1915 год
Из дневниковых записей первой половины 1915 года
Работы по ремонту подводных лодок, увеличению их района плавания, установке артиллерии и пулеметов (по одной 37-мм пушке и одному пулемету на каждую, кроме «Макрели», «Миноги» и «Окуня»), улучшению обитаемости и прочее, и прочее идут полным ходом.
Особое внимание обращено на увеличение запаса смазочного масла на подводных лодках «Акула» и «Минога», которые обладают наиболее надежными механизмами, но не могут использовать всего запаса топлива из-за гораздо большего расхода масла, чем предполагали, — расчет емкости масляных цистерн был сделан неправильно. В результате смазочного масла хватало только на половину нефти, а потому район действий обеих лодок сокращался вдвое, что было чрезвычайно глупо и обидно.
Теперь командиры изощряются в способах облегчения своих судов, снимая все мало-мальски ненужные части: переборки, двери и т. п. с тем, чтобы освободившийся вес обратить на увеличение запаса смазочного масла...
Несмотря на мороз, германские подводные лодки снова появились в Финском заливе. Пост Службы связи в Хесте-Бюсе около полудня видел на SSO в расстоянии 15 миль немецкую подводную лодку, шедшую на вест. Часом позже начальник Партии траления видел ее на широте 59 град. 40 мин. и долготе 23 град. 40 мин., — лодка погрузилась.
Поскольку море оставалось еще проходимым, в самом конце декабря прошлого года была предпринята замечательная по расчету, дерзости и отваге экспедиция для постановки мин заграждения у германского острова Рюген.
30 декабря крейсера «Россия» под флагом контр-адмирала Канина, «Богатырь» и «Олег», имея каждый по сто мин заграждения, вместе с прикрывавшими их крейсерами «Рюрик» под флагом контр-адмирала Бахирева, «Адмирал Макаров» и «Баян», снявшись с рейда острова Эрэ и пройдя [328] шхерами в Утэ, с наступлением темноты вышли в открытое море.
Идя в часовом расстоянии друг от друга, оба отряда к вечеру соединились в условленном месте. С наступлением темноты крейсера-заградители отделились от отряда Бахирева, оставшегося крейсировать в назначенном ему районе.
31 декабря между 11 и 12 часами ночи «Олег» и «Богатырь» благополучно поставили мины в районе маяка Христиансэ и направились к указанному месту рандеву.
Наиболее трудная задача досталась крейсеру «Россия», на котором, кроме начальника экспедиции адмирала Канина, шел и ее инициатор флаг-капитан по оперативной части штаба флота капитан 1 ранга А. В. Колчак. Когда «Россия» 16-узловым ходом подходила к северной оконечности острова Борнхольм, яркие вспышки маяка освещали весь крейсер, и можно было опасаться быть замеченным с берега или дозорными судами противника, или коммерческими судами, во множестве сновавшими между германскими и шведскими портами.
Поэтому находившийся на мостике адмирал Канин приказал лечь на обратный курс, чтобы поставить мины в другом месте, предусмотренным на этот случай. Но лишь только старший штурман скомандовал «право на борт», как поднявшийся на мостик А. В. Колчак обратился к адмиралу.
— Ваше превосходительство, неужели мы не выполним главного варианта? Мы так близко от цели!
Этого было достаточно, и Канин приказал лечь на старый курс.
1 января в 2 ч. 30 м. ночи «Россия» согласно заданию поставила сто мин на норд-вест тридцать градусов от маяка Аркона. После этого все свободные от службы офицеры спустились в кают-компанию встречать новый, 1915 год. Здесь в присутствии офицеров Канин сказал Колчаку: «Александр Васильевич! Большое вам спасибо. Благодаря вам нам удалось выполнить главный вариант».
На обратном пути, следуя за неприятельскими судами и несмотря на ясную безоблачную ночь, «Россия» под командой капитана 1 ранга Н. К. Подгурского, оставшись незамеченной, пошла в назначенную точку рандеву, где соединилась с «Богатырем» и «Олегом». [329]
Того же первого января около 10 часов утра крейсера-заградители встретились с прикрывавшим их отрядом и вместе пошли на север. Второго января они благополучно вернулись в Утэ, а оттуда перешли в Ревель.
Все шло своим порядком, как вдруг пришло донесение, что такой-то трехтрубный германский крейсер рано утром в тумане сел на мель у маяка Стейнорт. Миноносцы типа «Охотник» и английская подводная лодка Е-9 немедленно вышли из Ревеля.
Скоро пришло новое донесение береговых постов, что через два часа крейсер «Аугсбург» снялся с мели и ушел в море. Миноносцы отозваны, Е-9 направлена в Кильскую бухту.
Над Либавой в десять часов утра появился германский дирижабль типа Парсеваль с номером 19, сбросивший на город девять бомб, не причинивших почти никакого вреда.
Ввиду морозной погоды оболочка воздушного корабля покрылась толстым слоем замерзшего инея, каркас не выдержал добавочной тяжести, переломился, и дирижабль спустился на воду в шести кабельтовых от берега моря, около поста пограничной стражи у деревни Виргин, который и обстрелял воздушный корабль ружейным огнем.
Вышедший из Либавы портовый буксир с бывшим помощником начальника Учебного отряда подводного плавания капитаном 2 ранга Никифораки подобрал командира и двух офицеров, трех матросов, взял дирижабль на буксир, но он вскоре загорелся и окончательно погиб для нас...
Высочайшим приказом назначены командиры на строящиеся на Балтийском заводе в Петрограде подводные лодки «Барс», «Вепрь» и «Гепард».
Получил копию телеграммы командующего флотом от 16 января с. г.
«Ввиду возможности в ближайшем будущем набега неприятельских воздушных кораблей на порты дислокации предлагаю теперь же иметь наготове для аврального окрашивания всех кораблей и стенок гавани как сверху, так и с боков белую клеевую краску, глинку или известку. [330]
Также иметь наготове аэропланы, а на судах — пулеметы. №144. Эссен».
Очевидно, штаб флота получил какие-нибудь сведения о предполагаемом налете немецких цеппелинов и заранее готовится к приему незваных гостей.
Получил копию телефонограммы штаба командующего флотом от 17 января с. г.
«Если имеется вероятие, что рейд и гавань останутся покрытыми льдом, необходимо теперь же выкрасить в белый цвет все стоящие в порту суда, оставляя неокрашенными до последнего момента только верхние палубы.
Команду, находящуюся у пулеметов и с ружьями, при появлении воздушных кораблей иметь в рабочем платье поверх всего и в белых чехлах на фуражках. Возможно меньше дымить!
Над частями заградителей, в которых хранятся мины, устроить деревянные крыши, а мины снести в нижние погреба.
Подробности при оказии. №250. Вице-адмирал Кербер».
Штаб что-то не на шутку разволновался, не натворили ли чего-нибудь цеппелины на Западном фронте?
Английская подводная лодка Е-9, вернувшаяся из похода к Килю, сообщила, что 16 января при свежем ветре и морозе около мыса Моэнклинт острова Моэн встретилась с двумя дозорными миноносцами противника и потопила один из них. Второй миноносец, покружившись над местом гибели, ушел полным ходом.
Крейсер «Газелле» лодка не видела и не атаковала, значит, он взорвался на минном заграждении, поставленном крейсером «Россия» у маяка Аркона в ночь под новый, 1915 год.
Англичане жалуются, что плавание по Финскому заливу из-за сплошных ледяных полей толщиной до одного фута стало почти невозможным и им с большим трудом удалось добраться до Ревеля.
Действительно, установившаяся в последние дни тихая погода при сильном морозе способствовала сковыванию Финского залива в чуть ли не сплошную ледяную броню... [331]
Чтобы навести немцев на ложный след, Морской генеральный штаб выпустил официальное сообщение.
«Наши подводные лодки действуют в районе г. Мемель, доходят до острова Рюген и забираются в глубь Данцигской бухты.
Одной из них 12 января у острова Рюген удалось серьезно повредить крейсер «Газелле», который едва добрался до Зассница, другой же подводной лодке у острова Моэн удалось потопить германский миноносец».
Вряд ли хитрость подействует! Немцы, конечно, послали тральщики обследовать место подрыва крейсера и, вероятно, обнаружили минное заграждение, поставленное «Россией» у маяка Акрона.
Командующий флотом адмирал Эссен объезжал стоящие в Ревеле корабли; после обеда он посетил наши транспорты-базы «Европа» и «Хабаровск», а также Адмиралтейский бассейн, где стоят подводные лодки.
По дороге с транспорта «Хабаровск» на лодочный двор Эссен встретил моего матроса, из-под фуражки которого свисали длинные кудри. Приказав мотористу снять головной убор и указывая на него начальнику бригады подводных лодок, возмущенный адмирал воскликнул: «Длинные волосы! Обратились в мастеровых! Потому ничего и не могли сделать в прошлом году!»
Заключение более чем странное. Да, мы все мастеровые, и офицеры, и команда! Да если бы строевые офицеры из любви к делу и благодаря долговременной службе на одних и тех же подводных лодках не научились разбираться в механизмах не хуже инженеров-механиков, которых, кстати, нет на большинстве лодок, днюя и ночуя на своих судах, вечно возясь с механизмами, то наши в большинстве старые, примитивные по устройству, с изношенными и мало надежными двигателями подводные суда вообще не могли бы плавать, а вечно торчали бы в портах, занятые бесконечными ремонтами.
Если же подводные лодки ничем себя не проявили в течение первых шести месяцев войны, то в этом виноват штаб флота, но не мы. Командиры всегда просились вперед, [332] но тот же адмирал Эссен охлаждал их порывы и, считая подводные лодки чем-то вроде подвижного минного заграждения, держал их в глубине Финского залива, а когда выдвинул к Дагерорту и Утэ, неприятель перестал появляться в этих районах.
Ничего удивительного тут нет. Подводные лодки впервые принимают участие в войне, а потому никто не знает, что с ними делать, успехи же германских подводных судов принято объяснять случайностью или особым счастьем.
Что же касается выправки и воинского вида вообще, то в книге английского адмирала Бриджа «Искусство морской войны» ей посвящены весьма ядовитые строки.
«Повсюду распространена мысль, что выправка и обучение суть синонимы. В действительности же они не имеют между собой ничего общего.
Выправка — необходимое зло, тогда как надлежащее обучение хорошо и само по себе, и по своим результатам. Первая стремится к развитию однообразия, а потому к подавлению личности. Обучение же, напротив, служит воспитанию индивидуальных качеств воли и ума, а равно и физических.
Без выправки нам не обойтись, но, зная ее подлинный характер, мы в состоянии отвести ей надлежащее место».
Мы, то есть русские командиры подводных лодок, так и поступали. Команды наши не только отлично знают свое дело, но и приучены работать собственной головой. При обучении мы вовсе не стремились к подавлению личности, наоборот, всячески старались развить в людях инициативу и чувство ответственности за каждый маневр или действие.
Иначе поступать не было никакой возможности. Офицеров не хватало; если на больших лодках был полный комплект, то на малых были одни командиры. Я принял «Окуня» в конце 1912 года и до начала войны плавал без помощника, хотя, находясь в боевой рубке, был отделен от команды и не мог видеть, как она исполняет приказания при погружении и ходе под водой.
Поэтому раз и навсегда мной было отдано такое приказание: «Если кто-нибудь увидит, что другой делает не то, что нужно, дай ему по шее и сделай, как следует. Этим ты спасешь лодку, весь личный состав и самого себя».
Благодаря этому на наших подводных лодках почти не [333] было несчастных случаев, которые чуть не ежедневно происходили на флотах всего мира.
Пожурив матроса за длинные волосы, приказал ему постричься, но никакого взыскания не наложил, считая, что он и так пережил достаточно неприятных минут и долго их не забудет.
Предполагается, что строящиеся в СПБ на Балтийском заводе подводные лодки типа Бубнова в 650 тонн — «Барс», «Вепрь», «Гепард» — будут готовы в июне с. г. Лодки будут обладать меньшим ходом, так как изготавливаемые на заводе Нобеля в Петрограде дизель-моторы еще не готовы, и на лодках будут установлены слабые дизеля, снятые с канонерских лодок Амурской речной флотилии типа «Шквал». Таким образом будут испорчены канонерки, лишившиеся каждая двух передних моторов по 250 сил, и, конечно, подводные лодки.
Все та же роковая судьба преследует русский флот. Опять приходится устраивать тришкин кафтан, устанавливая на новых лодках старые, разработанные долгой службой дизель-моторы в шесть раз меньшей мощности, чем предполагалось по проекту (500 сил вместо 2700).
Вместо первых в мире эскадренных подводных лодок, по своему ходу на поверхности могущих сопровождать надводный флот в его операциях, опять выйдут ублюдки.
Но что поделаешь! Такова судьба русского флота, которому не впервые расплачиваться собственными боками за общую техническую отсталость страны.
Оценивая труды, понесенные командами кораблей во время первого периода военных действий, командующий флотом отдал нижеследующий приказ от 24 февраля 1915 года за №309.
«Молодцами, с полным самоотвержением, в трудных условиях осеннего и зимнего плавания работали команды судов Действующего флота по несению дозорной службы, тралению неприятельских мин, при постановке заграждений, крейсерствах в море и по охране побережья.
Постоянно подвергаясь опасности от неприятельских мин и подводных лодок и рискуя быть уничтоженными [334] сильнейшим противником, многие команды и отдельные нижние чины явили образцы мужества и доблестного исполнения долга.
Оценивая боевую работу некоторых судов вверенного мне флота за истекший период кампании, я, пользуясь властью, предоставленной мне статьей 150-й статута Георгиевской медали «За храбрость» и принимая во внимание неоднократные боевые дела этих кораблей, награждаю:
команду подводной лодки «Акула» шестью Георгиевскими медалями,
«Минога» тремя,
«Макрель» тремя,
«Окунь» тремя,
«Аллигатор» четырьмя,
«Дракон» четырьмя,
«Кайман» четырьмя,
«Крокодил» семью Георгиевскими медалями».
Из Гельсингфорса сообщили о прибытии государя императора и произведенном им смотре флоту.
Приказ командующего флотом от 26 февраля за №313.
«25-го сего февраля Его Императорскому Величеству благоугодно было осчастливить своим посещением вверенный мне флот.
Оставшись вполне доволен состоянием эскадры и выслушав мой доклад о действиях флота за истекшее время войны, Его Императорское Величество изволил обратиться ко мне со следующими всемилостивейшими словами.
«Передайте всем адмиралам, офицерам, кондукторам и нижним чинам мое сердечное спасибо за их молодецкую работу в течение всей войны».
О таковом высоком внимании Государя Императора счастлив объявить по вверенному мне флоту. Постараемся же и мы в предстоящий период кампании оправдать доверие Его Императорского Величества самоотверженной службой Царю и Родине».
Приказом по флоту и Морскому ведомству за №110 объявлено об учреждении положения о нагрудной медали за [335] труды по отличному выполнению мобилизации 1914 года, которую я должен получить как заведовавший мобилизацией 1-го дивизиона подводных лодок Балтийского моря. (Награждение состоялось приказом по 4-му дивизиону подводных лодок Балтийского моря 3 апреля 1916 г. за №149. — Ред.)
Начальник бригады получил извещение о состоявшемся утверждении программы подводного судостроения, согласно которой Россия к 1920 году должна иметь 112 совершенно готовых погружающихся корабля и, кроме того, два опытных судна, служащих для всестороннего развития принятого типа.
Морской летчик, вернувшийся из экспедиции к Мемелю, рассказал в кают-компании транспорта «Хабаровск» нижеследующее.
Вечером 5 марта в снежную пургу сборный отряд в 10 тыс. человек, сбив неприятельские заставы, неожиданно ворвался в город. Немцы бросились в противоположный конец города, но скоро оправились и открыли огонь из домов. Пришлось уходить, так как ночной бой на улицах незнакомого города привел бы только к лишним потерям.
Утром снова перешли в наступление и только к вечеру, преодолев сильное сопротивление ландштурмистов, поддержанных местным населением, вторично заняли Мемель.
Пройдя весь город, выставили перед ним сторожевое охранение и довольно сильную заставу при пулеметах. Ночью, перебросив ландштурмистов с куришгафской косы на городскую сторону, немцы обошли русский авангард. Прислуга пулеметов, состоявшая из матросов, была перебита, и пулеметы попали в руки неприятеля.
Наутро третьего дня (8 марта) бургомистр явился к начальнику отряда с заявлением, что город сдается и жители не будут больше принимать участия в военных действиях.
(Узнав о подходе к Мемелю поездов с германскими войсками, отряд, взорвав железнодорожный мост и сжегши все запасы, отступил к Либаве.)
Сегодня немецкие корабли подходили к маяку Фильзанд; начальнику бригады приказано ускорить готовность подводных лодок. [336]
Стоят теплые дни. Лед в Финском заливе начинает двигаться, и на центральном заграждении стали рваться мины. Они поставлены на глубину 14 футов, но некоторые ледяные торосы сидят до 20 футов — задевают за мины, и те взрываются. Когда лед пройдет, придется усилить минное поле.
Вчера вечером немецкий крейсер и два миноносца обстреляли Либаву — один убит и один ранен.
На «Окуне», как и на других лодках, нет запасного перископа, но на рубке стоят два: командирский и другой, более короткий, для рулевого, хотя на подводном ходу он всегда правит только по компасу и перископ ему не нужен. Стоят они очень близко друг к другу — один удачный разрыв снаряда может одновременно вывести и тот, и другой из строя; потому подал рапорт, прося разрешения снять короткий перископ.
Начальник дивизиона не позволил этого сделать. Прекрасно понимая, что он просто не хочет брать на себя ответственность в случае, если единственный оставшийся на «Окуне» перископ испортится или будет приведен противником в негодность, из-за чего лодка не сможет выполнить боевого задания, я сам приказал вынуть перископ для рулевого и просить Ревельский порт поставить на его место солидную медную заглушку.
Присланный сегодня чертежник снял все размеры, и в скором времени дело будет сделано. Таким образом, «Окунь» получит запасной перископ, каких у нас нет даже на складах дивизионов, — таковые в России не выделываются, а получаются из-за границы...
Ремонт «Окуня» окончен; остается произвести пробное погружение, походить под водой и проверить минные аппараты стрельбой в цель.
Выходил на рейд для пробы дизель-мотора — сошло благополучно.
Утром сделал пробное погружение на ревельском рейде и походил под водой для практики рулевых. [337]
Перед обедом состоялось представление офицеров дивизиона новому начальнику бригады подводных лодок капитану 1 ранга Николаю Константиновичу Подгурскому (в списках личного состава флота по 1917 г. числился по отчеству Люциановичем. — Ред.). В 1907 году перед выпускными экзаменами из Учебного отряда подводного плавания я натаскивал его по устройству подводных лодок (к этому времени, будучи одним из пионеров подводного плавания в России, я уже третий год плавал помощником командира на подводной лодке «Сиг»).
Дело в том, что принятое в начале войны применение подводной бригады в качестве подвижного минного заграждения, поставленного поперек Финского залива, не принесло никакой пользы, так как лодки стояли далеко от его устья.
После перехода бригады в Моонзунд деятельность подводных лодок была связана с береговыми наблюдательными постами, но из этого тоже ничего не вышло, ибо полученные по телефону приказания всегда и всюду опаздывали, а потом неприятель просто перестал входить в Финский залив.
Считая, что в этой неудаче прошлого года виновата не принятая система, а личный состав подводного плавания, командующий флотом решил предпринять основательную чистку и первым делом сменить начальника бригады контрадмирала П. П. Левицкого, искренне преданного делу, у которого он стоял с 1905 года.
По заключении мира с Японией Павел Павлович прибыл на крейсере «Жемчуг», командиром которого был, во Владивосток, где был назначен начальником отряда подводных лодок Тихого океана.
В это время Владивостокский отряд находился в полном развале. Наскоро обученный личный состав за окончанием срока службы почти весь разъехался, кое-как собранные или еще собиравшиеся подводные лодки, к тому же имевшие массу конструктивных недостатков, остались без офицеров и команды.
Отсутствие знающих свое дело офицеров, обученной команды и неимение среди служащих портовых мастерских специалистов по двигателям внутреннего сгорания и электрическим [338] аккумуляторам окончательно доконало материальную часть. И как Павел Павлович ни старался отремонтировать лодки и наладить плавание, из этого очень мало что получилось, а потому он стал весьма скептически относиться к подводному плаванию вообще.
В 1907 году Павел Павлович был произведен в капитаны 1 ранга и переведен в Балтийский флот, где стал начальником Учебного отряда подводного плавания.
Прибыв в Порт Императора Александра III (Либава), он сразу окунулся в совершенно другую атмосферу. Личный состав, уже два года остававшийся на своих местах, имел время освоиться с новой во флоте специальностью, основательно изучить свои корабли и слиться с ними в одно целое.
За два года непрерывной практики и летом, и зимой среди офицеров и команд выработалась преданность своему делу, появились фанатики своих лодок, родилось соревнование между судами, вследствие чего подводное плавание быстро становилось на ноги.
Чем дальше, тем лучше, и сам того, может быть, не замечая, Павел Павлович понемногу стал ярым сторонником подводного плавания.
В конце 1910 года, когда была образована Бригада подводных лодок Балтийского моря, контр-адмирал Левицкий стал ее первым начальником.
И вот теперь адмирал Эссен решил назначить начальником бригады прославившегося своими подвигами при обороне Порт-Артура, ныне — командира крейсера «Россия» капитана 1 ранга Подгурского и возложил на него миссию освежения личного состава бригады подводного плавания, по мнению командующего флотом, слишком долго засидевшегося на своем месте.
Окончив Учебный отряд подводного плавания в 1907 году, Николай Константинович до 25 мая 1909 года прокомандовал строившейся в Петербурге на заводе Крейтона на Охте подводной лодкой «Дракон», после чего по болезни вынужден был ее оставить, задолго до вступления лодки в строй. Не имея практики в погружении, подводных ходах, стрельбе минами и прочем, он за истекшие семь лет, конечно, забыл и то немногое, что когда-то знал, а потому [340] не обладал никаким авторитетом среди старого, опытного личного состава Бригады подводных лодок Балтийского моря.
Крейсер «Россия» под его командованием, имея на борту начальника экспедиции адмирала Канина и флаг-капитана по оперативной части капитана 1 ранга Колчака, совершил удачный поход к острову Рюген, где в ночь на первое января сего, 1915 года поставил сто мин заграждения и незамеченным вернулся в Ревель.
Обладая несомненной личной храбростью, Николай Константинович был хорошим начальником маленькой подрывной партии в Порт-Артуре, но для руководства соединением судов одной личной храбрости мало, а потому более неудачный выбор на пост начальника Бригады подводных лодок Балтийского моря трудно себе представить.
К сожалению, ничего, кроме храбрости, у Николая Константиновича нет, и как он примется за деликатное дело освежения и чистки личного состава, по какому признаку станет отличать годных от негодных, скоро увидим.
Вечером в Морском собрании состоялся прощальный обед нашему «папе», назначенному состоять при Морском министре.
Выходили на ревельский рейд для проверочной стрельбы минами; минные аппараты действовали отлично.
Начальник Минной обороны Балтийского моря адмирал Канин осматривал сегодня подводные лодки.
Получены сведения о предполагаемом выходе трех германских крейсеров к нашим берегам.
Подводная лодка «Акула» срочно выслана в Рижский залив, туда же послана часть миноносцев 2-го дивизиона.
Получено запоздалое донесение, что три дня назад, 15 апреля, германские миноносцы входили в Рижский залив, высадили десант на остров Руно и взяли в плен служащих маяка.
Германские разъезды появились у Либавы.
Подводные лодки «Дракон» и «Кайман» вышли в Балтийский [341] Порт. Миноносцы «Сибирский стрелок», «Охотник» и «Генерал Кондратенко» с минами заграждения и остальные миноносцы 2-го дивизиона вышли в Рижский залив.
Подводная лодка «Минога» вышла в Рижский залив, туда же направились миноносцы «Новик» и «Пограничник». Транспорт «Хабаровск», плавучая база нашего дивизиона, определяя на ревельском рейде девиацию, заметил плавающую среди наносного льда мину заграждения. Она оказалась нашей, сорвавшейся с центрального заграждения.
В полдень «Дракон» и «Кайман» вернулись из Балтийского Порта. У большого штаба полная неразбериха! В течение целого часа подводные лодки получали прямо противоположные приказания по гельсингфорсскому телефону — то идти, то не идти. Противоречивые распоряжения держали личный состав в напряжении, вызывая немало «ласковых» слов в адрес штаба флота.
Вчера вечером миноносцы поставили мины поперек Ирбенского пролива (западный вход в Рижский залив, т. е. из Балтийского моря).
Теперь, по уничтожении и определении девиации главного компаса, «Окунь» совершенно готов к плаванию. На лодке имеются два компаса: главный, стоящий снаружи, по которому правят на ходу по поверхности, и другой — в боевой рубке для плавания под водой.
При ходе на поверхности работает дизель-мотор, вращающий динамомашину, ток от которой идет в электромотор, вращающий гребной винт. При ходе под водой электрический ток для вращения винта берется от батареи аккумуляторов, иначе говоря, при обоих видах плавания «Окунь» идет под электромотором, и вся разница лишь в том, откуда берется ток для вращения гребного винта.
Находясь в рубке, близко от динамомашины и батареи аккумуляторов, боевой компас под влиянием электрического тока застаивается в каком-либо одном положении, а значит, ничего не показывает и пользоваться им во время атаки можно лишь при очень и очень частой проверке по перископу [342] направления движения «Окуня». Частый же подъем перископа над поверхностью воды облегчает неприятелю обнаружение подводной лодки, лишая ее главного и, собственно говоря, единственного преимущества — невидимости.
Над вопросом уничтожения влияния электрического тока на компасы подводных лодок работают на флотах всего мира. У нас он удачно разрешен лейтенантом Павлиновым, но его приборы пока установлены на подводных лодках «Акула», «Аллигатор», «Дракон», «Кайман», «Крокодил», «Минога»; по мере изготовления они будут установлены и на других лодках, но когда это случится, неизвестно.
Транспорт «Хабаровск», подводные лодки «Дракон» и «Кайман» вышли вчера в Абосские шхеры.
Днем крейсера и миноносцы противника держались у Либавы, причем один из миноносцев обстрелял порт.
Начальник бригады капитан 1 ранга Подгурский вызвал меня к себе и приказал приготовиться к походу в Абосские шхеры, к острову Люм.
— С вами пойдет посыльное судно «Конвоир», и завтра рано утром идите туда через Гельсингфорс. Надеюсь, пойдете под собственной машиной?
— Нет, Николай Константинович. Дизель у меня ненадежен, у него постоянно что-нибудь ломается, потому пойду на буксире «Конвоира».
Подгурский нахмурился.
— Но как же так? Военный корабль, да еще в военное время не может пройти под своей машиной каких-нибудь 250 миль! Вы вбили себе в голову, что дизель плох и не даете практики мотористам — вот он и ломается.
Если бы не ходили на буксире, то машинная команда лучше следила и ухаживала за мотором и не рассчитывала, что ее кто-то другой будет тянуть, а она, ничего не делая, будет гулять по палубе с папиросами в зубах.
Дайте им практику, отнимите надежду, что их кто-то подвезет, и вы увидите, что дизель будет работать, как следует!
— Николай Константинович! Дизеля на подводных лодках «Макрель» и «Окунь» завод не мог сдать в течение трех [343] лет. Каждый раз при пробе на полную нагрузку происходили самые разнообразные поломки, до таких капитальных, как поломка коленчатого вала.
В прошлом году это случайно удалось. Дизель выдержал десять часов работы полной нагрузкой, но это вовсе не значит, что мотор стал лучше. Если бы этот дизель выбросили и поставили более солидный, то — другое дело, но мотор остался прежним, и как его ни налаживали, доверия к нему нет никакого.
Ломается все по очереди: масляная помпочка, пульверизаторные коробки, воздушный насос, поршни цилиндров, коленчатый вал и т. д. Пока заводу Нобеля в Санкт-Петербурге удалось сдать мотор, сменилось два командира, я — третий и, как видно, более счастливый, так как при мне дизель все же работает, а при других большую часть года был разобран для переделок.
По моему личному указанию порт проложил новые провода для разворачивания мотора с помощью электричества. До этого его пускали с помощью сжатого воздуха. Холодный воздух охлаждал поршни, а когда в цилиндрах начинались взрывы нефти, то из-за большой разницы температур поршни дизеля не выдерживали и лопались, а чтобы их переменить, надо было разбирать двигатель до основания, и лодка на несколько дней выходила из строя. Думаю, что теперь поршни лопаться не будут.
— Все это очень хорошо, но мотористы должны знать свое дело, а если «Окунь» всегда водят на буксире, они не прикладывают никакого старания и работают спустя рукава. Отсюда и поломки!
— Николай Константинович, а что я буду делать, если дизель сломается, когда лодка будет пересекать Финский залив, а засвежевшая погода не позволит «Конвоиру» взять нас на буксир? Батареи аккумуляторов хватит ненадолго. Хорошо, если понесет в глубь залива и не разобьет о камни, а удастся где-то стать на якорь.
А если ветер будет дуть с востока и погонит «Окунь» на центральное минное заграждение? Кто тогда будет виноват в гибели лодки?
Наконец, идя в Люм шхерами, я буду в полной безопасности от неприятеля. Зачем же я должен гонять мотор, необходимый [344] не только для выхода в море на позицию, но и для зарядки электрических аккумуляторов?
— А вы уверены, что, придя в Люм на буксире, сохраните дизель на долгое время?
— Конечно, нет! Возможно, что уже при пуске в ход через полчаса плавания или зарядки батареи у него что-нибудь сломается, но если дизель будет меньше работать, то больше шансов, что он дольше прослужит.
— Ну, ладно! Постарайтесь идти самостоятельно! На всякий случай, если хотите, пересекайте залив на буксире «Конвоира», а уж в шхерах, надеюсь, пойдете под дизелем. Всего хорошего!
— Хоть ты и минный офицер, — подумал я, выходя из каюты начальника бригады, — а ничего, как видно, в технике не понимаешь, а раз не понимаешь, тебя нужно учить.
Придя на «Конвоир», сговорился с его командиром о завтрашнем походе, после чего отправился на «Окунь». Придя, приказал артельщику купить провизию на три дня, боцману же принять полный запас пресной воды. Так как лодка была совершенно готова и имела полные запасы по всем частям судового хозяйства, то делать на ней было нечего, потому уволил команду в город, а сам ушел домой.
В четыре часа утра при тихой и туманной погоде «Окунь» вышел по назначению на буксире «Конвоира».
Придя в Гельсингфорс в одиннадцать часов утра, из-за тумана остался здесь на сутки. В штабе флота узнал о постановке мин к югу и к северу от занятой сегодня Либавы.
В Ирбенском проливе поставлена вторая линия заграждений.
Утром на буксире посыльного судна «Конвоир» вышел из Гельсингфорса и пошел шхерами на запад.
На ночь «Конвоир» стал на якорь в Юнгфрузунде, а «Окунь» подошел к его борту.
В 16 часов прибыл к острову Люм, где ошвартовался к борту транспорта «Хабаровск».
Подгурский прибыл на миноносце «Лейтенант Бураков» [345] и остался очень недоволен, узнав, что весь переход из Ревеля в Люм «Окунь» проделал на буксире «Конвоира». Произошел настоящий конфликт.
Николай Константинович никак не мог понять, что лишние 250 миль, пройденные безо всякой надобности под собственной машиной, только уменьшили бы число полезных часов работы дизель-мотора и «Окунь» может оказаться в безвыходном положении, если мотор сломается в открытом море вдали от берегов, так как беспроволочного телеграфа на лодке не имеется и дать знать о произошедшем будет невозможно.
— Но я же вам приказал идти самостоятельно! — взбесился начальник бригады.
— Ничего вы не приказывали! — возмутился я. — Вы сказали: «Если хотите, пересекайте залив на буксире, а в шхерах, надеюсь, пойдете под дизелем»; это не приказание, а пожелание.
— Просьба начальника есть приказание!
— Я не обязан расшифровывать слова начальника! Приказание есть приказание, а просьбу можно исполнить или не исполнить, смотря по обстоятельствам.
Поругались здорово, но так как были свидетели нашего разговора в Ревеле, которые подтвердили Подгурскому, что приказания идти самостоятельно он не отдавал, то дело как будто и кончилось. (Следствием этого разговора явилось представление о смене меня с командования и назначении старшим офицером учебного судна «Рында»; приказ был уже набран в типографии штаба флота, и только радио об атаке германской эскадры 21 мая 1915 года заставило его уничтожить. — Авт.)
Вечером, вследствие предупреждения начальника Службы связи о намерении противника приступить 1 мая к демонстративным действиям в Рижском заливе, «Окуню» приказано идти самостоятельно в Куйваст (Моонзунд) в распоряжение начальника Минной дивизии.
В восемь часов утра под проводкой лоцмана вышел по назначению. Я никогда не был в этом районе, усеянном тысячью островов, и с интересом разглядывал новые места.
Высадив лоцмана в Ганге, вышел по створу в море и направился [346] в Моонзунд. Финский залив встретил очень приветливо — задувал легкий ветерок, только рябивший водную поверхность.
В 20 ч. 15 м. в открытом море милях в двадцати от маяка Вормс лопнула коробка пульверизатора нефти 4-го цилиндра дизель-мотора. Перешел на батарею электрических аккумуляторов, чтобы засветло добраться до якорного места.
Лиловато-серые сумерки сгустились над пустынным Финским заливом; кругом не было видно не только ни одного корабля, но даже ни одного дымка. Курс был взят прямо на входной буй, а его не видно. Прошло еще полчаса — буя все нет как нет. Ах, черт побери, вспомнил я. При ходе под аккумуляторами девиация компаса резко меняется под действием электрического тока, и вместо Моонзунда я могу попасть в темноте на выходящую далеко в море отмель у острова Даго.
Как же быть? Стать на якорь до рассвета? А если поблизости ходит германская подводная лодка или ночью пойдет миноносец? Уж лучше идти вперед. Рискуя поломкой (скручиванием) коленчатого вала, приказал выключить неисправный цилиндр и пошел под остальными тремя, хотя это нарушало плавную работу мотора. Поскакал на трех ногах, но зато показания компаса были теперь правильными и ему можно было верить, а там уж — что Бог даст!
Наконец, уже в глубоких сумерках далеко-далеко влево от курса обнаружил входной буй и в 22 ч. 50 м., подойдя как можно ближе к берегу, стал на якорь у маяка Вормс.
Спустив парусиновую складную шлюпку, послал вахтенного начальника на берег переговорить по телефону с Ревелем, чтобы оттуда прислали запасную пульверизаторную коробку. Подошедший флагманский инженер-механик бригады сообщил мичману, что «Акула» как раз выходит завтра в Моонзунд и доставит мне нужную вещь.
С этим известием мичман Лисс вернулся на «Окунь», шлюпку сложили, увязали на палубе и залегли спать.
В море мертвая тишина, вода, как в блюдце. Сигнальщики поста Службы связи при маяке охраняли наш покой, и только один вахтенный матрос на верхней палубе сторожил сон товарищей. Спали совершенно спокойно, так как [347] имели всего полфута воды под килем и стояли под защитой береговой батареи.
Неприятельская подводная лодка, если даже сюда и забралась, не могла бы нас обнаружить на фоне берега, а если бы и увидела, то выпущенная ею мина взорвалась бы о грунт ввиду недостатка глубины. Если же германская лодка вздумала бы подняться на поверхность, чтобы пустить в ход свою пушку, то была бы потоплена береговой артиллерией.
В 5 ч. 30 м. утра снялся с якоря у маяка Вормс и, продолжая поход под тремя цилиндрами дизель-мотора, то есть по-прежнему ковыляя на трех ногах, в 10 ч. 45 м. утра прибыл в Куйваст. Явившись к исполняющему должность начальника Минной дивизии капитану 1 ранга Веселаго, получил от него все нужные сведения.
Вечером пришла из Ревеля «Акула», доставившая пульверизаторную коробку, которую к 20 часам пригнали на место, после чего проверили дизель работой на зарядку батареи аккумуляторов.
Последующие дни был сильный шторм; «Окунь» отстаивался на рейде, находясь на бакштаге транспорта «Сухона». Однообразие этих дней скрашивал принадлежащий кают-компании ручной еж.
В первый же обед он подошел к старшему офицеру, стал на задние лапки и всячески старался привлечь к себе внимание.
— Он хочет есть?
— Да, конечно, но главное — не это, он хочет пива.
— Пива?
— Да, пива!
— Разве вы не знаете, что ежи большие пьяницы? Смотрите!
Съев несколько кусков сырого мяса, еж продолжал стоять на задних лапках. Тогда старший офицер приказал вестовому налить на блюдечко пива.
Лишь только блюдечко было поставлено на пол, еж бросился к нему и стал жадно чмокать. Вылакав содержимое, весь в пивной пене, густыми хлопьями оставшейся на его усах, еж подошел к старшему офицеру и, стоя на задних лапках, требовал еще. [348]
Так продолжалось до тех пор, пока, окончательно не напившись, еж, покачиваясь из стороны в сторону и мурлыкая под нос какую-то песенку, не стал бродить по кают-компании и, наконец, свалился в углу, где крепко заснул...
Однажды, придя накрывать стол для утреннего чая, вестовые не нашли ежа. После долгих поисков решили, что, выйдя на верхнюю палубу, он свалился за борт и утонул. Велико же было изумление матросов, когда, открыв буфет, чтобы взять скатерть, они нашли на ней мирно спавшего ежа.
Дверь была плотно закрыта, потому решили, что ежик забрался в буфет во время вечерней приборки и был там случайно заперт.
На следующее утро повторилось то же самое. Тогда было решено проследить, каким образом еж проникает в запертый буфет. Когда все разошлись и лишние лампочки были выключены, один из офицеров расположился на диване и стал ждать, что будет дальше.
Побродив по кают-компании и убедившись, что все ушли, еж подошел к буфету, вцепился когтями в филенку дверцы, потянул ее к себе, пролез в образовавшееся отверстие, после чего закрыл таким же образом за собой дверцы и расположился спать на столовом белье до утра.
Что еж понял, как открывать дверцы буфета, еще куда ни шло, но что он догадался закрывать их за собой, чтобы никто его не беспокоил, доказывает наличие большого ума у животного. Когда на следующее утро об этом стало известно, все много и долго хохотали, а за обедом еж получил лишнюю порцию пива и, напившись, тут же свалился спать до вечера.
Стихло. Определив на всякий случай девиацию верхнего компаса, получил предписание капитана 1 ранга Веселаго. Предписание и. д. начальника Минной дивизии гласило: «Вам надлежит идти в Аренсбург створами на Абро и Рамассар. В случае тумана подходить к Аренсбургу, оставляя остров Абро к востоку.
В Аренсбурге поставить лодку у пристани или посыльного судна «Спутник», имея наблюдение, чтобы частные лица не подходили, для чего обратиться за содействием на пост пограничной стражи. [349]
Быть все время в полной готовности выйти в каждый момент, для чего на пристани Аренсбурга имеется как соляровое, так и смазочное масло. Выход на позицию будет вам предписан по радиотелеграфу через «Грозящего» или по телефону на посту у пристани. Командиру «Миноги» передайте, что он пока останется в Аренсбурге.
В случае выхода в море — северная позиция на широте банки Ивановской или в семи милях к востоку. Внешняя позиция — на зюйд-вест от плавучего маяка Люзерорт в пяти милях».
В 12 ч. 30 м. вышел в Аренсбург, куда прибыл в 18 ч. 15 м. и ошвартовался к борту посыльного судна «Спутник», стоявшего у пристани Рамассар, имея рядом подводную лодку «Минога».
Оказывается, что в день моего выхода из Люма 30 апреля «Дракон» у острова Утэ (Абосские шхеры) атаковал германский крейсер типа «Нимфа», ведший на буксире подводную лодку U-4, и конвоировавший их миноносец.
«Дракон» подошел настолько близко, что видел, как был замечен противником. На мостике лодки люди махали руками, а двое бежали на нос, чтобы отдать буксир. Лейтенант Ильинский успел выстрелить миной, но был обстрелян миноносцем, бросившимся на таран «Дракона».
Счастливо избежав удара, Ильинский слышал звук, похожий на взрыв мины. Всплыв через некоторое время, увидели второй крейсер, который тоже атаковали и вынудили уйти от Утэ. По возвращении на палубе «Дракона» нашли осколки меди от ведущих поясков разорвавшихся снарядов, иначе говоря, немецкий миноносец стрелял очень хорошо...
Миноносец «Ловкий» привез мне как старшему из командиров нижеследующее предписание капитана 1 ранга Веселаго.
«Вашей лодке и «Миноге» на буксире «Грозящего» завтра в 8 ч. 30 м. утра выходить до Люзерорта. Если ваш ход получится меньше семи узлов, то лодкам следует идти под своими машинами.
Во всяком случае у Люзерорта «Грозящий» отдает буксир, и далее лодки должны идти самостоятельно и занять [350] позиции: 1) долгота 21 град. 22 мин. к востоку от Гринвича и широта 57 град. 31 мин. нордовая и 2) долгота 21 град, к осту от Гринвича и широта 57 град. 07 мин. нордовая. Карта №1558.
Выбор одной из указанных позиций вам предлагается произвести по соглашению с командиром подводной лодки «Минога» и сообщить командиру миноносца «Ловкий», какая из лодок и на какой позиции будет находиться.
Лодкам, придя в заданные точки, надлежит удерживаться на месте. Вечером с норда на зюйд пройдут вдоль берега восемь миноносцев типа «Украина», три — типа «Выносливый» и четыре — «Достойный».
В 9 ч. 30 м. вечера все миноносцы подойдут к маяку Стейнорт, где произведут стрельбу, после чего также вдоль берега пройдут в Рижский залив.
Задача лодок — не допустить неприятельские крейсера отрезать миноносцы от входа в Рижский залив и атаковать эти крейсера.
По обратном проходе миноносцев в залив, что произойдет около часа или двух часов ночи, лодкам надлежит остаться на позиции до четырех часов утра 8 мая, а затем возвращаться на присоединение к канонерской лодке «Грозящий», место которой ее командир должен точно указать, чтобы совместно следовать в Аренсбург.
В случае тумана, если он застигнет лодки по выходе из залива, вам надлежит идти на позицию и вернуться в залив только после четырех часов ночи, помня, что проход миноносцев мимо Люзерорта назначен на семь часов вечера.
В случае тумана в пути до выхода за Люзерорт надлежит стать на якорь у Домеснеса, о чем забыли упомянуть в предписании «Грозящему». Сообщите ему об этом, так как стоять вам надо всем вместе».
Переговорив с командиром «Грозящего» капитаном 2 ранга Постриганевым и разобрав позиции, «Миноге», как более быстроходной и обладающей надежными машинами, назначил место севернее маяка Стейнорт, а «Окуню» — в открытом море, в 10 милях к западу от Люзерорта, после чего вернулся на «Спутник». [351]
В 8 ч. 30 м. утра на буксире канонерской лодки «Грозящий» вышли по назначению. День светлый и ясный, море спокойно. Придя на позицию в 16 ч. 35 м., стал ожидать дальнейших событий.
В 19 ч. 40 м. из Рижского залива показались пятнадцать наших миноносцев, направлявшихся вдоль берега на юг; по стелющемуся дыму их было видно очень далеко. Стрельбы слышно не было. Возвращение их тоже осталось незамеченным, так как с полуночи до двух часов ночи было довольно темно.
В 3 ч. 35 м. утра из предрассветного тумана внезапно показались три трубы и две мачты идущего большим ходом курсом норд-ост 40 градусов неприятельского крейсера на расстоянии около десяти миль.
Солнце только что начало всходить. Находясь на фоне берега, «Окунь» не мог быть замечен с крейсера, потому, не погружаясь, в полном надводном положении пошел на север, чтобы скорее выйти на курс противника (на погружение было бы нужно пять минут).
Через пять минут за первым крейсером показались мачты и трубы второго и дым от миноносца. Отряд изменил курс на норд-ост 77 градусов.
«Окунь» погрузился и пошел в атаку, имея курс норд-вест 10 градусов. В первом крейсере опознал «Аугсбург», второго же не разобрал. В 3 ч. 54 м. неприятель застопорил машины, и ко входу в Рижский залив пошел один миноносец. В 3 ч. 59 м. крейсера повернули на обратный курс и стали удаляться малым ходом.
Расстояние до «Аугсбурга» — пять миль, причем в перископ отлично видны трубы, надстройки и верхняя часть борта. Имея около двух узлов хода, продолжал идти тем же курсом в надежде, что крейсера опять повернут к берегу и можно будет их атаковать.
Германский миноносец, пройдя некоторое время курсом норд-ост 80 градусов, повернул на зюйд, а потом присоединился к крейсерам.
Так как это была первая встреча «Окуня» с противником и команда еще ни разу не видела неприятельских судов, то [353] всех по очереди вызывал к перископу, давая каждому возможность хорошенько рассмотреть происходящее на поверхности. Нечего и говорить, что матросы были крайне довольны этим обстоятельством.
В 4 ч. 45 м. утра, когда крейсера скрылись и на горизонте виделись только их дымки, поднялся на поверхность. Выйдя наверх, видел в бинокль мачты уходящих судов.
Стоял полный штиль, море было, как зеркало, то есть погода сильно затрудняла атаку подводных лодок, ибо торчащий перископ и след от него на воде видны на громадном расстоянии. На этот раз восходящее солнце било немцам прямо в глаза, искрящаяся под солнечными лучами морская поверхность ослепляла наблюдателей противника; кроме того, «Окунь» находился на фоне темного берега, потому с крейсеров его не могли заметить, несмотря на мертвый штиль.
В 5 часов утра окончательно всплыл, дал ход дизель-мотором и пошел в Рижский залив; в 14 часов ошвартовался у Рамассарской пристани в Аренсбурге.
С 8 по 21 мая «Окунь» простоял у борта транспорта «Хабаровск», занимаясь текущими делами внутреннего распорядка, и в море не выходил.
Тут мы узнали о смерти командующего Балтийским флотом адмирала Эссена и о состоявшемся назначении на его место начальника Минной обороны Балтийского моря вице-адмирала Канина. Заболев 4 мая крупозным воспалением легких, адмирал сгорел в три дня и 7 мая в 18 ч. 20 м. скончался в Ревеле 54 лет от роду.
9 мая тело героя Порт-Артура на миноносце «Пограничник» было доставлено в Петроград и после отпевания в Храме-памятнике войны 1904–1905 годов перевезено в Новодевичий монастырь, где и предано земле.
21 мая/3 июня — 27 мая/9 июня дневниковые записи сведены в отдельный отрывок под заголовком «Атака германской эскадры 21 мая/3 июня 1915 года».
Дополнение к записи 27 мая/9 июня.
Вернувшись в Ревель, узнал, что Высочайшим приказом от 4 мая за №1418 Бригада подводных лодок Балтийского [354] моря развернута в дивизию, а начальником нашего 1-го дивизиона вместо капитана 2 ранга Власьева назначен капитан 2 ранга Никифораки.
В этом году подводные лодки решено не держать в одном месте, а разделить на три отряда: 1) Северный — «Аллигатор», «Дракон», «Кайман», «Крокодил», «Белуга», «Стерлядь», «Пескарь» (в октябре 1915 года к ним присоединились доставленные по железной дороге из Владивостока «Сом» и «Щука»). Базируясь на острова Утэ и Оланд, лодки отряда будут защищать вход в Ботнический, Финский заливы и Або-Аландские шхеры. 2) Южный, подчиненный начальнику Минной дивизии, — «Макрель», «Окунь», «Минога» (в сентябре 1915 года к нему причислены владивостокские подводные лодки «Фельдмаршал граф Шереметев» и «Касатка»). Базируясь на Моонзунд, отряд имеет задачей защиту входа в Рижский залив (Ирбенский пролив) и действия в восточной части Балтийского моря. 3) Крейсерский, номинально состоящий в распоряжении начальника Дивизии подводных лодок Балтийского моря, но фактически им командует начальник Службы связи контр-адмирал А. И. Непенин. В него входят «Акула», английские подводные лодки Е-1 и Е-9, а по вступлении в строй — «Барс» и «Гепард» (в августе 1915 года к ним присоединились прорвавшиеся в Балтийское море английские Е-8, Е-18 и Е-19, в октябре того же года — «Вепрь»).
Базируясь на Ревель, лодки крейсерского отряда выходят на 10–14 суток в Балтийское море, держась в указанных им районах у неприятельских берегов.
Такое распределение наиболее отвечает обстановке, а подчинение подводных лодок местным морским начальникам сыграет громадную роль, давая командному составу флота ближе ознакомиться с особенностями подводных судов, их нуждами и способами применения при различных обстоятельствах.
Надводный флот имеет теперь возможность близко наблюдать службу и работу подводных лодок, чтобы оценить ее надлежащим образом, уверовать в их силу и значение. Былая отчужденность сама собой рухнет, завяжутся дружеские [355] сердечные отношения, и все понемногу наладится ко взаимному удовольствию...
Вечером подводная лодка «Аллигатор», находясь на позиции южнее маяка Богшер, атаковала германский крейсер, шедший в сопровождении миноносца. В момент залпа из трех мин лодка была замечена миноносцем, который, стреляя из орудий, бросился ее таранить.
«Аллигатор» успел уйти на глубину и, находясь на шестидесяти футах от поверхности, слышал сильный взрыв, но посмотреть, в чем дело, так и не удалось. Через двадцать минут, уже в сгустившихся сумерках, «Аллигатор» поднялся на поверхность, но на горизонте не было видно не только ни одного корабля, но и ни единого дымка.
Командир «Аллигатора» капитан 2 ранга Вальронд не мог понять, куда девался германский крейсер, так как никаких обломков поблизости не плавало, а за двадцать минут корабль не мог скрыться из виду.
Возвращаясь в Утэ, лодке пришлось пробираться через целое поле немецких плавающих мин заграждения, которых раньше здесь не было.
Явилось предположение, что одна из трех выпущенных «Аллигатором» мин Уайтхеда потопила германский крейсер и приготовленные к постановке на верхней палубе мины заграждения всплыли на поверхность.
(Из германского описания войны стало известно, что это был крейсер «Тетис», который с двумя миноносцами конвоировал заградитель «Альбатрос», следовавший для постановки мин у маяка Богшер.
Атака «Аллигатора» имела все шансы на успех, так как благодаря сумеркам выпущенных мин с крейсера не видели, и только бдительность миноносца S-142 спасла «Тетис», который успел дать полный ход назад, и мины прошли под его носом.
Несмотря на присутствие подводной лодки в этом районе, «Альбатрос» получил приказание поставить мины на указанном ему месте, что он и сделал. Однако, торопясь поскорее оставить опасный район, сделал это так плохо, что много мин осталось на поверхности воды.)
Работы по пригонке на место запасного перископа и [356] мелкого ремонта механизмов закончены, и сегодня «Окунь» должен выйти в Моонзунд.
Развернув только что полученную газету «Новое время», увидел, что Морской генеральный штаб напечатал выдержку из моего донесения об атаке германской эскадры 21 мая с. г., причем, как и раньше, не были указаны название лодки и фамилия командира. Выписке предшествовало такое предисловие штаба.
«Сообщают следующие подробности о недавнем случае атаки неприятельских судов нашей подводной лодкой, которая столкнулась с германским кораблем, успев, однако, выпустить перед тем в него мину.
Подробности эти представляют собой совершенно исключительный интерес, характеризуя, с одной стороны, трудность боевой работы лодок вообще и доказывая из ряда выходящую смелость, искусство и хладнокровие, проявленные личным составом нашей службы подводного плавания».
Это сообщение было напечатано во всех петроградских газетах, и капитан 1 ранга Н. К. Подгурский увидел, что молчать больше невозможно и хочешь не хочешь, а надо идти благодарить команду за службу. Придя в Адмиралтейский бассейн, где стоял «Окунь», Подгурский обратился к выстроенной на палубе команде с более чем странной речью, произведшей на нее отвратительное впечатление.
Действительно, разве можно было сказать команде или кому бы то ни было: «Я все ждал выяснения результатов атаки, чтобы поблагодарить вас за службу, но раз теперь об этом пишут в газетах, то вот я и пришел сделать это».
Иначе говоря, если бы Морской генеральный штаб не счел нужным опубликовать выдержку из моего рапорта, начальник Дивизии подводных лодок Балтийского моря так бы и не пришел благодарить команду. Она так это и поняла и была глубоко обижена подобным нетактичным заявлением своего высшего начальства.
Между тем, дело вовсе не в том, какие результаты дала атака, а в том, что если никаких результатов и не было бы, то команда все же честно исполнила свой долг перед Родиной и с честью вышла из тяжелых испытаний военного времени. [357]
Такое невнимание к команде произошло потому, что, решив, что на переходе из Ревеля в Люм 25–27 апреля с. г. я шел на буксире вовсе не для сбережения дизель-мотора, а потому, что боюсь встречи с противником и не хочу плавать, Подгурский решил начать с меня освежение личного состава подводного плавания и возбудил ходатайство о смене и назначении меня на должность старшего офицера учебного судна «Рында», стоявшего в Ревельском порту как база (плавучая гостиница) для английских подводных лодок.
Об этом поведал сам Николай Константинович вечером в день прихода в Ревель, пригласив меня на рюмку коньяку.
В адмиральском помещении на транспорте «Европа» в присутствии некоторых чинов штаба дивизии и кое-кого из командиров подводных лодок Подгурский с кривой улыбкой высказал сожаление, указав, что соответствующий приказ был уже сдан в типографию штаба командующего флотом и только радиотелеграмма об удачной атаке «Окуня» германской эскадры заставила его уничтожить.
Таким образом, получилось, что негодный, по мнению начальника дивизии, командир подводной лодки, которого он хотел сдать в архив, назначив на небоевой корабль, остановил целую неприятельскую эскадру и заставил ее, не сделав ни одного выстрела и даже не показавшись в виду русских берегов, вернуться в свои порты.
Попав в глупое положение, Николай Константинович сухо принял меня по возвращении из Рижского залива и не был на лодке хотя бы из простого любопытства, чтобы посмотреть на повреждения, полученные от таранного удара неприятельского корабля.
Неудовольствие командиром, таким образом, было перенесено на команду, а она всегда все примечает и отлично разбирается в происходящем, но — у нас всегда так: «паны дерутся, а у холопов чубы трещат»...
Вспоминается воинский устав Петра Великого, где о командующем генерале говорится: «Добродеяние его и справедливость привлекают к себе сердца всея армии, как офицеров, так и рядовых. Зане ему надлежит жалобы их и доношения добровольно слушать, добрые их дела похвалять и за оные воздавать, за худые же накрепко и с усердием [358] наказывать, чтобы он всякому возлюблен и страшен был».
В 10 ч. 50 м. утра по уходе начальника дивизии вышел из Ревеля в Моонзунд и в полночь прибыл в Куйваст, где ошвартовался к борту транспорта «Сухона».
14/27–15/31 июня дневниковые записи даны под заголовком «Спасение миноносцев от преследовавших их германских крейсеров «Любек» и «Аугсбург» 15/28 июня 1915 года».
В 11 часов утра подводная лодка «Минога» вернулась с моря и ошвартовалась у борта транспорта «Хабаровск». Командир лейтенант Кондрашев рассказал, что 14 июня в 14 часов ввиду ожидавшихся активных действий противника «Минога» была выслана на протраленный немцами курс от маяка Стейнорт, к которому должна была подойти со стороны открытого моря.
В тринадцати милях от Люзерорта встретил плавающую германскую мину заграждения и расстрелял ее из ружей.
Ночью в тридцати милях от Стейнорта видел яркие, бело-красные вспышки, чередовавшиеся каждые полчаса. Повернув на них, вскоре определил, что кто-то пускает ракеты.
В 2 ч. 30 м. ночи (15 июня) в темноте обрисовался силуэт судна. Лодка погрузилась и, не видя корабля в перископ, продолжала идти тем же курсом. Через полчаса рассвело и, так как поблизости никого не оказалось, «Минога» всплыла, и командир вышел наверх, чтобы осмотреться.
Лишь только люди вышли на верхнюю палубу, как в 3,5–4 кабельтовых увидели несущийся на лодку по воде немецкий гидроаэроплан, а в 11 кабельтовых — неприятельский миноносец, тоже идущий на «Миногу». Пришлось срочно погрузиться и уйти на глубину 45 футов.
Всплывая каждые полчаса и осматриваясь в перископ, командир видел два небольших германских миноносца, видимо, искавших подводную лодку.
Через 2,5 часа подводного хода, видя, что миноносцы далеко, Кондрашев застопорил машину, собираясь подняться на поверхность для зарядки батареи аккумуляторов, но [359] заметил в перископ в четырех кабельтовых перископ немецкой подводной лодки и бурун от него. «Минога» вынуждена была снова уйти на глубину 45 футов.
Через час, никого не видя кругом, «Минога» поднялась на поверхность и приступила к зарядке аккумуляторов.
Около 11 часов утра увидели дым и мачты приближавшегося с севера корабля. Лодка погрузилась и пошла в атаку на крейсер типа «Аугсбург», шедший в сопровождении миноносца со скоростью 16–18 узлов.
Сблизиться удалось только на десять кабельтовых. Когда крейсер скрылся, лодка поднялась на поверхность и пошла к берегу, чтобы определить свое место, после чего снова отошла в море.
В 1 ч. 30 м. ночи 16 июня «Минога» справа по курсу в 5–6 кабельтовых заметила два неприятельских миноносца. Лодка погрузилась и ушла на 45 футов, а через минуту над ней пронеслись миноносцы.
С рассветом лейтенант Кондрашев всплыл, определил свое место и направился к северному входу в Рижский залив (у маяка Церель). В море стоял туман, от воды шел пар, и видимость была очень невелика. На обратном пути в открытом море на параллели Виндавы опять встретили плавающую германскую мину заграждения, однако расстрелять ее не удалось.
Около 15 часов в тумане заметили неясные очертания какого-то предмета. Приняв на ходу позиционное положение, пошли прямо на него, но, подойдя на 8–9 кабельтовых, разглядели перископ погрузившейся подводной лодки и повернули обратно.
В полночь «Минога» подошла к полуострову Сворбе, где и стала на якорь, а утром 17 июня соединилась с нами.
По приказанию начальника Минной дивизии перешел к маяку Люзерорт. Оказывается, днем 16-го миноносцы ходили ставить мины у Виндавы, но, заметив летающий над городом неприятельский аэроплан, вынуждены были вернуться обратно и поставить мины ночью...
Около полудня, когда «Окунь» делал последние галсы для определения девиации главного компаса, «Эмир Бухарский» отделился от остальных миноносцев, стоявших на [360] якоре у маяка Люзерорт, и направился к лодке. Подойдя, начальник 5-го дивизиона капитан 1 ранга Владиславлев начал что-то кричать в мегафон. Шум работающей машины заглушал его слова, и я приказал остановить дизель-мотор.
Миноносец подошел еще ближе, и Владиславлев любезно сообщил о только что произошедшем бое наших крейсеров с немецкими у шведского маяка Эстергарн («Адмирал Макаров» под флагом контр-адмирала Бахирева, «Баян», «Богатырь», «Олег» и «Рюрик»). Бой кончился подбитием германского минного заградителя «Альбатрос», выбросившегося на восточный берег острова Готланд.
Радостное оживление царило на «Эмире Бухарском», офицеры и команда которого смотрели именинниками; то же настроение охватило и личный состав «Окуня».
Окончив определение девиации, ошвартовался к миноносцу «Ловкий», стоявшему среди других у Люзерорта...
«Акула» по приказанию начальника Минной дивизии ушла к острову Готланд.
В 16 часов капитан 1 ранга Трухачев потребовал меня на «Сибирский стрелок» и показал радиотелеграмму командующего флотом с приказанием послать к Эстергарну не только «Акулу», но и «Окуня».
Прикинув, что от Люзерорта до Эстергарна около ста миль, да обратно столько же, а там придется держаться два дня и еще заряжать аккумуляторы, вынужден был доложить, что такой поход для дизель-мотора лодки слишком велик. Трухачев не принял это за признак трусости или малодушия, но приказал принести карту и циркуль, чтобы хорошенько вымерять расстояния и дать окончательный ответ.
Как ни хотелось мне идти к Эстергарну, но, убедившись, что переход в один конец равен почти девяноста милям, решил не увлекаться и с душевным прискорбием отказался от лестного поручения.
Тогда начальник Минной дивизии приказал идти на протраленный и обставленный вехами немецкий фарватер на норд-вест 45 градусов от маяка Стейнорт, по которому шло движение неприятельских судов. Расстояние тут небольшое, свой берег близко, потому в случае поломки дизеля можно добраться до него под электромотором и вызвать миноносец для буксировки в Рижский залив. [361]
В 17 часов вышел по назначению. В 22 ч. 40 м. придя на место, застопорил машину.
Рано утром подошел к немецкому фарватеру. В море полный штиль и густой туман. Погода самая ужасная для подводных лодок, когда совершенно неожиданно могут выскочить неприятельские миноносцы — и только поспевай погрузиться.
Гладкое, как зеркало, море не только сохраняет след (струю) от перископа, но и позволяет по нему определить курс лодки под водой.
В 10 ч. 25 м. утра заметил несколько миноносцев, шедших в Либаву. Погрузился и пошел под водой. В 11 часов миноносцы скрылись; застопорил машину. В 12 часов из тумана опять вынырнули германские миноносцы... Дал ход под водой.
Атаковать их не хотел, ожидая более крупной добычи вроде крейсера, минного заградителя или броненосца, а также потому, что мины установлены для стрельбы по большим судам и прошли бы под миноносцами.
В 12 ч. 58 м., когда в тумане стали видны одни дымки, застопорил машину. В 13 ч. 05 м. дымки стали приближаться — пошел под перископом. В 14 часов, видя, что дымки удаляются, застопорил электромотор, а через пять минут снова пошел под перископом. В 14 ч. 25 м. продул среднюю цистерну и поднялся на поверхность; по направлению к Либаве в тумане все еще видны дымки. Большие суда противника так и не показались.
Сильно устав за день, решил дать себе и команде хороший отдых, который не мог нарушить никакой неприятель, а потому в 22 ч. 40 м., придя на глубину 11,5 сажени (23 м), стал на подводный якорь и притянулся на глубину 65 футов (22 м). Корабль любого водоизмещения мог свободно проходить над «Окунем», его не задевая, ибо над лодкой лежал слой воды толщиной 40 футов, в то время как наибольшая осадка военных кораблей — 30 футов.
Лишние лампочки выключили, в наступившей полутьме чуть теплилась электрическая лампадка, освещая розоватым светом строгий образ св. Николая Чудотворца, создавая на лодке нечто похожее на домашний уют. Скоро все [362] спали крепким сном, и только один матрос у среднего глубиномера сторожил сон товарищей.
В 4 ч. 30 м. утра, хотя спал тепло одетым, укрывшись сверх всего одеялом, проснулся от холода и пронизывающей сырости. Несмотря на сделанную во время зимнего ремонта легкую обшивку из фанеры, корпус страшно отпотевал. Вода с бортов, разных рукояток и маховиков не капала, а просто лилась, изредка падая на лицо. Поворочавшись с боку на бок и видя, что больше не уснуть, решил всплывать.
Снявшись с подводного якоря, дал ход, осторожно высунул перископ, осмотрелся и, видя, что никого нет, поднялся на поверхность.
В море все те же туман и мертвый штиль. Не видя никакого смысла от дальнейшего пребывания на позиции, решил вернуться.
5 ч. 25 м. утра. В полном надводном положении дал ход и направился к берегу.
8 ч. 50 м. Прошел траверз Бакгофена.
12 ч. 40 м. Вошел в Рижский залив.
18 ч. 45 м. Ошвартовался к борту транспорта «Хабаровск», стоявшего на аренсбургском рейде.
«Акула» вернулась из похода к шведскому острову Готланд. 19 июня вечером, будучи по дороге атакована германским аэропланом, которого отогнали стрельбой из 37-мм пушки и пулемета, лодка подошла к маяку Эстергарн.
20 июня утром, продержавшись предварительно всю ночь в открытом море, «Акула» направилась к острову Готланд посмотреть, в каком положении находится подбитый нашими крейсерами германский минный заградитель «Альбатрос» (2300 тонн, 20 узлов).
Подойдя под водой на семь кабельтовых, капитан 2 ранга Н. А. Гудим увидел в перископ немецкий заградитель, лежащий на берегу со сбитой фок-мачтой. Левый борт его был покрыт пробоинами, на правом же не оказалось никаких повреждений. «Альбатрос» был без флага — на корме виднелся какой-то человек в белой рубашке.
Отойдя в море, командир «Акулы» застопорил электромотор [363] и, собираясь всплыть, продул среднюю цистерну, предполагая, что только что пришедшие для охраны нейтралитета четыре шведских миноносца трогать «Акулу» не будут. Не тут-то было!
Лишь только рубка показалась над водой, один из шведских миноносцев дал ход и бросился на лодку. Сначала Гудим не хотел погружаться, но, видя, что швед большим ходом идет на таранный удар, поспешил уйти под воду и, будучи уже на большой глубине, слышал над собой шум винтов нейтрального миноносца, который в случае задержки в погружении наверняка потопил бы лодку.
Отойдя дальше от берега, «Акула» всплыла и пошла в открытое море, чтобы войти в радиотелеграфную связь с начальником Минной дивизии и произвести в течение ночи зарядку аккумуляторов.
21 июня утром она опять отправилась к маяку Эстергарн. В море были все те же мгла и туман. В один из просветов в расстоянии 2,5 мили заметили шедшую на поверхности германскую подводную лодку. «Акула» немедленно погрузилась, немец — тоже, и в течение часа обе ходили под водой, не показываясь друг другу. Наконец, Гудим заметил на воде какое-то темное пятно. Присмотревшись, различил рубку подымающейся на поверхность германской подводной лодки...
У командира просто дыхание перехватило. На такой счастливый случай он не смел рассчитывать, а тут немец сам давался в руки. Боясь, что неприятельская лодка скоро совсем всплывет и вышедшие на верхнюю палубу люди сразу же заметят перископ «Акулы», Гудим, несмотря на расстояние в 11 кабельтовых, поспешил выпустить мину.
Немецкая лодка всплывала с большим дифферентом на корму, потому, считая ее на ходу, Николай Александрович выстрелил несколько вперед по носу, дав упреждение в 2–3 градуса.
На самом деле немец всплывал без хода, а сильный дифферент на корму происходил от неравномерного опорожнения балластных цистерн, и мина прошла далеко впереди...
Поздно заметив свою ошибку, но, пользуясь, что люди все еще находились внутри лодки, Гудим, несмотря на расстояние [364] в одну милю, выпустил вторую мину. Как назло, она вышла не сразу, а несколько задержалась в аппарате. Этого времени было достаточно, чтобы нос «Акулы» сошел с цели, и мина прошла у лодки под кормой. Вышедшие тем временем наверх люди заметили след от мины. Германская подводная лодка дала полный ход и скрылась в тумане.
«Акула» поднялась на поверхность, и так как срок ее пребывания у Готланда кончился, направилась в Рижский залив...
В день боя у Эстергарна два находившихся в Данциге германских броненосных крейсера, получив радио о появлении русских крейсеров в Балтийском море, вышли на помощь своим. В 15 часов они были атакованы английской подводной лодкой Е-9, выпустившей мину в головной корабль.
Коммандер Хортон видел в перископ столб дыма и огня от взрыва, но для верности выпустил вторую мину. Возвращаясь в Ревель, англичанин донес по радио о потоплении линейного корабля типа «Дейчланд», и по радио же ему сообщили о награждении орденом Св. Георгия 4-й степени.
Немцы опровергли факт потопления броненосца, указав, что из Данцига вышли броненосные крейсера «Принц Генрих» и «Принц Адальберт», по наружному виду похожие на линейные корабли типа «Дейчланд», так что различить их в перископ не так просто.
По германскому сообщению, был подорван «Принц Адальберт», но остался на плаву и будет скоро исправлен. Тогда английское Адмиралтейство объявило, что потоплен не «Дейчланд», а корабль того же типа — «Поммерн» (это тоже неверно, так как теперь точно известно, что «Поммерн» погиб во время атаки английских миноносцев в ночь, последовавшую за Ютландским боем; «Дейчланд» же остался цел до конца войны).
За время моего пребывания в море не произошло ничего особенного — и только.
«Окунь» находится в блестящем порядке, и делать на лодке нечего.
Команда выспалась, отдохнула и теперь заметно скучает, слоняясь по палубе «Хабаровска». [365]
Книги перечитаны, новых достать негде, газет нет, а когда случайно они попадают на судно, изучаются от доски до доски, и все же остается много свободного времени.
Стоим на рейде Аренсбурга, готовые выйти в море по первому требованию, потому приходится оставаться как самому, так и держать команду на корабле. Вот когда особенно остро ощущается необходимость иметь военно-морской и общеобразовательный журнал для матросов!
В 1909 году комиссия, распоряжающаяся капиталом имени графа С. А. Строганова (капитал образовался от продажи за 125 216 рублей воздухоплавательного крейсера «Русь», пожертвованного в 1904 году графом С. А. Строгановым) и ведающая изданием книг для матросов, предложила Морскому министру издавать такой специальный журнал, но, к сожалению, из этого ничего не вышло.
Не знаю почему, но только 8 февраля 1914 года состоялось принципиальное одобрение программы двухнедельного журнала для нижних чинов. Начавшаяся война остановила осуществление сего доброго намерения, и у нас нет специального журнала для матросов. (Такой специальный журнал «Моряк» объемом полтора печатных листа, на плохой бумаге, с убогим текстом и скверными иллюстрациями, издававшийся гельсингфорсским Матросским клубом, появился как завоевание революции в 1917 году.)
Из Владивостока по железной дороге доставлены в Петроград старые подводные лодки «Касатка» и «Фельдмаршал граф Шереметев», которые собираются на Балтийском заводе, а в Севастополь привезены «Скат», «Налим», «Сом» и «Щука». [366]