Атака германской эскадры 21 мая/3 июня 1915 года
За неимением снарядов и патронов русская армия, неся чудовищные потери, отступала все дальше и дальше на восток. Чтобы ускорить развязку и облегчить своим войскам взятие Риги, германское командование решило создать угрозу крайнему правому флангу русских армий и 21 мая/3 июня 1915 года бросило флот на Рижский залив.
Однако судьбе было угодно, чтобы в движении к Ирбенскому проливу германская эскадра встретилась со старой, выслужившей уже все сроки русской подводной лодкой «Окунь», и все повернулось иначе.
Атакованная в Балтийском море вдали от берегов, имея выведенным из строя броненосец «Виттельсбах», немецкая эскадра, не произведя ни одного выстрела и не показавшись даже в виду русского побережья, ушла в свои порты...
21 мая/3 июня 1915 г. в 4 ч. 15 м. утра, получив приказание начальника Минной дивизии идти к Михайловскому маяку за инструкциями, подводные лодки «Окунь» и «Минога» вышли из Аренсбурга (остров Эзель). Дав полный ход 12 узлов, «Минога» скоро скрылась из виду.
Утро было чудесное. Яркое солнце заливало море и землю. Легкая зыбь волновала пустынную поверхность Рижского залива...
В 9 ч. 55 м. утра ошвартовался к борту миноносца «Эмир Бухарский», где получил предписание: «"Окуню» надлежит выйти на параллель Люзерорта в двадцати милях от маяка. Держаться двое суток, после чего возвращаться в Аренсбург. Проходя обратно Люзерорт, дать о себе знать. Капитан 1 ранга Трухачев».
От командира миноносца капитана 2 ранга Андрея Владимировича Никитина, бывшего моего сослуживца по Владивостоку, где он командовал подводной лодкой «Щука», узнал, что в ночь с 21 на 22 мая предполагается произвести [367] обстрел занятого неприятелем побережья у мызы Земпунен (севернее Либавы). «Окунь» и «Минога» заранее высылаются в море для защиты миноносцев от возможного преследования крейсерами противника.
Подводной лодке «Минога», более быстроходной и обладающей надежными механизмами, приказано идти на норд-вест 65 градусов от маяка Стейнорт в 13 милях от него...
У «Окуня» перед походом к «Эмиру Бухарскому» сломался валик масляной помпочки дизель-мотора, поэтому пришлось заняться установкой запасной. В 12 ч. 25 м. помпочка была поставлена на место, и лодка пошла по назначению.
В 13 ч. 05 м., находясь на отмели между маяками Михайловским и Люзерорт, увидел на горизонте, примерно севернее Петропавловской банки, дымы неприятельских судов. Продолжал идти вперед в надежде, что под берегом лодку не заметят, а когда увидят, буду уже на глубоком месте и, погрузившись, можно будет пойти в атаку.
В 18 ч. 45 м. безо всяких приключений вышел в Балтийское море. День ясный, солнечный, отличная видимость. В море легкая зыбь.
Из опыта похода 8/21 мая выяснилось, что неприятельские корабли держатся далеко от берега, потому решил отойти на десять миль дальше, чем указано в предписании (на тридцать миль вместо двадцати), и не на вест от Люзерорта, а на норд-вест 80 градусов. Я считал, что там больше надежды встретить противника. Конечно, в случае пропуска неприятеля меня наверняка отдали бы под суд за неисполнение письменного приказания, от которого никак нельзя было отвертеться, зато, если бы расчеты оказались верными, а сама атака — удачной, об этом не было бы и речи, так как «победителей не судят».
Я всегда считал, что уставы необходимы для внесения порядка в службу, но они не должны становиться уложением о наказаниях и связывать свободу действий подчиненных. Всякий офицер, в особенности командир корабля, обязан работать собственной головой, а не скрываться за спиной начальства, уверяя, что оно лучше знает, что и как нужно делать.
Всего предусмотреть невозможно, потому подчиненные должны проявлять инициативу, то есть, применяясь к обстановке, [368] действовать не по букве, но в духе полученных приказаний и не бояться брать ответственность на себя.
От кого-кого, но от командира корабля требуется умение разбираться в обстановке и тут же принимать соответствующее решение, а не искусство избежания ответственности под видом точного исполнения приказаний и инструкций.
В 14 ч. 45 м., идя на позицию в том же направлении на Петропавловскую банку, на расстоянии 12 миль, кроме дымов, увидел две трубы и мачты германского крейсера, в сопровождении двух миноносцев шедшего на зюйд-вест 40–60 градусов. Застопорил дизель-мотор в ожидании, что будет дальше. За первым крейсером показались мачты второго. В 15 часов, видя, что крейсера повернули на норд-вест и не приближаются, снова дал ход, по-прежнему находясь в полном надводном положении, хотя на погружение требовалось всего пять минут времени.
Первый крейсер, судя по всему, типа «Нимфа», стал описывать круги, очень резко меняя курсы. Продолжал идти в том же направлении, считая, что крейсера не останутся на ночь у берега и на пути в открытое море мне удастся их атаковать.
В 17 ч. 55 м., придя на избранное место, застопорил дизель-мотор. В 19 ч. 15 м. увидел четыре германских крейсера, идущих от маяка Церель курсом зюйд-вест на расстоянии 10–12 миль. Благодаря освещению корабли казались выкрашенными в белую краску, борта их сильно блестели — впереди шел четырехтрубный крейсер типа «Роон».
В 19 ч. 19 м. погрузился до боевого положения (крышка рубки и наблюдательный колпак торчали из воды) и стал следить за неприятелем. В 19 ч. 27 м. пошел в атаку, но подойти ближе 7–8 миль не удалось, так как в 19 ч. 50 м. крейсера повернули на норд-вест и скрылись из виду{9}. [369]
В 20 ч. 10 м. на зюйд увидел в перископ большое облако дыма. Расстояние около 16 миль. Пошел на него в боевом положении.
Через десять минут показались мачты и трубы кораблей. Расстояние было около 12 миль, потому ни курса, ни числа судов разобрать не смог. Погрузился на 15 футов, имея перископ на 10 футов выше поверхности воды.
В 20 ч. 30 м. мог сосчитать, что идет эскадра в составе десяти линейных кораблей — впереди трехтрубные, сзади двухтрубные — и миноносцы. Расстояние было около 10 миль. Линейные корабли шли одной кильватерной колонной, миноносцы же, как мне показалось сначала, шли впереди с тралами. Эскадра шла постоянным курсом на норд и никаких зигзагов не делала.
Так как неприятельские корабли закрывали один другого и сосчитать их было довольно трудно, для проверки своих наблюдений вызвал вахтенного начальника мичмана Лисса и двух матросов, которые были счастливы посмотреть на противника.
Разойдясь по своим местам, они, конечно, рассказали о виденном остальной команде, что способствовало укреплению того бодрого и уверенного настроения, которое царило среди личного состава «Окуня». Идти «втемную», доверяясь только опыту и знаниям командира, или же своими глазами видеть обстановку, в которой протекает атака, конечно, не одно и то же.
Компас в боевой рубке под действием электрического тока от батареи аккумуляторов, как и в мирные времена, застаивался и не действовал{10}, потому решил вести атаку, не скрывая перископа под воду, но держа его как можно ближе к поверхности. А чтобы противнику было труднее обнаружить лодку, решил перейти на левую сторону эскадры, дабы иметь заходящее солнце у себя за спиной, и неприятельским [370] наблюдателям пришлось бы тогда смотреть против солнца.
В 20 ч. 50 м., выйдя на створ мачт головного корабля, увидел, что перед эскадрой миноносцев нет. Они шли по обеим ее сторонам, неся охрану от подводных лодок.
Расстояние до них было около пяти с половиной миль. Вспомнив о предупреждении не резать корму неприятельских миноносцев, ибо они буксируют за собой подрывные патроны для уничтожения подводных лодок, счел за лучшее атаковать эскадру в лоб, то есть пройти между миноносцами и линейными кораблями противника, чтобы, развернувшись между ними, стрелять минами в любой из броненосцев, который будет на прицеле.
Проще всего было бы идти контр-курсом и выпустить мины по траверзу, но все четыре минных аппарата Джевецкого-Подгорного поставлены на носовой залп веером в пять градусов, и, чтобы стрелять, необходимо было обязательно повернуться носом к противнику, так как изменить установку невозможно.
Обе передние мины Уайтхеда стояли на нуле, из кормовых — одна установлена на два с половиной градуса вправо, другая — на столько же влево. На каждой мине заряд пироксилина шесть пудов.
Изменил курс на правый головной миноносец. «Аппараты, товсь!» Перископ от полутора до полуфута торчит над поверхностью воды, причем легкая зыбь сама то покрывает, то открывает его, затрудняя противнику обнаружение подводной лодки.
Эскадра состояла из пяти линейных кораблей типа «Брауншвейг» (трехтрубные), шедших впереди, и пяти типа «Виттельсбах» (двухтрубные), шедших им в кильватер; миноносцы шли по сторонам.
Скорость эскадры 13–14 узлов, «Окуня» — около 2 узлов.
Не зная, на каком расстоянии держатся миноносцы от линейных кораблей, и желая оставить себе как можно больше места для разворачивания на боевой курс между судами, в 21 ч. 05 м. подошел вплотную к головному миноносцу правой колонны и прошел у него вдоль левого борта на расстоянии 15–20 саженей, имея перископ на пол фута над водой и не скрывая его. [371]
Расстояние было настолько мало, что на палубе отлично были видны минные аппараты, люди и прочее. Миноносец либо совсем не заметил «Окуня», либо же заметил слишком поздно (когда лодка была внутри его циркуляции), так как курса не менял.
Подойдя к нему, увидел, что охранная цепь миноносцев выдвинута вперед примерно на одну милю. До линейных кораблей — далеко, потому ложиться на боевой курс слишком рано.
Опасаясь, что расстояние между миноносцами и броненосцами может оказаться меньше четырех кабельтовых (наименьшая допустимая дистанция, ибо диаметр циркуляции «Окуня» равнялся двум кабельтовым), и видя, что все равно надо ждать, пока эскадра подойдет к подводной лодке, решил уйти влево, прорезав строй миноносцев, чтобы, развернувшись на свободе, подходить к эскадре не контркурсом, а под некоторым углом, близким к боевому.
Предупреждением же не резать корму германским миноносцам пренебрег, считая, что при совместном плавании с эскадрой они вряд ли буксируют за собой подрывные патроны. Соображение оказалось правильным, так как, когда позже миноносцы носились над «Окунем», не было слышно ни одного взрыва.
Положил лево на борт, под корму головному и под нос второму неприятельскому миноносцу (расстояние до которого было 3–4 кабельтова), его приземистую трубу и высокий полубак отлично видел и, во избежание столкновения, первый и последний раз за всю атаку опустил перископ и погрузился на пятьдесят футов, после чего услышал над собой работу винтов миноносца.
«Прямо руль!» И как только шум винтов стал удаляться — «Право!.. Всплывай!.. Двадцать пять футов!» На глубине тридцати пяти футов заблаговременно поднял перископ и приготовился осмотреться, как только его кончик выйдет из воды.
Шума винтов следующих миноносцев не слышал. Полагаю, что в это время головной броненосец германской эскадры уже вышел из строя, чтобы таранить «Окуня», потому миноносцы, давая ему дорогу, бросились в сторону и над лодкой или поблизости от нее не проходили. [372]
В 21 ч. 10 м., лишь только перископ на полфута показался над водой, в пяти градусах вправо по курсу увидел таран вышедшего из строя головного корабля германской эскадры (типа «Брауншвейг»), шедшего на пересечку курса «Окуня» в расстоянии двенадцати, а может быть, и меньше, саженей (40 м).
Расстояние было настолько мало, что, смотря в перископ, видел только часть окрашенного в серую краску борта — ни орудий, ни якорного клюза, ни иллюминаторов, ничего другого видеть не пришлось. Казалось, что надвигается какая-то глухая стена, которая сию минуту все уничтожит под собою.
Рассуждать и думать было некогда, нужно было немедленно действовать. Единственным спасением было попробовать нырнуть под броненосец, потому одна за другой посыпались команды: «Пли!.. Право на борт!.. Полный вперед!.. Погружайся!.. Наполнять добавочную (цистерну)!..»
Несмотря на принятые меры, днище броненосца прошло всего лишь в полутора футах выше крышки рубки, а если бы ее сбило с водонепроницаемой резиновой прокладки или только сдвинуло хотя бы на полдюйма, лодку залило бы водой и «Окунь» должен был погибнуть.
Перед столкновением видел в перископ фонтаны сжатого воздуха, выброшенные из минных аппаратов, и слышал работу винтов четырех выпущенных мин. Раздался страшный грохот. Снаружи что-то лопалось, ломалось, рвалось, скрипело. Вся лодка дрожала. Внутри разбивались стекла подпалубных фонарей, летела посуда и всякая мелочь. Электрические лампочки, однако, остались целы, и освещение горело без перерыва.
«Окунь» накренился на 25–35 градусов на правый борт так, что нельзя было стоять, и каждый держался за что попало. Минные машинисты как дали залп, так и повисли на ручках боевых клапанов минных аппаратов.
К счастью, команда не растерялась. Все приказания выполнялись быстро и точно, как на учении, благодаря чему удалось благополучно выбраться из-под киля германского линейного корабля 13 200 тонн водоизмещением.
Имея полный ход вперед и положенный право на борт руль, «Окунь», находясь под днищем, быстро лег на контркурс, а так как в то же время в цистерну принималась вода [373] и горизонтальные рули полностью были положены на погружение, подводная лодка очень быстро отделилась от таранившего ее броненосца и успела уйти на глубину до встречи с гребными винтами, которые могли разрезать ее борт, как бумагу.
Если бы я дал полный ход не вперед, а назад, «Окунь» неминуемо бы погиб, так как, потеряв поступательное движение, он перестал бы слушаться рулей глубины, а под действием остаточной плавучести поднялся на поверхность и был бы разрезан пополам. Всех нас спас инстинкт старого подводника, ибо я уже десять лет непрерывно служил в подводном флоте, из них пять с половиной лет — в должности командира. («Окунем» командовал уже два с половиной года.)
Приобретя отрицательную плавучесть и под действием горизонтальных рулей «Окунь» стал стремительно падать. Скрип и грохот снаружи прекратились. Настала гробовая тишина, а быстрота падения все увеличивалась. Это создавало новую угрозу, так как глубина моря в этом месте равнялась 40 саженям (80 м), боевая же рубка, поставленная много позже постройки «Окуня», была рассчитана на погружение до 20 саженей. И хотя корпус лодки был рассчитан на погружение до 50 саженей, «Окунь» был бы раздавлен и погиб бы со всем личным составом.
Чтобы задержать падение, переложил горизонтальные рули полностью на всплытие и на глубине 70 футов начал продувать добавочную цистерну. «Окунь» все же проскочил до 90 футов, после чего удалось привести лодку на 75 футов от поверхности воды.
Находясь на этой глубине, слышал, как сам, так и все бывшие на лодке, сильный взрыв, сопровождавшийся лязгом железа. В это время я уже спустился из рубки в жилое помещение, чтобы убедиться в исправности корпуса, узнать настроение и самочувствие команды{11}. [374]
Сила взрыва была так велика, что мне казалось, будто корпус «Окуня», поврежденный таранным ударом, не выдерживает давления забортной воды и разрывается, вылетают заклепки.
Бросился в рубку, чтобы продуть сжатым воздухом среднюю цистерну, приказав приготовиться продуть весь водяной балласт, выброситься на поверхность и спасти личный состав лодки. Прислушался. Вода не льется. Спрашиваю: «Как внизу?» — «Ничего!» Приказываю все хорошенько осмотреть. Осматривают... Результат тот же. Спрашиваю рулевого на горизонтальных рулях: «Хорошо ли править?» — «Хорошо!» Убедившись, что течи нет, на всякий случай приказываю держать глубину 80 футов.
Спускаюсь опять в жилое помещение. Команда начинает приставать с предположениями, не попали ли мы на минное заграждение и, задев за минреп, вызвали взрыв мины. Объясняю, что в таком случае мы бы теперь не разговаривали, а мирно лежали на дне моря.
Физиономии проясняются, заметились улыбки, хотя смотрят нерешительно... Наконец, минно-моторный старшина произносит: «Значит, наша мина попала, взорвали-таки кого-то, не зря попали в такую историю». «Конечно, — отвечаю ему, — иначе быть не может!» Общий хор ликующих голосов кричит «ура». (Как потом выяснилось, был подорван линейный корабль «Виттельсбах».)
Забыто все, все страхи отошли на задний план. Команда оживленно начинает обсуждать произошедшее. Прекращаю разговоры и поднимаюсь на свое место в рубку.
Интересно посмотреть, что делается теперь на поверхности. Смотрю в перископ — темно. Пробую повернуть — не поворачивается. Пытаюсь спустить — вниз не идет. Ясно, что перископ... согнут, но все же надеюсь, что не слишком сильно и в него можно будет хоть что-то увидеть.
«Всплывай! Шестьдесят футов!» Однако приближающийся шум винтов большого корабля заставил уйти на 80 футов. Ух... ух... ух... — раздалось над головами.
Когда все стихло, командую: «Всплывай! Шестьдесят футов!» Но и на этот раз шум винтов миноносца вновь заставил уйти на глубину. Ути-тите-ти... ути-тите-ти... ути-тите-ти... — звенели бешено вращавшиеся винты миноносца. [375]
Многократные попытки подняться на поверхность ни к чему не привели, так как, лишь только «Окунь» приходил на глубину пятидесяти-шестидесяти футов, как над ним слышалась работа винтов, теперь — исключительно миноносцев.
Чтобы проложить курс в Рижский залив, чего по боевому компасу сделать не мог ввиду его застаивания, приказал установить в передней части жилого помещения убранный перед погружением внутрь лодки верхний компас и, взяв на глазок по карте направление, дал курс норд-ост 70 градусов.
Править было очень трудно, так как рулевой, находясь в рубке, компаса не видал, и вахтенный начальник мичман Лисс управлял лодкой с помощью голосовой передачи. Что показывал компас — неизвестно, во всяком случае «Окунь» очень быстро вышел из линии неприятельских судов — шум винтов совершенно прекратился.
Судя по всему, миноносцы проносились над лодкой по разным направлениям, линейные корабли тоже ходили в разные стороны, вследствие чего полагаю, что на германской эскадре были полнейший хаос и беспорядок, но стрельбы из орудий не было... (Очевидно, брали на буксир поврежденный «Виттельсбах», а остальные суда колесили по всем направлениям, прикрывая эту операцию.)
В лодку, хотя и в небольшом количестве, все же поступала вода — сальник перископа был раздавлен. Пришлось обмотать нижнюю часть ветошью, обтянуть потуже и таким примитивным способом несколько уменьшить течь.
Кроме сальника перископа, воду пропускала крышка цистерны подводного якоря. Для поджатия ее гаек поднимался до 40 футов, чтобы, уменьшив таким образом давление забортной воды, облегчить команде работу.
Вследствие течи «Окунь» понемногу терял плавучесть, потому изредка приходилось продувать немного воды из добавочной цистерны. При этом добивались таких результатов, что рулевой по несколько минут не прикасался к горизонтальным рулям и лодка сама шла на глубине 50 футов.
Выкачивать воду опасался, так как вместе с ней из трюма пошло бы машинное масло, которое там всегда имеется. «Окунь» оставлял бы за собой масляную дорожку, по которой [376] благодаря тихой погоде неприятельским миноносцам легко было бы найти лодку и следить за ее движением под водой.
В 22 ч. 30 м., считая, что теперь достаточно темно, осторожно всплыл, осмотрелся и поднялся на поверхность. Перед тем как подняться, поставил в наблюдательный колпак рубки самого глазастого из команды с тем, чтобы, лишь только иллюминаторы выйдут из воды, матрос быстро осмотрел весь горизонт.
Осмотревшись и никого не видя кругом, он с недоумением обратился ко мне: «Вашескородь, а у нас на рубке минбалка (небольшой кран для подъема мин)». — «Что ты выдумываешь, откуда ей там быть? Смотри, нет ли кого поблизости!» — «Никого нет!»
Продуваю среднюю цистерну, открываю люк и выхожу наверх. Смотрю — и глазам своим не верю: перископ согнут на девяносто градусов и, как пушка, смотрит на корму{12}. Тут-то я понял, что матрос принял согнутый перископ за стоящую на палубе минбалку. Какая же должна быть сила удара, чтобы согнуть сталеникелевую трубу диаметром четыре дюйма?!
По подсчетам флагманского корабельного инженера дивизии подводных лодок, для этого нужно было усилие не менее десяти тонн...
В полночь окончательно всплыл, дал ход дизель-мотором и пошел в Рижский залив в полном надводном положении. Море совершенно пустынно, ни дымков, ни кораблей. Зыбь улеглась, наступил полный штиль...
Всего «Окунь» пробыл под водой с 19 ч. 19 м. до 23 ч. 30 м., то есть четыре часа одиннадцать минут.
22 мая/4 июня в шесть часов утра, войдя безо всяких приключений в Ирбенский пролив, подошел к борту старшего из трех миноносцев, находившихся в дозоре у Михайловского маяка, — «Стерегущего» — и сообщил командиру капитану 1 ранга Паттону о произведенной атаке.
В кают-компании составил донесение начальнику Минной дивизии и в шифрованном виде передал в радиорубку [377] для отправки, после чего за стаканом чая рассказывал о случившемся.
В 8 ч. 10 м. доложили, что летят германские гидроаэропланы. Миноносцы срочно снялись с якорей, «Окунь» отдал швартовы и, дав ход дизель-мотором, направился в Аренсбург.
Миноносцы строем пеленга (уступом) пошли параллельным курсом в трех-четырех кабельтовых справа, но потом были вынуждены дать полный ход и ушли далеко вперед.
Удивительно красивое зрелище представлял собой этот бой, когда на фоне совершенно чистого, голубого неба спокойно и плавно реял большой гидроаэроплан с черными германскими крестами на крыльях. Аппарат пересек курс миноносцев, развернулся и, залетев с концевого из них, направился вдоль линии.
Первые две бомбы он сбросил на задний миноносец, который дал полный ход вперед, — бомбы с большим шумом разорвались саженях в двадцати (в 40м) за кормой. Вторую пару бомб гидроаэроплан сбросил на среднего, давшего полный назад, — бомбы упали прямо по носу. Третья пара была сброшена на головной миноносец и разорвалась недалеко от борта. Некоторые из бомб кувыркались в воздухе и при ударе о воду не взрывались, взорвавшиеся бомбы давали большие столбы черного дыма.
Сбросив шесть бомб и будучи обстрелян из пулеметов и 100-мм пушек миноносцев, на которых еще не было противоаэропланной артиллерии, гидроаэроплан направился к маяку Церель. Здесь его обстреляла канонерская лодка «Грозящий», и аппарат полетел дальше в открытое море, очевидно, к своей матке. Авиаторы не обратили никакого внимания на «Окуня» и бомб не бросали, хотя я и не думал погружаться, а все время шел под дизель-мотором в полном надводном положении. Чтобы занять команду, приказал разобрать пистолеты Маузера и приготовиться стрелять, лишь только противник снизится на пистолетный выстрел.
В 13 ч. 20 м. под звуки музыки на транспорте «Хабаровск» и крики «ура» как с него, так и с посыльного судна «Спутник» ошвартовался к борту транспорта, стоявшего на аренсбургском рейде.
На верхней палубе находились вся команда и офицеры, [378] и тут только я узнал, что начальник Минной дивизии поздравил «Окунь» с удачной атакой (на лодке радиотелеграфа не было).
На другой день после тщательного осмотра выяснилось, что перископ согнут на 90 градусов в направлении диаметральной плоскости, сломан привод для его вращения, раздавлена втулка сальника и сам перископ больше никуда не годен.
На поручнях ходового мостика в нескольких местах нашли зарубки, кроме того, оказалась сломанной стойка и порваны леера для защиты от мин при проходе под минным заграждением.
По вводе в док (в Ревеле) в подводной части левого борта, против рубки и футов на пять ниже ватерлинии обнаружилось, что на протяжении двух с половиной футов в длину и почти на столько же в ширину сорвана деревянная обшивка толщиной четыре дюйма, а верхние полки двух стальных стрингеров (продольных балок) смяты ударом сверху вниз.
Возможно, что это повреждение было произведено боковым килем таранившего лодку линейного корабля типа «Брауншвейг» 13 200 тонн водоизмещением. По мнению корабельных инженеров, удар был так силен, что, не будь смягчившей его деревянной обшивки, корпус подводной лодки был бы, вероятно, пробит и «Окунь» погиб бы со всем личным составом...
Как хорошо, что, несмотря на запрещение начальника дивизиона, я снял второй перископ и убрал в кладовую на транспорте «Хабаровск»! Теперь его поставили на место поврежденного, чтобы по приходе в Ревель установить как следует. Не будь этого, «Окунь», быть может, был бы перевернут вверх килем и лежал теперь на дне морском.
Если бы этого и не случилось, то, так как запасных перископов не было и в России они не выделывались, пришлось бы снимать перископ с какой-нибудь подводной лодки типа Голланд в 105 тонн или же перевести «Окунь» в разряд учебных судов. Иначе говоря, будь я более исполнительным, «Окунь» мог бы совсем выйти из строя, так как 4-дюймовых перископов, кроме как на маленьких лодках Голланда, нет, а стали бы какую-либо из них лишать перископа — неизвестно. [379]
Таким образом, неисполнение письменного приказания начальника дивизиона дало «Окуню»: 1) запасный перископ, 2) быть может, спасло лодку от опрокидывания таранным ударом неприятельского корабля и 3) сохранило «Окунь» в строю, так как без перископа лодка не могла бы действовать против неприятеля.
24 мая/6 июня в 8 ч. 30 м. с моря вернулась подводная лодка «Минога», которая военных судов так и не видела. Вчера она атаковала небольшой пароход, но мина сделала зигзаг и не попала, хотя расстояние было всего два кабельтова (400 м). Отстреливаясь из пушек и взрывая буксируемые за кормой подрывные патроны, пароход благополучно ушел.
Переговорив с командиром «Миноги» лейтенантом Кондрашевым, в 9 ч. утра отвалил от борта «Хабаровска» и пошел в Ревель для ремонта.
В 16 ч. прибыл из Куйваста (Моонзунд) и ошвартовался к борту флагманского миноносца «Сибирский стрелок», где был очень тепло и крайне радушно принят начальником Минной дивизии капитаном 1 ранга П. Л. Трухачевым, командиром миноносца капитаном 2 ранга П. В. Вилькеном и всей кают-компанией.
Со стороны офицеров Минной дивизии и вообще всех офицеров надводного флота, кроме радости моему успеху и самых горячих, искренних поздравлений, ничего не видел.
25 мая/7 июня сильно засвежело, вследствие чего перешел к борту базы дивизиона лодок особого назначения пароходу «Озилия», стоявшему у стенки гавани, где и переписал на машинке донесение о походе 21 мая и представление к наградам.
26 мая/8 июня стихло, в 16 ч. вышел в Ревель, куда прибыл в 6 ч. утра 27 мая.
У борта транспорта «Европа» стояли новые, только что законченные постройкой подводные лодки в 650 тонн типа Бубнова (программы 1912 года) — «Барс» и «Гепард», недавно пришедшие из Петрограда и проводившие теперь приемные испытания. [380]
Во время ремонта лодки выяснились все обстоятельства дня 21 мая, когда с 5 ч. утра началось движение неприятельских сил и когда в 10 милях к западу от маяка Стейнорт появился крейсер типа «Кольберг». К этому же времени на параллели Виндавы, милях в тридцати от берега, вероятно, находилась матка гидроаэропланов.
Около полудня в виду маяка Люзерорт показались дымы. С 14 до 18 ч. неприятельские силы в составе трех броненосных крейсеров «Роон», «Принц Генрих», «Принц Адальберт», четырех легких крейсеров «Гамбург», «Данциг», «Аркона» и «Газелле», около восемнадцати миноносцев, одного вспомогательного судна (матка гидроаэропланов) и нескольких малых миноносцев-тральщиков маневрировали в пределах видимости маяка Люзерорт, иногда скрываясь за горизонтом.
Крейсера, имея впереди тральщики, направились было в Ирбенский пролив, но, обнаружив пришедшие в 16 ч. из Куйваста для ночного обстрела побережья севернее Либавы миноносцы и канонерскую лодку «Грозящий», повернули обратно.
В течение почти двух часов противники маневрировали, имея между собой минное заграждение, причем русские миноносцы держались вне выстрела, и неприятель огня не открывал (из-за присутствия неприятеля в наших водах обстрел занятого им побережья у мызы Земпунен не состоялся).
Тем временем пароход-матка выпустил один гидроаэроплан, произведший разведку над Ирбенским проливом. Одновременно с этим германские суда начали появляться в районе Дагерорта и острова Утэ.
В 15 ч. на зюйд-вест от Дагерорта были усмотрены три дыма и обнаружены два крейсера: один — типа «Бремен», другой — «Аугсбург» в сопровождении миноносцев. С 15 до 21 ч. эти суда ходили переменными курсами, поднимаясь к северу до пределов видимости маяка Утэ. Таким образом, выходы из Финского, Ботнического и Рижского заливов, откуда можно было ожидать появления русских кораблей, находились под наблюдением крейсеров противника. [381]
В 20 ч. 10 м. подводная лодка «Окунь» заметила дым шедших в открытом море вдали от берегов главных сил германского флота в составе пяти линейных кораблей типа «Брауншвейг» и пяти линейных кораблей типа «Виттельсбах» с миноносцами, а через час, в 21 ч. 10 м., выпустила по ним четыре мины. Выпущенные в упор по таранившему головному броненосцу типа «Брауншвейг» мины Уайтхеда, конечно, не успели достичь заданной глубины и прошли под ним {13}.
Расходясь веером по пять градусов, мины направились вдоль строя эскадры, пока одна из них не попала в броненосец «Виттельсбах», место которого в строю, к сожалению, неизвестно. Зная, что «Виттельсбах» — двухтрубный, можно заключить, что мины благополучно миновали пять передних трехтрубных корабля типа «Брауншвейг» и подорван был кто-то из концевых, начиная с шестого в строю.
Целью германской эскадры был прорыв в Рижский залив для бомбардировки Усть-Двинской крепости и южных батарей Моонзунда. Вследствие атаки «Окуня» операция прорыва была немцами отставлена, и они решились ее повторить только через два месяца (с 25 июля по 8 августа 1915 года).
На ночь германская эскадра отошла к весту, ночь с 22 на 23 мая провела к весту от острова Готска-Санден, а к полудню 23 мая/5 июня главные силы находились на параллели Виндавы в 50 милях от берега, держа курс к своим портам.
В официальном описании войны на Балтийском море немцы, не желая признаться в поражении, нанесенном им старой русской подводной лодкой, но не имея возможности отрицать самый факт атаки «Окуня», свели все дело к простому боевому эпизоду и тем лишили атаку всякого значения.
Для этого они не постеснялись эскадру из десяти линейных кораблей с миноносцами заменить отрядом из трех броненосных крейсеров и четырех миноносцев, который находился на расстоянии полутора часов хода от места атаки на эскадру (в 19 ч. 50 м. крейсера скрылись из виду, залп — в 21 ч. 10 м.).
В своем описании немцы говорят следующее. 3 июня (21 мая ст. ст.) 1915 года четыре миноносца, поддержанные [382] крейсером «Тетис», имея перед собой восемь тральщиков, приблизились к Ирбенскому проливу. За ними следовали авиаматка «Глиндер» и один миноносец. Три броненосных крейсера и четыре миноносца находились в ближайшем резерве, а два крейсера с двумя миноносцами находились в дозоре у Даго. Когда ударная группа, следуя за тральщиками, приблизилась к Ивановской банке, на горизонте у Михайловского маяка показался отряд из шестнадцати русских миноносцев, а у маяка Церель — канонерская лодка «Грозящий».
Убедившись, что пролив охраняется русскими и защищен минным полем, решили операцию не продолжать. Адмирал Гопман, не зная, была ли эта встреча случайной или пролив постоянно охраняется, приказал на следующий день повторить попытку проникнуть в Рижский залив, чтобы, заминировав южный вход в Моонзунд, затруднить русским силам выход из него, а для прикрытия этой операции произвести воздушную атаку Усть-Двинской крепости.
На ночь Рижский отряд отошел к маяку Эстергарн, а прикрывающие его корабли направились к маяку Фарэ. Лишь только три броненосных крейсера двинулись в путь, как миноносец G-135, шедший справа по носу флагманского корабля, увидел в 100 метрах перед собой поднимающийся и опускающийся перископ подводной лодки. Он бросился на него (???) и просемафорил: «Таранил подводную лодку». Миноносец S-126 бросил несколько подрывных патронов (???). Судя по слабому удару, трудно было подумать, что лодка была потоплена, хотя на поверхности моря появились масляные круги. (???) До наступления ночи миноносцы тщетно исследовали место атаки.
Выпущенные подводной лодкой мины, разойдясь веером, безвредно пошли в разные стороны. Одна всплыла и была уничтожена миноносцем S-131...
Вследствие тяжелых повреждений, полученных броненосцем «Виттельсбах» от взрыва моей мины, он не мог дойти до Данцига и вынужден был приткнуться к мели у Куришгафской косы (вероятно, для подкрепления переборок). Об этом Служба связи немедленно донесла командующему флотом, и туда была выслана английская подводная лодка Е-9.
К сожалению, при передаче приказания произошла какая-то [383] путаница, и вместо Куришгафской косы Е-9 отправилась к косе Данцигской, где, конечно, никого не обнаружила.
Тем временем «Виттельсбах» был снят немцами с мели и благополучно отбуксирован в Данциг для ремонта. Через два месяца броненосец принял участие в прорыве германского флота в Рижский залив.
Отказавшись от своего первоначального намерения, противник принял противоположное решение — затруднить нам выход из Рижского залива путем постановки минного заграждения при входе в Ирбенский залив, что и было выполнено германскими миноносцами в ночь с 22 на 23 мая.
22 мая деятельность противника свелась к наблюдению за Ирбенским проливом, причем были использованы гидроаэропланы, летавшие над русскими судами и безрезультатно бросавшие бомбы. В районе маяка Церель противник, державшийся здесь до 16 часов, ближе десяти миль к берегу не подходил. Кроме того, легкие крейсера «Бремен», «Аугсбург» и миноносцы появились в районе Дагерорта и Утэ. Суда эти маневрировали раздельно.
С 4 часов утра и до полуночи «Бремен» крейсировал в районе к весту от мыса Ристна (северо-западная оконечность острова Даго), располагая свои курсы в 10–20 милях от берега.
С 5 до 7 часов утра «Аугсбург» держался в десяти милях севернее «Бремена». В 10 часов он появился в пределах видимости маяка Утэ, где маневрировал переменными курсами до 22 часов, держась на расстоянии 13–23 миль.
Около полудня «Аугсбург», обнаружив за островом Утэ русские крейсера «Олег» и «Богатырь», несколько часов вертелся у них на виду, желая увлечь за собой, но цели не достиг. Около 20 часов «Аугсбург», а затем и бывший при нем миноносец открыли огонь: крейсер с 60, миноносец — с 40 кабельтовых по атаковавшей их подводной лодке «Дракон», вышедшей из бухты Утэ, но безрезультатно. В 22 часа оба неприятельских судна скрылись на зюйд-вест.
22 мая/4 июня около 10 часов утра двумя минами, выпущенными германской подводной лодкой U-6 (той самой, что в 1914 году потопила крейсер «Палладу»), был потоплен минный [384] заградитель «Енисей», шедший в Моонзунд в качестве легкого крейсера (без мин) для поддержки миноносцев.
Несчастье произошло в Финском заливе около мели Грасс-Грунд. Сила взрыва была настолько велика, что о спасении корабля нечего было и думать. Большой крен не позволил спустить на воду шлюпки. Команде и офицерам пришлось спасаться на кругах, пробковых поясах и, главным образом, на койках.
Командир капитан 1 ранга Прохоров{14} проявлял исключительное хладнокровие и благодаря его распорядительности не было ни паники, ни замешательства. Офицеры, насколько могли, спасали команду, а очутившись в воде, ободряли ее, пока не пошли ко дну.
Капитан 1 ранга Прохоров разделил участь своего корабля и погиб вместе с ним; лейтенант Матусевич и мичман Вольбек последовали примеру командира.
Команда, вдохновленная примером начальников, проявила полное мужество, спокойствие и дисциплину до конца. Люди, окоченевшие в ледяной воде, нашли силы прокричать «Ура!» в честь своего корабля, когда он скрывался под водой. Местные жители и солдаты с кордона пограничной стражи бросились в шлюпки, но, пока выгребали против большой волны, прошло часа два, и им удалось спасти лишь одного матроса.
Миноносец «Рьяный», бывший поблизости, подоспел через двадцать минут, успев спасти старшего инженера-механика Сачковского и 18 матросов, — все остальные, более 200 человек команды и 9 офицеров, не выдержали долгого пребывания в ледяной воде и потонули.
При производстве дознания о гибели заградителя выяснилась интересная подробность, хотя и не имеющая прямого отношения к делу, но, вероятно, несколько отвлекшая внимание гибнущих людей от своего безвыходного положения и, хоть на минуту, направившая их мысли в другую сторону.
Оказалось, что радиограмма с донесением о проведенной мной атаке германской эскадры была принята и расшифрована незадолго до гибели «Енисея», и мичман Печаткин, желая подбодрить команду, кричал плававшим поблизости [385] людям: «Не падайте духом, ребята, наш «Окунь» отомстил за нас!»
23 мая в сводке штаба Верховного главнокомандующего указывалось, что в средней части Балтийского моря обнаружены значительные силы германского флота.
26 мая было объявлено: «Между г. Виндава и островом Готланд неприятельская эскадра в составе десяти линейных кораблей была атакована нашей подводной лодкой, которая, выпустив несколько мин, при погружении в воду слышала сильные взрывы. (???)
В последнее время германский флот проявлял все более оживленную деятельность вблизи Рижского залива, причем рекогносцировочные суда поддерживались более крупными кораблями. Однако, убедившись в присутствии наших подводных лодок и наличии минных заграждений, немецкая эскадра удалилась на юго-запад».
27 мая появилось дополнительное разъяснение Морского генерального штаба: «21 мая наша подводная лодка, встретив в Балтийском море эскадру германских линейных кораблей, ее атаковала. Выпущенные мины, по-видимому, попали, так как на лодке слышали два взрыва». (??)
Наконец, 5/18 июня Морской генеральный штаб поместил в газетах сообщение: «Потери и неудачи, выпавшие на долю сильного отряда германского флота на Балтике, убили в расцвете идею о широкой балтийской демонстрации в Остзейский край, в Финляндию и к нашей столице».
Так как это явилось следствием моей атаки германской эскадры 21 мая 1915 года, то это заявление является официальным признанием важности ее (атаки) для обороны страны. И это уже не просто один из боевых эпизодов, не имеющих особого значения, а боевое столкновение, повлиявшее на наше стратегическое положение не только на Балтике, но и на сухопутном фронте. [386]