1942
Побережье Северного моря стало для меня почти родным.
Я совершил более 100 вылетов, включая сопровождение конвоев и вылеты но тревоге на перехват «бленхеймов» и «веллингтонов» над открытым морем в плохую погоду.
На западе боевые действия практически прекратились. Теперь томми редко появляются днем. У наших ночных истребителей работы больше, чем у нас. Сейчас спокойно даже над Ла-Маншем.
На востоке наши войска добились впечатляющих успехов. Передовые силы немецких войск достигли ворот Москвы. Но сейчас, с наступлением зимы, немецкое командование столкнулось с серьезными проблемами, которые невозможно было предусмотреть. То, что приходится переносить немецким солдатам, не поддается никакому описанию. Войска не привыкли к русской зиме, а их экипировка непригодна для действий в таких условиях. Принимаются срочные меры, чтобы как можно скорее выправить ситуацию.
Некоторые из моих старых товарищей по 52-й истребительной авиагруппе погибли за последние несколько месяцев, но они успели сбить много вражеских самолетов.
Я узнал, что Гюнтер Герхард разбился при взлете после того, как сбил 18 русских. Баркхорн и Ралл получили награды, уничтожив более 100 русских. Мне очень жаль, что я не мог остаться вместе с ними.
Осенью нас на несколько дней перевели на Балтику. Мы участвовали в маневрах с недавно укомплектованным линкором «Тирпиц». Я получил возможность несколько дней контролировать полеты истребителей с борта огромного боевого корабля.
С сентября мы разместились на новой авиабазе на аэродроме Джевер. Теперь и штаб нашей авиагруппы расположился здесь.
Острова в Северном море отрезаны от материка льдами. Кроме боевых операций, мы осуществляем экстренную связь между островами и материком. Мы доставляем почту и продукты, а в особых случаях перевозим штатских.
Командование авиацией на западном направлении объявило общую тревогу.
Часть флота, находящегося за пределами территориальных вод, в Бресте, включая линкоры «Принц Евгений» и «Гнайзенау», несколько крейсеров и эсминцев, должны пробиться в Ла-Манш и дальше в Норвегию. Ожидается, что англичане постараются воспрепятствовать нашему флоту выполнить свою задачу.
В Ла-Манше разворачиваются сейчас такие активные действия, как во время боев за Англию. В истребительных авиаотрядах у Ла-Манша поддерживается круглосуточная готовность.
Флот вышел с базы.
Погода — хуже не бывает. Летать небезопасно, как для англичан, так и для нас.
Вечером мы переместились на аэродром недалеко от побережья Голландии.
Туманное утро мешает нам взлететь, но к 10.00 видимость улучшилась. Мы сидим без дела часами, готовые к взлету. Мы должны быть готовы взлететь в течение минуты.
Поступают сводки с Ла-Манша. Как мы и ожидали, англичане атакуют, несмотря на очень плохие погодные условия. Они бросают в бой даже самые старые самолеты. Наши экипажи докладывают о боях с устаревшими британскими торпедоносцами типа «свордфиш». Вряд ли хоть один из этих самолетов вернется на базу. Британцы несут тяжелые потери, но продолжают упорное сопротивление. Наш старый противник еще раз демонстрирует свою храбрость. Над нашим аэродромом свирепствует буря, периодически проходят снегопады, и мы вынуждены отказаться от полетов.
Наш флот достиг Па-де-Кале и находится вблизи Кале.
Британцы продолжают самоубийственные полеты. До сих нор ни одна попытка нанести удар по нашему флоту не увенчалась успехом. Однако их береговая артиллерия дальнего действия у берегов Дувра бьет но нашим кораблям, причиняя существенный ущерб.
Погода на нашей стороне.
Наши самолеты остаются на аэродроме.
10.16. Боевая тревога!
Расчистка аэродрома, покрытого снегом, не заняла много времени.
Над морем наше звено подверглось массированным атакам томми. Они отправили в бой остатки своих «свордфишей». Британские летчики знали, что идут на смерть.
Наша задача — перехватить атакующие «бленхеймы». Видимость все еще плохая. Мы пытаемся хоть что-нибудь разглядеть сквозь туман. Море внизу покрыто волнами. Внезапно показались минные тральщики, и командир выпустил опознавательную сигнальную ракету. Нашим кораблям приказано открывать огонь по приближающимся самолетам.
Мой самолет качает порывами неожиданно налетевшего ветра. Крылья едва не задевают белые гребни огромных зеленых волн.
С базы постоянно передают данные о местонахождении противника. Чем дальше мы летим над морем, тем хуже становится качество связи. Мы находимся в воздухе уже 15 минут. Согласно донесениям с базы, можем в любой момент натолкнуться на «бленхеймы».
Я отрегулировал рефлекторные прицелы и подготовил оружие к бою. И вдруг увидел в тумане слева от меня какие-то неясные тени.
Это они!
Мы сразу перестроились. Каждый хотел первым встретиться с противником. Сержант Вольф идет рядом, шесть месяцев назад он стал моим ведомым. Он кивнул, сквозь плексигласовое окно я увидел его широкую белозубую улыбку.
«Бленхеймов» оказалось двенадцать. Нас тоже двенадцать. По одному на каждого. Один из англичан показался в моем прицеле, и я готовлюсь стрелять, пока он не заметил меня. Томми резко взял вверх, пытаясь скрыться в облаках.
Я последовал за ним, держа под прицелом. Огонь! Я нажал обе гашетки и увидел, как мои трассирующие снаряды прошили его левое крыло и попали в фюзеляж. Мы оба заложили крутой левый вираж. Я продолжаю жать на гашетки. Попал в его левый двигатель. Облако скрыло от меня происходящее. Томми скрылся в облаках.
Вдруг раздался грохот.
Кабина полна осколков, а прямо над моим плечом зияет огромная дыра. Туше! Я заметил, что снаряд попал в мое левое крыло.
Это опять «бленхейм», прямо впереди. Я открыл огонь и нырнул в облака.
Томми, летевший передо мной, превратился в огромную тень.
Я почувствовал запах гари. Сбросив скорость, я через несколько секунд снова увидел море.
А что, если мой самолет горит?
Я осторожно оглянулся. Крышка, висевшая за мной справа, была сорвана, разбито плексигласовое окно в задней части фюзеляжа. Моего томми уже не было видно. Запах гари все не пропадает. Проклятие! Что за чертовщина происходит?! Двигатель работает ровно, обороты не падают. Судя по приборам, все нормально. Что же горит?
«Бленхейм» серьезно поврежден, но, если ему повезет, он сможет добраться до английского побережья, в то время как я упаду в море, объятый пламенем. Хорошенькое дело!
Я сделал широкий поворот налево. По моим расчетам, следуя курсом 100, я смогу добраться до голландского побережья. Моих товарищей не видно. Я пытаюсь вызвать их по радио, но не получаю никакого ответа.
Минуты тянутся бесконечно. Сейчас 11.26. Я в воздухе 70 минут, запах гари стал постепенно уменьшаться, а люк отрывается все больше и больше. Я мог бы наверняка увидеть сейчас землю: понять бы, где нахожусь! Не верю своему компасу, но, несмотря на это, всегда надеюсь, что он не обманывает.
Спустя десять минут я должен буду садиться. Стрелка на измерителе топлива указывает на ноль.
Мелькнула земля, но я снова оказался над водой, несмотря на то что курса не менял. Этот проклятый компас работает или нет? Сейчас не имеет никакого смысла менять курс. Я лечу в прежнем направлении.
Впереди снова показалась земля. Плоская равнина с точками озер, перегороженных плотинами. Я наконец понял, где нахожусь. Я на севере Голландии.
Через две минуты я приземлился на посадочную полосу в Лейвардене. Стоявшие рядом с диспетчерской вышкой солдаты столпились около моего самолета. Картина была тягостная. Когда я попытался открыть верхний люк, он отвалился и упал на крыло. За моей головой отстрелена часть фюзеляжа. На правой стороне несколько рваных пробоин. Металл обуглился и почернел — вот почему я чувствовал запах гари. В штабе я увидел календарь. Сегодня 13-е. Что-нибудь плохое обязательно случается 13-го. Это мой несчастливый день.
— Вам очень повезло, — сказал диспетчер.
Он прав, конечно. Эти предрассудки — полная чушь, но мы продолжаем верить в них.
Погода ужасная. Свирепствуют бесконечные снежные бури. Мне приказано лететь назад в Джевер на «Me-108 Тайфун», но взлететь невозможно.
Я позвонил в штаб своей эскадрильи в Вангерооге. У телефона старший лейтенант Блуме, заместитель командующего: — Хайнц, старина, куда вас занесло? Вы назначены заместителем Лозигкайта{8}, в подразделение особого назначения. Вам приказано завтра отправиться в Норвегию.
Это прекрасные новости! Я пообещал вылететь, как только небо хоть немного прояснится.
Поздно вечером тучи стали рассеиваться. Изредка пробивалось тусклое солнце. Мы поднялись в воздух. Унтер-офицер находится на контроле. Я могу расслабиться в мягком кресле и наслаждаться видом широких равнин Фрезии.
Прибыв в Джевер, я немедленно рапортовал начальнику отдела особого назначения капитану Лозигкайту. Это невысокий человек с прекрасной репутацией, который несколько дней назад прибыл из Японии, после нескольких месяцев отпуска. Он служил в летной школе инструктором Военно-воздушных сил Японии.
Мы работали далеко за полночь, дел по горло. Прибыло пополнение. Это инструкторы из разных летных школ. Каждый прилетел на своем самолете.
Два новых звена находятся в процессе формирования; командиры — старший лейтенант Эберле и лейтенант Фрай{9}. Третьим звеном, в которое вхожу и я, командует капитан Доленга{10}. Они все прибыли в распоряжение Лозигкайта
Утром прибыли два «Ю-52» и два «В-34». Они должны доставить оснащение, продукты и экипировку для операции «Колючая проволока» и наземный персонал для обслуживания наших самолетов в Норвегии. Эти транспорты отправятся в Осло как только будут загружены.
Эскадрилья в 10.26 отправляется в Есбьерг в Дании — пункт промежуточной посадки. После полета в условиях плохой видимости над морем командующий и я первыми прибыли в пункт назначения. Сразу после дозаправки мы взяли курс на Аальборг. Там мы вынуждены были садиться на западном краю аэродрома. Поле покрыто глубоким снегом. Взлетно-посадочные полосы очищены, по обеим сторонам огромные сугробы. Сами полосы покрыты слоем льда.
Когда мы заходили на посадку, «Ю-88», садившийся впереди нас, разбил шасси прямо посередине узкой взлетно-посадочной полосы. У нас осталось совсем мало места для посадки.
Через несколько минут показалось наше первое звено. Я остался в самолете и управлял по радио посадкой прибывающих машин, обращая внимание пилотов на обломки на посадочной полосе и лед.
Я корректировал приземление каждого самолета. Все в порядке, слава богу! Мы не можем допустить катастроф на этом этапе. В Норвегии нужен каждый самолет. Второе звено также приземлилось нормально. Обломки «Ю-88» уже убраны с взлетной полосы.
Но что случилось с 3-м звеном и старшим лейтенантом Эберле{11}? Из сообщений по телефону мы узнали, что 3-е звено вылетело из Есбьерга (Esbjerg) в полном составе в 13.10. Мы затратили на перелет 56 минут, а со времени вылета 3-го звена прошло больше часа.
Ночью стало известно, что Эберле заблудился и совершил вынужденную посадку во льдах в Лим-фьорде вместе со всем звеном. Потерян один самолет. Он перевернулся и разбился во льдах. Летчик, сержант, утонул. Его тело выловили товарищи и отвезли в датскую деревню, находящуюся по соседству, где его перенесли в маленькую церковь. Несколько датских женщин положили на гроб цветы и венки. На ленте была надпись: «Сыну Германии от датских матерей».
Плохая погода на юге Норвегии мешает нам продолжить движение.
Тяжелые тягачи доставили самолеты из Лим-фьорда.
Погода не улучшается.
Старший лейтенант Эберле прибыл в Аальборг со своими пилотами. Он надеется встать в строй через два дня. Его самолеты ремонтируют днем и ночью.
В офицерской столовой подали прекрасное французское вино. Скоро нас уже не заботила погода на улице.
3-е звено полностью готово. Эберле очень мрачен, поскольку должен предстать перед военным трибуналом.
Метеорологи прогнозируют улучшение погоды на завтра. Я не поверю, пока не увижу собственными глазами.
Самолеты на летном поле готовы к взлету. Снег валит стеной, покрыв весь аэродром. Метеорологическая служба продолжает утверждать, что погода улучшается. Пилоты слоняются около самолетов, дрожа от холода и чертыхаясь. В полдень автобус отвез их в казарму. А метеорологи все настаивают, что погода улучшается. На этот раз они оказались правы. В 15.35 эскадрилья поднялась в воздух.
Хочется надеяться, что томми не отправили наши корабли на дно к этому времени. Мы пересекли штормовые заливы у побережья Дании. Через 50 минут показалось скалистое побережье Норвегии. Мы летим низко, почти касаясь волн. Вскоре подошли к фьорду Осло.
Приблизительно в 53 километрах от Осло в горах расположена взлетно-посадочная полоса. Она покрыта глубоким снегом, как и остальная часть поля. Это Гардермоен.
Приземление в 16.50.
На три дня мы остаемся в горах, как на необитаемом острове. Крутые вершины на севере от аэродрома скрылись в облаках. Три долгих, тягостных дня.
Утром «Ю-88», приспособленный для слепого полета, поднялся в воздух и передал несколько сообщений о погоде в районе. Сообщения положительные — мы можем лететь.
Лететь над высокими вершинами Норвегии настолько же опасно, насколько прекрасно. Покрытые снегом горы, изрезанные глубокими ущельями, возвышаются на 3000 метров. К западу от нас горы заканчиваются отвесным обрывом у моря. За последние месяцы несколько наших самолетов разбились, совершая вынужденную посадку на этих заснеженных вершинах.
Мы провели около 90 минут в воздухе, топливо израсходовано до последней капли, и мы приземлились в Тронхейме. Я никогда не видел такого аэродрома. Он расположен на горном плато над городом и портом. На севере и западе горы резко обрываются к фьорду, глубоко вдающемуся в горы. Единственная взлетная полоса, длиной 800 и шириной 30 метров, покрыта деревянными блоками. Полоса обледенела после того, как ее очистили от снега.
Командующий и я устроили штаб в маленьком деревянном доме недалеко от взлетной полосы. Здесь ужасно холодно.
Вчера ночью 36 000-тонный «Принц Евгений» вошел во фьорд. Он получил серьезные повреждения, подорвавшись на мине, и нуждается в ремонте.
Наши самолеты постоянно контролируют воздушное пространство над фьордом. Пар от двигателей висит в ледяном воздухе. Ожидаем атак томми. Они не позволят так просто ускользнуть у них из-под носа кораблю, который мы охраняем, — это слишком лакомый кусок для них.
По сведениям, которые я получаю, почти все наши военные корабли получили более или менее серьезные повреждения, проходя Ла-Манш. «Гнайзенау» находится в порту Киля.
В 13.12 наши акустические радары возвестили о приближении одного вражеского самолета на высокой скорости. Разведчик?
В 13.15 я взлетел с аэродрома один, решив найти этого мерзавца. Поднялся на высоту 8000 метров. Нашему патрулю приказано контролировать пространство над «Принцем Евгением».
Я продолжаю осматривать окрестности в поисках незваного гостя. Томми не видно. Донесения с земли были не очень четкими. Они не имели для меня никакой ценности, поскольку были расплывчаты. Через 85 минут я прекратил поиски и приземлился.
Назойливый гость вернулся. Я поднялся за ним, но он опять ускользнул от меня.
Сержант-штурман из штаба, возбужденный, прибежал в мою комнату, где я уже несколько часов занимался делами.
Господин Кноке, этот самолет появился снова!
Я выскочил в окно и, скользя, сбежал по ледяному склону к взлетной полосе.
Воет сирена. Механики уже подготовили мой самолет к взлету. Маскировочная сетка сброшена на снег, и люк открыт. Уже когда я застегивал ремень безопасности, зарокотал инерционный стартер.
Контакт!
Механики закрыли люк и спрыгнули с крыла. Я включил зажигание, и двигатель взревел. Облако искрящегося снега взметнулось за моим самолетом. Мне понадобилось дать полный газ, чтобы самолет смог двигаться по глубокому снегу.
Через несколько секунд я уже в воздухе. Время — 11.46.
Наземные службы сегодня работают великолепно. Я получаю непрерывные сообщения о местонахождении томми. Недалеко от Кристиансана он пересек побережье, точно так же как и вчера, и позавчера. Высота 8000 метров.
Через 18 минут полета я поднялся на ту же высоту, что и англичанин. «Бандит в зоне Берта-Курфюрст Ханни-восемь-ноль», — пришло сообщение с базы.
Это значило, что нарушитель находится в районе, обозначенном на карте как сектор Б-К, на высоте 8000 метров. Значит, я могу натолкнуться на него в любой момент. Облачность несколько ухудшает видимость. Мне нужно быть очень внимательным.
Бандит в зоне Берта-Людвиг.
Проклятие! Куда направился этот ублюдок? Я повернул голову в одну сторону, потом в другую. Я вошел в зону облаков и повернул направо.
Неожиданно я напрягся. Вот он, на несколько метров выше меня. «Спитфайр». Знак Королевских военно-воздушных сил был размером с тележное колесо.
Я резко поднялся вверх. Я должен достать его!
Но к этому времени он тоже заметил меня и резко повернулся в мою сторону, понесся к земле и выровнял самолет далеко внизу подо мной.
Сбросив скорость, я заложил левый вираж. Нельзя упускать его из виду. Я потянул штурвал на себя двумя руками, поднимаясь вертикально вверх, кажется, чья-то гигантская рука прижала меня к креслу, на какое-то время у меня потемнело в глазах.
Я увидел его снова. Он двигался в сторону открытого моря, набирая высоту. Я погнался за ним на полной скорости. Двигатель взревел, как дикий зверь, крылья задрожали от напряжения.
Я прицелился и открыл огонь.
Нужно подобраться ближе. Для того чтобы увеличить скорость, я закрыл крышки радиатора. Не важно, что радиатор может закипеть, что двигатель может разлететься на куски, — я должен достать его во что бы то ни стало.
«Спитфайр» понесся вниз, как метеор. Этот самолет действительно великолепен, а парень за штурвалом знает, что делает, и обладает железными нервами.
7000 метров. Я вижу его в прицеле и снова стреляю.
6000 метров. Расстояние слишком большое, приблизительно 300 метров.
4000 метров. Мой двигатель начинает перегреваться.
3000 метров. Пикировка еще круче, чем раньше.
2000 метров. «Спитфайр» быстрее. Расстояние между нами увеличивается. У меня лопаются барабанные перепонки и раскаляется голова. Вертикальное пикирование — ад для летчика. Я сорвал кислородную маску с лица. Распространяется сильный запах гликоля. Мой двигатель перегрелся. Температура растет. Приборы показывают скорость 1000 километров в час.
1000 метров. Томми постепенно вышел из пике. Мы оба летим очень низко над заснеженным полем в высоких прибрежных горах.
Этот «спитфайр» — прекрасный самолет. Расстояние между нами постоянно увеличивается. Мы достигли открытого моря.
Я прекратил погоню. Мой двигатель вот-вот взорвется. Я сбросил скорость и открыл крышки радиатора. Мой томми теперь всего лишь точка на горизонте.
Сделав широкий разворот и направившись к суше, я летел над Иннер-фьордом, окруженный отвесными скалами. Потрясающее зрелище для того, кто может это оценить.
Я приземлился в 13.00.
Почувствовал, что весь дрожу от ярости и от холода. Не говоря уже о последствиях этой бешеной пикировки, которая, конечно, тоже не прогулка на пикнике.
Принесите мне двойной бренди!
Мой томми не показывается три дня. Командующий обещал в награду бутылку настоящего «Хеннесси» тому, кто сможет сбить англичанина, — прекрасный приз, особенно здесь, на далеком севере.
Конечно, меня не столько заботил приз, сколько желание сбить этого недоноска. Я летчик-истребитель и поэтому должен достать его.
Сигнал из штаба — он снова здесь!
Прыгаю через окно и вскоре оказываюсь в кабине моего самолета. Через несколько секунд я уже беру разбег на взлет.
12.02. Круто набираю высоту в безоблачном небе.
12.10. Высота 5000 метров. Я проверил кислородную маску. Она очень холодная.
— Бандит в зоне Цезарь-Ида Ханни-семь-ноль{12}. — Виктор. Виктор, сообщение принял, — ответил я.
Высота 6000 метров.
— Бандит в зоне Цезарь-Курфюрст.
— Виктор, Виктор, сообщение принял.
Высота 7000 метров. Мне нужно подняться на высоту 8000 метров. Я обязательно должен покончить с ним сегодня.
— Бандит в зоне Берта-Людвиг.
Кажется, он кружит у северной оконечности пролива, направляясь к стоянке наших военных кораблей.
Сейчас я на высоте 8000 метров, обследую воздушное пространство. Впереди слева я увидел маленькую темную точку в небе Это «спитфайр», за ним тянется тонкая белая полоса. Томми сделал широкий разворот, направляясь к Иннер-фьорду. Я поддерживаю высоту и изучаю мою жертву. Оказавшись над своей целью, томми совершал круг за кругом — фотографировал.
Я воспользовался возможностью, чтобы занять удобную позицию над ним. По всей видимости, он так увлечен своим делом, что не замечает меня. Сейчас я на 1000 метров выше его.
Он взял курс на запад. Я прибавил скорость и проверил оружие, устремившись вниз прямо на него. Я на хвосте у него. Огонь!
Мои снаряды пробили его фюзеляж. Его стало отчаянно качать. Нельзя дать ему уйти. Я использую все огневые возможности, которые у меня есть.
Он нырнул вниз, потом выровнялся. Из хвоста у него повалил черный дым, становясь все плотнее. Я открыл огонь снова.
Вдруг что-то брызнуло на переднее стекло. Масло. Мой двигатель? Видимость очень плохая, я не вижу «спитфайр». Черт побери!
Мой двигатель работает ровно. Наверное, масло вытекло из подбитого «спитфайра».
Я взял немного правее, чтобы видеть томми из бокового окна. Он постепенно теряет скорость, но пока не падает. Черный дым уже не такой густой.
Вдруг я увидел другой «мессершмитт», приближающийся слева. Это лейтенант Дитер Герхард, мой старый товарищ, я передал ему по радио, что стрелять больше не могу.
— Тогда дай мне добить его, Хайнц!
Он открыл огонь. Правое крыло «спитфайра» откололось. Самолет стал падать, кружась, как осенний лист.
А летчик? Жив ли он? У меня комок подкатил к горлу. Он такой же парень, как я. Если он жив, то почему не прыгает с парашютом?
«Спитфайр» падает, объятый огнем, надает на заснеженное поле. Он разобьется, а вместе с ним и пилот.
Я закричал так, словно он мог меня услышать: «Прыгай, парень, прыгай!» Все-таки он тоже человек, тоже солдат, тоже летчик, с такой же любовью к небу и облакам, как и у меня. Интересно, есть ли у него жена, может быть, такая же девчонка, как Лило?
«Прыгай, парень, прыгай!» Наконец от пылающего самолета отделился человек. Раскрылся белый парашют и стал медленно дрейфовать в сторону гор.
Моя радость неописуема. Это первая победа в воздушном бою. Я победил другого летчика, и он еще и остался жив.
Мы с Дитером разделили бутылку коньяка. Подняли тост за наших истребителей и еще один — за томми. Дитер доставил его на лыжах, после приземления в горах на «Физелер-Шторх». Это офицер Королевских военно-воздушных сил — высокий, худой парень. Хороший глоток конька привел его в чувство. Он рассмеялся вместе со всеми, когда я объяснил, что эта бутылка коньяка посвящена ему.
Утром неожиданно пришел приказ штаба военно-воздушных сил о нашем переводе на- зад, в Германию. Голова раскалывается, вечеринка прошлой ночью в офицерской столовой была очень буйной, вспомнил я.
В полдень звено истребителей-бомбардировщиков приземлилось на аэродроме. Они заменят нас.
Мы взяли курс на юг, небо безоблачно. Впереди летит двухмоторный «Мессершмитт-110», оснащенный автопилотом и радиокомпасом. Мы летим безостановочно в Осло (Форнебю). Горючего в наших баках едва хватит на такой перелет.
Еще раз я восхитился великолепием норвежских гор: покрытые снегом широкие склоны, ледники, изрезанные узкими лощинами, глубокими настолько, что солнце не всегда добиралось до их дна. Невысокие скалы выдавались в море, образуя изрезанные края.
Открытым строем мы летим вокруг ведущего «Мессершмитта-110». Мой двигатель работает ровно, монотонно, так что мне стоит больших усилий не заснуть. Никаких разговоров в эфире.
Мы летим над крутыми вершинами недалеко от Роро. Пейзаж восхитительный. Не так привлекательна мысль о вынужденной посадке на эту суровую местность или прыжок с парашютом в пропасть.
Кажется, мой измеритель горючего вышел из строя. Если верить ему, я расходую в три раза больше топлива, чем обычно. Конечно, это невозможно: я но опыту знаю, что мой двигатель очень экономичен.
Я сделал несколько фотоснимков. Думаю, Лило будет рада получить такие прекрасные снимки. Лило! Несколько недель назад она отправилась к своей тете в Тюбинген. Скоро у нас будет ребенок. Она пишет, что в августе. Я стал вспоминать, когда мы виделись в последний раз...
Но что это?! На измерителе горючего зажегся красный предупредительный огонек. Боже правый! Но этого не может быть! Мы в полете всего 30 минут.
Только сейчас я отчетливо почувствовал запах газа. Может быть?.. Проклятие! Только мне могло так повезти — совершить вынужденную посадку в этой ледяной пустыне!
Я вызвал но радио капитана Лозигкайта:
— Джамбо-второй Джамбо-первому, у меня утечка топлива, не осталось ничего. У меня пять минут на экстренную посадку.
Командир чертыхнулся в ответ. Он ничем не может помочь, мы оба это знаем.
— Джамбо-второй совершает посадку.
Нужно спуститься пониже и присмотреть место для посадки, прежде чем двигатель заглохнет.
— Удачи! Мягкой посадки!
Пожелав мне удачи, товарищи продолжили полет. Они не могут задержаться, каждая минута на счету.
Горы внизу выше 2000 метров. Их склоны покрыты снегом, при внимательном осмотре я увидел множество расселин и огромных валунов. Здесь посадка невозможна — от меня и от самолета мокрого места не останется.
Сонливость совершенно пропала, я напряжен до предела. Впереди ледник, рядом с ним небольшое горное озеро. Оно замерзло и по- крыто льдом. По всей видимости, озеро глубокое. Выдержит ли лед? Впрочем, другого выхода у меня нет.
Я приготовился к посадке. Она должна быть мягкой, на самую вершину ледника. Снизить скорость, опустить закрылки. Пропеллер замер. Земля несется навстречу. Шасси не выпускать. Теперь спокойно — посадка мягкая, как на масло. Взметнулась снежная пыль. 100 метров я скользил но скрипучему снегу. Наконец мой самолет остановился. Откинув люк, я спрыгнул на крыло, достал вещмешок и меховую куртку. Кажется, лед скрипит под тяжестью самолета. Он трещит и хрустит. Выдержит ли?
Я побежал к ближайшим скалам и с облегчением почувствовал твердую землю под ногами. От пережитых волнений мои колени дрожат. Немало летчиков, совершавших вынужденную посадку в таких местах, поплатились жизнью. Сейчас около 15.00. Через час мои товарищи совершат посадку в Осло и вызовут помощь. Они видели, где я приземлился. Но в любом случае этот день я буду вынужден провести здесь. К западу от места моей посадки я заметил ущелье. Прошел несколько сотен метров в западном направлении. С вершины холма я могу осмотреть равнину. На другой стороне, на 600 метров ниже, я заметил дорогу. Крутые обрывы неприступны для меня. Кроме того, вокруг, насколько я могу различить, нет никаких признаков человеческой жизни.
Мой самолет ровно стоит на льду. Думаю, лед достаточно крепок, чтобы выдержать тяжесть. Я проведу ночь в кабине Начинаю чувствовать голод. В карманах у меня шоколад и несколько сигарет. С этим я могу продержаться до утра. Хорошо, что перед отлетом успел взять с собой еще и мою меховую куртку. Она очень мне пригодилась, поскольку становится все холоднее.
С наступлением темноты я вытащил парашют и завернулся в него. Стало теплее. Затем я заполз в кабину и закрыл люк. Я смотрел, как снег кружится в небе, пока не заснул в кресле.
Ночью я несколько раз просыпался, одеревенев от неудобной позы, выходил и совершал пробежки около самолета. Ближе к полуночи снег повалил стеной. К утру были видны только хвост и лопасть пропеллера моего «мессершмитта».
Снег теперь падает довольно вяло. Я вижу не больше чем на 100 метров вокруг. С воздуха мне помочь не смогут, это ясно. Собираются ли они вообще меня искать?
Не имеет никакого смысла идти пешком, поскольку я быстро потеряю всякую ориентацию в этой буре. Время 8.00. Я съел плитку шоколада и пожевал одну сигарету, пожевал, потому что у меня нет огня. Это притупило голод.
Сидел в самолете, поскольку там теплее, но теперь снова вышел пройтись. От нечего делать перебрал инструменты и обнаружил, что электрооборудование не повреждено. Дал несколько очередей из пулемета. Над поверхностью озера взметнулись фонтанчики снега. Эхо от выстрелов многократно раздалось в мертвой тишине гор. Его должно быть слышно за несколько километров отсюда.
Час за часом я терпеливо жду. Ищут они меня или нет? Я пожевал еще несколько сигарет, чувство голода все сильнее. Никотин облегчает страдания.
Снег, видимо, никогда не перестанет идти. Уже 14.00. Погода ухудшается — поднимается ветер.
Через каждый час я стреляю из пулемета. Если ночью небо прояснится, смогу пустить сигнальную ракету.
Я потерял чувство времени в этом бесконечном ожидании. Снова наступила ночь. Снег налетает стремительными порывами. Шелк парашюта очень мягкий, нежный, как платье прекрасной женщины. Мысленно я могу отправиться куда угодно, а по-другому отсюда трудно выбраться. Я промерз до костей и не выхожу никуда, сижу и дрожу как собака, несмотря на меховую куртку и парашют. Это, видимо, из-за голода. Мой желудок восстал против табака, который я жевал.
Пытаюсь заснуть, чувствуя голод и холод.
Опять наступил полдень. Снег перестал идти. Сегодня они должны меня найти, иначе мне не выбраться отсюда. Время от времени я даю короткие очереди. Они должны найти меня сегодня.
В 16.00 я услышал собачий лай, а через минуту увидел прекрасного ирландского сеттера, он громко меня поприветствовал. Вскоре я пожимал руку старшему лейтенанту из альпийского полка.
Ночью меня отвезли на машине в Осло. Я немедленно доложил дежурному офицеру в штабе военно-воздушных сил.
Я прекрасно выспался этим утром в гостиничной комнате, предоставленной в мое распоряжение. В полдень меня забирает транспортный самолет, направляющийся в рейх. Он доставит меня в Аальборг в Дании. Там эскадрилья Лозигкайта пережидает плохую погоду.
Вчера я встретил горячий прием моих товарищей. Им очень понравился мой ирландский сеттер, Турит. Я купил его у горного отряда.
В 15.11 мы вернулись в Джевер. Турит спокойно лежал в багажном отделении за моей спиной во время перелета.
Эскадрилья специального назначения расформирована. Дитер и я вернулись в наши прежние звенья.
После возвращения из Норвегии я совершил уже более 150 боевых вылетов, патрулируя воздушное пространство над Северным морем с баз Джевер, Вангерооге и Гузум.
Все летчики - прекрасные профессионалы и хорошие ребята. Наш командир — капитан Доленга, я — его заместитель, а лейтенант Герхард, которого я знаю по 52-й истребительной авиагруппе, — наш главный инженер. Лейтенант Штайгер назначен к нам несколько месяцев назад. Это высокий рыжеволосый парень -прекрасный пилот, сбивший свой первый «бленхейм» при атаке на наш морской конвой несколько дней назад.
Унтер-офицеры Мауль, Фогет и Добрик — опытные солдаты. Они удостоены Железного креста первой степени в битве за Англию. Сержанты Веннекерс{13} и Раддац начали войну в Голландии год назад. Сержант Бирман, невысокий парень из Берлина, прибыл из России, как и я. В начале войны он вместе с пехотой был в Польше.
Наземный персонал тоже состоит из очень квалифицированных сотрудников. Большинство из них — специалисты, прежде работавшие на гражданской службе. Только небольшая часть их — профессиональные солдаты. То же и у пилотов.
Около года капрал Арндт руководит группой, обслуживающей мой самолет. Этот преданный парень, мой «Мессершмитт-109» и я образуем неразлучное трио. Мы еще долго оставались вместе.
Будет несправедливо не упомянуть наших четвероногих друзей. Турит, мой сеттер, прекрасен и избалован, темперамент у него как у примадонны — он самый быстрый пес в военно-воздушных силах. Фипс, обезьянка, — наш талисман, полная анархистка — она вовсе не признает дисциплину. Во время очередной инспекции она утащила фуражку полковника и забралась с ней на крышу ангара. Это была самая веселая инспекция, которую я когда-либо видел. Фипс была предупреждена о том, что ее отправят на русский фронт. Наверное, она будет нашим секретным оружием — если русские ее увидят, они будут смеяться так, что не смогут стрелять.
Так мы, летчики, и живем в нашем странном маленьком мире, в конце взлетной полосы.
К моему удивлению, вчера вечером пришло распоряжение о том, что часть самолетов нашего звена переводится в Голландию под моей командой. Для оперативных целей я вошел под прямое подчинение штаба дивизии, где применяются новейшие методы воздушного контроля и перехвата.
Ночью наши самолеты были оснащены новейшими ультракоротковолновыми приемниками. Мне было приказано провести тестирование новой системы «Y» в боевых условиях. Для этого мне предоставлена свобода действий и широкие полномочия. Среди прочих документов я получил из штаба дивизии следующее письменное удостоверение:
«Лейтенант Кноке прикомандирован к экспериментальному подразделению Второго авиационного корпуса для выполнения специальных заданий Верховного командования, эта работа очень важна для ведения военных действий.Настоящим удостоверяется то, что он имеет право приземляться на любом аэродроме, включая те, которые находятся за пределами территорий 1-й истребительной дивизии и 12-го авиационного корпуса».
Подписано майором, представителем Генерального штаба при штабе дивизии.
Внедрение новой системы «Y» существенно улучшило дальнюю радиосвязь между самолетом, находящимся в полете, и базой. На деле это означает, что база может определять местонахождение наших летчиков и направлять их полет в любое время.
Штаб превратился в огромное бетонное бомбоубежище. В центре на зеркальном стекле установлена огромная карта Голландии. В дальнем конце этой гигантской карты высокая площадка, где сидят девушки в военной форме в наушниках и с микрофонами. Девушки получают с радаров, расположенных вдоль побережья, донесения о приближающихся вражеских самолетах и помечают на картах, отображая изменения в их расположении. Другие девушки определяют местонахождение наших самолетов при помощи системы «Y» и также обозначают их на карте.
Перед картой расположена другая площадка со сложной системой микрофонов и переключателей. Отсюда каждое звено самолетов может направляться офицерами с земли при помощи ультракоротковолнового радиотелефона. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть полную картину обстановки в данный момент.
Всю информацию осматривает командир дивизии, сидящий за пультом с контрольными приборами, со старшим офицером из Генерального штаба и начальником отдела разведки.
На их стол выведены все линии радио-, телефонной и телетайпной связи дивизии. Рядом находится помещение, где систематизируют метеосводки со всех метеорологических станций, прежде чем они поступят на главную контрольную панель. Два остальных этажа заняты оперативной, административной и технической службами.
Приблизительно 1000 офицеров, унтер-офицеров, солдат, технических работников, метеорологов, административных работников и множество красивых девушек обслуживают этот штаб по контролю за самолетами, этот мозговой центр, день и ночь.
За последние два месяца я сделал более двухсот испытательных полетов. Несколько раз над устьем Шелды нас атаковали «спитфайры», часто превосходя нас численно. Мы чудом уносили ноги.
Эксперименты с системой «Y» дали прекрасные результаты. Все западные авиасоединения оснащены системой, которую мы опробовали. Службы наблюдения такого же типа устроены в Штаде, Метце, Мюнхене, Вене и Берлине.
Главное командование военно-воздушных сил готовится противостоять интенсивным воздушным атакам на рейх после вступления в войну Америки.
«Ме-109Е» несколько месяцев назад был заменен на усовершенствованный «Me-109F». Несколько дней назад первые машины серии «G» сошли со сборочных конвейеров. Летные данные «Густава» (так мы называли «Me-109G») были определенно лучше, чем у «спитфайра».
Капитан Марсель, которого я встретил во Дворце спорта в Берлине еще курсантом, два года назад сбил не менее 16 «спитфайров» за один вылет на «Густаве». Несколько недель назад он получил из рук фюрера самую высшую награду Германии за храбрость, после того как сбил 150 вражеских самолетов в небе Африки.
Два дня назад он, Ханс Иоахим Марсель, непобежденный, погиб как настоящий летчик недалеко от Эль-Аламейна. Двигатель его «Густава» неожиданно загорелся в воздухе. Марсель выпрыгнул с парашютом, но парашют зацепился за хвостовой стабилизатор. Товарищи доставили его тело из пустыни. Мы потеряли нашего аса номер один.
Нечто странное случилось сегодня, через несколько часов после того, как мы узнали о смерти Марселя.
В 12.15 нас подняли по тревоге. Я поднялся в воздух вместе с сержантом Веннекерсом, моим ведомым. В районе Ольденбурга был замечен «москито», совершающий разведывательный полет.
Веннекерс отставал все больше и больше. На высоте 4000 метров я потерял его из виду. Я вызывал его по радио, но не получил ответа. Вдруг я увидел горящие обломки самолета, который только что рухнул на широкое поле.
Веннекерс?
«Москито» скрылся прежде, чем я достиг его высоты. Я прекратил преследование и решил возвращаться в Джевер.
Приземлившись, я не мог поверить своим глазам. Веннекерс стоял и улыбался мне. Его «Густав» загорелся без видимых причин, точно так же как и самолет Марселя три дня назад. Огонь возник в передней части двигателя и стал продвигаться по корпусу.
Это происшествие сбило нас с толку. Несколько дней назад 4-е звено потеряло «Густав» при точно таких же обстоятельствах. Из других эскадрилий также приходили подобные сообщения.
Я стал с опасением поглядывать на мой самолет.
Несколько дней назад капитан Доленга назначен к ночным истребителям. Руководство возложено на меня.
Несмотря на плохую погоду, мы сопровождаем конвои с раннего утра, вместе с флотом.
В 14.14 пришло сообщение о том, что «бленхеймы» атакуют наш конвой. Через две минуты я уже в воздухе вместе с лейтенантом Герхардом. Наш дежурный патруль уже ведет бой. Командир звена, сержант Добрик, попросил о помощи. Топливо на исходе, и они должны вернуться на базу через несколько минут.
Я достиг места боя за несколько минут. К северу от меня товарищи ожесточенно сражаются с четырьмя «бленхеймами». Один вражеский самолет уже горит, через несколько секунд он упал в море. Остальные попытались скрыться в тумане. Я не потерял их из виду и приготовился атаковать «бленхейм» сзади.
Я дал длинную очередь из всех пулеметов и пушек и увидел, что у противника загорелся правый двигатель. Он стал резко падать в низкие облака и вскоре скрылся из виду, было видно только красное зарево После того как я приземлился, с нашего корабля сообщили, что они видели, как горящий «бленхейм» упал в море в секторе Антон-Квелле-три.
Это, наверное, мой — значит, я сбил свой второй самолет.
12.00. Из штаба дивизии пришло сообщение о двух приближающихся «москито». В этот же момент зазвонил мой телефон. Лейтенант Kpамер (Kramer) , дежурный офицер штаба дивизии{14}, спрашивает, смогу ли подняться в воздух при такой плохой погоде.
Я ответил, что не смогу. На высоте 30 метров сплошная пелена туч, видимость нулевая. Я не вижу даже другого конца летного поля. Извини, Крамер, но это невозможно. В такую дрянную погоду томми разобьются без нашей помощи. Дождь продолжается уже несколько часов — монотонно моросящий. Летчики бездельничают одни играют в карты или пишут письма домой другие спят в соседней комнате. Я отметил про движение «москито» на карте. Они летят в глубь территории рейха, к самому сердцу Гер мании. Через час пришло сообщение, что они над Берлином, и наши зенитчики открыли по ним огонь. У этих парней железные нервы. Полет в такую погоду — это не шутки. Телефон снова зазвонил.
— Пятое звено, лейтенант Кноке у аппарата.
На этот раз звонит полковник Хеншель{15}, командующий воздушными силами, прикрывающими побережье Северного моря.
— Какая у вас погода, Кноке?
— Ужасная, господин полковник. Видимость — несколько метров.
— Кноке, вам нужно взлетать, другого выхода нет. Мне только что звонил рейхсмаршал Геринг. Он в бешенстве. Почему мы не в воздухе? Для нас погода слишком плоха, а эти проклятые томми долетели до Берлина, вы не представляете, как я скажу это рейхсмаршалу? Эти «москито» должны быть уничтожены любой ценой. Вы поняли?
— Да, господин полковник.
— Кого вы намерены послать?
— Полечу я сам, вместе с сержантом Веннекерсом.
— Очень хорошо, желаю вам удачи.
— Спасибо, господин полковник.
Веннекерс и я — единственные пилоты в нашей части, которые имеют опыт полетов вслепую. Мы не первый раз поднимаемся в воздух в такую погоду.
Мы взлетаем в 13.30.
Я практически ничего не вижу. Проклятый дождь! Постепенно снижаясь, мы летим над самыми крышами домов, деревьями и линиями электропередач. Радиосвязь с землей нормальная. Лейтенант Крамер корректирует наш полет с земли.
Томми двигаются к северо-западу через Бремен.
Я взял курс к побережью. Погода над морем не лучше. Последние сообщения с земли говорят о том, что «москито» находятся в секторе Бета-Квелле-восемь, курс три-один-пять. Мы скоро их за метим, если будем смотреть в оба. Хоть бы дождь перестал! Мы смогли бы сосредоточиться на этих мерзавцах.
Время — 13.47.
Я совсем ничего не вижу. Это меня бесит.
База сообщает: «Вы уже должны их увидеть. Попробуйте чуть повернуть влево».
Я не ответил, передо мной неожиданно появилась расплывчатая тень. Это «москито».
Он тоже заметил меня, резко взял вверх и налево, чуть не зачерпнув крылом воду. Потом метнулся вправо, опять рванул влево.
Нет, нет, друг мой. Не так просто уйти от Кноке. Каждый раз, когда он уворачивался, моя очередь проходила у него перед носом.
Мы летим низко, очень низко, направляясь в открытое море. Мой томми оставляет слабый след. На полной скорости он идет курсом три-два-ноль. У него поразительно высокая скорость. Но мой добрый «Густав»{16} идет не менее быстро. Я у томми на хвосте. Веннекерс постепенно отстает. Такая бешеная скорость не под силу его самолету.
Я хочу открыть огонь с наиболее близкого расстояния, поэтому стараюсь приблизиться к нему. Медленно, почти незаметно я подкрался к томми. Закрыл крышки радиатора и приблизился к нему до 50 метров. Он прямо передо мной.
— Стреляй, Кноке, стреляй!
Я надавил обе гашетки. Очередь прошила его левый двигатель. Его самолет сделан из дерева, поэтому крыло загорелось и оторвалось. Через несколько секунд «москито» исчез в зеленых глубинах Северного моря.
Это мой третий.
На воде не осталось ничего, кроме масляного пятна. Я вытер пот с лица.
В 11.50 я вернулся с патрулирования конвоя. Грузовые корабли, сопровождаемые эсминцем и четырьмя торпедными катерами, вышли в устье Везера. С приливом они доберутся в Бремерхафен.
В 12.57 я возвращаюсь туда. Экипажи кораблей стоят на палубах и машут нам руками. Они ждут не дождутся, когда окажутся в порту.
Через 20 минут я получил приказ возвращаться. Едва я приземлился и механики дозаправили мой самолет, снова объявили тревогу.
«Бленхеймы» направляются к нашим кораблям. Мы перехватили их у Нордернея. Самолетов было два, но, заметив нас, они исчезли в облаках и больше не показывались. Проклятие! Это мой 150-й вылет. Хотелось бы отпраздновать это событие увеличением моего боевого счета.
Сегодня сочельник. Ко мне приезжает Лило с Ингрид, нашей маленькой дочкой.
Сочельник.
Никакой активности с обеих сторон. Враги соблюдают молчаливую договоренность о перемирии.
Лило и я снова вместе. Первый раз мы втроем у сверкающей елки. Я взял на руки маленькую Ингрид. Ее тоненькие ручки тянутся к елочным огням.
Вокруг странная, мирная тишина. Лило поцеловала дочку и меня. Ее полуоткрытые губы излучают тепло и нежность. Аромат духов смешивается с запахом хвои. Ощущение радости и счастья распространяется по комнате.
Тихо постучавшись, вошел Дитер Герхард. Он поцеловал руку Лило и пожелал нам счастливого Рождества. Мы с ним позже обойдем летчиков нашего звена. Солдаты украсили свои комнаты елками или веточками пихты. Сейчас они лежат в кроватях, читают, курят или сидят за столом, пишут, играют в карты.
— Всем счастливого Рождества!
— Спасибо, господин лейтенант, и вам того же желаем!
Через некоторое время мы с Дитером вернулись в наши комнаты. Земля покрыта снегом. Это необычно для побережья. Доносятся звуки гармоники. «Тихая ночь, святая ночь...» Это самая прекрасная из всех немецких рождественских песен. Даже англичане, французы и американцы поют ее сегодня. Знают ли они, что это немецкая песня? Понимают ли ее глубинный смысл? Почему люди во всем мире ненавидят нас, немцев, но поют немецкие песни, слушают музыку немецких композиторов, Бетховена, Баха, читают стихи великих немецких поэтов? Почему?
Далеко за полночь Дитер, я и Лило сидели в моей уютной комнате в глубоких удобных креслах за чашкой горячего пунша. Мы вспоминали события этого года, подошедшего к концу. Сколько раз мы сидели за этим столом вместе с капитаном Доленга и лейтенантом Штайгером. Герд Штайгер... этот спокойный, высокий, рыжеволосый парень сбит на наших глазах «москито» на южной стороне аэродрома... Мы нашли его тело под полураскрывшимся парашютом...
Лило тихо слушала. Она улыбнулась и погладила длинные прямые волосы Дитера. Он не очень твердо держался на ногах, когда встал и захотел пойти к себе. Кажется, наш пунш оказался слишком крепок для него. Я проводил его до комнаты.
Когда я вернулся, Лило в задумчивости смотрела в приоткрытую дверь спальни на Ингрид, спящую в своей кроватке.
Наша дочь тихо и мирно спит.
Наконец мы одни, снова вместе...