1874 год.

Милостивый Государь Федор Абрамович!

Письмо Ваше от 16 июля я получил вчера и немедленно спешу отвечать на оное.

О русском пленном, находящемся в Мерве, мне. давно уже было известно. Это-туркестанский артиллерийский солдат, взятый в плен текинцами минувшею зимою на правом берегу Аму Дарьи, при следовании с транспортом из Халатау в Петро-Александровск. Об освобождении его из плена и я, и начальник аму-дарьинского округа много хлопотали, но до сих пор совершенно безуспешно.

Чорва{1} перешла уже Атрек и находится теперь в наших пределах.

К освобождению из плена Гулям-Риза я приму все зависящие от меня меры и буду чрезвычайно рад, если мне. удастся это сделать. Тогда сааб-ихтиар{2} на деле увидит, чьи подданные эти юмуды.

На всякий случай, посылаю Вам для сведения копию с письма моего сааб-ихтиару (в переводе)... Действия персидских чиновников, желающих склонить юмудов (чорву) не переходить Атрек, далеко не соответствуют тем дружественным заявлениям, которые недавно еще я слышал от сааб-ихтиара.

На прошлой неделе получил письма от хивинского хана и от полковника Иванова{3}. В Хиве все спокойно. Ученая аму-дарьинская [7] экспедиция{4} уже в устьях этой реки; но пароходами проникнуть вверх по течению еще не удалось.

Текинцы, как мервские, так и ахалские, пока притихли, и о новых грабежах их ничего не слышно. Юмуды наши совершенно спокойны и покорны. Кочевья их преимущественно теперь у колодцев и озер Бугдайлы, Шаирды и Ших, а часть и в Балханах{5}.

Текинцы ахалские посылали недавно к хивинскому хану (который почему-то считает их своими подданными) и к полковнику Иванову десять человек старшин, с изъявлением покорности, преданности и проч. Без сомнения, этим заявлениям нельзя придавать никакой веры.

Относительно казака Попова{6} постараюсь сделать все, что могу. Но я могу производить только за военные отличия, за мирные же доблести производит атаман, на вакансии в полку, и я могу только, в этом случай, ходатайствовать, что и сделаю.

Прошу засвидетельствовать глубочайшее почтение мое Вашей супруге{7}.

В половине прошлого месяца сюда пришел из Хивы караван в сто тридцать верблюдов полковника Глуховского{8}.

С глубочайшим почтением и преданностью

имею честь быть Ваш покорный слуга

Н. Ломакин.

4-го августа. Красноводск.[8]

Милостивый Государь

Федор Абрамович!

По возвращении в Красноводск с последнею шхуною 30 сентября, я застал здесь второе Ваше любезное, обязательное письмо, за которое чрезвычайно Вам признателен.

Весь прошлый месяц я был в отлучке, из Красноводска, — ездил в Астрахань, чтоб встретить возвратившееся из Петербурга мое семейство, а главное, чтоб повидаться и переговорить с начальником кавказского горского управления генералом Франкини{9}, который присутствовал на всех происходивших в Петербурге совещаниях по Закаспийскому краю, выраженных в Высочайше утвержденном 13 августа протоколе Особой Комиссии, состоявшейся по Высочайшему повелению, под председательством Его Высочества генерал-адмирала{10}. [9]

На случай, если Вам неизвестен этот весьма важный и интересный для нас документ, (копии с коего посланы вашему посланнику{11} и начальнику астрабадской станции{12}, я посылаю Вам его, частным образом, для Вашего сведения.

Мои обращения к юмудам и поездка в Астрабад хотя и в Петербурге наделали довольно шума; но, в окончательном результате, все вышло отлично, сообразно нашим видам и желаниям, для пользы края и блага народа.

16-го числа этого месяца я надеюсь быть на Атреке, где останусь до зимы, чтоб лучше ознакомиться с местностью, которая будет избрана под новое укрепление.

В настоящее время я в больших хлопотах и сильно озабочен снаряжением каравана, для отправления отсюда в Хиву товаров полковника Глуховского. При караване последует ученая экспедиция для окончательного исследования и нивелировки Узбоя, особенно в средней его части (от Балла-Ишема до Сары Камыша), еще никем не изведанной, поэтому караван пойдет все время по Узбою, от Игдов{13} на Чарышлы. А как по этому месту постоянно бродят текинцы, то дело это весьма рискованное и опасное.

Другая ученая экспедиция исследует теперь ископаемые богатства в Балханах, — нафтагил (озокерит{14}), нефть и др.

Вообще, время настало довольно бойкое. Между прочим, не давно вышел ко мне с изъявлением покорности известный Софи хан текинский{15}, один из главных текинских ханов, человек весьма влиятельный и очень неглупый. Обещает в скором [10] времени открыть торговое караванное движение между Теке и Красноводском.

Астрабадскому губернатору пришлю с Атрека через Вас, с разрешения Его Высочества, четырех самых лучших соколов{16}.

Непосредственных сношений с ним я иметь не должен, а для предупреждения каких-либо недоразумений, я и посланник в Тегеране должны сноситься возможно чаще и сообщать друг другу сведения о положении дел. По прибытии на Атрек, я, в силу этого, отправлю посланнику подробное сообщение о положении дел.

Глубочайший поклон и привет Вашей супруге.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть

Ваш покорный слуга

Н. Ломакин.

4-го октября. Красноводск.

Милостивый Государь

Федор Абрамович!

Письмо Ваше, отправленное ко мне, через П. М. Зайкина, я получил уже по выходе из Чекишляра и потому не писал Вам прежде, будучи сильно занят хлопотами по выступлению отряда в степь.

Мы уже пятый день стоим в Баят-Аджи. Этот пункт довольно сильно укреплен самою природою и представляет все удобства для занятия его под постоянное укрепление. Но подле, вниз по Атреку в двадцати верстах, находится другой пункт, Гудрыли, который в хозяйственном отношении еще удобнее для этой цели. Остается испытать оба пункта в гигиеническом отношении и для этого необходимо будет, на основании постановления протокола 27-го июля, выставить здесь будущим летом некоторый отряд войск.[11]

Вам уже известно, вероятно, что, перед выходом моим из Красноводска, текинцы, в числе пятисот человек, напали, в тридцативосьми верстах от нас, на аул Хали-сердаря и истребили его{17}. В то время жил у меня и пользовался моим гостеприимством Софи-хан, который теперь, судя по полученному мною от него вчера письму, деятельно и с успехом хлопочет об освобождении из плена людей из аула Хали-сердаря, — снаряжает, будто бы, караван в Красноводск и приготовил конвой из текинцев, для сопровождения в Хиву ученой экспедиции для исследования Узбоя.

Переход наш от Чекишляра до Баят-Аджи совершен как нельзя благополучнее и сопровождался самыми благоприятными результатами. Все атабаевские и джафарбаевские старшины{18} выезжали навстречу, хотя я никого из них и не вызывал. С полною охотою и готовностью служить выставили верблюдов, баранов, лошадей. На всех ночлегах и дневках приходили к нам туркмены с левого берега (куда чорва уже перешла, из опасения текинцев) и открывали базары.

Особенное значение и влияние на весь край имеет выход ко мне с покорностью и предложением услуг известного Вам Муса-хана{19}, который явился с тридцатью депутатами, — кроме своего племени, также и от племен ак, куджук, даз, игдыр, и другие чорвы.

Атабаевцы первый раз еще явились русским, и Муса-хан, как слышно, несмотря на все настояния и подарки сааб-ихтиара, не был у него.[12]

На-днях выбежал к нам из-за Атрека один пленный персиянин, захваченный под Астрабадом юмудами-чомур (оседлыми). У них же находятся и другие персидские пленные, об освобождении коих бальюз{20} писал П. М. Зайкину, а тот передал его просьбу мне.

Постараюсь, пользуясь приобретенным влиянием в чорве, убедить старшин оной взять этих пленных у чомур и доставить мне. Это лучшее доказательство, насколько персидская власти могут считать персидско-подданными, не говоря уже чорву, но и чомур, — постоянно оседло кочующих за Атреком и считающихся безусловно персидскими подданными, которые безнаказанно грабят и уводят в плен таких же подданных. Чорва же за последнее время бросила грабежи и разбой. Во всех последних случаях этого участвовали только чомур. Передайте мой привет Вашей супруге.

С глубочайшим почтением и преданностью имею честь быть

Ваш покорный слуга

Н. Ломакин.

3-го ноября.

Укрепление Баят-Аджи.

P. S. Посылаю незапечатанным конверт на имя посланника, для Вашего сведения заключающейся в оном бумаги, по прочтении коей покорнейше прошу приказать запечатать конверт посылаемой казенной облаткой и отправить в Тегеран.

Милостивый Государь

Федор Абрамович.

Я Вам отправил 3-го числа письмо и при нем, в незапечатанном конверте, отзыв мой посланнику о положении дел у нас.

Приезд Нияза{21} хотя и был весьма неприятен для меня, но, [13] во всяком случае, рад, что дело выяснилось и что они хотели схитрить, да не сумели. Ясно, что он подослан сюда, чтоб раз узнать, что мы делаем, кто у нас бывает, что говорят. Нияз-давно уже известный мне бродяга, шпион и лазутчик. По-настоящему, его следовало бы мне заарестовать, но, «чтоб гусей не раздразнить»...

Передайте его сааб-ихтиару, если он действительно при нем служит, и просите наказать его. Если же он, как надо полагать, откажется от Нияза, то объясните последнему, что у нас шпионов и лазутчиков обыкновенно вешают и чтоб он в другой раз не попадался мне в руки.

Посылаю Вам для сведения копию с первого моего отзыва посланнику о положении дел у нас{22}. Следующие же подобные отзывы, равно как и второй, буду посылать через Вас, незапечатанными, чтоб Вы могли из них знать, что пишу посланнику, и затем, запечатав их, -отправлять к нему с Вашими курьерами.

Если, Бог даст, все будет у нас здесь благополучно, как было до сих пор, то надеюсь к 20-му числу вернуться в Гасан-Кули{23} или Чекишляр и затем думаю побывать в Ашире.

Как бы было хорошо, если бы я мог там повидаться с Вами или хоть с Митрофан Григорьичем{24}, чтобы переговорить кое о чем! До свидания.

Поклон Вашей супруге.

Искренно Вам преданный

Н. Ломакин.

Не признаете ли возможным протелеграфировать, на мой счет, в Тегеран, где Фалькенгаген{25} и как его дела{26}? [14]

1875 год.

Милостивый Государь

Федор Абрамович.

Письмо Ваше от 20 декабря я получил только в конце прошлого месяца. Предполагая, что письмо это Вы отправили ко мне с кем-либо из наших туркмен, я прошу Вас сообщить мне, с кем именно оно было отправлено. Тогда я примерно взыщу с него, чтоб приучить других к аккуратности.

Чрезвычайно Вам признателен за сообщаемые Вами столь обязательно сведения о положении дел в туркменских степях. Они так интересны, что я постоянно посылаю их в Тифлис, для доклада Его Высочеству.

Из посылаемых Вам при сем, в незапечатанном конверте, отзывов моих г. посланнику Вы усмотрите о положении дел у нас. Известия эти, повидимому, весьма благоприятны для нашего положения и влияния среди этих дикарей.

С занятием же нами укрепленного пункта на Атреке и с возвратом, с разрешения Его Высочества, юмудам пятнадцати тысяч рублей, за братых у них для хивинской экспедиции полковником Маркозовым{27} верблюдов, за коих еще не было им заплачено, наше положение и влияние между этими кочевниками, надеюсь, вполне укрепится и утвердится.

Из Хивы получил вчера известия, что Иванов перешел Аму, разгромил юмудов, предал все огню и мечу у тех племен, кои не покорялись и не вносили контрибуции, и затем благополучно вернулся в Ташауз.

Мне предложено снова предоставить подробные соображения об исследовании этою весною Узбоя. Полагаю поручить это дело текинцам, за что они, повидимому, берутся с полною охотою, желая показать нам на деле свою преданность и покорность и заслужить милостивое внимание Его Высочества.

Софи-хан получил прямо золотую медаль на шею. [15]

Полученное при Вашем письме (от 20 декабря) письмо Сулейман-хана, которое он, как Вы пишете, писал мне уже по получении, как надо полагать, наставления из Тегерана, меня очень удивило. Он, между прочим, там пишет: «Для персиян все равно, чьи бы подданные ни были юмуды, лишь бы они были покорны и спокойны». Как Вам известно, назад тому несколько месяцев он пел об этом совсем другую песню. Такой поворот, я полагаю, можно объяснить тем, что в Тегеране, кажется, сильно озабочены тем, что в наших пределах, севернее Атрека, очутилась почти половина буджкурдского округа, что подтвердили теперь и прибывшие ко мне текинские старшины и ханы. Но до времени об этом, по моему мнению, не следует делать никаких заявлений персидским чиновникам и властям {28}. Об этом ни с кем из них не следует и говорить; как-будто мы ничего не знаем. Я уверен, что они скоро сами подымут вопрос о пересмотре конвенции о границе.

О том, что мною подчеркнуто, не признаете ли нужным, на всякий случай, представить и на благоусмотрение г. посланника.

Записку о Хоросане, пришлю, как только снимут копию. Она довольно обширная.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Вашей супруге. Привет Митрофан Григоричу.

Искренно Вам преданный и уважающий Вас

Н. Ломакин.

3 марта. Баку.

P. S. Дня через три еду на Мангишлак. Недели через две вернусь в Красноводск.

Милостивый Государь

Федор Абрамович!

Извините, ради Бога, что так давно не писал Вам; но, после моего последнего письма к Вам, я почти все время был в разъездах или в походе и не мог свободно располагать своим временем. Знаю, что это не оправдание, но надеюсь на Ваше доброе снисхождение и расположение ко мне. [16]

Я был весьма обрадован сообщенным мне сегодня Порфирий Михайловичем известием, что Вы намереваетесь посетить наш отряд и провести с нами несколько дней. Это бы доставило мне величайшее удовольствие, и я буду этому весьма рад. Вы будете у нас самым дорогим гостем, и мы употребим все, возможные средства, чтоб Вам было у нас удобно и хорошо, не говоря уже про то, что это было бы весьма полезно и даже необходимо по отношении к нашим общим друзьям-туркменам.

Я пробуду в Чекишляре по 1-е сентября. Хорошо бы было, если бы Вы могли приехать в Чекишляр к этому числу. Порфирий Михайлович даст Вам для этого лодку «Тюлень». От Чекишляра Вы, вместе с отрядом, проехали бы до Баят-Аджи, пробыли бы там несколько дней, по Вашему усмотрению, и затем с казаками в один или два дня вернулись бы к Чекишляру, где к назначенному дню ожидал бы Вас «Тюлень». Вся эта поездка не займет, таким образом, более недели времени, а чем больше пожелаете пробыть с нами, тем больше мы будем рады.

Не пишу Вам здесь ничего о наших туркменских делах: часть официальных о сем сообщений я уже препроводил к Вам, остальные же, касательно похода нашего от Мулла-Кары до Чекишляра, пришлю на этих днях.

Записки г. Венюкова{29} о Хоросане, Туркмении, Индии и др., а также записку г. Стебницкого об исследовании верхнего Атрека гг. Беккер и Гиль{30}, я передал Порфирию Михайловичу, который, по мере прочтения, будет посылать к Вам все эти интересные записки.

До приятного свидания.

Засвидетельствуйте мое глубочайшее почтение Вашей супруге.

Искренно Вам преданный и уважающий Вас

Н. Ломакин.

22 августа 1875. Чекишляр. [17]

Баят-Аджи. 7-го сентября.

Многоуважаемый

Феодор Абрамович!

Крайне сожалею, что непредвиденное обстоятельство помешало Вам приехать к нам и лишило меня удовольствия иметь такого дорогого гостя.

Может быть, к 1-му октября, когда отряд вернется к Чекишляру и простоит там почти весь тот месяц, Вы будете свободнее. Был бы весьма рад хоть тогда повидаться с Вами.

Пишите ко мне, если будете так добры, через Порфирий Михайловича.

Вверенный мне отряд перешел сюда из Чекишляра как нельзя благополучнее. Здоровье людей в превосходном состоянии.

Здесь мы застали, так же, как в Бугдайлях и Шаирдах, громадные кочевья, до четырех тысяч кибиток нашей, восточной, чорвы, — чорва, кочующая у Шаирды и Бугдайлы, называется западной — аулы коей расположены сплошь на всем пространстве нашего правого берега Атрека, от Баят-Аджи до переправы Байрам-Олум, в следующей последовательности: коджуки, салахи, кочан, бадраг, емир, игдыр, кулаг, каррави, атабай, бяглёха, илгай, даз, дияджи, кан-ёгмаз и снова игдыры.

Это, как Вам известно, самые дикие племена нашей чорвы; они-то и составляют постоянную грозу персиян. Но наш отряд они встретили с тем же превосходным радушием и с полным доверием, как и аулы западной чорвы, в Шаирдах и Бугдайлах. И здесь, как и там, ни один аул перед нашим приходом не тронулся с места, — где кто кочевал, там и остался. Верблюды и бараны везде покойно паслись по нашему пути; конные везде выезжали навстречу. Мужчины, женщины и дети целыми сотнями постоянно посещают лагерь, заводят торговлю. Зачастую можно встретить нашего солдатика, идущего обнявшись с туркменами. Многие обращаются к нашему врачу за пособием. Здесь мы теперь вполне убедились, что в прошлом [18] году туркмены нам правду говорили, что, если здесь будет постоянное укрепление, из Баят-Аджи скоро выйдет другой Макарьев{31}.

Нас посещают даже здесь персы и курды. Первые просят ходатайства перед хивинским ханом, по разным долговым претензиям к хивинским подданным, последние — с жалобами на чорву, за угон скота в прежнее время.

Между прочим приходили люди (по их словам) и от Ермамбет-хана курдского, с приветом ко мне, заверением в его расположении ко мне и в том, что он хотел сам приехать сюда, да дела помешали. И хорошо, что помешали!

До свидания.

Передайте мой поклон Вашей супруге.

Искренно Вам преданный

Н. Ломакин.

Ашир. 12 октября. Полдень.

Многоуважаемый

Федор Абрамович.

Письмо Ваше от 7 октября я получил здесь 9-го, а отзыв от 10 числа № 540-вчера ночью.

Крайне сожалею, что разные обстоятельства и ожидаемый приезд шаха в Мазандеран лишили меня удовольствия видеться с Вами. Впрочем, едва ли шах приедет в эти страны: говорят, у него в казначействе совсем нет денег, а эти путешествия всегда бывают сопряжены со значительными расходами.

Через Порфирия Михайловича я, по примеру прежних раз, препроводил к Вам копии с моих донесений о движениях отряда от Чекишляра в Баят-Аджи и далее к чату{32} и о пребывании нашем в этих пунктах. На днях пришлю к Вам копии с моих последующих донесений о положении дел у нас.

Удивляюсь, что Вы, повидимому, так поздно получили эти отзывы, так как включили в Ваше донесение миссии лишь краткие об этом сведения, извлеченные из моего последнего письма к Вам. [19]

Сведения о жалобе некоторых туркмен астрабадским персидским властям о занятии нами их пастбищ, севернее Атрека, до меня дошли еще задолго до получения о том сведений от Вас, в таком виде. Несколько атабаевцев, человека три-четыре, не более, и то из самых незначительных личностей, не имеющих никакого влияния в народе и заискивающих поэтому благорасположения персиян, действительно, говорят, ездили в Астрабад и заявили, что русские пришли к их аулам в Таирды, стоят там и кормят своих верблюдов вместе с ними и потому спрашивали, что им делать. На это последовал от губернатора{33} приказ, который я сам видел, чтоб они не тревожились приходом нашим и исполняли бы все наши законные требования.

Захвату Хашал-ханом у Дангатара двадцать пять верблюдов я не придаю никакого особого значения. Во-первых, это сделано им потому, что родственники хан-Девлета (Ельгельды-хан и др.) не давно угнали у атабаев несколько штук верблюдов, за то, что те угнали у них прежде сколько-то верблюдов, а во-вторых, я уверен вполне, что, как только я вернусь в Чекишляр и ко мне приедет Муса-хан и другие атабаевские старшины, они заставят Хашал-хана гораздо скорее возвратить этих верблюдов, чем это в состоянии сделать персидские власти. Но, во всяком случае, необходимо, чтоб и они не сидели, в этом случай, сложа руки, иначе они этим окончательно развяжут руки своим верноподданным {34} юмудам, и тогда, если они сами, т.е. власти персидские, не в состоянии будут заставить своих подданных, исполнить наши справедливые требования, мы вынуждены будем попросить разрешение самим исполнить это. Вот, будь я другой Маркозов{35}, я бы непременно из-за этого пустого случая перешел бы Атрек, создал бы там громкое дело, перебил бы несколько десятков туркмен, сжег бы несколько тысяч их кибиток и проч. и затем написал бы трескучую ташкентскую реляцию.

Впрочем до свидания. Да хранит Вас Аллах. Поклон мой Вашей супруге

Искренно Вам преданный

Н. Ломакин. [20]

P. S. Я сюда приехал теперь с женой и с дочерью. Все они уехали посмотреть Ашреф{36}, мы же остались с Порфирий Михайловичем здесь.

Чекишляр. 21 октября

Многоуважаемый Федор Абрамович.

Чрезвычайно Вам признателен за присылку брошюры Вашей «Очерки торговли с Персиею»{37}. Сохраню ее, как лучшее воспоминание о том времени, которое я с таким удовольствием провел, В прошлом году, в Астрабаде, в Вашем доме.

Узнав от Порфирий Михайловича, что Вам нужна шпага, я немедленно, по возвращении в Чекишляр, отправил таковую Вам через него, с особым нарочным. Получили ли Вы ее? Очень буду рад, если она Вам пригодится.

По возвращении в Чекишляр, меня снова во множестве стали осаждать наши старшины чорвы. Всё уверяют меня, что их вызывают в Миан-Кале{38} для встречи шаха, но что они не хотят идти. Я ответил им, что они должны идти, так как часть года кочуют в его землях. Впрочем, действительно, я сильно сомневаюсь, чтобы кто-либо из значительных старшин чорвы пошел туда; разве из числа недовольных почему-либо нами.

Между прочим, я теперь положительно узнал, что астрабадские и мазандеранские власти и чиновники распускают между туркменами нелепые слухи, что все земли и севернее Атрека принадлежат Персии, а нам только дозволено ходить в этих странах, для защиты их от текинцев. [21]

По поводу этих превратных толков и чтоб не вводить нашу чорву в заблуждение, я счел необходимым разослать по всей нашей чорве бумагу от себя, в коей объявляю и подтверждаю ей снова, что наша граница с Перcией есть Атрек; что все земли юмудов севернее Атрека принадлежат России, а южные-Персии, и поэтому, когда они кочуют севернее Атрека, — должны во всем подчиняться нам, а южнее-Персии.

Гокланов{39} считают безусловно персидскими подданными: они живут постоянно в пределах Персии и платят ей дань. Этим летом, за время нашей рекогносцировки, они, в наших пределах, севернее Атрека, угнали у нашей чорвы четырнадцать верблюдов и три лошади. Справедливость требует, чтоб или Персия сама приняла меры, чтоб ее подданные не смели грабить в наших пределах {40}, — о чем я не замедлю войти с официальным отзывом в нашу миссию, — или предоставила бы это нам, если сама не в силах это сделать.

Дикая резня и бойня, совершаемая Клыч-ханом{41} и др., возмутительна. И достойно ли это великой нации, что почти на глазах ее войск безнаказанно происходит такое варварство, такое зверство? Что ж делать, когда пресловутая граница по Атреку связывает нам руки! И кто же от этого страдает, как не сама Персия?

Ради Бога, если Вам что-нибудь известно о Мешхеди-Мисриане{42}, не оставьте мне сообщить подробно, чей это был город, когда и кем разрушен. Меня это чрезвычайно интересует.

Будьте добры, — если можно, возвратите мне записки Венюкова и Стебницкого, через П. М. Зайкина, до 30 числа, т.е. до ухода отряда отсюда. Они мне нужны. [22] Представьте, как нелепы туркмены: сейчас ко мне приехал нарочный с просьбою об освобождении Данга-Ата, который, будто бы, задержан в Астрабаде!

Передайте мой поклон Вашей супруге.

Искренно Вам преданный

Н. Ломакин.

P. S. Сейчас получил известие, что Хашал-хан возвратил нашим старшинам захваченных им казенных верблюдов. Говорят, что на призыв губернатора он не ходил в Астрабад и возвратил верблюдов по настоянию старшин наших.

1876 год.

Остров Ашир. 3-го марта.

Милостивый Государь

Федор Абрамович.

Из препровождаемого при сем отзыва моего поверенному в делах в Тегеране{43}, который прошу Вас отправить при первой возможности, — Вы усмотрите о положение дел у нас.

Скорейшее решение текинского вопроса представляется крайне необходимым, иначе мы создадим себе большия затруднения — и в самом непродолжительном времени. Могу Вам частно и под большим секретом сообщить, что об этом и сделано уже представление от Его Высочества. Боюсь только, что этому крайне не обходимому для нас делу может помешать весьма возможное осложнение обще-европейских дел на Востоке, т.е. на нашем Западе. Нам необходимо держать пока это дело в большом секрете, чтоб об этом не стало известным между нашими юмудами, а от них немедленно дойдет и до текинцев, и этим можно испортить дело.

В Тифлисе Его Высочество изволил принять меня весьма милостиво. Прошлою рекогносцировкою все остались весьма довольны, и я получил приказание представить всех участвовавших в этой рекогносцировке к наградам, как за военный отличия, хотя у нас собственно никаких военных дел и не было; но результаты, достигнутые этою рекогносцировкою, без сомнения, важнее результатов некоторых громких и блистательных побед{44}. [23]

Вашу брошюру о персидской торговле весьма многие в Тифлисе просили меня дать им прочесть. Все вообще отнеслись с полным сочувствием к этому почтенному труду и надеются на продолжение оного.

В последнее время наш восточный берег Каспийского моря обратил общее внимание капиталистов и разных солидных компаний. Отовсюду поступают ко мне заявления об отводе участков для ловли рыбы, добычи соли, серы, нефти и озокерита. На Челекене, на участках Нобеля{45}, добыча нефти идет на правильных, рациональных началах. Из двух буровых скважин идет уже нефть фонтанами, на первом-с глубины десяти сажень а на втором, более значительном, — с двадцати сажень глубины. Устроилась уже там целая шведская колонка (sic), из чистеньких, опрятных домиков. Из Средней Азии огромный запрос на нефть и фотоген{46}. Последнему цена в Хиве и Ташкенте от двенадцати до четырнадцати р. пуд, вследствие чего бакинское нефтяное общество устраивает там большие склады нефтяных продуктов. Первый транспорт, с агентом, на днях уже отправляется для сего из Красноводска в Хиву.

Между прочими промышленными компаниями, намеревающимися посвятить свою полезную деятельность нашему юному краю, особенное внимание обращает компания, во главе коей стоит церемониймейстер Двора-Его Величества Дураков, с капиталом в несколько миллионов, которая просит отдать ей Карабугазский залив, с целью запрудить его и образовать громадные залежи [24] соли, на пространстве двадцати тысяч кв. верст. Тогда во всей Европе будет меньше соли, чем в одном этом месте, подле которого предполагают устроить обширные содовые заводы, которых в России нет ни одного, и мы всю соду, на несколько миллионов рублей, получаем из-за границы.

Что поделывает мой приятель, Сулейман-хан? Когда он вступил снова в управление несчастною астрабадскою провинциею, я его поздравил с этим. Вероятно, он не получил моего письма об этом, потому что ответа не было.

Передайте мой привет Вашей супруге.

Искренно Вам преданный и уважающий Вас

Н. Ломакин.

Красноводск, 25 мая.

Многоуважаемый

Федор Абрамович!

С особенным удовольствием я каждый раз, как и теперь, получаю и с жадностью прочитываю Ваши интересные письма и официальные сообщения.

Последнее Ваше, письмо от 19 числа этого месяца Порфирий Михайлович был так любезен, выслал ко мне с особым нарочным паровым судном, и потому я получил его, вместе с прочими бумагами, 23 числа ночью.

Предполагавшийся поход в Теке по разным, политическим, вероятно, соображениям отложен до времени. Без сомнения, тут имели влияние и опасения англичан за Мерв, и отмена намерения шаха двинуть свои войска в Теке, со стороны Хоросана. Это, впрочем, мне только так кажется, я, может быть, и ошибаюсь; но, во всяком случай, рано или поздно, но движение наших войск в Теке неизбежно, и чем скорее это будет, тем лучше. То, чего мы теперь могли бы достигнуть почти без выстрела, едва ли со временен обойдется без значительных жертв, особенно когда текинцам удастся сплотиться и вооружиться{47}. Что же делать! — Не раз уже у нас приходится начинать с того, чем следовало бы кончать, и наоборот. Так и теперь.

Взамен этого похода, долженствовавшего иметь огромное влияние на все наши дальнейшие предприятия в этом крае, на нас возлагается тщательное устройство военно-торговой дороги между Красноводском и бассейном Аму-Дарьи, с надлежащим обводнением и [25] обезопасением оной. Без сомнения, это дело тоже чрезвычайно важное; но возможно ли, в самом деле, будет обезопасить этот путь вполне, пока мы не водворим порядок и спокойствие в этом домике, разбойничьем гнезде и не усмирим текинцев? С устройством же дел в Теке, устроилась бы сама собой и наша военно-торговая дорога, а теперь это будет стоить и громадных сумм, и будет весьма затруднительно для войск.

Я препроводил Порфирию Михайловичу копию с полученного мною по этому предмету из Тифлиса официального письма № 1201 и с моей записки, заключающей соображения мои по этому делу. Я просил его, по прочтении этого письма и записки, послать их частно и Вам, единственно для Вашего сведения, с тем, чтобы Вы не представляли их в миссию, так как по этому делу не последовало еще от Его Высочества окончательного распоряжения. По получении же такового, я не замедлю сообщить о том и Порфирию Михайловичу, и Вам, с особым нарочным пароходом.

Для пересылки в посольство препровождаю Вам в особом пакете несколько сведений о положении дел у нас.

Посылаю также через станцию около сотни пленных персов, пришедших из Хивы.

Теперь осталось так мало времени до предстоящего конгресса ориенталистов{48}, и я так буду занят это время приготовлением к походу в августе, что едва ли мне, удастся принять какое-либо участие в этом конгресса. Альбом же мне прислал Кауфман, который, без сомнения, прислал такой и в конгресс{49}.

Глубочайший от меня привет и поклон Вашей супруге и Митрофан Григорьичу.

Преданный Вам

Н. Ломакин.

Красноводск, 11 июня.

Многоуважаемый

Федор Абрамович!

По важности посылаемых к Вам и к Порфирию Михайловичу бумаг, заключающих окончательные распоряжения по [26] предстоящим вверенному мне отряду, в этом году, занятиям, я счел необходимым отправить эти бумаги на Ашир с особым нарочным паровым судном, которое останется на Ашире, полагаю, около двух недель, пока люди, посылаемые мною в чорву, джафарбаев и ак-атабаев, кочующую теперь в наших пределах, севернее Атрека, — коим поручается мною нанять там от четырехсот до пятисот верблюдов, — не вернутся оттуда на Ашир с какими-либо положительными известиями по возлагаемому на них поручению. Всех верблюдов мне надо на поход до Куня-Ургенча около восьмисот. Из них половину я могу приобресть здесь, в Красноводском округе, а относительно найма другой половины сильно рассчитываю на нашу чорву.

Я посылаю Вам при сем копии со всех бумаг относительно предстоящих нам в начале августа движений и действий, а также и официальные об этом сообщения посольству,

Я приказал также препроводить к Вам копии с переводами и с моих последних писем казиям{50}, старшинам и ханам чорвы джафарбаев и ак-атабаев, кочующей теперь в наших пределах, севернее Атрека{51}, относительно найма у них верблюдов и пожалованных некоторым из них наград. Я предложил вверенному мне управлению неупустительно исполнять это и на будущее время, — признавая эту меру необходимою, как в виду недобросовестности персидских пограничных властей, так и щекотливости вообще в нашей дипломатической сфере. Какую бурю подняли было в прошлом году из-за того только, что я пригласил к себе старшин чорвы в Чекишляр, в то время, когда она кочевала в наших пределах, севернее Атрека!

Посылаю Вам также весьма интересный документ-копию с предписания генерал-адъютанта Кауфмана генералу Иванову относительно вмешательства его в дела Теке и вообще туркменских племен, кочующих на юг от хивинских владений{52}.

Я только с прошлою срочною шхуною получил из Тифлиса шесть экземпляров вновь отпечатанной карты Закаспийского края, из числа коих один экземпляр и спешу выслать Вам.

Свидетельствую мое почтение Вашей супруге и Митрофан Григорьичу.

Искренно Вам преданный

Н. Ломакин.