VIII. Последние дни крепости
1. Начало конца
Всю ночь был слышен грохот пушек. Оказывается, что японцы обстреливали ночью гавань и Новый город.
10 часов 35 минут. Перепелочная батарея усиленно стреляла некоторое время. Должно быть, заметили передвижение неприятельских колонн, обозов или артиллерии.
1 час 39 минут дня. С часу началась бомбардировка гавани. Около четверти часа тому назад началась довольно сильная канонада и слышен был ружейный огонь по направлению форта II; сейчас он уже стихает, но японские снаряды рвутся еще на Залитерной горе.
5 часов вечера. Артиллерийский огонь по фронту от форта III до батареи литера Б все еще продолжается.
9 часов вечера. Был в Красном Кресте. Там узнал, что японцы сегодня начали бомбардировать форт II, взорвали там бруствер и капонир и хотели воспользоваться брешами для того, чтобы завладеть фортом, но это им не удалось. [468]
Пришедший с форта II солдат, у которого врачи вырезали осколок из затылка, говорит, что была рукопашная схватка — сверкали и офицерские шашки, и штыки; более точных сведений он не мог дать. После перевязки врачи хотели уложить этого солдата в палату, но он на это не согласился.
— Что же я лягу с такой пустяшной раной, когда товарищи там дерутся!..
Ему дали перевязочное свидетельство, на основании которого он должен получить Георгиевский крест как вернувшийся в строй, и он ушел обратно на форт{274}.
Мне сообщили, что взрыв на форту II произошел как раз в то время, когда егермейстер Балашов имел переговоры с японцами о том, чтобы они не стреляли по госпиталям. Японцы объясняют попадания в госпитали тем, что их орудия расстрелялись и что поэтому уклонения снарядов возможны{275}.
Поэтому будто решено перевести все госпитали в Старый город, в места, точно указанные японцам на особой карте.
На левом фланге японцы будто было захватили одну промежуточную гору между Высокой горой и фортом V, занятую всего одним взводом стрелков; ее взяли обратно.
Зашел и к птенцам доктора Миротворцева, т. е. в офицерскую палату Мариинской общины. Сергей Романович делал в это время свои вечерние визиты раненым совместно с сестрой Ивановой. Отношения врача и раненых носят чисто семейный, душевный характер — не тени деловой сухости, торопливости. В сердечности обращения с ранеными врачи Красного Креста вообще выше всяких похвал; притом вся обстановка и продовольственная сторона Красного Креста отличается почти роскошью в сравнении с бедными военными госпиталями, где во всем ощущается лишь недостаток и где врачам приходится работать в значительно более невыгодных условиях, где они не имеют простой физической возможности уделить столько времени [469] каждому больному. Поэтому не удивительно, что каждый раненый мечтает о том, как бы попасть в Красный Крест; но всех не поместишь туда при лучшем желании.
Военно-медицинская часть нуждается у нас во многих улучшениях. С точки зрения полной объективности государство, которое не в силах обеспечить всем искалеченным войной людям немедленную и полную помощь, не имеет нравственного права воевать. Это диктуют нам принципы человеколюбия, это вытекает из смысла самопожертвования в пользу государства.
Думается, что военным врачам нелегко сознавать, что они, несмотря на всю их готовность и даже труд до изнеможения, не в силах дать раненому тот уход, какой требуют его ранения.
Передают, что генерал Никитин был в Красном Кресте и говорил, что под вечер по Мандаринской дороге японцы придвинули к крепости около дивизии пехоты и что нужно ожидать штурма.
Мсье Тардан не верит этому и говорит, что ему приходилось не раз, как в прежние войны, так и ныне, обличать наблюдателей в сильном преувеличении сведений о силах неприятеля. Большинство убеждено, что японцам не взять Артур.
Н. В. В. сообщает, что с 3 декабря японцы начали стрелять новыми 11-дюймовыми снарядами. Снаряды эти длиннее обыкновенных, тонкостенные и начинены пироксилином, фугасные действия такого снаряда очень сильны, но они часто рвутся на воздухе, не причиняя почти никакого вреда. Он будто видел два таких разрыва в воздухе и пришел в недоумение — что это за исполинская шрапнель? Полагает, что это опыты, и не совсем удачные.
Сообщают, что амикошонство среди наших и японских офицеров в боевой линии переходит пределы желательного. Иногда будто приостанавливают перестрелку и посылают: наши по бутылке водки, а японцы рому.
Одна из искомых японцами «дорогих» сабель будто возвращена им, а другая еще нет. Японцы будто из благодарности за возвращение сабли и обещание вернуть и другую передали мешок писем, перехваченный японцами с джонки, идущей в Артур. По другой версии, они на настояния егермейстера Балашова не стрелять по госпиталям — чем нарушается Женевская [470] конвенция — любезно преподнесли ему мешок почты и все-таки уклонились от прямого ответа по обстрелу госпиталей. Расстрел своих орудий (потерю меткости) они любезно объясняют упорной героической защитой крепости — комплиментом, позолотой пилюли.
Все увертываются.
Горка под батареей № 20, на которой сегодня похоронили генерала Кондратенко, подполковников Рашевского и Науменко, капитана Зедгенидзе и прочих офицеров, убитых одновременно на форту II, названа приказом генерала Стесселя «Романовской» — по имени Романа Исидоровича Кондратенко.
Сегодня на Высокой горе (или за ней) нашим артиллерийским огнем взорван японский пороховой погреб.
Первое, что узнал сегодня: форт II очищен вчера, около 11 часов вечера, по приказанию генерала Фока. Генерал Горбатовский было кинулся туда, чтобы удержать форт, но было уже поздно — уже подполковник Глаголев исполнял приказание. Под сильным огнем неприятеля укрепились, то есть устроили окоп между фортом II и Куропаткинским люнетом. В это время ранен подполковник Глаголев шрапнельной пулей. При отступлении было приказано взорвать форт, но это что-то не удалось. Сведения пока туманны, но что-то похоже на то, что форт мог еще держаться. Говорят, что японцам не удавалось до вечера завладеть брешами, засесть на бруствере и укрепиться мешками, но и у нас будто не нашлось охотников (которых раньше было всегда более чем надо; на форту II караульную службу несли только охотники) заделать бреши. Но, говорят, когда мичман Витгефт привел отряд матросов и хотел тотчас отбросить японцев, уже засевших в брешах, то будто ему сказали, что решено очистить форт II и поэтому не стоит тратить людей. Все соглашаются, что после смерти коменданта форта капитана Резанова, и после ранения достойного его заместителя поручика Флорова, т. е. со дня смерти генерала Кондратенко, дух стойкости гарнизона форта стал падать, особенно будто подорван этот дух приказанием о закладке фугасов с нашей [471] стороны — на случай чего... Капитан Резанов и поручик Флоров твердили одно: «Умрем, но не отдадим форта!». А тут стало известным пресловутое «на случай чего» — значит, можно и бросить форт, на котором так долго и так цепко держались.
Впрочем, ясно, что генерал Фок придерживается своих теорий, изложенных им в записке от 21 октября. Он считает форты оконечностями крепости, подлежащими возможно скорейшей ампутации во избежание потери крови и заражения всего организма гангреной; другие же считают напротив — форты не оконечностями, а самим существенным организмом крепости и именно отступление — гангреной, способной заразить весь гарнизон. Как бы то ни было, очищение форта не радует никого.
4 часа 32 минуты дня. Тотчас после 9 часов утра Перепелочная батарея послала с десяток снарядов по замеченному неприятелю. С 10 часов 42 минут японцы начали бомбардировку порта и города; стреляли 11-дюймовыми и 120-миллиметровыми по району Военной горы, по направлению квартиры коменданта, бывшего штаба района и инженерного управления, по Тигровому полуострову и Новому городу. Недавно перестали стрелять по городу; и на позициях сравнительно тихо.
Зашли Р., Д. и Ж. Говорят, что генерал Стессель сказал на параде, что он приказал взорвать форт II и отойти за Китайскую стенку, чтобы там укрепиться.
9 часов 7 минут вечера. На позициях редкая перестрелка и редкий орудийный грохот.
На позициях очень редкий орудийный огонь.
После того, как я прошел в Новый город, начался обстрел дороги шрапнелью.
В 7 часов 25 минут начали стрелять по Новому городу; стреляли недолго. Затем перенесли огонь на побережье Тигрового полуострова и на место стоянки крейсера «Разбойник» и минного крейсера «Всадник».
Когда вернулся домой, узнал, что до и после обеда обстреливали Саперную импань и казармы 9-го полка, куда предположено перенести госпитали; под вечер стреляли с час времени по городу, причем по Стрелковой улице загорелась фанза. [472]
9 часов вечера. Ходил в Красный Крест. По дороге встретил Г. Вдруг защелкали вокруг нас перелетные японские пули, пришлось спрятаться от них за каменную ограду Красного Креста.
На позициях более нервная перестрелка и более частый грохот орудий по всему фронту.
И. А. рассказал, что вблизи городской больницы какой-то китаец похлопал встречного раненого солдата по плечу и сказал с довольной улыбкой:
— Много, много лусский палохода ходи есть! Много чифан, много солдата есть — шибко холошо-о-о!..
То есть — идет много русских судов, везут они много провианта и войск, скоро освободимся. Верим и радуемся.
Рассказывают, что после взрыва на форту II отбили японцев и они стали забрасывать форт минами. Комендант форта штабс-капитан Кватц не пустил моряков в контратаку, а начал взрывать форт; было заложено всего 8 мин, а взорвались лишь 3; говорят, что для того чтобы взорвать весь форт, нужно было бы заложить мин 18. Будто орудия и пулеметы остались на форту — не успели увести или забыли. Наши потери на форту около 200 человек.
Г. говорит, что ранения от взрывов ужасны — ткани буквально измочалены, всюду нужна ампутация, и она не всегда спасает жизнь, так как много потеряно крови. Жаль, говорит, людей, но ничем не поможешь.
Подпоручик С-ов собирается идти на позиции. Говорит, что это он должен делать из принципиальной порядочности, как офицер, представленный к высшей воинской награде — к ордену Св. Георгия.
Подполковник Т. и Г. высказывают уверенность, что продержимся до прибытия помощи — по крайней мере до января месяца.
Вчера взяты в плен несколько японцев, между ними один, должно быть, из обоза, он без кокарды, с бляхой. Они будто говорят, что под Артуром нет никаких свежих войск и что им приходится очень трудно.
Получил записку от В. В. Г. с Тигрового полуострова; сообщает, что и последнюю его квартиру разбило снарядами и что он сейчас на цыганском положении. Пароход «King Arthur», [473] Bombay, разгрузился и вчера вечером ушел обратно{276}. Сообщает слух, будто Балтийская эскадра имела бой, в котором японцы потеряли два флагманских броненосца и наша эскадра три судна.
Сегодня редактор «Нового края» получил несколько номеров старых русских и колониальных газет. Говорят, что в наших штабах относятся к газетам, по крайней мере, странно — редакция не получила за все время осады ни одной из больших русских газет{277}, хотя они получены из Чифу, ей передают только провинциальные, например «Крымский курьер», «Туркестанские ведомости», «Степной край». И хотя бы одна из этих газет была получена полностью, только отдельные, случайные номера.
Сообщают, что вчера вечером или сегодня утром пришла джонка с почтой и уже ушла обратно с оправдательными документами о гибели наших судов в гавани и донесениями. Говорят, что морское ведомство и штаб района опять, что называется, на ножах. В свое время будто наместник потребовал от генерала Стесселя, чтобы он не разжигал раздора между морским и сухопутным ведомством. Но сейчас он восхваляет молодецкий выход «Севастополя» на рейд, желая этим оттенить остальных. На самом деле моряки заслужили полное уважение сухопутных войск своей храбростью и отвагой, своей помощью в нужную минуту. Следовательно, в данное время раздор существует лишь среди начальства.
Зашел С. и рассказывал, что из артиллеристов на атакованном фронте полковник Мехмандаров (команд, всей артиллерия правого фланга) и подполковник Стольников относятся с удивительным презрением к личной опасности, ходят по батареям во время бомбардировок, будто не замечая рвущихся снарядов, ободряют этим других. Первый из них рыцарски храбр как кавказец, второй же, как бы спокойно, беззаветно покорен судьбе как человек религиозный.
На долю полевой артиллерии здесь главным образом лежит задача отбивания штурмов — уничтожения неприятельских [474] колонн шрапнелью и картечью. Так как крепостные орудия очень пострадали, а полевая артиллерия меняет по надобности позиции, то японцам трудно бороться с ней, а она разит и разит их.
Все утро грохочут пушки.
Когда я шел в Новый город, был слышен орудийный грохот в направлении Ляотешаня или Белого Волка.
В Новом городе узнал, что во время бомбардировки прошлой ночью сгорели лесные склады Восточно-Азиатской компании и «Кунст и Альбере»; пожарище еще дымилось. Должно быть, лесных материалов было там немного.
Сегодня масса слухов: 1) будто в 80 милях от Чифу был морской бой; 2) будто японские суда укрылись в нейтральных гаванях и должны разоружиться; 3) будто войска из армии Куропаткина в больших силах около Дашицао; 4) будто прибыл офицер из Северной армии и сообщил, что Куропаткин в Сеньючене, и 5) будто сегодня видели на горизонте около 30 военных судов — двухтрубных и трехтрубных.
Особенно взбудоражил последний слух, но так и не удалось найти человека, который видел бы своими глазами эти суда.
Сегодня не стреляли ни по Новому, ни по Старому городу, стреляли лишь по батареям и одно время по «Разбойнику».
Когда на обратном пути прошел уже мост, то над дорогой из Нового города разорвалась шрапнель.
Газеты получены не с джонок, а от японцев, одновременно с письмами, среди которых оказались и от 26 сентября. Но из них ничего особенного не видно — ни мировых событий, ни особенного успеха Куропаткина.
На заре был слышен грохот орудий.
Прошлую ночь обстреливали Новый город редким огнем.
С 9 часов утра японцы обстреляли Тигровый хвост, выход из гавани, а потом в два приема Старый город; и в Новый город упало несколько снарядов во время обстрела побережья Тигрового полуострова. [475]
Вечером слышны отдельные выстрелы и будто шрапнель по направлению Крестовой батареи. Как бы японцы не вздумали обстрелять район казарм 10-го полка. Куда же тогда деваться генералу Стесселю и штабу района, чувствующим себя там в безопасности?
Сообщают, что японцы сильно обстреляли 11-дюймовыми снарядами район форта III и укрепления № 3.
Вечер чудный, лунный; тихо. На позициях редкая перестрелка.
2. Еще один отбитый штурм
С 3 часов утра начался редкий орудийный огонь на левом фланге, который достиг к 6 часам значительной степени. С 7 часов начался там и частый ружейный огонь. Орудийный огонь замолк около 8 часов 50 минут, но ненадолго, чтобы снова загрохотать, казалось, с еще большей силой, залпами. Будто штурм по направлению форта V. За это время оживилась перестрелка и усилился орудийный огонь также на правом фланге, но не достиг степени штурмового и уже затихает. Видно, демонстрация для отвлечения внимания и резервов от места атаки на левом фланге.
Электрический утес и Золотая гора начали стрелять.
В 9 часов 35 минут прошипел первый «паровоз» (так прозвали у нас 11-дюймовые снаряды неприятеля) по направлению к Золотой горе или порту.
Первое, что узнал о левом фланге, это то, что вчера нам пришлось очистить промежуточную, так называемую Соловьевскую горку у Голубиной бухты, которая переходила уже не раз из рук в руки. Вчера японцы выпустили по ней одних 11-дюймовых снарядов около 170 штук, когда от роты осталось всего 15 человек, то было приказано отступать. Но когда японцы заняли горку, то наша артиллерия открыла по ней такой сильный огонь, что и японцы не могли удержаться на ней. Поэтому горка осталась сейчас нейтральной.
11 часов 15 минут утра. Японцы бомбардировали порт около часа времени, затем они развили довольно сильный огонь по нашему правому флангу. Наши батареи отвечали, и Перепелочная [476] участила одно время сильно огонь. Замечательно, что японцы никак не могут заставить замолчать эту батарею, которая на хребте горы как на ладони.
У знакомого встретил Б., который сообщил очень интересные, хотя печального свойства, сведения.
Пароход «Маньчжурия», взятый японцами 27 января, принадлежит, по его словам, Восточно-Азиатской компании, в которой участвуют, и чуть ли не главным образом, иностранные капиталы, «Маньчжурия» была нагружена боевыми припасами и пушками для крепости и флота, на ней был воздушный парк — три шара со всеми приспособлениями и материалами и, наконец, ремонтная материя на случай повреждения военных судов. Словом, «Маньчжурия» была нагружена самым ценным для нас грузом, который уже нельзя было подвезти железной дорогой и который усилил бы крепость и флот наш в очень значительной степени.
Когда «Маньчжурия» зашла в Шанхай и замешкалась там, несмотря на то что в воздухе уже слишком явно пахло порохом, то командир нашего там стационера, канонерской лодки «Манджур», капитан Кроун{278} потребовал от капитана парохода «Маньчжурии», чтобы он немедленно отправился по назначению, т. е. в Артур. Капитан хотел было отговориться неисправностью машин или котлов, но капитан Кроун назначил комиссию для освидетельствования состояния машин, и «Маньчжурия» вышла в Артур, простояв попусту в Шанхае четыре дня. После нее вышел из Шанхая в Артур пароход «Бари» и прибыл на место до начала военных действий.
По добытым дальше сведениям капитан «Маньчжурии», достигнув мыса Шандуня, застопорил одну машину, и ее начали чистить, тем временем работала только одна машина, и пароход двигался черепашьим ходом до тех пор, пока японские суда не взяли его как приз.
История очень подозрительного свойства.
Д. говорит, что даже в том совсем невероятном случае, если бы пароход не мог бы дойти до места назначения лишь вследствие плохого состояния машин, общество обязано возместить [477] все убытки, понесенные нашим государством от запоздания парохода «Маньчжурия»{279}.
Но так как по всем данным тут имеем дело не со «взятием» японцами парохода, а с «отдачей» его — с предательской отдачей его капитаном, — то, по мнению Б., обстоятельное следствие и суд должны раскрыть это дело до мельчайших подробностей, беспощадно произнести свой приговор и этим успокоить общественную совесть{280}.
Не находишь слов, чтобы достаточно полно высказать все свое возмущение, всю досаду, всю обиду, взбудораженную вновь этими подробностями. Теперь нам более чем когда-либо ясно то, какое огромное значение имело бы для обороны Артура получение этого груза до начала военных действий.
Бедное наше Отечество! Кто только не наживался на счет твоего благоденствия, на счет твоего престижа!
3 часа дня. Около 2 часов японцы снова обстреляли Старый город и порт, но на этот раз мелкими (6-дюймовыми или 120-миллиметровыми) снарядами. В порту убит 1 русский мастеровой и 3 китайца.
Ко мне зашел С. и говорил, между прочим, что в штабе района невозможная волокита по награждению солдат заслуженными по статуту Георгиевскими крестами, многие уже убиты и умерли от ран, не получивши заслуженной высшей награды солдата.
Говорит, что следовало бы всякое награждение за подвиги упразднить, так как долг каждого воина и гражданина совершать подвиги за Отечество; но раз этот обычай в силе, то злоупотреблять им — преступление.
— Если бы вы видели, — говорил он нам, — как озабочены чины штаба, сами по себе жадные к незаслуженным наградам, как бы только кто из солдат не получил крест без достаточной формулировки. Будто в формулировке подвига вся суть! Скорее [478] наоборот — раз солдат представлен к награждению, то не подлежит сомнению, что он достоин этой награды и если даже формулировка не отличается штабным стилем...
Как доказательство сказанного он показал приказ генерала Стесселя от 8 декабря за № 944, которым (пункты 120, 123 и 124) награждаются фельдшер Токраков и санитары Щербаков и Юрьев за подвиги, совершенные 12 и 13 мая.
Далее он говорил, что японцы не признают красного креста на военных госпиталях и не намерены щадить госпитальные здания, они признают лишь общество Красного Креста как санкционированное Женевской конвенцией и Гаагской конференцией.
Это, конечно, увертка, не делающая чести японцам. Притом они обстреляли и госпитальные суда, в том числе «Монголию», о существовании которой они уведомлены официальным дипломатическим путем.
Сегодня узнал, что в издающейся в Тяньцзине немецкой «Brigadezeitung» в номерах от 10 и 17 сентября намекают японцам, что они могли бы предпринять обходное движение на Син-минтин, так как соблюдение Китаем нейтралитета вообще не больше как фарс. Это напоминается японцам в двух номерах подряд — как бы с некоторой настойчивостью.
Германская колониальная пресса вела себя до сей поры корректнее прессы всех остальных стран, но «Brigadezeitung» пожелала составить в этом исключение, забывая, что обеспечение интересов Германии здесь, на Крайнем Востоке, тесно связано с успехом лишь русского оружия.
7 часов 11 минут вечера. В пятом часу вечера изредка тата-кал пулемет на правом фланге, за Опасной горой, в районе, до сей поры серьезно не атакованном.
Узнал от П., что японский штурм на наш левый фланг неудачен. Они начали сегодня усиленной бомбардировкой форта V и прочих укреплений и всех промежуточных вершин между Высокой горой и фортом V, где полковник Ирман соорудил окопы, трудноуязвимые для неприятеля, но расположенные так, что они поддерживают друг друга ружейным огнем. Он был уверен, что японцы попытаются подойти к форту V вплотную, [479] а если это им удастся, то борьба с ними будет очень трудная. Имея в своем распоряжении немного войск, ему нужно было ухитриться расположить их так, чтобы они могли оказать сильное сопротивление натиску неприятеля. Окопы были расположены с таким расчетом, чтобы не уступить японцам даром ни одной вершинки, ни одного бугорка.
Когда японцы двинули сегодня свои штурмовые колонны — несколько батальонов — путем, укрытым от нашего артиллерийского огня, по долинам, на так называемую Рыжую горку, их подпустили очень близко без выстрела. Но когда наши стрелки взяли их под убийственный перекрестный огонь, то штурмовые колонны вскоре растаяли, не имея ни возможности продвинуться дальше вперед, ни отступить под ужасным градом пуль. Уцелевшие в этом аду остатки отрядов кинулись обратно открытым местом, через так называемую Фальшивую гору, надеясь этим путем избегнуть уничтожения. Но там встретили их артиллерийским огнем с форта IV и укрепления № 4 и истребили почти всех. Наши потери в этом деле, около 18 человек убитых и 9 раненых на позициях и 2 человека ранены на форту V.
Трудно думать, чтобы японцы еще раз попытались пойти в этом месте на штурм. Еще славная страничка в истории обороны{281}.
Д. пришел с дежурства и сообщил, что начиная с прошлой ночи и сегодня целый день японцы обстреливали с суши броненосец «Севастополь», попаданий пока не было, но нужно опасаться, что они начнут скоро стрелять туда из 11-дюймовых мортир. Во время стрельбы на горизонте виднелись два японских крейсера, которые, вероятно, наблюдали за падением снарядов. На «Севастополе» было приготовили дня них 12-дюймовые снаряды, но они не подошли на выстрел.
9 часов 30 минут вечера. На позициях изредка грохочут пушки и редкая ружейная перестрелка.
Поднялся довольно сильный ветер с севера. [480]
3. Довольно крупные мелочи
С утра японцы обстреливали Новый город и «Севастополь»; будто один снаряд попал в броненосец.
Зашел солдат 28-го полка с крайнего левого фланга, говорит, что японцы обстреливали вчера и их орудийным огнем, но не причинили никакого вреда. Слышать не хочет о том, что японцы возьмут Артур. Пусть, говорит, приведут они еще 100 тысяч войск, тогда, быть может, возьмут, а так-то ни за что!
— Нешто правда, — спросил он, — что будто начальство собирается сдать крепость?..
Сказали ему, что это вздор — что русские крепости не сдаются.
Сегодня кто-то принес сообщенный ему в Русско-Китайском банке слух, будто Балтийская эскадра уже во Владивостоке и собирается вскоре сюда.
После обеда бомбардировка редким огнем гавани и Нового города. Снаряды попали сегодня в офицерское отделение госпиталя № 9 и в отделение «Монголии», т. е. в здание гражданского управления; ранены несколько человек.
Поэтому всех офицеров перевезли в Сводный госпиталь и в Мариинскую общину Красного Креста.
С. передал мне по памяти текст японского ответа на просьбу не стрелять по госпиталям. Ответ составлен в дипломатическом стиле и подписан начальником японского штаба генерал-майором Идзиси. Они оправдывают попадания снарядов в госпитали случайностью и ставят на вид, что здания, в которых кроме госпиталя имеется еще что-либо другое (например, в Новом городе, в доме Егерева, под околотком магазин), не подлежат пощаде{282}. Японский ответ заканчивается тем, что они считают этот вопрос исчерпанным. [481]
Из беседы с ранеными офицерами узнал еще кое-что про полковника Мехмандарова. Он человек самолюбивый, храбрый и строго требователен по отношению к своим подчиненным, ставит им в обязанность показывать примеры личного мужества. Будучи человеком горячего темперамента, высказывается довольно резко. Говорит, что ценит лишь людей разумно самолюбивых, которые способны на подвиги и что главная мечта офицеров-карьеристов — сохранить свою жизнь и получить ордена без заслуги. Терпеть не может людей, прикрывающих свою трусость якобы преклонением пред идеями Л.Н. Толстого о непротивлении злу, о том, что не следует убивать, возмущается тем, что такие люди лезут в военную службу.
Боевые товарищи убитого на Высокой горе подполковника Петра Дмитриевича Бутусова говорят, что в лице его мы потеряли одного из лучших офицеров и доброго, милого человека. Он заменил на Высокой горе полковника Третьякова и погиб на своем посту.
Вечер лунный, ветер западный, стало теплее.
Редкий орудийный огонь на позициях, преимущественно шрапнель.
Узнал, что в шестом часу наши саперы спустили мину в японский окоп у Куропаткинского люнета, взрывом разрушило там блиндаж с пулеметами и завалило вход в минную галерею. Взрыв был ужасен — разные обломки и части тела взлетали на воздух; некоторые обломки падали на люнет. После того наши бросили туда еще светящиеся бомбочки и бутылку керосина — и там загорелось. Японцы растерялись и сильно обстреляли после того Орлиное Гнездо.
Вот когда генерал Стессель решился, так сказать, оформить отдачу форта II — дать официальный отчет по официальным рапортам, конечно, и с официальной тенденцией.
«№ 961 [12 декабря). Начальник сухопутной обороны генерал-лейтенант Фок — при рапорте от 12-го сего декабря за № 20 представил рапорт коменданта форта № 2,25-го В. С. С. полка [482] штабс-капитана Кватц о порядке очищения форта и копии с записок бывшего командующего 28-м В. С. С. полком подполковника Глаголева к штабс-капитану Кватц. В заключение своего рапорта генерал-лейтенант Фок доносит, что он признает все распоряжения, как подполковника Глаголева, так и штабс-капитана Кватц совершенно правильными. Прочтя рапорт штабс-капитана Кватц от 10-го декабря за № 60 и две служебных записки подполковника Глаголева, я вижу, что мое приказание об очищении форта № 2 было приведено в исполнение генерал-лейтенантом Фок образцово (!], за что долгом и особенным удовольствием считаю объявить его превосходительству сердечную благодарность. Форт № 2 поглотил во все время его обороны массу геройских защитников{283}; сначала капитан 25-го В. С. С. полка Резанов, затем поручик того же полка Флоров и наконец штабс-капитан Кватц исполнили долг на славу, несмотря на громадные потери. 5-го декабря японцы взорвали форт, и защитники форта были принуждены сесть за траверс и казематы: мост был сломан, положение стало отчаянное; не нанося врагу существенного вреда, приходилось, или выводя защитников, взорвать форт и сохранить геройский гарнизон для дальнейшей борьбы с врагом, или сидеть и ждать, когда уничтожат всех: я приказал генерал-лейтенанту Фок вывести гарнизон и затем взорвать форт, так как подготовить к взрыву — давно уже мною было приказано. Все распоряжения генерал-лейтенанта Фок были отлично выполнены, гарнизон в полном порядке (!) выведен, Куропаткинский люнет обеспечен, и когда все было подготовлено, форт взорван, и наши герои-защитники от взрыва не пострадали. Из рапорта штабс-капитана Кватц видно, что в этот трудный период для форта поведение господ офицеров и нижних чинов было геройское, так: «Квантунской крепостной артиллерии поручик Голдин руководил лично стрельбой, оставшись только с тремя нижними чинами, сам наводил орудия и несколько раз удачными выстрелами [483] картечью сбрасывал вскакивающих японцев на бруствер обратно в ров. Один раз, когда группа японцев в несколько человек бросилась на гребень бруствера, он, скомандовав орудию стрелять, сам схватил винтовку и на моих глазах уложил первого же японца, который во весь рост показался на бруствере.Мичман Витгефт, придя на форт со своими моряками в поддержку гарнизону и получив от меня указания, где на бруствере поместить своих, лично расставил всех моряков, указал им задачу, лично руководил бросанием бомбочек, а в то время, когда одна из пироксилиновых бомб попала в бруствер и разрушила его, убив около 15 человек, когда люди оглушенные бросились с бруствера, он своим примером, вскочив сам на бруствер, задержал всех, восстановил полный порядок и под его наблюдением бруствер был быстро заделан.
26-го В. С. С. полка подпоручик Витвинский руководил по моему приказанию обороной горжи и, несмотря на убийственный огонь с редутов, все время находился на горже и даже лично указывал цели матросу, который стрелял из 37-мм пушки по японским окопам перед люнетом Куропаткина и разрушил их до основания.
25-го В. С. С. полка зауряд-прапорщик Иван Колосов: в то время, когда одна из пироксилиновых бомб попала в то место бруствера, где стоял пулемет, и завалила его мешками, он, несмотря на то, что сам был придавлен и сильно ушиблен, быстро вскочил, прекратил общее замешательство, приказал вытаскивать пулемет, лично помогая в этом стрелкам, а пулеметчикам приказал тут же его чистить, что и было исполнено, так что в короткий промежуток времени пулемет был поставлен на свое место и начал опять действовать.
Командир 3-й роты 7-го запасного батальона зауряд-прапорщик Трофим Баранов и его младший офицер Михаил Кор-сунов выделялись своей храбростью, все время находясь на бруствере, руководили бросанием бомбочек; оба ранены, отказались идти на перевязочный пункт, а ограничившись перевязкой фельдшера, вернулись обратно на бруствер и ушли только тогда, когда форт был всеми оставлен.
Саперный офицер штабс-капитан Адо пришел на форт приблизительно через ½ часа по получении записки. Материалы [484] для взрыва казематов были принесены на форт еще засветло; часть фугасов ко времени прихода штабс-капитана Адо уже была заложена нижними чинами, и оставалось заложить только два фугаса».
Подполковник Глаголев во 2-й записке пишет: «Эти выдающиеся подвиги должны быть в памяти у каждого. Геройское поведение офицеров дало возможность спасти гарнизон форта». С благодарностью вспоминаю память покойного подполковника Глаголева, приношу свою душевную благодарность коменданту форта штабс-капитану Кватц, поручику Голдину, мичману Витгефт, подпоручику Витвинскому, зауряд-прапор-щикам Колосову, Баранову и Корсунову и Саперной роты штабс-капитану Адо за своевременное исполнение работ на форту. Прошу немедля войти с представлением о награждении сих достойных офицеров по их заслугам. Нижним чинам форта № 2 за всю их геройскую службу объявляю мое спасибо и представить немедля по 5 человек на роту для награждения знаком отличия военного ордена. Ныне мы утвердились на Куропат-кинском люнете и положение наше гораздо улучшилось (!?)».
«№ 962. Японцы начали бросать на Китайскую стенку карточки и все с фотографическими снимками наших пленных, и даже с переводом по-русски, в числе их я узнал трех наших офицеров — двух стрелков и артиллериста, которые были тяжело ранены под Тгаренченом на Ялу. Томятся они под караулом японцев. Зачем они бросают нам это? Вы сами догадаетесь. Не первый раз, а начиная еще с передовых позиций, они восхищают нас прелестями Японии, сначала письменно, разными подметными прокламациями, а теперь уже и картинками; но ошибались вы и вновь ошибетесь. Вы не знаете русских воинов Белого Царя, прохвосты между нами редки, а если и есть, то делают пакости исподтишка{!). Мы уповаем на Господа Бога, на Пресвятую Богородицу и святых угодников и соблазнить русского солдата каким-нибудь хорошим домиком и киримоном никому не удастся. Мы твердо верим, что если кому на роду написано, то сбудется. Смотреть, разумеется, смотри, но не засматривайся, разума не теряй, на Бога надейся и сам не плошай.
П. П. Начальник Квантунского укрепленного района. Генерал-адъютант Стессель.
С подлинным верно: Начальник штаба, полковник Рейс». [485]
Документы эти говорят за себя.
Непонятно лишь то, кого именно генерал Стессель подразумевает под эпитетом прохвостов, делающих пакости исподтишка?..
Мне сообщают люди, которым нельзя не доверять, что генерал Фок начал задавать солдатам на позициях вопросы: кому будет в плену легче, генералам или солдатам?
Ответ один — конечно генералам!
Это удивительно ловкий маневр и стоит того, чтобы на нем немного остановиться.
Казалось бы, что генерал Фок желает этим заставить солдат драться до последней капли крови. Но так как поведение генерала Фока никогда не склонялось в эту сторону, то ясно, что тут имеется задняя мысль. И она становится осязаемой, если не поддаешься обману дипломатической маскировки.
Генерал Фок приучает замечательно искусно, «исподтишка» этим вопросом солдат к мысли, что не миновать им плена, что не миновать его и генералам...
Это единственный верный способ подорвать стойкость гарнизона в то время, когда среди войск на позициях все более и более возникало и высказывалось сомнение:
— Нешто на самом деле начальство собирается сдать крепость?
Это угрожающее настроение нижних чинов не осталось тайной для генерала Фока, и с этим настроением нужно было рано или поздно считаться.
Едва ли кто может после этого сомневаться в том, что генерал Фок — человек большего ума. Но, к сожалению, этот ум будто болезненно извращен и вместо пользы приносить только вред{284}. [486]
8 часов вечера. С 10 часов утра японцы начали бомбардировать 11-дюймовыми снарядами Курганную батарею и укрепление № 3, поддерживая редкий огонь по всему фронту. С 1 часа 40 минут началась бомбардировка города и порта 120-миллиметровыми снарядами, продолжавшаяся два часа, в это время что-то загоралось в порту, но пожару не дали разгореться.
Сообщают, что сегодня стреляли и по Новому городу, который стали обстреливать каждую ночь. Прошлой ночью были попадания в госпиталь № 9 и в отделение Красного Креста (здание гражданского управления), там ранены 2 человека тяжело и 6 человек легко. Сегодня хотели перевозить всех раненых обратно на «Монголию» и на «Казань». Егермейстер Балашов будто сообщил об этом японцам письмом.
Несмотря на то, что артиллерийский огонь на позициях порой оживлялся, иногда даже заговаривали пулеметы как бы отрывистыми, короткими фразами, казалось, где-нибудь начнется штурм; день прошел спокойно.
Сообщают, что вчера и сегодня японцы обстреливали «Севастополь», но попаданий не было. Человек 50 десанта с «Севастополя» посланы на Ляотешань. Канонерская лодка «Отважный», стоящая вблизи «Севастополя», разоружена; вся команда снята на берег, хотя судно не повреждено ни минами, ни снарядами... Будто командир заявил Эссену, что он не в силах больше переносить этого...
Появился слух, что в морском бою погибли броненосцы Балтийской эскадры: «Князь Суворов», «Орел» и «Слава» (?!) и несколько крейсеров, зато японский флот уничтожен...
Откуда эти сведения?
Утром в Китайском городе загорелся дом, скоро затушили.
Во время бомбардировки порта под Золотой горой, около опреснителя, загорелся какой-то склад масла.
По городу сегодня не стреляли. [487]
Сообщают, что и на левом фланге шла весь день артиллерийская перестрелка.
Ожидают штурма.
10 часов 15 минут вечера. Температура +1°, подымается ветерок.
Ночью японцы взорвали один заложенный ими под укреплением № 3 камуфлет, но очень неудачно — весь заряд вылетел обратно, в их сторону, и это обошлось для них не без потерь; специалисты говорят, что забивка была у них слабая. Все-таки они было полезли на форт, но отброшены, преимущественно бомбочками.
Ночью же снова обстреливали Новый город.
По дороге в Новый город меня вдруг озадачила ружейная пальба в стороне Тигрового полуострова — точно там шла оживленная перестрелка. Я остановился, прислушиваюсь, что бы это могло значить: неужели неприятельский десант мог пробраться на Тигровку, или, что еще хуже, японская пехота оттеснила или прорвала за ночь наш крайний левый фланг? Дружинник-санитар Баранов рассеял мое недоумение. Оказывается, что в западном бассейне появилась масса диких уток, и охотники добывают себе свежее жаркое. Словно появление перепелов в пустыне Синая для голодавших израильтян!
Встретил Н. И. Ему сообщил прапорщик запаса Г., что наши суда решено подготовить к взрыванию...
Не верится. Неужели наши дела так плохи?
Дальше встретил Н. Он жалуется, что командир порта не дает пироксилина, которого у морского ведомства очень много, на изготовление ручных бомбочек для сухопутной обороны. Говорит, что приходится вытаскивать из воды те мины нашего заграждения рейда, без которых можно надеяться обойтись, разряжать эти мины и добытый таким способом пироксилин просушивать, просто, на печах...
— Не понимаю, — говорит, — для чего такая экономия{285}. [488]
Он ничего не слышал о подготовлении судов к взрыванию и тоже не верит этому.
Наши батареи левого фланга открыли огонь по неприятелю; потом и японцы открыли довольно сильный огонь по нашим батареям.
Л. сообщает, что генерал Фок продолжает беседовать с солдатами на тему — кому будет лучше в плену...
9 часов вечера. Японцы обстреливали сегодня Старый город 11-дюймовыми и более мелкими снарядами. Разрушено несколько зданий, в том числе магазин Офицерского экономического общества, при этом в магазине убиты 1 приказчик и ранены 2 приказчика и 4 покупателя (1 матрос и 3 солдата). Бомбардировка длилась три часа.
«Севастополь» обстреливали сегодня (с суши же) 120-миллиметровыми снарядами с обеда до сумерек.
Вечером побыл среди артиллеристов, у которых завязался интересный спор. Большинство того мнения, что недостаток снарядов произошел из-за теперь уже непоправимой ошибки в расходовании их.
Оказывается, что у нас имеется посейчас еще огромное количество (чуть ли не 70 тыс.) старых китайских снарядов, которыми можно было стрелять из бывших китайских орудий и которые можно было заблаговременно приспособить ко многим нашим орудиям и в свое время израсходовать с большой пользой взамен наших лучших и дорогих снарядов.
Но это нужно было сделать в то время, когда задача артиллерии заключалась не в меткости каждого выстрела, а в возможно большем количестве снарядов, выпускаемых по известной площади, как это было в начале осады. Так, например, по словам их, по Дагушаню и по южным склонам Волчьих гор было выпущена масса лучших наших снарядов, притом до самого крупного калибра включительно — без особой пользы и надобности. Тогда тратились снаряды и расстреливались, утрачивая свою меткость, наши лучшие орудия по невидимой цели — только для того, чтобы держать данную местность под сильным артиллерийским огнем.
Для этой-то задачи могла быть с таким же успехом использована вся масса китайских снарядов; тогда бы у нас остались [489] впоследствии, когда понадобилось разбивать неприятельские осадные батареи и уничтожать их укрепления, все те 12–, 10– и 8-дюймовые снаряды эскадры, 11-дюймовые и 9-дюймовые снаряды Золотой и Крестовой мортирных батарей, а также 10-дюймовые на Электрическом утесе, не считая всех более мелких калибров со всех батарей правого фланга, которые были выпущены по одному Дагушаню 26 и 27 июня только для того, чтобы не дать японцам возможности там укрепиться.
Не знаю я артиллерийского дела, но по слышанным мной мнениям и доводам и у меня зародилось убеждение, что тут совершен огромный промах в ущерб интересам обороны крепости.
Но на этот раз не виноват — стрелочник...
Зашел к стрелкам. И у них свои недовольства.
Говорят, что полки, не имеющие настоящих командиров, а лишь временных командующих, обижены наградами, хотя и отличались, а с другой стороны — такие полки не могут быть столь сплоченными, такой однородной силой, одинаково воодушевленной массой, как полки, которые знают своего командира, который, в свою очередь, знает свой полк, где между командиром и полком установилась известная духовная связь. В таких полках ассимилировались и части, вошедшие в них по мобилизации, — в них нет чужого, все свои. В полках же, имеющих лишь временно командующих, притом меняющихся, нет ни взаимной любви, ни взаимных интересов, ни взаимной заботы — все люди чужие, не знающие друг друга, и весь народ, как будто сбросанный в кучу, расползается, распадается на части, на отдельные кучки.
Как на блестящий пример указывают на 5-й полк, который неоднократно пополнялся из других частей за страшной убылью своих людей, и в данное время едва ли найдется в нем сто человек из первоначального состава полка, а между тем каждый вступивший в него солдат незаметно становился достойным славного имени полка и гордился им, и каждому известно, что на 5-й полк можно всегда надеяться...
Говорят, что даже в 14-м полку лучше других, хотя там командир не пользуется особой любовью. Зато, говорят, кормит хорошо и заботится о наградах. [490]
У нас из 9 стрелковых полков только 4 имеют своих настоящих командиров, а 5 — временно командующих, причем некоторые из них менялись еще во время войны; кажется, тоже самое и в запасных батальонах.
Сегодня мне особенно повезло на интересные беседы. На пути домой встретил компанию знакомых старожилов и моряков. Они как раз рассуждали о том, что мы многое потеряли от того, что не имели большего дока для исправления броненосцев.
Причиной тому оказывается не что иное, как упорное непонимание в Петербурге того, что нельзя же иметь военный порт без доков, тем паче в случае войны.
Мне сообщают, что с самого занятия Артура были выработаны сметы на необходимые доки и представлены чертежи; осталось только утвердить или рационально изменить эти сметы и ассигновать необходимые средства.
Мало того: оказывается, что строительная контора по гидротехническим сооружениям «Борейша и К°» давно предлагала правительству выстроить большой сухой док на свои средства, на условиях рассрочки платежей. Но и это предложение не встретило сочувствия, в то время как в Дальнем строились гигантские молы и прочие портовые сооружения, стоившие десятки миллионов.
Адмиралу Алексееву будто стоило не меньше трех лет настойчивого ходатайства, пока в столице разрешили начать постройку дока, без которого, казалось бы, немыслимо существование простой стоянки военных судов, не только что большого военного порта, главной базы наших морских сил на далекой окраине. Но, кажется, немного поздновато{286}.
И тут, будто, вина не стрелочника...
В заключение встретил Т., возвращающегося на позиции. Говорит, что японцы долбят с 9-го числа форт III, укрепление № 3, Курганную и прочие батареи этого района; из этого он заключает, что теперь они полезут на этот район. Кроме того, они ведут упорно свои минные галереи, и едва ли нашим [491] инженерам удастся помешать их успеху, так как все выгоды на стороне неприятеля, у нас же и в людях, и даже в саперных инструментах недочеты, условия работ самые неблагоприятные.
Заговорили о разных ухищрениях и нововведениях японцев в эту войну, я упрекнул его, что мы ничего нового не придумали. Он говорит, что это не совсем так, что не все наши нововведения не имели положительных результатов. Он указал на удачное применение морских минных аппаратов и мин Уайтхеда в сухопутной обороне; затем рассказал мне, что, помимо всего прочего, солдаты придумали даже расставить впереди укрепления № 3 для неприятеля проволочные силочки (петли), чтобы штурмующие запутывались в них. Первый блин вышел комом — в силочки попали наши охотники при ночной вылазке, и их чуть не расстреляли свои же; но и неприятель запутался в этих незаметных препятствиях и был уничтожен, пока еще не успел выпутаться. Даже панцирь и шлем были испытаны на деле. Железный панцирь, прикрывающей грудь и шлем, были придуманы инженером Шварцем, и ими охотно пользовались часовые на форту II; от снаряда и крупных осколков этот панцирь, конечно, не мог уберечь; зато он прекрасно защищал от шрапнели, ружейных и пулеметных пуль и мелких осколков. Тяжесть панциря не утомляла часовых, которым не приходится много двигаться. Генералом Горбатовским придуманы особые проволочные препятствия.
Он говорит, что не следует забывать, что здесь много приходится придумывать такого, чего в оборудованных крепостях всегда в изобилии. Например, здесь не доставало вытяжных трубок для артиллерии — пришлось приспособляться, изобретать. Таким путем найден неоднократно выход из, казалось бы, безвыходного положения.
4. Успехи японских подрывных работ
9 часов 30 минут утра. Около 8 часов артиллерийский огонь затих. Когда я шел в Новый город, японцы обстреливали канонерскую лодку «Бобр», стоящую около солеварницы в Западном бассейне. Снаряды ложились близко, были и попадания. Утром стреляли и по Новому городу.
В 9 часов усилился артиллерийский огонь вновь до большой силы на правом фланге; японцы начали усиленно бомбардировать Перепелочную батарею 11-дюймовыми и мелкими снарядами из осадных орудий; начали обстреливать и батареи левого фланга, поддерживая правый фланг своими орудиями. В промежутках стал слышен ружейный штурмовой огонь, были моменты, когда все как в котле варилось, земля вздрагивала. Стреляли и наши батареи, так что у нас дребезжали стекла в окнах. Перепелочная батарея отвечала лихо, несмотря на рвущиеся вокруг нее снаряды.
Сейчас все стихает.
10 часов 55 минут. К 10 часам орудийный и штурмовой ружейный огонь вновь разгорелся, порой до какого-то адского клокотания; батареи левого фланга Саперная, Зубчатая (литера В), мортирная Моллеровская и другие — стреляли усиленно, и на них рвались неприятельские снаряды так, что нельзя было разобрать, что это — взрывы ли неприятельских бомб, или выстрелы наших орудий — все сливалось в какой-то рев и какие-то тупые удары.
Мы вышли послушать, что творится на батареях и на правом фланге, трудно заниматься в такие минуты. В это время ниже нас, к центру Нового города раздалась духовая музыка — стройный похоронный марш.
Такие явления производят очень сильное впечатление и едва ли могут быть забыты человеком. Там, на батареях и за ними — хаотический рокот орудий и переходящий в неровную барабанную дробь или журчание трескоток ружейных и пулеметных выстрелов, порой слышно на ближайших батареях даже жужжание осколков... А здесь мирная похоронная процессия — хоронят павших в бою и умерших от ран офицеров и прапорщиков; стройная, гармоничная мелодия.
10 часов 45 минут. Артиллерийский огонь затих, но ружейный все еще продолжается. Пушки грохочут еще там, как бы [493] очень далеко. Порой мелькает мысль, не сражается ли там наша выручка с севера с осадной армией за Волчьими горами? Это иллюзия, рождаемая нашими желаниями.
11 часов 46 минут. Д. принес известие, что японцы взорвали что-то (должно быть, один из своих горнов под бруствером форта) и потом начали штурмовать форт III, но, так как их отбросили, то они теперь передвигаются к левому флангу, и нужно ожидать здесь нового штурма. Никто из нас не слышал большего взрыва, должно быть, пустяки.
2 часа 15 минут дня. Японцы обстреливают Золотую гору и Суворовскую батарею на Тигровом полуострове; много рвется там неприятельских снарядов (6-дюймовых или 120-миллиметровых), но не видать попаданий на батареи.
Сообщают, что «Бобр» уже затоплен. На нем кто-то убит и кто-то ранен из тех, кто спасал более ценное имущество.
Наши батареи стреляют вновь усиленно. Даже одна из мелких батарей на Тигровке открыла огонь.
Каждое появляющееся на горизонте судно дает нам на минуту надежду на выручку — не наши ли суда Балтийской эскадры?.. Сегодня появились сразу два судна и третий дымок за горизонтом. Ждем с нетерпением, что суда эти направятся прямо к гавани, но напрасно.
4 часа 45 минут. Сообщают, что японцы все еще сильно обстреливают наши батареи левого фланга; на форту IV будто убиты лейтенанты Пеликан и Непенин. Несколько И-дюймовых снарядов упало и в верхней части Нового города; попадание в полицейскую часть.
На Зубчатой батарее (лит. В) будто произошел взрыв порохового погреба, и после того горело минут двадцать. Говорят, что это ничего — бездымного пороха у нас еще много, для крайнего случая у нас много дымного пороха, лишь бы там не погибли люди.
6 часов вечера. Когда я шел из Нового города, японцы все еще стреляли по батареям левого фланга. На правом фланге, около форта III идет довольно сильная перестрелка.
Здесь говорят, что взрыв на форту III не был удачен для японцев и штурмы были отбиты, но они засели во рву, среди своих убитых и раненых, и оттуда никак нельзя их вышибить. [494]
Батареи нашего левого фланга будто сильно били японские колонны с фланга, поэтому японцы обрушились своим артиллерийским огнем преимущественно на эти батареи, чтобы заставить их замолчать.
Наши потери за день около 100 человек убитыми и ранеными, японские — много больше.
Велосипедисты дежурили сегодня под фортом III весь день, но, говорят, раненых было немного.
10 часов вечера. Побыл в Красном Кресте. Часть выздоравливающих офицеров переведена в офицерский флигель Саперной импани. Так как перестрелка около форта III не прекращалась, то в район Красного Креста сыпалось много перелетных пуль, и так как я не знал дороги в импань, а в темноте найти дорогу трудно, то меня провожал туда раненый в ногу поручик Ховрин, пришлось делать перебежки с одного прикрытия до другого, это было довольно трудно моему провожатому, но мы добрались таки благополучно до импани. Полковник Третьяков выписался и находится опять при штабе полковника Ирмана.
Навестил друзей. Некоторые преспокойно дуются себе в карты — винтят. У других идут оживленные дебаты о том, продержимся ли еще долго. Большинство уверено, что продержимся, пессимисты же говорят, что ничего не выйдет, помощи неоткуда ждать, что в один прекрасный день японцы прорвутся в город в том месте, где менее всего ожидают, и пойдет бой по улицам, что при этом должны пострадать и мирные жители, ибо будут стрелять и драться из-за каждой фанзы, из-за каждого угла, постепенно отступая к Золотой горе. Нашлись и такие среди них, которые говорили, что в последнюю минуту можно и сдать крепость.
— Русские крепости не сдаются! — говорит с сердцем капитан В. — Их нужно взять с бою!
Ему говорят, что это положение устарело и что даже Севастополь сдался в последнюю минуту. Другие возражают, что из этого не следует, что в данное время уже пора говорить о сдаче, что еще можно держаться, а той порой да вдруг подоспеет выручка.
Ушел я из Саперной импани с уверенностью, что много надежды на то, что продержимся еще долго. На обратном пути [495] пришлось снова делать перебежки — пули так и щелкали по крышам зданий Красного Креста. Зашел в старую импань Красного Креста навестить врачей. Они довольны, что сегодня немного прибыло раненых, и собрались отпраздновать чьи-то именины. Но кто из них именинник, так и не удалось узнать.
Сообщают, что утром «Севастополь» послал 4 или 5 снарядов из башенных орудий японцам. Его обстреливали вчера и сегодня; были попадания, но особенного вреда не причинили.
Сообщают, что японцы вчера вечером от 7 до 11 часов и сегодня утром от 3 часов до 8 часов обстреливали Новый город 57-миллиметровыми снарядами. Один снаряд попал в здание, в котором помещается «Новый край». В то же время обстреливали батареи нашего левого фланга и Перепелочную.
Кто-то сообщил, будто форт III очищен нами, но другие уверяют, что ничего не отдано.
Когда я пошел в Новый город, то затихшая было перестрелка и орудийный рокот возобновились. Но так как ветер превратился в бурю, то нельзя разобраться, кто и куда стреляет. Буря подняла облака пыли и на батареях; порой идет снег и бьет в глаза с песком.
П. Р. говорит, что если придется уступить форт III, то не продержимся дольше двух недель потому, что снарядов у нас мало. П. А. слышал, будто на Золотой горе ставят 12-дюймовые судовые пушки. Б. говорит, что встретил офицера из штаба полковника Ирмана и тот говорил ему, что если японцы возьмут штурмом форт V, то придется эвакуировать Новый город и держаться в Старом до последнего.
Слухи, будто Балтийская эскадра встретилась за Чифу с японской эскадрой; последняя уклонилась от боя и пошла себе восвояси, наша пошла за нею, но так как японцы скрылись между своими островами, то прошла себе во Владивосток починиться. 11-го числа она вышла в Артур — следовательно, она может появиться в любой момент на нашем горизонте.
Обычное явление — чем печальнее сведения с боевого фронта, тем радужнее слухи; и хватаешься за них, веришь им и в душе сомневаешься. [496]
3 часа 52 минут дня. К. уверяет, что слышал в штабе, что форт III очищен нами еще вчера вечером, что посланные туда сперва пять, затем четыре и две роты не могли выбросить японцев из форта.
Никто из нас не хочет этому верить.
Сегодня вновь сообщают, что японцы двигаются к левому флангу. Неужели они начнут штурмовать и форт V? Говорят, что они пытались во время каждого штурма на левом фланге завладеть нашей позицией на Панлуншане, но это им не удалось до сей поры; там держатся наши стрелки очень цепко. Это единственное место в районе полковника Семенова (на так называемом Северном фронте), куда японцы направляют свои атаки.
Досадно, если бы японцам удалось взять форт V, когда они вот ничего не могут поделать и с простыми позициями на Панлуншане, где в их руках почти весь хребет{287}.
Зашел Ш. и подтвердил факт, что наши миноносцы дали себя обмануть японцам в то время, как в наш миноносец и в «Севастополь» попали неприятельские мины.
9 часов вечера. Сегодня я запоздал в обратный путь, «на вылазку», как прозвали мои товарищи эти ежедневные путешествия. Было так темно, что не видать ни зги, буря со снегом и песком совсем не давала раскрывать глаза, пришлось идти почти ощупью. Когда я подошел к Мертвому углу, то увидал, что в Новом городе, будто около берега, вспыхнул пожар, должно быть от снарядов; японцы все время постреливали, но нельзя было понять, куда они стреляют, свиста снарядов не было слышно.
На правом фланге, около форта III идет перестрелка; о судьбе форта самые противоречивые сведения — кто говорит, что он отдан, а кто — что это неправда. Поддаваясь своим желаниям, веришь, что форт еще в наших руках{288}. [497]
Сообщают, что снарядом с Электрического утеса взорван за Дагушанем японский пороховой погреб.
Врачи жалуются, что в последнее время с позиции поступают все раненые с признаками цинги и поэтому раны стали очень плохо заживать. Говорят, что прямо не знаешь, чем там питаются наши солдаты — будто какой-то мучной болтушкой да чаем; конину стали давать еще реже, экономят лошадей, которых у нас еще много, но стали давать водку, которую никак нельзя признать питательной. Будь растительная пища, будь запасен лук и чеснок, цинга не свирепствовала бы, могли встретиться лишь отдельные легкие случаи заболевания ею.
А солдаты все еще не хотят слышать о сдаче крепости.
5. Сведения о положении обороны
Сообщают, что в Новом городе горели опять какие-то склады и канонерская лодка «Бобр» и японцы стреляли только по пожарищу.
3 часа дня. Около 9 часов утра ненадолго загрохотали на позициях орудия. Около 10 часов японцы начали долбить Курганную батарею и укрепление № 311-дюймовыми бомбами. С 12 часов 20 минут до 3 часов бомбардировали Золотую гору, порт и Старый город. И наши батареи стреляли все это время.
Встретил Р., Ж. и К-ва. Пристал к ним с расспросами, правда ли, что сдан форт III и как наши дела вообще.
Говорят — правда, но вчера на военном совете решено держаться до крайней возможности и не затевать никаких переговоров о сдаче — не посрамить имени русского.
Узнал интересные подробности об этом совете, который состоялся вчера после обеда, в шестом часу. На совете открыто выступил за сдачу один полковник Рейс, уверяя, что так как эскадра наша погибла, то не для чего стало держать крепость, а нужно позаботиться о том, чтобы на улицах города не произошло резни, чтобы не гибли при этом мирные жители{289}. Замечательно то, что офицеры дивизии генерала Фока (4-й) высказывались, что наступил большой недостаток снарядов, что состояние крепостных верков плохое и солдаты изнурены, что оборона становится очень трудной. Офицеры же дивизии генерала Кондратенко (7-й), артиллеристы, инженеры, саперы, минеры и моряки — все твердо высказались за то, чтобы держаться до последней крайности, не отдавать даром ни пяди земли. Из генералов: Смирнов, Горбатовский, Надеин, Никитин и Белый стояли за оборону. При этом выяснилось, что у нас хватит еще снарядов на два общих штурма, а патронов того больше (миллионов 5 или 6).
На вопрос, ухудшилось ли положение нашей артиллерии с падением форта III, полковник Мехмандаров ответил, что он не находит никакого ухудшения, что форт III не имеет никакого влияния на артиллерийскую обстановку. Только генерал Фок уклонился от прямого ответа — наговорил много слов, из которых [499] нельзя было вывести никакого заключения. Когда очередь дошла до генерала Стесселя, то он встал и сказал приблизительно следующее:
— Итак, господа, вы высказываетесь почти единогласно... что тут, скажем единогласно, за защиту крепости до крайности. Благодарю вас за это. Другого решения я и не мог ждать от русских офицеров.
На том и закончилось заседание совета. Мои собеседники думают, что полковник Рейс высказал мнение своего патрона, так сказать, зондировал почву. Они сообщили, что уже с 12-го числа мастеровые 14-го полка работают в доме генерала Стесселя по упаковке имущества, на всякий случай...
На вопрос, как дела на позициях, сказали мне, что с месяц еще можно будет продержаться; будто комендант надеется, что даже больше{290}. [500]
Когда я возвращался домой, то по направлению арсенала разгорался пожар, началась трескотня, похожая на частую перестрелку — вероятно, в арсенале взрываются хранящиеся там китайские патроны; между трескотней слышны не то выстрелы, не то взрывы чего-то более крупного. Взрывы все учащаются, будто идет отчаянный штурм. Белый, красиво клубящийся [501] дым, как вата, освещен заревом, но картина эта удручает: знаешь, что где уж и так тонко, там и рвется.
Сообщают, что будто сами зажгли в арсенале склад с китайскими снарядами и патронами, а теперь японцы стреляют по пожарищу.
5 часов 40 минут. Трескотня прекратилась.
6 часов 35 минут. Сейчас по направлению арсенала произошел протяжный взрыв — тррррр!.. Поднялось большое облако белого дыма — будто взорвался пироксилин или порох.
7 часов 13 минут. Взрывы, более или менее короткие, продолжаются все еще через некоторые промежутки времени.
Говорят, что там рвутся старые китайские снаряды.
Сообщают, что около 4 часов японцы атаковали Китайскую стену и Скалистый кряж (между фортом III и Заредутной), атаки отбиты, но японцы засели под Скалистым кряжем и фланкируют Китайскую стену.
9 часов 56 минут. Пожарище догорает, взрывы прекратились. Изредка грохочут пушки, редкая перестрелка.
12 часов ночи. Стрельба на позициях то затихает, то снова возгорается, но ненадолго.
6. Тяжелый день
Редкий артиллерийский огонь около батареи литера Б и правее.
Сообщают, что кроме пожара в арсенале вчера взорвался пороховой погреб около пивного завода Ноюкса, за бухтой Лун-хе; там, кроме пороха, погибли и снаряды. В арсенале погибли китайские маузеровские (или манлихеровские) патроны и снаряды.
Вчера сильно обстреляли «Севастополь»; утром бомбардировали мелкими снарядами Новый город, но не слыхать ни про человеческие жертвы, ни про особые разрушения.
Слух будто 15-го числа было морское сражение.
9 часов 40 минут утра. Пошел в Новый город горной дорогой — через Соборную гору и овраг с резервуарами-водоемами, мимо штаба полковника Семенова; эту дорогу я нашел в [502] последнее время более интересной, так как с нее видно больше морского горизонта, чем с нижней дороги, и хотелось бы скорее увидать суда Балтийской эскадры... Кроме того, морская даль действовала всегда успокаивающе на нервы в противовес тесному кольцу обложения с суши; шествуя этой дорогой, забывал об осаде, любовался красивым видом.
Не успел еще дойти до штаба полковника Семенова, как вдруг совсем близко в воздухе тиукнула неприятельская шрапнель. Пошел поближе вдоль домов, чтобы не получить шальную пулю. Другая, третья... Что это такое?
Но только что минул я штаб, как вдруг открылась адская бомбардировка всех батарей Северного фронта левого фланга. Вынул часы, посмотрел — ровно 9. Заговорили и наши орудия, зарокотало также на правом фланге.
Мелькнул вопрос: что нам грядущий день готовит?
Начался ужасный хаос звуков, сливающийся в непрерывную, отвратительную, леденящую какофонию; выстрелы наших орудий, дальше выстрелы неприятельских, шипение, вой и взрывы бомб, таканье шрапнели, жужжание на разные лады осколков... Только что повернул за угол — дорога вела еще с полверсты вдоль батарей по открытому месту, так как тут нет домов, за которыми находишь хотя бы некоторое прикрытие.
Вновь испытал то же самое чувство, как 27 января во время первой бомбардировки — во всем теле почувствовал холод. Но тогда подавляли звуковые эффекты и некоторые взрывающееся вдали снаряды, а сейчас снаряды рвались тут же, вблизи, на батареях и перелетные, шрапнель фукала почти над головой, а осколки то и дело шуршали и жужжали через дорогу по всем направлениям и падали, подымая пыль, то там, то сям. Бежать ото всего этого вниз, без дороги, по круче и рытвинам не хотелось, так как в этом не было смысла — опасность была всюду одинаковая. Прошел спокойно по дороге, сознавая, что в любой миг могут быть покончены все расчеты с жизнью; с этой мыслью пришлось мириться ежедневно, начиная с 25 июля, и она уже не вызывала новых чувств. «От судьбы не уйдешь» — это поддерживало некоторую бодрость. Пока шел вдоль батарей и видел все, что творится, не было так жутко, как тогда, когда дорога повернула в [503] город и пришлось идти спиной к батареям. Думаешь — вот-вот хватит тебя сзади кусок чугуна или стали и изуродует или положит на месте, а то шрапнельная пуля пронижет череп... В это время невольно пощупал шапку и убедился... что она не может защитить. Казалось, что прошло много времени, пока я вышел из сферы огня; вздохнул свободно лишь тогда, когда дошел до цели и сел за свой стол.
Бомбардировка продолжается с той же силой.
Здесь П. А. говорит мне, будто катера и миноносцы стоят под парами, чтобы встретить Балтийскую эскадру, и что сегодня, наверное, будут штурмовать район батареи литера Б, на правом фланге.
«Бобр» все еще дымится. Удивляешься, что могло там гореть так долго; говорят — краска, остатки смазочных жиров и уголь.
До сей поры забыл отметить, что во время каждой сильной бомбардировки борется во мне — думаю, также и в других, — уверенность, что уцелею, с сомнением — работаешь, записываешь все, что видишь и узнаешь, а вдруг... что-то такое, еще не испытанное: тупой ли удар, жгучая ли боль, или тебя раздерет на клочья и... все кончено. Вероятность эта становится с каждым днем больше и больше, но и привыкаешь к ней, сам того не замечая.
10 часов 16 минут. Канонада на батареях сильно поредела, но слышны взрывы снарядов в городе.
10 часов 44 минуты. Снова наступило сравнительное затишье — пушки грохочут изредка.
11 часов 17 минут. Бомбардировка батарей левого фланга будто совсем прекратилась. Зато на правом фланге, по направлению Курганной батареи слышен рокот орудий и непрерывный ружейный и пулеметный трескоток{291}.
Электрическая и Крестовая мортирные батареи, которые отсюда хорошо видны, стреляют усердно.
11 часов 30 минут. Наступило почти полное затишье, редко где то вдали грохнет орудие. [504]
К. принес известие, будто в 9 часов японцы взорвали бруствер укрепления № 3, при этом будто детонировали наши фугасы или минные галереи; погиб весь гарнизон укрепления, спаслось всего 8 человек, и те ранены...
В то же время японцы сильно бомбардировали Перепелочную батарею 11-дюймовыми снарядами; на ней в половине десятого взорвался пороховой погреб и она замолчала.
Сейчас будто штурмуют Курганную батарею.
Это известие произвело на всех тяжелое впечатление: брешь в первой линии обороны, образовавшаяся после падения форта III, становится шире; в этом районе остается лишь вторая и третья линии обороны.
Полковники Ирман и Третьяков говорят, что можно еще и в таком случае держаться и что это еще не значит, что японцы уже взяли крепость.
В редакции «Нового края» не получено никаких точных о положении дел. Там показали мне присланный В. Ж-ко некролог генерала Кондратенко, возмутительный по своей тенденции; это скорее дифирамб генералу Стесселю, чем некролог нашего славного начальника обороны. Из этого «некролога» вытекает, что если и Кондратенко заслужил лавры героя, то только благодаря ближайшему руководству им со стороны генерала Стесселя... До чего может дойти искусство подслуживанья!
Решил отправиться в Морской госпиталь, навестить М.Л. Делакура. Иду по улице вниз, гляжу — то тут, то там так и блестят свежие мелкие осколки. На тротуаре городского управления несколько таких осколков. Спрашиваю сторожа, когда стреляли сюда. Говорит, что совсем недавно, должно быть, в то время, как я пробирался обедать.
З. увидал меня и кричит мне издалека, чтобы я не шел в Старый город, так как дорога сильно обстреливается шрапнелью. Сказал ему, что иду совсем в другую сторону.
На базарной площади и около казарм всюду видны осколки от мелких снарядов. Набрал было горсть более интересных, но потом бросил — ну их!
Михаила Львовича сегодня вновь оперировали; его только что принесли из операционной и нужно было не давать ему заснуть, пока не пройдут пары хлороформа. К нему пришел еще [505] гость — капитан 2 ранга князь Кекаутов; и товарищи по палате старались не давать ему уснуть. Он больше того огорчался тем, что ему не давали и курить. Шутит, что теперь у него останется большая экономия — не придется покупать обуви, потому что не на что ее надевать (у него ампутированы обе ноги) и жалуется, что у левой ноги часто чешется пятка, а ее нету{292}.
В 2 часа отправился обратно на занятия. Полюбовался красиво-страшным зрелищем бомбардировки. Снаряды рвутся недалеко от наших батарей, но попадания не видать; батареи стреляют почти беспрерывно. Японцы особенно стараются потушить Моллеровскую мортирную на Обелисковой горе, но батарея хорошо установлена за кряжем — недолеты ударяются в гору со стороны неприятеля, а перелеты попадают в ложбину между батареей и коммуной Ч. Мортиры на батарее то и дело изрыгают белые столбы дыму — посылают свои 9-дюймовые бомбы неприятелю. По направлению Курганной батареи слышны порой пулеметы и ружейный трескоток, но ненадолго — не настоящий штурмовой огонь.
Стреляют и наши береговые батареи от Суворовской до Крестовой. Неприятельские снаряды рвутся на всех возвышенностях, где только поставлены орудия. Под Золотой горой вновь что-то загорелось.
Позанимался около часу времени. Вдруг — крах! — сильный взрыв совсем близко, гляжу — не пробьют ли вновь осколки изрешеченные стены нашего дома{293} — но нет. Оказывается, что снаряд попал в скалу шагах в 20 за домом. Успокаиваю себя тем, что это случайный перелет. Прошло несколько минут и снова — крах! Но на этот раз под самым окном леса, еще не снятые потому, что дом еще не достроен, повалились, поднялась пыль, что-то посыпалось и забарабанило по окнам. Гляжу — которая из стен повалится на меня, чтобы попытаться спастись. Ничего не повалилось, но слышу, что все жители дома быстро [506] выбегают из дому. Инстинктивно схватываю пальто и шапку, бегу вниз по лестнице и — бегом за прочими, убегающими из сферы огня.
— Нас бомбардируют 11-дюймовками! Куда деваться? — кричит мне заведующий книжным магазином «Нового края», переведенным в дом Бурхановского.
— Убраться пока из сферы огня! — кричу ему и бегу к дому Левтеева, хотя пробитому снарядом, но солидной постройки. Он пошел обратно в дом. В это время раздается вой снаряда. Оглянулся по направлению звука и вижу что-то черное, совершенно круглое падает на скалу, через которую только что пробежал, впереди дома Бурхановского. Зная, что при взрыве все осколки должны полететь вперед, то есть вдогонку мне, напряг все усилия, чтобы скрыться от них за угол дома Левтеева. Взрыва не последовало, а что-то прошуршало сзади мимо меня, обсыпав меня известковым мусором, что-то ударилось в противоположный домик, бывший перевязочный пункт или околоток, там затрещало, а далее раздался взрыв. Кучка сбежавшихся за угол дома Левтеева людей уцелела.
Не мог сразу отдышаться и разобраться в мыслях, как это все случилось — почему мне ничего не сделалось, когда 11-дюймовый снаряд обломал леса у дома греков Корфиаса и Мавро-мараса, что такое круглое там упало, когда ныне уже круглыми бомбами не стреляют и как это меня обсыпало только известковым мусором. Приходько, не успевший войти в дом в то время, как раздался вой снаряда, видел, как 11-дюймовый снаряд упал на ребро скалы боком{294}, полетел рикошетом за мной, обсыпал меня известкой с ограды дома Левтеева, которую он задел, затем пробил дальше домик и взорвался в яме за ним, среди сложенного камня. Снаряд под окном, обломавший леса, ушел, не взорвавшись, в землю.
Куда же пойти, чтоб чувствовать себя вне опасности, чтоб немного отдохнуть? Район морских госпиталей в данную минуту вне опасности, но туда далеко, и могут перенести огонь и туда. [507]
Пошел в госпиталь № 10. Если дойду, думаю себе, то там передохну. Дошел, хотя перелетные снаряды рвались по направлению госпиталя на склоне горы. Когда зашел в палаты, то бодрый вид раненых солдат сразу успокоил меня.
— Ну что, — спрашивают они, — японцы не прорываются нигде?
Говорю, что нет.
— Где им! То-то они осерчали. Они только и знают, как бомбардировать — благо снарядов у них вдоволь. Нас этим не удивишь!..
Когда я вышел из госпиталя, было уже 4 часа 10 минут, по батареям лишь редкий грохот орудий{295}. К 5 часам стрельба почти совершенно стихла.
По пути в Старый город встретил прапорщика запаса флота Курилова, командующего морскими орудиями на Соборной горе. Говорит, что ему хорошо было видно, как японцы штурмовали сегодня Курганную батарею, три раза они пытались завладеть батареей, но отброшены и устлали все подступы своими трупами. Видел даже лихость выскакивавших вперед японских офицеров и как они возвращались к своим командам, не желавшим выходить из-под прикрытия под смертоносный огонь, и как офицеры эти били шашками своих солдат. Но кто выскочит, того скашивали пули и снаряды.
5 часов 30 минут вечера. По старому городу стреляли сегодня только мелкими снарядами, но почти целый день; по порту и Золотой горе стреляли и 11-дюймовыми, а дорогу обстреливали целый день мелкими снарядами и шрапнелью. Но не слышно, чтобы были человеческие жертвы.
Сообщают, что укрепление № 3 не сдано и не взорвано, но только отрезано, в нем будто около 400 человек гарнизона.
Будто сегодня в порту отслужили молебен по поводу того, что Балтийская эскадра вышла сюда из Владивостока.
Будто японцы по случаю того, что завтра у них Новый год, попытались завладеть сегодня крепостью, но когда это не удалось, [508] они просили не стрелять по ним два дня. За это они обещают и нам дать 2 дня праздника. Будто даже приглашали генерала Стесселя в гости на праздник в город Дальний...
6 часов вечера. Минут 20–25 был слышен по направлению форта III, Скалистого кряжа и Заредутной батареи довольно сильный штурмовой огонь. Затем он перешел в обычную перестрелку.
Говорят, что японцы сегодня так сильно бомбардировали район Курганной батареи и укрепления № 3, что порой все было окутано дымом от рвущихся снарядов.
9 часов 35 минут вечера. Узнал, что укрепление № 3 сдано. Взрыв был ужасен, склады наших бомбочек, пироксилина и прочего детонировали, завалили выходы из казематов. Комендант укрепления штабс-капитан Спредов кинулся с командой человек в 200 подземным ходом, чтобы не дать японцам занять воронку на бруствере и чтобы отбить ожидаемый штурм на образовавшуюся брешь, но в это время последовали новые взрывы (детонации) и все храбрецы нашли свою могилу в подземной патерне, которая обвалилась. Остальной гарнизон завален в каземате, много там убитых и раненых. Только двоим офицерам, унтер-офицеру — саперу Симонову и нескольким нижним чинам удалось выбраться через окошко каземата и пробраться через сильно обстреливаемую ложбину к своим на Курганную; человек 40 или 60 уцелевших попали в плен. Японцы залегли на укреплении и не давали возможности пододвинуть резерва{296}. На укреплении будто уцелел телефон, [509] и когда оттуда сообщили генералу Стесселю, что выход отрезан, то он приказал уцелевшим людям сдаться в плен. Выкинули белый флаг. В шестом часу японцы штурмовали Скалистый кряж, но отбиты.
Кто-то принес известие с позиции, будто сегодня между генералом Фоком и полковником Мехмандаровым произошел серьезный спор. Фок уверял, что крепость уже не может держаться, а Мехмандаров доказывал, что падение отдельных укреплений пока не означает, что уже пришел конец крепости, что на второй линии обороны можно еще держаться.
На позициях редкая перестрелка. Темно. По направлению форта III или Скалистого кряжа видны какие-то красные фонари. Говорят, что они указывают нашим санитарам, где перевязочные пункты.
Чувствую сильное утомление, поэтому ложусь сейчас спать.
7. Неожиданный известия
Рано утром грохотали пушки на правом, в направлении батареи литера Б, и на левом фланге.
9 часов 30 минут. С 7 часов начался редкий обстрел позиций. С половины девятого слышен свист отдельных снарядов по направлению Золотой горы, высоко над городом. С девяти часов порой слышен оживленный ружейный и пулеметный огонь по направлению Заредутной батареи, но не в больших размерах и непохожий на штурмовой; грохот пушек довольно редкий, и будто стреляют только мелкими калибрами.
Сообщают, что вчера читали на позициях солдатам телеграмму о том, что Балтийская эскадра находится всего в 100 верстах от Артура. Солдаты не поверили, ругались, говорили, что нечего их обманывать каждый раз, когда ожидается наступление неприятеля.
— Разве мы и так не деремся, что ли!.. Нас обманывают, а у самих Бог знает что на уме...
Не удалось узнать, чье изобретение эта «телеграмма» — генерала Стесселя или Фока. [510]
Кажется, было бы многим лучше сказать с самого начала осады: «На выручку нечего рассчитывать. Нам нужно надеяться только на самих себя. Умрем, но не отдадим нашей крепости! А если японцы при такой нашей решимости все-таки в конце концов одолеют нас, то победа эта будет стоить им баснословных жертв. Если же мы так будем держаться, то, может быть, подоспеет к нам и выручка».
Но мало сказать это, нужно показывать примеры стойкости, а не приучать войско лишь к отступлению с ненужными бессмысленными жертвами! Не нужно было подрывать всеми способами в солдате веру в справедливую оценку заслуг каждого, кто бы он ни был. Не нужно было строить все на лжи и обмане. Не нужно было давать право солдату сказать:
— Полно врать-то! Мы не маленькие...
10 часов утра. Узнал, что еще вечером наши войска отступили от Скалистого кряжа, Китайской стенки и Заредутной батареи на Орлиное Гнездо и вторую линию обороны: Митро-фаниевскую, Владимирскую и Лаперовскую горы. Курганная батарея осталась за нами.
Говорят, что и тут можно еще держаться.
Тяжелое известие, оно угнетает. Спрашивал, почему отступили, когда штурм был отбит? Говорят, что было приказано отойти под покровом ночи, чтобы не было потерь. Но какой-то пьяный офицер зажег оставленный блиндаж и при зареве пожара японцы увидали, что наши отступили.
Теперь стало мне ясным, почему японские снаряды и шрапнель как бы делают перелеты, как бы ищут резервов — рвутся на более близких к нам вершинах. Теперь понял, почему, когда, до получения этого известия, я полез на Военную гору, чтобы посмотреть оттуда на наш ближний боевой фронт, вдруг через мою голову прошуршал «воробей» (мелкий японский снаряд) и влепился в гору. Японцам хорошо видна Военная гора с занятых ими теперь позиции.
Довольно оживленный ружейный огонь, все еще продолжается с некоторыми перерывами; одно время была слышна стрельба за Курганной батареей или впереди кладбищенской импани — на Панлуншане. И на левом фланге слышен рокот орудий. Говорят, что «Севастополь» стреляет своими большими пушками по японским позициям против нашего правого фланга. [511]
2 часа дня. Все то же самое — довольно оживленная, иногда усиливающаяся перестрелка вдоль всего боевого фронта правого фланга. Ближайшие батареи нашего левого фланга и берегового фронта стреляют по бывшим нашим позициям.
2 часа 47 минут. Ровно в половине третьего за горой, заслоняющей Орлиное Гнездо, после нескольких японских орудийных залпов взвился характерный дымовой гриб — что-то взлетело на воздух — или пороховой погреб, склад пироксилина или же фугас большего заряда{297}.
Артиллерийский огонь неприятеля усиливается и сосредоточен на районе от Скалистого кряжа до батареи литера Б; рвется масса шрапнели. Видимо, подготовляют в этом районе штурм.
Наш артиллерийский огонь слишком редок в сравнении с неприятельским. Чувствуется как бы бессилие. Усиленно стреляют лишь наши морские орудия.
Японские снаряды вновь вспахивают вершины фронта, поднимая много пыли; кажется, нет там целого места.
3 часа 30 минут. Бой продолжается, но перерывы становятся все больше, будто стихает. Сейчас сильно обстреливают Большую гору 11-дюймовыми бомбами и шрапнелью.
4 часа 30 минут. Стрельба все еще продолжается, хотя в значительно меньших размерах.
Зашел Г. и сообщает, что с полчаса тому назад приехал какой-то офицер с парламентерским флагом к Казачьему плацу. Подозревает, что генерал Стессель хочет начать переговоры о сдаче крепости. Не верится.
8 часов 48 минут вечера. Начиная с сумерек на позициях была лишь редкая ружейная перестрелка. Сейчас почти мертвая тишина. Редкий грохот орудий как бы по направлению левого фланга.
Зашел Р. и говорит, что, по собранным им сведениям, вчера оставили лишь укрепление № 3, потом вечером взорвали сами Волчью мортирную батарею и Китайскую стенку до Заредутной батареи. Говорит, что хотя и трудно, но все еще можно держаться. Японцы лезли сегодня на Орлиное Гнездо, но отброшены. Он ничего не знает о парламентере. [512]
9 часов 10 минут. Пришел Д. и говорит, что грохочут там не пушки, а взрывают свои суда, — «Баян» горит, минный городок взорван. Взрывают уже с 7 часов 50 минут, начали с батарей берегового фронта... Крепость сдается.
Грустно, очень грустно. Просто отчаянье берет, как подумаешь, что рухнули все надежды, все наши упования на то, что крепость устоит, пока подоспеет помощь. Теперь что? Погиб русский Артур. Едва ли когда-либо Россия будет им еще владеть. Японцы ни за что не отдадут нам крепость, купленную столь дорогой ценой.
Пришел П. Р. и говорит, что решено сдать крепость. Отступили на вторую линию обороны.
К Ч-м пришли полицейские и объявили им, что приказано уничтожить все спиртные напитки; разрешается оставить лишь виноградное вино. Кажется, обязали подпиской немедленно разбить все бутылки с водкой и пр. Мера, конечно, разумная, которую, пожалуй, можно было осуществить и раньше без ущерба для обороны.
Все это как бы сгущает над головой мрачный непроглядный туман, видишь и слышишь это как во сне. Голова отказывается работать, мысли будто упираются во что-то неприятное и съеживаются, не желают двигаться дальше.
12 часов 43 минуты. Все еще изредка раздаются взрывы; они отдаются с болью, в голове ли, в сердце ли, неохота и разбираться в этом. Но отдаются они особенно неприятно, чего раньше при бомбардировках не чувствовалось — словно удары молотка в крышку гроба... В них слышится бессилие, судороги агонии.
На флангах наших позиций слышна ружейная перестрелка, иногда будто щелкнет ружье и в центре.
На Залитерной горе и по эту сторону ее, правда, что-то горит. Если все это брошено нами, если и там отступили, то весь город открыт японскому обстрелу как на ладони — тогда нет спасения.
Смерть генерала Кондратенко, отсутствие его энергии чувствуются теперь особенно сильно.
Из всего пережитого в последние, хотя, тяжелые дни, не вынес я впечатления, что силы крепости окончательно иссякли. [513]
Раненые солдаты и офицеры возвращались в строй, чтобы не уступать позиции неприятелю... А где же решение военного совета, давно ли это было? Всего три дня тому назад. Должно быть, мне не сообщили тогда правды, или же теперь случилось что-то особенное?
Что будет с нами завтра — знает Бог. Опасности для жизни, кажется, нет никакой, а что-то еще худшее висит над нами. Имя ему — позор плена, утрата всего того, чем мы до сей поры жили, дышали; вера в то, что Россия выйдет победительницей из этой тяжелой войны, вера эта как бы надломилась.
Один из пришедших с позиции офицеров, долго угрюмо молчавший, рассказал нам характерные наблюдения.
Раньше, т. е. до войны, говорит он, генерал Стессель был очень популярен среди солдат, бывшие в китайском походе с ним солдаты восторгались тем, что во время переходов в знойную пору он объезжал колонны, покрикивая:
— Куриным шагом, ребята! Куриным шагом...
Он не утомлял переходами, а вечерами, на биваках, разрешал реквизицию по соседним китайским деревням.
— Кто тащит курицу, кто утку, кто поросенка... А нынче что?..
Так говорили проголодавшиеся солдаты со вздохами сожаления.
— После того как генерал получил аксельбанты и Георгия на шею и вновь заговорил в приказах вычурными фразами, — продолжает рассказчик, — нам очень хотелось узнать, какое впечатление оставляют на солдат эти приказы. К тому времени много было уже убыли в рядах, и большинство составляли пришлые войсковые части, сибиряки-запасные и молодые солдаты, не знавшие прежних «боевых традиций». С виду казалось, что приказы им безразличны — воодушевления не видать никакого, скорее апатия рисуется на лицах солдат, слушающих приказ.
Говорят, что сегодня на крайнем левом фланге, у Голубиной бухты, были схватки, в которых японцам досталось; неприятельская артиллерия обстреливала форт V и прочие укрепления. И на крайнем правом фланге что-то все еще стреляют. [514]