Содержание
«Военная Литература»
Дневники и письма

Июньское наступление

Июнь 1917 года

До полка добрался без каких-либо приключений. В Тарнополе узнал, что полк находится на новой позиции: левее Хокулеовца километров на восемь, в зборовском направлении, километрах в десяти правее станции Езерно.

До Езерно доехал этапным поездом, а оттуда устроился в шарабане вместе с врачом 3-й дивизии Плавкиным.

За время моего отсутствия произошли перевыборы полкового комитета. Председателем теперь Блюм. Солдаты больше доверяют врачу, чем офицерам. Кроме Блюма из офицеров в полковом комитете сохранились лишь Боров и Калиновский, как явно демократичные в глазах солдат.

На следующий день вместе с Блюмом поехали в штаб дивизии. Блюм рассказал новости. Соболев утвержден в должности командира полка, но вряд ли надолго. Он делает множество бестактностей. Открыто при солдатах говорит, что он не признает никаких прав комитетов. Блюму приходится нередко осаживать Соболева. Врачу или офицеру очень трудно быть председателем полкового комитета. Солдаты же отказываются избирать председателя из своей среды, боясь, что солдат не справится с этой работой.

Наступление ожидается со дня на день. Наша дивизия как будто будет иметь второстепенное значение. Всюду накоплены колоссальные запасы снарядов. Я видел, проезжая через Езерно, огромные штабеля снарядов всех калибров под открытым небом, прикрытые лишь брезентом.

— Как относятся к наступлению солдаты? — спросил я. [313]

— У нас в дивизии ничего. Вопрос обсуждался в полковых комитетах и в дивизионном. Всюду единогласно приняли выполнить приказ о наступлении.

— Комитеты — это одно, а как смотрят в ротах?

— В ротах то же самое. У нас в полку только один человек против наступления. Это Калиновский, который за последнее время смотрит большевиком. Если в ротах появляются люди, говорящие против наступления, их оттуда немедленно убирают. Братания пошли. Кажется, это общее явление для всего фронта.

— А офицеры в ротах как к этому относятся?

— Конечно, офицеры не ходят вместе с солдатами в братание, но если бы они активно стали противодействовать, то братание окончилось бы. Еще новость: в армии происходит национальное объединение солдат. На Украине идет Всеукраинский съезд, который обсуждает отношение украинского народа к революции. Петлюра, Винниченко, Обручев, профессор Грушевский издали «Универсал», своего рода манифест, в котором открыто заявляется о необходимости образования самостоятельной Украины. Теперь Всеукраинский съезд обсуждает этот вопрос, причем приглашены представители фронтовых частей и от нас командирован туда прапорщик Боров. Он уже наряду с нашим полковым комитетом организовал украинский комитет.

— Но Боров человек разумный.

— Он-то — да, но остальная братия не ахти разумна. Вместе с Боровым работает секретарем комитета Морозов, не украинец, но подделывается. В комитете же выгоднее сидеть, чем в окопах.

— Как местное население относится к революции?

— Совершенно пассивно. Мужики в тех деревнях, которые приходится нам занимать, больше всего заинтересованы в сохранении своих пожитков от расхищения, смотрят в оба, чтобы лошадь не увели, корову не сперли, не стащили что из домашних вещей. Ведь все деревни забиты солдатами...

Музеус встретил меня ласково:

— Я очень внимательно следил по газетам за работой крестьянского съезда. Вы, конечно, обязаны разъяснить через делегатов смысл постановлений. В отношении собраний я даю вам разрешение производить их, когда вам будет удобно.

Я доложил Музеусу, что на основании принятого крестьянским съездом постановления на мне лежит обязанность организовать собственный крестьянский комитет.

— Я не возражаю, — ответил Музеус, — только поговорите со Спудре.

Спудре — это дивизионный интендант, избранный в мае председателем дивизионного солдатского комитета.

Пошел к Спудре.

— Мы таких распоряжений не имеем, — сказал Спудре, — чтобы создавать в дивизионном комитете специальную секцию. [314] Если будет соответствующий приказ по Военному ведомству, то исполним, а пока вы существуйте отдельно.

Я не возражал.

Назначил выборы крестьянского комитета на 14 июня.

Солнечный день позволяет устроить собрание на открытом воздухе. В красивом парке усадьбы, занимаемой штабом дивизии, с помощью дивизионных ординарцев расставил скамьи. Жду прибытия делегатов.

Вместо ожидаемых ста пятидесяти человек на мой отчетный доклад явилось более трехсот солдат. Кроме того, прибыла большая группа штабных офицеров, дивизионных врачей, сестер.

Доклад продолжался около двух часов. Солдаты внимательно слушали, а по окончании засыпали меня вопросами.

— Что насчет наступления сказал крестьянский съезд? Почему землю сразу не отдают в ведение крестьянских комитетов? Почему нет постановления, чтобы уборку хлебов на помещичьих землях производили не помещики, а волостные комитеты? Почему союзники не хотят немедленно заключить мир?

Я ответил на каждый вопрос в соответствии с постановлением, сказав, что в отношении войны крестьянский съезд считает необходимым полное единение с союзниками; что сепаратный мир заключить нельзя, ибо это значит предать союзников; что земля не может быть передана земельным комитетам до Учредительного собрания; что вопроса об уборке урожая с помещичьих земель съезд совсем не обсуждал.

Посыпался ряд новых вопросов, касающихся жизни армии, в частности, почему задерживают увольнение старших возрастов, почему не увеличивают пособия солдаткам и прочие.

Ответить на все было чрезвычайно трудно. Я внес предложение, чтобы ротные делегаты сообщили свои вопросы в крестьянский комитет, который мы сейчас должны избрать. А комитет ответит.

Предложение принято.

Комитет наметили из семи человек. Председателем единогласно избрали меня. Членами: от артиллерии — Лукашина, от штаба дивизии — Игнатова, от 12-го полка — Панкова, от 11-го — Анисимова, от 9-го — Чеботарева, от 10-го — Крушина.

По окончании выборов я предложил устроить сбор пожертвований на содержание комитета, покупку книг, подписку газет и журналов. Люди один за другим стали подписываться. Сразу же собрали около двухсот рублей.

После собрания солдаты стали просить меня проехать по полкам и сделать доклады непосредственно солдатской массе, так как работой крестьянского Совета солдаты заинтересованы до крайности.

Я обещал.

На первом же организационном собрании комитета мы распределили обязанности: Панков, делегат 12-го полка, был избран казначеем, Крушин — секретарем. Тройка из секретаря, казначея [315] и председателя составляла президиум, который освобождался от работы в своих частях и находился постоянно при штабе дивизии. Остальные четыре члена комитета должны являться на заседания комитета, которые будут происходить еженедельно. Мы постановили немедленно командировать Панкова в Киев за покупкой литературы и приобретением канцелярских принадлежностей, в частности шапирографа, на котором можно печатать статьи, воззвания, лекции.

Утверждать протокол общего собрания должен начальник дивизии, от него же зависит разрешение освободить от прямых обязанностей в своих частях избранных в комитет членов.

Музеус протокол утвердил. После этого я обратился к заведующему административной частью дивизии с просьбой дать комитету отдельную хату, в которой буду квартировать и я.

На окраине деревни, километрах в полутора от штаба дивизии, хату отвели.

Всюду усиленно готовятся к наступлению. В штабе дивизии, куда я хожу ежедневно справляться о письмах, проходят совещания высших штабных офицеров, приезжающих из штаба корпуса и соседних дивизионных штабов. День наступления определен точно: 18 июня. Наступает левее нас дивизия 8-го корпуса, которой ставится задача взять станцию Зборов и после прорыва австрийских позиций закрепиться. Дальнейшее развитие наступления возлагается на Финляндскую дивизию, пока сосредоточенную на станции Езерно, и гвардейскую дивизию, расположенную тоже вблизи Езерно. Наша дивизия должна оказывать содействие наступающим дивизиям путем мелких демонстративных атак на своем участке.

В полках усиленно дебатируется вопрос об этом наступлении. В 12-м полку заколебались — идти или не идти. Туда лично поехал Музеус, председатель дивизионного комитета Спудре, председатель корпусного комитета Федоров. После долгого митинга, на котором доказывали обязательность при оборонной войне вести наступательные действия, 12-й полк принял резолюцию о переходе в наступление.

Дня за два до наступления я поехал на позиции 11-го полка, чтобы повидаться с товарищами. Вижу группу в четыре-пять человек, идущих в одних кальсонах и нательных рубашках, без сапог, фуражек и гимнастерок, в сопровождении конвоя.

— Кого ведете? — спросил я. — Шпионов, что ли?

— Никак нет, господин поручик, это солдаты, отказываются идти в наступление.

— Почему все раздеты?

— По приказу: всех, кто против наступления, немедленно раздеть и в таком виде отправить в штаб дивизии...

Зашел в 10-ю роту к Соколову.

— А, комитетчик! — иронически приветствовал он меня. — Присосался, вместо того чтобы сидеть в окопах и идти в наступление.

— Разве вы против наступления? [316]

— А кому охота наступать? — осторожно оглянулся Соколов по сторонам. — Когда в штабах сидишь, ратуешь за всякие наступления, а здесь, когда тебя каждую минуту пулей или снарядом того гляди ахнет, не очень-то захочешь. Мы вот брататься думаем.

— Поздно, на днях наступать.

— Слышал, да только мы-то не наступаем, будем спокойно сидеть в своих окопах.

— Вряд ли долго сидеть придется, если слева будут взяты позиции, то и вам придется вперед идти.

— Ну, тогда все-таки легче будет.

Прошел по ротам в окопах. Поговорил с солдатами. Бегло рассказал им об отношении крестьянского съезда к войне и к аграрному вопросу.

— Будете в резерве, сделаю вам подробный доклад, а здесь, на позиции, трудно.

Возвращаясь обратно к штабу дивизии, я заметил на участке правее 12-го полка большое оживление перед окопами. Люди ходили совершенно свободно около проволочных заграждений.

«Что это? Очередное братание?» — подумал я.

Подошел поближе. Группа солдат на довольно большом участке подошла к проволочным заграждениям. Австрийские солдаты в свою очередь выступили из своих окопов и остановились у своих проволочных заграждений. И те и другие без винтовок.

Вдруг над группой беседующих через проволоку людей разорвалось несколько шрапнельных снарядов. Через минуту над моей головой пролетело несколько снарядов в сторону русской батареи.

Не дают брататься!

* * *

Дивизионные организации получили извещение, что в Езерно прибывает военный министр Керенский. Предлагается командировать своих представителей. От дивизионного комитета выехал Спудре, от крестьянского Совета — я.

Часов в десять утра мы были в Езерно. На станции стоит шикарный поезд. Вокруг построены части 8-го корпуса, а также представители других корпусов и дивизий, которым предназначено в ближайшие дни наступать на австрийские позиции.

Около одиннадцати часов из вагона в сопровождении многочисленной свиты, состоящей из штабных офицеров, груди коих украшены аксельбантами, быстрой нервной походкой вышел Керенский. Я видел его впервые. Сухощавый, среднего роста, одна рука заложена за борт пиджака-френча, стриженный под бобрик, с лицом актера, он, сойдя со ступеньки вагона, отрывисто бросил:

— Здравствуйте, товарищи!

Выстроившиеся части недружно прокричали:

— Здравствуйте, товарищ министр! [317]

Другие:

— Здравствуйте, товарищ Керенский!

Керенский сделал несколько быстрых шагов по платформе, затем обратился с речью к солдатам.

— Свободная Россия, — начал он пронзительным фальцетом, — может быть только тогда свободной, когда расправится с внешним врагом! Временное правительство, поставленное властью революции для обеспечения свободы Российскому государству, должно в единении с союзниками успешно закончить войну! Честный и справедливый мир на основе равноправия народов может быть заключен только в том случае, если мы в полном единении с союзниками расправимся с основным врагом свободного Российского государства — немцами!

Я меньше слушал Керенского, чем смотрел на него. Быстрая жестикуляция, метание из стороны в сторону, усиливающийся с каждым словом пафос горячо и будоражаще действовали на толпу.

Солдатская масса видела в Керенском вождя революции, министра, ведущего огромную страну к новому строю, героя, который своими подвигами поверг в пучину старый строй.

Чем дальше говорил Керенский, тем более зажигались солдаты, и после его речи, законченной словами: «Кто против наступления, тот враг революции!» — посыпался гром аплодисментов.

Настроение солдатской массы было определенно сочувственным, и вопрос о переходе в наступление становился бесспорным. Однако вслед за Керенским выступил председатель гвардейского дивизионного комитета прапорщик Дзевалтовский.

— Временное правительство, — сказал Дзевалтовский, — стремится соблюдать договор с союзниками. Договор, заключенный старым царским правительством, которое преследовало цель захвата Дарданелл, уничтожения Турции, раздела Германии. Во имя чего заключались эти договоры? Во имя наживы капиталистов, благоденствия правящих классов, а вовсе не ради благополучия трудящихся России. В то время как министр Керенский призывает солдат к наступлению, русские капиталисты наживаются на продовольственных заготовках, на поставляемой в армию рухляди, барахле и всяком гнилье. Защита революции заключается не в наступлении и не в убийстве таких же трудящихся австрийцев и немцев, как и наши солдаты, защита революции заключается в том, что наши солдаты должны протянуть руку через окопы немцам и австрийцам и призвать их совершить у себя то же, что совершили питерские рабочие у нас. Кто за наступление, тот враг революции, тот за капиталистов, за реставрацию старого строя! Кто против наступления, тот истинный друг народа, тот истинный защитник революции!

За Дзевалтовским выступило еще несколько солдат и прапорщиков гвардейских частей.

После них слово опять взял Керенский. Он обвинял выступавших ораторов в прямом пособничестве немецкому генеральному штабу, шкурничестве и предательстве революции. [318]

Керенский говорил страстно и своей речью захватил солдатскую массу. Результатом было единодушное голосование за наступление.

После митинга Керенский в сопровождении своих адъютантов направился в части, расположенные в окрестностях Езерно, чтобы лично агитировать за наступление. Мне потом говорили: он неоднократно повторил фразу, что в предстоящее историческое наступление на немцев он сам, военный министр, с винтовкой в руках поведет вперед наступающие войска...

Дивизии 8-го корпуса перешли в наступление на Зборов. Слышится сильный гул артиллерийской стрельбы с обеих сторон. Впечатление такое же, как во время наступления под Сапановом.

Артиллерийская стрельба продолжается вот уже в течение нескольких часов. Из наступающей дивизии получено по телефону сообщение:

— Полки перешли в наступление. Взята первая линия окопов. Захвачены пленные. Через полчаса:

— Взята вторая линия окопов, захвачена тысяча пленных. Через час:

— Захвачена третья линия окопов. Весь Зборов в наших руках. Взято восемь тысяч пленных, несколько десятков орудий. Наступление энергично развивается.

Наступившая ночь прервала дальнейшее продвижение наших войск.

19 июня с раннего утра опять звучит артиллерийская канонада. Музеус, волнуясь, ходит около штаба дивизии, нервно постукивая стеком по сапогу, ожидая с минуты на минуту извещения из корпуса о переходе в наступление частей нашей дивизии. Рядом стоит приготовленный мотоцикл с коляской для выезда Музеуса на позицию.

В девять утра ошеломляющее известие: Финляндская дивизия отказалась наступать. Вслед за ней отказались и гвардейские части.

Бессмысленна атака вчерашнего дня и достигнутые успехи. Австрийские части, получив за ночь подкрепление, перешли в контрнаступление и выбили русских из Зборова. Наши отступили с большими потерями. Получено распоряжение штаба армии прекратить наступление и обороняться на своих участках.

— Позор, предательство, подлость! — кричит Музеус, комкая полученную телеграмму об отказе финляндцев идти в наступление. — Христопродавцы, изуверы, предатели!

К вечеру в дивизионном комитете стали известны подробности о поведении Финляндской дивизии. В этой дивизии, из которой в свое время приезжал к нам прапорщик Крыленко, оказалось много большевиков. Большевики вели агитацию против наступления. Несмотря [319] на то что накануне и полковой комитет, и общее собрание постановили идти в наступление, 18 июня большевистские агитаторы настроили солдатскую массу таким образом, что, когда полк был построен, чтобы двигаться в Зборов, один из батальонов, возглавляемый прапорщиком-большевиком, заявил, что отказывается идти вперед. К этому батальону присоединились другие части 13-го полка. Остальные полки Финляндской дивизии, узнав об отказе 13-го полка, в свою очередь отказались идти в наступление.

В дивизии всюду идут митинги. Из штаба армии грозят расформировать дивизию как покрывшую себя позором.

В дивизионном комитете получены сведения, что один из корпусов, расположенный в Кременце, который должен был выдвинуться на позиции, отказался выполнить приказ. Один из полков этого корпуса расформирован, а люди разосланы на пополнение в другие части.

Не понимаю, зачем производят расформирование? Если один полк или дивизия не хочет наступать (другие же наступают!), то и черт с ней, пускай временно задержится в тылу. Но если из такой дивизии людей рассылают в другие части, то этим вливают агитаторов в верные правительству войска.

25 июня наша дивизия продвинута на смену бывшей в наступлении дивизии 8-го корпуса. Заняли позиции под Зборовом. О дальнейшем пока ничего не слышно.

Провал июньского наступления обсуждается во всех комитетах.

— А ведь правильно, — говорят солдаты, — с какой стати нам сейчас наступать? Будем держать свои границы и не пускать неприятеля в Россию. Если немец пойдет на Россию, уж тогда... А так чего нам к ним лезть?

В этих рассуждениях есть логика.

Панков привез большое количество литературы из Киева. У нас получилась приличная библиотека, для которой я выпросил в 11-м полку парную повозку. Когда же останавливаемся на одном месте надолго, книги выгружаю из повозки в хату и представители полков могут приходить и свободно брать их для чтения.

По распоряжению штаба корпуса от нас убрали Калиновского «за вредный образ мыслей» и направили в распоряжение штаба Киевского округа. Некоторые офицеры завидуют: поговорил человек о том, что наступать не следует, и получил спокойную службу в тылу. Этак каждый рад будет в тыл отправиться.

Вернувшийся с Всеукраинского съезда прапорщик Боров рассказывает:

— Русские газеты врут, ни о какой самостийности украинцы не думают. Была отдельная группа самостийников, но их съезд осудил. Съезд стоит на точке зрения федерации и в первом пункте принятого «Универсала» прямо говорит, что развитие Украины немыслимо без единения с Россией.

— А для чего формировать национальные части? [320]

— Обязательно. К окончанию войны на Украине должна быть подготовлена самостоятельная армия.

— А зачем иметь отдельную армию для Украины, когда можно иметь одну общую для Федерации?

— А потому, что украинцы должны проходить военное обучение на своем родном языке.

— Не разделяю я вашего мнения, Боров, думаю, армия все же должна быть одна. А то при наших ста народностях в России будет сто различных армий. Черт знает что получится!

— Да, но другой такой народности, как украинцы, в России нет. На Украине тридцать миллионов жителей.

Дальше Боров рассказал, что в Киеве создана специальная организация, разрабатывающая положение об украинских частях. Имеется в виду реорганизовать ряд украинских корпусов Юго-Западного фронта, в которых преобладают украинцы.

— Из семнадцатого корпуса намечено превратить в украинский наш одиннадцатый полк. Сначала предполагали всю дивизию, но потом решили, что сразу трудно справиться с крупным формированием.

— Куда же я-то денусь? — пошутил я. — В украинцы, что ли, мне обращаться или удирать из полка?

— Что же, можешь украинцем заделаться. Вот у меня Морозов — секретаръ украинского комитета, а сам туляк. Нужно только язык знать.

* * *

Керенский издал приказ о присвоении частям, принимавшим участие в наступлении 18 июня, почетного звания «полков 18 июня». Наш 11-й полк этого звания не получает, так как из частей 3-й дивизии некоторое участие принимал в наступлении лишь 12-й полк.

Введено новое высшее отличие для офицерского состава: офицер, отличившийся в войне за революционную Россию, будет награждаться солдатским Георгиевским крестом.

В 12-м полку чуть ли не все офицеры представлены к солдатскому Георгию.

Дальше