Путь в Прагу

9 Мая

...Еду с Эдуардом Агаджановым на «ханомаге». В розовато-голубом небе прошли через Карпаты восемнадцать самолетов. Следом за ними другой воздушный полк, третий...

Модра. Оперативный отдел. Немцы, не выполняя условий капитуляции, отходят в сторону англо-американцев. Две наши воздушные армии пошли отсекать пути отхода. 6-я гвардейская танковая армия и передовые батальоны 53-й армии вчера утром вышли в наступление на Прагу.

В Словакии крепкие напитки не в почете. Поэтому в Модре сегодня за великий праздник победы пьют виноградное, слабенькое, как квас, золотистое сухое вино. На узле связи девушки поют за работой. «...У меня все щеки болят!» — «Зацеловали?» — «Конечно! Ну, не обидно, когда за дело целуют. Когда без дела целуют, тогда обидно!..» Я подал одной из связисток телеграмму в Москву, сообщение редакции ТАСС, что следующую корреспонденцию дам из Праги.

— Хорошая телеграмма! Счастливого вам пути! — воскликнула девушка и поцеловала меня — незнакомого ей майора.

Покинув Модру, мчусь на «ханомаге» в начавшую наступление на Прагу 53-ю армию.

Город Орешаны. Еще четырнадцать самолетов на запад. Остановка: залить воды в радиатор. Собрались женщины, дети. «Война капут?»

Беседа.

— А почему самолеты?

— Чтоб немцы не убегали!

— А яка влада будет? У нас, в Словакии? У «немецка»?

Веселье, хохот, танцуют!...

Эдуард гонит машину и от руля мне:

— Какие все радостные! Вся Европа радостная, черт его знает!

Едем. Крестьянки боронят. Горы слева высоки. А мы — с горы на гору — предгорьями. Как в Крыму!

Смоленице. Замок барона...

За Надашем пересекаем Малые Карпаты. Дорога красиво [249] вьется в невысоких горах, сплошь заросших лесами — лиственными и кое-где сосновыми. Эдуард на подъемах включает вторую скорость. Нас нагоняет танк, тяжелый, усеянный танкистами, с красным флагом. Следом другие танки и «самоходки» с веселыми солдатами и офицерами на броне. Один из танкистов этой головной машины на полном ее ходу отплясывает. Все хором и вразброд поют. Танк обгоняет нас, Эдуард пропускает его вперед, прижав нашу легковушку к обочине. Нам машут, весело кричат: «Скорее в Прагу!»

Смеюсь и я: «Давай, давай скорее, мы не отстанем!»

Успел их сфотографировать. А Эдуард, кивнув на танк, ворчливо: «Ишь, черт, такой и раздавить может!..» Затем пропускает следующие...

Асфальт только в селах, а вся дорога грейдерная, но хорошая. Колонна чехословацких солдат на грузовиках с прицепами. В селах все на улицах. Девочки с бумажными трехцветными флагами. Поля по холмам, вдали — деревни, аккуратные, с красными крышами и церквами. В одном из сел, которое проезжаем, колокольный звон (ночью я слушал Париж, сообщают: там праздник, танцы, цветы, конфетти, серпантин! Слышна, музыка, рукоплескания и крики ликующих толп, обрывки речей...)

Проехав 165 километров от Братиславы, подъезжаем к Туржанам. Вот и указанный мне дом, в котором ночевали мой давний (еще по Ленинградскому фронту) друг, член Военного совета 53-й армии генерал-лейтенант П. И. Горохов и работники политотдела. Встречен радостно. Взаимные расспросы. Здесь тоже не спали всю ночь. В армии был стихийный салют — из орудий, пулеметов, винтовок. Связисты было решили, что это прорвались власовцы, которым «открыт путь для сдачи и которые решили напасть», возникла тревога, пока все не выяснилось...

Домик, где, кроме Горохова, полковника Царева, начальника политотдела полковника Мартынова, много других, сдружившихся за войну людей, похож на клуб или на весело жужжащий улей. Мысли наружу, каждому хочется как-то выразить свои чувства. Трехдневное всеобщее возбуждение сказывается во всем, тон разговоров повышенный, радостно взволнованный, все будто куда-то торопятся... Шутки, смех... Но сразу все смолкают, [250] когда вечером радио доносит голос Сталина, произносящего речь. Слушаем ее, затаив дыхание.

На площади села сам собою возникает митинг, собрались толпы чехословаков с женами и детьми.

Соединения 53-й армии генерал-лейтенанта И. М. Манагарова и 1-й гвардейской конно-механизированной группы генерал-лейтенанта И. А. Плиева — в движении. Впереди уже далеко, освободив утром и пройдя город Йиглаву, танки и самоходки 5-го танкового и 2-го механизированного корпусов 6-й гвардейской танковой армии А. Г. Кравченко, с которой передовые части армии И. М. Манагарова взаимодействуют.

Военному совету и штабу 53-й дел хватает! Громада наших войск движется день и ночь по главным и по смежным дорогам в тучах пыли, в неумолчном гудении моторов, в цокоте бесчисленного количества лошадей. Для того чтобы успешно совершить исключительный по стремительности поход, требуется особенное организаторское искусство. Надо питать десятки тысяч почти не останавливающихся машин горючим; кормить, расквартировывать, обеспечивать всем необходимым огромные массы людей; хранить совершенный порядок в регулировании движения, а передовым частям попутно вести бои с немцами, которые таятся в лесах, бессмысленно обороняют многие населенные пункты и рубежи. Бои — ожесточенные, потому что по всем сведениям вражеская группировка располагает весьма крупными силами танков, артиллерии, авиации...

10 мая

С утра, включившись в поток машин, еду к Праге с П. И. Гороховым. В его восьмицилиндровом «хорьхе» нас пятеро: рядом с шофером Яблоковым — могучий в плечах, объемистый, здоровый, спокойный Петр Иванович; позади — его жена, неразлучная боевая подруга, машинистка Военного совета — Ия Ивановна; рядом с нею — секретарь Военного совета майор Максим Григорьевич Косачев и третьим на просторном заднем сиденье — я. Мою машину следом ведет Эдуард Агаджанов, в ней кто-то из работников Военного совета, так же как и в третьей — резервной машине...

Искусно обгоняем всех движущихся, заполняющих [251] сплошь шоссе. Но вот останавливаемся: навстречу двенадцать наших солдат ведут колонну — 392 пленных. Сдались вчера в 9.30. Многие не признавались, что знают о капитуляции, потому что офицеры, нарушая ее условия, приказывали не оставаться, где были, а прорываться с боем к англо-американцам. Офицеры бежали, кроме одного, капитана медицинской службы. Солдаты остались. Однако, сами указывая друг на друга, «незнаек» разоблачили: «Ты же читал эти листовки?» (Обращение маршала Малиновского). Такие листовки были у всех на руках при сдаче в плен.

Как ни опытен наш шофер, а в огромных «пробках» мы порой застревали. Сквозь одну из них пробирались больше часа, пока не удалось вырваться вперед «на оперативный простор»... «Пробку» составляли и наши мехчасти, и чехословацкая часть, и румынская часть, и замешавшийся тут на дороге гражданский обоз на коровах, впряженных попарно, и артиллерия, и кавалерия, и пехота...

Холмы, леса, среди которых есть и сосновые... Минуем Брно, главный город Моравии, с заводами, красивыми архитектурными ансамблями. Трамваи, магазины, народная полиция... Обгоняем тяжелые пушки на гусеничных тракторах.

За великим Битешом — свежие следы боев. Взорванные сгоревшие немецкие автомашины, штабной фургон с разбросанными вокруг бумагами. В Великих Межиричах только что была бомбежка, серия бомб наворотила воронок вдоль шоссе, разрушила несколько домов. Но сейчас все население на улицах, везде чехословацкие флаги, кое-где — красно-белые австрийские... Обгоняем бесконечный поток движущихся вперед частей 53-й армии и группы Плиева. Перевернутые и разбитые танки, тягачи — немецкие и наши — всякая техника... Много красных флагов, население везде приветствует радостно!

Очень красива зеленеющая холмистая местность, лесистые «островки», пашни. Придорожные луга вытоптаны, здесь обозы таборами: брички, тарантасы, телеги, выпряженные лошади на подножном корму.

На движущихся пушках, на возах, на грузовиках понавешаны велосипеды. Многие машины украшены красными флагами. Полевые кухни, подцепленные к чему придется, дымят на ходу; и бойцы, пробегая между [252] машинами и лошадьми, подставляют под огромный черпак щедрого повара котелки...

Ия Ивановна хотела что-то печатать на ходу «хорьха», да не получается. Молит шофера Яблокова: «Ну зачем гнать? Зачем нырять?.. Попадешь тут по-глупому на тот свет, не успев насладиться прелестями победы!.. Тут только и хочешь, чтобы все было тихо, все хорошо, все спокойно, а зачем трепать нервы? Класс езды можно показать, когда на дороге не будет никаких машин!..» Шофер Яблоков ни звуком не отвечает, но продолжает гнать наш могучий «хорьх», то круто тормозя, то давая восемьдесят километров между обгоняемыми машинами.

Петр Иванович молчит, наблюдает. Кавалеристы конно-механизированной группы Плиева скачут гуськом. Клинки на боку, казачьи чубы, как в те романтические времена Первой Конной...

Обгоняем!

После густого соснового леса местность раскрывается широко, далеко — холмы и долины меж ними. Зеленеют хлеба. Позади нас горы встали синим массивом. Дорога расчистилась, она постепенно снижается. Идем со скоростью девяносто, до ста километров, но... опять поток транспорта! Телеги с бойцами, с военной поклажей, возы сена. У рощицы — дети, женщины с козами. Немецкая самоходка, перевернутые машины.

Пересекаем железную дорогу. По рельсам бежит дрезина с нашими бойцами. Катит на велосипеде, прицепившись к грузовику, трубач с огромной сверкающей в лучах солнца медной трубой. Четверка кавалеристов гонит по полю галопом.

Ииглава! Широко раскинувшийся в ложбине город, большой, забитый войсками, машинами. Работает завод, дымя густой струей в небо. Население гуляет. На всех окнах по два, по четыре бумажных флажка — чехословацкие и советские. Магазины неприкосновенны, торгуют. У работающих заводов охрана, полиция. У вокзала маневрируют паровозы, составляя поезда. Все на полном ходу!

Едем дальше. Озера в лесу, бойцы на лодках. Вспоминаю Карелию, а Петр Иванович, обернувшись, с увлечением говорит о весне в родной ему Горьковской области, о птицах, наперебой поющих, о бурливых ручьях, о цветистых полях, о запахах... А здесь, дескать, нет такой [253] весны, таких полей. Вон желтое горчичное поле — первый раз на глаза попалось. «Вот, скажи, найдешь здесь какой-нибудь цвет, кроме желтого? Красный цвет только наш и есть на дорогах, на каждой телеге красный флаг... А вон, гляди, опять немцы идут, «добровольцы», идут в плен сдаваться: кто одеяло забрал, кто пальтишко гражданское. Путь далекий, знают: может, в Сибирь попадут, может на Украину!..»

Село Штохи. Немцы шагают и шагают вдоль обочин. Один несет ботинок в руках, другой залез в немецкую разбитую машину, роется. Останавливаемся, разговариваем с ними. Группа — сброд из разных частей. Сдались вчера утром. Спрашивают: «Домой пойдем? Когда?»... Петр Иванович спокоен, вежлив:

— Договоры подпишут, там будет сказано!

Большую колонну этих немцев ведет чех. Один!

Въезжаем в Немецкий Брод. Какой-то местный житель объясняет нам, что его город — немаленький, знаменитый, старинный и назывался когда-то Смилов брод, но в 1442 году здесь были уничтожены немцы, потому он стал называться Немецким Бродом! В нем тысяч шестнадцать жителей. И есть чугунолитейный завод, и пивоваренный, и спиртогонный; несколько фабрик — мануфактурная, трикотажная, деревообделочная. А в окрестностях добывается серебро... Ах, вас сейчас это не интересует? Тогда... тогда... (этому старому человеку хочется рассказать нам побольше!). А не хотите ли вы посмотреть гимназию или исторический музей? У нас тут есть и театр и медицинское училище!.. Некогда?.. Извините... Но я должен еще сказать: наш город — важный узел железных и шоссейных дорог... Наш город, он к тому же очень красивый...

Смотрю на словоохотливого старика с недоумением. Лукавит? Или в самом деле не замечает, в каком виде сегодня его родной город? Весь загроможден, прямо-таки закупорен разбитой немецкой техникой, тысячами изломанных сгоревших, раздавленных автомашин — штабных фургонов, вокруг которых развеяны ветром бумаги фашистских архивов; легковых, грузовых. Между ними и немецкие танки, с которых сбиты их башни, валяющиеся отдельно, исковерканные пушки...

Весь этот лом так перегородил улицы, что проложить себе путь трудно не только трем нашим автомобилям, [254] но даже нам самим, старающимся пробраться пешком. Понадобилось карабкаться на завалы, перебираться через них с большими усилиями, в то время, когда местные жители и случившиеся тут же чешские партизаны, растаскивая в стороны баррикады, прокладывали в них извилистую узенькую дорогу. Тут же под какими-то навесами и в некоторых домах временно разместились раненые военнопленные немецкие солдаты, которым советский, немецкий и чешский медперсонал оказывают необходимую помощь.

Эти военнопленные безучастно глядят на все, что происходит вокруг. Для них война кончилась, они знают, что их накормят, излечат, направят куда-то далеко-далеко в Россию, из которой они, натворив много преступных дел, явились в бесконечном их отступлении сюда, но так и не достигли своей Германии...

Что же произошло здесь, в этом Немецком Броде? Почему здесь такой невероятный разгром?

А произошло вот что!

Рассчитывая чуть ли не на «дружественный плен», если успеют достичь зоны наступления американской армии, немцы отступали на запад от советских войск, ожидаемых ими с востока. Позавчера они не могли себе представить, что огромное расстояние от Брно и Густопечи до Немецкого Брода может быть пройдено Красной Армией с боями менее чем в полсуток. И никаких данных о скором приближении русских у них, очевидно, не было... Да и не могло быть... Потому что передовой 5-й гвардейский танковый корпус 6-й танковой армии под командой генерал-лейтенанта К. В. Свиридова по приказу командующего армией генерал-полковника А. Г. Кравченко, круто свернув с общего направления движения своей армии (прямиком на Прагу), устремился строго на север — на Йиглаву и Немецкий Брод. Это оказалось необходимым, для того чтобы отсечь сосредоточившимся северней Немецкого Брода дивизиям огромной вражеской группировки генерал-фельдмаршала Шернера пути отступления на запад.

Таким образом, внезапный удар частей Красной Армии по фашистским войскам, пытавшимся через Немецкий Брод и его окрестности бежать на запад к Пильзену и далее — к горам Богемский Лес и Боварский Лес, был [255] нанесен утром 9 мая не с востока, а строго с юга, со стороны освобожденной попутно в коротком бою Йиглавы. Успех этого «скоростного» и «мимоходного» удара — полный. Колонны вражеских машин сгрудились в колоссальные «пробки», раздавливаемые танками нашей 22-й гвардейской танковой бригады полковника И. К. Остапенко (головной бригады 5-го гвардейского танкового корпуса) и следовавшими за ней бригадами{16}.

Обуянные паникой гитлеровцы, выскакивая из машин, перебирались по ним ползком, тщились бежать из города врассыпную. Но чехословацкие партизаны обрубили все выходы из окраинных улиц. Настигаемые народными мстителями, огнем и гусеницами наших танков, двадцать пять тысяч беглецов попали в плен. Еще не менее двадцати пяти тысяч других, беспорядочно сдававшихся в окрестных лесах и горах, были присоединены к взятым в городе Немецкий Брод.

Их всех мы увидели чуть дальше, выбравшись из груд железного лома на западную окраину города и проехав по магистрали несколько километров на запад, в сторону города Гумполец.

Здесь, на территории немецкого аэродрома и вдаль от него, полукружием от края до края горизонта образовался лагерь обезоруженных военнопленных, которых никто не охранял и к которым сами собою присоединялись шагающие по проселкам и вдоль шоссе мелкие группы и колонны — по тысяче, по две — немецких солдат и предпочитавших быть незаметными офицеров. Довольные только тем, что сохранили свое существование, былые рыцари былого Гитлера кишели, как муравейник, покрыв своим серым цветом яркую зелень полей... По всей полуокружности горизонта они спали на траве, сидели, ходили, строились в очереди к полевым кухням, жгли костры, застилавшие все небо дымом.

В центре этого полукружия, близ шоссе, на заполненном пленными аэродроме грудами лежали разбитые немецкие [256] самолеты. Некоторые из них, используемые самими пленными как материал для костров, пылали, и Два из них, горя вместе с запасом осветительных ракет, выбрасывали в небо цветистый фейерверк, который только подчеркивал величественную значительность этого неповторимого зрелища. Сотни разбитых самолетов, десятки тысяч смирных, как мыши, деморализованных гитлеровцев — таковы жалкие остатки разбитых полчищ фашистских захватчиков, еще недавно страшных всем народам Европы.

Мимо них шла торжествующая победу, великолепная в своей мощи Красная Армия, и наши бойцы уже не обращали никакого внимания на сонмище поверженных, способных вызвать только чувство презрительного сожаления врагов.

Выйдя из машины, я фотографирую этот лагерь, панорамирую — слева направо. Потом взбираюсь на разбитый самолет и тут, в гуще немецких солдат, снова делаю панораму. Картина — незабываемая. Дымы костров и горящих самолетов делают ее мрачной, грозной...

Едем дальше. Навстречу — опять колонна сдавшихся солдат сокрушенного рейха. Попутно с ними движется на телегах какая-то румынская часть. Победители с усмешками смотрят на угрюмо шагающих побежденных.

— Союзнички встретились! — восклицает вдруг Яблоков и сразу получает резкое замечание от Горохова, упрекающего своего шофера в бестактности...

И вот — Гумполец. Хорошенький городок среди холмов. Всюду военнопленные немецкие солдаты — работают, чистят улицы, выполняя указания чешских полицейских с красными петлицами. Трудится, помогая, газогенераторный танк. Таких я еще не видел!.. Дальше дорога пролегает между лесистыми холмами. На одной из прогалин — десятки взорванных, сгоревших машин, и вокруг все усеяно листками бумаги, видимо, здесь был склад боеприпасов.

Убедившись в невозможности прокладывать себе путь по шоссейной дороге, до предела заполненной плотной массой наших наступающих войск, П. И. Горохов велит Яблокову свернуть на безлюдную проселочную дорогу. За нами пылит мой «ханомаг». Отделившись от всех, едем на трех машинах по проселку до глубинной деревни, потом, пользуясь картой и указаниями чешских партизан, [257] по другим таким же лесным дорогам. П. И. Горохов спешит к той нашей 228-й стрелковой дивизии, которая сегодня вела (или ведет?) бой с частями группировки Шернера, отсекая на своем участке им путь. Скорость нашего передвижения вполне «окупает» для Горохова риск нарваться в неведомых нам лесах на какую-нибудь еще не желающую капитулировать немецкую воинскую часть. Леса тут густые, дремучие... «Как на Северо-Западном фронте!» — произносит Горохов. Едем деревнями, где мы почти первые. Верх нашей машины (тент) открыт. У села Оншов обгоняем похоронную процессию, направляющуюся к высокой церкви. Впереди процессии идет инок в монашеском одеянии. Хоронят двух чехов — крестьян, убитых немцами.

Глотаем пыль, дорога вьется, все больше пыля. Леса, горы, бедные, крытые соломой деревушки. В лесу на ветвях — белые тряпки, здесь сдавались немцы.

В деревнях нас встречают партизаны с трехцветными значками. Предлагают свои услуги. Хорошо разбираются в карте, дают советы... Группа красноармейцев — поверх пилоток защищающие от лучей солнца треуголки из полевых цветов. Жарко!

Затем долго нет никого. В высокоствольном лесу безлюдно... А вот и немцы! Какая-то воинская часть, явно не сдавшаяся, расположилась в этой глуши биваком, вдоль обочин дороги. Солдаты и офицеры. Оружие при них — автоматы, ручные пулеметы. Жгут костры, едят, пьют...

Отступать нам некуда. Едем сквозь их бивак по чистой, ничем не занятой дороге. Они глядят на нас с удивлением, но не проявляют никаких враждебных намерений, хотя в машине мимо них проезжает советский генерал в полной форме, а с ним — советские офицеры... Тут нужна была выдержка — сделать вид, будто все так и надо, все, дескать, «по правилам»! Яблоков даже догадался сбавить ход — ехать тут лучше неторопливо! И — проехали, сами уверовав в непогрешимость психологически объяснимой, тупой логики этих гитлеровских вояк. Может быть, они думали: «Раз едет так спокойно русский генерал в полной форме, значит, «так полагается.». Другие наши сдаются, и нам, наверное, уже был приказ! Конечно, мы уже в котле, охвачены не меньше чем целой дивизией, вот-вот и она появится!.. Едет — пусть [258] лучше уж едет он, и мы тогда живы останемся, хоть явно плена не миновать!»...

Добравшись до большой дороги, соединяющей реку Созаву с городом Влашимом, мы быстро промчались туда, к тому же магистральному шоссе, которое перед тем оставили. Был уже вечер, и мы решили переночевать в чистеньком, кажется, совсем не поврежденном войной Влашиме.

На рассвете, наметив себе маршрут, чтобы не застревать в «пробках», двинулись боковыми дорогами. Цтиборж — Либеж — Дивишев — Тржемышнице — Кирпичный завод — Воделивы — Вестец — Хоцерады, — узкими лесными проселками, глухими местами, мелкими деревушками, где нет никого, кроме местных жителей, да там и здесь партизан. День был знойным — многие мужчины в деревнях обнажены до пояса, женщины в легких ситцевых платьях. Все приветливы, услужливы, сбегаются объяснить дорогу, выводят на правильный путь... Высокий сосновый лес, густой-густой, как на Волховском фронте...

В живописное селение Хоцерады переправляемся по мосту. К нашему удовольствию, немцы здесь не взрывали мосты в намерении воспользоваться ими при отходе на запад. Но воспользоваться вот этим, например, врагу не пришлось: за мостом нас встречают свои, советские часовые!

В здании школы мы находим командира 228-й стрелковой дивизии 49-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Н. Есина. Под его командованием дивизия участвовала в освобождении Бухареста, Арада, Сегеда, а в Чехословакии — Врабле и Брно. Выполнив задачу, принимая несметное число пленных, она готовится к переходу в западном направлении и к встрече с американцами.

И вот уже в просторном помещении перед классной доской офицеры дивизии сидят за партами на совещании, которое член Военного совета армии П. И. Горохов проводит вместе с генералом И. Н. Есиным. Обсуждают вопросы, касающиеся предстоящей встречи с американскими войсками, анализируют состояние дивизии. Речь идет о доставке сюда горючего (дивизия далеко опередила свои тыловые базы); об оружии и обмундировании; о внутренней и внешней подтянутости; об отношении к местному населению («Куска хлеба без щедрой оплаты [259] не брать!»); о сборе трофейной техники («Не хватает на это людей!»); об отправке в наши тылы военнопленных («Пятнадцать тысяч уже отправили! А их еще... сами видели! Вот трофейные машины вообще отправить не в состоянии — у нас стольких шоферов нет!») И наконец: «Пока дивизия находится в дружественной Чехословакии, все ее подразделения располагайте не в городах и селах, а в лесах. Не надо отягощать заботами население!»...

Сразу после совещания, выпив в киоске лимонаду, мы на наших машинах торопимся в Прагу — боковыми дорогами, так как основные забиты.

Выбираемся на отличное шоссе, минуем Ржичаны и, включившись в поток быстро бегущих танков, самоходок и автомашин, уже не замечаем ничего, кроме тысяч флагов, гремящей отовсюду музыки, кидаемых в наши машины цветов и ликования стоящих вдоль дороги, приветственно машущих людей...