«Два месяца не писал. Буду писать самое главное, окончательные взгляды и известия, не считая, когда они произошли. Во-первых: штурманское училище не подходит. 2 года там ходят без формы, а мне не в чем. Львов хочет идти туда только, если засыпется на испытаниях.
Новый план — идти в Роту юнг. Написал туда письмо 29 апреля по адресу: Ленинград, Васильевский о-в, 12 линия, дом 5 (кажется), 5 отд. ВМУЗов.
Митряй (Дима Рождественский) хочет идти: 1) во Владивостокскую спец. школу, 2) в штурманское училище, 3) в Роту юнг. Я хочу перетянуть его в Роту юнг, а дома у него не хотят этого.
В третьей четверти прогулял очень много, схватил по физике и математике «плохо». В конце-концов дома все узнали. Все полностью, а также и в школе. Грозят отчислением. Настроение паршивое».
К майским праздникам весь апрель снова усиленно занимались строевой подготовкой и «парадники» и «демонстранты». Но, по сравнению с октябрем прошлого года, отношение к этому мероприятию выражалось более активно и способы увиливания от строевых занятий все более изобретательны. Свидетельствует запись:
«24 апреля была репетиция к параду. Все «непарадники» тоже должны прийти в школу. Их 180 чел. Пришло человек 130, а осталось человек 90. У нас в роте было 23 чел. Я тоже смылся и на следующий день получил наряд к боцману. Чистили 102-мм орудие. Вынули (вернее уронили) замок и втроем едва его подняли и вставили. Из этого орудия и из 45-мм стрелять могу. Оказалось, что 24-го после 4-х уроков оставшихся «непарадников» разбили на шестерки для демонстрации, а тех, кто сбежал, разобьют сегодня. Выстроили, стали разбивать, я потихоньку назад, к торпеде, которую чистили «нарядники», и сел, будто делом занят, ботинки мазать маслом. Вообще смываемся мы интересно. Однажды, когда выстроили парадные роты, одну в вестибюле, одну в зале, а демонстрантам нужно было идти в 3-ю роту, мы сумели одеться и к выходу. Заперто. Мы по командирскому трапу и к командирскому выходу — заперто. Одна дверь закручена проволокой. Я пытался раскрутить [36] руками — никак. Достал плоскогубцы, вертел, вертел и сломал их. Решили спуститься с балкона по якорь-цепи и, нахально, на глазах всей 1-й роты бежать таким способом. Наконец, решили пойти парадным выходом на глазах всей роты. Идем по 3-й роте. Боцман ругается: «Вас должно быть 180 чел. (это демонстрантов), а здесь только 20!. Где остальные?» А остальные — кто вылез на крышу, кто в гальюне, кто смылся, кто в котельной, кто у сапожника. Мы спокойно, уверенно идем по вестибюлю к парадному выходу, козыряем вахтенному и... за дверь — свободны!»
Последний ребячий дневник мирных месяцев 1941 г. обрывается описанием того, что мы с Андреем видели на улицах и площадях на подступах к Кремлю и Красной площади 1 мая, — сколько танков, сколько автомашин с пехотой, как выглядела новая форма на бойцах и командирах, у кого какого цвета были пуговицы на мундирах и пр.
А последующие события развивались так, как и должны были развиваться — в конце мая, начале июня на экзаменах получил по математике «неудовлетворительно», т. к. не решил какую-то задачку.
Уже после войны отец рассказывал, что видел мою контрольную, и в решении мною была допущена механическая ошибка, которая не позволила получить нужный ответ. А ход решения был правильный...
Вскоре после завершения экзаменов я получил из школы извещение, в котором сообщалось, что из-за низкой успеваемости я отчислен из спецшколы и что должен до такого-то числа сдать полученную форму в школу. Если к первому я морально был готов, то со вторым, хотя оно вытекало из первого, никак не мог смириться. Расстаться с формой было выше моих сил. И не только потому, что я за год вытянулся более, чем на 10 см и все старое было мне мало и мне просто не в чем было ходить, а потому, что я просто не мог расстаться с морской формой. Я врос в нее и не представлял уже себя без формы. К сожалению, за прошедший год мы с Андреем только раз сфотографировались в Москве в январе 1941 г., где-то не доходя до метро Красносельская, да и то не в самой красивой зимней форме.
Встал извечный вопрос: Что делать?
Все варианты, которые обсуждались с Андреем и Димкой в течение последних месяцев, — штурманский техникум, переход в другую спецшколу, в Роту юнг — отпали. Родители ничего посоветовать не могли, Андрей куда-то уехал, и из близких друзей остался только Дима Рождественский, который в этом году окончил 8 класс и, хотя теперь жил в поселке Мамонтовка, километрах в 3-х от меня, часто приходил ко мне. Его-то, одного, я и посвятил в свой тайный план: бежать из дома и, конечно, без ведома родителей. [37]
Но куда? И чем я буду ТАМ заниматься? Общее направление было выбрано быстро — на северо-запад. Место — западный (эстонский) берег Чудского озера. Почему северо-запад — понятно. Это направление к ближайшему морю и флоту — Балтийскому. Почему Чудское озеро? Это большой водоем, по которому плавают не только лодки, но и небольшие суда. Я уже знал, что побережье наших морей и заливов (кроме внутренних) являются пограничной зоной, и новый человек, тем более в морской форме, будет сразу замечен.
Почему эстонский берег, а не восточный (русский)? В этом выборе сыграли роль наши средства массовой информации, которые, после «добровольного» вхождения стран Прибалтики в братскую семью наших народов, расписывали, с каким гостеприимством и радушием относились жители этих республик к приезжавшим посланцам из других Советских республик.
Ну, если не на особое радушие, то уж на элементарное гостеприимство простых эстонцев, в частности, рыбаков на побережье озера я и рассчитывал. Надо только придумать трогательную историю, почему я выбрал именно это место и зачем. Или объяснить, что приехал на летние каникулы на несколько месяцев испытать самостоятельную жизнь и работу, что я сирота, а жить нахлебником у родственников совестно.
Окончательный вариант «легенды» решил отработать в дороге.
На Кузнецком мосту в магазине «Карты» купил карту Ленинградской области. По-моему, тогда в нее входила и теперешняя Псковская область. Чудское озеро с эстонским берегом на карте были, точно помню, т.к. я даже выбрал на нем несколько населенных пунктов, которые планировал осчастливить своим появлением.
Позже, уже на корабле, с августа, когда немцы вступили в Ленинградскую область через Псков и Нарву, я в кубрике отмечал по радиосводкам оставляемые нашими войсками города и другие населенные пункты области, продвижение немцев к Ленинграду и обсуждал с товарищами по кубрику положение на Ленинградском фронте. В конце августа, находясь в Таллине, в глубоком тылу у немцев, никаких панических разговоров среди нас о возможной сдаче Ленинграда немцам не было. Пытаюсь вспомнить хоть что-то похожее и не. могу. Была уверенность, что остановим немца. На чем основывалась такая уверенность — не знаю. Конечно, не на нашей гениальности, а скорее на той уверенности в нашей силе, нашей правоте в этой войне, которую успешно внедряли в наши головы радио, газеты, всевозможного ранга агитаторы и пропагандисты.В ноябре, когда на корабле вся команда стала военной, кто-то из комсостава, кажется, старший лейтенант старпом увидел у меня эту карту и забрал себе. С концами. Не скажешь же ему: «Отдайте!» [38]
Окончательная подготовка к побегу была не очень долгой и хлопотной. В рюкзак (который в дневнике почему-то упорно называл «рюдзаком») собрал весь свой небогатый «вещевой аттестат»: шинель, зимнюю шапку, суконку, фланелевую, форменку, тельняшку. Положил и учебник немецкого языка, физики, по математике, т.к. думал летом позаниматься и осенью куда-нибудь поступить, может быть, в Ленинградскую военно-морскую спецшколу. Купил и русско-эстонский разговорник для общения с местными жителями. Не забыл и несколько чистых тетрадей для занятий и ведения дневника. Конечно, взял с собой паспорт, комсомольский билет и справку старую о том, что я являюсь учащимся 9-го класса Московской военно-морской специальной средней школы. Деньги на дорогу и на первые дни самостоятельной жизни собирались несколько месяцев. (Какая предусмотрительность!)
Я знал, что наша и 3-я рота уедут на остров Валаам через Ленинград 14 июня, и решил приехать в Ленинград немного позже их. Числа 12 июня купил билет на 16 июня до Ленинграда, т.к. решил по пути в Эстонию остановиться на несколько дней у дяди, выдав ему какую-нибудь простенькую «легенду», вроде — догоняю свою спецшколу, которая выехала в летние лагеря на о-в Валаам, а я приболел и отстал.
В день отъезда написал записку родителям, которую Димка Рождественский должен был передать матери поздно вечером 16-го, когда я буду уже далеко от Москвы. Мать эту записку сохранила и вернула мне году в 1984, незадолго до своей смерти. Привожу ее дословно, т.к. она — объективный свидетель моего тогдашнего мальчишеского поступка, но все-таки свидетельствует и о моих благих намерениях.
«Кузнецовой Валентине Александровне.Здравствуйте дорогие родители!
Прошу не особенно меня ругать за исчезновение. Я подготавливал отъезд давно, но его не нужно было применять. Сейчас я вынужден уехать, по чьей вине, Вам известно, по своей. Теперь это не поправить.
Прошу не искать меня, это зря, я не шпион, враг, вор и т.д.
Найти, конечно, меня смогут, а что толку? Вам от этого легче не станет, а для меня очень будет печально, и снова убегу, уже подальше, тем более, что война скоро. Сейчас я уехал не искать приключений, быть Робинзоном, а учиться и работать. Может Вам придется взять мои справки в Арт. школе. Пригодятся. Я напишу куда писать.
Еще раз — не беспокойтесь! Я буду писать регулярно 2 раза в неделю, если нужно и чаще. Адрес я вам пришлю, но не думайте давать его в школу. Я могу все это узнать и тогда уеду подальше, где меня никакой черт не достанет скоро.
Ругать вы меня будете порядком, знаю! Могу даже сказать — как, [39] но места не хватит. Частью будет верно, согласен, но ничего не поделаешь. Со временем пройдет. Очень нескладно (непонятно) отъезд, но медлить не мог. Билет был куплен 4 дня назад и с большим трудом. Не знаю, как мне его дали, всем давали по пропускам из городской милиции и по командировкам, а я ничего не давал.
Очень прошу не волноваться.
Маму прошу дать свой школьный адрес. Как писать и куда — я напишу в письме.
Крепко целую.
16/VI — 41 г. Володя»
На отдельном клочке бумаги:
«Приписка. Я взял с собой все необходимое: белье, принадлежности, книги: немецкие, учебники и др. Если будем с Вами жить «мирно», то дававайте мне задания по немецкому языку, а я буду присылать готовые.Володя».
Чтобы мой отъезд не был быстро замечен, я специально последние несколько дней приходил домой поздно, задерживаясь у Димки, зная, что за 3 километра никто не пойдет меня искать. Понемногу, по частям, перенес к нему все, что должен был взять с собой. В день отъезда Димка перенес полный рюкзак на станцию к условленному времени, проводил меня до Москвы, дождался отхода моего поезда и вернулся на Клязьму отдать мою записку моей матери и сказать, что получил ее от меня на станции. При этом я якобы сказал ему, что еду в спецшколу.
И вот я снова в Ленинграде. Поскольку 17 июня был рабочий день, а меня никто не ждал, пришлось до вечера погулять по городу. Конечно, в первую очередь потянуло к Неве. От вокзала по проспекту 25 Октября дошел до Литейного проспекта и, повернув направо, пошел к Литейному мосту, разглядывая дома, заходя в книжные магазины. Пройдя примерно половину пути, на одном из домов на правой стороне проспекта заметил мемориальную доску: в этом доме жил и умер НА. Некрасов. Рядом с домом стояла небольшая группа ребят, и молодая женщина (экскурсовод или учительница) рассказывала о жизни и работе Некрасова в этом доме. Я задержался и, сделав вид, что кого-то жду, с интересом слушал. Оказывается в поэме «Размышление у парадного подъезда» описана картина, которую Некрасов неоднократно видел из окна своей квартиры: через улицу, чуть ближе к Литейному мосту стоит дом с солидным подъездом, в котором жил какой-то сановник. И вот к нему приходили мужики и подолгу безрезультатно ждали этого барина. [40]
Не дойдя немного до Литейного моста, я вдруг увидел, что все пешеходы переходят с тротуара правой стороны улицы на левую. Смотрю: в этом месте на проспект выходит большой серый дом этажей в 10, современной постройки, который занимает небольшой квартал между двух нешироких улиц, выходящих на Литейный проспект. И вот по тротуарам перед этим домом, со стороны проспекта и по боковым улицам, ходят бойцы с винтовками наперевес, и тем пешеходам, которые по незнанию продолжают идти по тротуару, приближаясь к этому большому серому дому (оказалось, что ленинградцы так и называют неофициально этот дом), часовые требовательно и строго предлагают перейти на другую сторону проспекта или улицы.
Не зная еще, что это за дом (узнал буквально через месяц, будучи под винтовкой доставлен в этот дом, проведя там ночь), решил, что на военнослужащих запрет прохода мимо этого дома не распространяется, и пошел на часового. Но не тут-то было. Строгий голос: «Перейдите на другую сторону!» адресован был явно ко мне. Перешел. Дела! Что может случиться с домом, если люди будут проходить вдоль его стен? Нижние окна так высоко, что с тротуара в них не заглянешь, да и на них зеленые занавески.
Вот и Нева. У Литейного моста ширина ее метров 300, а левее, чуть ниже по течению не менее полукилометра.
Медленно иду вниз по набережной, рассматривая особняки и читая названия набережных: «Набережная Жореса», «5-го января», «Красного флота». До последнего моста «Лейтенанта Шмидта» километра 4, но я добрался до него только часа через три. Ведь рядом с набережными столько интересных мест, куда невозможно было не заглянуть. За красивейшей решеткой Летний сад, а в конце его за неширокой речкой или каналом проглядывает какой-то дворец или замок. Рядом Площадь жертв революции с мемориалом в центре и большой сад с белым дворцом в глубине. Мимо какой-то старой красивой казармы с вывеской «Ленэнерго» вернулся снова к набережной, на которую выходил в этом месте мост Равенства. А перед мостом на небольшой площадке стоял какой-то памятник в форме римского воина с мечом и щитом. В честь кого он здесь?
Подошел к нему поближе — ба! Да это памятник А. В. Суворову! Никогда бы не догадался. А вот и знакомый по открыткам и по позапрошлогоднему посещению Ленинграда знаменитый Зимний Дворец. Если в прошлое посещение Ленинграда меня тянула к себе Нева, т.к. на ней, в ожидании Дня военно-морского флота стояли боевые корабли, то сейчас Нева была пустынна. Поэтому мне хотелось обойти со всех сторон архитектурные ансамбли, посмотреть — а что интересного за ними? [41]
Зашел за Зимний Дворец — большая площадь Урицкого, а в центре ее красивейшая высоченная колонна «Александрийский столп», как отозвался о ней Пушкин, а за ней гигантским овалом, охватывая часть площади, длинное здание внушительно строгого вида с десятком дверей и громадной аркой с колесницей. До революции — место пребывания Главного штаба.
В 1955 г., когда я учился в ВММА, ко мне заехал отпускник — мой младший брат Алексей, старший лейтенант флота, командир тральщика «стотонника», базировавшегося в Поркалаудде. Через три дня он исчез, не предупредив меня ни о чем. Через дна дня я обратился в Управление милиции, находившееся в левом крыле бывшего Главного штаба, с заявлением о пропаже братца и необходимости его розыска. Внутренние апартаменты, в которых я был, не произвели впечатления и не остались в памяти.
А что за Аркой? Короткая, не очень широкая часть улицы Герцена, пересекающая ул. 25 октября.
На этом отрезке улицы в первые дни ноября ежегодно, в течение 6 лет мы, слушатели ВММА, подолгу ожидали своей очереди выхода через Арку на Дворцовую площадь для репетиции парада.А поскольку время было раннее — 6 утра, а на улице холодно, то мы забивались в подъезды домов, выходивших на эту улицу. Помню, нас поразило, что в доме на правой четной стороне улицы лестничные площадки на втором этаже и выше были очень большие и в стены площадок были вделаны большие зеркала. Неужели уцелели с дореволюционных времен? В домах, где мы, офицеры-слушатели, снимали комнаты, такого никто не видел.
Выйдя к проспекту 25 Октября и повернув направо, увидел между первыми домами проспекта над зеленью какого-то сада-сквера верхнюю часть желтой квадратной легкой башни с высоким шпилем. Догадался — Адмиралтейство! С Невы я его видел прошлый раз, но поразили два флигеля-павильона с арками, между которыми невзрачные жилые дома полностью загородили основное здание Адмиралтейства. А теперь я увидел тыльную, вернее фасадную часть, которая протянулась вдоль сада Трудящихся на полкилометра. Но правильнее — сад протянулся вдоль фасада Адмиралтейства, т.к. оно старше по возрасту.
На втором этаже в самой крайней части правого крыла здания мне пришлось побывать не по своей воле в декабре 1941 и в январе 1942 г., в самый разгар блокады. Дважды под винтовкой отводили сюда к следователю, а потом в Политотдел Ленинградской ВМБ.
Пройдя по саду Трудящихся вдоль Адмиралтейства, вышел к коричневой громаде Исаакиевского собора, обошел его вокруг и мимо Манежа, с двумя конными фигурами перед фасадом, по бульвару Профсоюзов [42] вышел к площади Труда, где на трамвайной остановке стояли несколько краснофлотцев. Обратил внимание на внушительное красно-кирпичное трехэтажное здание казарменного типа, торцом выходящее на площадь слева.
Спросил у встречного краснофлотца — что за здание? «Флотский полуэкипаж». Флотский — это понятно. Но почему «полу-»? Одной стороной здание протянулось от площади вдоль одноименной улицы почти до Мойки, а от торцевых концов здания — высокие заборы упираются в ограждения какого-то канала, образуя большой, как бы внутренний двор между зданием и набережной канала.
Не думал я, что не пройдет и двух недель, как я окажусь в этом полуэкипаже, отмою с себя грязь первых дней войны, отдохну дня три и вперед на запад. А в феврале 1944 г., когда немцев отбросили немного от Ленинграда, в этом полуэкипаже я жил неделю в составе сборной лыжной команды от Кронштадта, прибывшей для участия во флотских лыжных соревнованиях.Однажды, очень поздно вернувшись из «самоволки», никак не мог попасть в казарму на проходной не пропускали. На мое счастье, около полуночи на территорию заезжала грузовая автомашина, и, пока дежурный открывал ворота, я успел забраться в кузов и укрыться каким-то брезентом. А во дворе, пока машина еще не встала, соскочил с нее, так что и водитель не заметил.
Вернулся на площадь Труда, перешел по мосту лейтенанта Шмидта на правый берег Невы и направился налево к Военно-морскому училищу им. М. В. Фрунзе. С какой завистью я смотрел на курсантов, входивших и выходивших из здания училища! Буду ли я когда-нибудь твоим курсантом? Ниже по течению реки на набережной ничего интересного не заметил, но на противоположном берегу реки явно был какой-то судостроительный завод. Видны были эллинги, выходившие к самой реке, а на воде около них стояли несколько недостроенных корпусов подводных лодок.
Вернулся к училищу, полюбовался памятником элегантному офицеру русского флота Крузенштерну.
Спустя 55 лет, 9 мая 1996 г.. после участия, в торжественном шествии ветеранов Великой Отечественной войны от площади Восстания, по запруженному радостными жителями и гостями города Невскому проспекту, до Дворцовой площади, я оказался у этого памятника. Молодые ребята в штатском, представившиеся курсантами морского факультета ВМОЛА им. С. М. Кирова, попросили сфотографироваться с ними (я был в парадной военно-морской форме) у Крузенштерна, который остался таким же молодым и элегантным офицером, как и 55 лет назад. [43]Но бывал я около этого памятника и раньше. В начале ноября 1941 г., когда Неву уже почти до середины сковал ранний, крепкий лед, наш «Суур-Тылл» двое суток стоял у набережной рядом с памятником Крузенштерну.
Несколько матросов, спущенных за борт на досках, красили высокие черные борта в белый цвет. Черные — они были очень заметны на белом фоне снега и льда не только днем, но и ночью. Я красил борт в районе бака, и моя «люлька» была метрах в двух ото льда, так что самостоятельно на палубу не выбраться. По распорядку дня у немцев, перед обедом, несколько их орудийных батарей беглым огнем бьют по выбранным на сегодня районам города минут 15–20, пока их не засекут наши корректировщики и наши батареи не заставят их замолчать. На сей раз немцы выбрали наш район — снаряды рвутся на набережных и в домах ниже моста лейтенанта Шмидта, некоторые рвутся на льду Невы. Ребята, которые меня спустили, куда-то скрылись от снарядов, и мне оставалось только смотреть, где они рвутся, и молить бога, чтобы подальше от корабля.
И сейчас перед глазами четкая картинка: примерно на траверзе Горного института посередине Невы маленький буксирчик на коротком буксире тащит плавучий кран. Вдруг на кране сильный черный взрыв, в воздух летят какие-то осколки. А оседают они уже на бурлящую воду. Крана нет, а буксирчик беспокойно крутится у места его исчезновения..
А в феврале 1944 г., когда я был в Ленинграде на лыжных соревнованиях, я обнаружил стоящий на этом же месте бывший «Суур-Тылл», теперь «Волынец». По разрешению дежурного по кораблю поднялся на палубу, но никого из сослуживцев по 1941 году не застал — были на берегу.
Наконец решил, что можно направляться к дяде. На трамваях с несколькими пересадками через Петроградскую сторону добрался до Финляндского вокзала, а от него недалеко и до площади Калинина. Родственники, конечно, были очень удивлены моему появлению. Объяснил им, как и задумал, что приболел и не мог выехать со школой на Валаам. Но к прежней легенде добавил, что дня через 3–4 должен приехать мой одноклассник и мы с ним вместе поедем на Валаам. А пока я подожду его в Ленинграде. Ну что им оставалось делать? Но, чтобы их не очень обременять своим присутствием, т.к. жили они в однокомнатной квартире, я решил найти свою двоюродную сестру по материнской линии Анфию Петровну Фоуди, которая была старше меня на 14 лет и училась в экономическом институте. Разыскал ее в общежитии на Васильевском острове, где она жила с сыном лет четырех и матерью своего отца, расстрелянного белыми в 1919 г. в поселке Пудость под Гатчиной за то, что он, будучи директором местной школы, прятал у себя раненых красноармейцев. [44]
Легенда пребывания в Ленинграде и здесь была принята за истину, и ночи на две они меня приютили. Много позже я понял, что для сестры, содержавшей на свою студенческую стипендию сына и сноху, мой даже короткий визит был очень некстати.
Четыре последующих дня я целыми днями бродил по городу. Побывал на Балтийском и Варшавском вокзалах, где узнал, что для проезда в Псков и Нарву, откуда я намеревался добраться до эстонского берега Чудского озера, требуется пропуск или командировочное удостоверение, как в пограничную зону. И как теперь мне туда добираться, я еще не придумал.