хоть тихо и можно рисовать после выездов в командировки... Водопровод не действует, крысы и у нее штурмуют стену, прогрызают ее. Но мы дружно говорим: «Ничего, зиму пережили». И вечные надежды впереди рисуют весну, природу, залитую солнцем...
Читал Роллапа.
Читаю о древнем Новгороде и Пскове.
14 февраля 1918 года был опубликован декрет Ленина о создании Красного Флота. Сегодня двадцать пять лет моей службы в Красном Флоте.
Готовлю материал для ТАССа — кончаю очерк о флоте для газет всего Союза. Кстати: кое-что мною сделано в жизни и в искусстве, — сейчас надо бы набирать силы для новых работ. Минутами кажется, что вот теперь-то и начнется настоящее — абсолютная отдача искусству!
Раздумья о своем творчестве... О нем писали друзья и враги; но спокойных, бесстрастных отзывов не бывало. Работа моя всегда вызывает споры. Некоторые «друзья» в Москве даже сейчас не оставляют меня своим вниманием; «Вишневский [88] в Ленинграде чудит: он болен, но не хочет лечиться, отказывается покинуть Ленинград» (?!). Эх, люди!..
Жить близко к природе, вновь и вновь перебирать все пережитое и работать! Может быть, вернуться к ранним поискам, перечитать все, что может вместить мозг, исходить все, что можно исходить... Неутоленность я чувствую и жажду ощутить простор, бесконечность. Война создала в душе странную стесненность. Тут дело никоим образом не в «службе», а именно в психофизическом восприятии мира — раздробленного, разделенного яростью, непониманием и злобой, которые укротит только время и разум... И как вторичный элемент этой скованности — конечно, фактор блокады. Да, двадцать месяцев я почти не вижу, не чувствую широкого, привычного московского круга людей, людей политики и искусства. Письма и отдельные краткие встречи с приезжими, — которые сами, так же как и мы, в еще непонятной всем эволюции, — не утоляют... Духовный голод? Пожалуй, несмотря на пресыщение всем виденным и пережитым... Может быть, отсюда временами и «летописный» лаконизм записей в этом дневнике и бездна повторов ощущений... Повторные циклы.
Воздушная тревога... Вой пролетающих истребителей...
Сводка сообщает о сдаче в плен большой группы немцев на Волховском фронте.
На Ленфронте дела идут, взята Поповка. На Тосненском направлении разбита дивизия противника. В дело вступили, помимо Н-ских армий Ленинградского фронта, и волховцы, — идут от Киришей на Любань — Тосно. Явно готовится и Приморская группа, куда переброшен ряд частей из Кронштадта и с северного берега. Хорошо бы к 23 февраля зажать немцев во Мгинском болоте.
На Юге продвижение танковых частей к Волновахе (I). Знакомые, исхоженные мной в боях места!..{58}
Немцы признали потерю Краснодара и пишут о боях под Харьковом.
К 15 февраля объявлена регистрация всех агроработников. Готовимся к весеннему севу!
Утром видел на Каменном острове двух крошек-девочек, лет трех... Убирают лопатками снег, подражая старшим. Чистые голубые глаза необыкновенно серьезны… [89]
Днем — обстрел нашего района, близкие разрывы. Встряхивает дом, дребезжат стекла... Предупреждение по радио.
Вторая воздушная тревога... Опять методический обстрел, сильные взрывы... На небе темные рваные тучи с освещенными солнцем золотистыми краями. Голубые просветы... Опять предупреждение по радио (неприятный голос). Свист снарядов, вздрагивает почва, часто стучит метроном... Ну и денек!
Прочел речь Черчилля — не нравится: много красивых слов, намеков, сожалений; странная формула плана, который будет осуществлен в течение ближайших девяти месяцев (?!)...
А пока Красная Армия действует: сегодня взяты Ростов, Ворошиловград и Красный Сулин...
Видимо, будет большая сводка 22-23 февраля, которая подытожит дела всех южных фронтов, а может быть, и Ленинградского и Волховского.
Читал о Родене, о Делакруа. Так живо вспомнилась Франция, ее воздух, шумы, атлантический простор...
Утром на мотоцикле — в Дом флота на совещание (семинар) молодых писателей КБФ. Приглашено тридцать девять, человек плюс писатели нашей группы. Педагогический доклад Л. Успенского, несколько витиеватый, растянутый. Но все с удовольствием слушали примеры: «Валерик» Лермонтова и описание батареи капитана Тушина из «Войны и мира».
Ряд выступлений молодых товарищей.
Один:
— Я стою ночные вахты, а в голову стихи лезут. Просишь подсменить, записываешь. А иногда и забываешь...
Сегодня опять жестокий обстрел...
Днем звонили от Веры Инбер и других; «Как у вас? Целы?»
Новые жертвы, разрушения... Некоторые просто уже не выдерживают усталости и нервов. (Бьет, как я узнал, 11-дюймовая батарея, есть попадания даже по аэродромам за городом.)
В Ленинграде перебои с электротоком, с радио, но к вечеру радио должно опять заработать... [90]
При «коптилке» ждем «В последний час». Гадаю — что заняли... Харьков, Сталино, Макеевку, Волноваху?
Будет, должен быть день, когда Совинформбюро сообщит: «Первыми на германскую территорию ворвались части генерала такого-то...» Или: «Взят город и железнодорожный узел Берлин...»
Час ночи, — тревога... Радиосообщения не дождались, — заснули...
Опровержение ложных сообщений английских газет о том, что немцы перебрасывают сорок дивизий на Запад. Немцы, пользуясь феноменальной (но вполне обдуманной) медлительностью союзников, стремятся удержать ряд важных рубежей на Востоке и бросают сюда свои дивизии с Запада...
В 2 часа дня — опять на совещании. Внимательно слушаю. Гляжу на усталое, старчески-измученное лицо молодого делегата Гостинова — поэта с Ладоги. До войны работал слесарем. У него погибла вся семья... Он читал свои стихи. Это талант! Все оживились. Яркие, самобытные образы, мысли, своеобразный ритм стиха, уверенность и юная косолапость. Хорошо!
Гостинов — моряк. Будущее, дай ему счастье, успех! Пусть на место погибших встанут новые писатели.
На совещании огласили Указ Президиума Верховного Совета СССР о моем награждении орденом «Красного Знамени» и вручили орден. «Служу Советскому Союзу!» — великие слова!
...Прочел с огромным подъемом очерк-оду «Морская пехота», импровизировал и видел, как люди плакали... Искусство вещь сильная! (Слышал, как молодые писатели удивлялись: «А обычно он говорит совсем тихо».)
После совещания поехали к нам отпраздновать вручение ордена... Раздобыли «пол-литра»...
Вечерняя сводка. — Взят Харьков!
Сидели до 12 ночи, — дружно, просто... «Ура Харькову!» [91]
...Звонок из «Ленинградской правды»: просят отклик на освобождение Харькова. С радостью тут же написал.
Прочел речь Рузвельта. Он как-то яснее Черчилля. Его слова об изумительной армии России хотелось бы принять в сердце. Но...
Из информации. — Мы снова заняли 8-ю ГЭС, 1-й ж 2-й Рабочие поселки. Больше месяца возились с ними...
Из обстановки. — Красная Армия начала удар 19 ноября 1942 года силой двух фронтов — Донского и Сталинградского, затем включились пять, восемь фронтов, а ныне десять (из тринадцати). Сейчас немецкий фронт разорван от Орла до Северного Кавказа. Удары Красной Армии нарастают. Мы начали наступление на фронте шириною в 120 километров, сейчас наступаем на фронте в 1800 километров. (Летом 1942 года немцы смогли наступать только на фронте в 600-700 километров.)
Источник грандиозных успехов Красной Армии в жесточайшей войне против фашизма: мужество советского народа; его дух, единство, дисциплина, организация, идейность; выдержка и мужество Главного командования, умелое сохранение и применение резервов, преимущество нашей стратегии и тактики. Мы заложили прочный фундамент для победы!
Сейчас мы не уступаем немецкой армии ни в танках, ни в самолетах. Мы превосходим ее в артиллерии, минометах, автоматах и пулеметах. Непрерывно растет боевой опыт Красной Армии.
...Немцы свели свою стратегию к молниеносным клиньям и «клещам». Для советской стратегии типичен ряд последовательно нарастающих как лобовых, так и фланговых ударов. (Очертание немецкого фронта часто само напрашивалось на подобные удары и отсечение выступов.) Советская стратегия разработала интереснейшие принципы использования артиллерии. Советская стратегия разработала методы борьбы с немецкими танковыми массами. Наши истребители танков, артиллерия, ружья и гранаты ПТО{59} свое дело делают. Наши [92] танковые массы мы бросаем на истребление пехоты, артиллерии и тылов противника — с крупным успехом. Советская тактика разработала новые принципы боевых порядков...
Война выдвинула ряд выдающихся советских полководцев... Еще не пришло время до конца раскрыть сущность нашей стратегии, но уже весь мир говорит о ней, хотя мы видим лишь первые этапы общего стратегического плана...
О тыле. — Красная Армия получила необходимое вооружение в огромном количестве. Мы преодолели трудности с топливом и металлургией. Теперь будут восстановлены Донбасс и другие важнейшие районы. Опыт уже есть (Подмосковный бассейн был восстановлен в два — два с половиной месяца). Хлеб у нас есть. Мы не вводили по всей стране голодных европейских норм (285 граммов в Германии, 150 — в Италии и т. д.). Сейчас мы получим миллионы пудов хлеба — урожая 1942 года, так как немцы не успели его вывезти. На 1 февраля народ дал фронту 8 миллиардов рублей добровольных пожертвований. В марте — новый заем. Активность тыла все усиливается.
Международная обстановка. — Успехи Красной Армии и рост военной промышленности Англии и США побуждают союзников постепенно переходить к наступательной стратегии... Нейтралы (Турция, Испания, Швеция) не поддались давлению Гитлера. Серьезные трения и разлад в странах «оси».
...Реакционные группы в Англии и США ведут кампанию за буржуазный строй в Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии, за буржуазную федерацию в Восточной Европе (Польша, Румыния, Венгрия, Чехословакия).
Никаких «федераций» и кордонов против СССР!
В Ленинграде к исходу зимы силы людей слабеют: вновь заметно увеличилась смертность. Упорно говорят, что с 1 марта будут повышены продовольственные нормы.
Вел записи, обдумывал пьесу. Получил еще ряд заданий к 23 февраля. Как все успеть? [93] В 4 часа дня с Пергаментом зашли за С. К... К 5 часам поехали на спектакль Театра КБФ. Несмотря на ряд повреждений от бомб и снарядов, — клуб НКВД в отличном состоянии. Чисто, относительно тепло. Публика одета прилично. Много девушек. Прогуливаются по фойе, — разговоры, смешки.
Я вспомнил Ромен Роллана, горькие желчные слова его о Париже 1916 года, о том, что «подлая» человеческая природа стала привыкать к войне с поразительной гибкостью. Слово «подлая», может быть, подходит к буржуазным слоям Парижа 1916 года. Наша человеческая природа воистину доблестная и честная. Ленинградцы приняли беды войны просто и достойно. Ленинград живет, хочет жить и будет жить!
Я рад театральной толпе, девушкам в хороших платьях, легкому флирту в партере. — Жизнь!
Смотрим «Сирано де Бержерак» в концертном исполнении... Романтическая выспренность до меня не доходит, и, лишь в отдельных местах, живое биение сердца Ростана и игра Чеснокова{60} заставили меня встрепенуться.
Какие силы, приемы, слова, краски понадобятся нам для изображения современности?..
Вечером дома. Читаю о Санкт-Петербурге. Мне что-то тут надо найти — видимо, для пьесы, для общей темы.
Звонил Крон, работает. (Он живет на «Полярной звезде», — трудится над пьесой. Азаров — с нами в домике{61}.)
В последнее время какие-то удивительные сны. Полет над морем... Неизъяснимое с детства чувство чудесного полета: шагнул... и полетел. Парю на высоте над синей водой, и даже во сне — головокружение...
Днем работал над очерком о рабочих Кронштадтского завода. Поистине — это молодцы; тема тыла — большая тема...
Получил звание капитана 2-го ранга. (Мое прежнее — бригадного комиссара — равно капитану 1-го ранга.) [94]
Голубой солнечный день, голубое небо, голубые тени на снегу и черные деревья, в которых уже бродят весенние, соки... Ходил по старым знакомым местам... Хочется абсолютного уединения: на душе — обида.
Ходил часа три-четыре. Стемнело. Полная луна, прекрасные пейзажи на Неве. Удивительно стройный силуэт моего старого знаком(ца) «Комсомольца»{62}... Нежно-розовый догорающий край зари — обещание весны.
Наступление продолжается. Сводки скуповатые... Идет размол на Юге. Гитлер продолжает перебрасывать дивизии с Запада, даже из Южной Франции. Мы по-прежнему один на один с гитлеровской Европой...
По радио. — Серьезное поражение союзников в Тунисе: 2-я танковая армия американцев потеряла до 10 000 человек, много машин, 1-я английская армия «застряла в болотах и грязи», а 8-я — в стадии реорганизации (?).
Написал очерк для «Правды» — «Февраль на Балтике». Взял боевые эпизоды: удар по «Голубой дивизии»{63}, схватка на льду у форта «П», воздушные бои... Дал копию в «Ленинградскую правду».
7 часов 15 минут. — Партсобрание: отчет партбюро. В целом работа шла верно, но недостаточно инициативно и напористо. Коротко выступил: о подготовке к летней кампании 1943 года — в море! О командирской чести и о всемерном усилении агитационно-пропагандистской работы. Запросы масс огромны — интересуются всем. Политработники должны крепко изучать международные дела и военно-политические проблемы.
Стремительное движение Красной Армии от Орла до Северного Кавказа. В ряде мест немцы быстро отступают, стремясь «оторваться»... Берлинский обозреватель генерал-лейтенант [95] Дитмар говорит, что отступление может длиться «неопределенное время»... Потери их огромны. Рухнул весь восточный поход Гитлера, — «завоевания» уплывают, а остаются миллионы трупов немецких солдат и офицеров. К весне у фашистов бывал прилив надежд, а ныне, в 1943 году, — сильнейший кризис... Гитлер, видимо, решается на создание нового, «сокращенного» фронта. Ему очень важно «прикрыть» Румынию — нефть Плоешти. Но уже сейчас видно, что эта задача немцам не по силам.
Иностранная печать оживленно обсуждает вопрос: где пройдет новая линия немецкого фронта?.. Напрасная трата времени — линию фронта установит Красная Армия!..
Геббельс вопит: «Мы попытаемся (!) летом нанести решающий удар...» Гитлер с отчаянием хватается за жупел «большевистской угрозы Европе», взывает к «культурному миру», но уже поздно! Весь мир раскусил сущность гитлеризма, его отношение к европейской культуре, к национальным традициям, к чести народов.
...Потеря Гитлером Харькова произвела огромное впечатление в Европе: «Линия фронта катится к старой русской границе...» — «Армия Гитлера — это разбитая армия, бросающая склады, вооружение и бесславно отступающая на запад...» — «Немцы вздрагивают, когда хлопают двери...»
...Обстановка для удара союзников в Европе — самая благоприятная, но они все еще медлят, все выжидают.
...Сегодня наши войска заняли города Красноград и Павлоград.
Солнечный весенний день... Комната моя залита светом. Зашел А. Крон, — ему присвоено звание капитана береговой службы.
В Пубалте шесть портных пришивают всем погоны, петлицы, а корабельному составу и нарукавные знаки. Утюжат брюки, кителя. Приказ о ношении новой формы вступает в силу с 24.00 в ночь на 23 февраля.
Выдают праздничные посылки.
Читал Синклера «Зубы дракона» («Интернациональная литература», № 11). Это публицистический роман, местами — памфлет... [96]
В это время началась воздушная тревога, — и как-то живо слились в моем представлении нацисты из романа и пытающиеся прорваться к Ленинграду фашисты-летчики.
Наши истребители носятся сегодня беспрерывно.
Последние новости. — Идет стремительное движение к днепровским переправам. Лишиться их — катастрофа для немецкой армии.
Немцы начали отступление в районах Демянска (Северо-Западный фронт), Ржева — Вязьмы, сокращая фронт и уходя к Днепру! Потери немцев на Юге ослабят и Северо-Западный фронт противника.
Сталинград повлек за собой грандиозную цепь событий — военных и политических, которые катятся, как лавина, и будут непрерывно нарастать. Днепр не преграда для нас. Мы шагнем к германским рубежам!
От Сталинграда до Павлограда пройдено расстояние, равное длине всей Германии. Наступление Красной Армии в разгаре... Наши танки с запасными бочками бензина врываются в глубину пространств Украины; мы сбрасываем воздушные десанты. Партизаны громят немецкие штабы, комендатуры и железнодорожные станции.
Германию треплет лихорадка. Даже «двести пятьдесят дивизий» не помогут — не те люди, не то время! Стратегия и весь военный механизм создаются десятилетиями, — не «перестроиться» Гитлеру в два-три месяца.
Пока тихо. На Ленинградском фронте обстановка складывается не очень удачно... Были промахи, — «осадное» положение дает себя знать. Сказывается и стесненность театра военных действий. Продвижение к Тосно — очень медленное, не разобьем противника безусловно. Флот готовится содействовать флангу армии.
Был у генерал-майора Лебедева. Хорошая беседа по всем вопросам литературной работы...
Работал весь день... Усталость...
В 7 вечера поехал в Дом флота на спектакль «Добро пожаловать» — комедия А. Штейна и 3. Аграненко. Временами [97] очень смешно, все насквозь добропорядочно... С. К. сделала хорошее стильное оформление.
После спектакля поехали в новый Клуб офицеров (особняк на Английской набережной). Играет патефон, на экране — старый фильм... Сервис «по талонам».
В 24.00 офицеры надели погоны. Опыта еще нет — у многих они торчат шире плеч, некрасиво. Надо все переделать, подогнать. Еще нет нужного вида, но это придет в ближайшее время. Наши флотские погоны, как и встарь, хороши: черное с золотом.
В зале — офицерская и актерская среда. Почти забытые запахи кухни, ресторана... Стук биллиардных шаров... На столах — январские журналы. Прочел отчет сессии Академии наук и обзор Алексея Толстого: «Советская литература за двадцать пять лет». Написано весьма субъективно...
К всеобщему удивлению, я поднял сегодня тост за «серый пиджак»... Конечно, в будущем, — после Победы.
Лунная ночь. Мне хочется на простор, но пока длится война, — я сделаю здесь все, что смогу, в 1943 году дам высшее напряжение всех моих сил. Но крик души: мне хочется быть наедине с бумагой, с самим собой, со своими мыслями. Это так! Я жил и хочу жить в искусстве. Меня не тянет на дкафовские{64} просмотры спектаклей, я знаю, что это «военные эрзацы». Искусство будет завтра!
Получил письма от молодых авторов (балтийцев). Им тоже нужен «воздух искусства». Ответил: «Друзья, надо драться пером. Сейчас — в поход! Все для Победы! Вот смысл всей нашей жизни сегодня. Индивидуумов, жаждущих солнца, интеллектуальных просторов и пр., — вероятно, миллионы. Учтем это! Все придет после Победы».
Этим письмом я ответил и самому себе.
Сдержанный приказ товарища Сталина. Красная Армия одна несет всю тяжесть войны; анализ причин неуспехов немецкой армии; данные о ее потерях: четыре миллиона убитых, пять миллионов раненых; огромные потери в технике. Дефективность немецкой стратегии. СССР развертывает резервы. Время работает против фашизма. Не следует упиваться [98] успехами. Враг еще не разбит. Надо бить, преследовать, окружать, уничтожать его; закреплять успехи; усиливать партизанское движение.
Днем прошелся до Кировского моста. Весенний день, флаги... Встретил детский дом на прогулке — целый выводок крохотных ребятишек. Подымают ручки, пищат: «Здравствуй». Так светло стало на душе, — идешь и чему-то улыбаешься... А между тем все время — методический обстрел города {часа четыре подряд). В нашем районе пока тревоги нет.
У Невы — розовые разрывы снарядов и тяжелый гул среди каменных стен. Новые плакаты — яркие, пестрые, но удачных мало. По радио передают народные песни. Разгуливают моряки с новенькими погонами на плечах...
В 8 вечера с С. К. на мотоцикле — в город. Звездная ночь. Летим со скоростью ста километров в час. Огневой след — искры из глушителя...
На радио. — Выступил, читал обстоятельно, по-пропагандистски. Сам себе раскрывал некоторые моменты, связанные с сутью войны.
Вечер провели дома с друзьями... Настроение хорошее. Работы закончены, — можно и попраздновать.
Солнечно... Обстрел. Барражи истребителей...
Ощущение некоторого отдыха... С. К. убирает свою «мансарду», пришивает новые пуговицы к шинели.
Два года на военном положении сказываются. Все деформировано блокадой... Каждую минуту надо быть начеку, на месте. Это ощущение ответственности, занятости, — ощущение долга (в высшем смысле этого слова) не покидает нас ни на секунду. Вчера я хотел, страстно хотел выключиться, — хоть на час забыть о службе, о делах... И не мог. Все на «товсь»! Постоянно ощущение озабоченности.
С. К. с грустью говорит:
— Я старею... Ответил ей:
— Ты всегда, до конца жизни будешь моей женой, единственным человеком, который знает меня, почти предельно знает. Очень трудно, но мы все вытерпим, — так надо и иначе [99] быть не может. Мы с тобой знаем, что делаем, во имя чего живем.
Надо продумать тему современного человека: его поведение в условиях войны; отношение к нормативам: опасность — безопасность. Это — в плане общей эволюции человеческого типа. На этом пути и этап современной войны. Какие этапы нам еще предстоят? Постоянное беспокойство — жизнь в вечном движении, в утверждении — отрицании. Это так понятно.
В госпитале. — Много раненых моряков. Лежит юноша — чистые-чистые глаза. «Скажите, я выживу?» — молит... «Безусловно!»
Раненые просят меня выступить. «Обязательно!» Я говорю с ними два часа и счастлив, что лица их оживляются и загораются глаза.
Утраты наши тяжки, — почти нет семьи, где не было бы потерь... Но люди упорно работают, — на некоторых производствах 16-летние девушки дают до 600 процентов нормы; в стране — ряд новых ценных открытий и т. д.
Мысли о войне.
Взяты Ахтырка, Малоархангельск, Сумы, Лебедин. Сильный фланговый удар. Он выводит к Киеву и к новому фланговому удару на Буковину — Бессарабию...
Обмен телеграммами с Англией... Король Англии Георг VI преподносит почетный меч — Сталинграду. В миро происходят необыкновенные социальные и политические сдвиги... Мы показываем миру, как защищать свое отечество. Это, volens nolens{65}, признается и на Западе.
Рузвельт учит города США опыту обороны Москвы, Ленинграда, Сталинграда. Английский парламент обсуждает план Бевериджа, используя опыт Москвы. — Геббельс призывает немцев драться по примеру Москвы... Н-да…
Темный вечер... Читаю московские и ленинградские газеты. — Английские признания в любви. Идеи славит Россию.
Неужели обо всем договорились? Неужели наступит, наконец, длительный мир? (Конечно, не без компромиссов и эволюции.) [100]
С 23 февраля в городе прибавка хлеба. (Его рыночная цена сразу упала до двухсот рублей за килограмм, а сравнительно недавно была — шестьсот.) Прибавка существенная, так как дает людям ужин или возможность резерва для обмена на другие продукты.
В сводках последних дней — некоторая сдержанность. Упорная борьба в Донбассе... Видимо, Украинский фронт занят ремонтом железных дорог и пр. Закрепляет взятое.
...Ленинградский фронт упорно действует, освобождаясь от окопной неподвижности. Готовятся новые операции.
В прессе примечательные ответы английских министров — Геббельсу: прокламирование длительного англо-русского союза во имя процветания современной цивилизации.
Ответил на ряд писем молодых авторов (матросов и др.). Ответил на поздравительные телеграммы «Правды», «Красного флота», А. Таирова{66} и многие другие.
К пьесе! Читаю Шекспира, Его военные хроники жестоки, сильны, современны...
Вечером у нас был Саша Фадеев. Я рассказал ему о последних военно-политических новостях, о наших делах. Он вернулся из поездки в гвардейскую дивизию Симоняка (наступление на Красный бор, Поповку и пр.)... Побывал на КП в сыром подвале в Красном бору. Видел, как на собаках вывозили раненых, когда огонь противника крушил санитарные машины. Собаки мчались среди разрывов, возницы нещадно нахлестывали... Проскочили!
Беседовали всю ночь — о Москве, о друзьях, о литературе. Остро, трагически все переживает Довженко{67}. Он написал «Мать» — мучительный, сильный рассказ; в нем много правды, чего-то понятого внове...
Оттепель. За окном шумит ветер, на заливе крошатся льды. Это шагает 1943 год — будет он лютый!
Фадеев рассказывал мне об осени 1941-го, я рассказывал ему... Может быть, никогда и не будет в литературе описано все то, что мы видели, познали... [101]
Легли спать в 6 утра, но все еще возвращались к своим темам, к людям, по которым душа тоскует, — к людям по «ту сторону», к людям Москвы, искусства.
Лежу во тьме и вижу образы своей пьесы: отца и сыновей, их драму. Знаю, что напишу. Во тьме хочу увидеть очертания будущего спектакля. Ведь для того, чтобы вместить образ Ленинграда, надо стены театра сломать. В ушах — музыка: тема вечного похода жизни... Синтезировать высший тип современного воина — тип русского воина! Быт? Не могу ни любить, ни изображать его. Заставляю себя иногда, но не могу. И, может быть, внутренние затруднения с пьесой были именно поэтому.
Мы все увлекаемся «боевыми трофеями». Я подарил Саше немецкую пилотку и сумку, а С. К. — офицерскую немецкую фуражку, пробитую нашим снайпером (дырка в козырьке).
Весь день то брожу, то пишу... Ощущение перемен, сдвигов. Не имею информации, но ощущаю, догадываюсь о чем-то.
В кооперативе в очереди одна женщина рассказывала: — Вот мы собрались под Новый год, — все друзья... Хотелось отметить, что уцелели. А на сегодня большинство моих друзей уже погибло от недавних обстрелов. (Действительно, нашу Петроградскую сторону обстреливают часто.)
Солнечно, ветрено... Душевная взбудораженность, переходное состояние — первые дуновения весны, зарождение новой пьесы.
Оттепель... Все тает — лужи, грязь... Что же на Юге? Неужели весенняя распутица затормозит темпы наступления ноября — февраля?.. Неужели наши неторопливые, уклончивые союзники снова упустят момент?..
В 6 часов — в лекторий. Большой литературный вечер (Фадеев, Тихонов, Инбер, Берггольц, Рывина, Азаров и др.). И писатели и публика совсем иные, чем до войны. Задумчиво слушаю; у одних писателей — скрытые чувства, у других — признания. [102] Сухие, лобовые агитационные стихи никому но нужны, идут мимо души. У всех обнажены нервы, — видишь, как люди утирают слезы, остро реагируют.
Пахнуло чем-то былым; на столе — яркое алое сукно, белые листы бумаги. В зале светло... Творческая радость. Слушали и новых молодых поэтов.
Вечер закончился. Вот собрались все вместе на час-другой... и опять все врозь.
У подъезда — темь. Редкие пятна огней... Острый приступ одиночества.
Читал Шекспира — хроники. Этот цветистый язык совсем не для нашей эпохи, но внутренняя напряженность и страстность близки нам. Придет ли время, когда Шекспира перестанут понимать?
Телеграмма от Таирова и Коонен{68} об успехе спектакля «Раскинулось море широко» в Барнауле, Он идет во многих театрах Союза,
Несмотря на факт прорыва блокады, Ленинградский фронт поставленных перед ним крупных задач пока не решил. Полагаю, что нам вновь предстоят летние бои за город. Ленинград для немцев по-прежнему ближайший крупный объект. В 1914-1918 годах немцы, понимая бесперспективность лобовых ударов, все же фатально шли в новые наступления. Опыт советской обороны вполне достаточен. Что ж, снова встретим и отгоним их!
Обстрел... Сильно вздрагивает дом — раз, другой...
Прочел первую главу автобиографической повести Вс. Рождественского о Царском селе, о детстве. Всплыли острые воспоминания — моя «Война»{69}, моя жизнь, мои рукописи. Вспомнилось детство, сад, тишина, мягкий стук крокетных шаров, голубые небеса и первое томление души, вечное нетерпение, ожидание, порывы...
Необходимо постичь до конца суть всего процесса бытия. [103] Разобщенность людей искусства мучительна. Неутоленность моя — все больше...
Читаю Горького о Роллане. Те же поиски истины, правды... Роллан сейчас молчит. Помню свой визит к нему в 1937 году...
Розовый закат, опять свистят снаряды, и надоевший гнусавый голос бубнит по радио: «Район подвергается артиллерийскому обстрелу, движение прекратить».