Июль — август
В 11 ч. 15 м. утра по радио начальника Минной дивизии «Окунь» вышел из Аренсбурга к Михайловскому маяку, где получил приказание идти к Виндаве.
В 17 ч. 45 м. на траверзе Люзерорта встретил возвращавшийся с моря миноносец 5-го дивизиона, а милях в десяти на зюйд-вест увидел мачты и трубы большого корабля. Ближайший миноносец на запрос по семафору «Кому принадлежат мачты?» ответил — «Аугсбургу». Германский крейсер стал заметно приближаться; застопорил машину, погрузился и пошел навстречу.
К сожалению, «Окунь» находился на отмели, тянущейся почти на две мили от Люзерорта, потому последовательно коснулся грунта на глубине 25, 20 и, наконец, 12 футов по глубомеру.
Видя, что «Аугсбург» подошел еще ближе и что я не успею выйти на чистую воду, поднялся на поверхность и ушел к Михайловскому маяку. Миноносцы остались у маяка Люзерорт.
Оказалось, что немцы под охраной двух крейсеров весь день тралили у Виндавы, оставленной нашими войсками. Сегодня они заняли правый берег рек Виндава и Вента, продолжая наступление на Тукум и Альт-Ауц.
В 9 ч. 45 м. утра «Окуню» приказано идти к Виндаве. Мгла и дождь сильно сокращали видимость. В 13 ч. 15 м. застопорил машину в семи милях на зюйд-вест от города, еще не занятого немцами, но казавшегося совершенно вымершим.
Сделал пробное погружение и ввиду плохой погоды остался под водой, идя самым малым ходом. Дождь усилился, густая мгла нависла над морем, горизонт сократился до 1,5–2 кабельтовых, в перископ берега не видно.
В 15 ч. из-за плохой видимости пошел на север. В 16 ч. 50 м. застопорил машину в двенадцати милях на вест от Люзерорта. Дождь перестал, мгла рассеялась. В 17 ч. 45 м. показались дымки. В 18 часов погрузился и пошел в атаку на [399] два крейсера типа «Нимфа», шедших без миноносцев на большом расстоянии друг от друга. В 18 ч. 50 м. после нескольких перемен курса крейсера стали удаляться на юг.
Продолжал идти вдогонку в надежде, что неприятель изменит курс в сторону «Окуня» и тем самым позволит подойти на минный выстрел. Но в 19 часов, видя полную безнадежность сближения, поднялся на поверхность и направился в Рижский залив, ошвартовавшись на ночь к тральщику «Искра», стоявшему у Михайловского маяка.
В 13 ч. 15 м. «Окуню» приказано идти на двадцать миль к весту от Люзерорта. В 17 часов пришел на место, но до вечера никого не видел. В море густая мгла; в направлении к Виндаве как будто виднелось несколько дымков. (Вернувшись, узнал, что немцы действительно тралили в этом районе.)
В 19 ч. 15 м. пошел обратно в Рижский залив. В 23 ч. 25 м. ошвартовался у борта транспорта «Хабаровск», стоявшего у Михайловского маяка. Транспорт вызывали для перевозки беженцев в Гапсаль. Северная часть Курляндии уже очищена нашими войсками; «Хабаровску», кроме беженцев, нужно перевезти еще сотню солдат пограничной стражи...
Сегодня немцы заняли Виндаву.
В тумане
(Под таким заголовком дневниковые записи 5/18–8/21 июля в виде отдельного рассказа были опубликованы в парижской газете «Возрождение» 1 августа 1927 года)
Нет ничего хуже тумана на море. Сплошной стеной обступает он находящиеся в море корабли, лишая их возможности видеть друг друга, скрывая от них ограждения мелей, банок и близость берега с его маяками и знаками. Вокруг стоит одна молочно-белая пелена, заглушающая всякие звуки, и только пушечные выстрелы, пронзительный вой судовой сирены и удары колокола способны нарушить дьявольское наваждение.
Если неприятно было попасть в туман в мирные времена и на обыкновенном корабле, то в дни войны и на подводной [400] лодке это было во много раз хуже. Туман и мертвый штиль, когда море, как зеркало, и на его гладкой поверхности не видно не только легкой волны, но даже ряби, являются злейшим врагом подводных лодок, самым опасным для них состоянием погоды и моря.
Утро 5/18 июля 1915 года, когда начальник морских сил Рижского залива получил предупреждение о намерении немцев продолжать траление мин у занятой ими Виндавы, дабы в ту же ночь привести туда транспорты с войсками, было очень туманным.
К часу дня туман поредел, и «Окунь» вышел в море, чтобы помешать противнику выполнить его намерение. Подойдя к Виндаве на пять-шесть миль, увидели в тумане дымки германских миноносцев, отчетливо занятых охраной работавших тральщиков. Не имея возможности по разным причинам обойти разделявшее противников минное заграждение, «Окунь», простояв на месте два часа, пошел на запад в открытое море.
Около 11 часов вечера застопорили машину, предполагая остаться здесь до утра. К этому времени туман стал плотнее, и горизонт сократился на несколько сажен.
На море — мертвая тишина; ни одного звука, ни одного всплеска, вода, как на блюдце. Невольно подчиняясь окружающей тишине, все начали разговаривать вполголоса. Приготовляясь к ночевке и желая предохранить себя от всяких случайностей, наполнили цистерны так, что над водой осталась одна рубка. Входной люк на ней оставался открытым, и наверху находились мичман и два матроса. Убедившись, что все исправно и готово к немедленному погружению, улеглись спать. Приказал в случае необходимости немедленно меня будить.
6/19 июля в два часа ночи прибежал вахтенный с докладом, что слышна работа машины какого-то идущего самым малым ходом корабля.
Бросился наверх.
Светает... Туман, как молоко... Крутом видно не дальше тридцати саженей. Среди мертвой тишины ясно слышен шум от работающей самым малым ходом машины.
— Приближается, — докладывает мичман. — Давайте погружаться... Прикажете будить команду? [401]
— Подождите. Нам надо наполнить только одну цистерну, всегда успеем! Пусть спят...
Все четверо усиленно прислушиваемся... Приближается...
— Да, да... Будите команду!
Шум становится все явственнее...
Тишина на море полнейшая; разговариваем шепотом...
— Не пойти ли на шум? Быть может, удастся выстрелить миной, — говорит мичман.
— Да больно уж туман густ, ничего не видать... Как бы самим не нарваться, — отвечаю ему. — Черт с ним! В другой раз!
Разбуженные матросы начинают лезть наверх. В рубке слышны громкие голоса, и в отверстии люка появляются голова и плечи передового.
— Куда прете, черти! — грозно шиплю на них. Молчат...
— Вниз! Двум остаться. Слушайте хорошенько, — приказал им, дабы проверить впечатление свое и вахтенных... — Слышите?
— Так точно, хорошо слышно, близко!
Действительно, шум от работающей машины неприятельского корабля был отчетливо слышен и держался как будто на том же расстоянии. Постепенно он начал удаляться; все тише и тише, наконец, совсем прекратился. Это мог быть неприятельский заградитель или дозорное судно, ибо нашим делать здесь было нечего.
Еще с час оставался я наверху, а потом спустился вниз досыпать.
Утром туман и штиль — те же. Решил возвращаться, так как по обстоятельствам погоды никакой пользы «Окунь» принести не мог.
На всякий случай подождал до полудня, и, когда под действием солнечных лучей туман значительно поредел, в час дня дал ход, направляясь обратно в Рижский залив.
Пользуясь благоприятной погодой, идем в полупогруженном состоянии. Вся палуба под водой, и только кончик форштевня, рассекая морскую гладь и пеня воду, вместе с боевой рубкой возвышаются над поверхностью словно заснувшего под солнцем Балтийского моря. [402]
Ровно через двадцать минут такого безмятежного плавания в пятидесяти саженях справа увидели грозно торчавшие из воды рога мин заграждения, почему-то не ставших на заданную глубину и плававших близко к поверхности моря...
Вот так штука! Хорошее выбрали место для ночевки! А не работа ли это судна, проходившего ночью мимо нас? Раньше здесь мин не было — ни наших, ни германских.
Как поставлены мины? В каком направлении? Не угадаешь — взорвешься... Не зная, где найдешь, где потеряешь, продолжали идти тем же курсом, так и не стопоря машины.
Справа нет-нет, а снова показывались подлые рога германских мин заграждения, из них часть только чуть-чуть торчала над гладкой морской поверхностью. Как оказалось, я поступил правильно, ибо «Окунь» шел теперь параллельно заграждению и не пересекал его. Далеко вправо открылся маяк Люзерорт, и стало ясно, что подводная лодка идет прямо на наши минные заграждения Ирбенского пролива. Надо поворачивать вправо на юг, но где конец германского заграждения, чтобы, повернув, не пересечь его?
Вдруг справа по носу среди моря заметили какое-то большущее бревно, стоящее вертикально с легким наклоном. Что за история? Странно... Для чего оно здесь? Что означает? Не может быть, чтобы немцы отметили им конец заграждения... Глупо... Однако похоже на это... Ну, была ни была, пройдя бревно, круто повернул вправо, стремясь выйти на параллель маяка для входа потом в Рижский залив.
Пригретый солнцем туман настолько поредел, что стало видно далеко кругом. Идем совершенно спокойно, в море ни души. Несмотря на это, вахтенный сигнальщик прилежно следит за окружающим, ища неприятеля на воде и в воздухе. Еще каких-нибудь 10–12 миль, и мы дома. Мерно стучит дизель-мотор, а в задней части рубки, кто прислонившись к поручням, кто сидя на них и болтая ногами над открытым люком, куря и разговаривая, собрались свободные от вахты матросы, наслаждаясь чистым воздухом и солнцем...
— Ваше Высокоблагородие! Слева что-то чернеет. Далеко только очень, не могу разобрать, — докладывает сигнальщик. [403] Смотрю... Далеко-далеко, на минном заграждении Ирбенского пролива чернеет какая-то точка... Вероятно, мина...
— Посматривай на всякий случай!
— Есть!
Подходим ближе...
— Пожалуй, шлюпка, для мины велика, — говорит сигнальщик.
Подношу бинокль к глазам: да, для мины велика... Вероятно, наши тралят...
— Ты все же поглядывай!
— Есть!
Проходит не более пяти минут...
— Ваше Высокоблагородие! Гидро, гидро!
— Где ты видишь?
— Да шлюпка, вон подымается!
— Пошел аврал! Стоп дизель! Приготовиться к погружению! Лишние вниз!
Всех как ветром сдуло с рубки. Наверху остались только я да боцман. Смотрим в бинокли и ничего понять не можем. Предмет, принятый раньше за шлюпку, действительно приподнялся, но сейчас же плюхнулся в воду. Ну, думаю, не разогнался, поторопился немец, сейчас опять полетит...
Опять поднялся и снова плюхнулся...
Ага, неисправен. Ну, сиди, сиди. И вместо Люзерорта пошли на север, дабы войти в Рижский залив северным проходом, не дожидаясь, когда авиаторы исправят свои повреждения.
На подводной лодке не было ни ружей, ни пулеметов, а тем более пушки, да и она была бы бесполезна за дальностью расстояния.
Подойти же ближе не было никакой возможности, ибо гидроаэроплан сидел в глубине минного заграждения, самое лучшее было скрыться от него в снова надвигавшемся тумане.
К вечеру туман опять начал сгущаться, а так как компас, как выяснилось, показывал не совсем правильно, то из боязни попасть на минное заграждение Ирбенского пролива забрались далеко к северу. Открыв маяк Фильзанд, повернули обратно и пошли вдоль берега. [404]
Туман, будто играючи, поднялся, и низкий берег острова Эзель был виден на далекое расстояние. В 11 часов вечера нашел густой туман, и «Окунь» стал на подводный якорь, имея незаполненной только одну цистерну.
7/20 июля, на третий день пребывания в море, до одиннадцати часов утра ждали, когда разойдется туман, но этого не случилось. Тогда подводная лодка снялась с якоря и направилась на юг, изредка подходя к берегу для определения своего места. Солдаты на кордонах пограничной стражи принимали «Окунь» за разведчика германской эскадры и доносили, что неприятельская эскадра в неизвестном составе показалась там-то и там-то. Наделали много переполоха, ну, у них всегда так было — никогда не могли отличить свои корабли от германских.
Наконец, солнце стало одолевать, туман начал редеть, и мы увидели входную веху северного фарватера. В третьем часу дня «Окунь» подошел к канонерской лодке «Храбрый», стоящей в море у маяка Церель. У борта канонерки уже стояли подводные лодки «Акула» и «Дракон», из них последняя вернулась накануне вечером, а первая — за час до нас. Личный состав «Храброго» принял нас очень хорошо, угостил обедом, и тут мы обменялись впечатлениями от похода.
Оказалось, что, кроме «Окуня», к Виндаве была послана потом «Акула», «Дракон» направлен в открытое море на запад от маяка Люзерорт. Судя по всему, все три подводные лодки, не подозревая этого, ночевали в недалеком расстоянии друг от друга, а это могло бы кончиться печально. Если бы одна из них вдруг неожиданно вынырнула из тумана, другая наверное пустила бы в нее мину со всеми последствиями, отсюда происходящими.
Вечером начальник Минной дивизии вытребовал подводные лодки к себе, к Михайловскому маяку. Компас врал по-прежнему, потому буквально вцепился в корму впереди идущего «Дракона», боясь упустить его в ночной мгле из виду.
8/21 июля, в 1 ч. 20 м. ночи подошли к борту флагманского миноносца «Сибирский стрелок». Начальник Минной дивизии, выйдя из каюты, выразил искреннюю радость по случаю благополучного возвращения «Окуня» и очень интересовался обстоятельствами похода. [405]
Оказалось, что, обеспокоенный долгим отсутствием подводной лодки, он выслал миноносцы на ее поиски, но последние в тумане ничего не нашли.
Видя, что «Окунь» пропадает на полтора суток больше срока, капитан 1 ранга Трухачев собирался послать командующему флотом телеграмму, что лодка не вернулась, но в это время получил радио «Храброго» о нашем возвращении.
Каюты офицеров миноносца выходили в кают-компанию, потому вскоре все уже проснулись от разговоров, и в кают-компании сидело человек шесть. Когда, окончив свой доклад, я выразил глубокое сожаление, что ничего сделать не удалось, Трухачев с улыбкой пододвинул ко мне журнал разобранных радиограмм и сказал: «Прочитайте». Заинтригованный, перелистываю страницы и за пятое и шестое июля читаю: «Ввиду опасности от подводных лодок неприятель предпринял обратный поход в Либаву. №0144. Непенин. 22 ч. 20 м. 5 июля 1915 г.»
Очевидно, что немцы видели с берега подходящие к Виндаве на пять-шесть миль «Окуня» и «Акулу», донесли об этом в Либаву, что вызвало отмену перевозки войск морем.
Среди беседы вдруг раздался сильный взрыв. Выскочили из-за стола и бросились на верхнюю палубу, думая, что кто-нибудь нарвался на минное заграждение. Взрыв был слышен с берега.
— Совсем забыл, — сказал начальник Минной дивизии, — это наши офицеры рвут машины, котлы и мастерскую Михайловского маяка. Армия стянулась к Митаве и Тукуму. Немецкие разъезды в семнадцати верстах, так вот теперь все уничтожают.
Трухачев повернулся и медленно спустился в кают-компанию, мы — за ним. Заняв места за столом, все как-то притихли и сидели, понуря головы. Разговор стал вялый и почему-то вполголоса, как будто при покойнике...
Бум! — раздался новый раскат взрыва. Никто уже не вышел наверх, и только еще ниже поникли головами. Бум! — продолжало нестись с берега, нарушая тишину туманной ночи.
На море полнейший штиль, ветер замер, водная гладь, как зеркало. Густой туман скрывал очертания близкого берега. [406] .. Что они там возятся? Никак кончить не могут! Сколько времени копаются! Начались раздраженные возгласы, так как каждый взрыв болезненно отдавался в сердце... С берега раздался очередной взрыв. Пора расходиться... Поздно...
Разошлись по каютам. Долго переворачивался с боку на бок, пока не заснул тревожным сном. Среди ночи опять слышал несколько взрывов...
Дополнение к записи 8/21 июля.
Утром пришел «Хабаровск», и лодки перешли к нему. Сейчас же началась перевозка беженцев; последними сели пограничники, остававшиеся на берегу. На маяках Люзерорт и Михайловском все взорвано, остались одни башни. Немцы подошли совсем близко.
«Акула» и «Дракон» пошли на север к маяку Церель, миноносцы — кто к Церелю, кто — в Куйваст. Последним снялся с якоря «Хабаровск» и пошел в Гапсаль, имея на буксире «Окуня», которому нужно было идти в Ревель для ремонта дизель-мотора.
Перед уходом роздал команде доставленные на транспорт Георгиевские кресты 4-й степени, пожалованные за атаку германской эскадры 21 мая сего года.
В 21 час пришли в Куйваст, переночевали, а утром пошли дальше.
В полдень «Хабаровск» стал на якорь у заканчиваемой постройкой новой гавани. Зимой 1914/15 года недалеко от Гапсаля, среди голой, безотрадной местности построена база для миноносцев и подводных лодок, названная по имени ближайшей деревушки — Рогокюль.
Хотя молы и пристани уже почти готовы, но базой еще нельзя пользоваться, так как работы по прорытию к ней канала еще не закончены.
В 19 часов отдал швартовы и самостоятельно пошел в Ревель. Выйдя Нукке-Вемским фарватером в 2 ч. 30 м. ночи, около банки Грас-Грунд видел сигнальную ракету, выпущенную германской подводной лодкой. Неприятельские [407] лодки нередко во время своего пребывания в Финском заливе выбирают это место для отдыха и сна.
В шесть часов утра прибыл в Ревель.
Наступление немцев к Шлоку (Рига) отбито при содействии судового огня. Штурм передовых укреплений Ивангородской крепости тоже отбит.
Германский минный заградитель «Альбатрос», выбросившийся после боя 19 июня на остров Готланд, снят с мели и приведен в Висби.
По разборке дизель-мотора выяснилось, что коленчатый вал треснул в четырех местах и чуть держится, а когда его начали поднимать, то от собственной тяжести он сломался пополам. Счастье и тут меня не оставило, так как, сломайся вал в открытом море, в виду неприятеля, «Окунь» пришлось бы топить, а личному составу сдаваться в плен, а может быть, беспомощную лодку нанесло бы на мины заграждения и она погибла бы со всем личным составом... Пропала без вести, как отметили бы в официальном сообщении Морского генерального штаба.
Между тем, на последнем переходе из Моонзунда в Ревель «Окунь» шел с обычной скоростью восемь узлов, причем никаких стуков, нагреваний и вообще ненормальностей в работе дизель-мотора не замечалось. Решительно ничего не указывало на такую капитальную поломку, но я как будто чувствовал, что дело неладно, и просился в Ревель для переборки мотора... Надо думать, что после долгой совместной жизни и работы люди и предметы начинают понимать и чувствовать друг друга, — иначе как объяснить столь своевременное возвращение на базу?
Запасные коленчатые валы для дизелей подводных лодок «Окунь» и «Макрель» оказались израсходованными. Ревельский порт, заваленный массой срочной работы, отказался делать новый, потому пришлось ждать прибытия предусмотрительно заказанных в Швеции коленчатых валов для лодок нашего типа.
По случаю капитальной поломки родились нижеследующие вирши. [408]
Вопль наболевшего сердцаТяжела ты, жизнь подводная.
Сколько риска каждый день!
Так за что ж тоской безвыходной
Покрываешь нас теперь?
Вечно что-нибудь ломается,
Как ни бейся, ни смотри,
А начальство все ругается,
Его, господи, прости.
То насосы, то компрессоры,
Тронки, скалки и валы,
Распылители, фундаменты...
Черти всех их побери!
Судовою что машиною
Боевого корабля
Называется... с кручиною
Я скажу вам — дизеля.
Хорошо бы с речки Карповки{15}
Инженеров тех собрать
И скорейшими манерами
Кузьки мать им показать!
Высочайшим приказом назначены командиры на строящиеся подводные лодки: «Тигр» (Соллогуб), «Волк» (Мессер), «Львица» (Гарсоев).
Вчера и сегодня на реке Аа Курляндской ниже Бауски шел упорный бой с немцами, которым удалось закрепиться на правом берегу реки у мызы Юнгфернгоф.
Сегодня, в первую годовщину войны, по удостоению Георгиевской думы приказом командующего флотом Балтийского [409] моря от 19 июля за №787 награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за атаку германской эскадры 21 мая с. г., а вахтенный начальник мичман Лисс — орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» (хотя был представлен к ордену Св. Владимира 4-й степени).
Волею судеб я оказался первым офицером Балтийского флота, получившим высшую боевую награду в эту войну, и первым офицером подводного плавания (всех морей вообще), награжденным орденом Св. Георгия, так как в японской войне 1904–1905 годов подводные лодки, собственно говоря, не участвовали, а раньше их совсем не было в составе боевого флота.
Грамота на орден, повторяющая приказ командующего флотом, гласит следующее: «Нашему лейтенанту, командиру подводной лодки «Окунь» Василию Меркушову.
Утверждая определенную по удостоению Георгиевской Кавалерской Думы командующим Балтийским флотом, по предоставленной от Нас власти награду за то, что 21 мая 1915 года, находясь с лодкой в Балтийском море и встретив германскую эскадру в составе десяти линейных кораблей, охраняемых миноносцами, Вы решительным и умелым маневром прорвали линию охранных миноносцев и пошли в атаку на линейные корабли.
Атакованный Вами линейный корабль, заметив лодку, повернул на Вас и хотел таранить. Расстояние до лодки было так мало, что гибель ее от таранного удара была почти неминуема, и только присутствие духа, лихое и умелое управление Ваше спасло лодку.
Вы не только успели благополучно погрузиться, будучи уже подмятым германским кораблем, причем был поврежден перископ, но перед этим, видя неприятельский корабль от себя в пятнадцати саженях, выпустили четыре мины, причем ясно был слышен взрыв.
Последствием действий подводной лодки был отход неприятельской эскадры.
Дана в Петрограде в 26 день марта 1916 года».
Чтобы избежать официальной церемонии награждения и не получать орден из рук начальника дивизии подводных лодок, сейчас же отправился в город для покупки креста, который и прикрепил на китель согласно уставу. [410]
Так как орден надел не самовольно, а по получении надлежащего приказа, Подгурский не сделал никакого замечания и, видимо, остался очень доволен, что не надо устраивать торжества и ломать комедию.
Вечером, выходя из бухты Финшер (в Абосских шхерах около острова Утэ), «Кайман» заметил перископ германской подводной лодки и открыл огонь из своей единственной 37-мм пушки. После первых же выстрелов дуло орудия оторвалось и улетело вместе со снарядом...
Старший лейтенант Мессер выпустил мину, но она прошла над лодкой. (Это была старая U-9 под командой лейтенанта Шписа. См. его книгу «Six ans de croisieres en sousmarine», Paris, ed. Payot, пер. с нем.)
He имея возможности что-либо сделать и не желая представлять для противника удобную мишень, «Кайман» ушел в шхеры... Неприятельской подводной лодки не нашли; в наступившей вскоре темноте ей удалось уйти в море никем не замеченной.
Минный заградитель «Ладога» (б. «Минин»), возвращаясь с ночной постановки в районе Утэ, наскочил на германскую мину и затонул — погибло пять человек...
В ночь на 6 августа английская подводная лодка Е-13, прорвавшись в надводном положении через Зунд в Балтийское море, села на мель у острова Сальтхольм напротив Копенгагена.
В 5 часов утра датский миноносец сообщил командиру, что если ему не удастся сняться с мели в течение 24 часов, то, согласно положениям международного права, лодка будет интернирована.
Подоспевший к этому времени германский миноносец занял наблюдательное положение, но с прибытием еще двух датских миноносцев отошел дальше от английской подводной лодки.
Пока шли переговоры, с юга показались еще два немецких миноносца, причем на головном в расстоянии полумили взвился какой-то сигнал по международному своду. Не успела Е-13 его разобрать, как германский миноносец со [411] 150 саженей выпустил мину, из-за мелководья взорвавшуюся о грунт поблизости от лодки.
Тогда, несмотря на присутствие трех датских миноносцев, стоявших на якоре недалеко от Е-13, которая не только находилась в водах Дании, но и в виду главной базы датского флота и фортов Копенгагенской крепости, тот же немецкий миноносец открыл огонь.
Когда английская подводная лодка загорелась в носу и корме, командир приказал команде прыгать за борт, причем немцы якобы стреляли из пулеметов по плывшим к берегу людям. Один из датских миноносцев немедленно спустил шлюпки для спасения англичан, а сам снялся с якоря и стал между противниками, что заставило немцев прекратить огонь и уйти.
Погибла половина команды, то есть 15 человек...
Для лучшего наблюдения за проливом Зунд немцы выслали один из цеппелинов, который стал нести над проливом дозорную службу. Обмениваясь сигналами со стоявшими вдали германскими крейсерами, цеппелин долго кружил над островом Сальтхольм, давая сведения о положении и состоянии английской подводной лодки.
Расправа с Е-13 была совершена средь бела дня в водах Дании в присутствии массы посторонних наблюдателей, потому печать всего мира была переполнена сообщениями по этому поводу. Датское правительство энергично протестовало, но немцы поначалу пытались утверждать, что расстреляли Е-13 вне датских территориальных вод.
Кончилось же дело тем, что германское правительство выразило искреннее сожаление и принесло свои извинения, прибавив, что ранее отданная инструкция уважать права нейтральных держав вновь подтверждена командирам немецких военных кораблей.
Что бы публика ни говорила, как бы ни возмущалась, а немцы поступили правильно. Явился удобный случай уничтожить неприятельскую подводную лодку, они это и сделали, нисколько не интересуясь постановлениями международного права, предоставив дипломатам урегулировать это дело. [412]
Между островом Нарген и Балтийским Портом германской подводной лодкой потоплен транспорт «Печора».
Вчера вернулся из недельного отпуска в Петроград. Был на выставке «Трофеи войны», где видел выставленный Морским музеем согнутый перископ «Окуня». Сначала его не узнал, так как перископ повесили на доску как раз наоборот и получился какой-то клык мамонта.
Кроме того, оказалось, что минные машинисты, вынув по моему приказанию среднюю призму, не потрудились вдвинуть внутреннюю трубу до места и завернуть болты. Из-за этого можно подумать, что болты были срезаны таранным ударом, а внутренняя труба частично вышла наружу и, вопреки моему донесению, вода проникла в перископ.
В действительности же, как я и доносил, перископ остался совершенно цел и только согнулся под прямым углом, как резиновый. Жаль, что своевременно не проверил, в каком виде его отправили в Петроград.
Председатель трофейной комиссии капитан 2 ранга П. И. Белавенец жаловался, что художники затрудняются изобразить мою атаку, и просил зайти, чтобы дать им нужные указания.
Изобразить атаку «Окуня» можно, только нарисовав идущий полным ходом броненосец типа «Брауншвейг» и торчащий перед ним из воды кончик перископа. Конечно, это не даст зрителю требуемого впечатления, но что же делать, такова уж судьба подводного флота, главное оружие которого — невидимость.
Невидимость невидимостью, а вот вы приходите и увидите, как разгулялась фантазия художников и какие невероятные вещи они намалевали. Посмотрите и поговорите с ними сами, а то просто оторопь берет.
Был в комиссии, разговаривал с художником, рассказывал ему, как и что, заставил при мне делать зарисовки, но, видимо, из этого ничего не выйдет. Ну и Бог с ним, лишь бы не изображали чего-то невозможного!
В Отделе подводного плавания видел представленные заводами конкурсные чертежи новых подводных лодок, которые [413] при беглом осмотре показались очень хорошими. Дай Бог, чтобы они оказались таковыми на самом деле.
В 5 ч. 30 м. утра «Окунь» вышел в Моонзунд, а в 19 ч. 10 м. ошвартовался у борта флагманского миноносца «Сибирский стрелок», стоявшего на рейде Куйваста.
Транспорт «Хабаровск» с подводными лодками «Макрель» и «Касатка» находится в Аренсбурге, где вместе с другими судами подвергся атаке неприятельских гидропланов, безрезультатно сбросивших бомбы.
Утром во время зарядки аккумуляторов сгорел подшипник дизель-мотора; пришлось остаться в Куйвасте и заняться пригонкой запасного.
Германские аэропланы опять сделали налет на стоящие в Аренсбурге суда, причем сбросили тринадцать бомб на нашу плавучую базу транспорт «Хабаровск».
При виде противника подводные лодки отходили от транспорта, который, как и бывшие на рейде миноносцы, снимался с якоря и встречал атаки на ходу, стреляя из орудий и пулеметов. Несмотря на тесноту рейда, ни одна бомба ни в кого не попала.
Два наших летчика пытались подняться навстречу неприятелю, но вскоре спустились из-за плохой работы моторов...
Транспорту «Хабаровск» с подводными лодками «Макрель» и «Касатка» приказано перейти в Куйваст...
Прорвавшиеся через Зунд английские подводные лодки Е-18 и Е-19 вчера пришли в Ревель.
Шпионство в проливах и передача сведений в Германию поставлены у немцев идеально. Е-18 стала на мель, на которой простояла всего десять минут, после чего пошла дальше. Этого, однако, было достаточно для немцев, ибо для ловли лодок тотчас в море были высланы миноносцы, дирижабли и гидроаэропланы.
Сторожевая цепь миноносцев простиралась от Бельта до острова Эланд, дирижабли летали над Зундом, гидроаэропланы — вдоль южного побережья Балтийского моря, и все же английские лодки найдены не были.
Вследствие столь усиленного наблюдения они весь день [414] шли под водой, а по ночам продолжали поход на поверхности, одновременно заряжая свои аккумуляторы. Так продолжалось почти до острова Готланд, и лишь отсюда лодки могли спокойно идти в Финский залив.
Теперь в Балтийском море пять английских подводных лодок: Е-1, Е-9, Е-8, Е-18 и Е-19, которые вместе с «Барсом», «Гепардом» и «Акулой» будут ходить в крейсерство к немецким берегам.
К сожалению, наши новые подводные лодки остались без дизель-моторов, которые завод Нобеля в Петрограде не успел построить, потому пришлось снимать передние дизеля с плавающих на реке Амур канонерок.
Вместо двух машин по 1350 сил каждая, которые должны дать скорость 18 узлов на поверхности, пришлось ставить два дизеля в 250 сил, отчего скорость «Барса» и «Гепарда» уменьшилась до 10 узлов; кроме того, из-за большой изношенности моторов они ломаются, и обе лодки рискованно посылать дальше Данцига.
Английские же подводные лодки обладают надежными механизмами, а потому могут совершать дальние походы. [415]