Как свидетельствовал генерал Байдуков, который более двух лет командовал нашей 4-й гвардейской штурмовой авиационной дивизией, в начале войны, в том числе в районе Ржева и Великих Лук, на каждые 100 наших боевых вылетов приходилось 10-12 сбитых немцами самолетов. В 92-м гвардейском штурмовом авиационном полку нашей дивизии за три года войны погибли 76 летчиков.
На самолете Ил-2 за три года войны я выполнил 185 боевых вылетов, из них 89 раз водил на задания группы, в общей сложности 445 летчиков. Для Ил-2 это много. Редко выпадали полеты, чтобы немцы не обстреливали нас: зенитной артиллерией, стрелковым оружием различного калибра... Ведь во время атаки целей мы снижались до высоты, 5-10 метров. Истребительной авиацией противника не был сбит ни один из летчиков, которых я водил в бой.
Летчиков, воевавших на штурмовиках, можно было разделить на несколько категорий. Прежде всего — храбрые, честные воины. Первым храбрецом у нас был А. Кузин. К этой категории можно было отнести и техника Яшу Фетисова, который обслуживал мой самолет. Он даже ухитрялся летать на боевые задания! Упрашивал штатных воздушных стрелков уступить ему место в самолете. До войны был отличным охотником, очень метко стрелял...
Чего греха таить, были летчики, которые боялись летать на боевые задания. Некоторые умело скрывали свой страх. Я, как и большинство моих товарищей, не был безрассудно-бесстрашным, но в сложной обстановке соображал неплохо. Неоднократно спасал своих подопечных от немецких истребителей. Однажды после посадки на рулении у моего самолета отвалился фюзеляж. Хорошо что не в воздухе. Подо Ржевом меня подбил Me-109 ("мессершмидт"). Чудом уцелел. Сел в поле на фюзеляж. При полете в район Великих Лук, ст. Чернозем, лопнул выхлопной клапан мотора, тоже был вынужден сесть в поле. В том полете сбили два наших самолета.
Большие потери летного состава во многом объяснялись неумелым руководством старших командиров (от командира полка и выше). Сами не летали, но награды получали регулярно. После гибели летного состава они даже не делали разбора полетов, не анализировали причины неудач. Во время выполнения одного боевого задания погибли 18 человек — и никакого анализа причин. Были у нас и такие «летчики», которых близко к самолету нельзя было подпускать. Но это мы поняли потом, спустя годы...
Опять переезд. Отдых закончился. Пора браться за дело. Едем по маршруту Верея — Дорохов — Москва — Куйбышев переучиваться на самолет Ил-2.
Приехали в село Кинель-Черкассы. Завод в Смышлаевке по производству Ил-2. Здесь глубокий тыл. По-моему, даже немецкие разведчики не летают. Хотя на Саратовский завод, где выпускают истребители Як-1, делали налеты.
17 мая послал Груне облигации. 19 мая из Москвы — письмо от нее и от Зайцевой. Сегодня пишу им.
Пока ничего нового и интересного нет. Записывать нечего. Все впереди. Прибыли сюда 23 мая. Деревня. Жизнь провинциальная. Много эвакуированных. Живем в бараке. Видим облеты Ил-2.
Получил 3 первых провозных на Ил-2. Сначала были занятия по изучению самолета. К 1 июля должен все закончить — и на фронт.
Сегодня в воздухе загорелся Ил-2, вошел в пике, врезался в землю. Летчик выпрыгнул, но парашют не раскрылся.
Когда же получу письмо от Груни? Ведь я ей должен посылать деньги, но не могу, не зная, дойдут ли.
Прошло уже около 3 месяцев, а от нее нет весточки. Не знаю, как она живет, что с ней. Все пережито, но не забыто. К прошлому возврата нет. Уже не придется переживать любовные чувства. Поздно, некогда. Думаю, что полюбить по-настоящему можно только один раз.
В селе Кинель-Черкассы иногда пью молоко, каждый вечер грызу семечки (здесь так принято), иногда играю в волейбол, часто хожу в кино, на концерты. По приезде сюда от радости встречи с новыми людьми начал было заводить знакомства...
Кинель-Черкассы с авиационным заводом находятся севернее Куйбышева километрах в 30, а мы перебрались южнее — в Кряж. Первая стадия переучивания на самолете закончилась. Здесь будем обучаться боевому применению: летать строем, стрелять из пушек, пулеметов, бомбить и все прочее, что потребуется в бою.
В Кинель-Черкассах привык. Нескучно. Получил единственное письмо от Груни. Очень хорошо. Не знаю, получила ли она деньги. Здесь пробудем недолго. Но погода (дожди), наверное, задержит...
Немцы опять начали наступление по всему фронту, но на этот раз таких успехов как в 1941 году у них не будет. Военный философ Клаузевиц неспроста говорил: «Наступление, первый раз не приведшее к полному разгрому врага, вторично принесет поражение, а не победу».
Итак, обучение закончено. Теперь осталось применить все на практике. Сегодня улетаем на фронт. Но куда, пока неизвестно. Видимо, под Воронеж или на Западный фронт. Буду воевать на первоклассном штурмовике Ил-2. Пока они одноместные, без стрелка. Говорят, конструктор Ильюшин планировал 2-местные, но Верховный обвинил его чуть ли не в малодушии, в неверии в силу Красной Армии и велел делать одноместные. Фюзеляж покрыт броней в 5 мм от винта до задней кабины. Но с «хвоста» он не защищен. Летчики, которые уже летали на Ил-2, рассказывали, что бывали случаи, когда пять «мессершмидтов» расстреливали весь боекомплект, но так и не могли сбить (возможно, это было поначалу, когда они еще не знали технических особенностей машины).
Встретил некоторых знакомых: Манаткина, Желагина (летают на «дугласах»), однокашника из энгельской школы (уже с орденом), Солоненко и других.
За 13 дней, прожитых в Кряже, пять раз был в Куйбышеве, четыре раза пил пиво. Имел два незначительных знакомства, вполне невинных. Даже был на танцульках и смотрел кино «Цирк». 4.07. послал Груне телеграмму, но ответа нет и, видимо, не успею получить. Послал маме 300 рублей.
Все хорошее осталось в прошлом. Одни воспоминания.
Вот мы и на Западном фронте. Вчера приземлились возле деревни Дядьково (недалеко от города Дмитров). Наша эскадрилья пролетела через Москву, прямо над Красной площадью на высоте 400 метров. Сегодня перелетели на другую площадку. Дней пять попрактикуемся, а затем — работа, горячая, интересная и опасная, постоянный риск и надежда авось пронесет.
Многое зависит от мастерства летчика. А в работе на моем самолете от того, будут ли сопровождать нас истребители прикрытия. А где взять истребители, если, со слов Жукова, немцы на 63 западных аэродромах за одно утро 22 июня сожгли 1500 самолетов, большинство из них — новых типов.
Вот и пришло время на войну: 26-го неожиданно сообщили, что через несколько часов улетаем. Даже не успели попрощаться со знакомыми. 27-го вылетели в Калинин (аэродром Мигалово). Здесь сосредоточено очень много авиации. Видимо, готовится крупная операция. И нам придется участвовать.
Из Калинина перелетели в район Торжка, на аэродром Машутино. Встретил здесь старшего лейтенанта Никитина, однокашника из Энгельса, и Киселева. Теперь он подполковник, награжден Звездой, служат во 2-м гвардейском истребительном полку. Рядом находится 6-й гвардейский штурмовой. Жизнь в Гари (аэродром возле Дмитрова) была насыщенной: кино, развлечения. Все это в прошлом. Через несколько дней будем воевать. Какими будут мои первые боевые вылеты? Что они принесут? Интересно и опасно. Главное — начать, тогда будет попроще.
Из Гари послал Груне 500 рублей. Надо еще послать.
Сегодня, взлетев с аэродрома Машутино, получил первое боевое крещение. Ничего особенного не произошло. Повел на цель под Ржев группу из 6 самолетов командир нашей эскадрильи капитан Штыков. Атаковали что-то возле деревень и вдоль железной дороги. В первом вылете вообще мало что соображаешь. При подходе к цели на высоте 700-800 метров нас обстреляли из пулеметов и пушек. Атаковали противника из-за разорванной облачности (3-4 балла). Был слабый дождь. Цель была видна (вернее, земля) плохо. В первом заходе поторопился сбросить реактивные снаряды. Хорошо и не помню, куда. А вот бомбы на железную дорогу. Разрывов не видел. Обстреливал Ржев из пушек и пулеметов. Зенитный огонь был интенсивный. В особенности в районе аэродрома на восточной окраине города. Метрах в пяти перед моим самолетом пролетело несколько трассирующих пуль. Одним словом, первый вылет получился не очень удачным из-за плохой погоды.
Никто меня от цели не уводил, ушел сам: развернулся в сторону Торжка. Минут через пять оказался сверху сплошной облачности. Земли не видно. По курсу пробил облачность. Высота метров 200. Где-то рядом была "железка". Взял курс 270°. Через несколько минут вышел на железную дорогу, которая вела в Торжок. На стыке "железок" Ржев — Торжок и Великие Луки — Торжок стояла водонапорная башня. Взял курс на аэродром, совершил посадку.
Из нашей группы не вернулись сержант Полетаев и младший лейтенант, командир звена Сутырин. Оказалось, Полетаев сел на другом аэродроме и на следующий день прилетел, а Сутырин заблудился, пытался посадить самолет в поле и разбился. Плохо летал.
Погода испортилась. Отдыхали несколько дней.
Второй вылет 31.07. был очень интересным. Громили эшелон двумя четверками. Это была работа! Видел, как взрывались цистерны с горючим. У меня, к сожалению, не сработали реактивные снаряды и отказали пушки именно в тот момент, когда я шел вдоль эшелона. Пришлось стрелять только из пулеметов. Видел попадание пуль, но они ничего не зажгли.
В этом вылете я получил одну пулевую пробоину.
Третий вылет совершил в тот же день. Цель — танки. Но их в указанном районе не оказалось или мы их не нашли. Пришлось атаковать эшелон, но он, видимо, был пустой — ничего не взорвалось, не загорелось.
Четвертый вылет был уже в августе. На этот раз осколок снаряда пробил фюзеляж. Капитан Бочко получил две большие пробоины в плоскости. И еще в одном самолете пробит фюзеляж, снаряд попал в броневую перегородку, в шов сварки бронеплит и расколол их. Осмотрел осколок: он все время дымит, имеет какие-то зажигательные свойства.
Погода в эти дни была очень плохая, облачность от 150 метров и выше. Идут дожди. К целям приходилось летать в облаках. А с другой стороны, это помогло нам. После штурмовки цели я сразу уходил в облака, пересекал линию фронта, восстанавливал ориентировку и возвращался на свой аэродром. Всякий раз — один.
Летчики, летавшие 30 и 31 июля, имеют по две благодарности: первую — от командира дивизии, вторую — от командующего фронтом. Я — тоже. Мы еще еле освоили новый самолет, а уже пришлось выполнять боевые задания в очень сложную погоду. Хорошая практика. Сегодня подал заявление о вступлении в партию (посоветовали).
Вчера во второй половине дня и сегодня с утра погода не позволяет летать. Когда улучшится, пойду на пятый вылет.
31-го моему комэску в воздухе над целью пробило бомбу с горючей жидкостью. Вспыхнул пожар, но он вовремя сбросил ее.
Истребители противника не мешали. Но зенитное противодействие сильное. Я ходил ведомым и видел, как вокруг ведущих было много зенитных разрывов, не говоря уже о пулях. Но пули нашим самолетам с расстояния 500-700 метров и больше не страшны. А зениткам не попасть в уязвимые места. Немецких самолетов пока нет, а наших порядочно. Все это хорошо, но есть и горькие вести. 31.07 разбился мой друг Б. Пелевин. Подбили над целью. Скорее всего были повреждены закрылки на одной плоскости. При их выпуске перед посадкой самолет перевернулся вокруг продольной оси. Это был третий вылет Пелевина. Хоронили его 1.08. Шел дождь. Могила на опушке леса, возле дороги. Я сказал несколько прощальных слов. И вот теперь ежедневно утром проездом на аэродром и возвращаясь вечером в деревню, читаем надпись на холмике: «Летчик — младший лейтенант Пелевин Борис Иванович, 1920-1942 гг. Погиб при выполнении боевого задания в борьбе с германским фашизмом». Слава тебе, наш боевой друг. Мы за тебя отомстим.
31 июля был подбит и ранен старшина Дольников.
Лежит в госпитале.
1 августа замкомандира эскадрильи старший лейтенант Брежнев был подбит и на своей территории при посадке разбился. Младший лейтенант Горбаченко летал с ним в паре, домой не вернулся и неизвестно, где теперь.
...Дописать не удалось, был вызван на КП — боевое задание. Пятый вылет!
Бомбил и обстреливал противника в молодом лесу у реки. Пехоту и артиллерию. На первом заходе сбросил бомбы. Видел большой пожар. На втором заходе обстреливал из пушек и пулеметов. При отходе от цели почувствовал сильный удар снизу сзади. Машина резко перешла на кабрирование (набор высоты). Прибор скорость не показывал. Я надавил на ручку управления двумя руками и коленями и убрал рычаг газа, чтобы изменить давление струи от мотора на руль высоты. С 600 метров снизился примерно до 200. Начал давать газу, но мотор не работал, запахло горящим маслом. Решил садиться на посевы. Но, не зная скорости, перелетел их и шлепнулся на фюзеляж метрах в двадцати от крестьянской хаты. Закончилось все благополучно. У меня ни ушибов, ни царапин, только руки и ноги дрожали от испуга и перенапряжения. Оказывается, ко мне сзади очень близко подошел немецкий истребитель и «сыпнул» очередь. Сразу и не понял.
Вылез из кабины и осмотрел самолет. Вся нижняя часть его была в масле. Фашист попал в масляный радиатор. Было достаточно много пробоин и в других местах. После осмотра самолета достал бортпаек, взобрался на самолет, уселся и стал закусывать. Жалко машину. Обнадеживало то, что специальные бригады собирают все подбитые самолеты, восстанавливают в мастерских.
А что подумал фриц? Не знал, видимо, что я сел. Вот так впервые моя жизнь висела на волоске. Если бы фриц дал очередь подлиннее или еще одну, думаю, все было бы кончено. Но я сделал очередную запись в дневнике, а за мною прилетел У-2.
Меня доставили на аэродром. Самолет остался на месте приземления. На второй день с командиром эскадрильи полетел за Ил-2, на котором сделал вынужденную посадку в поле сержант Полетаев. Случилось непредвиденное: сломал винт У-2 во время руления. Капитан взлетел на Ил-2, а я остался ждать, когда доставят винт. Не повезло. Пробыл двое суток в 20 километрах от линии фронта. Все время была слышна стрельба тяжелой артиллерии.
Встретился с артиллеристами, катался на их лошади. Вечером меня угостили чикагскими консервами и напоили американским чаем. В 12 часов привезли пропеллер. Поставили. Еле удалось взлететь. По прибытии узнал, что наша девятка летала штурмовать аэродром в совхозе «Дугино» (район Вязьмы). Вернулись 3 самолета.
Наш полк (20 самолетов) начал воевать в конце июля. Результаты печальные. На сегодняшний день остались семь летчиков и четыре самолета. Три летчика погибли на своей территории. Остальные неизвестно где.
Что впереди? Теперь только начинаю понимать и чувствовать, что такое война.
Жаль, что мало свободного времени. Встаю в 3-4 часа, ложусь в 22-23. Все время на аэродроме. Приходится брать с собой тетрадь и писать здесь, что нежелательно, рискованно.
Работа очень напряженная. Приходится делать в день по 2-3 вылета. А Дольников один раз сделал 4 вылета.
Воюю уже полмесяца, имею 12 боевых вылетов. После того как меня сбили, не летал до 10-го, когда получил другой самолет.
За 3 вылета было всего две маленькие пулевые пробоины. А 11.08. — около 20. Но почти все пулевые. 12.08. — 5 пулевых пробоин.
Наш командир звена подломал самолет. Проклятая пулька пробила шланг системы выпуска шасси. Одно колесо выпустил, а второе нет. Делал посадку на одно, но и оно отломалось. Короче говоря, самолет бит.
Пуля для Ил-2 вроде бы не опасна: броня! Но смотря куда попадет. Недавно повредила мне тягу руля высоты. А если бы перебила — смерть.
Вообще пуляют в нас много. Особенно когда выходишь из атаки на низкой высоте, фашисты стреляют в "хвост".
Опасны зенитные снаряды: прямое попадание в мотор, кабину, бензобак, фюзеляж. Попадания в плоскости, ближе к консоли, не так опасны. Иногда возвращаемся с метровыми и большими дырами. Командир полка Кунтыш прилетел, а у него от руля поворота остались только обрывки перкали и часть нервюр.
На аэродроме Машутино был такой случай: летит на низкой высоте Ил-2, смотрим, а часть киля и руль поворота у самолета белые. Думали, так покрашены. Оказалось, это результат попадания зенитного снаряда.
Ил-2 — хороший самолет, даже подбитый летит устойчиво. Иногда бывают просто чудеса. Летит обрубок какой-то... Лишь бы мотор работал. Не напрасно немцы называют наш Ил «черная смерть». Боятся.
Под Ржевом уже полмесяца идут бои. В газетах об этом ничего нет. Немцы закопались в землю. Пехоте трудно их выбивать.
В начале наступления вражеской авиации не было. Потом появилась. Нас все время прикрывают истребители. Гвардейцы на Як-1 молодцы, хорошо работают. Среди них мой друг однокашник Никитин (в летной школе его звали Чапай).
На меня послали документы на звание старшего лейтенанта. 10 августа приняли кандидатом в члены ВКП(б).
Встретил еще двоих друзей. С одним вместе школу заканчивали — А. Леонов. Со вторым были в Новосибирской летной школе. Мало уже осталось нас, «старичков». Сейчас большинство — молодежь из пополнения. Неопытные. Одному такому поспешили дать должность командира звена. А он при первом же вылете заблудился, разбил самолет и угробил себя. На войне естественный отбор. Толковые и сообразительные выдюживают, дольше живут и больше приносят пользы. Слабые выходят из строя. Немалую роль играет случайность. Мне пока везет. Был на волоске от гибели, но уцелел.
Уже на третьем месте в полку по количеству вылетов.
8.08 послал Груне 500 рублей. Всего уже 2000. Не знаю, получает ли она их. Ее маме послал 300 рублей. Мои родные в Донбассе «под немцем». Ни от кого нет писем. Пусть живут, мои дорогие. Я за них воюю. За отца, маму, сестру, брата, жену.
Наш 687 ШАП (штурмовой авиационный полк) был сформирован 23.11.41 г. в городе Молотове из выпускников школы летчиков. Начал воевать в его составе примерно с января 1942 года на самолетах Р-5 (немцы называли «рус-фанер»). Действительно, из фанеры.
К весне 1942 года выведен на переформирование, т. е. был разбит. Из 19 летчиков в живых остались 7: командир полка майор Кунтыш, командир эскадрильи капитан Штыков, замкомандира эскадрильи ст. лейтенанты Коробейщиков и Логвиненко и летчики лейтенанты Игошин, Коныгин, Иванов. Из стрелков осталось пять человек. Остальные погибли.
После пополнения перед первой Ржевской операцией 30 июня 1942 года полк был в следующем составе: майор Кунтыш — командир полка, командиры эскадрилий — капитаны Штыков и Бочко, зам. командира эскадрилий — капитан Щербаков, старший лейтенант Брежнев и командиры звеньев — старшие лейтенанты Коробейщиков, Шуверов, Логвиненко, младший лейтенант Сутырин. Летчики Корниенко, лейтенант Горькавый, Иванов, Коныгин, Игошин, лейтенант Лядский, младший лейтенант Пелевин, старшина Дольников, Горбаченко, сержанты Полетаев, Владимиров, Шумихин.
В этом составе я — пополнение.
Первый тур закончил 13 августа 13-м боевым вылетом. Он был тревожным (для суеверных: два раза по 13!), но закончился вполне благополучно. Было задание: найти переправу на Волге между Ржевом и Зубцовом и уничтожить ее. Нас сопровождали Яки из 1-го гвардейского авиационного полка. Перед Зубцовом истребители исчезли. Наверное, сработали по принципу «За Родину — и в облака». Это бывало не раз. Дальше мы пошли сами. Хорошо что переправа оказалась возле Зубцова. Наше звено ее разбило, а нас даже не обстреляли. На бреющем ушли домой. К счастью, немецких истребителей тоже не встретили. 15.08 остатки нашего полка уехали на пополнение летчиками и самолетами. Жалко, что двоих наших, Дольникова и Радченко, направили в другой полк. Ехали мы на машине с аэродрома Машутино через Торжок, Калинин в Кимры. Очень неудачно: потратили полтора суток, вместо 12 часов. Кимры — хороший городок. В мирное время неплохо было бы здесь жить и работать каким-нибудь продавцом или сапожником, но не летчиком. В таком городе иметь любимую жену и семью было бы блаженством. Об этом можно только мечтать.
Примерно через полмесяца поеду на второй тур. Уже имею некоторый опыт, обстрелян, что много значит на войне. Стал лучше соображать. В первом туре повезло. Но везенье — довесок, нужно мастерство.
Горбаченко ранен. Гарькавый Филя неизвестно где. Наверное, погиб: на него напали истребители.
Дольников воюет умно. Видимо, долго протянет.
Писем ниоткуда нет. Как будто забыли обо мне. Жду.
Вот уже более 10 дней как абсолютно ничего не делаю: нет бензина... Только сегодня по радио сообщили, что началось, примерно месяц тому назад, наступление на Западном и нашем, Калининском, фронтах. Сегодня передавали почти подробности боев за Зубцов, Погорелое, Городище и Ржев. Я участвовал в боях только под Ржевом. Может, эту передачу слышал кто-нибудь из моих близких и догадался, где я воюю.
Положение на юге очень плохое. Немцы реализуют свой план. Кавказский хребет будет для них не очень сложной преградой. Нефти у нас останется мало. Борьба еще более осложнится.
Война обойдется очень дорого. Мы до ее завершения не доживем.
А пока в Кимрах очень хорошо. Много девушек и мало парней. Им, бедным девушкам, скучно, не с кем развлечься. Как они пристально смотрят на нас, летчиков... Хожу частенько на танцы. Очень нравится. Наверное, потому, что в своей жизни лучшего не видел.
Водочки здесь немного: отстояв очередь, купишь по цене 70 рублей за литр, а с рук — за 500 рублей. Но денег нет.
Получил от Груни письмо. Второе за 5 месяцев! Но оно меня не только обрадовало, но и опечалило. У Груни язва желудка. Это серьезно. Послал ей 2500 рублей, но до сих пор она получила только 1000. Кроме того, очень страдает душевно: ждет меня... Но чем я могу утешить? Война рушит все. Лучше бы она меня забыла, пока не поздно. Но она не из таких.
Имел небольшое увлечение. Но все это неинтересно. За 5 месяцев в душе появилось отчаяние, чувствую себя обреченным на смерть.
Мой друг Борис развлекался в Гари, как будто знал, что погибнет на фронте.
Вынужденный отдых неожиданно прерван. Сегодня собираюсь уезжать в Дядьково (около Дмитрова) на пополнение. Прощай, 687-й полк! Сжились, подружились, стали близкими, а там что будет — неизвестно. На войне рождается настоящая дружба. Здесь все летчики равны, кроме старшего начальства. У всех судьба одинакова: сегодня жив, а завтра... Капитан, лейтенант, сержант — все друзья и родные.
Дольников и Радченко, говорят, имеют уже по 30 вылетов.
Наградили орденом Красного Знамени. Двух капитанов и меня. Зачитали указ на стадионе. Попросили произнести речь. Ну какой из меня оратор! Но все же немного сказал. После этого нас покачали.
В конце августа все же не уехал в другой полк. Начальство так решило. Оно и лучше. В этот день мы погрузились на катер в Кимрах и приехали в Дядьково (здесь я уже в третий раз). В Кимрах было лучше: есть где погулять, да и водочки можно купить. Особенно понравились танцы. Помещение очень удобное, молодежь вполне приличная, есть симпатичные девушки — выбор хороший. Танцами я увлекся.
Здесь много московских девчат, добывают торф, приходят к нам в деревню и устраивают танцы на улице. У меня знакомых еще нет.
1 сентября этого года наш полк посадили в самолет «дуглас» (Ли-2) и за 4 часа доставили в Кряж (завод в районе Куйбышева). Просмотрел там все письма, но для меня ничего не было.
Побывал в Куйбышеве. Там сейчас очень скучно, полное затемнение. Но немцы еще не бомбят.
6 сентября вылетели на фронт на полученных самолетах. Мне пришлось лететь с не уложенным парашютом (распустившимся), но долетел хорошо. Садились на заправку и ночлег в Арзамасе. На следующий день прилетели домой. Встретили нас хорошо. Перед обедом дали положенные 200 граммов. И еще я получил 600 граммов.
Немного потренируемся, пополнимся летным составом и через несколько дней — на второй тур.
Лейтенант Радченко погиб. Во время полета на этот проклятый аэродром в совхозе «Дугино» под Вязьмой. Первый раз на него летали шестеркой, потеряли 4-х летчиков и 6 самолетов. 26 августа послали пятерку. Один Дольников вернулся. На этом же аэродроме погиб и Филя Гарькавый. В первый вылет. Зачем шлют людей на убой?
Мои слова сбываются: Дольников будет долго воевать. Умен и осторожен. Меньше рискуешь — дольше воюешь — больше убьешь.
Да, Ржев — крепкий орешек, раскусить нелегко. Больше месяца идут за него бои. Теперь опять авиацию стягивают. Нам, наверное, еще придется за него сражаться.
Наша авиация несет крупные потери. Почему на Ил-2 нет стрелка? Задняя сфера не защищена. Истребители подходят и расстреливают. Сотни самолетов сбиты из-за этого. Некоторые сажают за бронеспинкой добровольца с пулеметом. Фриц подходит поближе, зная, что стрелка нет, и натыкается на огонь.
От сопровождения истребителями толку мало. Зачастую у летчиков сопровождения не хватает мастерства, смелости... А немцы наглеют. Да и наши штурмовики еще не научились себя защищать. Многое зависит от ведущих. К сожалению, «старичков» выбили, авиацию пополняют молодежью, сержантами, не имеющими опыта не то что военного, даже жизненного. Слабо выучены, плохо держатся в строю, рассыпаются, а их сбивают поодиночке. Приличных летчиков в начале войны потеряли на старых самолетах: не успели перевооружиться. Были Р-5, Тб-3 и прочее старье.
На Волге будут крупные бои. Там немецкие асы из ПВО Берлина. Все с крестами. Господствуют в воздухе.
На днях, наверное, поеду в Москву за орденом. Волокита!
Писем нет. Получила ли Груня деньги? Как она живет, как здоровье? Иногда она мне снится. И обычно как мы расходимся, а затем — примирение. Сон почти всегда заканчивается счастливо.
Скоро уже месяц, как не воюем. В нашем полку теперь тоже будут одни сержанты...
Приближаются холода. Зимы боюсь: плохо воевать. Дней через 10, видимо, начнем. А где и как — не знаем.
Не хватает бензина. Два дня ходили молотить овес, помогали селянам.
На фронте пока бензин есть. Чуть ближе к прифронтовой зоне — уже не хватает. Вот что значит для нас Кавказ. Чем все это кончится? Счастлив будет тот, кто увидит конец войны.
Речи Черчилля и тем более Гарримана все же обнадеживают в том, что второй фронт будет. Но когда его откроют...
Дней 5 тому получил от Груни аж два письма.
14 сентября должны были ехать во второй раз в Куйбышев за самолетами, но не получилось. И в Москве, куда собирались за орденами, побывать не пришлось. А так нужно было. Хотел заехать к маме, пусть не родной, но такой близкой мне.
Часто вспоминаю добрые старые времена, когда в хороший солнечный день в Кременчуге я в костюме и в шляпе, она — в длинном, моем любимом платье прохаживались по улице или гуляли на стадионе, на берегу Днепра. Вспоминаю со всеми подробностями. Или Актюбинск, куда мы переехали со школой из Кременчуга. Арбузы под кроватью, мокрушки ползают по комнате... Я всегда торопился домой. Когда шел из авиашколы, все считал, сколько осталось кварталов, а до дома их было семь.
Там у начальства я был в опале. Впрочем, как всегда. Такой уж я человек: не могу терпеть несправедливость. У меня все не так, как у людей. А вот на войне мне почет. Делом заслужил.
Из летных школ на фронт отправляют прежде всего неугодных. Как грустно быть одиноким в жизни. Где мои родители, сестра и брат, любимые и дорогие. Неужели когда-нибудь придется надеть свой гражданский костюм? Хотя бы без шляпы и без часов...
Сегодня хороший солнечный день, но дует ветер. Нам дали выходной (редкий случай) из-за того, что закончена программа обучения боевого применения. Ожидаем, что через несколько дней улетим на фронт. Должны прибыть два зам. комэска и командир полка. Старый, майор Кунтыш, убыл. Комиссар эскадрильи уехал в Москву, узнает об орденах. Получить бы его до вылета на фронт. Поносить бы.
Два пилота, сержанты моего звена, уже переучились. Готовы к боевым действиям. В тылу они соображают неплохо, а что будет на войне — посмотрим.
В Дядьково прожил уже месяц. Хорошо отдохнул, погулял. Условия для развлечения здесь не ахти какие. Правда, девчат много. Но места, где могла бы собраться молодежь, нет. Все ходят одинокими. Вначале собирались на улице на танцы под гармошку. Но потом перестали. А теперь на третьем участке торфоразработок дней пять подряд крутят кино. И мы ходим туда смотреть и танцевать. Танцуют до начала кино и после. На торфе работает много девчонок, есть даже из Москвы, но приличных мало, а симпатичных почти нет. У меня появились знакомые. Но только для танцев, а не для провожаний.
Вчера у себя в столовой устроили танцы. Но как-то все скучновато: танцуют тяжело, получается не удовольствие, а работа.
Часто вспоминаю Гари. Поселок расположен от нас всего в 12 километрах. Там неплохо было. Как и в Кимрах. Можно было хорошо потанцевать.
До сих пор не получил писем от Груни. Сам тоже никому не пишу. Напишу после того, как удастся съездить в Москву или перед вылетом на фронт. Денег осталось всего 350 рублей, нужны на мелкие расходы, посылать нечего. Получаем мало. Высчитывают заем, военный налог и прочее.
Получил кандидатский билет в члены ВКП(б).
Почему я остался цел после первого тура? Во-первых, благодаря случаю. Однажды лонжерон руля высоты был настолько поврежден, что еле держался. А если бы не удержался? Конец! На войне много случайностей, в результате которых люди остаются живы. А еще плюс мастерство. Летчик из нашей дивизии был ранен в воздухе, потерял сознание, самолет пошел к земле. Но перед самой землей летчик пришел в сознание и вывел самолет в горизонтальный полет. При этом зацепил крылом за землю так, что оно загнулось консолью вверх. Чудом прилетел домой. Все решала доля секунды.
Или такой случай. Самолет подожгли в воздухе немецкие истребители и подумали, что с ним покончено. Вражеский истребитель зашел спереди. Летчик нажал на две гашетки на ручке управления (2 пушки и два пулемета) — и фриц был сбит. А сам штурмовик пришел домой. Ему сразу же вручили 1000 рублей, а потом и орден.
Дней пять я не был в полку. Летал из Машутино в Дядьково. Как раз в это время наша девятка летала на проклятый аэродром возле совхоза «Дугино». Не вернулись 4 летчика. Если бы я не был в отлучке, наверняка попал бы в эту мясорубку. Проклятое Дугино уже забрало на тот свет 11 летчиков с самолетами.
После того как меня подбили, немного поумнел: не болтаюсь долго над целью. Ничего напрасного, ненужного не делаю. Упреждаю все, что зависит от меня. Не лезь на рожон! Избегай ненужного риска! Осторожность — прежде всего!
Война затягивается. Конца ей не видно. Сталинград может устоять только чудом. Дорого он обойдется им и нам.
Сегодня пишу последний раз в эту тетрадь. Оставляю ее в Люберцах. Она принадлежит тебе, моя дорогая Груня. Правда, в записях ничего особенного нет: описал то, что видел, пережил. Помни меня, пока будешь жива. Я принес тебе много невзгод. Свою вину искуплю, если суждено будет остаться в живых.
Сегодня приехал в Москву за орденом. И вот заглянул на полчаса в твой бывший дом, Груняша, и делаю очередную дневниковую запись. Завтра опять улетаю на фронт. Возможно, тетради, подобной этой, ты уже не получишь...
Обещаю соблюдать осторожность, но буду мстить извергам.
Я все время воевал под Ржевом. Сейчас, наверное, поеду опять туда же или под Ленинград.
Вот на сегодняшний день мой путь в авиации.
Август 1935 года, город Энгельс — военная авиационная школа.
Февраль 1939 года, Красноярск — инструктор летной школы.
Май 1939 года. Эта школа переезжает в Новосибирск (местечко Бердск).
Январь 1940 года — Балашовская школа.
Январь 1941 года, Кременчуг — школа бомбардиров.
Август 1941 года. Школа переехала в Актюбинск.
Ноябрь 1941 года — ст. Урсатьевская.
Апрель 1942 года — Верея (зап. Москвы).
24 мая 1942 года — Кинель-Черкассы (завод Ил-2).
30 июня, Куйбышев (Кряж). Обучение на Ил-2.
1 октября мне и двум капитанам объявили, что можем ехать в Москву получать ордена. До Дмитрова отвезли на машине, далее на поезде. В нем я встретил девчонку, которая ехала в Томилино и подсказала дорогу до Люберец. И вот я здесь.
Волнующим было получение первого ордена. Без 10 минут 12 нас, около 100 человек, пригласили в зал им. Свердлова в Кремле. Объявили, что ордена будет вручать Калинин. Ровно в 12, после боя кремлевских курантов, в зал вошел Михаил Иванович. Его встретили аплодисментами. Старичок низкого роста с белой бородкой. Однако еще бодрый. Говорит очень тихо. На расстоянии десяти метров не слышно. Началась процедура вручения. Горкин зачитывал фамилии. Михаил Иванович вручал ордена с документами, после чего жал руку. Примерно семидесятым вызвали меня. Перед началом процедуры предупредили, чтобы не сильно жали руку Калинину... Затем сделали общее фото.
Наша группа состояла из 37 человек авиаторов и работников конструкторского бюро Ильюшина.
Ордена вручили быстро. Примерно за полчаса.
Когда я возвратился в полк, в столовой как раз давали красное вино. Мне дали перед ужином 200 граммов. После ужина сходил в штаб, где меня поздравили.
3 октября, получив Красную Звезду, нашел в газете строчки и о себе. Пусть теперь знают мои друзья и особенно недруги, что я заслужил орден.
Е. Д. Зайцевой оставил 200 рублей и просил, чтобы 100 рублей отправила Груне. От нее до сих пор нет письма.
Со дня на день ждем вылета на фронт. Попрошусь в охотники. Интересная работа. Звеном или парой летать в плохую погоду на низких высотах по тылам немцев и разыскивать цели по принципу что попадется. Ничем не связан, никому не обязан. Раздолье.
5 октября вылетели на фронт под Ржев. Работать будем на старом месте. Наши войска продвинулись и отогнали немцев за Волгу. Только северная сторона Ржева и несколько квадратных километров территории возле города находятся у них. Перелетая сюда, делали посадку в Калинине, на аэродроме Мигалово. Потом летели на аэродром в деревне Большое Вишенье. Сейчас сижу и пишу на аэродроме, а за облаками пошел немец. Наши истребители взлетают так, на всякий случай.
Сегодня изучаем район полетов. Летать начнем, наверное, числа 15-го. Готовится операция.
Свой адрес пока не знаю.
В деревне жить очень скучно.
Дают по 100 граммов каждый вечер. Да и кормят хорошо.
Дольников лежит в госпитале. Подбили.
При посадке скапотировал.
6-го приснилась Груня, но, как обычно, плохо. Как будто мы ссорились. Она сейчас на далеком юге. Наверное, в Урсатьевской. Какое большое расстояние нас разделяет...
Дождь мешает писать.
Прошло уже 13 дней, а мы еще не воюем. Думал, что наступление под Ржевом начнется числа 15-го. Авиации собрано много: не вмещается на здешних аэродромах. Сейчас нахожусь в Калинине, на аэродроме Мигалово. Отсюда много авиации направляют на Северо-Западный фронт, примерно в район Торопца, Белого. Скоро там должно начаться большое наступление. Говорят, туда передвигается целый корпус авиации. Это примерно 3 дивизии — около 200 самолетов. Сейчас уже дают на эскадрилью по одному самолету со стрелком. Хорошая защита от истребителей!
В Калинине встретил Царева, однокашника по Энгельсу, Леонтьева, с которым познакомился в Горощино, младших лейтенантов, которые при мне учились в Красноярской школе летчиков. Служат в ДРАПе (дальняя разведка авиационного полка). Интересная работа: полеты на Смоленск и даже Минск, на высотах не ниже 5000 и до 8000 метров.
В Калинин меня послали 17 октября за Ил-2. Вчера знакомые ребята угостили водкой, и мы пошли в клуб. Давно я не танцевал. Летчики из ДРАПа приютили у себя, с ними неплохо.
Погода отвратительная. Часто идет дождь. В часы досуга вспоминаю Груню, прошлое, думаю о будущем. Хочется пожить без войны. Но мечтать о спокойной жизни — только расстраиваться. Человек меньше всего живет для себя: вынуждают жить для общества. Трудиться за других, на пользу другим...
10 октября в 30 километрах от нашего аэродрома, над железной дорогой Великие Луки — Торжок, сбили из пехотного оружия немецкий Хе-111, который пролетал низко над эшелоном, сбросил бомбу, разбил 2 вагона с пехотой. Я сверху видел, как он сел на маленькую поляну в лесу. Самолет обгорел. Потом узнал, что летчика, обер-лейтенанта, убили при перестрелке, радиста взяли в плен, а штурмана и стрелка поймали на второй день. За 5 дней в нашем районе сбили 5 фрицев. Они ходят в разведку в плохую погоду, на низких высотах. Всех сбили пехотинцы.
Встретил однокашника Никитина. Он адъютант в первом гвардейском истребительном полку. Не летает. Их полк на аэродроме в совхозе «Дугино». Потерял командира эскадрильи — сбили. «Старичков» у них осталось очень мало. Авиация с обеих сторон несет большие потери, но наши большие. Самолетов производят достаточно, а летчиков не хватает.
Сейчас вытащил из кармана блокнот и вспомнил тебя, дорогая. Нашему расставанию — 7 месяцев и 5 дней. На моей груди — орден. Но что он для меня по сравнению с тем, что я хочу иметь.
Миша Харин, боевой друг, вечная тебе память. И твое имя я записал в эту тетрадь, мой однокашник по Энгельсу. Я был на твоей могиле. Ты об этом уже не узнаешь. Прах твой покоится в Калинине, на аэродроме Мигалово.
Приснилась Груня, как будто она умерла и об этом мне сообщила ее мать. Я, наверное, плакал во сне. А когда проснулся, долго не мог понять, было это наяву или снилось. Сейчас напишу ей хорошее письмо. Уже третье за 10 дней. Пусть читает и радуется.
Вчера прилетел из Мигалово на свой аэродром. Ходил два раза в клуб на танцы. Один раз немного потанцевал, а во второй не было партнерш. Солдатни много, а девчонок мало, так что вся шваль нарасхват.
Ездил в Калинин, в театре «Пролетарка» смотрел «Парень из нашего города». Вот где много девчат.
Желания танцевать у меня не убавилось, хотя давно прошли те времена, когда я танцевал от души. В Красноярске, Новосибирске и Балашове, в больших залах с большим выбором партнерш. Старые добрые времена...
Очень много авиации налетело в район Торопца, Белого, Великих Лук. Будет наступление. Мы до сих пор не летаем: готовится операция. Район наших действий — Ржев.
Вчера получил получку на новой должности — 1301 руб. Послал Е. Д. Зайцевой 800 рублей и для Груни — 600. От Груни получил письмо. У нее, бедняжки, опять неприятности... Удастся ли мне когда-нибудь встретить ее? Конца войне не видно...
Со вчерашнего дня начали понемногу летать. В 15.15 вылетели на штурмовку артпозиций западнее Ржева. По нам не стреляли. Сделали 3 захода. Но все было замаскировано, немцы затаились, не огрызаются. Ходило 9 самолетов. Стреляли по опушкам леса и по деревням где засели немцы. Видел, как стадо коров бежало к деревне.
При первой операции под Ржевом вся авиация была сразу брошена в бой. Воевали не считаясь ни с опытом летного состава, ни с потерями. Причем работали в очень сложных метеоусловиях. Многих сбили. Теперь, наверное, все будет иначе, постепенно введут в бой, особенно молодежь, чтобы научить ее воевать рационально, с минимальными потерями.
Вчера сделал четырнадцатый боевой вылет. Первый раз вылетел ровно 3 месяца тому назад. Теперь страх одолевает меня куда меньше.
Дольников вышел из госпиталя. Он уже второй раз побывал в «доме отдыха». Сделал 29 боевых вылетов. Прибыл в один из полков нашей дивизии. Представлен к награде.
Мы базируемся на аэродроме Рудниково (рядом с Машутино). Поблизости, в деревне Куклино, находится батальон аэродромного обслуживания. Там много девчонок-солдаток и вольнонаемных. Организовали самодеятельность, устраивают концерты. Был два раза. Немного потанцевал. Люди собрались со всех ближайших деревень.
Как там мои родные в Донбассе, «под немцами»? Видимо, не верят, что я жив.
В прошлом году в это время перелетали из Актюбинска в Урсатьевскую. Садился в Джусалы ночью, первый раз в жизни. Этому нас никто не обучал. Сел с помощью фонарей «летучая мышь». Отлично! Но, зарулив на стоянку, забыл от радости закрыть маслорадиатор. А утром, когда стартером начал прокручивать винт, он лопнул. Масло застыло!
1 ноября у нас было задание на полет, но помешала плохая погода. Сегодня вроде бы обещают хорошую. Полетят две шестерки. По два звена от эскадрильи. Лететь примерно в тот же район, куда и первый раз.
В субботу и воскресенье развлекались в деревне. В одном из домов собрались девчонки из окружающих селений. Гармонист играет, люди пляшут с припевками. Игру в третий лишний устроили. Наших летчиков почти не было. Мне такие увеселения сначала казались странными, а теперь привык, участвую по возможности, как молодой.
2 ноября слетать не удалось из-за погоды. Сегодня тоже было задание, но погода опять помешала. В это время года здесь всегда так.
К середине августа совсем выдохся, не мог ни нормально спать, ни есть. Зимой гораздо меньше работы, но, видимо, придется летать и в плохую погоду, и на низких высотах.
Получил нехорошее письмо от Груни. Она, бедняжка, тоже устала от такой жизни. Сегодня послал ей два письма. Хочет уехать в Люберцы к маме, но, наверное, не удастся. Что будет дальше? Конца войны не видно.
К празднику накапливаем понемногу водочки, чтобы выпить больше 100 граммов.
Немцы на Кавказе усиливают наступление. А город на Волге все держится!
Праздник прошел почти хорошо. После торжественного собрания поужинали с выпивоном. Я употребил около 270 граммов. Был пьян, как случалось и раньше, например, в Урсатьевской. Под спиртными парами, возбужденные, шли мы из столовой на вечер, чтобы повеселиться. А в 18 километрах от нас, в Торжке рвались немецкие бомбы, но это уже привычное дело. Бедный Торжок. Уже около 10 дней по ночам стоит ясная погода, и его нещадно бомбят. Особенно сильно громили прошлой ночью. Взрывы, пожары, зарево... Из нашей деревни все хорошо видно. В воздухе висели осветительные бомбы. Рвались зенитные снаряды.
На вечере был концерт самодеятельности. Навеселе быть лучше. Все становится проще. Как говорят, все по нулям. После концерта начались танцы. Народ сошелся из многих деревень, а помещение — деревенская школа — очень тесное, поэтому танцы превратились в сплошную толкотню. Я танцевал с дирижершей хора батальона аэродромного обслуживания Клавдией Орловой. Она неплохо поет. Провожал ее. Даже поцеловать себя не позволила.
Седьмого выпили и пошли в соседнюю деревню Куклино на вечер в батальон аэродромного обслуживания. Там была такая же толкотня. Я к Клаве сначала не подходил, танцевал с другими. Потом — один раз с нею. А когда снова подошел к ней, отказала. Я не упрашивал. Она этого не ожидала.
После праздничных дней пошли обычные, скучные. Опять ложусь спать в 21 час. Несколько раз собирались лететь на задание, но не удавалось.
Погода стоит прекрасная. Зима началась. Снега нет, морозы до -15°. Надо ожидать в скором будущем наступления.
Подготовка авиации к боевым действиям на этот раз проводится более основательно. Учли печальные уроки. Есть новые самолеты Лагг-5 с хорошей вертикальной скоростью.
Вчера получил второй орден. Теперь у нас в полку 12 орденов и 2 медали. У летчиков 9 орденов и одна медаль. У троих — по 2 ордена.
Недавно снилась Груня. Долго нет от нее письма. Последнее плохое. Неужели она обиделась на меня? Не лучше ли было оставить ее в покое с ее согласия? Шансов на встречу после войны очень мало. Попробуй уцелеть! Война все разрушила. Вслух о женах здесь никто не говорит. Некоторые совсем бесчестно ведут себя по отношению к ним. Наверное, и жены так. Воюющим это частично простительно: жизнь наша коротка и обгажена, как детская рубашонка.
Будем отмечать годовщину существования нашего 687-го штурмового авиационного полка. Из старого состава в нем — один мой командир эскадрильи капитан Штыков, замечательный человек и воин, отвоевал 2 тура. Правда, начальство его не жалует: очень строптивый. Но мирятся.
Недавно послали телеграмму в какую-то высшую инстанцию с перечислением лучших людей полка: Штыков, Гуртовенко, Лядский и другие. Когда приступим к работе и какие задачи — неизвестно. Возможно, наше наступление начнется одновременно с союзниками. Трудно предугадать, что будет.
Сегодня опять получил плохое письмо и сразу же прямо в землянке много написал в ответ.
Немного об истории нашего полка.
Его сформировали 23 ноября 1941 года в школе летчиков города Молотова (ныне Пермь — Ред.). Начали воевать на самолетах Р-5 под Москвой, в основном ночью. Днем понесли основные потери. Отличился капитан Штыков — Батя. Так летчики называют особо любимых командиров. Старший лейтенант Коробейщиков (ныне покойный) имел более 100 вылетов. Но Р-5 — плохой для этой войны самолет. К маю 1942 года из 19 летчиков остались 7. Майор Кунтыш, капитан Штыков, старшие лейтенанты Коробейщиков, Логвиненко (с ним я был в Новосибирской школе), лейтенанты Игошин, Коныгин, Иванов. Из стрелков остались человек 5. Остальные погибли. Некоторые, будучи сбитыми, добирались к своим из немецкого тыла по одному, два раза. Продолжали летать и все равно погибли. Немудрено на таком самолете.
Были посадки и на территории врага, подбирали сбитые экипажи и вывозили в свой полк.
Я прибыл сюда на пополнение.
В начале мая поехали в Куйбышев переучиваться на Ил-2. Программу переучивания закончили хорошо. Перед нами Другие полки били самолеты нещадно. Налетали по 7-8 часов на летчика. После этого переехали в Кряж (на окраину города). Там нам дали по самолету, продолжили обучение: бомбили, стреляли, летали по маршруту и отрабатывали полеты строем. В Кинель-Черкассах 14 июня 1942 года на моих глазах в воздухе загорелся Ил-2. Летчик выпрыгнул, но нижние лямки парашюта не были застегнуты, мол, из-за этого он и не раскрылся. Это, конечно, чепуха. Проще все свалить на летчика.
В Кряже обучение прошло тоже хорошо. У меня один раз в зоне, почти над городом, на высоте 1500 метров лопнула трубка воздушной системы. Весь воздух стравился. Пришлось выпускать шасси аварийной лебедкой.
Перед самым вылетом на фронт начали бить самолеты. У Шуверова на взлете сдал мотор. Самолет посадил на аэродром с убранными шасси, на фюзеляж. Сержант Шумихин оторвался от строя, заблудился, повернул обратно в Кряж и где-то возле Вольска при посадке в поле разбил самолет. Вот каких недоученных летчиков выталкивали на фронт. Если немцы не убьют, сам себя погубит.
Из Кряжа вылетели в начале июля и обосновались в Гари (севернее Дмитрова). Там мы немного полетали и в двадцатых числах июля перелетели на полевой аэродром у деревни Машутино.
Перед моим первым туром был следующий состав полка: командир — майор Кунтыш. 1-я эскадрилья: командир — капитан Бочко, зам. командира Щербаков. 2-е звено: командир — старший лейтенант Коробейщиков, старшина Дольников. 3-е звено: командир — старший лейтенант Шуверов, лейтенант Радченко, сержант Владимиров. 2-я эскадрилья: командир — капитан Штыков, зам. командира старший лейтенант Брежнев, пилот лейтенант Горькавый. 2-е звено: командир — лейтенант Гуртовенко. Пилоты: лейтенант Лядский, младший лейтенант Пелевин. 3-е звено: командир — младший лейтенант Сутырин. Пилоты: младший лейтенант Горбаченко, сержант Полетаев. Двоих пилотов у нас не хватало. Из остальных 11 человек до этого уже воевали. Штыков, Коробейщиков, Радченко, Сутырин (на Р-5 и У-2), остальные 7 человек летали в основном по связи на У-2. Шесть человек на войне не были, в том числе и я.
Летный состав был сильный, с приличным общим налетом, но с малой боевой практикой. Поэтому воевать начали плохо.
Командиры не были готовы к боевым действиям. Ничему нас, рядовых, научить не могли. На Ил-2 вообще никто еще не воевал. Все учились по ходу дела.
Не знали ничего: как атаковать различные цели, защищаться от истребителей... Это потом мы станем асами, научимся уходить от атак истребителей, ныряя в облака. А до войны вообще не приходилось летать в облаках.
При перелете в Машутино разбил самолет Брежнев, поэтому в первые дни не летал.
Майор Кунтыш тоже не летал на боевые задания. Только однажды командование дивизии заставило его слетать на разведку с бомбежкой. Зенитный снаряд сильно повредил руль поворота. Один раз слетал и еле жив остался...
Капитан Бочко имел 14 боевых вылетов.
Первый вылет мы сделали 29 июля. Наша эскадрилья — под Ржев. Первая эскадрилья — на деревню Алексино (немецкий штаб). Бочко вывел свою эскадрилью на Ржев, но потом нашел Алексино. Он же водил девятку на немецкий аэродром в районе совхоза «Дугино» (на ж. д. Ржев — Вязьма), около Сычевки. Тогда 4 летчика погибли, 2 заблудились. При вынужденной посадке в поле побили самолеты. Один из них чудом жив остался, два были подбиты и сели на других аэродромах. Только Бочко сел на своем аэродроме. Причины все в том же: отсутствие навыков. Этот полет был самым трагическим. Если бы наши летчики имели хороший опыт, не разошлись бы после прохода цели в разные стороны, а держались плотным строем.
Капитан Щербаков вначале летал на разведку. В первом полете был ранен в левую руку (осколок) и больше не летал.
Коробейщиков летал смело и дерзко, неутомимо. Часто — на разведку. Сделал около 10 вылетов. Сразу же был представлен к награде. И, если бы дотянул до 13 августа 1942 года, наверняка получил бы орден. Но Дугино его погубило. После цели они скорее всего строя не держались, а значит, не могли защищаться от истребителей, их и сбивали по одному.
Хорошим воином был Коробейщиков, любимец полка.
Жалко его.
У Володи Дольникова в нашем полку было 9 вылетов. Однажды был подбит и сел в поле на фюзеляж. Воевал умно. При отъезде в тыл его и Радченко перевели в другой полк. Там он сделал еще 17 вылетов. При полете на Дугино один из пяти летчиков сумел удрать. Спасла облачность. Остальные все погибли.
Шуверов, Горькавый Филя и Коробейщиков тоже погибли при полете на Дугино.
Однажды летали на совместное задание: звено из нашего полка и звено из другого. Я и Дольников ушли от цели вместе на бреющем, а Радченко — за звеном из другого полка. Болтались на высоте. К машине Радченко подошел истребитель, пробил ему масляный радиатор, и он пошел на вынужденную посадку. Упал на улицу в городе Старица: самолет — в дым, а сам невредим. Погиб же над Дугино.
Там же погиб и сержант Владимиров. Толковый парень. Где и как их сбили, неизвестно до сих пор. Над Дугино много наших погибло. Говорят, даже ордена находили на земле.
Из 1-й эскадрильи на сегодняшний день остались живы Бочко, Щербаков, Дольников. Погибли Шуверов, Коробейщиков, Радченко, Владимиров.
Капитан Штыков — единственный, кто остался из начального состава полка. Всеобщий любимец. Родине служит не языком, а делом. Не подхалим. С начальниками дерзок, а поэтому за год пребывания на фронте как был капитаном, командиром эскадрильи, так им и остался. Оказывается, даже на войне недостаточно быть хорошим, честным летчиком. Нужно быть еще и хитрым дипломатом.
Однажды я видел, как после полета у Штыкова дрожали руки, когда закуривал. Он исключительно честный и справедливый. Не хитрый и не подлый. Где надо, матом рубанет, невзирая на лица и чины. Ненавидит людей, которые хитрят, подличают, трусят. Начальники его боятся и тихо ненавидят.
23 ноября будем отмечать годовщину нашего полка, и я собираюсь выступить.
Горькавого Филю после обучения в Кинель-Черкассах оставляли инструктором, но он отказался и уехал с нами на фронт. В связи с тем что у него умерла жена, все сбережения (около 10000 рублей) держал при себе. Потом положил в сберкассу, написал расписку на получение, хотел отдать ее Горбаченко, но, наверное, не успел. Погиб... Сделал 3 или 5 вылетов. Однажды летали вместе в составе девятки, когда бомбили эшелон под Ржевом. Филя был очень хорошим парнем, умел крепко дружить. Сначала у него умер ребенок. Потом жена, и вот до него очередь дошла...
Лейтенант Гуртовенко на фронте больше года. Вначале возил генерала Клевцова на У-2, получил орден Красной Звезды. Был моим командиром звена, стал другом, живем в одной хате. Во время первого тура сделал наибольшее количество вылетов — 15. Летал на Дугино, был подбит, сел на другом аэродроме. Второй раз был подбит и садился на свой аэродром на одно колесо, при посадке сломал и вторую «ногу».
Младший лейтенант Пелевин тоже был моим другом. На третьем вылете подбили. Заходил на посадку в Машутино вторично, и после четвертого разворота, примерно на высоте 150 метров, его самолет перевернулся и врезался в землю. Удар был страшный, бронь разлетелась на мелкие кусочки. Почему так произошло? Возможно, действительно была перебита тяга закрылка на одной плоскости. О подобных случаях я уже дважды слышал. Были они и в других полках. Могила Пелевина — на поляне у дороги возле аэродрома Машутино была первой.
Младший лейтенант Сутырин. До этого воевал на У-2. На словах был отличным мастером, а на деле — плохим летчиком, бестолковым. К нам попал командиром звена. Преступно было назначать его на эту должность. Несколько раз блуждал вблизи аэродрома во время переучивания в Кряже. Один раз завел звено в Кинель-Черкассы (примерно в 30 км от Кряжа). Все пошли на вынужденную. Летать и воевать не способен. Все говорили, что он сам себя угробит. Так и вышло. (Куда смотрело начальство?) В первом же боевом вылете под Ржевом (садился на поляне перед лесом) «промазал», хотел уйти на второй круг, но зацепился за деревья, упал и погиб.
Младший лейтенант Горбаченко. Мой коллега по Кременчугской школе. При полете на боевое задание в паре с Брежневым был подбит, сел на нейтральной полосе и сразу же побежал в растущую рядом рожь. Немцы открыли стрельбу, два раза ранили. Спрятался недалеко от самолета, да так, что наши пехотинцы ночью его еле нашли. Вырыл руками яму и прикрылся травой. Ночью самолет перетащили на нашу территорию. При этом несколько человек было убито. Самолет погрузили на платформу для отправки в ремонт, но немцы разбили его на станции Панине. Горбаченко долго пролежал в госпитале. Собирался возвратиться в наш полк. Где он сейчас, неизвестно.
Сержант Полетаев. Молодой парень. Пользуется большим успехом у местных девиц. Балагур. На первом боевом вылете заблудился. Сел под Селижарово. Не зная, где находится, думал, что попал к немцам. Самолет остался цел. Пытался взлететь, но не смог. Добирался домой пешком. На втором вылете на аэродром Дугино опять заблудился и завел с собою Прыткова. Сел в поле под Бологое нормально. Попробовал взлететь и разбил самолет. Был отдан под трибунал и получил 6 лет. Не сидел. Вернули на исправление. Обычное дело на войне. Теперь из него должен получиться хороший летчик. Научен горьким опытом. Неосторожен. Спутался с официанткой, на которую имело виды начальство. К тому же она 4 месяца как беременна...
Младший лейтенант Прытков начал полеты хорошо. Летал на разведку с Коробейщиковым. Имел около 8 боевых вылетов. При возвращении из одного полета заблудился вместе с Полетаевым. При посадке на большой скорости скапотировал. Самолет разбил, а сам случайно остался жив. Свой полет совершенно не помнит. Ездил на медкомиссию в Москву. Признали годным. Вчера его назначили командиром звена.
Вчера праздновали годовщину нашего 687-го. Меня пригласили в президиум. Поместили фотокарточку в стенгазету. Комиссар рассказал историю полка. Потом смотрели концерт. Потанцевали и после 22 часов пошли ужинать. Был приличный выпивон, часто произносили тосты и особенно чествовали нашего Батю — Штыкова. Меня попросили толкнуть речь...
Были танцы. Потанцевал с солдаткой Валей.
Итак, с завтрашнего дня — на войну. Два вылета в день и по 40 минут работы над целью. Не так как раньше, когда атаки были по несколько минут. Все серьезнее. На Волге бьются. Завтра Калининский и Западный начинают.
Надо отправить дорогуше карточку, авось дойдет. Писать не буду, что завтра начинаем воевать.
Во время боевых действий на ужин дают по 100 граммов.
Когда я на вечере сказал слово в честь нашего Бати, он всплакнул, почувствовал, что мы его действительно любим. Я сказал, что за него любой из нас не пожалеет жизни.
25-го началось наступление. В тот же день наши войска заняли город Белый. Но погода была отвратительная, и по сей день она плохая. От нас летало 9 самолетов. Над целью растерялись и домой шли по одному, два. Три летчика не сразу вернулись. К вечеру Прытков прилетел, но на посадке, вместо шасси, выпустил закрылки и посадил самолет на фюзеляж. Конюхов заблудился и сел на другой аэродром. А Бочарошвили до сих пор нет. 26 ноября летал в составе четверки на штурмовку. Никакой боязни не было. Летал в охотку.
Вчера после ужина немного потанцевали под баян. По 100 граммов не давали, потому что не летали. После вылета дают всему экипажу: летчику, технику, вооружейнику.
Сегодня летали штурмовать, но завели нас не туда. С земли почти не стреляли. У меня одна пробоина от пули. За три вылета — первая. Теперь фрицы боятся огрызаться: мы их тут же атакуем. Летчики работают получше, не так, как в первом туре. Подготовились, потренировались. У всех хорошее настроение, рвутся летать.
Получил от Груни письмо. Вспоминает нашу прошлую жизнь. Дело приятное. Она думает, что я увлекся кем-нибудь и ее забываю. Моих хороших писем еще не получила, поэтому и беспокоится.
Вчера не летали. Была плохая погода. Сегодня сделал два вылета. Первый — на разведку в паре с моим пилотом сержантом Михайленко. Летчик он толковый. Не пропадет зря. В подлете к линии фронта облачность прижала нас до высоты 100 метров. Переднее бронестекло запотевало, пришлось вернуться километров на 20 назад, но возвращаться домой, не выполнив задания, неудобно. Решил идти на любой высоте. Низко над землей пошел на их территорию вдоль какой-то дороги. Начали встречаться одиночные танки, машины, повозки, люди. Атаковать не мог. Высота полета доходила до 30 метров. Но напугал немцев. Землю видел только под собой. Прошел над деревней. Встали два фрица с винтовками, начали стрелять по самолету. Во второй деревне было несколько машин. Развернулся для атаки, но попал в туман и деревню уже не нашел. Во второй деревне (летел на высоте 50 метров) немцы разбежались по сторонам. Один из них снял с плеча автомат и пострелял мне в хвост. Я ему кулаком погрозил.
На другой дороге были повозки — тоже погрозил немцам кулаком. Атаковать не мог, очень низкая высота.
В одной из деревень увидел автомашины и танкетку, сбросил 2 бомбы с замедлением на 22 секунды. Над их территорией пролетел примерно 20 минут. С самого начала полета мой ведомый отстал, потому что неожиданно попали в облака. Летали отдельно. Хорошо, что не столкнулись.
Домой пришли врозь. У меня налет 1.35, у него — 1.58.
Второй вылет к вечеру был восьмеркой. Погода стояла ясная. Батя нас не туда завел. Вышли на железную дорогу к Оленине. Начали нас обстреливать из пушек и пулеметов. Снаряды рвались близко.
Заметили автоколонну и пошли на нее. Автомашины были рассредоточены. Несколько поразили.
В третьем заходе в мой самолет попали 2 снаряда МЗА. Один из них перебил элерон, второй разорвался в фюзеляже, за бронеперегородкой. Самолет сразу пошел вниз (до линии фронта было километров 20). Я выровнял, его триммером. Домой дошел нормально. По одному снаряду попало Гуртовенко и Приткову. Полетаеву перебили воздушную магистраль для выпуска шасси. Сегодня нас прилично побили. Вот как летать в ясную погоду! Очень сильно обстреливают. Над их территорией мы были около получаса. Это очень много. Мой пилот Севрюгин не долетел домой, отстал и сел...
А через несколько дней погода стала отвратительной. Но летали. Война заставляет рисковать. Мела метель, против ветра идти было очень трудно. Земля еле просматривается. Сплошная облачность не выше 150-200 метров. Стоит самолету уйти от аэродрома за полкилометра, как его уже не видно.
Первыми на разведку вылетели капитан Бочко с сержантом Полетаевым. Над целью они, конечно, разошлись. Домой вернулись по одному. Полетаев в первом туре в ясную погоду заблудился после полета на аэродром Дугино и разбил самолет. А тут прилетел, все его встречали, ликованию не было конца. Жали руку, а Батя обнял и поцеловал. С него скоро снимут судимость, и он — первый кандидат на орден. За такую работу полагается.
Фрицы в плохую погоду не летают, хотя у них для «охоты» есть специально натренированные «волки».
...Полетели б экипажей, но погода стала еще хуже. Около линии фронта облачность прижала к земле. Дальше лететь было невозможно — и они вернулись, не выполнив задания. В очень тяжелых условиях производили посадку. Слава таким летчикам!
Теперь наша авиация нагоняет много страха на фрицев. Даже в плохую погоду.
Мой самолет до сих пор еще не отремонтировали...
Вчера было ясно. Редкий денек. Сделал два вылета. В первом перед линией фронта начал барахлить мотор, но все уладилось. Атаковали две деревни. Оба раза нас обстреливали зенитки. У меня пробоин нет.
Итак, теперь у меня 20 боевых вылетов.
2-го не вернулся сержант Каплун. Отстал от строя и куда-то пропал. Вчера отстал сержант Шмиголь, сидит теперь на другом аэродроме.
А еще вчера два Me-109 атаковали троих наших. Одному пробили снарядом большую дыру в плоскости.
У сержанта Полетаева около аэродрома сдал мотор. До аэродрома дотянул, но самолет разбил. Сколько уже их у него на счету?
Утро, 6.15. Вчера вечером некогда было писать. Домой с аэродрома пришел пешком в 18.40. Автобус застрял. Погода была плохая. Около полудня Батя предложил облетать резервный самолет. На взлете загнулся капот расширительного бака, перекрыл доступ воздуха в туннель, ведущий к водяному радиатору. Я не сообразил, что вода не охлаждается, но на всякий случай пошел на посадку. А температура воды была уже за 120°. С первого раза не сел. Ушел на второй курс, как вдруг вся кабина заполнилась паром. Водой забрызгало переднее бронестекло. Видимости никакой. Можно было смотреть только через левую открытую форточку. Обдало водой и паром. Земля едва просматривалась, еле нашел аэродром. И вот левое колесо коснулось земли, но впереди люди, истребители на стоянках... С трудом отвернул самолет в сторону и остановился. Все закончилось благополучно.
В 15.00 выпустили две пары: Николаева с Полетаевым и меня с Михайличенко. Обратно не вернулся Николаев. Тяжело ранен. Мы с напарником возвратились по одному. Я произвел посадку в 16.30, он — в 17.00. Уже в сумерках. В полете ничего интересного не было. Обстреливали из пулеметов. За 15 минут подходящей цели не нашел. Когда возвращался, не был уверен, что лечу правильно. В плохую погоду ориентироваться очень трудно. От Ржева выходишь на север, затем ищешь подходящий ориентир и только так узнаешь, где находишься.
Николаеву над целью в кабину попали два снаряда, раздробили переднее бронестекло, осколки поранили лоб и щеку. Лежит в госпитале. Дней через 10 вернется. Все твердит и твердит: «Полетаем!». До своего аэродрома не долетел километров 30: кровь заливала лицо. Сел на другом. Весьма удачно.
Сегодня получил от Груни хорошее письмо.
Отпраздновали День Конституции. Был выпивон, танцульки. Немного потанцевал с Валей. Им, оружейницам, приходится ворочать бомбы по 100 кг, таскать пушки калибром 23 мм. Все им надоело. Всем нам война надоела.
Постоянное нервное напряжение. А человек не железный.
И ничего утешительного впереди. Никаких надежд. Так, наверное, долго протянуть не удастся. Постепенно наступят апатия и отупение.
А когда посмотришь на тех, кто пристроился возле воюющих, злость берет. Таких немало. Например, так называемые особые отделы при дивизиях. Эти шакалы, которые давят летчиков, после войны скажут: и мы воевали. Приживал на одного летчика — 30-40 человек. Тяжело достается технику, оружейнику, а остальным не жизнь, а рай.
Захандрил. Погода летать не позволила. Сегодня исполнилось два месяца, как мы находимся на этом аэродроме. Интересно, если бы мне удалось вернуться теперь или позже к Груне, любил бы я ее как прежде? Был бы у нас мир и покой? Почему-то уверен, что любил бы, жалел. Она очень несчастная, много пережила.
Наконец-то имею возможность написать о том, что произошло за эти дни. 7-го и 8-го не летали из-за погоды. 9-го к вечеру вылетели. Вел нашу четверку капитан Бочко. На цель не вывел, я даже бомбы не сбросил. Так и вернулся с боекомплектом. Наверное, боится штурман. Ходить с Бочко на задание — только нервы трепать. Другое дело, когда ведет Батя. Работает очень добросовестно. Если пикирует, то до земли. Атакует с азартом. Война — лучший способ узнать, что за человек рядом с тобой.
9 декабря у меня был двадцать второй вылет. У Полетаева — 11, у остальных — по 8 и меньше. В целом по полку — 99 вылетов. Трудно зимой, погода плохая.
Вторую четверку водил капитан Щербаков. Встретили «фоккевульфа». Постреляли.
С Полетаева сняли судимость.
10 декабря привезли Николаева на У-2. Правая сторона лица забинтована, весь опух. Осколки от бронестекла попали в лоб, бровь, в скулу, под глаз. Еще швы не сняты. Летать пока не может.
В этот же день собирались перелетать. Главное направление удара — Великие Луки. Под Ржевом наши войска отрезали железную дорогу на Вязьму и продвинулись на 10 километров.
Позавчера прилетел «дуглас» с техсоставом. От них узнали, что наша дивизия (3 полка по 20 самолетов) перебазируется под Андреаполь. Аэродром Батали в лесу. Просека шириной 150 метров и длиной 1,5 километра.
Всех обслуживающих послали машинами в Торжок на поезд. Летчики собрались, но почему-то в этот день не улетели. А сегодня погода скверная. Сидим, отдыхаем. Это, конечно, неплохо.
Тетрадь, в которую делаю записи, попросил у Вали. Не верится, что мне удастся всю ее исписать.
В районе Великих Лук побольше и немецкой авиации.
Писем ни от кого не получал. Вчера прощались с официантками, целовались. Расстаемся с батальоном аэродромного обслуживания. Двоих девчонок покачали в снегу прямо на аэродроме.
Все еще сидим на месте, ждем команды на перелет. Погода не пускает. Здесь редко бывает хорошая погода, а под Андреаполем, говорят, она еще хуже — одни леса да болота...
Вчера, в субботу, деревенские девчата собрались вечером в избе, где был наш штаб. Неказистый гармонист пилит на трехрядке, а они танцуют, веселятся. Танцы у них своеобразные, чисто деревенские. Европейских нет. Взрослых парней тоже нет, подростки, а больше ребятишки, которые усаживаются на полу. Одеты в кожухи и валенки. Они только мешают. Но так принято. И все девчата, за редким исключением, обуты в валенки. В туфлях только те, которые уже в городах побывали. Среди них есть приличные. На одной было даже хорошее платье. И еще у них обычай: парни и девчонки садятся друг дружке на колени без всякого стеснения. Одна из девушек на всех вечерах главенствует. Все время пляшет и обязательно с припевками. Например:
Здравствуйте, военные,Или:
Он военный, он военный,
Он военный — непростой.
Он на севере — женатый,
А на юге — холостой.
И я вчера там был, сидел, курил, на улице бросался снегом, как другие, шутил. Так и прошло время.
Сейчас о конце войны уже никто не говорит, ясно, что она протянется еще не один год. Легко отдали немцам столько нашей земли, а как трудно ее освобождать. Каждый километр берем с ожесточенными боями, каждый населенный пункт приходится атаковать по несколько раз. Людей и техники здесь у немцев много. Все отборное. В прошлом году они в листовках писали: «Если вы возьмете Ржев и Холмец, то войне будет конец». Ржев — плацдарм, за который они держатся всеми силами. Союзники не спешат оттянуть их на запад. Мол, пусть русские и немцы истребляют друг друга, а мы за это время поднакопим сил и потом отхватим хороший кусок.
Будем надеяться, что в 1943 году все же откроется второй фронт.
Вчера написал ответное письмо Груне. Сообщил ей, что жду встречи, горячо надеюсь.
Где только не побываешь за время войны. Мог ли я когда-нибудь думать, что попаду в деревню Брылево, западнее Торжка. Мой подчиненный Слава Севрюгин посадил самолет на заснеженное поле возле нее. Хорошо, что не сломал! Дали задание: взлети и перегони машину на аэродром. Привезли меня сюда на У-2 в 16 часов. Площадка очень ограничена. Ее очистили от снега и укатали катком: длина 300 м, ширина 15-40. По бокам навалили сугробы. Теперь они замерзли, и, если при взлете за них зацепится колесо, считай, самолет бит. Одним словом, площадку не доделали, сломался трактор, затем — автомашина. Сегодня пробовал взлететь и не решился. Вырулил — и в каждой из двух попыток чуть не попал в сугроб. Самолет сломать запросто. Попробую завтра. Сукин сын Славка, угодил сюда, а мне теперь отдувайся. Если просижу полмесяца, как Севрюгин, буду ожидать, пока сделают нормальную площадку, вызову недовольство начальства. Подумают, затягивает, чтобы не летать на боевые задания. А тут попробуй взлететь... Можно угробить самолет!
Живу в деревне, кормят в столовой неплохо. Здесь расположен госпиталь. Раненые почти во всех домах. Со мной авиатехник и шофер автомашины, который нам помогает. Спим на полу. В этой же комнатушке спит на кровати со своей фронтовой женой пехотный майор, какой-то помощник начальника тыла. Ему около пятидесяти, ей — около восемнадцати. Санитарка. Живут по-семейному, никто не вмешивается. Не жизнь, а малина! Зло берет, когда встречаешь таких. Одни воюют, гибнут, а другие приспособились лучше, чем в мирное время.
Не знаю, улетели ли наши в Батали. 16-го и 17-го была хорошая погода.
Я опять в деревне Голубьево. Базируясь в Машутино, мы жили в Горощино, Гари, Большое Вишенье и Голубьево. Здесь я прожил два с половиной месяца. Это много. На днях улечу отсюда. Подружились с местными жителями. Они о нас беспокоятся. Если летаем, спрашивают, все ли вернулись.
Вчера пригнал самолет, а наши уже улетели. Зашел на бывшую свою квартиру, хозяева тут же предложили кровать. Все говорят, что им без нас очень скучно. Перед отлетом наших угощали самогонкой. Хороши старушка и дедушка Кольцовы. Он воевал в 1907 и 1914 гг. У них дочь и сынок. Иногда мы играли в карты, в «козла».
А когда выручал Севрюгина мне, конечно, досталось. Приходилось самим снег расчищать. Наши помощники убрались побыстрее, не доделав площадку. 19 декабря была очень плохая погода. Готовили полосу, оббивали лед с самолета. Я никак не мог решиться взлететь. 20-го настроился. Поджидал улучшения погоды. Очень трудно пришлось. Несколько раз залезал на плоскость, смотрел на узкую полоску взлета... Стоило только при разбеге уклониться от прямой на 2-3° — и самолет был бы поврежден. Мое волнение было заметно. Техник Нифонтов, хотя и сам волновался, подбадривал. Хороший человек, работящий, скромный, знает свое место в жизни. На него я всегда полагаюсь.
Примерно в 13 часов поборол чувство страха и решил взлететь. Народу собралось много. Запустил двигатель, опробовал. В это время Нифонтов поднес мне тетрадь приема и сдачи самолета. Я расписался. Машина исправна. Теперь я за нее отвечаю. И вот нажимаю на тормоза, отпускаю, самолет начинает разбег, и я даю форсаж. Примерно после 30 метров колеса наскочили на бугорок, и самолет «подпрыгнул», я чуть потянул ручку на себя — поддержал его... И оторвался от земли! Не успел набрать 50 метров — попал в облачность. Пошел на низкой высоте, не убирая шасси. Дальше высота облачности была 30-40 метров. Еле вышел на железную дорогу, ведущую на Торжок. Переднее стекло обледенело, ничего не видно, лечу по верхушкам леса. В кабине не было часов. Бензина на 30-40 минут. Блуждать нельзя. С трудом долетел и сел на своем аэродроме. Жду Нифонтова, он добирается на машине. Как только улучшится погода, в паре с Севрюгиным улетим в Батали.
Пошли с ним ужинать в деревню Куклино. Были на танцульках. Домой пришли в половине двенадцатого.
С перелетом закончилось все хорошо. Повезло. Но ведь у кого нет умения, тому не везет. Уже имею общий налет более 500 часов. Это много значит.
Все еще плохая погода. Мой самолет сейчас ремонтирует Нифонтов. В Машутино стоит еще один самолет, остался от первого тура.
Снилась Груня. Не очень хорошо.
Слышал разговор, что с нового года командный состав у нас будет носить погоны. Появится частная торговля, откроются церкви, ликвидируют колхозы... Все это нужно.
Погода была почти хорошая. Мой самолет оказался неисправным. Сел в другой, за бронеспинку посадил Севрюгина и Нифонтова и перелетел из Рудниково в Машутино, где воевал в первом туре. Здесь опять задерживает погода. Встретил знакомых лейтенантов, медиков Нину и Аллу. Алла жалуется на жизнь. Говорит, когда шла в армию, думала попадет к порядочным командирам... Пожилые майоры пытались склонить ее к сожительству. Не вышло. Стали злоупотреблять властью...
А в батальоне аэродромного обслуживания беременеют девчонки. Их потом домой отправляют. Одна забеременела от комиссара: ее уволили с работы, а его перевели в другой батальон.
Вот уже 15 дней как я в отлучке. Удастся ли завтра взлететь? Под Великими Луками успехов нет.
Прилетел в Батали. Узнал печальные новости. Погиб Сеня Гуртовенко, мой друг: при пикировании на цель его сбил истребитель. Сплю теперь на его кровати. Погибли капитан Щербаков, младший лейтенант Прытков. Все под Великими Луками. Думали, что погибли еще двое, но сегодня они нашлись. Младший лейтенант Писеев вчера не вернулся. Пробили масляный радиатор, и он сел в Торопе. Его сбивают уже третий раз. Старший лейтенант Шейнин был подбит и сел в шести километрах севернее Великих Лук.
Вчера вечером привезли на У-2 подбитого Писеева. Говорит, что истребитель пробил у него броню на моторе. Мотор не поврежден, но трубопроводы к радиатору перебило, и он вынужден был сесть.
Летали на Великие Луки. Над целью почти не стреляли. Город окружен полностью. Говорят, там гарнизон из 4000 человек. Самонадеянно заявили, что к Новому году Великие Луки будут очищены от немцев. Поторопились. От города, правда, ничего не осталось, все разбито. Вчера там было много нашей авиации. За 5-10 минут не менее сотни Пе-2 и Ил-2 атаковали одну из улиц. Истребители прикрывали, но плохо. Нечестно воюют. Правда, после того как их поругало командование, немного подтянулись.
Сделал 23-й вылет. Мой самолет очень плохой, просто летающий гроб.
Получил два хороших письма от Груни, прислала фотокарточку. Хоть фото напомнило ее мне. Худая стала, но улыбочка влекущая. Как она, бедная, ждет меня, как надеется! Удастся ли нам свидеться?
Валя лежит больная, наверное, от тяжелой работы. Я ее попросил: если меня не станет, эту тетрадь доставить Груне. Сообщил в письме и Груне об этой просьбе. Не знаю, как она это воспримет. Се ля ви.
Теперь вся наша дивизия (3 полка) собралась на одном аэродроме. От наших "старичков" из первого тура, которые воевали на Ил-2, остались 4 летчика: Бочко, Штыков, я и Полетаев.
Сегодня будем встречать Новый год. Возможно, кто-нибудь еще вернется. Знай, родная Груняша, выпью за твое здоровье, счастье, удачу.