Блокада прорвана
На священной земле
Вечная истина: что ни случилось бы в мире, но сильнее Смерти — Жизнь! Однажды для меня эта истина оказалась столь впечатляюще конкретизированной, что нужно о том рассказать. Эта истина врезалась в сознание [93] так ярко, как внезапный блеск молнии во тьму черной ночи.
Да! На месте исчезнувшей Московской Дубровки — на «Невском пятачке» — два года после боев за прорыв блокады даже не росла трава!..
Недавно, приехав сюда летом, я решился переночевать здесь, испить в одиночестве горькую чашу воспоминаний о сражавшихся рядом и навеки ушедших от нас друзьях. Даже для видавшего виды «блокадника», для закоренелого атеиста, ночевка оказалась трудным испытанием: было жутко.
Наконец в моей беззвучной, будто окаменевшей машине я все-таки задремал. Очнулся от громких, торжественных звуков музыки: над ярко, неведомо как освещенным в ночи «пятачком» лилась симфония Чайковского. Та самая, под звуки которой мужественно умирали от голода ленинградцы в блокаде... Но, взрезав сладчайшие, смертные звуки, прорвалась в пространство сплетенная в веселый хор песня — совсем иная: молодая, задорная, комсомольская. Юношеские и девичьи голоса были полны силы и радости... Огромным призрачным светом озарился зияющий норами разрушенных блиндажей берег; по ту сторону реки, еще недавно столь же безрадостную, открыл свои красивые формы новый, уже знакомый мне Дом культуры Невской Дубровки. Заслонив его, надвинулось белым призраком нечто огромное, сверкающее, непонятное.
Разум взял свое, я вдруг понял: по Неве, минуя «пятачок», вверх по течению идет большой трехпалубный теплоход, переполненный звонкоголосой молодежью. Идет туристским рейсом к Ладоге, конечно, к тем самым Валаамским островам, вблизи которых в сорок первом, прощаясь с жизнью, на разбомбленных баржах тонули воины славной, дравшейся до конца дивизии Бондарева... Таких громадин на Неве прежде не было. Во всем сверкающем великолепии передо мною в тот полночный час торжествовала Жизнь!..
Ни один из этих юношей, ни одна из этих девушек не родились бы в Ленинграде, если бы три десятилетия тому назад «пятачок», как и другие позиции Ленинградского, фронта, не скрепили своей кровью воины Ленинграда, если бы ленинградцы, потерявшие только от. голодной смерти многие тысячи родных и близких людей, [94] не выдержали блокады. Не родились бы потому, что Гитлер наметил в своем чудовищном плане стереть Ленинград с лица земли, уничтожить все его население!..
Произошло все иначе: невиданная в истории выдержка прошедшего массовую школу мужества населения, геройство наших войск спасли великий город, испытавший неописуемые беды: удушавшее его кольцо было разорвано!
488 суток битвы
Что такое прорыв блокады? Несведующие люди могут подумать, что это было ожесточенное, но короткое сражение: двенадцатого января 1943 года пошли на штурм Невы, восемнадцатого — прорвали блокаду.
Нет! Не так! Эта неделя — лишь заключительный, победный этап 488-суточной битвы. Она началась задачей: на захваченном врагом левобережье Невы создать плацдарм, выйти с него в контрнаступление и, разбив кольцо осады, охватившее 8 сентября 1941 года город, отогнать врага...
Я уже рассказал о том, как в ночь на 20 сентября 1941 года этот плацдарм был создан, и как начались на «пятачке» бои. Но вооруженный несметной техникой и превосходившей нас численностью враг сумел быстро закрепиться на захваченном им южном прибрежье Ладоги, насытить его всеми видами оборонительных сооружений. И развить с «пятачка» наступление на эту вражескую крепость (прозванную немцами «горловиной») нашим войскам в ту тяжкую зиму не удалось. Опыта и, главное, сил у нас тогда было мало.
А как дальше развивалась битва за прорыв блокады?
Накапливая силы, учась в боях, стрелковые полки и дивизии, артиллерийские дивизионы, морская пехота, саперы, танкисты, понтонеры, связисты под прикрытием тяжелой морской, полевой, зенитной артиллерии, истребительной и штурмовой авиации, вновь и вновь преодолевая Неву, приходили на ее левый берег. Держались насмерть на «пятачке», перемалывали здесь и окрест — на реках Мойке, Тосне и Мге, в Синявинских болотах и торфяниках, на берегу Шлиссельбургской губы и в Приладожье — изготовившиеся было к штурму Ленинграда [95] бесчисленные гитлеровские войска. В этих болотах в одном из сражений осенью 1942 года Ленинградским и Волховским фронтами была, в частности, разгромлена сильнейшая, переброшенная из Севастополя 11-я армия фельдмаршала фон Манштейна... Десятки тысяч героев наших погибали здесь, на Неве, и возле нее в кровопролитных боях. Десятки тысяч новых воинов-ленинградцев вступали сюда, под знамена своих частей, пополняя их, повторяли подвиг погибших. Маленький «пятачок» от боя к бою сжимался и расширялся, как пульсирующее сердце Ленинграда, сокращаясь до нескольких сотен квадратных метров, расширяясь до четырех квадратных километров. Шестнадцать месяцев блокады, полное горячей крови ленинградцев, билось это бесподобное сердце. Только раз, весной 1942 года, ледоход, как тромб, остановил пульсацию: все защитники «пятачка» погибли — невозможно было помочь им новым пополнением. Но могучий организм города-героя выдержал и эту паузу — Нева осенью того же года вновь была форсирована, «пятачок» ожил до конца блокады.
Прорыв
И, наконец, в январе 1943 года воины Ленинградского фронта под командованием Л. А. Говорова пошли в решительное, последнее наступление. Небывалый случай в истории войн: могучее наступление велось изнутри — с территории замкнутого осадой, огромного, испытавшего неописуемые лишения города!.. 67-я армия генерала М. П. Духанова — дивизии Н. П. Симоняка, С. Н. Борщева, В. А. Трубачева, А. А. Краснова, форсировав по льду Неву, великолепным штурмом захватили весь левый высокий берег — от «пятачка» до Шлиссельбурга, затем с тяжелейшими боями двинулись вперед, навстречу войскам В. З. Романовского, — 2-й Ударной армии Волховского фронта, которым командовал К. А. Мерецков.
Верховное руководство всей операцией по прорыву блокады осуществляли прибывшие из Москвы представители ставки — К. Е. Ворошилов и Г. К. Жуков.
Вслед за дивизиями, нанесшими первый удар, шли многие другие дивизии, бригады, полки — стрелковые, [96] артиллерийские, танковые... Свой тяжкий ратный труд воины выполняли с необыкновенным воодушевлением. Героями были все! На века принадлежат истории имена солдата Д. Молодцова и старшего лейтенанта Я. Богдана, закрывших грудью амбразуры пулеметных дзотов; артиллериста Н. Родионова, танкистов Д. Осатюка и И. Макаренкова, сержанта И. Лапшова, комбата Ф. Собакина и скольких еще других! При прорыве блокады здесь, под Круглой Рощей, осколком мины был тяжело ранен ставший уже с первого полугодия войны легендарным для ленинградцев генерал И. И. Федюнинский, ранены командиры дивизий В. П. Якутович, А. А. Краснов. Потери были большими.
Но вот — 18 января. Последнее напряжение боя. Впереди — заметенная снегами, изрытая вражескими укреплениями насыпь узкоколейки. Здесь, на ее линии, были рабочие поселки № 1 и № 5. Их давно нет, вместо них — опорные пункты немцев. С востока к ним приближаются передовые батальоны дивизий Волховского фронта. С запада — полки и бригады Ленинградского.
9 часов 30 минут утра. Крепкий мороз и бешеный огонь немцев. Бойцы и командиры первого батальона 123-й бригады, ворвавшись в рабочий поселок № 1, встречаются здесь с воинами первого батальона 1240-го полка 372-й дивизии... Вскоре, в 11 часов 35 минут, возле насыпи узкоколейной железной дороги, у рабочего поселка № 5 третий батальон (капитана Федора Собакина) 269-го полка 136-й дивизии, обходивший поселок с севера, сомкнулся с наступавшим со стороны Волховского фронта батальоном капитана Демидова 18-й стрелковой дивизии, которую вел в бой заместитель заболевшего командира ее полковник Н. Г. Лященко.
136-я стрелковая дивизия генерала Н. П. Симоняка, и, в частности, 269-й полк полковника А. И. Шерстнева были первыми, кому в начале наступления удалось с исключительным успехом и почти без потерь форсировать Неву, и штурмовать (у д. Марьино) левый берег. Впереди полка и тогда шел батальон Федора Собакина.
Здесь, у руин поселка № 5, волховчане и ленинградцы в несказанном ликовании обнимались, целовались... К ним присоединились и подоспевшие с юга бойцы батальона капитана Душко — 270-го полка той же дивизии [97] Н. П. Симоняка, прославленной еще при обороне в 1941 году полуострова Ханко (Гангута).
Затем весь день по всей линии двух фронтов происходили такие же кипящие ликованием встречи.
...Битва была закончена. Блокада прорвана!
Встреча
Мне хочется описать хотя бы одну из тех многочисленных встреч ленинградцев с волховчанами, какие в день 18 января происходили по всей линии двух сомкнувшихся, раздавивших врага фронтов.
В тот час, когда наши части очищали Шлиссельбург от фашистов, 284-й полк подполковника Н. И. Фомичева из дивизии В. А. Трубачева, обойдя город, вышел к каналам и, уничтожив последние группы сопротивлявшихся гитлеровцев, уперся в воды Ладожского озера. Повернул направо и двинулся навстречу волховчанам в сторону Липок. По Ново-Ладожскому каналу пошел батальон Епифанова, а по бровке Старо-Ладожского — второй батальон капитана Жукова во главе с подполковником Фомичевым.
Вечерело. Короткий январский день сменился тусклыми сумерками. Слева от Фомичева темнело леском узкое пространство между двумя каналами, справа над широким снежным полем вспыхивали разноцветные огни сигнальных ракет, вздымалось короткое пламя разрывов, доносились крики «ура» соседних, преследовавших, истреблявших врага частей, так же как и полк Фомичева, стремившихся скорее сомкнуться с Волховским фронтом.
В полушубках, в валенках, в маскхалатах, почти не спавшие семь ночей, но возбужденные уже явной для всех победой бойцы двигались торопливым шагом. Всем казался теперь обременительным двухдневный неприкосновенный запас продуктов, который никому в наступлении не понадобился: бойцы регулярно, трижды в день, получали горячую пищу в термосах, нормы были повышенными, питание организовано хорошо. После того как взятая штурмом насыпь узкоколейки была пройдена, груза у всех убавилось, потому что часть его навьючили на захваченных лошадей. [98]
Никто не знал, где в данный момент волховчане, потому готовились подойти к деревне Липки и развернуться к бою, чтобы взять эту деревню штурмом. Предполагалось, что еще немало немцев встретится на пути. Шедший впереди дозор внимательно вглядывался в белесую мглу.
Только что под бровкой канала бойцы обнаружили продовольственный склад, задерживаться из-за него не хотелось, выделять часовых для охраны было бы неразумно: в тылу могли оказаться удравшие из Шлиссельбурга и скрывшиеся в лесу фашисты. Майор В. Д. Ломанов, красивый рослый моряк, предупредил всех об осторожности: склад мог оказаться минированным. Выяснилось, однако, что гитлеровцы в поспешном бегстве не успели сделать этого.
Быстро стемнело. Впереди всех шли разведчики под командой старшего сержанта командира взвода разведчиков Кириченко — человек двадцать. Кириченко тихо промолвил: «Стой»! Разведчики сразу остановились. Впереди, на бровке канала, показались какие-то фигуры.
Разведчики залегли, с автоматами наготове поползли вперед...
Всем очень захотелось, чтобы темные фигуры впереди оказались не гитлеровцами, чтоб долгожданное, великое событие — именно сейчас, незамедлительно — свершилось...
Каждый повторил про себя установленный пароль встречи.
Каждый боец знал, что в момент встречи он должен поднять свою винтовку или свой автомат двумя руками и, держа его поперек груди, крикнуть: «Победа!» Разведчики взялись за оружие двумя руками, однако тут же усомнились: а если все-таки враг?..
Подпустив встречных на близкое расстояние, не обнаруживая себя, разведчики ясно различили такие же, как у них самих, маскхалаты, такие же шапки-ушанки и полушубки, наши советские автоматы...
Можно было вскочить, кинуться навстречу, но... Кириченко поступил по Уставу: он подманил к себе рукой старшего сержанта Шалагина, взволнованно прошептал ему:
— Беги, докладывай!
И, напрягая зрение, взглянул на часы. [99]
Было 18 часов 40 минут.
Шалагин опрометью побежал назад, срывающимся голосом доложил Фомичеву:
— Товарищ подполковник! Волховские идут!
— Не ошибся? — почувствовав, как екнуло сердце, спросил Фомичев.
— Как можно, товарищ полковник?! Да своими ж глазами!..
И Николай Иванович Фомичев, повернувшись к комбату Жукову, приказал ему остановить батальон. А сам вместе с майором Ломановым вышел вперед.
— Разрешите с вами, товарищ подполковник? — торопливо проговорил адьютант лейтенант Шевченко.
— Да... И возьмите лучших автоматчиков. Человек семь...
Все эти фразы произносились торопливо, взволнованно, горячим полушепотом — историческое значение происходившего обжигало сознание каждого.
Семь автоматчиков со своими командирами степенным шагом двинулись по береговой бровке канала навстречу тем, кто там, впереди, также остановился и откуда пока также не доносилось никаких голосов. Этими семью автоматчиками были: командир взвода старший сержант Иван Панков, старший сержант Владимир Мерцалов, помкомвзвода младший сержант Петр Копчун, красноармеец Василий Мельник, Василий Жилкин, Леонтий Синенко, Усман Еникеев. Каждый из них сегодня перебил немало врагов.
— Кто идет? — впервые громко крикнул Фомичев, сблизившись с невидимыми во мраке, застывшими на месте фигурами.
— Свои, волховчане! — донесся радостный отклик. И тут кто-то из автоматчиков, не удержавшись, возгласил на всю тишину канала:
— Даешь Липки!
— Липки наши! — послышался веселый голос из темноты.
Но никто не сдвинулся с места, потому что все видели: подполковник Фомичев и майор Ломанов при свете электрического фонарика проверяют документы двух волховских командиров и показывают им свои.
— Ну, правильно все! — наконец громко произнес Фомичев. — Здорово, друзья! — И направил луч фонаря [100] прямо в смеющиеся лица майора Гриценко — заместителя командира встречной 12-й отдельной лыжной бригады и капитана Коптева — начальника артиллерии 128-й стрелковой дивизии.
Фонарь тут же полетел в снег, широко распахнутые объятия двух командиров сомкнулись, они расцеловались так, словно были родными братьями.
И сразу же, как волной, смыло всякий порядок. Бойцы и командиры двух фронтов хлынули навстречу друг другу. Объятия и поцелуи прошедших сквозь смерть и огонь мужчин-воинов, никогда прежде не видавших друг друга, — это бывает только на войне, только в час доброй победы! Словно веселый лес зашумел над снежным и темным каналом, вопросы, поздравления и смех слились в один непередаваемый гул ликования. Но вот в этом гуле стало возможным различить отдельные фразы:
— Давно не видались!.. Лица-то у вас здоровые, а мы думали, что вы дистрофики... Гляди, поздоровей наших!.. Ну, как Ленинград? Как жили?
Новый друг Фомичева подхватил тот же вопрос.
— Как жили?
И Фомичев ответил:
— Было плохо, теперь хорошо. — И добавил (позже ему было смешно вспоминать об этом): — Двадцать семь линий трамвая ходят.
— Ну да?
— Точно!
Фомичев и сам не знает, почему он решил в ту минуту, что именно двадцать семь.
— Свет! Вода! Жить стали культурно, хорошо!
— А как побит Ленинград? Очень сильно?
— Есть места побитые, а в общем — ничего... Стоит!
— Да еще как стоит! Победителем!.. А как продукты к вам поступали?
— По Ладожской.
— Это мы знаем, что по Ладожской, а все-таки трудно?
— Чего там трудного! Одинаковую норму возили, что вы, то и мы едим...
— А боеприпасы?
— А мы сами их делаем, еще вам взаймы можем дать... Небось артиллерию нашу слышали? [101]
— О-го-го! Вот уж это действительно, мы удивлялись даже...
И тут в разговор вмешался подскочивший сбоку капитан Коптев:
— Родные ленинградцы, я ваших всех перецеловал!
— Ну и мы тебя поцелуем! — расхохотался Фомичев. И минут пять все окружавшие подряд мяли и целовали растерявшегося, уронившего шапку Коптева...
А затем подполковник Фомичев приказал восстановить порядок. Волховчане и ленинградцы разошлись на сто метров, построились. В подразделениях начались митинги. Под насыпью, в дружно очищенной бойцами землянке, связисты развернули найденную там кипу мануфактуры. Она помогла придать землянке праздничный вид. Совместный ужин командиров был назначен на 20 часов. Продуктов оказалось хоть отбавляй, не нашлось лишь ни капли водки, а двух бутылок предложенного кем-то красного вина хватило только, чтобы налить каждому по маленькой стопочке.
— Чем будем угощать ленинградцев! — воскликнул Коптев. — Как же это так не предусмотрели?
И тут связной капитана Гриша, хитро сощурив глаза, вытянул из кармана своих ватных штанов заветную поллитровку. Только успели распить ее, волховчане получили приказ по радио: поскольку штурмовать Шлиссельбург оказалось ненужным, отойти обратно на Липки.
И ровно через пятнадцать минут такой же приказ по радио получил подполковник Фомичев: поскольку штурмовать Липки оказалось ненужным, отойти на Шлиссельбург...
И тотчас же, горячо распрощавшись, оставляя за собой боевое охранение, волховчане и ленинградцы пошли выполнять полученные ими приказы.