Думнов вышел к Дунаю

Вечером, отдыхая от боя и от приветствий восторженных жителей, три гвардейца — механик-водитель старший сержант Агафонов, командир орудия старшина Лысенко и заряжающий сержант Давиденко — лежали на траве берегового откоса, расстегнув замасленные комбинезоны, подложив под головы шлемы.

Перед ними неторопливо, бесшумно, плавно, в вечном движении передвигал свои воды Дунай. В нем — до середины течения — отражались пожары, обуревавшие западную половину города; в нем разноцветными змейками скользили расчерчивающие небо, врезающиеся в низкую черную тучу дыма трассы пуль и ракет... Ухали и тяжело шуршали обвалами мощные взрывы, и тогда над темным массивом кварталов вздымались языки пламени, веера рассыпающихся искр. Канонада гремела на западе, на юге и на востоке. Только Дунай, перечерченный, пронзенный давно исковерканными фермами Панчевского моста, словно утешал их и, приласкиваясь, был тих и чист. Бронекатера Дунайской флотилии, где-то вдали таимые чернью наваливающейся на них ночи, в этот час молчали.

Три друга-гвардейца спали. Ничто в мире, кроме сигнала боевой тревоги, не могло бы разбудить их.

Люк «тридцатьчетверки» был открыт. В машине, борясь с дремотой, дежурил в одиночестве сержант Жуков — радист.

А командир танка, гвардии лейтенант Петр Петрович Думнов, живой и здоровый, только предельно усталый, вытянув ноги на броне танка, привалясь спиной к башне, то ворочая в руках шлем, то оглаживая зыблемые ветерком вихры, рассказывал притулившемуся рядком дотошному гостю о том, как все нынче было.

Рассказывал неохотно и скучновато потому, что не меньше других хотел спать, и еще потому, что ничего необычного в сделанном за день им самим и его экипажем не видел. Да, шел он тараном, первым танком головной походной заставы, впереди всех танков бригады. Да, выполнил задание как надо... Но мало ли приходилось выполнять боевых заданий с тех пор, как он — парень из Орехово-Зуево, окончив горьковское танковое училище, начал с Кишиневской операции воевать? [191]

Впрочем, было кое-что еще — под Тарутино и на Тамани, ну да что о том говорить? Пришел сюда, а рассказывать... Командовать в бою танком ему кажется легче и проще, чем расписывать всякие там подробности, — не в них дело! Конечно, он понимает, что как ни скучно вести рассказ (ну, было и было, еще и нового много будет у каждого человека, кто жив!), а все-таки, коли требуется от него это «для дела», то... что ж!

— Значит, так... Въезжая с окраины в самый город, подверглись сильному артиллерийскому огню, обстреливали нас на дороге. Тут жителей не было. Был подожжен головной танк из третьего батальона. Механик разорван, остальные выскочили... Нам приказ: укрыться. Отошли вправо, вся рота, что было — десять танков и я в том числе. Дав сначала головными танками ответный огонь, бригада стала до рассвета...

Рассвет... Полковник повторил приказ: ворваться в глубь города, выйти, как было намечено, на переправу, к взорванному немцами (вот этому самому!) Панчевскому мосту, тем самым расчленить противника надвое. Моя группа в составе шести танков ворвалась в глубь города, подавив огонь одного «фердинанда». Пришлось задержаться на минуту. Но, решив направить четыре танка по центральной улице, а самому обойти двумя танками по следующей улице слева, вступили в центр. На центральной улице, тут же, встретив «фердинанда», стоящего на перекрестке, на углу, младший лейтенант Григорий Романенко (из группы в четыре танка) открыл огонь по нему. Вел дуэль, сближаясь до трехсот метров. Романенко ударил по гусенице «фердинанда», а тот попал ему снарядом в маску башни. Оба подбиты, оба экипажа выскочили. Но Романенко, увидев, что его танк не горит, скомандовал: «По местам!» Экипаж вскочил в танк. Так как другие танки были еще далеко, то Романенко, сигналя им, высунулся из башни. И тут автоматчики с чердака соседнего дома сразили его. Он упал на сиденье мертвый, вместе с заряжающим, сержантом Филипповым, — оба мертвые. Трое остались в танке и повели его вместе с другими, подтянувшимися сзади, вперед, в правую улицу, чтобы выполнить задачу — захватить мост.

А я в это время пошел левой улицей — центральной улицей, с двумя танками. Население говорит (подбежали [192] сначала, четверо мужчин, штатские, быстро выйдя из дома и тут же убежав в дом; потом оттуда же одна женщина и пальцем показала): «Стоит пушка за углом!» Я, скрытно обходя дом, подошел к углу дома и двумя танками — залп по пушке, разбил ее и уложил расчет. Я дал два выстрела, сосед мой, младший лейтенант Стеблин, — один выстрел, и оба — пулеметные очереди... И пошли стремительно по улице (левой). Эти мои два танка — самые первые танки бригады...

Тут — перекресток улиц. Я — впереди. Вижу, за перекрестком, прямо по моей улице, две автомашины с немцами, а на левом противоположном углу — блиндаж. Двумя пушечными выстрелами поднял блиндаж на воздух и одновременно прочесал пулеметом по немцам, отступавшим слева по перпендикулярной улице, — их было до сотни. А Стеблин по моей команде: «Бей вперед!» открыл огонь по автомашине. Я повернул пушку вправо — на противоположном блиндажу углу разбил пулемет. Из окон того же дома нас огнем пулеметов стали поливать гитлеровцы. Я дал пять выстрелов пушкой, дом замолчал. И одновременно я и Стеблин стали поливать нашими пулеметами живых гитлеровцев, бегавших в панике направо за углом, по перпендикулярной нам улице. Еще пять пушечных дал по дому, который был против того, замолкшего, и откуда били автоматчики.

Так, давая огонь резкими поворотами башни в разные стороны, очистил весь перекресток и обе улицы. Работали до пота, не замечая того, что пулемет отказывает, потому что гильзоулавливатель уже быстро наполнялся отстрелянными гильзами. Тут же сразу освобождали его, высыпали гильзы — и снова...

И пошли двумя танками дальше, налево, по улице к Дунаю: мой танк — правой стороной улицы, пушкой вперед. Стеблина — левой стороной, пушкой назад.

Пройдя метров двести, я подвергся пушечному огню из дома. Пробит бачок газоля осколком, сбита рукоятка защелки люка, мелкие осколки угодили заряжавшему в спину, не сильно... Я прошел уже этот дом, не мог обстрелять его, дал команду Стеблину голосом, через люк: «Слева дом — пушка!» И он двумя выстрелами поразил дом, замолчала пушка.

Дальше... Идя по улице и выстрелами строча вперед [193] и назад, дошли до больницы. И оттуда, из окна, неожиданно — два пулемета. Стеблин кричит: «Командир взвода, слева в доме пулеметы!» Я — пять пушечных выстрелов в дом с ходу и одновременно — очередью из пулемета. Стало тихо. И — никого нет. Но справа по улице вдруг ожесточенная канонада. Я решил замолчать, чтобы связаться по радио со своими. Остановился, стал вызывать «Орла» (мой комбат). Попросил у него пехоту и поддерживающую зенитку, так как в центре города без пехоты было уже тяжело. Когда я замолчал, вижу — из домов выбегает население вместе с партизанами и ориентирует меня: «На этой улице — немец, на той — нет!» «Танки?» «Здесь нет». Женщины и мужчины столпились вокруг меня. «Рус! Хорошо стреляешь!» — женщина, средних лет, по-сербски!

Связался с «Орлом», двинулся, ведя огонь, дальше. Часа через два стала подходить пехота. Я вдруг увидел слева в поперечных улицах наши танки, оказалось, они Тринадцатой бригады, заходившей с левого фланга. Сойдя с танков, я и командир роты танков обменялись опытом и решили совместно вырваться на улицу, ведущую к вокзалу. Тех танков девять, моих два. Пошли вместе в атаку. Из поперечных улиц — сильный пушечный огонь по нас. Один из танков Тринадцатой бригады подожжен... Знаете где?..

— Знаю. Видел, как он горел... Из первой четверки их, впереди были...

— Мы подоспели, прошли дальше. Огонь противника нарастал. Решили отойти на старые позиции. Заняли оборону, они — на улице, я — на перекрестке. Танк мой стоял на скосе. По нас били пулеметами из домов, мы пушечными выстрелами их уничтожали, эти точки.

Сутки уже шел бой, уже устали, вышли из танков, сидели на панели между окон подвала с пехотинцами. Вдруг из подвала — рука с пистолетом, в бок, двух ранит. Рука исчезла. Пехотинец было штыком, но промазал! Днем!..

На улицах ужасно бьет противник. Я веду огонь по нему из танка, помогая пулеметчикам пехоты... Вдруг из-за кирпичного укрытия в низине поднимается толпа немцев, человек двести пятьдесят, — все руки вверх и бегут на нас. Мы приостановили огонь, посылаем туда пехоту, всех десять человек и нескольких партизан. [194]

Взять в плен. Они: «Мы, немцы, сдаемся, а там еще русских много, они не сдаются!» — «Каких русских?» — . «Фашистов русских!»

Оказывается, там рота предателей-власовцев. Им терять нечего, а у нас боезапас кончается. Посылать к ним без пользы на верную смерть никого мы не стали... А немцев этих отправили в штаб корпуса. Десять наших солдат вели их — больше двухсот пятидесяти. Оружия у них не было.

В тринадцать тридцать мы вышли к вокзалу «Дунай» — река была перед нами, задачу выполнили. Танки сосредоточились, и моих два — с ними. Кроме пулеметных очередей, противник ничего не предпринимал. Заняли жесткую оборону, тщательно вели наблюдение. К нашей обороне сама пришла зенитная артиллерия — две зенитки и три пушки. Тогда я по рации согласовал со своим комбатом: отойти и войти в свой район. И пришел сюда, к своему взводу, на основной рубеж обороны, — оберегаю подступы к переправе. Второму батальону час назад приказано выйти в район Велики-Врачар, слышите, как там гремят? Это отрезанная группировка противника хочет пробиться по холмам к городу, у них там, кроме пехоты, танки и самоходки. Их сдерживает Двадцать первая дивизия югославов. Из города с нашего фланга снята и еще днем ушла на подмогу ей Пятая их дивизия — вместе с Четырнадцатой мехбригадой отбивать атаки. А нам, первому батальону, приказано быть начеку. Как пойдут там дела сейчас, а то и нам выйти прикажут. В общем, обстановка нам разъяснена. Тут до линии обороны на горе, где сейчас идет драка, всего-то километра два... Побужу своих ребят и пойдем... Пусть отдохнут пока — трое суток почти не спали!

— Понял вас, Петр Петрович! Я пойду, надо и стыд иметь! Поспите и вы до приказа!

— А куда пойдете?

— На КП. Вот туда, к замполиту... Звал!..

Так началась ночь на 16 октября, к концу которой на восточных холмах над Белградом разыгралось кровопролитнейшее сражение с частями группировки фон Штетнера. Прорвать нашу оборону немцам не удалось, на следующий день они были отброшены, а затем наши и югославские войска перешли в наступление. Помощь танков 1-го батальона не понадобилась. [195]

В следующие дни и ночи 36-я танковая бригада гвардии полковника П. С. Жукова, 236-я стрелковая дивизия, 1-я и 6-я Пролетарские бригады НОАЮ вели наступление на западные кварталы городи, а затем вместе с бригадой НОАЮ и пехотой 509-го стрелкового полка танки Жукова двинулись на штурм крепости Калемегдан обходом со стороны Дуная. С востока, юго-востока и юга шли на штурм другие наши и югославские соединения, в их числе 13-я механизированная бригада, двигавшаяся вдоль Савы...