Часть вторая
Начинаю вторую часть повествования. Первую отвез домой и сдал супруге. Хотя и решил поначалу до полного возвращения не показывать дневник, все же, повинуясь сиюминутным ощущениям, отдал жене для прочтения. Первоначальное желание исходило из побуждения не волновать, не трогать излишними подробностями. Для нас это не совсем то, что для ждущих. И главной причиной того, что все же отдал дневник, была, наверное, тяга назад в Афганистан, в Баграм. И какая жена поймет это сумасбродство. Отвык в Союзе от стрельбы, залпов артиллерии, взрывов, от автомата, привычного здесь на плече, как бритвенный прибор для цивилизованного человека.
На период с 15 октября и до возвращения в Баграм в ночь на 6 ноября, все перед лицом и глазами, как калейдоскоп желаний и лиц. Трудная, утомительная дорога домой со вспышками энтузиазма: вот и Союз, вот и Москва, вот и родная дверь, за которой теплая домашняя атмосфера, любимые жена и спящий сын. Минуты осмысления и оценок всех прожитых месяцев и просто спокойная расслабленность. Я и дом! Десять дней дома!
Прилетел в ночь на шестое. Как трудно улетал, так трудно и возвращался. Посадки в Марах, Кокайдах, наконец, Кабул. Ночевки там и сям, соответственно [115] условия с минимумом удобств. Жара и холод для солдат, еще и холодный пол на две ночи. Затем борьба за лишний борт, в которой успеха добился Франц Клинцевич, «купивший» экипажи для лишнего рейса за пиво и тельняшки. Так или иначе, 200 человек перебросили, соревнование с пересыльным пунктом выиграли. Явление вполне нормальное, учитывая, что у нас всегда чего-нибудь не хватает. Прилетел в Баграм, приехал в полк под утро, а полк сидит в укрытиях: полночи летят РСы. Духи «поздравляют» с 70-летием Октября. В первую очередь интересуюсь Анавой и узнаю, что взяли пленного в обмен на оторванную у разведчика ногу. Ко всему, еще один солдат в тяжелом состоянии после ранения в голову. А к вечеру еще двое раненых, и снова из Анавы. И опять один тяжелый, и опять в голову. Что-то многовато даже для праздника.
Днем штурмовики работали где-то совсем рядом. Модуль подпрыгивал как живой. В комнате, как и положено, пыль и запустение. Час ходил с тряпкой. Получил оружие, кучу писем. Первое время находился в центре внимания, притягивала свежая информация, потом «звало» пиво.
Вот под вечер уединился. Пишу. Прослушал кассету с записью песен солдата из Анавы. Сам пишет, сам поет. Голос притягательный, с хрипотцой. Текст, со скидкой на двадцать лет и отсутствие посягательств на широкую публику, очень даже задушевный, а главное, близок по теме и духу. Не пророк, но если не собьется на харьковщину, чуть поддержать и подтолкнуть (чуть-чуть), то может завоевать слушателей не только Анавы и Баграма. Кажется, талант есть. Не похожи эти песни на бренчание в курилке. После праздника полечу в Анаву на сборы. Вернусь дня через три и пойду (то есть полк пойдет) на Хост. Пора и [116] повоевать. А в Анаве познакомлюсь с этим бардом. Судя по замаху, человек мыслящий, неординарный. Поживем, увидим (Чернышев Андрей, пост 12а, увольняется в ноябре 1987 года).
Когда начинал писать эту часть дневника, не знал, что в Анаве «духи» в это время учинили провокацию. Перешел к врагу пост царандой (местной милиции), ушли семь человек, убив заместителя и ранив командира. (Вот ведь как вышло. А я в преданность командира не поверил, тогда в июне, когда место нашей засады с поста царандой «духам» указали трассерами.) Унесли 8 автоматов, ДШК и ДП (Дегтярев, пехотный). Подгадали, сволочи, к празднику и подгадили.
Повторюсь, что интересно читать в центральной прессе о событиях, к коим был причастен, или о людях, которых знаешь. Писал недавно о Франце Клинцевиче и девчушке-таджичке, которые работают с местным населением, ходят к «духам», рискуют жизнью. И вот в «Правде» от 29.10.1987 года статья «Афганские мадонны», а в ней о Мохруй Хабибове. Она и есть. И честь по праву. Наверное, о Клинцевиче тоже скоро в «Красной Звезде» прочитаем очерк. Бывший здесь в октябре корреспондент двумя руками за него уцепился и даже в ночь сходил с ним на свидание с «бородатыми».
Штурмовики вчера четверкой ушли на задание. Три самолета ударили куда надо. А один — по своим, по посту пехоты у моста через Панджшер. [117]
Четверо убиты, несколько человек ранены. Издержки войны. Один из тех случаев, о которых еще с Великой Отечественной войны говорят: «Ну, надо же, а?» Прискорбно. Хорошо, если «грачи» и по «духам» так бьют каждый день.
Утром в Анаву «вертушками» переправили 40 человек молодых. Как подлетят остальные из Ферганы, так подамся туда и я, посмотрим сборы. Днем после политзанятий провели смотр готовности к «боевым». Сроки и задача еще до конца не ясны. Отснял еще несколько кадров своим «Зенитом». Затем пришлось решать задачи по организации боевых стрельб взводов. С утра 3-й пдб выходит на стрельбище, а к 9 часам я повезу туда полковника из группы В. И. Варенникова для проверки. Организовано все по союзным меркам убого, на скорую руку. Вечером проверил: пишут планы, колотят мишени, готовятся. Посмотрели «Путь к Минотавру». Убедился в его затянутости, нудности, но все же смотрел. Позже с В. П. Архиповым посидели, попили кофе, прослушали конец золотого для «Спартака» матча с «Гурией». Счет 1:0. Бой гладиаторов: один чемпион, второй вылетает из высшей лиги. Чемпионы?! Запятнали свои медали в катастрофе с «Вердером» (2:6).
Вот и день прошел. Днем крутишься, вроде ничего. К вечеру в уединенной келье заедает тоска. Скорее бы на «боевые». Магнитофон и кассеты отвез домой, и теперь вечерний собеседник — радиоприемник. Наши станции слышно удовлетворительно, зато весь средний и длинный диапазоны забиты арабской и индийской речью. Ташкент и Душанбе, правда, ведут иногда передачи на русском. Бывают хорошие концерты, но больше местных новостей, которые ничем не трогают. Любимый «Маяк» чисто слышно только ближе к полуночи. [118]
В комнате холодно и от этого особенно неуютно. Ночи стали чувствительно прохладны. Иной раз укрываюсь тулупом. Днем солнце еще припекает. Любители коричневой кожи (в основном те, кто собирается в отпуск) даже загорают. На горы вокруг нас уверенно легли снежные шапки. Принимаю меры, чтобы добыть зимний спальник. Вроде уже нашел трофейный, американский на гагачьем пуху. Скоро должны принести. Свой летний в горы брать бесполезно, только радикулит наживать на камнях.
Получил среди писем и конверт с фотографией и заверением командования 234 полка из Пскова, что я выполняю «интернациональный долг», а они не забывают об этом. Когда дочитал трафарет до того места, где говорится об обеспечении жены картофелем, то плюнул, вспомнив свой разговор с Лазуренко буквально три недели назад и в первом порыве чуть не отправил им эту «индульгенцию» обратно. Потом здраво решил, что без толку.
Написал сегодня письма для дедов и Александру в Куйбышев. Судя по телефонному разговору, сын немного паникует. Ничего, голова у него есть, есть здоровое любопытство ко всему новому, есть хорошая работоспособность. Постепенно освоится, войдет в ритм новых условий и требований. И все пойдет как нужно. Написал ему про спорт и глоток свежего воздуха. По своей учебе в Академии знаю, что без того и другого трудно толково учиться, тяготят многочасовые сидения в аудиториях и духота классов.
Что-то артиллерия сегодня «разбухалась». Полпервого ночи. Ну что, и мы на холодную подушку? Поразмышлял про себя. Пора смотреть сны. Хотя они и цветные, но по приезду что-то стали мои «мультики» какие-то тревожные, беспокойные, [119] энергичные. А проснусь, ничего не вспомню, только удовлетворение, что это был просто сон. Хотя бы женщины снились, а то все война. Есть правда от чего. Вечером 9 ноября опять ранен лейтенант Игорь Герман (командир взвода 4-й пдр) на 3-м посту. В июле остался без пальцев, а теперь пуля в бедро, да с повреждением кости выше колена. Интересно, каким его считать: невезучим или счастливчиком?
Утром вылетаю в Анаву. Посмотрю обстановку, проведем занятия с молодыми и к «боевым» вернусь обратно. Пойдем на Хост, время и сроки выхода пока неопределенные, но, судя по всему, скоро не вернемся. Продовольствия берем на месяц, а там, глядишь, подбросят. Давненько там нога советского солдата не ступала. «Духи», наверное, постараются, чтобы победной поступи не было. Это им не со своими афганцами воевать. Вчера с полковником Сумятиным наблюдали их взаимоотношения. Пока были на стрельбище, видели, как из Кабула на бреющем прошла на Баграм пара афганских «вертушек». И сразу ушла обратно. Шли над «зеленкой», и хотя бы один выстрел. Свои. Попробовали бы так наши сунуться, враз бы сняли.
На один день остался за командира. В. Востротин с офицерами уже к вечеру должен приехать с организации взаимодействия из Кабула. Выход ориентировочно 19-го на Кабул, ночевка, и дальше [120] на Хост. Вероятно, пробудем там месяц с лишним. Уже сегодня с приездом командира будем точно знать задачу. Район действий дикий. Единственная доступная машинам дорога через горы вся заминирована. Вот будет «железный поток». Ко всему, рядом Пакистан, и для нас, и для «духов» — фактор немаловажный.
Вчера с утра прилетел из Анавы. Пробыл там немного, всего два дня. Проконтролировал начало сборов с молодым пополнением, посмотрел жизнь, быт, боевую готовность. Сходил на два поста: 12а и 14-й. Про 12а можно и не упоминать, стоит рядом, низко над рекой. Зато подъем на другой пост после долгой «диеты» на восхождения дался трудновато. Опять надо привыкать, втягиваться. Вот сейчас болят ноги, спина и даже руки. Знакомая резь в глазах от соленого пота, будто налитые свинцом ноги, опять рвешь воздух открытым ртом. Опять знакомая бесшабашность, притупление чувства опасности от полной измотанности. А рядом гора Хаваугар и ее скалистые склоны. Это с них обстреливали группу Г. Крамскова, направленную на выручку раненым 14 июня. Места «духовские». Да и бьют заставу «духи» довольно часто.
Наверное, уже с трети пути начали делать остановки через каждые 100-200 метров. Конечно из-за меня. Нас семеро: старший лейтенант А. Перепичь, капитан В. Белоусов, два разведчика, сапер, санинструктор и я. На остановках выбираем место за скальником или камнями, чтобы быть прикрытыми со стороны гор, садимся и смотрим вокруг. Красотища! Внизу ущелье. Желто-красные облетающие деревья вдоль реки. Желтые и коричневые дувалы в кишлаках. Черно-белые скалы и намного ближе и ниже, чем летом, границы снежных шапок на вершинах. Яркое-яркое солнце. [121]
В общем-то, тепло, но в воздухе какая-то холодная дымка.
Внизу пылят машины. Рухинцы (682-й мсп) выводят из Панджшера свою колонну. Ровно в 10 часов, как и предусматривалось заранее, наша батарея открыла беглый огонь по лагерю «бородатых» — данные «советников». В предыдущий вечер мы долго рассматривали с ними аэрофотоснимок и довольно отчетливо видели те два домика под уступом скалы, о которых говорил афганец. С высоты да издали струйки дыма, появляющиеся на позиции, кажутся безобидными. Да и хлопки тихие. Даже не верится, что вот так может выглядеть чья-то смерть. Результат узнаем только со временем.
Вершина приближается слишком медленно. Стараюсь не смотреть вперед. Не знаю, как со вторым дыханием, но постепенно идти становится легче. Наконец и пост. Личный состав начальник заставы построил для приветствия, а я прошу дать пяток минут, чтобы отдышаться. Для этих аборигенов наш приход — событие. Новые, свежие люди, новые лица, новости, почта.
Застава обустроена вполне сносно. В скальнике в рост человека выдолблены траншеи. Огневые точки обложены камнями. Несколько бронеколпаков. На возвышенных местах выложены стенки из камня, но явно жидковаты. Пули, осколки они выдержат, а безоткатное орудие разнесет их вдребезги. В скалу врезан бункер для жилья, рядом так же устроена баня. Склады боеприпасов и продовольствия, столовая вынесены в сторону долины, то есть в наиболее безопасное место. Быт, конечно, суровый. Пост безводный, все доставляется вертолетом, и ругать за грязные простыни и наволочки — грех. И так видно, что воду экономят, каждая капля на счету. Белье меняется настолько [122] регулярно, насколько регулярно работает авиация. Но какая наволочка выдержит грязные немытые щеки.
На огневой позиции зенитки ЗУ-23-2 все снарядные ящики в дырках и отметинах от пуль. Обычная схема нападения «духов»: работа двух-трех снайперов по позициям и амбразурам, чтобы выбить расчеты и не дать им возможность занять место для стрельбы. Одновременно огонь из ДШК и миномета по всей заставе. Кругом валяются использованные дымовые шашки. Под прикрытием дыма расчет ЗУ-23 выскакивает к орудию, вмиг готовит, заряжает, наводит и открывает огонь. Частенько стреляющий не сидит в кресле, а присев на корточки и спрятавшись за установку, нажимает рычаг спуска. Стрельба навскидку. В одном из двух кресел пулевая отметина. Кому-то «повезло» бы... А. Перепичь долго и упорно пытается показать «духовский» ДОТ, находящийся от нас метрах в 800, но только с третьей попытки я, наконец, рассмотрел еле видимую амбразуру в скальнике. Еще дальше в водоразделах едва виднеются два домика. И то, и другое периодически разбивается огнем с заставы, и с муравьиным упорством восстанавливается в течение одной ночи. Друг к другу в «гости» никто ходить не хочет. Кругом мины. Война идет на неожиданность, на хитрость, на измор. И такое противостояние изо дня в день, из месяца в месяц продолжается годами.
Фотографируюсь на память на позиции зенитки, потом со всеми, в куче загорелых, улыбчивых физиономий. Пора вниз. И опять подтверждение предыдущего опыта. Спуск ненамного легче, чем подъем. Ноги уже на полпути начинают дрожать и подгибаться, становятся предательски ватными. А пота не меньше. Постоянно ловишь равновесие. [123]
А камни и галька так и норовят выскользнуть из-под подошвы.
Вечером в медпункте возвращают к жизни паренька лет восьми. Лежит на столе, голова и плечо в бинтах, не стерта еще лужа крови, и игла капельницы в вене. Рядом бестолково суетится отец, командир взвода царандой. Вез сына из Баграма на каникулы в Анаву и, вот, довез. Где-то недалеко от входа в ущелье их обстреляли из засады. Второй жертвой стала трехлетняя дочь замполита роты царандой. Для малышки пуля в живот оказалась смертельной. Взрослому человеку такое ранение почти не оставляет шансов, а для такой крохи и тем более. А взрослые все целы. Назавтра паренька вывозим в медбат на вертолете. Держится молодцом, любопытство явно заставляет забыть страх и боль. В первый раз видит, наверное, свои горы из поднебесья. А может, больше ему и летать не придется.
Мои предположения насчет статьи о Клинцевиче (писал 9 ноября) сбылись даже раньше, чем можно было бы предположить. В «Красной звезде» от 14.11. большая хорошая статья «Черные тени». Все правдиво, знакомо, объективно. По привычке вырезал из газеты. Не знаю, может и будет к дневнику хорошая специя. Ко всему понравилась статья-очерк в «Огоньке» № 29 и № 30 за 1987 год об Афганистане. На мой взгляд, немного перебрано насчет фольклора, но некоторые места донельзя близки и понятны.
Вчерашний день рождения Дмитрия Савичева командир объявил безалкогольным, что, честно говоря, взрыва энтузиазма не вызвало. Ничего, подчинились, но после полуночи втихаря наверстали упущенное, уединившись от начальника политотдела в келье у Петровича (В. П. Архипов). [124]
Погода, наконец, установилась. Со вчерашней ночи и весь прошлый день мело с завидной силой и упорством, строго с севера. Вся наша пыль-пудра поднялась в воздух. Крыши грохочут. В комнате, да и во всех помещениях, слой пыли. Не то, что на улице, в помещении нечем дышать. Машины идут наощупь. Чуть зазеваешься, и вот у тебя перед носом уже торчит корпус БТРа или еще чей. Прогнали сегодня колонну в Анаву и обратно. Без ЧП.
Вчера вернулись с «боевых». Когда 19 ноября уходили, никто не предполагал, что воевать будем больше двух месяцев. Все надеялись, что Новый год встретим на базе, но встречать пришлось в палатках, среди гор. Столько впечатлений, что и не знаю, как все изложить, за какую ниточку потянуть. Да и рука отвыкла от писания. Время без пяти двенадцать (полночь). За день отоспался, как медведь зимой, и буду писать всю ночь, тем более что Завтра второй выходной, объявленный командиром. Два выходных за два с лишним месяца.
Итак... 19 ноября. Семь утра, колеса закрутились. Путь знакомый: аэродром, базар, Баграмский круг, Мирбачакот, перевал, «Теплый стан», и пустырь-предгорье за инфекционным госпиталем на окраине Кабула. Здесь ночевка. Все продумано, все отработано. Буквально через час без суеты и спешки вырос бивуак, закурились дымки кухонь. Хотя все знакомо и привычно, но неоднократно и потом про себя удивлялся, как быстро [125] у нас устраивался полевой быт. Под вечер смог съездить в 103-ю дивизию, повидать В. Савицкого. Впрочем, они выходили на «боевые» вместе с нами, и потом мы неоднократно встречались и в Гардезе, и на перевале, и на нашем КП в районе Сраны.
Впервые посмотрел «зеленку» по дороге на Гардез. Вот это действительно «духовский» заповедник. Наша Чарикарская «зеленка» и дорога через нее просто забава по сравнению с этой. Разрушенные кишлаки вплотную подходят к дороге. Кругом кустарник и целые рощи деревьев. Представил, какие джунгли здесь летом. Место для засад — лучше не придумаешь. Поэтому груды машин, вернее то, что от них осталось, все искореженные, с дырками от пуль и осколков, удивления не вызывают. «Духовская» добыча. Сколько похоронок ушло в Союз, можно только гадать.
Под Гардезом без движения и дела простояли почти месяц. Парламентеры с письмами от правительства утешительных известий не принесли. Сведения, поступающие из-за цепи гор, тоже не вселяют надежды на мирный исход. Из Пакистана перебрасывается пополнение, дороги и ключевые высоты минируются, запасы создаются, а все ценное вывозится. Племя «джадран» при поддержке соседних племен дорогу и перевал открывать не намерено. Уверенности им прибавляет то, что за девять лет на Хост не прошло ни одной колонны, нога советского солдата не ступала за перевал и дальше. Все снабжение Хоста, города и округа, шло по воздуху. А в последние месяцы и это стало очень рискованно. Наш баграмский отряд Ан-12 испытал это на себе в полной мере. Встречаясь с летчиками, только и слышали от них о пусках ПЗРК, обстрелах самолетов РСами и [126] минометами при посадках и взлетах. Каждый полет как лотерея. В лучшем случае — работа для техников.
Несколько дней длились переговоры, затем заговорило оружие. Огонь артиллерии, удары авиации, и пехота пошла брать предгорье. Первые сообщения об успехах и неудачах, первые потери. Много подрывов. Первые потери и у нас. Взлетела на воздух БМП 9-й роты, которая сопровождала и охраняла саперов инженерного полка. Машину пришлось списать и разобрать на запчасти. Механику повезло: контужен, но жив. Предгорье взяли, и в бой ушел «полтинник» (350-й гв. пдп). Перед их уходом заехал к Сергею Яркову, поделились новостями, пожелал ему успехов, а он мне. Перевал взяли хорошо: быстро и почти без потерь. А потом вмешалась политика, будь она трижды проклята. Эти марионетки затеяли джиргу, которая объявила двадцатидневное перемирие: игра в миролюбие, двуличные речи, а по сути, по обстановке — удар нам в спину, время для того, чтобы «духи» укрепились.
Чтобы как-то занять личный состав, удержать настрой, организовали боевую подготовку, провели соревнования по боксу, футболу, выявили знатоков в своей импровизированной игре «Что? Где? Когда?». В общем — «странная война», как в Европе 1939-1940 годов. И все равно люди «перегорели». Однообразие и неопределенность хуже всего. День похож на день. С утра ждешь газеты, как лучший подарок. Объехали все бани 56-й десантно-штурмовой бригады. По вечерам преферанс на троих: Востротин, Березнев и я. С грехом пополам научили под конец начальника особого отдела игре без ошибок.
Под занавес нашего гардезского стояния командующий поставил полку задачу на проведение [127] поисков под блоками «полосатых» за перевалом, первое реальное дело. Первый день командовал я, второй — В. Востротин. Первые успехи, первые найденные и уничтоженные склады с боеприпасами. Свой КП развернули рядом с НП Армии на самой высокой точке перевала. Вид, как с борта самолета, все как на ладони. Декабрь месяц, но тепло и солнечно. Перевал Сату Кандав буквально переводится как «толстое бревно», а литературно как «перевал могучих деревьев». И действительно, начиная с предгорья растительность нарастает с геометрической прогрессией. Непривычно видеть заросшие соснами, кедрами и горным дубом склоны. Заглянули за перевал, как на обратную сторону Луны. Даже дух непривычен, смолистый дух российского леса. И горы, горы, горы до горизонта. Враждебные горы. Оттуда периодически летят РСы, бьют минометы. Видим разрывы на блоках «полосатых» (наши десантники). Хорошо, что мы не пошли на выбранное первоначально место. Душманы его накрыли несколькими залпами в первый же день. В ответ бьет наша артиллерия, заходят в атаку штурмовики. То тут, то там пузырятся разрывы, такие безобидные с виду, особенно пока звук не доходит до нас.
Делаю отступление от рассказа. Тихо бурчит радиоприемник, и вдруг слышу невероятную весть. Передают, что в Кабуле правительство объявило о том, что афганские войска покинут после успешной операции дорогу Гардез — Хост и призывают население взять на себя охрану дороги. Нет слов для комментариев. Это про те войска, которые бежали впереди нас, нарушая все графики и забивая дорогу? Это сообщение сейчас, когда мы уже сидим по домам, а «зеленые» — тем более? А о каком населении идет речь, если за перевалом все кишлаки брошены, население ушло в Пакистан, [128] а в горах только «духовские» боевые группы и отряды? Вот брехуны. Черт с ними.
Наверное, никогда не будет правдивой информации ни с той, ни с нашей стороны. Первоначально в газетах были такие сообщения, что если бы я не был участником тех событий, то вообще ничего бы не понял. Только под конец то, что писалось о нас, а писалось много, стало соответствовать действительности. И все равно, нет-нет, да и приврут, приукрасят. Взять хотя бы статью в «Известиях» о бое на высоте 3234. Сколько там реально было человеческого мужества, самопожертвования, какой трагический накал боя. А статья какая-то глянцевая, фанфаронская. К чему это? Впрочем, писал человек-телефон. Писал, не покидая Москвы. Уже на следующий день после того, как газета попала на высоту к истинным участникам событий, комбат передал, что люди оскорблены и возмущены. Кто услышит?
Убедился лично, что врут отчаянно и на той стороне. Вражеский «голос» передавал как-то раз, что мы тела вывозили грузовиками. Стиль подачи новостей — для базарных торговок. Закончили сообщение похвалами «мужественным моджахедам», которые упорно сражаются и не дают нашим войскам продвинуться вперед. А у нас на следующий день пошла первая колонна! Духи в Пакистане на весь мир объявили, что насбивали наших самолетов и даже взяли в плен трех летчиков, называли фамилии полковника, майора и старшего лейтенанта. Врут отчаянно. Мы-то знаем, что за все время операции «Магистраль» они сбили один вертолет над Гардезом, да один штурмовик получил «Стингер» в хвост. Летчик довел-таки своего «грача» до Баграма. Его переговоры мы прослушивали по сети авианаводчика. Но к делу... [129]
Вслед за десантниками в дело вступила гардезская 56-я бригада. Вот тут действительно «духи» оборонялись отчаянно. Трудно, медленно, но упорно наши продвигались вперед. Каждая высота бралась с боем. Сильное огневое воздействие. Роту «полтинника», которую выдвинули вперед, чтобы прикрыть левый флаг бригады, даже пришлось отвести, так как она начала нести потери. Близость базового района Джелалуддина была ощутима. Без его захвата не было смысла дальше драться за дорогу. Не знаю точно, как и когда созрел у командующего окончательный замысел, но мы получили сформированную задачу 18 декабря.
Вечер 18 декабря. Палатка офицеров управления. Тесно от собравшихся. Все собранны и сосредоточенны. В. Востротин отдает боевой приказ, организует взаимодействие. Кратко общий замысел: выход к базовому району Срана на широком фронте, захват гор восточнее долины 1-м батальоном; западнее — 3-м, затем проведение разведывательно-поисковых действий разведротой непосредственно в районе. Я возглавляю передовой командный пункт полка и иду с 3-м батальоном. Нам, наконец, отдают обратно 9-ю роту, которая работала до этого на перевале, прикрывая саперов. Получил от В. Востротина неприятное внушение. И справедливо, по делам. Все надо делать самому и тогда не придется ни на кого сваливать. Долго скрывал, что вышел на «боевые» без спальника. Пришлось выкручиваться.
За час до рассвета начинаем выдвижение за перевал. Уходили из Гардеза почти летом, а вернулись туда уже настоящей снежной зимой. Последняя ночевка перед боем в исходном районе. Обговариваем с командиром 3-го батальона (майор Н. Ивонник) и его заместителем (капитан [130] И. Печерский) последние детали действий на завтра, ужинаем и на боковую. Остаюсь ночевать у них в палатке. Чтобы особенно волновался, не скажу. Спал без сновидений. Точно помню, что подумал о том, как все закончится, вернемся и будем вспоминать пережитое. И никто не знал (почти как в «Живых и мертвых»: «...и никто из них не знал, что эта задержка у моста разделила их всех на живых и мертвых»), что Ивонник уже следующим вечером будет ранен. А через 20 дней я поднимусь на гору и заменю в командовании батальоном раненого И. Печерского.
Рассвет 20 декабря. Начинаем выдвижение на боевых машинах сначала по главной дороге, затем сворачиваем в русло реки и, петляя вместе с ней между гор, выходим за линию 8-й афганской пехотной дивизии. Дальше нас выручают только ноги и десантное здоровье. Хочется выразить словами все свои ощущения, но боюсь, не найду таких слов. Увешанные рюкзаками, оружием, взбираемся по еле видимой тропинке на склоне с осыпями. Спуск вниз, опять на хребет, вверх. Опять рвешь воздух ртом. Пот, пот, пот. Короткая передышка на вершине. Пара жадных глотков из фляги. Сверяем карту с местностью. И снова вперед.
В некоторых местах выставляем крупнокалиберные «Утесы», выдвигаем вперед одну роту, и, после того, как она оседлает следующую вершину, выдвигаемся к ней. На подозрительные вершины на флангах вызываем огонь артиллерии. Бог войны бьет точно. Молодцы! Наконец выходим к цели нашего путешествия. Перед нами солидная стена, правая часть которой именуется горой Дрангхулегар. За двое суток это название трансформировалось у нас в «Хулиган». И этот «Хулиган», по всем нашим данным, уже занят «зелеными». Вид горы солидный: обрывистые камни на [131] вершине. Идеальное место для обороны. Влево по хребту одна за другой возвышаются две вершины поменьше. За ними плато и наша задача. Последний разговор с В. Востротиным, уточнение задачи, и мы начинаем подъем. На середине подъема уже проходим за раз не более 50 метров и буквально падаем для отдыха.
Первым тревожным позывом для нас были разгоревшаяся пальба справа на «Хулигане», минометные разрывы. Отчетливо вижу две фигуры, отходящие по вершине. А ведь тогда я решил, что это «зеленые» укрываются от огня. Потом выяснилось, что эти «вояки» численностью в 25 человек бежали от 15 «духов». Через десяток минут справа сверху ударили из автоматов вниз, через наши головы. Снизу в сторону горы заработал пулемет, и теперь уже не только свист пуль над нами, но и светящиеся очереди трассеров прижали нас к земле. Передал обстановку, приказал надеть всем каски и укрыться за кое-где поваленными стволами деревьев. Утешение слабое, но сам укрыл голову рюкзаком. Всяк надеется. И вдруг, вой снарядов и разрывы. Все в кучу. Разрывы все ближе и ближе. Снаряды, а это точно снаряды, а не «духовские» мины и РСы, летят с нашей стороны. Кто бьет по нам, непонятно. Чувствую по тревожным голосам с КП полка, что они пытаются нам помочь, выходят на связь с КП Армии. Но время идет, а снаряды все падают и падают. Сначала матерюсь я. Потом опять серия разрывов с перелетом, доклад Н. Ивонника, что у него трое раненых, и теперь уже в эфире матерится В. Востротин. Как истинный офицер и командир Н. Ивонник не доложил, что и сам ранен. Когда, наконец, все стихло, это передал И. Печерский.
Их группа выше нас метров на пятьдесят. Бросаю свой рюкзак и налегке с радистом выхожу на [132] вершину. Н. Ивонник ранен в челюсть. Солдату-радисту осколок снес переносицу. Старший лейтенант А. Бобровский лежит с перебитыми ногами. Из тех, кто рядом и цел, никто не растерян: рвут бинты, мотают повязки. Сосредоточенно работает врач лейтенант З. Саипов, переходя от одного к другому. Уже стемнело, все делается буквально на ощупь. Пока раненым оказывают помощь, коротко совещаюсь с В. Востротиным. Темнота, неясность обстановки, раненые. Решение: отходить и спускаться вниз. Сказать, что выносить раненых в горах трудно, значит не сказать ничего. Ночью тем более. Вызывает гордость и восхищение то, как измотанные люди несут на плащ-палатке раненого, нередко оступаясь и рискуя сорваться вниз в темноте. Другие ведут, поддерживая своего товарища, раненого в лицо. Третьи взвалили на себя по второму рюкзаку. Комбат спускается сам. Лицо наполовину замотано окровавленной повязкой. На одной из остановок пробует закурить. У него не получается, и я всовываю ему между бинтами зажженную сигарету.
Нам пытается подсвечивать осветительными снарядами артиллерия. Сорок секунд света, а затем еще более непроницаемая темнота. Движемся рывками. Внизу в долине нас с блоков начинают обстреливать «зеленые». Сволочи. Их уже предупредили на всех уровнях о том, где мы пойдем, дважды мы даем сигнальные ракеты, и все равно они продолжают всаживать одиночные трассирующие пули в камни над нашей головой. Как игра в кошки-мышки. Группа с ранеными заменяется и продолжает движение дальше. Им придется преодолевать еще один хребет. Только туда могут подойти боевые машины. Я забираю своих людей и поднимаюсь на другую вершину. [133]
Обстреляли нас в 17.30. Раненых вынесли к машинам только к часу ночи. Бобровский внизу в долине был еще в сознании, просил пить, но, несмотря на то, что делали ему на остановках капельницу, вводили лекарство, вскоре впал в беспамятство и перед рассветом скончался. Винить некого, сделали все возможное. Если бы не горы, был бы без ног, но жив. Когда я утром получил от В. Востротина сообщение: «Бобер-021» и сказал об этом О. Иванову, у того накатили слезы, и он ушел за камни. В Баграме он с А. Бобровским жил в одной комнате.
То, что била по нам артиллерия «зеленых», мы поняли еще тогда, когда ложились снаряды. Так и оказалось. Разве это первый случай? На следующий день они объяснили, что к ним поступила информация о том, что на гору лезут душманы, переодетые в советскую форму. К сожалению, никто дальше разбираться не стал.
На своей вершине некоторое время обдумывал, с какой стороны разместить людей. С юга противник на «Хулигане», с севера «союзники», и кто опасней, неизвестно. Залегли на отдых на южном склоне, решив, что «союзники» опаснее ночью. С рассветом перебрались за скаты на северную сторону. И вовремя. Через пару часов душманские пули защелкали у нас над головой.
По-моему, впервые почувствовал, что такое предел сил. На последнюю горку поднимался уже на автопилоте, соображал с трудом. Растерял людей и собрал всех только на КП 8-й роты. Некоторое время прослушивал переговоры по радио об эвакуации раненых и не заметил, как выключился. Боюсь, что и радист заснул.
21 декабря. Посовещавшись с командиром, решили дать людям отдохнуть до 10.00. Пришел нежданно-негаданно командир 76-го афганского [134] пехотного полка с переводчиком. Его КП оказался на нашем хребте с другой стороны. Пришел согласовывать действия. Мы ему все наболевшее высказали, не выбирая выражений. Собрались, вроде, эти обезьяны снова брать «Хулиган» и хотели начать вместе с нами. Ну что, эмоции эмоциями, а воевать все равно надо. Хотя и не ахти какая сила в помощь (с командиром полка два батальона, аж 50 человек, а третий батальон — 15 человек на вершине, с которой нас обстреливали), но вреда за спиной могут принести много. Поэтому В. Востротин приказал мне выйти к ним, к «зеленым», на КП. Согласовать все действия. И. Печерскому с 9-й ротой — снова взять вчерашнюю высоту. Мне — осуществлять общее руководство, а с занятием высоты и самому выдвинуться на эту вершину. Находясь на афганском КП, не допустить, чтобы им опять что-нибудь «показалось». Ко всему, командир послал Ф. Клинцевича на КП 8-й пехотной дивизии.
Когда я добрался до афганцев, выяснилось, что воевать они не собираются. Плюнул, выругался про себя и сосредоточил все внимание на нашей задаче. На высоту взошли без происшествий, но И. Печерский второй раз поиграл со смертью. Взял двух радистов, командира 9-й роты С. Ткачева, корректировщика и выдвинулся по хребту к «Хулигану» на рекогносцировку. Не успели они как следует осмотреться, как «духи» ударили по ним с разных сторон. Со своего места отчетливо вижу минометные разрывы, воздушные гранатометные разрывы, с «Хулигана» бьют пулемет и автоматы. Дело — дрянь. Отойти они не могут, лежат среди камней, и это пока спасает их от пуль и осколков. Но надолго ли?
Командир среагировал быстро. В считанные минуты вся артиллерия обрушилась на «Хулигана» [135] и соседнюю высотку, истерзала их разрывами, затянула дымом дымовых снарядов. В роте быстро развернули «Утес» и подавили гранатомет. И. Печерский со своей группой броском вышел из ловушки. Когда они бежали, успел их сосчитать и вздохнул с облегчением. Честно говоря, восхищаюсь мужеством и выдержкой этого человека. Все доклады следовали абсолютно спокойным голосом, полный самоконтроль. Молодец!
Я уже собрался двигаться к Печерскому но тут командир поставил новую задачу. Кухня этого решения интересна, но вдаваться в подробности не буду, многословия и так хватает. Больше всего тому, что карабкаться вверх не придется, обрадовались радисты с их тяжелыми радиостанциями и запасными АКБ. На следующий день по пути прочесали долину и кишлаки в ней. Нашли и уничтожили кучу мин, патронов и гранат. Захватили в «плен» ишака и нагрузили на него обнаруженное безоткатное орудие и ДШК. К середине дня вышли в новый район. Цель — базовый район Срана. И надо взять это гнездо ударом двух батальонов во что бы то ни стало. В газетах Срана трансформировалась в Сурану или Сарану. Мол, не литературно.
С рассветом 23 декабря батальоны после огневой подготовки при поддержке огнем танков двинулись вперед, охватывая долину с двух сторон. Противник тут же откликнулся залпами РСов. Заполучил «духовский подарок» и мой ПКП. Не успели как следует обосноваться — как нарастающий свист, раскатистые разрывы: и нашу высотку заволокли клубы пыли. Один залп, второй, третий. Неприятное чувство беспомощности. Лежишь и уповаешь на судьбу. Прошу командира, чтобы батальоны засекали, откуда работает РПУ, но никто пока ничего не видит. Следующие залпы идут [136] с перелетом, теперь уже «духи» бьют термитными снарядами. От горящих блямб фосфора вспыхивают и горят кусты и деревья. Наши потери: осколками пробиты штормовка старшего лейтенанта О. Иванова, висевшая на кусте, да палатка связистов. Все целы.
Но нам легче, мы на месте, у нас есть укрытия в каменных кладках. Тем же, кто в это время штурмует высоты, намного сложнее, и здесь не до шуток. Начинают поступать доклады о раненых. Ранен капитан Иван Гордейчик — начальник штаба у комбата-1 А. Давлятшина. Ни на одних «боевых» управления батальонов не несли такие потери, как здесь. Дела у 1-го пдб идут успешно. Встретив упорное сопротивление, 3-й пдб штурмует высоту за высотой, отклоняясь к западу. Обстановка корректирует планы. Выйдя к высоте, которую мы потом назвали для простоты высотой «2» (а позже героической высотой с отметкой 3234), наступление пришлось приостановить. Почти 50 метров отвесной скалы. Риск велик, потери могут быть большие. Игорь Печерский, взявший на себя командование батальоном после ранения комбата, докладывает решение о ночном штурме. Пока подразделения закрепляются на достигнутых рубежах, темнеет, и стрельба постепенно стихает. Последние несколько залпов «духи» кладут в долину по месту, где утром стояли танки. Чем теперь она им не понравилась, не знаю. Видимо, бьют наобум, без корректировщика. Пусть тратят снаряды по пустому месту, завтра меньше упадет на наших солдат.
В спокойной обстановке собрал подчиненных для организации охранения и быта. Настрого запретил с рассветом всякие передвижения: из-за чего нас засек противник и накрыл своим огнем. Напоследок пошутил над старшим лейтенантом [137] Г. Шевченко и радистом, что в былые времена подчиненные закрывали своим телом командира в бою, а сегодня мне пришлось на них сверху лежать, когда кругом все загрохотало.
Ночной штурм получился удачным. Зрелище, конечно, жутковатое. Снаряды кучно рвутся на вершине. Осколочные снаряды идут вперемежку с дымовыми. Осветительными снарядами специально бьют по земле для ослепления противника. Все грохочет, горит. Высоту заволокло дымом. А в это время вверх карабкается штурмовая группа. Остается только ждать. И вот, наконец, как вздох облегчения, доклад: «Высота взята! Потерь нет». Душманы и не попытались оказать сопротивление, дали деру. Наши трофеи, правда, не велики: чугун с горячим пловом, пара чайников и куча тряпья.
После того, как долину надежно обложили со всех сторон, в дело вступила разведрота. Разведчики в долине, а роты вокруг своих блоков, буквально вывернули все наизнанку. Давно не брали столько трофеев, не уничтожали такого количества боеприпасов. Если бы не двадцатидневное вынужденное стояние, результат был бы еще больше, без сомнения. Множество пещер, некоторые глубиной под сотню и более метров. Из некоторых пещер явно что-то вывезено. Взят и подорван неисправный танк, уничтожен ГАЗ-53, а ЗиЛ-130 с английским дизелем разведчики выпросили для себя — и торжественно въехали на нем в полк по возвращении. Взят и новенький исправный трактор «Беларусь», который командующий разрешил полку оставить себе. Найдены спрятанные в пещерах и водостоках двенадцать ДШК, четыре пулемета «Максим», три чехословацких пулемета времен войны, несколько минометов, горная пушка, ЗГУ, запасные стволы, ружья и винтовки, [138] 100 тонн зерна, склад под 1000 комплектов обмундирования, склады с продовольствием, оптикой, госпиталь с западным оборудованием. Количество боеприпасов ко всякому оружию подсчитать было трудно.
Наверное, все-таки нашим докладам не особенно доверяли, до тех пор, пока мы не отпечатали и не предоставили фотографии. Вот когда закрутился механизм успеха и популярности! Кинооператоры приехали раз, потом корреспонденты трех газет, затем М. Лещинский, потом опять кинооператоры. Особенно трудно дался нам визит Лещинского. Суета съемочной группы привлекла внимание противника. Вынуждены были рисковать жизнью людей. Количество раненых увеличилось у нас на четыре человека. Не слишком ли велика цена трехминутного репортажа?!
В какой-то из дней получил по радио сообщение: встретить выехавшего ко мне «Звезду-2». Посмотрел в ТПДЛ (таблица позывных должностных лиц), а это Командующий. Событие. Устроил форменный аврал. Срочно собрали вокруг горки все пустые банки. Вылил из фляги остатки воды и сбрил, морщась от боли, недельную щетину на обветренном лице.
Вскоре внизу появились два бронетранспортера. Встретил и представился Б. Громову. По тропе поднялись на вершину. Командующего сопровождал генерал-майор, судя по рубашке с галстуком и ботиночкам — турист из Москвы. На вершине, по приказу Громова, доложил обстановку, ход боевых действий при захвате базового района и показал расположение подразделений. Сначала не мог понять, почему московский генерал, вроде, и не слушает, больше на меня косится. Наконец, того прорвало: «А почему Вы, товарищ подполковник, выбриты, а ваши подчиненные такие чумазые?» [139] Что тут ответишь, кроме как: «Виноват»? Посмотрел на Громова, и тот отвел взгляд.
Пока я докладывал, внизу прозвучало два взрыва. Пояснил, что вчера подошли подразделения мотострелковой бригады и они, вероятно, строят укрытия. Командующий приказал вызвать их старшего, и вниз отправился старший лейтенант О. Иванов. Ждем-ждем, никого нет. Наконец появляется солдат в майке и тапочках. Громов ему: «Ты кто»? В ответ: «Ефрейтор такой-то». «А где комбат? — Ушел в кишлак. — Что делаете? — Укрытия для танков. — Не подорветесь сами? — Нет, мы сами саперы». Громов хмыкнул, и мы опять вернулись к разговору о предыдущих днях. Солдат стоял, смотрел на нас снизу и вдруг решил проявить заботу: «Вы бы так открыто не стояли. Вчера вот так же стояли, и «духи» как нае... РСами». Адъютант аж поперхнулся: «Солдат, ты же с командующим говоришь!» Боец застеснялся и поправился, мол: «Не нае..., а врезали...» Отправили бойца обратно с наказом вызвать комбата, когда тот объявится. Когда стали спускаться и мы, Громов посмотрел на осколки вдоль тропы и спросил: «Что, нае.. вас вчера?» На что я ответил, что только врезали, и оба рассмеялись. А внизу на перевале нарисовался пехотный майор, и я попросился вернуться обратно, чтобы не видеть окончания корриды.
Все остальные дни похожи как близнецы. Как были мы на главном направлении, так и остались. Никого так постоянно, с остервенением, «духи» не обстреливали, как наши подразделения. В первые дни обстрелы РСами начинались в 14-15 часов. Затем «духи» перестроились и начинали работать с 8.30-8.50. Тут же в ответ начинала работать наша артиллерия. Обстрелы в подразделениях стали так привычны, что командиры иногда переставали [140] об этом докладывать. Как ни укрывай людей, то один, то двое новых раненых появляются. Радуемся, что нет убитых.
Где-то под Новый год КП полка и артиллерия перемещаются вперед, в новый район, ближе к нам. На время беру управление на себя, а когда КП полностью развернулся, мне уже не нашлось работы. ПКП закончил свое существование. Новый год встретили в палатке за импровизированным праздничным столом. Командира пригласили в гости наши соседи из бригады «коммандос». По праву старшего я произнес тост. Подняли кружки со сливовым соком, и уже к 9 вечера все разошлись. Командир отдал приказ: Новый год встречаем на базе в ночь с 31 января на 1 февраля.
Периодически разговариваем с полком. Станция «Космос» обеспечивает надежную связь. В курсе всех новостей. Не все новости приятны. В Анаве четверо убитых, один тяжело ранен. Душманы решили закупорить аэродром, сбили один за другим три самолета, да один штурмовик упал в Панджшере. Несколько наших женщин собрались в отпуск и просились у экипажа Ан-26 взять их на борт. Те отказали, взлетели,» и были сбиты буквально над полком. Очевидцы рассказывают, что наши оставшиеся в полку бабы впали в истерику, и рыдания неслись на весь полк. Вой стоял ужасный, пока все не прояснилось. Самолет упал километра через два в «зеленке». Экипаж успел выброситься, погиб только командир экипажа. Ему не хватило высоты, пары секунд. Теперь в Баграме все полеты осуществляются по ночам. А если взлетают днем, то поднимают для прикрытия боевые вертолеты, как в Кабуле.
Начиная с Нового года, последовательно снимаем с гор роты, заменяя их разведчиками, даем отдохнуть день-два. Устраиваем помывку в нашей полевой бане. Получилось совсем неплохо, сами [141] моемся с удовольствием. Умудряемся с командиром даже постираться. По вечерам в своем кунге вдвоем с В. Востротиным ведем долгие разговоры о будущем, о настоящем, о жизни, о том, о сем. Впечатлений хватает.
День 7 января начинался хорошо. С утра позвонили из Баграма и сообщили, что Указ состоялся в конце декабря, и пришли награды. Моя «Красная звездочка» лежит и ждет моего возвращения. Приятно принимать поздравления. Затем мне на ухо Н. А. Самусев шепнул по секрету, что сегодня должен состояться Указ о присвоении В. Востротину звания Героя Советского Союза.
Когда в 16.30 третий батальон сообщил о том, что начался обстрел 9-й роты, мы еще не знали, что это будет наша боль и наша слава. Обстрелы стали привычны. Но постепенно обстановка становилась тревожнее и тревожнее. Сильное огневое воздействие из безоткатных орудий, минометов, стрелкового оружия, гранатометов. Первый доклад о потерях, гибнет ефрейтор А. Федотов. Через час в сумерках противник перешел в атаку. Двигаются спокойно, в полный рост. Одеты в черные куртки с капюшонами. Разгорается ожесточенный бой. Прут, невзирая на потери и огонь артиллерии. Двое подрываются на минном поле.
Не знаю, верно ли наше предположение, но, посовещавшись, утвердились во мнении, что все они шли в атаку обкуренные. Раненые солдаты, которых мы опрашивали на следующий день после боя, в один голос говорили, что всех неприятно поражало, с каким спокойствием «духи» переговаривались. Используя террасы и скрытые подступы, противник подходит все ближе и ближе. Теперь уже с той и другой стороны в ход идут гранаты. Душманы атакуют с криками: «Аллах Акбар! Москва, сдавайся!» Наши мальчишки, бросая [142] гранаты, кричат в ответ: «За Куйбышев! За Борисов! За Могилев!» Каждый кричит свой родной город. Бой идет второй час. Прикрывая отход товарищей, остается один в кладке и отбивается от «духов» младший сержант Александров Вячеслав Александрович. Все успели отойти без потерь и закрепиться на высоте. Александров отойти не успел. Душманы одновременно бьют по нему из трех гранатометов. Мнение всех об этом парне было единым: прекраснейший человек и отличный товарищ. Это первый наш солдат в том бою, которого мы представили к званию Героя посмертно.
Пока идет бой, мы срочно снимаем с горы разведывательную роту и бросаем ее на помощь нашей героической 9-й. Старший лейтенант С. Ткачев командует уверенно, но тревога в голосе чувствуется. Рота держится, но боеприпасы подходят к концу. Проклятые скалы. Чтобы как-то ускорить подход, разведчики создали группу, которая, бросив все лишнее, взяв только гранаты и патроны, идет во тьме наверх. Короткая передышка, и снова вражеская атака. Девятый час вечера. Положение критическое. Почти нет гранат. Один за другим гибнут рядовые А. В. Мельников и А. Ю. Кузнецов.
На помощь роте выходит разведвзвод старшего лейтенанта Смирнова. Чуть легче. Отлично работает корректировщик — старший лейтенант И. Бабенко. Артиллерия делает полдела. Группе разведроты еще, часа два пути наверх. Отбита вторая атака. Где-то ближе к часу и до трех, начинается и захлебывается третья атака, самая ожесточенная. Много раненых, мало патронов. Душманы забрасывают наши позиции гранатами. Когда после боя выносили умирающего рядового О. В. Криштопенко, он все шептал, что не успел ее (гранату) отбросить, отбросить свою смерть. До рассвета не дожил. Видели мы потом эти ручные гранаты американского [143] производства. Легкие, пластмассовые. Срезав часть корпуса, обнаружили множество шариков диаметром в 3 мм. До сотни таких шариков остались в теле младшего сержанта К. Н. Огнева. Ногу ему пришлось ампутировать. Сутки прожил с тяжелейшей контузией рядовой А. П. Цветков и скончался. Трудно мы удержали высоту 3234. Шестеро убитых, десять раненых. Из раненых трое отказались спускаться и эвакуироваться. Только через трое суток их спустили, стали гноиться раны.
Сколько было противника, можно только догадываться. По нашим прикидкам, никак не менее двух-трех сотен. Против 39 десантников. Когда на следующий день саперы поднялись на вершину, чтобы восстановить минные поля, обнаружили множество луж крови, обрывки бинтов и обмундирования, окровавленные ботинки, огромнейшее количество стреляных гильз. Нам достался только один гранатомет с десятью выстрелами. Верные себе «духи» вынесли всех убитых и раненых. Так и не узнали мы достоверно, удалось ли нам накрыть артиллерией «духовские» вертолеты, которые садились на площадку за хребтом. По звуку двигателей определили приблизительный район и накрыли залпами батареи БМ-21 «Град». Целый день там что-то горело и дымило, но что? Из-за низкой облачности летчики заявку на воздушную разведку не приняли. Через несколько дней через разведуправление Армии пришло сообщение о том, что против нас воевал отборный полк «коммандос» пакистанской армии «Чехатвал».
Поддержали нас и в представлении на Героя Советского Союза (посмертно) рядового А. Мельникова. 8 января узнали, что Указом от 06.01.1988 года наш командир В. А. Востротин получил это высокое звание. Рад за него искренне, достойнейший человек. Как обычно на войне, и боль, и радость ходят рядом. [144]
Остальное кратко. Каждый день без перерыва идут колонны по 180-250 машин. 11 января получает ранение в голову капитан Игорь Печерский. Теперь батальон, в буквальном смысле, обезглавлен. С утра поднимаюсь на КНП 3-го пдб и принимаю командование батальоном на себя. Через три дня И. Печерский возвращается. Крепкая оказалась у него голова, отделался царапинами. Под конец ударили морозы. Выпал снег. Поморозили людей. Горы есть горы. Мороз, ветер, снег. Посиди-ка на высоте за 3000 метров. Командир приказал срочно собрать на командном пункте все полушубки и перебросить для тех, кто находится на снежных вершинах. Зато и «духам» стало трудно нас долбить. Количество обстрелов заметно поубавилось. Из боя вышли только утром 22 января, без происшествий. На всякий случай в дополнение к заградительному огню артиллерии выставили на прямую наводку танки И. Сухарева. Трудно дался подъем на заледеневший перевал. Ночевка под Гардезом, а 23 января на одном дыхании домой.
Представлен к афганскому ордену «Красное Знамя». Отвоевали мы громко, и нас, как никогда раньше, осыпали почестями и наградами. Да, впрочем, за дело. На вопрос командующего: «Как ведут себя люди?» — ответил: «Геройски». Ни в чем душой не покривил, ибо знал множество примеров мужества, самоотверженности, верности воинскому долгу, товарищества и мужской выдержки.
Складывается впечатление, что даже на «боевых» жили комфортнее, чем на базе. Периодически выбивает свет, нет отопления. В комнате холодно и тоскливо. В ночь насыпало снега. Все [145] вокруг затянуло облаками, туманом. Сырость сверху, сырость снизу. Поганая погода.
Съездил к вертолетчикам и выпросил у них лампу «Липа». Вот сейчас под вечер включил, и стало веселее. Комэску 262-й овэ С. А. Лаптеву с его замполитом рассказал свои новости, они — свои. Рассказали, как спасали летчика-штурмовика в Панджшере. Тот катапультировался и приземлился на вершину четырехтысячника. Оказался по горло в снегу. Ветер, холод. Человек одной ногой в могиле. Вертолет на такой высоте сесть и взлететь не может. В первый раз сбросили ему теплую одежду и продукты, все улетело в пропасть. Во второй раз выпрыгнул к нему с парашютом прапорщик. Прыгнул со 100 метров, как из пистолета — в упор. Летчик лежит, сжимает единственную гранату, плачет, а слезы тут же застывают. Вдвоем они спустились пониже, а там экипаж их подобрал, работая на грани возможного.
Да и летчиков со сбитого Ан-26 вертолетчики тоже буквально с того света вытащили. Стояла «вертушка» на старте, увидели горящий падающий самолет и без команд и разрешения пошли в «зеленку». Видели, как «духи», кто пешком, кто на машинах, устремились к приземляющимся на парашютах пилотам. Выхватили сбитый экипаж буквально из-под ножа. Ушли на бреющем полете на аэродром, привезли спасенный экипаж и дырки в фюзеляже. Наши очевидцы рассказали, что и не предполагали, что у «духов» в кишлаках столько оружия. Настолько плотный огонь вели по спускающимся на парашютах летчикам и по вертолету. Вот так же, как действовали вертолетчики, без приказа и инструкций, им, обойдя все формальности, быстро оформили наградные. В феврале описала это событие «Комсомолка» в статье «Командировка на войну». [146]
...Судя по письмам, Александр сейчас где-то на пути домой. Досрочно сдал свою первую сессию. Вместе с ним должен приехать дед. Получил фото Михаила с пионерским галстуком. События переплетаются самым удивительным образом. 20 декабря, когда папа лежал под снарядами, сын фотографировался для папы по случаю такого знаменательного события, как прием в пионеры. Ну, а Людмила каламбурит по поводу того, что в пионеры принимали в Поганкиных палатах Псковского кремля.
Вчера отпраздновали Новый год. Все офицеры собрались к 20 часам в офицерскую столовую. Большинство приоделись в повседневную форму, которая для нас является почти парадной. Вид праздничный. По стенам развешаны стенгазеты подразделений. Забавная шутливая фотогазета. На столах сок, конфеты и печенье. И хотя командир громогласно заявил о том, что праздник безалкогольный, надо признать, что большинство «на взводе». Да и трудно было ожидать иного, если днем провели разбор боевых действий и вручили почти полторы сотни наград по последнему Указу. Ругаться бесполезно. Но и смотреть сухими глазами на шумное веселье тоже не в ритм. Все прошло без эксцессов, непринужденно, почти посемейному.
Валерий Востротин как всегда на высоте, кумир публики, заводила и выдумщик. Открыл вечер шутливым приказом по полку, суть которого: считать «духовское» сопротивление под Хостом безобразием, а январь месяц 13-м месяцем ушедшего 1987 года. В приказной части всем должностным [147] лицам задачи по проведению праздника, типа: заместителю по тылу обеспечить снег и новогоднюю погоду. Здесь накладки точно не получилось. Всю ночь на 30-е шел снег, и к утру все было в белом пуху. Новый год так Новый год!
По ходу вечера командир брал гитару и пел частушки своего производства. Вот за это к нему и тянутся. Умеет воодушевить людей, не чинуша, открытый и искренний человек, мастак на выдумки. Есть что-то гусарское. Вообще не раз уже обдумывал секрет его успеха, имел возможность посмотреть его в работе, в бою. Что полезно перенять? Ну, опыт, это конечно дело наживное, все-таки В. Востротин пятый год в Афганистане. Корреспонденты в кунге под Сраной выпытывали его как очевидца и участника декабрьских событий 1979 года. Уже тогда можно было понять, что не случайно выделили его, старшего лейтенанта, из многих других офицеров. Дали сформировать роту для выполнения боевой задачи, перебросили в Афганистан и поручили прикрывать «спецназ» при штурме дворца Амина. Подробности, конечно, ни к чему. Сам он настоял на том, чтобы магнитофон выключили. Но, так или иначе, задача стояла ответственная, и задача эта была успешно выполнена.
Потом бои. Июньское тяжелое ранение. Госпитали в Ташкенте и Ленинграде. Вот поэтому высок его авторитет боевого офицера. Но и это было бы ничто без профессионализма. Плюсы: хорошо продумывает решения, но своего мнения не навязывает. В ходе «боевых» всегда сначала скажет комбату: «Как завтра будем брать ту или иную высоту? Как лучше использовать подразделение? Как лучше использовать местность? Подумай, прими решение, на следующем сеансе доложишь!» Советуется. Всегда поддержит разумное решение. [148]
Нет мелочной опеки. Без нужды в эфир не вклинивается, сидит, дымит, прослушивает переговоры по ходу боя. Решения по обстановке принимает быстро. При необходимости сразу сосредоточивает огонь всей артиллерии в опасном месте.
Людей разумно бережет, насколько это возможно на войне. Резерв под рукой, в кулаке. Разнообразие тактики. Смена направлений сосредоточения усилий (Срана 21.12). Смена частот перед штурмом и при выходе из боя. Дневное наступление и ночные штурмы. Ослепление дымами и светом на удар. Имитация отхода с минированием (Алихейль, июнь 1987-го). Спецпропаганда, компромиссы с главарем для разгрома другой банды в «зеленке» (апрель 1987-го). Риск на грани авантюры, личная смелость. Работа с населением через политотдел и Франца Клинцевича. И что интересно, люди в условиях наибольшего благоприятствования в работе становятся открытыми. Это уметь, конечно, надо — расположить к себе людей, чтобы дать им самим раскрыться. Истинный талант руководителя. Все взаимосвязано. Каждый с толком работает, и всем вместе легче действовать.
После Пскова испытывал в первое время истинное наслаждение. Никаких надуманных трудностей, все вопросы решаются легко. Валера коммуникабелен, легко сходится с людьми: как с начальниками, так и с подчиненными. Все работают на авторитет командира, авторитет командира работает на всех. Разумная афиша. Не показуха, а умение подать свои (полка) успехи. Щедр на похвалу и награды. Одновременно горяч, вспыльчив, но отходчив, не злопамятен. Умение подавить, заставить — без обратной человеческой антипатии. Тоже умение. Сколько командиров требуют правильно, а вызывают во множестве неудовольствие [149] и скрытое сопротивление. Умеет просто поговорить с солдатом, авторитет непререкаем, его буквально боготворят, гордятся своим командиром.
И, в общем, приятно работать с умным человеком. Свой орден вчера принял из его рук с искренней радостью. Очень рад за него, за его Золотую звезду Героя. Первый принес эту весть Николай Самусев 8 января (Указ от 6.1.1988 года). Собрались вечером того же дня в палатке за ужином, вроде как на день рождения Самусева. А тот извинился за обман и преподнес эту весть. Были я, Н. А. Самусев, Ш. Н. Ахметов, М. А. Скоморохов и сам виновник. Достойнейший человек и награда по заслугам: не к юбилею, не за липовый хлопок — за талант, мужество, душу и энергию.
Вот описал все это, все мною проанализированное и продуманное. А что я? Как хочется самостоятельной работы. Не могу я в полном объеме раскрыться в замах. Ну не умею. Хочу все сам. Не умею быть на подхвате. Хочу сам принимать решения и за них отвечать. Ведь кое-какой опыт у меня уже есть. Пусть и ошибки будут, и чего-то не знаю, но кто не ошибается? Голова есть, справлюсь. Опыта наберусь. С людьми деловой язык найти умею, уважением пользуюсь, считают неглупым человеком. Но пока и только. Коммуникабельности, конечно, не хватает. Самое отрицательное качество — с подчиненными лучше нахожу контакт, чем с начальниками. Спасибо судьбе, всегда сводила с умными командирами, у которых было чему поучиться. О. М. Пикаускас, В. А. Богданчиков, В. С. Халилов, первый для молодого курсанта командир Г. И. Шпак, первый для молодого лейтенанта комбат Мокрушин, и комбат-друг Виталий Видякин. [150]
Вот сейчас на «боевых» опять получил подтверждение, что на подхвате быть ой как плохо. Пока был в работе, на ПКП, был в курсе боевой жизни, отвечал за безопасность людей, принимал решения, командовал, все знал. Вот тогда и жил по-настоящему, вертелся, не чувствуя усталости, холода, голода. А вернулся на КП, так офицер на посылках. Приказы и распоряжения пошли через голову: кто, что, куда, когда? Сам заглянешь через плечо в карту, будешь знать, что делается. А нет, так и Бог с ним. Ведь информация без решения все равно лежит в башке как шлак, пока не устареет. Начинаешь искать себе дело, но тут же чувствуешь, что это надуманное.
Конечно, не бездельничал, командиру помогал хорошо, но нет радости труда и самостоятельности. По боевой работе В. Востротин на разборе поставил в пример. И что в опасных местах работал, и что работал много и грамотно. Перед всем полком объявил, как только выйдет срок от прежнего награждения, он представит меня на «Красное знамя». Но... Но в душе нет радости и удовлетворения от этой высокой награды. Чувство такое, что награда идет авансом. Разве может «Красное знамя» быть авансом? У меня ведь тоже гордость есть. Я боевой офицер, а не финансист из Кабула. Это «те ребята» и им подобные получают ордена за должность, не выходя из кабинета. Я-то видел кровь, пот, истерзанные тела, слышал свист пуль и лежал под разрывами. Но и этого на войне для награды мало. Стрельба в тебя это профессиональная привилегия военного человека. На этих «боевых» иные командиры про обстрелы просто перестали докладывать.
Завтра выезжаю в Кабул. Звонил сегодня С. Яркову, но он уже летит в Ташкент. Не успел ничего передать домой. Пока В. Востротин с А. Греблюком [151] будут на Военном совете, на разборе боевых действий, я с подарками навещу в госпитале наших раненых. Встречусь с В. Савицким.
Получил письмо от Михаила. Кажется, к моему гневному посланию отнесся серьезно. На пользу бы, да подольше! Пишет, что получает пятерки и четверки. С удовольствием ходит в бассейн. Участвовал в соревнованиях, проплыл 25 м и награжден знаком. Подтягивается три (!) раза.
Утром вернулся из Анавы. Пробыл в Панджшере четверо суток. Вручил награды офицерам, прапорщикам и солдатам «группировки». Для награждения подразделения построились во дворе крепости. Посреди двора стол с красной скатертью, в коробочках на скатерти ордена и медали. Перед вручением рассказал, как полк воевал, про наши успехи, наши горестные потери. Чуть-чуть ораторского искусства у меня есть, поэтому глаза у людей были пытливые и умные.
Пока мы были на «боевых», «бородатые» развернули в Панджшере настоящую войну. Конец декабря — это постоянные обстрелы постов и «группировки». Шестеро раненых. Потеряли безвозвратно четверых. В основном потери (убитые) по глупости и по разгильдяйству. Двоих «духи» подстерегли у ручья, когда с поста ходили за водой. Беспечность и самоуспокоенность обернулись двумя «похоронками».
Противник пытался штурмовать 13-ю и 15-ю заставы. Опять 15-ю! На ней сейчас командует лейтенант Михаил Свиридов. Молодец мальчишка. Все укрепил, по-новому оборудовал укрытия. Амбразуры заложил камнями, оставив узкие щели, [152] обращенные на места, откуда всегда обстреливают. Еще наплел из МЗП сети, установил их в 50 метрах от позиций, и теперь эти сети «ловят» и уводят в сторону гранаты РПГ. И результат, соответственно, появился. Сколько на этой заставе было убитых и раненых. Теперь за месяц обстрелов ранен один. Вот что значат ум и инициатива.
За один день 26 декабря на саму «группировку» бородатые положили до сотни мин. К моему прилету в Панджшере установился «мир». Свою политику примирения объявил Ахмад Шах. Соответственно и мы получили приказ не стрелять и не наносить удары авиацией. В отличие от прежних, эта инициатива поддержана В. И. Варенниковым. По некоторым данным, он входил в контакт с «духами». Новая черта. В принципе здравая мысль. В неясной обстановке перед переговорами в Женеве ни к чему бойня и потери. Политическая и военная ситуация остаются сложными. Ахмад Шах Масуд — реальный лидер. Его поддерживает почти все население северных провинций. Авторитет непререкаем.
Государственная власть и ее влияние, практически, сведены к нулю. Наш уход для этих марионеток означает полный крах. А каждый час на своих постах — это власть и деньги. По всем данным «союзники» стремились, и будут стремиться столкнуть нас с моджахедами. Анавинский ХАД продолжает слежку за «группировкой». Можно опасаться провокаций и обстрелов с целью свалить все на «бородатых». Так уже было. Вплоть до того, что Ахмад Шах брал советские гарнизоны под охрану. Все переплелось и запуталось. Друзей нет, кругом враги. Каждый из них ведет свою игру, защищает свои интересы. Вот только платим за их интересы мы своей кровью. Минирование дороги перед Рухой прекратилось после того, как [153] оттуда убрали посты царандой. Афганская авиация сбрасывает авиабомбы без взрывателей на ледники, откуда «духи» их скатывают и добывают взрывчатку для фугасов. Своеобразная доставка ВВ (взрывчатых веществ). Почти открытое пособничество.
Разговоры про американцев, конечно, для несведущих людей — игра пропаганды. Хорошая мина при плохой игре. Ахмад Шаху, в частности, не нужны ни мы, ни Штаты. В этом своеобразие Афганистана. Они жили и будут жить по-своему. Боюсь, через десяток лет мы будем приветствовать где-нибудь на конференциях и совещаниях таких как Масуд в качестве главы суверенного государства.
Пока был в Анаве, нежданно-негаданно погибли два прекрасных офицера. Возвращались из Кабула с чужой колонной, попали в аварию на базаре в Мирбачакоте, и «духи», воспользовавшись ситуацией, неожиданно расстреляли их в упор: бей лежачего! Погибли капитан Е. Богач и старший лейтенант Ю. Сергеев. Последний уже имел приказ на замену. Вот только недавно мы с ним поднимались на горку и прикрывали саперов на стыке 8-й и 9-й рот. День работал на нашем ПКП. Толковый офицер, и вот...
В. Востротин позавчера улетел в Союз за наградой. Уже почти точно известно, что он уйдет на повышение. Жаль. Не будет тогда такого прекрасного чувства — работы с удовольствием.
В Анаве прошли снегопады. Все горы в снегу. Довольно холодно. Вот повезло. Подморозило. Тучи разошлись, и «вертушки» сумели до нас добраться. Пробовали отработать по постам, но не дал ветер на вершинах. Издали такое впечатление, что вершины курятся, как вулканы. А внизу шумит река Панджшер. Когда утром вышел, показалось, [154] что ревут машины. Откуда? Даже не верится, что река может так «рычать».
Побывал на двух заставах (8а и 6-й). На заставах новые офицеры, но, как обычно, отличаются друг от друга, как отпечатки пальцев. Старший лейтенант А. Логинов — деловой, энергичный, хозяйственный. Последнее качество на отдельной заставе совсем не лишнее. На заставе порядок и дисциплина. На другой заставе командир — полная противоположность.
Начало месяца, а уже все съели. Остались рис, квашеная капуста, борщ и рыбные консервы. Когда на совещании спросил старшего лейтенанта В. П. Дон: «Сколько блюд можно изо дня в день готовить?» — он ответил: «Шесть». Чудеса изворотливости. Все посмеялись, но и задумались. В целом комбат В. Серебряков обстановкой владеет. Люди накормлены, вид чистый и опрятный. Но проблем много. Кажется, наконец-то начал складываться коллектив заместителей (С. А. Богатов, И. А. Севастьянихин, О. А. Юрасов, Л. З. Алхасов). Было бы взаимопонимание, а в работе все решить можно.
Вечером поехали в баню, от души напарились. На дрова, которые я предложил загрузить на «боевых» на освободившиеся от снарядов машины и перебросить в Панджшер, комбат наложил руку. Использует только для бани. Запах изумительный. Интересно бы знать, что за деревья такие душистые. Я, ко всему, пропустил через стиральную машину старое ХБ. А когда в предбаннике, отдуваясь, пили чай и смотрели телевизор, стали свидетелями специального выпуска новостей: заявление М. С. Горбачева по Афганистану. Долгожданное заявление. Кратко суть: если до 15 марта соглашение будет подписано, то с 15 мая начнется вывод войск. Срок вывода — 10 месяцев. Много теперь [155] вопросов: как замена, как призыв, как отпуска, куда и когда конкретно пойдем? В первую очередь нам, конечно, не придется рокироваться. Представляю, как мои дома смотрели и слушали эту новость. Ждут папку. Соскучился по маленькой, соскучился по мальчишкам. Вот на расстоянии острее чувствуется, насколько дороги мне эти существа. Предвкушаю радость встречи.
День похож на день. Даже писать не о чем. Потеплело. Днем солнышко. А на солнце припекает, где-то до +5. Вчера посмотрели по программе «Время» вручение в Кремле «Золотой звезды» Героя нашему командиру. Все чувствуют какую-то таинственную сопричастность. Только и разговоров. Принял окончательное решение, что делать со своей винтовкой. Эта красавица так мне нравится, что уже в голове появились дурные мысли. Легкая, изящная «Маузер Сафари», калибра 7 мм. Жаль с ней расставаться, но и держать ее еще труднее. Как алмазом «Раджи» или «Око Света» любоваться. Получить шесть лет тюрьмы, закончить карьеру только для того, чтобы втихую любоваться? Тем паче патроны на 7 мм в Союзе все равно не найдешь. К черту соблазны. По приезду командира вручу ему подарок. И пусть дальше думает он. Подальше от криминальных соблазнов.
Утром вернулся из Кабула. Прошлый день весь прошел в заседаниях. На Военный Совет со мной выезжали X. Ахмеджанов, Гнидец, В. Маслов. [156]
Обстановка
Верхние эшелоны власти Афганистана — за вывод и приветствуют его. Средние — середняки — обеспокоены тем, что уход Советского Союза из РА приведет к росту кровопролития, а сокращение помощи поставит Афганистан в тяжелое экономическое положение. Конечно, завязаны они на нас крепко, половина машинного парка, заводы, электростанции и прочее нашего производства. Ко всему, вряд ли эти нувориши найдут на мировой арене еще такую дойную корову, как мы. Третья часть, наверное, большинство народа относится к выводу безразлично.
Задача: готовиться к выводу. Иран и Пакистан несколько снизили поставки вооружения и материальных средств боевым отрядам «семерки». В преддверии закрытия границ, обусловленного готовящимся договором, «бородатые» усилили переброску запасов на афганскую территорию и активизировали создание баз в приграничных районах. Основные боевые действия теперь будут планироваться в двух направлениях: очистка приграничных районов и обеспечение коммуникаций для вывода войск. Чувствуется, что повоевать еще придется. Учитывая наше славное прошлое, без нас не обойдутся. Мы-то точно повоюем до конца. Отдельный полк — со всех сторон удобная единица. С одной стороны, не дивизия, меньше разговоров. С другой — слаженный воинский коллектив с сильным опытным командиром.
Опять поднимался вопрос о дисциплине, потерях. Последние, как всегда, от разгильдяйства, разболтанности, снижения настороженности. Опять катастрофа «вертушки». На другом Ми-8 погибли три офицера, женщина и гражданский. Авария самолета. Воздушное хулиганство. Потеря в засаде двух БТР и шестерых человек из бригады «спецназ» под Кандагаром. Вспомнили и наших офицеров, которые погибли в колонне инженерного полка [157] в засаде на базаре в Мирбачакоте. Сейчас проезжал через этот базар и никак не мог представить себе бой на этом пятачке дуканов. Светит солнышко, пестрят прилавки, суетятся люди. Шум, гам, толкотня, и опять ходят, прищурившись, «бородатые» с оружием, в открытую. Может, и «перешли на сторону правительства», а может, уже давно «защитники революции». Кто их разберет? Все равно: отправить на тот свет неверного и для тех, и для других — лучший подарок аллаху и снятие всех грехов. Интернациональную помощь мы, может, и оказываем, но за это платим большой ценой. Трудно представить белорусских партизан, которые вот так бы разгуливали по занятым немцами улицам. Мы же исходили из того, что есть мирное население и маленькая часть экстремистов, бандюг. В такой пропорции я что-то сомневаюсь.
Подготовка к выходу. Многое оставляем здесь. Войска передают афганцам БТР-60, карбюраторные машины, артиллерийские орудия, много боеприпасов. Есть даже наметки оставить БМП-2 для новой дивизии, которую «зеленые» хотят развернуть по типу нашей дивизии Дзержинского для МГБ из одних членов НДПА. Если доживу, посмотрю, наконец, со стороны, как эти болтуны на деле будут воевать за свою революцию.
Вечером заезжали в 103-ю. У Сергея забрал посылочку от супруги. Как частицу дома в руках подержал. Да, скорее бы в отпуск. Ночевал у Владимира Савицкого в 103-й вдд.
Под праздники наконец вышло солнышко. Побаловало. Праздник, так праздник. Вчера с утра построение, поздравление с 70-летием Вооруженных [158] Сил, вручение солдатам и сержантам на плацу юбилейных медалей. А затем спортивный праздник. Вечером КВН 1-го и 3-го батальонов. Был ответственным, но сумел съездить с Шамилем в госпиталь, поиграть в волейбол. Надо чаще играть. Многое не получается, скован, не отработан прием мяча, нет удара. Конечно, играем от случая к случаю. Команде госпиталя проиграли, у КЭЧ выиграли. Все подшучивают, что в КЭЧ спорт и самогон не совместимы. Победа им гарантирована, только если бы призом был самогонный аппарат. Это в память о рейде по их загашникам, который проводила Армия. Прохвосты там те еще попадались.
Все разговоры так или иначе сворачиваются к вопросу о выводе. Был у вертолетчиков. Поздравил комэска С. Лаптева и замполита с праздником. Им уже однозначно сказали, что для них замены не будет, а будут выходить в ноябре в Подольск. Для них, оказывается, это не лучший вариант. Во-первых, своя специфика — все офицеры и прапорщики. Максимальное звание — капитан. Соответственно, с учетом их «год за два», выслугу к сорока годам имеют все. Квартиры в Одессе, Тернополе и т. д. Естественно, никто на новое место не рвется. Тоже куча проблем и эмоций.
За неделю ничего нового. Вот только пару дней помогал на учениях батальонов с боевой стрельбой. Из-за погоды да праздников нет полетов, естественно, нет и почты. Дважды собирали и отставляли колонну на Анаву. Пехота что-то не хочет выставлять блоки на дороге. В Анаве пару раз обстреляли посты. А может, врут, чтобы списать имущество. Вот тоже проблема будет, когда придется снимать с гор батальон со всем барахлом, грузами, запасами и техникой-уродами. Орудия там уже на ладан дышат. И самоходки тоже [159] не глянец. И. Н. Сухарев, командир танковой роты, как-то возмутился, когда кто-то в шутку предложил называть его роту «танковым корпусом». В Анавинском взводе самоходной батареи положение аналогичное. Ивану Сухареву, правда, легче. В Хайратоне для нас уже стоят новые танки. Скоро заберем. По слухам, после дождей открылся перевал Саланг.
Приезжал генерал-майор В. К. Тюнюков. Выступал перед офицерами и прапорщиками как непосредственный участник и один из руководителей работ по ликвидации Чернобыльской катастрофы. Ну и, конечно, как очевидец, да в закрытой аудитории, рассказал подробно. Слушали с неподдельным интересом.
Несколько дней назад посмотрели фильм М. Лещинского «Операция „Магистраль». Все прилипли к телевизорам. Еще бы! Ведь столько знакомых лиц, знакомые места. Многие узнавали себя. Ф. Клинцевичу сказал, что его теперь в Академию без экзаменов примут: в газетах печатают, на ТВ снимают и показывают. По популярности скоро вровень с Адриано Челентано встанет.
Сегодня были в гостях у летчиков-штурмовиков. Сколько живем бок о бок, наконец провели для офицеров экскурсию. За экскурсовода командир полка Су-25. Наверное, не столько слушали, сколько щелкали фотоаппаратами: на крыле, под крылом, в кабине, на бомбах, на фоне эмблемы «Грач»... Заснял целую диапозитивную пленку и я. Будет память. Как рядом живем, так тесно и взаимодействуем. Когда они в воздухе, на душе спокойнее. Не всегда, правда. Савицкого в колонне наша же доблестная авиация кассетными «игрушками» посыпала. Чудо, что никого не зацепили.
Днем в гости приехали афганские летчики. Наша волейбольная команда выиграла в упорных [160] пяти партиях. Национальная черта афганцев сказывается и здесь. Может, не так сильно и часто бьют, но за счет хитрости, обманных скидок очки набирали. Рядом с площадкой поставили стол, и на 64 клетках солдаты сразились в шахматы с «иностранным мастером». Оказывается, не только в газетах, но и в жизни можно увидеть такую умиротворяющую картинку. Осталось только посадить с ними деревья. Так обычно показывали эту войну в нашей прессе в «застойный» период.
Кстати, вспомнилось, как под Сраной поймали вечером по «Маяку» передачу «Полевая почта». И вдруг передают поздравление с днем рождения старшему лейтенанту И. Бабенко. А он там, на политой кровью высоте 3234. Сразу командир стал звонить, чтобы вышли на связь с 3-м батальоном и передали, чтобы там, в горах, слушали. И ведь успели. Вот действительно: поздравление — так поздравление. Вот уж, действительно, «полевая почта» получилась. Сказали бы по радио, не поверил. И поздравление в точку.
Был у нас разговор: если кто и достоин «Героя», так это Иван Бабенко. От начала и до конца на острие. Когда погиб его радист и была разбита радиостанция, он взял рацию взводного и фактически управлял взводом, корректировал огонь. В самые критические минуты боя вызвал огонь почти на себя. Клал снаряды в 50 метрах. Малейшая ошибка в полделения, и все. Но кто о ней думает, когда все уже приготовились к рукопашной.
Вчера на обратном пути домой в Панджшер заезжали и ночевали «советники» из Анавы: Дмитрий Константинович и Той Али. Посидели в [161] баньке, поболтали. Свежие новости ГРУ из Кабула. Чувствуется, что пока на переговорах что-то конкретно не решилось, все повисло в воздухе, все в тумане. Продолжаются домыслы.
Пока мылись в бане, их водитель Макс успел где-то причаститься. И, чтобы не сорвалась наша поездка в дивизию, Константиныч сам сел за баранку. Уже поехав, я засомневался. Водитель он не ахти какой. УАЗик для него не то чтобы в новинку, но без навыка да в темноте — чужой дом. Ко всему, дернул черт ехать на ночь глядя. Автомат на коленях как-то утешает. Дорога пустынна. Перед въездом на базар пост царандой. Сорбоз стоит как будто не видит, а за пару метров выбрасывает автомат вперед и берет нас на прицел. Останавливаемся, как пароль произносим: «Шурави» и в ответ слышим интернациональное: «Давай, давай». «Даем» дальше. Базар и дуканы как вымерли. До поворота на КПП дивизии метров 300, но говорю Константинычу, чтобы не вздумал ломаться и глохнуть. Иначе нас потом не найдут, и дорогие наши нас не дождутся...
Константиныч оставил две давно обещанные карты Афганистана да фотографию Ахмад Шаха. Фотография более или менее свежая. Давность — пару лет. Учитывая, что его никто не видит и никто никогда не знает, где он, что у него полно двойников, то вполне вероятно, что это только его зрительный образ. Почти одногодок, с 1953 года. В этом смысле относишься к людям с особым вниманием. Вглядываешься и вроде пытаешься понять, чем же этот человек мог выделиться? Претендует на весь север и северо-восток Афганистана. И, наверное, последнего слова еще не сказал. Умен? Хитер? Коварен? Жесток? — Все: да. С первозаветных времен качества, которые давали путь к владычеству над людьми. Добродетель [162] — качество для всех остальных? Утром проводил Константиныча со спутниками в путь. Сейчас, наверное, уже в своем «санатории», встреченные и облизанные Бимом, разбирают покупки, припасы. Встречу командира и, наверное, полечу к ним в гости.
Вертушки на ОГ «Анава» не работали уже целую неделю. Сегодня собрались вроде, а им дали запрет. Под Асадабадом сбили Ми-24. Как всегда запрет, бредовые требования типа «провести огневое обеспечение всего маршрута пролета» и т. д. Кабинетные стратеги. Родить очередной запрет и бумагу, создать видимость дела, но все знают, что пройдет день-другой и все пойдет по-старому.
Комэск вертолетчиков С. Лаптев получил подполковника.
Моментальный снимок
Афганская детвора любой свободный клочок земли и пустырь использует для запуска воздушных змеев. Поголовное увлечение. Змеи самые разнообразные по размерам и цвету.
Сколько уже сказано про XIV век Афганистана. Убогость, бедность, просто нищета. Въезжаем в Гардез после холодного перевала. Обледенели, пропитаны холодом. На улицах люди в галошах на босу ногу. Ступни черно-синие, так что сразу и не поймешь, что они почти босиком по снегу ходят. От одного вида становится еще холоднее. Лавки открыты всем ветрам. Кое-где угли и маленькие печки. Дрова и топливо слишком дороги. Топят скудно. Целый день — что в доме, что на улице — все равно на холоде. Невольно ловишь себя на мысли, что наш цивилизованный теплым «толчком» человек давно бы загнулся в таком «комфорте».
Заезжал, как и обещал, корреспондент «Комсомолки» Миша Кожухов. Его статья о командире, [163] о нас (плод его Хостинского посещения) напечатана в «Собеседнике». Пока был с Константинычем, прочитать не успел. Где теперь «Собеседник» здесь достанешь? Жаль. (Р. 8. Все же нашел и прочитал. Да и супруга написала, что заполучила этот номер в подарок.) В «Комсомолке» уже в четвертом номере с продолжением печатается статья Лосото «Командировка на войну». Языком домохозяйки, но более-менее правдиво и достоверно описывает свои афганские впечатления и наш Баграм. Думаю, и домохозяйкам в Союзе читать будет занятно. Без претензий. Но Миша охарактеризовал ее так: цепочка интеллектуалов, по ее мнению, Маркс, Энгельс, Лосото. И тем заканчивается.
Звонили в наградной отдел Армии. Нашим афганским наградам предстоит большой путь. Сейчас представления в Турк ВО. Дальше пойдут в Москву, дальше в посольство и обратно. Так что в самом лучшем случае получу свой афганский орден «Красное знамя» в апреле-мае. Да и то теоретически. Поживем, увидим.
Впереди у любимой юбилей. Вот готовлюсь к отпуску и прикупаю что-нибудь вкусненькое к праздничному столу. Запасся икрой, крабами, ветчиной, конфетами разными и т. д. Что делать. В прошлую поездку с шуткой, но вез «из-за границы» гречку в Псков. Действительно, довольно унизительно. Хотя упрек скорее Агропрому, а не мне.
Пророк из меня оказался опасный. Только переговорил с вертолетчиками о сбитой «вертушке», как сегодня трагически закончились полеты с утра у них самих. Ходили на обеспечение постов на [164] горы за степью и нашим стрельбищем. Съездил сейчас к ним, выразил свои соболезнования. Все ходят хмурые, чертят какие-то графики, объясняются с комиссией. Не до разговоров. Единственно, узнал кое-какие подробности. Сбили Ми-24. Погибли капитан и старший лейтенант. Сбили из ПЗРК. Вертолет сразу потерял управление, упал, взорвался. Все в куски. Даже тел как таковых нет.
Вот уже десять дней, как в последний раз работали «вертушки» на Анаву и по постам. И неизвестно, когда начнутся полеты. Сначала мешали погода, праздники, другие проблемы. Теперь, после катастрофы вылеты вообще прикрыли до тех пор, пока на утверждение В. И. Варенникову и Б. В. Громову не представят решение по обеспечению полетов при доставке на посты и заставы материальных средств. Урезают количество постов, которые будут обрабатывать «вертушками». Чем это кончится? На постах и без того ежедневное поднятие воды превращается в тяжелейшую работу. Ко всему и опасно.
Вчера в Рухе под одним из постов подстерегли группу и из засады расстреляли. Двое убитых, трое в тяжелом состоянии. Если мы теперь месячный запас продовольствия, БП, топлива и всего прочего будем заносить сами, то это превратится в операцию для всей «группировки». Дотянуть бы до мая, до вывода войск из Панджшера. Ликвидируем одни проблемы, появятся новые: куда выводить и как размещать батальон. Под вопрос встанет и мой отпуск. Панджшер — моя вотчина. Следовательно, какой отпуск? Как бы хотелось встретить юбилей супруги в домашнем кругу. После [165] мая-июня на отпуска вообще запрет вышел. Дальше по плану перевал Саланг, а где-то под зиму Фергана.
Поставил, наконец, себе в комнату долгожданный телевизор. Теперь я настоящий домовладелец. Ни к кому ходить не надо. Включил и, потягиваясь, смотрю все, что душе угодно. Красота. Встретили командира. С его приездом модуль заходил ходуном. Конечно, сначала в баню с ферганским пивом, а затем за стол. Тесный, дружный, спаянный боевой дружбой коллектив. Хорошо у нас. Обстановка душевного комфорта. К знаменательному событию А. Греблюк сочинил песню под гитару. Я, наконец, от имени всех замов вручил командиру свою красавицу-винтовку. Расцеловались. Сидели до глубокой ночи, пели, смотрели на экране слайды. В промежутках пытали Валеру: как Громыко, как прием, как министр, как командующий, как вручали? В каждом серьезном деле юмора хватает. Особенно, если рассказчик живостью характера не обделен. Хватило шуток и смеха и здесь. Разошлись за полночь.
Вечер. Бухает артиллерия. С утра принимал строевую подготовку на лучший взвод. Съездили с Шамилем Тюктеевым и Димой Савичевым в военторг. Завезли спортивные костюмы «Адидас» По цепочке получил и наш магазин. Размеры как всегда 46-е, не больше. Недомерки в Баграме, а с нормальным ростом в Кабуле и Москве. Ничего не достали. А в целом суета. Был бы рад, если бы, достав дефицит, чувствовал себя на седьмом небе. Как мало надо.
Сегодня письма не получил. Нет борта. Привык к регулярным, с периодичностью в три дня, [166] письмам от маленькой. Строки просты, а будоражат мысль и память. Иногда тихо улыбаюсь, иногда и откровенно смеюсь. За чернильными закорючками жизнь, доброта, ожидание, надежда, мальчишки с их успехами и не очень благими поступками. В который раз задумываюсь, что для того, чтобы что-то оценить, иногда надо идти от противного. Вот не было бы уверенности в умении супруги правильно расставить акценты в воспитании, найти душевный контакт, поговорить, утешить, направить, то и многое было бы шатко в сознании. Как хорошо все же иметь человека, которому можно сказать все. Представлю сейчас в комнате человека пришлого и как реальность чувствую, как бы неуютно, скованно себя ощущал бы. Не выразил бы десятой части своего состояния.
Второй день смотрю свой (!) телевизор. Наконец разжился голубым экраном. Первый оставил в Панджшере комбату. Не забирать же. Посмотрел передачу, точнее фильм, о Марке Донском, его фильмах. Сделано сильно о неординарном человеке. Так и надо рассказывать о работе таких людей. И, главное, даже не надо объяснять. Все чувствуется сразу, смотрится на одном дыхании, принимается сразу и безоговорочно. Любая фальшь бьет сразу. Самая малая. А подлинно талантливое даже не дает право задуматься об этом.
Забрал характеристику Ахмад Шаха, которую сделал Константиныч. Жизнь, характер, качества, родословная. Сколько раз упоминал это имя в дневнике, что, впрочем, понятно. Реальный противник в Панджшере. Интересно, с кем воюешь. В ущелье пока все спокойно. Обстрелов нет, диверсий нет. Позавчера, правда, дали пару очередей по 12-му посту. [167]
На 10-м помощник начальника заставы сломал ногу, неудачно спрыгнул в окоп. Вывезти его не смогли. С утра тучи, нет прикрытия «грачей». Вертолеты до сих пор не работают. Все полеты после гибели Ми-24 прекратились. И до сих пор непонятно, когда начнутся. Комэск С. Лаптев в Кабуле утверждает решение на обеспечение безопасности полетов. Урезали количество постов, обрабатываемых «вертушками». Как будем снабжать посты, черт знает. Подловят когда-нибудь из засады группу обеспечения, если мы хлопнем ушами. Уши надо держать востро.
Новости: В. С. Халилов на 23-е получил лампасы.
Смешинки
Развернулась кампания по списанию всего, что можно, поощряемая начальниками самых высоких рангов. Соответственная кутерьма закрутилась и у нас. Шамиль в отсутствие Востротина остался за командира. Получает рапорт о списании имущества: палатки, спальники, ХБ, белье, штормовки, горное обмундирование и т. д. И натыкается взглядом на слово «топор». Потом рассказывает: «Меня заинтересовало, как же обоснуют списание топора». Покопался в объяснительных и выкопал «шедевр» в стопке рапортов. Солдат пишет примерно следующее. Во время Хостинской операции, находясь на блоке, рубил дрова. Вдруг начался обстрел РСами. Бросил топор и залег в укрытие. После окончания обстрела вернулся на место работы и обнаружил, что в результате прямого попадания снаряда «топор был изуродован до неузнаваемости, а топорище расколото». Ну, в общем, списали этот топор. Правда, когда на совещании с трибуны зачитали документ, зал буквально рухнул от хохота. [168]
Достал все-таки себе костюм спортивный, «Адидас». Все удовольствие 130 чеков. С Александром Судьиным на пару из двух костюмов скомплектовали каждому свой. Ему, пузатику, куртка 50, брюки 52. Мне наоборот. И все довольны. Забавно.
Вчера заседала наградная комиссия. Обсудили все рапорта и утвердили награды. В. Востротин поставил задачу начальнику наградного отдела — оформить ордена «Боевого Красного знамени» на меня, начальника ПО А. Греблюка и В. Серебрякова. Приятная новость. Будем надеяться, что награждения пройдут все инстанции без препонов. Наша драка под Хостом воплотится в металл на груди. Подождем — увидим. Всего-то полгода и ждать.
Хост. Вчера приезжал и выступал в нашем клубе ансамбль «Каскад». Такую живую песню про Хост мальчишки написали. Молодцы. И ритм, и темп, и слова — все в точку. Они нам оставили кассету с записью своих песен. Вот сейчас ее «размножают», а там пойдет гулять по рукам, как часто бывает в Афгане.
Погода, кажется, наконец налаживается. К вечеру стало пробиваться солнце, а к ночи на небе высыпали звезды. После стольких дней дождей весь полк буквально утонул в лужах. Даже и это не точно. Модули плывут в воде как корабли. Земля как камень, и вода не впитывается, никуда не уходит. Кое-где стал рушиться забор, защищающий нас от «духовских» пуль. По словам старожилов, нормальное весеннее явление. И у меня столь долго державшийся потолок, наконец, «заплакал». Подставил банку.
Может быть, с улучшением погоды, В. Белоусов уведет наконец долго ожидающую колонну [169] на Анаву. Вертушки, дай Бог памяти, не летали в Панджшер с 22 февраля. Тоскливо им там без связи с внешним миром, без почты и даже без телевизора. Что-то случилось с ретранслятором в дивизии. Потухли наши экраны. Тоже безрадостное событие. Впрочем, в «группировке» должны принимать сигнал на свой ретранслятор. Это крайние посты остались без зрелищ.
Безалаберная пехота «веселится». Один балбес запускает осветительную ракету, а в спускающийся огонек со всех постов летят трассеры. И этим мы тоже отличаемся от них. Таких дурацких развлечений у нас среди солдат нет. Правда, хватает других. Сколько ни говори про запалы для гранат и детонаторы, все равно хоть раз в месяц кому-нибудь пальцы да оторвет. Когда начинаешь разбираться, в ответ одно невразумительное мычание: «Да я не думал! Да я не ожидал». Вот обезьянки. Просто какое-то животное любопытство ко всему, что блестит и взрывается. У офицеров мания на режущее, а у солдат на взрывающееся.
Ножи
В одном из кишлаков, который мы перевернули в поисках складов, подобрал нож. Скорее штык. Английский, узкий, длинный. Красавец. Когда после первых боев перед взятием Сраны вышли для пополнения запасов и отдыха в более спокойный район, показал этот нож Игорю Печерскому. По тому, как заблестели у него глаза, понял, что нож ему чертовски приглянулся. И хотя он мне и самому нравился, тут же вручил ему со словами: «За то, что за два дня дважды жив остался в таких переделках». Потом как-то разговорились, и он с тоской говорит: «Потерял». Обругал его. А тут вдруг захожу к заместителю по тылу в комнату и вижу точно такой же нож на [170] столе. Чудес ведь не бывает. Разобрался, раскрутил цепочку подхалимов и отнял чуть не в драке у А. Судьина этот нож, чтобы снова вручить И. Печерскому. Одно дело нож за кровь, другое дело — для резки сала. Кощунство.
Самому нож из нашего штыка недавно подарил капитан И. Гордейчик. Переделываю его сейчас на свой вкус. Командир тоже что-то ударился в ножи. Вручил ему кто-то отличный «Золинген» времен войны. Как сохранился? Заточка как бритва. Изящен как «Паркер» с золотым пером. А тут сегодня ему несут еще и отличного качества английский охотничий или боевой нож. Когда рассматривал, старался, чтобы мои глаза не блестели, как у И. Печерского. И что за мания у нас такая на эти штуки? Пожалуй, для офицера лучший подарок такая железяка. Мужской подарок.
Свадьба
Вечер. За стеной все ходит ходуном. Празднуется свадьба. Все как положено на свадьбе: тосты, крики «Горько!», топот пляски, затем гитара вперемежку с баяном. Афганскую семью создали старший лейтенант Андрей Богдан и Катерина из офицерской столовой. С утра на БТРах вместе с НШ съездили в Кабул, где в посольстве расписались. Вместо подвенечного платья на невесте тулуп. По приезду у входа в модуль их осыпали конфетами и невесть откуда взятой мелочью. И вот теперь торжество. Командир с А. Греблюком, как и положено, во главе стола. Своеобразное освящение церемонии. По существующему положению супруги не могут служить вместе. Но эта пара под такой параграф не подпадает. Еще на совещании В. Востротин дал команду подобрать новобрачным отдельную комнату в модуле. Мол, не так уж [171] часто у нас женятся, чтобы не вручить им их первую «квартиру».
А свадьба, даже такая аскетичная, наверное, в чем-то запомнится даже больше, чем если бы ее праздновали в самом престижном ресторане под звон хрусталя. Вот уж артиллерийского салюта, как сейчас, в Союзе точно ни у кого не будет на свадьбе. Мне сегодня, судя по всему, предстоит бессонная ночь. Фанерная стена, отделяющая меня от ленкомнаты, идеально создает эффект присутствия. Ненавязчивого, правда. За счастье молодоженов можно и пострадать.
Шамиль получил «Красное знамя». Наш маленький вечер, посвященный такому событию, поручили вести как тамаде мне. От такой чести даже посвятил награжденному стихи.
Пришли, наконец, после стольких дней газеты, а писем нет. На кой черт эти политические события, если не знаешь, что в доме творится. Не трогает. Тем не менее, жизнь движется. Колонна дошла до Анавы, выгрузилась и успела до заката вернуться в Джабаль-Уссарадж. Там и ночует на комендатском посту. Завезли в Анаву продовольствие на «дцать» дней. Теперь уже все мысли о том, как их из Панджшера вывести. За время перемирия у них на постах возникло до пяти БК на оружие. Если прибавить ко всему шмотки, оружие и прочее (включая банно-прачечный комбинат, хлебопекарню, личные письма из дома каждого солдата), то получится не так уж и мало.
Сиюминутные хлопоты унижают любое слово, которое со временем, наверное, примет для каждого прошедшего эти места почти мистическое [172] звучание: Панджшер, Анава, Руха, Базарак, Пишгор, Хазара, Шутуль, Арзу, Тавах, Дехи-Нау, Маймазар... Наверное, как ни переворачивай, как ни озвучивай, все равно любое действие, связанное с риском превращения в ничто, в прах и слезы, в пыль и память, действует оглушающе. И заставляет помнить! Для каждого поколения выпал свой Афганистан. Нам достался этот. И честно говоря, по накалу впечатлений рад, что я участник этих событий. Наши месяцы и годы надо для себя засчитывать не за три, а умножая на жизнь. Такого у нас, наверное, больше не будет. Для тех, кто приехал за «Тошибой», это бред. Но больше чем уверен, что даже последняя тварь и рвач хоть раз в своей паскудной престижной жизни почувствует себя ничтожеством. А если и не почувствует, то и думать о нем не стоит.
Развернулся второй круг Хостинских сражений, пошли письма родственников наших погибших солдат. Отец Цветкова прислал сыну свою фотографию с надписью: «В честь моего 55-летия. Чтобы мы с тобой, сынок, счастливо встретились». Надпись датирована 27 декабря, а сын погиб 7 января. С учетом наших расстояний письмо не успело дойти.
Прочитал в кабинете у начальника ПО письмо матери В. Александрова из поселка Изобильное Оренбургской области. Все наши требования о снижении потерь, требования беречь людей бледны, надо бы только зачитать всем письмо матери, потерявшей сына, и больше ничего говорить не надо. Сколько боли. И одновременно много вопросов: зачем, почему, к чему эта дорога, [173] к чему война и потери? Пишет, что прочитала в «Комсомольской правде» статью «Командировка на войну».
Все-таки мы понимаем, но до конца не осознаем силу воздействия печатного слова на массы. Стали более откровенно писать о том, что здесь происходит, и у людей начинает ясно вырисовываться весь авантюризм, вся бездушность этого мероприятия. Вот мать пишет, что через 10 лет скажут, что это было ошибкой — ввод войск. Да уже сейчас об этом можно сказать так. Стронул камень с вершины, пошла лавина, и попробуй останови. С утра передали заявление о том, что переговоры сорваны и вывод войск откладывается на неопределенный срок. Но ведь и настрой населения, который уже определился, это тоже лавина. Как всегда — одни делают ошибки, другие их героически исправляют. А у нас теперь полное неведение и неопределенность.
Завтра должен лететь в Анаву, в основном, чтобы обсудить план вывода батальона из Панджшера. Вроде более или менее определился срок, а теперь опять все повисло в воздухе. И не только со сроком. Много вопросов: что и как вывозить, как списывать, что будем передавать «зеленым» и в каком количестве, будут ли они принимать наши посты и как, будут ли работать вертолеты при снятии имущества и людей с постов и т. д.? Один большой вопросительный знак. Забирать из ущелья надо почти все. И полевые, и очажные кухни понадобятся на Саланге. Даже старые рваные матрацы надо вывозить, чтобы здесь людям было на чем спать. Миллионы выбрасываем на ветер и экономим на матрацах. Списать бы их, но кто даст новые.
Опять показалось солнышко, но холодно. Вчера на горы выпал снег, и опять все вершины в белом саване, а нижняя граница снегов даже ближе к долине, [174] чем в разгар зимы. Эти снега и дышат на нас как снежная королева. Как ни странно, из земли полезла зеленая трава. То тут, то там солидные пятаки зелени. Вспоминаю эту землю летом, и даже не представляется, что из нее вообще что-то может произрастать. А пока воды столько, что не верится, что будут сушь и пыль, ветер и зной и что придется в трусах лежать под кондиционером. Пока ночью сплю под тулупом. Вертолетная лампа «Липа» светит и греет, когда есть нормальное напряжение, а в основном, через пяток минут после включения выбивает предохранитель и гаснет свет.
Комнату начальника ПО А. Греблюка сначала в шутку, а теперь уже почти всерьез, называем ленкомнатой. К вечеру потихоньку все собираются у него, и начинается: чай, шахматы, иногда домино, музыка (то гитара, то магнитофон), болтовня обо всем и ни о чем. Теперь вот Дмитрич создал новую забаву — светомузыку. Сам светится от восторга, показывая всем свое детище. На стенах картины, картинки, развешанные ружья, сабли и кинжалы. На стеллаже кувшины, книги, безделушки. Вид комнаты совсем обжитой. На его фоне у меня жилище аскета. Маленькая казарма. А после появления карт я вообще про себя называю свою комнату Генштабом. Конечно, без истинно высокого смысла этого слова.
Греблюк, безусловно, молодец. Натура деятельная, энергичная, думающая. Человек неунывающий и с острым языком. За словом в карман не полезет. Под стать ему и его помощники: Н. Самусев, Н. Войтков, Ф. Клинцевич, М. Лажков. Политотдел — мозг и двигатель самых разнообразных инициатив. Тут и концерты, и КВН, и конкурсы знатоков, и суд над Водкой. Столько рождается, вернее открывается талантов при творческом благоприятствовании. Какие песни, частушки, стихи [175] солдаты представляют. Но это верхушка айсберга. А сколько рутинной, черновой, повседневной работы во всем, что связано с людьми, с их сложностями, характерами, неладами и конфликтами! Чаре (гашиш) и самогон, воровство и зуботычины. Напрочь отвергнутое чувство ответственности и искривленное понятие о чести, порядочности. Этого ничуть не меньше, чем талантов и подвигов. И в конечном итоге все решают люди. Работа политработнику есть. И, пожалуй, в первый раз вижу таких преданных своему делу людей, людей-единомышленников, людей слова и дела.
Собрал портфель на завтра. Для Константиныча и его помощников кулек с яблоками, сыром, кофе, шпротами, то есть то, что называется хорошим старым русским словом гостинец. Туда же, в портфель, награды для вручения. Подписал фотографию у В. Востротина для В. Серебрякова. Фонарик и пачка «Беломора». Вот и готов. На столе пистолет. У Дмитрия Савичева одолжил пирофакел. В карман куртки — пачку патронов и гранату. Если и собьют, то будет чем себя обозначить. Не успеют прийти на помощь, так продержаться хоть немного, на солнце посмотреть. Потом можно и кольцо рвать. Все равно живым не выпустят, а издеваться будут долго, резать и жилы тянуть. Почти все тела, которые удавалось отбить или вытребовать, получали со вспоротым животом, набитым землей, с отрезанными членом, носом, ушами и выколотыми глазами. Душманский стандарт.
Вот и вернулся наконец домой, в родной Баграм, в свою комнату. Десять дней пробыл в Панджшере. Все эти дни прожил у Константиныча. [176]
Если в первый раз у него останавливался из интереса, то теперь и по необходимости. Моя комната после дождей совсем потеряла жилой вид, а кое-где и потолок обрушился. Глина она и есть глина. Привез с собой в Анаву хорошую погоду, которой и наслаждался три-четыре дня. А как засобирался обратно, небо враз нахмурилось. Зарядили проливные дожди, а под конец и снег выпал. Солнечные денечки успел использовать для хождения по постам.
Начал с 9-го. Интерес тройной: вручить награды, оценить порядок и боеспособность и увидеть то место, где расстреляли группу, посланную за водой, тогда, в декабре. Если первые два положительные моменты, то последнее вызвало возмущение. Из-за полной безалаберности, разгильдяйства и тупости. Вина В. П. Дона как начальника безусловна. Поражает наглость «духов». А впрочем, самое невозможное оказывается единственно верным. Если бы я был «духовским» начальником, то, посылая своих подручных на ту засаду, знал бы, что посылаю их на смерть. Место выбрано под постом, в долине у ручья, где и камней-то, чтобы спрятаться, не так много. Просматривается с поста, дальность метров 400. И ведь сложили головы два человека. И ушли «духи» без возмездия, и оружие унесли. Нет слов.
Сейчас на посту старший лейтенант С. А. Подгорнов. Человек толковый и надежный. И за водой уже ходят как положено: двое набирают, трое в круговую за камнями. Каски, бронежилеты. «Дорога ложка к обеду». Константиныч выразил точную мысль, что нас, русских, губят (и в смысле жизни, и в смысле дела) две крайности: «авось пронесет» и «как бы чего не вышло». По-моему, точно. [177]
Общая обстановка в Панджшере: больше двух месяцев нет стрельбы. Мины и фугасы не снимаем. В начале марта Ахмад Шах провел совещание командиров своих боевых отрядов и групп. Продлил перемирие до 15 мая (на веру примем). Разослал всем приказ (т. е. членам НДПА, царандой, ХАД, властям) явиться, чтобы засвидетельствовать свою лояльность ему и ИОАП (Исламское общество Афганистана, Панджшера). Тем, кто склонит голову, прощение. Остальным — смерть. За прошлую неделю из Анавы дезертировали три солдата царандой, а офицер ХАД дал согласие работать на А. Шаха. В Панджшере противником создаются запасы оружия и БП для ведения боевых действий средней интенсивности в течение двух лет. В лагерях идет подготовка специалистов и расчетов тяжелого оружия, в том числе противотанковых и переносных зенитных комплексов, безоткатных орудий и минометов. По готовности пополнение перебрасывается в боевые группы в Чарикарскую «зеленку» и на Саланг.
Видимо, с целью предотвращения не санкционированных им боевых действий Ахмад Шах высказал мысль о недопустимости кровной мести. Сказал: «...и мы понесли потери в этой войне, и русские не только танки и самолеты теряли, но и людей». В случае выхода советских войск обещал не препятствовать, а на участке Кабул, Чарикар, Саланг взять их под охрану, чтобы не допустить обстрелов со стороны боевых групп ИПА (Гульбеддина Хекматьяра) и не спровоцировать ответные удары советской авиации и артиллерии. Вероятно, главной целью все же является захват под носом у ИПА и кабульского правительства постов вдоль стратегической дороги после оставления их нашими войсками. Во всяком случае желание отрядами Ахмад Шаха не вести против нас боевые [178] действия выглядит убедительно, так как им нет смысла ввязываться с нами в войну, а надо копить силы для грядущих событий, для борьбы за власть после нашего ухода.
Постоянно под различным соусом подбрасывается дезинформация для подталкивания нас к драке. То «доброжелатели» говорят о появлении новых минометов в таком-то районе, то горной пушки в другом, то ПТУР и т. д. Периодически кто-то накрывает цели в зоне нашей ответственности. Предположительно, артиллерия 177-го мсп или полка ВС РА в Джабаль-Уссарадже. Вероятнее всего, последние. Уж кому хотелось бы втравить нас в потасовку, так это нашим «союзникам». В ответ на огневые налеты у нас в Анаве несколько раз кто-то обстрелял из миномета 6-й и 8-й посты. Еле удержал комбата от стрельбы «в никуда». Одно дело, если бы засекли супостата точно. А бить по кишлаку особого ума не надо. Последствия же были бы однозначными. В преддверии вывода батальона из Панджшера, нам эта свара вообще не нужна.
Когда рассказал Константинычу, что готовились к боевым действиям в районе Мирбачакота, он за голову схватился. Чистой воды глупость. Район ИОА. Они от боевых действий воздерживаются. Все обстрелы, нападения и сбитые над Баграмом самолеты, в основном, на счету у ИПА, на совести «бородатых» Гульбеддина. Уж кто на содержании у Штатов, так это они. Опять кто-то раздул «дезу» с целью завязать нас тройным узлом. Когда трое дерутся, четвертый (кто?) выигрывает.
Парадоксы войны. Учитывая, что режим Наджибуллы прогнил и реально авторитетом в народе не пользуется, уже сейчас надо поглядывать, с кем же мы будем иметь дело в будущем, кто будет южнее Кушки и Термеза, насколько будут спокойны [179] наши границы. Время — лучший провидец. И головы остужает, и глупость лечит. Однозначно только, что дров наломали, а копья еще долго будем ломать, неся политические, военные и моральные издержки.
За время своего панджшерского «сидения» заснял три диапозитивные пленки да одну черно-белую. Только одну диапозитивную не успел там проявить. А те, что проявил, получились хорошо. Почти весь Панджшер снизу и сверху, в цветах и красках. Успел даже несколько кадров группового снимка с награжденными отправить на 9-й пост мальчишкам на память об их наградах. Впервые попытался снять черно-белую пленку через светофильтр, и тоже получилось отменно. В отпуске дома, наверное, закажу где-нибудь большие фотокартины.
Потеребил «группировку» за беспорядок, взгрел заместителя по тылу за столовую. И поделом, запустил бездельник это дело. Но в целом В. Серебряков людей держит крепко. Люди чисто, опрятно одеты, подтянуты, честь отдают энергичнее, чем в Баграме.
В солнечные дни в долине совсем красота. В один из дней доходило до +27. Покрылись цветами персиковые деревья. На ширину ладони взошли озимые на полях. А вершины гор все в снегу. Красиво. Река узкая, мелкая, почти спокойная. И это до тех пор, пока не начнут таять снега в горах. Вот тогда забурлит Панджшер.
20-го числа афганцы встретили свой новый 1367 год. С утра в дувалах что-то дымило и курилось, готовили кушанья. Среди дня прошествовали из Анавы в Каламирамшах старейшины. Той Али пробовал объяснить их обычаи, но что-то не особо связно получилось. Одно понял, праздник, и не менее радостный, чем наш, хотя и без елки. [180]
Группировка живет своими событиями, и мелких не бывает. У Светки от Бима родились щенки, от роду почитай им 20 дней. В голове засвербило: чистые овчарки. Присмотрел уже одного кобелька, самого крупного и энергичного. Взял бы — рос бы и зверел тут под моим присмотром. А что потом? Отберут у нас на границе всех собак санитары-живодеры, не пропустят. Еще подумаем.
Вечера коротали с Константинычем у комбата. И тепло, и сытно. За чаем или кофе перед голубым экраном да в разговорах время бежит быстро. А если на экране еще что-то увлекательное и спорное, то вообще летит. Последние два вечера «Взгляд» и «До и после полуночи» особенно понравились. Потом с Константинычем по кроватям и слушание новостей со всего мира. В основном, конечно, в разрезе Афганистана.
Только собрался улетать и, бах, нет погоды. Дождь как из ведра, а облака как ножом обрезали вершины. Потом от теплых скал упал туман. И зажурчало по земле и по стенам: «вода, вода, кругом вода...». Носа не высунешь. Только мысли иногда: «А каково там, на вершинах, на постах и в бункерах?» Под конец — снег. Но зато и подморозило. Вчера к вечеру даже солнышко на закате показалось, и родилась надежда. Утром чуть посерело, а уже где-то загудело. Как пружина из кровати выбросила.
Комэск С. Лаптев все же выполнил обещание, забрал при первой возможности. Напоследок кадры полета. Крепость и «группировка» — вид сверху. Гиндукуш — в перспективном плане, весь в снегу. Лечу один в вертолете, новые требования. Зато маршрут старый. По-над горами, затем по краю «зеленки» по кругу, обходя этот «гостеприимный» район. Внизу, опустившись метров на 600, [181] гуськом тянутся боевые вертолеты. Над нами где-то очень высоко «грачи». Их-то никогда не видно, но они там. Без них «вертушки» не идут. Но в отличие от прошлого, сейчас мы их ощущаем. Периодически, ограждая нас от «зеленки», на нашем уровне вырастают гирлянды «осветилок» и, оставляя дымные хвосты, тянутся вниз. Нас прикрывают от «Стингеров» и другой заразы. Внизу на земле кое-где разрывы снарядов. Артиллерия ведет беспокоящий огонь. Серьезно, как я погляжу, стали относиться к вылетам. Заходим на посадку и сразу отворачиваем. На глазах взлетает пара Су-25 и круто с виражом от «зеленки» забирается на верхотуру. Теперь можно садиться. Салютую командиру «вертушки» и выпрыгиваю на железные плиты стоянки. Приехали. И уже машина ждет. Последний жест вежливости комэску, который идет от своего боевого вертолета. Взаимные приветствия, новости, рукопожатия, и по домам. А дома на столе куча писем. Бальзам. В том, настоящем, доме все нормально: учатся, работают, делают зарядку и, главное, все здоровы. Все течет, и, слава Богу, ничего не меняется.
Я улетал из Панджшера, а в это же время в Анаву тронулась колонна с грузами (топливо, продовольствие), но что самое приятное для аборигенов гор — военторг и начфин. И вот сегодня под вечер колонна вернулась. Все нормально, только на выходе из ущелья была какая-то беспорядочная пальба.
Попробовал сегодня первый раз позагорать. На солнышке припекает. Тепло и много воды. Из земли в самых неожиданных местах пробиваются [182] тюльпаны. И сажать, ухаживать не надо, сами за себя отвечают. На кустах вполне распустившиеся листочки. Весна, и все сказано. Действительно — время надежд: на тепло, на солнце, на отпуск, на встречу.
Чудное время. Половина одиннадцатого вечера у нас. Разница с Москвой после перевода стрелок теперь стала летняя, всего полчаса. А по радио только что отыграли куранты, и диктор объявил программу «После полуночи». Сплошной сумбур. Вроде и наступило время первоапрельских шуток, а вроде и нет.
Вернулся из Кабула. Собрался поехать сегодня с Ш. Тюктеевым. Он на постановку задачи, я проветриться, да закупиться, да с друзьями повстречаться. Но вчера, как снег на голову, появился Е. Минаев, советник в афганской десантной бригаде. Посидели, а когда он засобирался, и я с ним отправился. Весь полет до Кабула на Ми-24, на бреющем через «зеленку» с подскоком через горку перед Кабулом, занял 11 минут. Чудо, почти миг. И полет необычен. Вертушки афганские. Правда, пилотирует наш полковник. Зато расцветка да опознавательные знаки «духовские», и это как привилегия. Нас не трогают. Идем, цепляя брюхом землю. В стороны разбегаются отары овец и верблюды. Устроились в заднем отсеке боевого вертолета. Успел пощелкать через люк из фотоаппарата, но, кажется, бесполезно. Пленка не передает ни высоты, ни впечатлений.
Утром подъехали наши офицеры на организацию взаимодействия, но за ночь все изменилось. По дороге на Газни, южнее Кабула, «духи» крепко вцепились в колонну «полтинника». Где-то с [183] час была драка, били из гранатометов в упор, расстреливали из автоматов. Погиб командир роты, солдат, шестеро раненых. Командир 103-й вдд П. Грачев отменил прежнюю задачу и дал команду разработать операцию возмездия в этом районе. Теперь будем ждать утверждения решения и пойдем бить «зеленку». Неизвестно только, когда. Шамиль пойдет за командира, я, наверное, заместителем на ПКП. Дальше будет видно. Вернулись к обеду домой на БТРах.
С утра с Володей Савицким съездили в Советский район в «оптику» и дуканы. Торгаши колотят деньгу вовсю. Кого же они будут обдирать, когда мы уйдем? Прибыли у них баснословные. Из-за нашего чертового дефицита всегда и во всем мы в их глазах, наверное, сами выглядим папуасами. Спрос оправдывает требования. За детскую пластмассовую бутылочку ломят по 50-60 чеков. Оправа для очков, в которой пара граммов пластмассы, а все изготовление заключается в ударе штампа, стоит 100 и больше чеков. Грабеж узаконенный. И ведь берут. От покупки оптики отказался, но «тройку» на лето все же не удержался и взял. Выложил две с половиной сотни. И это за брюки, рубашку с коротким рукавом и курточку из плащовки светло-серого цвета... «Кабул-подвал». И взял. И заплатил. Если можно было бы дома купить, кто бы шнырял по этим грабительским местам и позорился, везя домой копеечные вещи, купленные за сотни рублей, увозя в Союз консервы и конфеты. А теперь, наверное, и сахар надо везти. В шутку, конечно.
Только узнал, что в нашем посольстве работал Терешкин. Судя по всему, мы с ним однокашники, учились в параллельных классах. Жаль, не увиделись, уехал. Помню, впрочем, я его смутно. Но интересно было бы встретиться. [184]
Зря сынулю младшего костил в своих заметках. Получил письмо, что четверть окончил на пятерки, с тремя четверками. Поведение примерное. Молодец. Рад за него. В письме объявил ему благодарность (шуточный приказ по семье). Сказал супруге, чтобы он ответил «Служу Советскому Союзу!». Получил он мои фото «духовских» складов, что взяли на Хосте. Понравились, хвастался перед ребятами. В его возрасте лучшего подарка и не нужно. Времена, конечно, меняются, и наши одежки им уже не подходят. И все же будем надеяться на преемственность. Хотя силком свое мнение — ни-ни. Абсолютно не разумно. К чему душа повернется, тем и станет. Главное, чтобы призвание проявилось, не был бы безразличным человеком.
13.45. Духи обстреляли три поста (3-й, 4-й, 8а). Конец перемирию? Опять ранен И. Герман, в ногу, сильное кровотечение. Сейчас комбат с группой где-то на посту. Будут спускать. Погода: тучи по земле. Вертушки не пойдут. Информация пока скудная. Если придется срочно эвакуировать, то волнений за два БТРа, идущих в ночь через «зеленку», будет предостаточно. Парня, наверное, придется отправить в Союз. Отец на днях прислал письмо, просит сохранить сына, а тут как назло третье ранение.
С И. Германом все нормально, отлежится. С утра с В. Востротиным выехал в Кабул. Володю Савицкого встретил в Штабе армии в перерыве технической конференции. Не надеясь на встречу, [185] подарок оставил его помощнику. А в буфете приобрел торт (вот уж радость — невиданное, давно забытое лакомство) и засунул ему в машину. День рождения — 10-го.
Планируемые боевые действия снова сменили окраску. Теперь идет 1-й батальон с разведротой на проводку колонн в сторону Кандагара, Шахджоя и Калата. Ведет Ш. Тюктеев. Постановка задач 9-го. Все, раз не берут на войну, я ложусь «на сохранение». До отпуска чуть больше месяца.
Конфликт из-за чая в военторге. Болит все тело после последних дней зарядки с пробежкой и штангой. Не совсем новая черта в поведении афганцев, но сегодня что-то особенно «повезло». Проезжая Кабул и Мирбачакот, и почти дома, в Баграме, на базаре получали камни и куски грязи от бачат, заморышей лет по 8-10.
Вечером сообщение о встрече в Ташкенте М. Горбачева с Наджибуллой. Нотки оптимизма в отношении подписания договора. В. Варенников на технической конференции однозначно сказал, что вывод пройдет по плану. На днях к нам по соседству перебралась 38-я бригада «коммандос». Займет наш городок после нашего ухода. Все афганские войска, судя по всему, стягиваются в район Кабула (до этого стояли где-то в глуши, в провинции Пактика).
Сбит ракетой афганский МиГ-21. Тянул на аэродром, но на посадке врезался в капонир 2-й эскадрильи штурмовиков. Летчик погиб. Больше никто не пострадал.
Вечером в новостях: Кордовес заявил, что в Женеве переговоры закончены и пакет документов по договору готов к подписанию. [186]
С утра инструктаж и отправка колонны в Анаву. Повел В. Белоусов. С ним начальник штаба батальона О. Юрасов и заместитель по вооружению О. Гапоненко. Перегоняем в ущелье восемь новых БМП-2.
Проводили в поход 1-й батальон с разведротой. Ушли Ш. Тюктеев, А. Греблюк, X. Ахмеджанов. Утром провожал их с известной долей зависти. Знакомая суета вокруг машин. Последний инструктаж. Команда: «По машинам!» Отряд обеспечения, затем пошла вся колонна. Боевые машины, облепленные пехотой, поочередно пропускают по три-четыре колесных и вклиниваются в поток. Проходит буквально с десяток минут и остается только поднятая пыль. Завидую. Настоящая мужская работа, новые впечатления, настоящие поступки. Пошли на Кандагар, а это почти четыре сотни километров через половину Афганистана. Вернутся дней через 20. Модуль заметно обезлюдел. Да и городок поутих. Остатки полка полдня добросовестно метут территорию, собирают фантики, драят столовую перед приездом медицинской инспекции. Суета сует. Комиссия появилась, благосклонно посмотрела на звезду командира и благополучно ретировалась. Мелочные заботы и радости.
После зарядки, пробежки и штанги, после завтрака — час утреннего загара. И весь час где-то идет настоящий бой. Бухают разрывы, то громче, [187] то тише. Отчетливо слышны очереди и одиночные выстрелы. Поднялись и кружат штурмовики, но не видно, чтобы заходили для удара. Вероятно, схватка идет нос в нос. Боятся зацепить своих. Чуть позже в пожарном порядке ушла группа из медбата. Накал все возрастает. Для эмоционального человека вполне достаточно, чтобы сделать сопоставление. Странности войны. Одни загорают и нежатся под солнцем, а другие в это время это солнце видят в последний раз. Кто-то заботится о цвете кожи, другие в пыли и крови вцепились в приклад и бьют по дувалам и зарослям, вытаскивают раненых, рвут бинты. Эфир забит командами, криками, руганью. Где-то на позициях артиллеристов: «Быстрей снаряд, выстрел, снова быстрей, быстрей снаряд!» А после боя у кого пустые бессмысленные глаза, а у кого и истерика. В Союзе кто-то смотрит фильм про войну и досматривает его до конца, как бы картинно ни упал герой. Здесь каждая смерть нелепа. Вот тебе и тихое теплое утро. Никакого монтажа и никакого удара по клавишам на высокой ноте.
Рота спецназа захватила у нас под боком двух 15-летних пацанов. С 29 марта о них ни слуху, ни духу. Приходили старейшины. Традиции кровной мести у мусульман придерживаются строго. Для нас это может закончиться несколькими внеурочными похоронками. Для «борцов за веру» не имеет значения, кто причастен к похищению парней.
Под Мазари-Шарифом сбит афганский Ан-26. Наши ночуют под Гардезом. Через Газни не пошли из-за сложной обстановки в том районе.
В программе «Время» сообщение о взрыве арсенала под Исламабадом. Погибли 75 и ранены 650 (?) пакистанцев. Если диверсия, то очень удачная. Пусть эти парни тоже почувствуют свою ответственность за прекращение войны. Любой [188] мудрый политик чувствовал бы себя неуверенно, имея в своей стране чужие вооруженные отряды. Кажется, им еще придется испытать шаткость своего положения. Гульбеддин им нравился своей непримиримостью, вот пускай и воспитывают этого «капризного ребенка».
Вчера под вечер при боевых действиях подорвалась на фугасе БМП. Погиб командир 3-й роты старший лейтенант В. Архангельский. В Афганистане всего месяц пробыл и вот уже в обратный путь. Сейчас ищем офицера для сопровождения тела в Куйбышев. Сразу возникло желание что-нибудь передать с оказией, но, подумав здраво, решил, что, во-первых, не уместно, а во-вторых, зачем давать пищу для раздумий тем, кому передадут посылку. Завтра нежданно-негаданно на «боевые» ухожу и я с 3-м батальоном. Растащили полк по кускам. Задача в принципе не из сложных. Встанем на прикрытие колонн на участке Бараки-Кабул вместо батальона 108-й дивизии. Те уходят с какой-то задачей в район Алихейль. Вот там место действительно горячее во всех отношениях. В прошлом году мы там изрядно с «духами» сцепились, и память о тех боях и участии в них живет в разговорах у всех до сих пор и звучит как высокая степень отличия.
Погода установилась жаркая. Начались знаменитые баграмские ветра, метет пыль. Грохочут крыши. Ослепляющее солнце. Должны вернуться к концу месяца. Опять в деле с Н. Ивонником и И. Печерским. Будем надеяться, что все обойдется без приключений, таких как в прошлый раз на Хосте. [189]
Уже больше недели нет писем. Ходят слухи, что на границе установили новые машины для проверки посланий, но никак не введут их в строй. И от этого наша почта где-то оседает без движения. Если так, то это черт знает что.
Вернулись. Сейчас, вечером, после бани да хорошего ужина самое время все вспомнить. Ушли в пять утра 15-го. На место должны были выйти к 11 часам да промахнулись и уже к 9 вышли в район. Кабул прошли за 40 минут, а я рассчитывал часа за полтора. Сменили на блоках «красных» (пехоту). Задача самая для нас нелюбимая: блокировать дорогу и пропускать колонны, идущие на Гардез, Газни, Алихейль. Трудно держать людей: жара, солнце, однообразие и так изо дня в день. Сначала все подозрительно косятся на «зеленку», а она рядом, через дорогу. По ту и по другую сторону валяются разбитые продырявленные красные от ржавчины скелеты машин — в большинстве любимые «духами» бензовозы.
Со временем все свыкаются с опасным, но неизбежным соседством смеси разбитых дувалов и зарослей. И это привыкание опасней всего. А лучше места для неожиданной атаки все равно нет, да и понятия «опасное» и «безопасное» место в такой войне условны. Удачно, что местность идет с наклоном к реке и оттуда, снизу, нас трудно накрыть. А приблизиться вплотную «духи» вряд ли решатся. В наследство от пехоты получили окопы, а со временем и сами основательно зарылись.
«Зеленка», долина реки Логар, начинается километрах в 10 южнее Кабула и тянется километров на 40-50 до самых Бараков. В повседневном [190] лексиконе все именуют ее «Мухамедкой». Мухамедка — и всем понятно, о чем идет речь. А это от названия населенного пункта на полпути до Бараков: Мухаммедага-Уллусвали. Дорога хорошая, асфальтированная. Идет вдоль гор по правой стороне зарослей, полей, кишлаков (если ехать от Кабула). Слева вьется то ближе, то дальше река Логар. По обе стороны от нее на три-четыре километра сама зеленая зона, далее к горам степь.
Вдали громоздятся горы. Горы идут как бы ступеньками, все выше и выше, и уже на горизонте они солидной высоты, все в снегу. Высота там уже явно за 3000. Полотно асфальтовое, и кое-где обочины изрядно попорчены «духами»: где заплаты из земли и асфальта, а где и воронки до метра и более глубиной. Ну и, естественно, в тех местах и скелеты машин.
Работа обыденная и нудная. В полшестого машины разъезжаются по позициям, а к вечеру собираем их в ротные пункты. Машины разведвзвода возвращаются на КП батальона. Погода контрастная: днем жара, ночью довольно холодно. Соответственно погоде и букет болезней. За полмесяца отправили в Кабул несколько человек с подозрением на воспаление легких и инфекционные болезни. Последнего с подозрением на тиф. И сам начал пить таблетки от малярии. Сказывается близость реки — к ночи в палатку слетаются комары. Вот уж не доставало схватить малярию перед отпуском.
Идет колонна на север или на юг в Гардез: все «к бою». В окопы, каски на голову, стволы в «зеленку». Прошла колонна: «отбой», наблюдатели на местах, остальные в тень, под тент, под полог. Разрешили надевать бронежилеты на голое тело. Жара и духота. И сам, особенно в первое время, изрядно мучился, пока не акклиматизировался. [191]
На солнце печет, а в палатке духота. Выскочишь, обольешься водой и минут 20 чувствуешь себя человеком. Остальное время — хлебный мякиш. Да и работы как таковой особенно нет. Зачитали до дыр, меняясь, все книги, брошюры и журналы, какие оказались у запасливых людей. На всех один приемник, да и слушать прилично можно только по вечерам. Днем берет на «троечку». Весь эфир забит восточным говором и музыкой. Индия, Иран, Пакистан — все в кучу. До нас днем доходят экзотические передачи, какие в Союзе и не слыхивал, — радиостанция Мурманска «Атлантика» для рыбаков северо-западного района, передача для соотечественников за рубежом (это уже Москва). В обед хороший концерт для советских специалистов, работающих в странах Азии и Африки. Вечером начинает прилично звучать «Маяк».
Изредка слушали «Маяк» из Вашингтона. В один из дней одарили нас своим вниманием эти врали, заявив, что советские войска ведут упорные бои в долине Логар. А у нас тишина. Один раз видели далеко в предгорьях караван. Несколько раз каких-то людей в «зеленке», но огня не открывали. К чему бессмысленная стрельба. Возвращаясь в очередной раз к вранью в эфире, вспомнил, что было как-то в марте сообщение о том, что в Кабуле при взрыве погибли четыре советских советника. Спросил Женю Минаева, так ли это, и тот ответил: «Вздор, не было ничего подобного, утка в чистом виде».
К однообразию жизни — однообразие в пище. Под конец утром обходился чаем. Гречка уже в горле застревала. Как эту триаду (гречка, макароны и рис) не меняй местами, все равно аппетита они не вызывают, если их есть изо дня в день. А борщ в банках? Один вид штабелей этих банок [192] вызывал аллергию. Положительным в этом выходе нахожу то, что научился играть в нарды (или Шеш Беш). Игра немудреная, но азартная и время съедает, как солнце лед.
Вечером кратковременный кусок прохлады, короткий переход от жары к холоду. Пошагаешь туда-сюда, как маятник, подышишь знакомым воздухом. Если днем он не наш, не русский, то с темнотой и сыростью от реки, свежестью от зелени нет-нет, да и напомнит что-то родное. Иллюзию нарушают шакалы. Впервые услышал этих тварей. А то все больше впечатлений вычитанных. Как кому, а мне их вой представился чем-то средним между боевым кличем индейцев и детским плачем. Иногда кажется, что это человек дурачится, визжит на разные голоса.
Скорее всего, эти гады и стали причиной моего конфуза. Среди ночи вдруг разразилась стрельба. Спросонья это оказалось так неожиданно. Показалось, что палатку в упор расстреливают. Реакция была мгновенной. Вмиг с кровати свалился, да еще подал команду: «Все вниз!». А через секунду очухался, поднял голову, а на меня ошалело, удивленно и тоже испуганно спросонья смотрят со своих кроватей Н. Ивонник и И. Печерский. Со стороны нелепо, конечно, смотрелось. Но как бы там ни было, они проявили такт, вроде ничего и не произошло. Разобрались в обстановке. Что-то или кто-то сорвал «сигналку», и часовые враз ударили туда со своих мест. Вот и все.
А на другую ночь действительно две залетные откуда-то пули щелкнули над палаткой. После этого дал команду зарыть палатки. В земле, да за бруствером все спокойнее себя чувствуешь, а то лежишь как на сцене. Другая забота для волнений — змеи. Здесь уже Печерский больше всех [193] волновался: «Не люблю, мол, этих тварей». Так-то они на людей не бросаются, а сейчас в апреле — мае в брачный период становятся нервными, агрессивными. Печерский приказал за неимением лучшего насыпать вокруг палатки хлорки. И смех и грех. А в один из вечеров дали команду: «К бою», а экипаж одной БМП мнется, никто внутрь лезть не хочет. В чем дело? Внутрь забралась змея. Шутки в сторону, машина небоеготова. Потом разобрались, что это полоз, не ядовитый.
На пятый день стояния в обороне вечером при возвращении на КП 9-й роты А. А. Махотлова подорвалась боевая машина. Номер 592 какой-то роковой. В декабре на перевале подорвалась машина с этими же цифрами на борту. Вот теперь сменившая ее другая совсем новая машина-красавица превратилась в металлолом. Только что ее пригнали из Союза. Жаль людей, жаль машину. И место, кто бы мог подумать. Съезд с дороги, метрах в пяти от полотна, на уже десятки раз накатанной дорожке. При взрыве вмиг всех разбросало в стороны. Хорошо, что не сдетонировал боекомплект. Лейтенант С. Бугаков и сержант Ментешашвили ранены. Лейтенант серьезно, перебита нога. Один контужен. Всех троих срочно на БТР и в медбат в Кабул. У машины пробит корпус, это все. Через два дня от нее остался голый корпус, а все внутренности оказались в кузове «Урала». Хорошо еще, что все так закончилось.
Это наши первые и последние на этих «боевых» потери. Где-то в это же время узнали о потерях соседей. Батальон спецназа в Бараках перехватил караван, захватил его, и в это время по трагической ошибке на караван вышли боевые вертолеты. Ударили на редкость точно: пятеро убиты, шестеро ранены. Погиб зам. комбата майор Головко. В мае прошлого года в статье «Дорога [194] домой» писалось, что больше всех дебоширят демобилизованные десантники части майора Головко. В. Востротин тогда еще сказал, что теперь этому майору можно не завидовать. Не знали тогда, кто это такой. Теперь уже точно завидовать нечего. Нелепая смерть. За неделю они потеряли семь человек. Через день вновь перехватили караван из засады. Завязался бой. Вызвали на подмогу БМП. Когда бой уже заканчивался, «дух» — гранатометчик подобрался в темноте и влепил гранату в башню машины.
Позавчера пропустили через себя колонны войск, выходящих из районов Газни и Кандагара. И среди них прошел наш батальон А. Давлятшина. Вышел к дороге и сфотографировал «Чайку», на которой шли Ш. Тюктеев и А. Греблюк. А потом помахал рукой. Приятное чувство: «Свои идут!»
Ну, а нам пришлось еще задержаться, прикрыть колонну на пути туда и обратно. Одна за другой пылят машины. Чего только нет в кузовах! Явно наметки на выход. Странно только смотрятся разбитые корпуса на тралах. Вывозить эту рухлядь себе дороже, но везут. Бред. Как только колонна прошла обратно, стали сворачиваться и мы. Путь домой. Дом и здесь.
Вернулся, а на столе куча писем и несколько номеров «Литературной газеты». Сначала начал разбирать вещи, приводить себя в порядок, но нет-нет, а косился на стол. Потом бросил все и сел грязный, чумазый рвать конверты, глотать строки любви, ожидания, надежд и тревог. Спасибо, дорогие, вам за этот дар, за это нетерпение.
Новости из Анавы. За это время обстрел РСами «группировки», обстрел из миномета 6-й сторожевой заставы и попытка захвата 9-й заставы. Конфликт В. Серебрякова с С. Богатовым. Неуживчивый [195] характер у комбата. Давит людей, когда нужно и когда не нужно. В мае поедет в отпуск, а затем поступать в Академию. Из полка отправили на ремонт в Хайратон почти все БТРы, прибывшие из Анавы. Пока меня здесь не было, случился форменный аврал. Поставили задачу с 3-го по 7-е мая вывести группировку из Анавы. Затем приказ отменили, и теперь вроде вывод из Панджшера состоится в июле.
Полк с 11-го мая на месяц идет на Саланг прикрывать выход войск. С 15-го мая выходит Джелалабад и снимаются все заставы восточного куста вплоть до Кабула. С 28-го мая по 6 июня — Газни и Гардез. Идут сразу на Родину. Одновременно через Шинданд на Кушку закатывается Кандагар. Значит, к середине июня южнее Шинданда и Кабула наших войск не будет. Когда мы вчера снимались с блоков, нашлись шутники и привязали сзади к машинам веники. Мол, заметаем дорогу, чтобы не возвращаться больше туда, в те места. Наверное, и весь вывод будет с вениками. Может, когда-нибудь будут продавать турпутевки по Афганистану. Поеду обязательно как зритель, как турист.
Праздник. Хотя я этого и не почувствовал. Уже под вечер узнал из статьи в «Красной звезде» о Козине, вернее о мытарствах его жены. По афганской традиции подняли третий тост за погибших. А я говорю, что это, наверное, для меня как крест: помнить своих первых погибших, Валерия Козина и Михаила Матвеева, которые сложили свои головы на 15-й заставе в июне прошлого года. Это было отрезвление, когда читал. Такое [196] сообщение. Они для меня как святые, хотя я их и видел только мертвыми. Кому что объяснишь. Где-то в глубине души я понимаю черствых людей. В нашем складе общественного мышления: забвение корням, истории, старикам и всему гуманному. Главный принцип: «Не высовывайся», а доллар стал главной целью и оправданием всех поступков. Куда дальше.
А я вспоминаю прошлый год, свои метания (внутренние, никто, надеюсь, ничего не видел), когда пытался помочь, поддержать заставу. Помню то обнадеживающее сообщение, что, может быть, живы и разбирают бункер, обрушившийся от взрыва. Помню и разрушившее все сообщение о том, что они мертвы. И забота о раненых. И вызов «вертушек». И отправка искалеченных. И три пачки «Беломора», выкуренных за вечер и ночь. К чему военному эмоции. Мне бы спокойствие тех людей, которые решают судьбу вдовы 22-х лет с двумя детьми. А им бы мои переживания в Панджшере. Таким людям, наверное, и не надо говорить про кровь и смерть. Дать прочувствовать обыденность, тушенку изо дня в день, жару, изматывающую как бюрократ. Больше ничего и не надо. Думаю хватило бы. Думаю, что они столько пота в душной комнате не проливали, сколько каждый из нас потратил только для подъема на эту заставу. Про кровь и не говорю. Помню и совещание на следующий день, когда объявил минуту молчания и предложил собрать на помощь жене деньги. Знали о детях. И предполагали, что ей не сладко придется. В итоге собрали с офицеров и прапорщиков батальона больше 600 чеков. Для любящей жены слабое утешение, и все ж. Все что смогли. Помогли жене офицера корпоративно.
А матери Матвеева? А другим сотням и тысячам? Тут уже должно сработать государство, которое [197] нас сюда забросило. Но государство состоит из отдельных людей. Если каждый из нас ничто, то что есть государство? Больше чем уверен, что начальник паспортного отдела И. С. Марусенко жена и мать образцовая. Затурканная обстоятельствами и дефицитом, дефицитом жилья и милосердия. Да и ума не хватает (скорее сердца в расчетливом мире), чтобы понять ВСЕХ. Ну а нас, афганцев, тем более. Это все равно, что Чернобыль для сибиряка. Занятно, но далеко. Дай Бог не коснется, свои проблемы с сахаром и Палестиной, тортом к дню рождения и косым взглядом шефа. Последнее страшнее, чем отсутствие колготок.
Днем усиленная пальба на окраине аэродрома, взрывы. Что за бой в такой неожиданной близи? Завтра узнаем. Вечером, как обычно, работа артиллерии. День как день. Командир и начальник ПО в гостях у истребителей. Молчат, но краем уха слышал, что А. Греблюк летал над Афганом на МиГ-23 с начальником ПО истребителей под предлогом разведки погоды. Боятся не за себя, а за организаторов. Кто-нибудь вложит, а кто-то конкретно накажет. И не наших, а гостеприимных хозяев. Чудовищное нарушение правил, статей и пунктов. Пехота в воздухе. Льготы войны. Все проще, регламентация живых людей, а не пунктов. И это то, что притягательно. Люблю Афган за то, что все не так. Люблю за то, что можно нарушить, что никто не спросит и не осадит. Доверия больше в критических ситуациях и просто в поступках. И не от того, к сожалению, что поощряют, а просто рук и глоток на всех не хватает, да и бумаги меньше, чем брони на выброс.
Под Мирбачакотом неделю назад сожгли два бензовоза. На обратном пути видел только обгоревший асфальт и струны покрышек. У ближайшего [198] танка — горы гильз, да остовы цистерн у заставы, куда остатки оттащили. Дождь нам помог. По приезду Хаким спросил: «Вас не обстреливали по пути назад?». Я говорю: «Нет». — «А нас обстреливали одиночными», — говорит Ахмеджанов. Впрочем, все это для войны баловство. Подумаешь, какого-то N ушлют в гробу домой. Война все спишет. Супруга как-то в октябре спросила: «Ты не боишься?» Ответил: «Нет», — и сильно не покривил душой. Действительно, чувствуешь все по принципу — Бог дал, Бог взял! И только под вечер в период спокойствия и осмысления начинаешь бояться.
Существует какое-то неписаное, но почитаемое всеми правило, что гибнут в большинстве в первые три или три последних месяца. Это у всех как наваждение. Никто, конечно, не рассчитывает превратиться в прах и память. Все чувствуют себя неуязвимыми. Тому сопутствуют обыденные обстоятельства смерти. Был, жил и вдруг, как-то случайно, подрыв, пуля, «Стингер». Все живы, а один лежит и не дышит. Белый, если чистый, или как кусок глины, если шел в колонне или вжимался под пулями в пыль и грязь.
Странно, что у убитых кровь не так бросается в глаза. Как ни странно, раненые и выживающие больше окровавлены и тем бросаются в глаза. А по опыту дорожно-транспортных происшествий, больше всего кричит тот, кто меньше всего пострадал. Тяжелый и умирающий молчит. Вот тому и требуется первейшая помощь. Хорошо судить, когда все по полочкам. А поди разберись в бою. Да под страхом своей смерти. Да в темноте. Сколько потом кусали локти от того, что при благоприятных обстоятельствах вполне можно было бы спасти. А что такое «благоприятные», если кругом горы, а спасающие сами рискуют собой, [199] техникой, вертолетами. Как вертолетчики садились на одно колесо, чтобы снять наших убитых на высоте 3234? Где те тормоза и стимулы? Для меня, боевого офицера, конечно, без всяких сомнений, риск — это когда рискуешь своей жизнью. После этого риск испортить карьеру — ничто. Не те мотивы и последствия, совсем не те последствия. Может и спорно...
На память:
Статья «Вы здесь чужие...» в газете «Красная звезда» от 26.4.1988-го, майор Н. Бурбыга, спецкор «Красной звезды». Честно говоря, хотел бы съездить в Кировоград. Как это стремление назвать, не знаю. Не уверен, что и помочь бы смог. Надеюсь, что заметка сыграет свою роль. Но мне бы хотелось и свое что-то вложить в память о погибшем подчиненном. Пусть я и не знаю его глубоко. В этом ли суть. Хотелось бы, чтобы слова «Вечная память» были не просто сиюминутной данью. Память нужна и живым. А мне эта память до конца дней. Крест.
В интересное время живем. Все живут надеждой, надеждой на перемены. Статьи в газетах, одна другой интереснее. Шатаются дутые монументы, рушатся радужные иллюзии. Иногда мысленно хватаешься за голову: чему верили, кому поклонялись?! А чему сейчас верить? Министры — воры, первые секретари — преступники. Мафия, оказывается, не только в итальянском лексиконе. В «Литературке» статья «Тайна октября 1941 года». Немцы под Москвой, а на Лубянке расправляются с Мерецковым, Штерном, другими [200] видными военачальниками. Бьют резиновыми палками генерала армии заместителя наркома обороны. Пытают зверски дважды Героя Советского Союза генерала авиации. Почти до смерти запытывают наркома вооружения Ванникова. Расстреливают под Куйбышевым и Саратовом. Убивают их жен, только потому, что «...будучи любимой женой, не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа». Разум отказывается понимать прочитанное. Россия-страдалица. Из века в век кровью умывается обильно. Костями дорогу в прогресс мостит. Что ни номер газеты или журнала, то жуткая, бьющая наотмашь правда. Голод 1929-1933 годов. Людоедство. Вымершие деревни. Людей гибнет больше, чем в Гражданскую войну. В плодороднейших черноземных районах люди мрут, как букашки. И не в результате недорода или засухи. По воле одного человека. Невольно вспоминаешь бодренькие ленты: «Трактористы», «Кубанские казаки», «Веселые ребята». Да и все другое грандиозное оболванивание не только тех, но и нас через 30, 40, 50 лет. Геноцид физический и моральный. Пол Пот и Иенг Сари — «подготовишки» в коротких штанишках после таких учителей. Чем разможжение голов миллионов кирками отличается от миллионов замученных голодом. Старые большевики, забитые в лагерях уголовниками. Киров убит. Орджоникидзе застрелился. Горький отравлен. Бухарин — «немецко-японский агент и террорист». Апокалипсис. Миллионы погибших в Отечественную. Пять миллионов пленных. Периоды даже придумали: «культ личности», «волюнтаризм», «застойный». Когда же жили нормально? Богатая страна Россия. Весь счет во все периоды только на миллионы. В одни — миллионы загубленных, в другие — миллионы уворованные или приписанные. [201]
Сможем ли когда-нибудь стать для других примером, которым все будут восхищаться, а не пугаться. И не ужасаться нашей дикости.
На «боевых» иногда, если «вертушки» приходили в Бараки, получали газеты. Начитался подобного, вышел и наткнулся на муравейник. Стоял, смотрел и думал. Вот идеал таких, как Сталин: безмолвны, усердны, все одинаковые. Удивительно трудолюбивы и жизнестойки. Пал сородич, тут же старательно тащат внутрь, чтобы добро не пропало, на корм. И никаких эмоций. Закапывали палатку, засыпали муравейник почти метровым слоем земли. Через два дня пробились наверх, к солнцу. Идеальный народец. Затопчи хоть сотню, ничего не изменится, ничего не заметят.
Завтра командир с группой офицеров выезжает на рекогносцировку на Саланг. Подготовка к операции по выводу. Выход на 11 мая. Готовность к 15-му, дню начала вывода. Срок — до середины июня. Буду смотреть все это по телевизору. Отпуск на носу. Не терпится. Переговорил с командиром о семье В. Козина. Машина уже закрутилась. Из Москвы из Управления несколько раз звонили, собирали подробности гибели. Направленец из ГУКа по ВДВ Безруков уже улетел в Кировоград. Безусловно, теперь все разрешится.
Да, наше лето закончится на Саланге. И из полка видны заснеженные вершины Гиндукуша. Вернее, зима для нас начнется раньше всех. На трех-четырех тысячах не разбалуешься.
После обеда концерт Н. Гнатюка. Можно долго рассуждать: знаменит, не знаменит, популярен или звезда на закате. Но, так или иначе, для полка [202] событие. Все приятно: и обстановка, и душевная расслабленность, и чистый высокий голос. Ко всему мы в этой глуши без претензий. Не часто нас балуют заезжие знаменитости. А когда и балуют, так мы где-нибудь в походах. Вот так «посмотрели» Винокура, «Девчат» и т. д. Не знаю, как восприняли выступление мальчишки, молодое поколение, которое мы уже в своем возрасте не воспринимаем. По себе чувствую, что и сам отдаляюсь губительно для взаимопонимания. Свист в знак восхищения мною, как не прискорбно, воспринимается ...ну как сказать? Скорее как освистывание все-таки. Командир молодец. Вышел под конец, взял микрофон и сам стал Звездой. Так перелопатил все, так расставил акценты, плюс живой человеческий юмор. И теперь уже свист в зале как высшая награда этому человеку.
Вчера сошлись накоротке с новым командиром отряда Ан-12. Только-только из Союза. Познакомились. Дал хороший совет, как выбраться домой. У него где-то 13-14 мая борт на Фергану. Да ко всему надоумил, что в Фергане вся ВТА бывает. Можно договориться, и прямым ходом оказаться в Крестах, в Пскове. В это даже не верится. Подождем.
Когда днем ездил на КП вертолетчиков, вблизи рассмотрел эмблему истребителей. Мимо рулил МиГ-23, и на воздухозаборнике эмблема в виде сокола с молнией в когтях. Все это самодеятельность. В Союзе эмблем полков нет. К этому мы со временем, возможно, придем. Талантов много. Нарисованы эмблемы со вкусом, талантливо. У истребителей — сокол, у штурмовиков — грач, на Су-17 — дракоша с бомбой в когтях, а у разведчиков — сова с фотоаппаратом на груди. Надо будет и вертолетчикам что-нибудь посоветовать, те традиционно отстают. Жаль, идею для С. Лаптева [203] нельзя запатентовать. Хотел меня надрать в нарды, и тут же схватил шлем и побежал к своему боевому вертолету для вылета на прикрытие транспортников. Толком и не поговорили.
Путевка на руках. Сегодня пришел паспорт. Морально готов. Одно держит, вкладная книжка, которая будет готова числа десятого. А время поджимает, срок путевки с 17 мая по 11 июня. Обнадежили, правда, что можно опоздать до суток, и примут, и продлят срок. Но не люблю неопределенности. Пытался вчера дозвониться, попросил телефонистку передать через В. С. Халилова новость для супруги. Не слышит. Пытался сейчас опять звонить, канал в аварии. Не везет. Дома надо бы все заранее решить с учебой Михаила, отпуском, билетами. Не получается. Опять нагромождение случайностей.
Вчера и сегодня помогал в съемках эпизодов фильма, который выйдет на экраны где-то в конце года. Вчера сняли посадку десанта в вертолеты. Сегодня ветер не дал взлететь «вертушкам». Зато вместо десантирования разыграли настоящий бой в горах. Такой же бой «разыграли» и с гибелью корреспондентов «Известий». Вот только что программа «Время» вляпалась в грязь и подставку. Репортаж, интервью, даже съемки с места события. Траур. Автоматный обстрел?! «Духовские» гранатометчики?! Вот дурят. Еще вчера в подробностях знали, как завалил БТР водитель. Один из корреспондентов погиб, второй в тяжелом состоянии. Папа — заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК. Прилетел спецрейсом. Встретил сам командующий. Все вполне объяснимо, из этого и вся игра. [204]
Наджибулла сейчас в Индии. Две страны притягиваются друг к другу не столько дружбой, сколько общими врагами. Косвенно присутствовал при его отлете в Дели. Видел выруливающие на сопровождение МиГи с ракетами.
Магомед Елоев получил звание полковника. Поздравили его с папахой «бараньей головой». Командир утром вернулся из Кабула, утвердил решение на боевые действия в мае-июне на Саланге. Новости не обнадеживают. Придется нам померзнуть. Сегодня опять выезжала группа на рекогносцировку. Говорят, холод собачий и снег. Операторы в штабе Армии утверждают, что сокращения сроков вывода не будет. Пока все по плану. Конец всего к 15 февраля 1989-го. Правда, не верится. Зная нашу любовь к широким жестам, надеюсь, что к декабрю уберемся, а правительство обставит это как шаг вперед и жест доброй воли. Посмотрим. В конце июня вытаскиваем полк из Файзабада, а затем снова на Саланг.
Который день ветер метет с большой силой. Из-за него утром не летали «вертушки» в Панджшер. Обещают завтра. Что-то рано в этом году заработал «Баграмский вентилятор».
Получил Героя П. Грачев. Должен уйти в Академию ГШ, а на его место после Академии приедет Е. Бочаров. ВДВ — войска тесные, почти семейные.
День Победы. По телевизору показывают праздник духовых оркестров. Москва празднично бурлит. Все торжественно. Только что вернулся с вечерней Зари. Получилось скромно, но достаточно по событию. Были и разноцветные ракеты при [205] исполнении Гимна, гром салюта из ЗГУ боевого охранения. Наша батарея повесила осветительные снаряды почти над полком. Плац насколько можно освещен с двух точек фарами машин. При прохождении торжественным маршем зрелище какое-то фантастическое. Пыль поднимается сотнями ног и раздувается разгулявшимся ветром. А утром встречали генерала армии Зайцева — Главкома Южного направления. Торжественное настроение совместили с проводами первой группы увольняемых и вручением наград по последнему. Указу. Все ордена и медали Зайцев вручил лично. Но самая главная и, пожалуй, для большинства неприятная новость — это то, куда мы выходим. «Обнадежил» нас Главком, сказав, что уходим в Кировабад, где нас уже ждут, готовят место, учебную базу и решают жилищные вопросы. Как сказал Зайцев, «Будем противостоять южному флангу НАТО». Да, перспектива. Хаким, как услышал, так полчаса бессмысленно смотрел вдаль и мычал что-то про себя. Чертыхался, что восемь лет там провел и под конец службы опять туда, как в ссылку. А как почувствуют себя те, кто рассчитывали выйти в Фергану, написали рапорты на продление срока службы в Афганистане и остались здесь до конца. Вот удар будет.
Рассчитываю завтра, если будет борт, вылететь в Союз. Может, эта запись будет последней в дневнике. Путь домой. УРА! [206]