Громада людей и танков

За период с 28 сентября по 10 октября, то есть до начала непосредственного участия в боях за Белград ударной группировки югославских войск, советские войска завершили первый. наиболее трудный этап Белградской операции. Разгромив крупные силы врага, части 57-й армии 3-го Украинского фронта преодолели Восточно-Сербские горы и тем самым обеспечили ввод в прорыв 4-го гвардейского механизированного корпуса.

К 13 октября пройден был и укрепленный рубеж врага в районе горы Авала.

В это утро и в этот день, держась за гладкую, горячую броню качавшегося подо мною танка, дыша перегорклыми нефтяными парами, густо перемешанными с непроглядною пылью, я не мог избавиться от чувства, что нахожусь на другой планете, в век бронтозавров. Исполинскими живыми панцирными животными, совершавшими великое переселение, казались мне сотни тяжелых машин, двигавшихся по дороге и вдоль дороги, широко разбегавшихся там, где волнистая местность [161] раскидывалась равниной, а всюду, где горы сдвигались, сливавшихся в тесный поток. Я сравнивал их с ящерами или с гигантскими улитками. Зеленые башни их представлялись мне лобастыми, умными, своеобразно мыслящими головами. Орудия, выдвинутые вперед, пошевеливались, как чуткие щупальца. Люди, что скапливались и едва удерживались на покатости панцирных спин этих существ, казалось, пользуются их добродушием только до тех пор, пока они ничем не растревожены и не вздумали сбросить с себя маленьких, вдруг надосадивших им наездников...

Людей, восторженных, счастливых, не пожелавших себе ни покоя, ни отдыха, ехавших десантом на танках, набралось великое множество. То были партизаны и бойцы 1-й Пролетарской дивизии Народно-Освободительной Армии Югославии. После Тополы и Младеноваца, где в разгар тяжкого боя произошла первая встреча частей Красной Армии с корпусом Пеко Дапчевича, эти храбрые люди выходили из лесов — курчавых, тенистых, как будто бы не знавших человека, но полных в те дни таинственной, особенной человеческой жизни! Леса, до краев насыщенные великим ожиданием, раскрывались вдруг, разом, как по мановению волшебной палочки, едва доносился до них мерно нараставший металлический звук. Вереницами от всех опушек устремлялись к дороге югославы, чтоб слиться, подобно ручьям, с потоком армии, несущей свободу Белграду. И как в половодье, разрастался этот поток, перевивая столь разнообразные струи: танки, самоходки, грузовики — одухотворенное железо и сталь, а рядом, левее дороги, — мулы, исхудалые кони и просто бесчисленные шеренги босоногих, в изветшалой одежде, порой с примитивным оружием, но гордых и радостных людей.

Наши танкисты едва успевали отвечать на бесчисленные приветствия все новых и новых партизан, встречавших их на пути. Каждый хотел обнять и перецеловать всех, танки были засыпаны цветами, броня — сладкой от виноградных гроздьев, и повара наших походных кухонь на полном ходу старались приготовить лепящимся на машинах гостям и русские щи, и казахский плов и все, что только можно изготовить из консервов, гремевших в кузовах пятитонок. Разговаривать было трудно, и люди сидели, обняв друг друга за плечи, вместе, [162] разгоняя ветками кружившуюся перед лицами слоистую пыль, прикрывая от пыли натруженное в сражениях оружие, — загорелые, возбужденные походом мужчины.

За десять суток 4-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта В. И. Жданова прошел триста километров. В голове корпуса шла тараном 36-я гвардейская Нижнеднепровская танковая бригада. Ею командовал Петр Семенович Жуков — коренастый, упрямый, быстрый в решениях полковник, который девятнадцать лет назад был красноармейцем и который до сих пор сохранил в широком развале плеч, в движениях увесистых рук повадку и силу черниговского рабочего. Над черными бровями топорщился непослушный задорный чубик, лукаво и весело смотрели на мир голубые глаза, и всем танкистам казалось, что не зря поглядывает их полковник на горы с такой хитрецой, — знает сам один про себя и до поры никому не скажет, как сломить эти горы, как их разостлать дорогой в ту самую минуту, когда покажется на них фашистское рыло. И верно: куда какая сила была в руках у полковника — нерушимая громада «тридцатьчетверок» да еще приданные ему артиллеристы, зенитчики, минометчики и моторизованная пехота! Характер у него прямой, решительный, лишних слов говорить не любит. Чуть появится враг на господствующих над дорогой высотах, Жуков собирает все танки в кулак, приказывает принять боевой порядок, расставляет их веером и дает из полусотни башен единый огневой удар, которым сразу все перекошено, с которым не поспоришь и не поборешься. «Ух! — говорит полковник, спокойно любуясь взметенным под небеса хаосом. — Все полетело к чертовой бабушке! А ну, давай теперь вперед, вытягивайся! На пулеметы, на мелочишку не обращай внимания, — чиста дорожка!»

Больше десяти минут на бой в походе полковник не ассигнует. Барьер пробит, давай дальше!

* * *

Но накануне встречи нашей маленькой группы с танкистами под горой Авала им все-таки пришлось задержаться дольше. Узкое было место, склоны скалистые, [163] крутые. Перерезав их окопами, всячески укрепив, насытив огневыми точками, а под горою, через дорогу, расставив надолбы, накопав рвы, фашисты задумали искрошить здесь русские танки. Растянувшийся на восемьдесят километров механизированный корпус быстро подтягивался к горе Авала. Как и всегда, под любым огнем, разъезжая не в танке, а на юрком и всепролазном «виллисе», генерал Жданов распределял позиции. Самоходки, артиллерия, танки окаймили гору огнем — дали его одновременно, в восемь вечера (по самой вершине горы вести огонь было запрещено; наше командование знало, что там находится национальная святыня югославов — памятник Неизвестному солдату). А части 1-го Пролетарского корпуса НОАЮ генерал-подполковника Пеко Дапчевича, дожидаясь этой минуты, обошли гору с другой стороны — смелое воинство югославов растеклось по ложкам, по тропинкам, по скалам, по крутым склонам, чтобы взметнуться на гору сразу за огневым ударом...

Один из наших летчиков позже рассказывал мне, что в тот момент окольцованная огнем гора Авала показалась ему сверху внезапно извергнувшимся вулканом... И тогда танки пошли вперед, а бригада корпуса Дапчевича двинулась в сторону от дороги, чтобы приблизиться к Белграду обходным движением. Только 1-я Пролетарская бригада расположилась десантом на броне танков, стремясь ворваться в Белград вместе с Красной Армией.

Вот их-то, шедших из пекла одного боя в пекло друтого, и встретил я на дороге в тот памятный для меня предрассветный час!

Пыль и виноград, запах бензина и горячей броневой краски, ровные белые зубы загорелых, улыбавшихся мне партизан; умопомрачающий, глушащий лязг гусениц, за которыми даже гром орудий бывал не слышен, да голубое над всем этим, чистое, в недосягаемой тиши небо, да мелькавшие руки селян, закидывавших танкистов на пути цветами, — вот впечатления того дня, последнего дня на пути к Белграду!

Все лица были словно одно лицо — все лица были счастливыми! [164]