Н. Иноземцеву — от Аси Лавровой
Н. Иноземцеву
Полевая почта 34 581 Г
27 апреля 1944 г.
Колька, родной мой! Вот я уже вновь вижу твои черные глаза, жгучие такие{...), своими лучами пронизывающими до глубины души. Я с грустью улыбаюсь им, таким дорогим. Короткие незабываемые встречи проходят в мыслях{одна за другой}{...). С каждой встречей, с каждым часом я все больше познавала богатство твоей души. Вот и сейчас передо мной, как на яву, незабываемая встреча (...) 9 апреля. Она стала для меня символом моей жизни. В тот вечер, как никогда, ты стал мне самым дорогим на свете, ничем не заменимым и ни с кем не сравнимым.
Тебя больше нет здесь... Как тяжело верить в это. Мне кажется, что вот-вот откроется... дверь и появишься ты. Для чего я об этом пишу? (...) Я очень тоскую. Я готова бежать, бежать далеко, далеко, лишь бы встретить тебя только на один миг. Ты чувствуешь это, Колька?! (...) Долго еще будет казаться мне, что ты вновь появишься на горизонте. Это только мечты!..
Поздравляю тебя с днями голубого Мая! Надеюсь, что следующий май будет нашим, радостным и безоблачным. И за это целую тебя (...) нежно-нежно, по-весеннему. От всей нашей гвардии привет. Привет Павлику от Любы, Михаилу от Зои{258}. От меня привет комбату. (...)
Полевая почта 20620 А
Ася
Николаю Иноземцеву
Полевая почта 34 581 Г
28 апреля 1944 г.
«Дни сменяются днями,Любимый мой! К концу своей жизни, по всей вероятности, я стану «поэтом». Причина для этого есть, тем паче, что есть и маленький успех на этом поприще. Сегодня в обеденный перерыв я читала для своих два стихотворения К. Симонова:
«Я очень тоскую,Мгновенно мелькнула мысль, что это (обращение) — не к ней, а к другой. Ну, и что же ты думаешь? Прочитала вновь с таким чувством, что навряд ли прочитал бы так порядочный артист. Аккомпонемент был Любин. [411]
Успех поразительный! Сама в восхищении. А нашим гимном «Софушка» начинается наш серенький денек и этим же кончается.
Приближаются майские дни, но совсем не чувствуется этого. На дворе такая мразь — дождь, холод... Мне скучно, мне грустно, Колька!.. Нет ни одного исполненного желания, сколько можно?? ...Как мало прошло времени со дня нашего знакомства, а какой большой след оставило оно на всю жизнь. Хочется твоих, хотя бы нескольких, строчек. Кончаю, иду на репетицию...
Целую своего родного, милого Кольку.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Иноземцеву Николаю
Полевая почта 34 581 Г
30 апреля 1944 г.
...Сегодня мне снился сон... и видела тебя. Но ты был так холоден ко мне. И что-то стало еще грустне. Я быстро проснулась, но тебя уже не было... Сегодня последний день апреля — месяца, который подарил мне такого замечательного друга. Завтра — первый день весны. Это тот праздник, который напоминает многое и об очень многом. Настроение поистине не праздничное, хотя внешне этого не скажешь. Только что была Валентина{259}, мне было так хорошо с ней. Она ушла — на душе пусто. Безумно хочется твоих писем. Их нет..., скучаю...
Полевая почта 20 620 А
Ася
Иноземцеву Николаю
Полевая почта 34 581 Г
2 мая 1944 г., утро
Вот, кажется, мы встретили май. Никогда в жизни он не был для меня таким.
2 мая 1944 г., вечер.
Колька, любимый мой! Какое тяжелое у меня состояние. Такое чувство тоски, грусти я испытываю впервые. Мне казалось, что я гораздо легче перенесу разлуку с тобой. Вот уже прошло несколько дней со дня вашего (бригады. — М.М.) отъезда, а ты по-прежнему передо мной. Как больно, когда это только галлюцинация. Хочется говорить с тобой без конца, чувствовать твое присутствие... Ой, бог мой! Я, наверное, надоела тебе изрядно своим нытьем. Но ты прости меня, я не могу без этого. Понимаешь, мне ужасно грустно...
Встретили май. Кроме внешнего, показного... ничего не было. Двор и само рабочее помещение убрали по-весеннему. Зелень вокруг, а на сердце... Начался вечер, как и все остальные традиционные, — с доклада, затем наша самодеятельность, с которой мы буквально [414] «засыпались». Но всему виной не артисты, а сцена — было мало места. (...) Потом все было хорошо! С первым общим тостом я пила за счастливую, радостную встречу с тобой. Думаю, не ошиблась. Весь вечер ты был со мной, Колька, чувствовал ли ты это? (...) Любимый, ну оторви десяток минут своего времени, напиши несколько строк мне, я очень их жду. Целую тебя, мой славный Колька! Привет от Любы, Зои, Нины{260}.
Полевая почта 20 620
Ася
Иноземцеву Николаю
Полевая почта 34 581 Г
4 мая 1944 г.
«Я по-прежнему такой же нежный,Вспомнила опять Есенина. Ведь ты его тоже любишь. А дальше он пишет:
«Я вернусь, когда раскинет веткиВедь сейчас весна, в Боровске{261} скоро должны цвести сады... А я очень любила это время года. Сколько красоты, величия таится в природе в это время. Весь Боровск, казалось, был нетронутым. Он был окутан белоснежной пеленой только что начинавших цвести садов и черемухи...
Ох, и фантазия же у меня! Чувствуется сентиментальная душа! Не правда ли?!
... »Мне хочется в поле,Я вновь вспоминаю один чудный уголок в Боровске! Над обрывом есть большой луг и ранней весной там бесконечное множество желтых лютиков. Я всегда, каждую весну бывала там... А сейчас, как хочется мне быть там с тобой. Луг кончается спуском к реке. Я мысленно уже там... с тобой!..
Коленька! У меня весь день исключительное настроение. Мне хочется без конца петь, смеяться, шутить (...) Сегодня у нас играл аккордеонист. А такое удовольствие предоставляется крайне редко. Вчера были с Любой на танцах в госпитале... публика в большинстве своем довольно серенькая... Много, много вспоминали о вас. (...) Очень жду твоих строчек... Привет от Любы. Целую (...)
Полевая почта 20 620
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю!
7 мая 1944 г. Утро
Любимый мой! Твоя весточка пришла, как и всегда приходил ты, весьма удачно! Сегодня у меня выходной. Еще не встала, а вместо тебя пришла Люба и с твоими строчками. Уже несколько дней я ждала этого письма. Оно меня (очень) обрадовало как первая весть о тебе. [415]
Но вместе с тем в твоем письме много сухих и скучных слов. Я решила, что... отношусь к тебе более доверчиво. Возможно, это своеобразный стиль письма... Тебе я послала массу писем за эти дни. Может быть, они тебе будут в тягость... В этом случае ты мне напиши, т.к. я знаю твое отношение к письмам вообще, но не знаю какое, в частности, к моим. (...) О проведении праздника я тебе уже писала, скажу одно, что в целом он прошел, как и подобает празднику, хорошо. Но скучища для меня была невозможная. Везде и всюду напоминает одно и то же — Ник.Ник. (...) Вчера был «выход в свет» всего отделения. Мечтали, что увидим кино, но его по тех(ническим) причинам не показали. Вот горе! (...) Целую моего Кольку, привет от Любы и остальных. Привет Павлику.
На нашем уч(астке), по-видимому... перешли в наступление. P.S. Коля, маленькое замечание: мои инициалы А.П., а не А.В.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
7 мая 1944 г. Вечер
Родной мой! ...День клонится к концу. Ты знаешь, как я счастлива сегодня! Ведь это утро принесло мне столько радости и счастья! Я читаю и вновь перечитываю твои строчки. И вновь передо мной прежний, хороший Колька, всегда любимый мной и... любящий! Правда ведь?! Весь день у меня чудное настроение. Блаженная улыбка не сходит с лица. Ты везде со мной. Между прочим, в десятиминутный перерыв явилась моя братва по работе, конечно, застали меня в читающей твое письмо позе. И в заключение все спели:
«Наш Костя, кажется, влюбился...»{262}...Сообщила своим девам, что у вас туго с культурными мероприятиями. И представляешь, счастливая улыбка озарила их лица: «можешь быть уверенным, что лишний раз не изменит, (пусть) лучше убьет лишнего лося, это гораздо эффективнее» Это наше общее пожелание. Коленька! Пиши мне, я жду твоих писем! Целую тебя. Зоя просит передать привет Мише, Павлику, (...)
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
13 мая 1944 г.
Любимый мой! Второй день... стоит чудная погода. Теплые весенние лучи солнца проникают глубоко в душу. Она согревается от их ласковых лучей и становится как-то особенно хорошо. Просыпается большая страсть к жизни. И... безумно хочется жизни настоящей, — той, о которой только мечтаешь. [418]
Прошло несколько дней, как я тебе не писала, а кажется, что... много, много времени. Жизнь... с вашим отъездом... почти не изменилась. Правда, в первые дни отчаянно боролись со стихией. Ты же знаешь, что крыша нашего дома по устройству напоминает сито. Мы думали, что получим значки Освода{263} (помнишь, халтурное общество в Москве).
Да,., произошло изменение в нашем небесном царстве. По-прежнему держим оборону на окраине Н. (Невеля. — ред.). Но в скором времени на смену этим болотам придут финские озера. Как тебе это нравится? Для меня такой переезд не предвещает ничего хорошего. Лишь радует сам переезд (...)
Родной мой! Очень часто вспоминаю о тебе. (...) Твой образ всегда со мной. В твоем лице я нашла очень многое. Прежде всего, я нашла себе друга такого, которого я мечтала иметь. Человек, который меня понимает... От Зои я узнала о том, что ты (побывал) в Москве. Рада за тебя. Но чуть-чуть в обиде за то, что (узнала) об этом не от тебя. Пиши мне. Я всегда жду твоих писем. Целую, привет от девушек.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
15 мая 1944 г.
Любимый! По-прежнему хочется видеть тебя, быть с тобой, отдохнуть в тиши, не думая ни о чем, никуда не спеша. Все существо охвачено новым свежим дыханием весны.
Перед глазами вновь... роща с маленькими ночными происшествиями (помнишь прыжок в стратосферу!), овражек у ручья... и теперь ковер весенних желтых цветов.
Все близкое... такое дорогое!
Невыразимая тоска, а тут еще ты молчишь. Пиши. Целую тебя.
Полевая почта 20 620 А
Все та же Ася
Полевая почта 34 581
Иноземцеву Николаю
16 мая 1944 г.
Любимый Колька! Ты нисколько не отклоняешься от своих правил. «Приветствую», заплатить тем же? Да нет! Не стоит, интереснее написать тебе о (наших) «похождениях». На днях в г. Н. давался концерт. Долго размышляли, что нам преподнесут на этот раз. Репертуар (оказался) исключительный. Такой допотопной похабщины и вульгарности не приходилось слышать со сцены, и не приведи бог! Суди сам, мы имели «счастье» слышать такие... стихотворения, как
«Едрена вошь,Да, да! Это читалось! Но самое интересное было впереди.
Пронесся слух о том, что... в клубе ДЭК на противоположном берегу (его еще называют «ловушкой») будут танцы с духовым оркестром... Было (около) десяти вечера, когда мы переступили порог клуба. «Войдите, граждане, в зал!», — неожиданно прозвучал голос старшины. Радуйтесь! Проверка документов и ловля шпионов... Мне что-то страшно стало за свои документы. Но больше всего от мысли, что придется «наведаться» в комендатуру, т.к. к «нашей братве» комендант относится по-особому. Как и следовало ожидать, старшина «прибрал» документ Нины в свой вместительный карман. Нина — первая рискнула отдать (удостоверение) и с невозмутимым спокойствием отошла в сторону, к «шпионам», как будто так и полагается. Люба же со свойственной ей настойчивостью и упорством... минут пятнадцать доказывала, что она не шпион и верно служит Советскому Союзу. Но и ее удостоверение оказалось прочно в руках старшины. Она тоже отошла в сторону «шпионов». Такой же была участь и других. Всех, (оказавшихся) без документов, направили в комендатуру. Я же, затерявшись среди танцующих, спокойно вышла на улицу...
Началась жуткая бомбежка... Я заколебалась — идти одной или ждать исхода происходящего. Обстановка не предвещала ничего хорошего. Решила пойти одна. Состояние было жуткое. Добравшись до дома, часа в 3 ночи услышала голоса. Оказывается Любу и Нину в сопровождении патрулей привели домой...
Прости, Николай, наверное ты меня ругаешь, что много пишу, да? Ты не думай, что я отступаю от «семейных» законов. Уже исправляюсь, вчера познакомилась с одной тетушкой, которая работает библиотекарем в парткабинете. Впереди у меня — скромное поведение. Да, Да! Не сердись, пиши. Целую,
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
17 мая 1944 г.
Родной мой мальчик! Сегодня — день на редкость. Получила сразу семь писем и самое ценное — твое... Уже не сержусь, мой любимый, за твое вынужденное молчание. Беспредельно рада за тебя, наконец-то и тебе (выпало) счастье побывать в Москве (...) Представляю твое чувство радости (...)
Только что вернулась в свой терем. Была ужасная бомбежка. Таких страстей я набралась впервые... Перед вечером весь Н. был окутан «туманом». Вернувшись, посмотрели на свои лица: на них копоти — дай боже! Штукатурка в клубе отлетела от потолка, стен (...) [420]
Вообще, жутко... Весь Н. был освещен ракетами... Но все хорошо, что хорошо кончается. Благополучно прибыли в свою обитель. Пофилософствуем и спать. Пиши мне, мой любимый, сильный Колька!
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
21 мая 1944 г.
Любимый! Ты, наверное, уже вернулся из Москвы... А я по-прежнему, даже с еще большей остротой, вспоминаю о тебе. Да, вот еще эта юная весна с ее свежестью и мечтами. Как хороша природа, особенно сейчас, после дождя... Волнует твоя дальнейшая судьба. Вот уже скоро месяц как мы расстались. Ты, я уверена, все такой же нежный, каким запомнился мне в те двадцать дней.
В жизни нашего отделения произошло очень много изменений. Наш «папаша» Оппенгейм{264} переведен нач(альником) отделения др(угой) армии. Мне не совсем приятно сознавать это... Еще долго не забудется наша калужская встреча (...) Пиши мне. Я всегда рада твоим письмам... Нежно целую и обнимаю славного Кольку. (...)
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
3 июня 1944 г.
Любимый, родной мой! На рассвете 1 июня мы оставили дорогие незабываемые места. Ужасно грустно было окидывать взглядом в последний раз ту (рощу), где мы узнали друг друга... Ты верь мне (...) это навсегда останется со мной... как лучшее воспоминание за время... пребывания в армии.
Утро предвещало солнечный день, но как и всегда в Прибалтике,., небо быстро заволокло тучами, всю дорогу... шел дождь, (часто сменяемый) солнцем (...) Из Н. выехали, верные своим традициям, с громкими песнями. «Артисты» в полной готовности. Ведь такого выезда не было давно (...) Проехали Велиж и ряд деревень, от которых остались лишь руины. Вокруг ни одного дома, лишь маленькие хижины, говорящие о том, что здесь когда-то жили люди. Какое-то неожиданное чувство тоски, боли поднимается, когда видишь эту картину... В общем, все это тебе давно знакомо! (...)
Когда проезжали Дмитров, перед нами открылась незабываемая панорама. Остановились у одного склада, рядом с ним жили в(оенные) девушки. Их было множество. Увидев нас, они все высыпали на улицу. Они бесцеремонно вырывали друг у друга бумагу и все как [421] одна свертывали папиросы. И причем на конкурс, у кого больше получится. До глубины души была поражена этим зрелищем. До безобразия эти девушки огрубели, во всем стараются подражать мужчинам. Что-то отталкивающее выработалось у них у всех! Вид омерзительный. До чего же война безобразит людей! Мне жаль их! Эта картина объяснила многое, что мне пришлось раньше видеть на войне (...)
Доехали до одной из деревушек, где пока и разместились. Здесь дачные места. Деревушка выглядит гораздо культурнее, чем в Калининской области... Вокруг лес. Устроились с комфортом... Единственно, что не устраивает — бесчисленное множество комаров. (...) Твоими письмами я довольна! В них я вижу прежнего, родного и близкого Кольку! Но ты ими меня не балуешь. По возможности, пиши чаще. Привет от Любы, особый — от Зойки и Нины. Крепко, крепко целую своего славного Кольку!
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
8 июня 1944 г.
Милый мальчик! Вот уже несколько дней мы на «даче». Обстановка чудная! Всецело отдались личной жизни, забыв на время о жизни всей страны. И лишь вчера нас обрадовали сообщением об открытии второго фронта{265}. Мы же газет не получаем! «Дети» наши выразили радость, чем-то похожую на безумство, вплоть до того, что полетели ножки от только что сделанного стола. Для меня это сообщение еще больше приблизило надежду на встречу с тобой, мой любимый Колька! (...) Хочется ввести тебя в мою жизнь. Разместились мы в одной из (деревень) Белоруссии. Домики весьма аккуратные, с изобилием коров, свиней и самого главного для наших «мальчиков» — самогона. Они дали жизни в эти дни, праздновали троицу (...) Господствуем одни в деревне. Наш начальник где-то «загорает» в дороге. Мы ходим в расстегнутых гимнастерках и босоножках, беся «вояк» (...)
Николай, почему ты ничего не пишешь о Павлике, жив ли он под белыми ночами Ленинграда? Привет ему, привет от Любы. Крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
9 июня 1944 г.
Мой милый друг! В этот день, два месяца назад, мы встретились с тобой, и... связали себя крепкими узами дружбы. Понятия каждого юноши и девушки о взаимоотношениях складываются из нескольких [422] периодов. Первый... — когда они встречаются и под действием непонятных им чувств «влюбляются» друг в друга, почти не отдавая себе отчета в том, кто она (он) и что за человек. В этом случае чувства... берут верх над сознанием. (...) Когда же человек почти всецело «уносится в иной мир», потеряв ощущение реальности, то чувства целиком руководят им... (Помнишь), в первые вечера я говорила о том, что это просто «сильное увлечение». Я тогда боялась, что все получится по законам войны. Этот период внезапно, но не случайно, оборвался (...)
Второй период — когда проснувшись от «любовного сна» (...) человек начинает (...) сознательно строить свои отношения. (...) Будучи в других условиях (в мирной обстановке), зная себе цену, он связывает свою судьбу с другим лишь после анализа (этих) отношений, (убедившись), что нашел то, что искал долгое время. (Сейчас) у нас — второй период (...). И не смотря на то, что все получилось в весьма «ускоренном темпе», мы в достаточной мере поняли друг друга. К тебе (...) направлены все мои лучшие чувства! В их чистоте ты убедился! Требуется лишь их поддерживать, (пока) лишь письмами...
У тебя уже вполне оформились взгляды (на жизнь) (...) и никакие резкие изменения и... испытания не могут их изменить. Так ведь? Что же касается меня, то (...) все свои чувства сберегу только для тебя. В твоем характере я нашла много общих черт, присущих в большей или меньшей степени мне. (...) И это основная причина, которая позволила (нам) так быстро понять друг друга. Правда, система моего воспитания, как мне кажется, несколько отлична от твоей. (...) В своей семье большую часть времени я была предоставлена сама себе, но не без непосредственного наблюдения со стороны родителей. (...) Еще рано я полюбила природу. В лесу я могла (бродить) целыми днями (чаще — с Людмилой{266}, о ней, по-моему, я тебе писала). Часами я могла наблюдать за течением лесного ручейка, пением птиц. Позднее эта любовь переросла в сентиментальность... Взгляды на жизнь, на главное (в жизни) у меня сложились в последнее время, с ними ты в какой-то степени знаком,.. Коленька, кончаю,., уже поздно, но на днях еще продолжу. Желаю сил и здоровья! Крепко целую,
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 571 Г
Иноземцеву Николаю
12 июня 1944 г.
Коленька, дорогой мой! Сегодня получила твое письмо. Спасибо за простые ласковые строчки. Какую несказанную радость приносят мне они. Приятное большое чувство просыпается, когда читаешь твои письма (...) [423]
Наше пребывание в Белоруссии продолжается. Моральное состояние не совсем уравновешенное. Объясняю лишь однотонным однообразием. Скучно без приключений, на днях начнем (раскручивать) свои «таланты».
Я довольна тем, что ты получил мои письма. Но удивляюсь, неужели обошлось без единой рецензии? Сегодня мне открыли «Америку». Содержание моих писем к тебе известно Куш(ниру){267}. Возмущает тот факт, что мои письма подвергаются вашей «местной» обработке... В общем, если так остро они интересуют Куш(нира), то пусть читает, маскироваться не думаю. (...) Встретиться с тобой в ближайшее время нет никаких перспектив, но будем надеяться. Так ведь? Единственная просьба к тебе. Коленька, береги себя, будь осторожен везде и всегда. Все мои мысли всегда связаны с тобой. Кончаю (перерыв закончился). Крепко целую
Полевая почта 20 620 А
твоя Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
12 июня 1944 г.
Мой любимый, чудный друг! Сегодня прекрасный июньский день. Солнце (неразб.) всеми своими лучами. И вдруг... совершенно неожиданно пошел град. Крупные, больше чем с горошину градинки льда ударялись о землю и безжалостно стучали в стекло нашей комнаты. Но вот вновь все тихо в природе. По-прежнему тепло, и нежно (неразб.) лучи солнца. Мне непонятна эта неожиданность, эта молниеносная «игра» в природе. Так же трудно понять и разобраться в «хаосе мыслей», переживаемых впечатлений. Куда же заведут эти мысли, если на время всецело отдаться им? Можно побывать у тебя там, далеко, на Карельском перешейке.., почувствовать твое дыхание. Даже попробовать говорить и улыбаться тебе, мой любимый! И вдруг просыпаешься, мгновенно освобождаешься от подобных мыслей и, как прежде, возвращаешься к холодной, мрачной действительности. Но ни на минуту не забываешь о том, что где-то есть твой Колька, который нежно, сильно любит тебя и, проходя по пыльной тяжелой дороге войны, помнит о тебе, и идет навстречу...
Что может быть выше и благороднее, чем любовь двоих, беспредельно сильная и ни на минуту неугасимая! А ты, мой черноглазый, еще пытаешься представить себя «одиноким и заброшенным», на тебя это что-то не похоже. Посмотри вокруг: ведь я всегда и везде с тобой. Все та же, только больше, чем тогда, нежная к тебе, мой Колька.
У вас наступили поистине «горячие денечки». Сегодня мы услышали, что на вашем фронте прорвана мощная оборона финнов. [424]
Николенька,.. в эти тяжелые для тебя дни я помню о тебе больше, чем когда-либо, ты становишься мне еще и еще дороже!.. Будь осторожен, очень прошу! Обо мне не беспокойся. Крепко целую.
Ася
P.S. Далеко ли вы от Яппиля и Терийоки?
Полевая почта 20 620 А
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
15 июня 1944 г.
Дорогой Николька! Расстояние между нами с каждым переездом все увеличивается, но желание видеть тебя, быть с тобой ни в коей степени не уменьшается и кажется, что ты становишься все ближе, дороже и роднее.
Сейчас расположились в (другой) деревне, точнее в селе, с одной стороны которого огромное болото, с другой — высокий стройный лес. Сегодня думаем посетить его. Населения гораздо больше, чем привыкли видеть в деревнях. Много веселых детей с венками из полевых цветов на голове, говорящими о жизни... Эта обстановка позволяет на время (отвлечься) от всего будничного, надоевшего (...)
По-видимому, в этой деревне пробудем несколько дней, т.к. дороги не обустроены. (...) Последний (раз) переезжали ночью, без света. Дорога паршивая!.. Шофер по близорукости перевернул машину в овраг и, (к счастью), благополучно приземлился на один бок. Народ находился в самых разных позах, многим снились «райские сады». Мне не легко было выбраться из окружения «сидоров». Но удивительно спокойным стал народ в таких случаях по сравнению с первыми «прыжками». Машина была на краю гибели, а нам говорят: «Эй, вы, левая сторона, выходите из машины, у нас будет перевес!» Исход происшедшего оказался благополучным, он только придал нам бодрости!!!...
Крепко целую. Посылаю конверты. Привет от Любы. Пиши.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
26 июня 1944 г.
Радость моя! ...Там, за окном этой комнаты, мир по-прежнему живет и борется, любит и страдает, теряет надежду и вновь ее обретает. Там все, как вчера. А ты ругай меня и будь беспощаден! За последний промежуток времени я стала редко писать тебе. Особых причин, оправдывающих мое молчание, я не пытаюсь искать. Основная — мы много работаем. Я к концу дня так устаю, что не хочется ни о чем думать. (...) А вообще мне тяжело, Колька. Такое беспросветное однообразие ложится черной тенью на душу (...) [425]
...Ты не хочешь понять одного, что если не будет твоих (регулярных) писем, мы никогда до конца не поймем друг друга{268}. Об этом я думала, искала причину, но что-нибудь определенного не нашла. Надеюсь, ты поможешь мне разобраться.
Дорогой! Есть маленькая надежда на встречу с тобой. Мне кажется, что где-то в районе Варшавы, да? Мы собираемся там быть в скором времени. На днях была в Москве в отпуске. Москва все та же. Говорила с нач(альником) насчет (будущего) отпуска. Появилась надежда в начале 1945 г. побывать дома. Не улыбайся!.. И не сердись на меня, я все та же и по-прежнему тебя люблю. Крепко, крепко целую и обнимаю,
Полевая почта 20 620 А
твоя Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
26 июня 1944 г.
Родной мальчик! Вечереет... Дорожная пыль, клубящаяся в воздухе, тихо оседает на траву. Яркая зелень посевов овса покрылась серой (пеленой). Полное живое дыхание растений прекратилось. Так точно прекращается и жизнь людей... Что с тобой сейчас? Чем ты занят? Мне, не бывавшей на (передовой), трудно представить себе (настоящий) бой. Кино не передает истинное (положение дел)... Хочу все знать о тебе. Я отчетливо представляю всю тяжесть этих горячих дней. Хочу быть рядом с тобой, чтоб все стало моими переживаниями...
Воздух наполнен гулом самолетов, их множество!.. По дороге без конца движутся автомашины и обозы с военным (имуществом). В деревню из лесов возвращаются партизаны и местные жители. Мне уже надоели эти Смоленские деревни с их грязью... Нравится природа Белоруссии, ее пригорки и равнины, покрытые коврами разнообразных цветов, обширные поля и все чаще встречающиеся леса... Коленька! Передо мной — все тот же любимый и любящий. Была бы рада твоим строчкам, ведь так давно ничего не знаю о тебе... Крепко, крепко целую,
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
27 июня (?) 1944 г.
Добрый день, черноглазый! Сегодня я дежурю по части. Сижу и скучаю от безделья. Мне грустно, я вновь не имею от тебя ни строчки... [426]
В Белоруссии чудесная июньская погода... Вечерами, когда выходишь на улицу, на природу, забываешь обо всем страшном, происходящем вокруг... Мы еще отдыхаем, на днях едем в Борисов. Настроение у всех — ехать и ехать на Запад. Успехи фронтов замечательные! Мне кажется недалеко до нашей встречи, да, любимый? Желаю здоровья и счастья! Крепко целую,
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
27 июня(?) 1944 г.
Родной мой! Сегодня, по-видимому, отдыхаем. Вот уже два часа мы бродим по деревне с Любой как «безработные»... Как-то легче становится, когда хоть она разделяет со мной воспоминания... Помню тот... домик, нашу многолюдную комнатку и тебя, такого родного Кольку... Я вновь грущу без твоих писем... Если бы ты знал, как я люблю их... Какая огромная в них сила! (...)
Сейчас только что заходили бойцы, сообщили, что взяли Оршу. Настроение у бойцов исключительно бодрое. Сколько сил и желания покончить навсегда с войной. (...) Жду твоих весточек. Желаю счастья, сил и здоровья! Всегда помню о тебе (...)
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
27июня(?)1944 г.
Коленька! Мой любимый! Если бы ты знал, (...) как хотелось бы разделить с тобой всю тяжесть этих дней боев. Я слышу несмолкающие звуки канонады, гул самолетов и среди дыма и пороха вижу тебя, моего любимого... Как хочется приласкать тебя,., заглянуть в твои усталые от бессонницы глаза...
Немного о себе. Прежде всего, устала от бесконечных переездов. Живем в деревушке, весьма обширной... Вечерами бывают «местные концерты». Девушек здесь ужасно много... Научились танцевать «местные» танцы. Вчера давали концерт своими силами. Я выступала со своим старым репертуаром, т.к. работать над чем-нибудь новым — нет времени. Население в восхищении... Работаем эти дни очень много — с 6 утра до 2-х часов ночи (...) На нашем 3-м Белорусском фронте началось успешное продвижение. На днях будут Витебск и Орша нашими... Родной мальчик, все предвещает нам встречу, до нее осталось не так далеко. (...) Желаю сил и здоровья! Очень скучаю без твоих писем. Крепко целую. Привет от Любы и остальных девушек. (...)
Полевая почта 20 620 А
твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
28 июня 1944 г.
Родной мой! ...Много нехороших, терзающих душу мыслей появляется, когда проезжаешь по дорогам войны, еще не остывших от боя.
Масса трупов немцев лежит около дорог с распростертыми руками в сторону Запада, как бы ища помощи и спасения у Берлина. Они натурально удирают, оставляя нетронутыми целые села и деревни. Проходят тучи немецких войск, сдавшихся в плен. Иногда выходят одиночки из леса и ржи. Какая-то дикая злоба просыпается из недр души, хочется хотя бы словом убить его.
Мы доехали до назначенного пункта. Радостная весть о взятии Орши и Витебска позволила проехать еще вперед. Усталые, пыльные расположились в одной деревушке на отдых. Здесь еще вчера «господствовали» немцы. Машины с девушками возвращаются на родину из концлагерей. Они улыбаются нам со слезами радости на глазах. Вокруг сожженные немецкие танки. Проходит нескончаемая масса наших военных машин, они движутся вперед (на Запад). Вот идет похоронная процессия. Звуки траурного марша (провожавшие советского солдата) давят душу.
Мой любимый! Сколько дала бы за то, чтобы быть с тобой вместе, мой бесценный друг! Успешное продвижение (наших войск) поднимает силы и настроение, хочется думать, что недалеко то время, когда мы вернемся к жизни. Сейчас еще несколько усилий, Коленька. В эти тяжелые дни я ни на минуту не забываю о своем дорогом друге, которого мне подарила ...война. Я всегда, всегда только с тобой. Крепко, крепко целую. Прости за небрежность, пишу — на траве.
Полевая почта 20 620 А
твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
29 июня 1944 г.
Дорогой Коленька! День самый обыкновенный, военный. Серый от пыли воздух оседает на гимнастерке, постепенно превращаешься в «мельника». Остановились в деревушке, только что пришли с озера. Там множество трупов. Но они не отбили (желания) выкупаться в озере. Совсем недалеко лес. Его величие и красота манят к себе, но туда не пускают. В маленьком лесочке собрали ландышей, они все еще пыльные и напоминают что-то ужасное. Но и в этом горьком дыму и копоти они не потеряли своего приятного запаха. Даже ужасные условия не могли его отобрать. Эти случайно уцелевшие цветы... приносят радость и облегчение (...) Ты все тот же передо мной, капризный черноглазый Колька! Крепко целую и нежно обнимаю.
Полевая почта 20 620
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
30 июня 1944 г.
Родной мальчик! Дорожная пыль клубится в воздухе, тихо оседает на траву. Ярко-зеленые посевы овса покрылись серой краской. Полное жизни дыхание растений прекратилось... Так прекращается и жизнь людей... (...) Что с тобой сейчас? Чем занят ты? Мне, не бывавшей на передовой, трудно представить бой. (...) Но я отчетливо представляю всю тяжесть этих горячих дней. (...) Мне хочется тихо склонится к тебе, уставшему… со всей своей нежностью приласкать тебя... (...)
...Воздух наполнен гулом самолетов, их множество. По дорогам без конца движутся машины и обозы, навьюченные до верха военной амуницией. В деревню из лесов возвращаются партизаны и местные жители. Мне уже надоели эти смоленские и калининские деревни с их грязью. Нравятся природа Белоруссии, ее пригорки и равнины, покрытые коврами разнообразных цветов, все чаще встречающиеся леса... Коленька! (...) Была бы рада твоим строчкам, ведь я так давно ничего не знаю о тебе. Крепко, крепко целую моего Кольку.
Полевая почта 20 620
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
5 июля 1944 г.
Родной мой Колька! Если бы ты знал, как волнует меня твое молчание... Такая бездна мыслей — черных, страшных, омрачающих (душу) (...) Сегодня остановились в деревушке.... Увидела солдата с черными глазами, схожими с твоими, не хотелось верить, что это не ты (...) Сейчас почти темно. В нескольких местах горят костры, совсем недалеко играет радио... Какой-то сумбур!.. Мы движемся к северу от Минска. Минск остался позади. Так быстро развернулись немцы. Они оставляют по сотни километров в день, совершенно не обороняясь. Знаменитый «драп» 1944! (...)
...Мы снова едем, едем, задерживаясь лишь на один день по необходимости (...) Мы уже в пределах Западной Белоруссии. Здорово, да? Красивые деревушки, по своему архитектурному устройству домишки отличаются от ранее встречавшихся. Красивая природа, я просто в восхищении от нее. Крестьянские полоски ржи разделяют большие поля... В деревнях много молодежи, особенно мужского населения. Сейчас их призывают... Немцы буквально бегут и вообще куда-то «проваливаются». Очень много их в лесах, иногда целые дивизии выходят из леса (...)
Пиши мне, очень грущу. Привет от Любы, Зои и Нины. Крепко целую.
P.S. Устала от дороги. Вновь вечер, а мы еще все едем. Куда? Последние события говорят, что к Берлину...
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
9 июля 1944 г.
...»Люблю тебя, родная Беларусь,...Если бы ты знал, черноглазый, как хорошо мне сейчас среди этой чудной белорусской природы. Тихо, тихо... Бежит ручеек, и мне кажется, что вместе с ним бегут мои мысли, ведь ты для меня все тот же родной и близкий Колька, каким я тебя узнала три месяца назад. Да, да?!
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
10 июля 1944 г.
Чудный мой! Если бы ты знал, как я была рада увидеть вновь твои строчки. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я получила твое письмо. Зачем ты так мучаешь меня своим молчанием? (...) Обстановка у нас резко изменилась. Находимся сейчас в Западной Белоруссии. Вокруг замечательные леса, но бывать там слишком опасно. Здесь очень много группировок «фрицев», ночами они нападают на деревни, так что наш маршрут весьма ограниченный: рабочее помещение, река, сарай, радиусом в 30–50 метров. Вечерами катаемся на велосипеде по деревне.
Успехи фронта замечательные. Они обещают нам скорую встречу (...) На днях мы будем в Вильно, Здорово! (...) Не забывай о том, что у меня нет твоей фотографии. (Свою) пришлю, но пока мой фоторепортер молчит. (...) Впрочем, есть и другие возможности... Ну, кажется, все, как обычно заканчиваешь ты свои письма, да разве когда-нибудь может быть это «все»! Желаю счастья и успеха! Крепко целую любимого Коленьку.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
16 июля 1944 г.
Милый мой! (...) Вновь не получила от тебя писем. Ну, что с тобой, мой дорогой мальчик? (...) Ты знаешь, Колька, как трудно держаться, особенно тогда, когда не получаешь... поддержки (...)
До сих пор странствовали в пределах Польши, а сейчас уже переехали в Литву. Вокруг... все чужое, а подчас даже враждебное. Безмерно хочется вернуться в Россию... В эти дни страдаем от безделья. Зато побывали в богоугодных заведениях. Были в костеле (...) Познакомились с их порядками и обычаями. Меня очень порадовала их [430] вера в божество. Ксендз — человек большой культуры, имеет научные работы (...) Видели девушек — полячек, это далеко не простодушные русские девушки (...) Несколько раз ходили за ягодами в лес, совсем близко. Очень много черники. Между прочим, девушки наши нашли, что заграничные ягоды гораздо вкуснее наших. А, в общем, хочу в Россию, в Россию! Ну, кончаю, крепко целую,
Полевая почта 20 620 А
твоя Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
24 июля 1944 г.
Родной мальчик! У меня сегодня второй выходной и снова солнечный день... Работы нет, готовимся идти на военные занятия. Вчера знакомились с гранатой, сегодня попытались ее бросать. Видишь, какие мы «вояки» (...)
Вокруг нас совсем ненужные жертвы, вчера убили двух бойцов на речке. И вообще ужасно враждебно все настроены вокруг. Хочу в Россию, в свой Боровск... меня там так ждут! Сегодня — партсобрание, меня будут принимать в кандидаты в ВКП(б) (...)
Милый мой! Совсем недалеко до нашей встречи, успехи на фронте говорят об этом и, главное, — наше с тобой желание, да, Колька!
«Жаворонка ль слышу на просторе,Крепко, крепко целую,
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
24 июля 1944 г.
Радость моя!
Как я была рада твоему письму и несколько запоздавшей открытке. (...) Сегодня я вновь увидела твои строчки и кажется, что услышала твой голос (...) Я почему-то никак не думала, что в Карелии красивая природа, казалось, что там одни болота. (Там), где я нахожусь, природа тоже замечательная. Вокруг девственные леса, где до войны не ступала нога человека. (Сегодня) красота и внешняя прелесть таят в себе большую опасность для жизни. Да и не только здесь, а впереди и позади — все враждебное. Болью в сердце отозвалось твое сообщение о гибели Юрки{269}. Нет, никак не хочется верить (...) Вся жизнь на войне — случайность (...)
В Литве много молодежи. Когда смотришь на них, невольно возвращаешься к мирной жизни. Но опять и опять все не то... В последнее [431] время очень большое внимание уделяем военным занятиям. Завтра вновь пойдем бросать гранаты (...) Ну, будь здоров. Мой родной мальчик! Крепко, крепко целую своего любимого.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
26 июля 1944 г.
Мой родной! Вчера отослала два письма, а теперь снова хочется написать тебе (...) Я все больше и больше отделяю себя от той жизни, которая окружает меня. Все чаще нахожу удовлетворение «внутри себя». Эта внутренняя жизнь становится моей подлинной жизнью (...) Не так давно много думала о своем будущем и, в частности, о тебе. Теперь... почему-то меня больше привлекают образы прошлого. Вспоминаю свою подругу Люсю, это, пожалуй, единственный человек, которого я любила всей силой своей души (...) Припоминая всех, всегда возвращаюсь к тебе, Николай. Мы очень скоро сблизились с тобой во время войны. Нередко меня тревожит мысль, а если мы мало знаем друг друга? Ведь те двадцать дней могут составить ложное представление (друг о друге) (...) Что может быть у нас целью? Пожалуй, наша встреча. Она должна решить исход нашего «военного (знакомства)». Я не допускаю мысли о том, что ее не будет. Иногда кажется, что мы не сможем вернуться в Москву в одно и то же время. Этот вариант возможен вполне, если ты вернешься первым в Москву. А что тогда? Можешь ли ты, Николай, ждать меня минимум полгода или год? ...Вот видишь, все мои мечты обращены к тебе и все больше связаны с будущим. Как знать, может быть этого манящего будущего и не будет... Так много смертей вокруг, что сама жизнь кажется каким-то чудом (среди) всепоглощающей смерти. (...)
Сейчас я снова вспомнила 1940-ой год, особенно лето. Три года войны, а как страшно они меня изменили... Но сама «Динка» во мне осталась — вредная боровчанка, капризная, немного вспыльчивая, иногда чуткая, иногда холодная как лед (...) С каждым годом восприятие жизни меняется... (Жизнь на войне) закалила волю (...) Сами по себе рождаются колоссальные усилия, которые необходимы в нашей жизни, особенно нам, военным девушкам, которые стремятся через всю войну пронести чувство человеческого достоинства (...) Я остро ощущаю эти уходящие года. Колька, ведь мне скоро двадцать лет... Это золотой возраст..., куда он уходит? Очень жаль!!!
Уже темнеет..., кончаю. Прости за эту ерунду, такое у меня настроение. Крепко, крепко целую и обнимаю. Привет от всех наших девушек.
Полевая почта 20 620 А
Твоя, никогда не забывающая тебя Ася [432]
Полевая почта 34 581
Иноземцеву Николаю
3 августа 1944 г.
Родной мой! Несколько дней прошло как я тебе не писала (...) Прежде всего, это связано с большими переменами. Несколько раз переезжали с одного места на другое и все время подвергались бомбежке. Все очень устали от бессонных ночей. Мы уже «форсировали» р. Неман. Быстроводная, но не широкая река. Сейчас расположились в местечке, где очень много яблок. Вспомнили прежние похождения и совсем по-детски забирались на яблони, забывая все приказы и указы командования. Местных жителей почти нет, а если встречаются, то не хотят изъясняться с нами по-русски (...) Желание вернуться в Россию растет с каждым днем. Часто вспоминаем Смоленщину и Орловщину...
...На этих днях получила твои письма. Ты совсем мало пишешь о себе. Может быть, ты считаешь, что меня это не интересует? ...На днях у нас был вечер, посвященный получению нашей частью награды. Он как раз совпал с моим вступлением в партию. «Существенная часть» вечера прошла совершенно нормально, но когда подошли ко второй, появились немцы. Они каждый день, оказывается, ходили в крайний дом к хозяйке за продуктами. Окончилось все благополучно, но шуму наделали довольно изрядно!
Со вступлением в партию жизнь поставила передо мной новые задачи. Мне кажется, что я еще выросла морально на несколько лет. В основном же все по-прежнему. Бесконечные переезды... Наша армия уже подошла к границе Восточной Пруссии. Ход событий предвещает нам скорую встречу, да, Колька?! А как я жду ее, мой любимый мальчик. (...) Фотокарточку посылаю, но она не совсем отражает действительность. (...) Пиши мне, мой чудный мальчик!
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581
Иноземцеву Николаю
6 августа 1944 г.
Мой родной! Только что отбили атаку немцев. Они попали случайно в наше расположение. Результатов пока не знаем. Наши вояки еще не вернулись. Немцев было человек 15, они вплотную подошли к дому наших «союзников», метров в 15-ти от нас... Вчера я была на карауле (...) Происшествий никаких, кроме того, что мы с другим часовым оборвали яблоки. Сегодня привожу (неразб.) в порядок. Безумно хочется хотя бы несколько твоих строк (...) Как живешь, как твое здоровье? Крепко, крепко целую и обнимаю (...) Береги себя, будь острожным везде, очень прошу.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
Литва, 10 августа 1944 г.
Дорогой Коленька! Долго же пришлось ждать твоего письма. Вчера я увидела, наконец, знакомый почерк. Твое письмо оставило не совсем хорошее впечатление, даже в некоторой степени тягостное. Оно показалось мне каким-то сухим и черствым, и, вообще, большинство твоих писем в последнее время представляет какие-то «деловые записки» (...) Почему ты в своих письмах ограничиваешься только информацией? (...){Видимо}, это происходит из-за того, что ...прошел порядочный срок со дня нашей встречи, и время делает свое дело... Ты создал для себя другой образ и тебе он дорог. Когда же ты встретился со мной, то нашел что-то общее. Короткий срок времени не позволил размышлять над тем, она это или нет?! (...) Ты же умный, Колька, и можешь выйти из этого положения и решить для себя (...) Кончаю, начинается собрание. На днях переезжаем. Крепко, крепко целую и обнимаю. Прости за резкость.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Г
Иноземцеву Николаю
16 августа 1944 г.
Николенька, дорогой мой! Вот уже несколько дней я пребываю в «замке выздоровления». Мои бесчисленные купания в озере привели к тому, что я простыла. Несколько дней у меня держалась температура. Сегодня уже второй день, как состояние изменилось к лучшему (...) Единственная радость, которая сглаживает (неразб.) настоящей жизни — твои письма, родные теплые строчки... Все, о чем ты пишешь, это — мое, мои мысли, мои чувства, нахожу их совершенно одинаковыми. (...) Разве ты допускаешь мысль о том, чтобы мне изменить хоть в какой-нибудь степени? И я, зная больше чем наполовину твои взгляды на жизнь, на дружбу, ...верю в то, что конечно нет. Подтверждением того, что я не ошиблась в своем мнении, явилось твое письмо от 4 августа. Так почему же ты (...) сомневаешься во мне? (...) Разве я давала этому какой-то повод?... Ты моя мечта, моя жизнь (...)
Коленька, мне нравятся твои суждения о жизни, о поведении человека в окружающем{мире}. (...) Согласна ли я с тобою? Да! (...) Но не в этом дело. (...) Знаешь, Колька, я устала. Устала по-настоящему от окружающего...
Бывай здоров и весел, обо мне не беспокойся. Крепко, крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581
Иноземцеву Николаю
16 августа 1944 г.
Николенька, родной мой! Я не могу передать тебе ту радость, которая охватила меня. Только что ко мне пришли девочки и принесли твое письмо и фотографии. Благодарю от всей души. Я вполне, вполне здорова и, наверно, завтра оставлю это госпитальное учреждение. Будь здоров и весел. Я всегда, всегда с тобой. Крепко, крепко целую и обнимаю.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
19 августа 1944 г.
Мой милый черноглазик! Сегодня утром у меня было чудесное настроение, я жила надеждой, что меня здесь{в госпитале} не будет.{Но} опять температура, бог мой! Оборвались все надежды. Вот уже и вечер (...) День прошел совершенно бесследно, кроме того что остался какой-то черный осадок на душе. (...) Порой хочется закрыться с головой, чтобы не видеть и не слышать всего, что делается вокруг. Точного определения моей болезни нет, но есть косвенные предпосылки, говорящие о (неразб.) Здесь я, как никогда, выполняю все указания врача с большой точностью.
Сейчас расположились в имении бывшего помещика. Чудный сад, напоминающий больше парк. (...) Мыслями я здесь всегда с тобой (...) Я никогда не думала, что причиню тебе боль своим последним письмом... И если бы знала, что ты будешь так реагировать на него, то не писала бы (о болезни) (...) Единственная моя мечта и желание, не покидающие меня, — это встретиться с тобой, быть вместе. (...) Мой милый, наверное я изрядно надоела своей болтовней, кончаю. Будь здоров и весел, крепко, крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
Госпиталь, 26 августа 1944 г.
Бесценный мой друг! Удаляясь все дальше и дальше в сад, я очутилась одна. Замолк говор девушек, и как-то сразу я окунулась в сказочную тишину. Ты не смейся, но мне часто, когда я остаюсь одна среди природы, деревьев, цветов, травы, кажется, что вокруг есть какая-то особая жизнь, — ее можно уловить, забыв об окружающем. Я шла, читая твое письмо. Строчки ласкали меня, казалось, теплая волна незримых (неразб.), исходящих от твоего письма, окутывала меня. (...) Вдруг, что это? (...) Пробежал ветерок и шелест листьев рассказал мне... [435]
Далекий 1943 год. Солнце как после долгого зимнего сна согревало землю... Кое-где оставались последние островки снега, говорящие об уходившей зиме, вокруг пахло весной!... И вот однажды, в апрельское утро, откинув черное одеяло, заменявшее дверь, в комнату вошел юноша... Стройный, с большими черными глазами, (излучавшими) тепло и ласку, с черными, как смоль, волосами, зачесанными назад, с добрым сердцем и богатой душой, он был олицетворением раннего утра. Имя, как нельзя лучше, подходило ему — его звали Николай... Перед ним стояла девушка и, казалось, долго, долго его ждала... Она не забывала о том сером покрывале, которым накрыла почти всех девушек война... Ветер утих, (...) но потом (...) сказал, что есть еще и белое покрывало, которое{приносит} счастье...{Долго молчала девушка}, но потом сказала: «Ведь я люблю его! Я не могу быть без него...» (...) Ветер замолк, листья прошелестели: «Горя много! Очень много!.. Но каждый надеется, что судьба пожалеет его и счастье будет с ним». Я не могла молчать. Мне хотелось спросить у ветра: «А если эту девушку зовут Ася? Что дальше, будет ли она счастлива?» Ветер покачал верхушками деревьев и (умчался) дальше.{Девушка} разочарованно откинула со лба волосы, которые разметал ветер, и, держа по-прежнему письмо в руках, сказала: «Я спрошу у моего любимого Николая, будет ли конец у этой сказки? Будет ли счастлива Ася?»
Полевая почта 20 620
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
29 августа [1944 г.]
Родной мой! Первая мысль, которая разбудила меня, — это о тебе (...) Я видела тебя во сне. Безумно хотелось, чтобы этот сон продолжался... без конца (...). Вчера до позднего вечера был у нас нач(альник). Он меня обрадовал тем, что сегодня приедут за мной. А посему настроение чудное, несмотря на то, что утро ненастное, чисто осеннее. Итак, мой «отдых» сегодня заканчивается.
Колька, ничего роднее и милее твоих ласковых слов я не видела в эти дни. Ведь горечь этих дней помогали мне преодолеть твои теплые строчки... Немного обидело меня твое письмо от 13 августа, а сегодня уже все прошло. Ты не стал бы писать мне, если бы не любил, так ведь ? (...)
Немного о земном. Колька, есть ли у вас яблоки? Ты знаешь, сколько их у меня!.. Вчера девочки «оболванили» всю яблоню, даже с сучками. Считают, что они ощущают на себе (чьи-то) взоры, которые наводят на преступления (...) В общем, приходи ко мне, я угощу тебя яблоками, да, да! (...)
Ну, любимый, кончаю, крепко целую и обнимаю...
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
29 августа 1944 г.
Дорогой Николай! Прочитала твое письмо от 20.8.44 г. Как можно передать мою радость, — она неописуема. Что дороже, роднее и ближе тебя? (...) Только что приехала из госпиталя, — изрядно отдохнула, встреча после десяти дней разлуки с «чижиками» была чудной... Решила отправить тебе свой «бред», что писала в госпитале,{поскольку} мы договорились с тобой, что не отправленных писем не будет. Меня только интересует: ты получил мои письма от 6 и 10 августа? А где же остальные? Должно еще быть третье письмо с фотокарточками и другие. Надеюсь, что ты их еще получишь...
Сейчас я «на вершине блаженства», ведь Колька, мой любимый черноглазик, всегда, всегда со мной! Будь здоров и весел, я ни на минуту не забываю о тебе. Крепко, крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
4 сентября 1944 г.
Чергоглазый, любимый! А сегодня ты не сказал мне ни слова. ...У тебя не нашлось, что сказать мне сегодня? В душе надеюсь, что вспомнил, говорил со мною не раз и вчера, и сегодня, да и сейчас!!! Вновь вечер сменялся ночью. Ты опять приедешь ко мне, любимый, и вновь исчезнешь незримо. Ты прости меня, Колька, что без твоего согласия я разрешила себе целовать и ласкать тебя (...) Чем ближе дни войны подходят к концу, тем мучительнее хочу видеть тебя, быть с тобой... Несколько раз перечитала твое последнее письмо. И вновь, с каждым разом... ты становишься еще роднее и ближе мне. Мне хочется за твою искренность, за твою веру в меня благодарить тебя. (...) Ничего большего, чем я имею сейчас, я не{имела} и не хочу иметь (...)
Сегодня получила письмо от Люси (из Боровска). Какая она чудная! Посвятила меня в жизнь Боровска. Я всецело отдалась чтению ее письма на 6 листах и побывала везде,., конечно, не без тебя. Немного о себе. Жизнь наша весьма общепрозаична. Много работаем, остающееся время отдаем «насущному» (...) Вчера ужинали с 6-ти вечера до 9.30, это, пожалуй, единственное «культурное» развлечение, естественно в музыкальном сопровождении, «кто на что способен». В общем, сильно устаем! (...) Крепко, крепко целую, всегда, всегда с тобой!
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
5 сентября 1944 г.
Но не зори, вставшие над садом,Радость моя! Я вновь проснулась с мыслями о тебе, не знаю, чем объяснить, но ты так часто появляешься мне во сне... Я бесконечно благодарна этим ночам... Несколько дней я вновь не получаю от тебя писем. Хочется поссориться, обидеться на тебя, но, как и прежде, говорю: «делай как знаешь».
Мы переезжаем из одного хутора в другой, и все в окрестностях М. (неразб.). Порой мне кажется, что вот здесь я должна тебя встретить. Эта мысль меня так мучает, что почти веришь ей. Живу только мыслями о тебе. Они просыпаются во мне, когда только встает солнце, и оставляют, когда, уставшая от дневных тревог, я засыпаю... А ты, наверное, уже забываешь обо мне, да?!
Крепко, крепко целую, и обнимаю моего любимого. Всегда, всегда с тобой!
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
18 сентября [1944 г.]
Мой любимый! (...) «Утопаем» в «фольклоре». Работаем так, что аж пух летит!.. На днях получила твое письмо, в котором ты сообщаешь о своих делах. Финляндия прекратила в{оенные} действия. Интересно, куда же вас аллах занесет?! Может быть, дойдут мои молитвы до него, да и прибудете к нам. Вот чудо было бы!
Обстановка у нас весьма напряженная. Все в ожидании конца войны. Тем более, что наше отделение беднеет с каждым днем. Сегодня отозвали еще 2-х, в том числе и мою Сашку. Я радуюсь за нее, но, с другой стороны, мне ее жаль (...) Мне будет скучно без ее острот и шуток. В связи с этим работы очень много. История нашего отделения еще не знала таких дней. Так что не вздумай обижаться на меня и не удивляйся моему молчанию. (...)
Не так давно я бродила по окрестностям нашего хутора и набрела на маленькое озеро, больше напоминавшее болото. Все говорило о том, что здесь редко бывали люди. Меня удивило, (...) что все окружающее отражается в воде в обратном порядке — вверх ногами. А ведь так бывает и в жизни... То, о чем мы с такой уверенностью говорим сегодня, уже по-другому отражается завтра. То есть — жизнь! Не думай, что я сколько-нибудь сомневаюсь в наших отношениях. Ведь мы большие друзья, которые нашли общее друг в друге. (...) Все наше — впереди, перед нами наша встреча (...) Остальное нам продиктует жизнь (...) Уверена, что подобное суждение тебе не покажется странным, ведь ты не из тех людей, кто бряцает оружием. Ты же с большими требованиями к жизни и ни в коей мере не живешь нынешним днем... (...) Видишь, насколько высоко одухотворенным рисуется твой облик в моем воображении. [438]
Часто я обращаюсь к Невелю, этому заурядному городишке, где мы нашли друг друга. Где еще другой такой город, может, ты скажешь?! Кончаю, времени уже много, а мне надо приготовить доклад по Югославии. (...) Я всегда с тобой. Крепко целую и обнимаю.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
20 сентября [1944 г.]
Любимый! Несколько дней совсем не писала тебе. Работаем очень много. Для отдыха остается 5–6 часов. Вот уж поистине для нас наступили «дни напряженных боев», руки в механической обработке уже отказывают. А «Цезарей» с каждым днем становится все меньше и меньше. Сейчас еще 2-х отзывает Москва, а новых нет как нет. Я с ужасом думаю о том, что вдруг мне подвернется «счастье» быть в Москве (...) Я все-таки живу надеждой, что сохранюсь в качестве «цезаря» до конца войны. (...) Вспоминаю наше маленькое прошлое, оно прекрасно! Обращаясь в настоящее, — оно горькое. Солдат всегда мечтает о будущем...
В своем последнем письме ты пишешь об институте. Нет сомнения в том, что ты должен вернуться в институт, чтобы имеющиеся знания привести в систему и пополнить их. В каком же институте ты предпочитаешь учиться, — это всецело зависит от твоей целеустремленности и желания. Учиться ты будешь! Нам же «грешным» судьба поставила большую точку. До сих пор, да и сейчас я остаюсь (...) со своими мечтами, планами, правда, уже несколько устаревшими (...)
Мой милый мальчик! Если бы ты знал, как порой мне бывает скучно, грустно, иногда сержусь, что редко пишешь, но когда читаю твои письма, то мне кажется, что я самая счастливая... Всегда мне хочется так много рассказать тебе. Между прочим, были жалкие попытки писать стихотворения, но, несмотря на мою любовь к лирике, ничего не получилось. В общем, из меня слишком «бледная» поэтесса получилась, да я и не пыталась ею быть (...)
...Из хутора мы переехали (...) в чудный городишко. Весьма культурные домики, с бесчисленным множеством комнат, с богатой мебелью. На днях произойдет более близкое знакомство... Ну, мой дорогой, как и прежде, жду нашей встречи. Что-то наши союзники устремились к{берегам} Японии... Я им мало верю!.. До встречи, а она скоро будет! Крепко, крепко целую и обнимаю. Всегда с тобой.
Полевая почта 20 620 А
Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
31 октября [1944 г.]
Черномазый, дорогой мой! Вот уже прошла целая неделя, как мы находимся на вражеской территории, но скучаю по нашей средней России. Все здесь удобно, роскошно, но нет широты, вольности. Нет нашего леса, широких полей, нет даже маленьких суетливых городков. В общем, в минуты отдыха бывает скучно. Правда, сейчас снова не до отдыха. Скоро праздники, наступили дни подготовки, да и работы... все прибавляется. К тому же нужно упорядочить первые впечатления о никогда не виданной стране. А настроение, откровенно говоря, паршивое (...)
На днях у нас был вечер, посвященный Дню комсомола. Мы пригласили одного аккордеониста, так поразительно похожего на тебя. Я долго не отрывала от него глаз (не вздумай только ревновать!). Я видела тебя, любимого и далекого (...) Не могу... не отблагодарить тебя за ту радость, которую доставил мне своим письмом. Праздник стал гораздо полнее и радостнее. Настроение поднялось сразу на несколько баллов (...) Колька, как хочется, чтобы все скорее кончалось, быть с тобой, всегда... Правда, скоро?
«Скоро ль вечером туманами,Сейчас еще раз разрешаю тебе вздохнуть и не сердиться на меня! Знаю, что сейчас наступили тяжелые дни боев, мой славный Колька, что я всегда с тобой и мыслями и сердцем. Что бы ни было с тобой, я должна знать. Нежно, нежно обнимаю и крепко, крепко целую. Люблю и всегда с тобой!
Полевая почта 20 620 А Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
Утро, 8 ноября [1944 г.]
С чего начать писать тебе, мой любимый? Пожалуй, со слов Ф., они мне очень нравятся. Помнишь, он сказал: «У мужчин есть хорошая привычка, когда их сильно ждут, они возвращаются»... Ждать тебя!!! Что может быть благороднее? Вчера был праздник, он второй по счету после встречи, который мы отмечали не вместе. Мне не было скучно! Душой, мыслями я была с тобой. Днем много танцевали... Затем смотрели фильм «Жди меня», который вселил в меня еще большую уверенность в нашей встрече. Вечером маленькой компанией встретили праздник как положено, не думай, что там был кто-либо из моих поклонников! Я знаю, что в тот день (...) ты не забыл вспомнить обо мне?! И только поэтому все приглашения на вечер я отклонила. (...)
Сегодня вечером мы отмечаем День Октября всей частью, я буду петь, читать... и видеть тебя, моего хорошего, славного друга! [440]
Ты услышь меня, Колька! Мы вас помним, вы тоже вспомните о нас, даром что ли пьем за вас сейчас! Крепко, крепко целую и обнимаю.
Поздравляю тебя с твоим праздником — Днем артиллерии. А пока спешу проводить Октябрь, да, да, не смейся... Привет от девушек — Фени, Люси, Ани, Любы, Нины... Целую много, много раз. Пиши, мой черноглазый, не забывай.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
13 ноября [1944 г.]
Дорогой мой друг! Сегодня окончательно рассеялся праздничный туман в голове и наступили обычные дни, опять заботы, вновь все то же и то же (...) Мы по-прежнему в Пруссии, живем в том же месте. На днях выпал снег, на дворе какая-то осенне-зимняя слякоть... На дорогах тоже грязь в избытке. Интересно, где же их хорошие дороги?! Волнует лишь одна мысль: все ли у тебя в порядке? Как здоровье, как самочувствие? (...) Тебе трудно находиться в этих адских условиях. Так хочется... разделить с тобой тяжесть этих дней. Раньше мы ждали зимы, а теперь она не предвещает ничего хорошего.
Мой любимый мальчик, если бы знал, как дорог ты мне! Пусть моя ласка хоть на время согреет тебя. Я не буду требовать от тебя частых писем, не будут обижаться на вынужденную холодность в них. Лишь бы ты чувствовал всегда, что о тебе помнят... Больше всего я ценю в людях душевную чуткость, тонкость душевной организации, человечность в широком понимании этого слова, а поэтому мне легко сделать выводы для себя (...)
Последнее время мучаю себя мыслями о доме. Безумно хочется в свои родные края. Во всяком случае, коль мне попала в голову «такая блажь», (...) своего добьюсь, буду дома!.. Сегодня у нас кино «Партизаны в степях Украины». Я его видела давно, но смотреть не хочется, там ведь все тяжелое, хочется отдохнуть душевно от всего будничного, надоевшего (...) Пиши и не забывай обо мне. Крепко, крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Все та же Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
[б/д]
Дорогой друг! Вокруг тебя и нас разыгрались интересные и большие{события}... Встреча совсем недалеко и поэтому набираюсь терпения еще на 6 месяцев. Но не больше, конечно. За этот промежуток [441] (времени) не теряю надежды встретиться с тобой. Стоим мы очень подолгу и особенно сейчас. Обязательно должны быть в Кенигсберге... Остается только повторить мою просьбу к тебе. Будь везде и всюду осторожным. Это единственная просьба к тебе. В общем, ты не маленький, да?.. Не грусти, не скучай, улыбайся нашей встрече грядущей! Море здорово сказывается, погода очень изменчивая, ты же это наблюдаешь сам. ...До радостной встречи! Крепко-крепко целую и обнимаю.
Gross Lindenau — Гросс Линденау, найди хозяйство Шитова,{военно-полевая} база, спросишь нас.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
21 января 1945 г.
Славный, любимый Колька! Эту радость и внутреннее удовлетворение я не в силах передать (...) И все только потому, что после мучительного ожидания вновь вижу такого Кольку, каким бы я хотела видеть (...) Сейчас, еще не зная твоего ответа, я не мыслю, чтобы твои суждения о дружбе расходились с моими (...). Можно много говорить о друге, о дружбе, но при этом{не совершать} прекрасных поступков. Многие же, зная наперед, что{они хотят}, играют человеческими взаимоотношениями. Таких типов я отношу к первоклассным сволочам...
На днях в твоем письме я прочитала о том, что жизнь в армии научила тебя по-настоящему ее ценить, за нее бороться. (...) Да, сейчас нам следовало бы учиться в высшей школе (...) Наш удел совсем иной. (...) Но зато жизнь нам предоставила другую, суровую школу испытаний. Выйти победителем в этой борьбе — это совершенство. Нужно... уметь отсеивать от жизни пошлое и нехорошее, и брать все ценное... По-моему это всецело зависит от воли человека, от тех качеств, которые заложены в нем. Я не сомневаюсь в том, что в этой борьбе ты — победитель! Вот и вся моя «философия». Как видишь, она очень проста и логична. Знай, что я прежде всего ценю и ищу человека в человеке. Меня никогда не прельщали красивые лица, положение и прочие подобные вещи. Потому что под всей этой маской всегда кроется ложь, пустота, пошлость (...) На днях и на нашем фронте, 3-ем Белорусском, перешли в наступление, успехи неплохие. Сейчас есть два плюса в нашу пользу. Во-первых, мы «отдыхаем», во-вторых, мы снова будем передвигаться, что я так люблю!.. Сейчас я сижу одна, тихо кругом, хотелось, чтобы ты был рядом, увы и ах! (...) Все равно ты со мной, мой любимый... Крепко, крепко целую и обнимаю
Полевая почта 20 620А
Все та же Ася
Полевая почта 34 581
Иноземцеву Николаю
28 января 1945 г.
Любимый Колька! Несказанно благодарна тебе за письма. Отвечать нет времени. Опять много скопилось работы за дни переезда. Надеюсь, что завтра напишу обо всем. А сейчас крепко, крепко целую и обнимаю. Всегда с тобой,
Полевая почта 20 620 А
Ася.
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
29 января 1945 г.
Любимый мой, Колька! Очень соскучилась по тебе. (...) Мне почему-то кажется, что с тех пор, как мы «разговаривали» с тобой в прошлый раз, прошла{целая вечность}. Каждый вечер мысленно пишу тебе, но ведь война-то сегодня «бешеная». Сейчас только что вернулась с улицы, где мы занимались строевыми занятиями в маленьком немецком городке Wenahu. О, боги мои! Вот уж потеха, мне очень хотелось, чтобы эта картина была достоянием твоего взора. Невольно вспомнилось: «По улицам слона водили...» Сколько глаз смотрело нам вслед и в душе, наверное, смеялись над нами. Мне, как всегда, бывает больно после этого, и все же эта прогулка доставила мне удовольствие. Чтобы было не скучно, я была с тобой (...)
Предыдущие дни — это дни сплошных переездов. Мы же теперь далеко в Пруссии. Вокруг очень много интересного и забавного. Все это тебе хорошо знакомо. (...) Немецкие города куда ярче напоминают Истру, Смоленск, Дмитров и вообще,{места}, где проходит славянин с возмездием... Проще говоря, на узких улицах{прусских} городов — горы трупов немцев. Разрушенные здания с уцелевшими печами. Все-таки, дружище, я ужасно очерствела, где же Ася 1942 года? А вообще, это все в порядке вещей и первый закон диалектики. Да? Только я не хочу, чтобы и ты подвергался ему, я хочу Кольку неизменного, 1944 года, да, да, да! (...)
Расскажу об одном происшествии. Не секрет, что славяне вкладывают душу в свои поступки, лишь бы умерить злобу в отношении к немцам... На днях мы расположились в шикарном доме, все близлежащие дома уже горели. С надеждой на «авось» решили все-таки переночевать. И (вдруг) на противоположной стороне дома{обрушилась стена}... Исторический момент! [Котлован] получился солидный, но все завершилось благополучно.
(...) Благодарю тебя за два письма, которые получила вчера. (...) Я не сомневалась, что, получив мои письма немного ...неуравновешенного тона, ты ответишь мне спокойно, что, мол, «все в порядке»... Знаю, что подобное «спокойствие» тебе стоило немало самолюбия... И за это, Колька, очень хочется поцеловать тебя (...) [443]
Николай, милый, дорогой мой, я знаю, что сейчас идут (тяжелые) бои, что и тебе трудно. Как хотела бы половину тяжести взять на себя. Не сердись на меня, если мои письма будут приходить не совсем нормально, сейчас очень частые переезды. Мыслями всегда и везде с тобой. Будь здоров и весел! Крепко, крепко и много раз целую (предыдущие поцелуи не в счет, хорошо?) (...)
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
5 февраля 1945 г.
Родной мой! Как надоели мне эти листки с мертвыми буквами строчек. Знал бы ты, сколько отдала бы я за один миг встречи с тобой, Колька! Хочется сказать тебе два... простых слова: так громко, чтобы ты слышал их: «Любимый мой!» (...) Скучаю, тоскую о тебе, и так же влечет к тебе, и даже сильнее, чем в первые месяцы после встречи (...) Я наблюдаю интересное явление: с возрастом у меня соответственно растут и капризы. Я очень обиделась на твое последнее письмо от 28 декабря. Письмо без обращения, такое бывает! Только, пожалуй, не стоит обижаться, да? (...)
Несколько слов о моей жизни и деятельности. (Прежде всего), европейской цивилизацией я{насытилась по горло}, пребывая в Пруссии более 3-х месяцев. Поучиться надо здесь многому. (...) Было много интересного, что запечатлелось на много лет.
А сейчас, Никола, у нас наступила весна. Только она далеко не походит на нашу весну, в России. Уже несколько дней моросит дождь... Начинаем готовиться к празднику, понемногу начинаем «просыпаться» (...) В коллектив прибыло много новых, с которыми надо работать.{Все} остальное старое... Милый мальчик! Не грусти, не скучай. Помни, что я всегда с тобой, ...совсем немного и мы будем вместе.
Очень прошу тебя, черноглазый, быть осторожным, береги себя! Крепко, крепко целую и обнимаю,
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
8 февраля 1945 г.
Родной мой, Колька! Сегодня мне по-особому тяжело и грустно. Скажу откровенно, я очень волнуюсь за тебя. Помни, что бы ни случилось с тобой, я всегда должна знать, ты все равно будешь для меня самым родным и близким человеком. Ведь война-то сегодня сумасшедшая, а я это помню. Вот и от сознания этого мне тяжело. В душе питаю надежду, что все будет хорошо и скоро окончатся эти дни. Осталось [444] совсем немного до встречи! А сейчас крепко целую. Пиши по возможности. Всегда и везде с тобой.
Полевая почта 20 620 А
Твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
12 февраля 1945 г.
Здравствуйте Николай! Хочется поделиться с Вами радостью. Все эти дни была в госпитале у Аси. Положение изменилось в гораздо лучшую сторону. Никакого предполагаемого заражения крови не получилось, так что с рукой будет все в порядке. Сейчас только сильная опухоль, но уже совершенно не страшная. Можно положиться на благополучный исход. Можете не беспокоиться, пока она писать не может, а обо всем (скоро) напишет подробно сама. С приветом и уважением,
Полевая почта 20 620 А
Феня
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
21 февраля 1945 г.
Родной Никола! У меня в руках твое последнее декабрьское письмо. Я несколько раз перечитала его, вдумываясь в каждую строчку. (...) Ты пишешь, что никогда не просишь и не разрешаешь{жалеть тебя}... Думаю, что и меня ты не захочешь видеть жалкой и униженной перед тобой. Я ничего не понимаю. Скажи прямо, как я должна вести себя, (...) не миндальничай со мной. Я этого не заслужила. То, вдруг, ты говоришь, что писать тебе не стало для меня необходимостью. (...) Ты же знаешь, как ты мне необходим (...) Пишу тебе всегда только то, что я чувствую, неправды я тебе никогда не говорила. И не надо забывать, что прежде всего я человек (...) Никола, любимый, ответь мне на все попросту, без затей и колкостей, тогда ... найдем правильный исход нашим отношениям.
Сейчас глубокая ночь, я одна в комнате с твоей фотокарточкой, ей я каждый раз говорю больше, чем читаешь ты на этих листках (...) Знал бы ты, как дорог ты мне...
Я, как и ты, слышу этот гром,...А война стала совершенно невероятной, со многими омерзительными делами, от которых коробит душу... Николай, мой любимый, мне очень хочется верить в то, что все-таки должны встретиться с тобой гораздо раньше окончания войны. Ведь дороги на Берлин не так уж длинны. Вы находитесь сейчас на 2-ом Белорусском, да? Мы же на 1-ом Прибалтийском, идем на Мемель (...) Сейчас нас разделяет [445] примерно 200–300 км. Во всяком случае, ты будешь расплачиваться со мной за все мои ожидания тебя (...) Не сердись, что не писала тебе долгое время. Знаешь, у меня было буквально «антисоветское настроение», когда не знала, что делается с рукой. Завтра — праздник, у нас опять развернулась самодеятельность (...) Кончаю, хочу спать! Очень прошу, пиши чаще, хотя бы по две строчки. Крепко целую. Посылаю семейную фотокарточку... Привет от девушек и большой от Фенички (...)
Полевая почта 20 620 А
Всегда твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
1 марта 1945 г.
Колька, хороший, любимый мой! Прежде всего, целую тебя крепко, крепко (...) Знал бы ты, как я везде и во всем ищу тебя, а сегодня получила сразу несколько твоих писем (...) Как будто мгновенно рассеялся надо мной туман, я вновь возвращаюсь к жизни (...) Ты, наверное, будешь сердиться, что я не писала тебе эти дни. Поверь, я буквально{не могла писать} ни физически, ни морально, боясь расстраивать тебя. До сих пор не в порядке рука, а потом — я вообще отучилась мыслить, обращаться к людям, и только твои письма пробуждают во мне человека, и потому тысячу раз прошу — пиши! (...)
Мысль о встрече с тобой пробудилась у меня куда раньше, чем написал ты. Ну, где и как?! Все надежды, как на организатора встречи, я возлагаю на тебя и предоставляю тебе широкое поле деятельности. А встретиться хочется беспредельно! Откровенно, у меня давно блуждают эти мысли, и часто меня и Зойку можно видеть у карты, высчитывающими километры. Хорошо, если вы находитесь около Эльбинга, тогда расстояние, по нашим подсчетам, км 70. Как видишь, встреча возможна (...) Только ты не бойся встречи, я все та же (...)
С прибытием к нам нового нач(альника) появились кое-какие новшества, все они сводятся почти к одному — ограничению поведения девушек. В комнате вообще воспрещается появление «мужского духа». Здорово, да! Ну, у нас на всякий яд есть противоядие. На всякий случай, на днях откроется филиал нашей комнаты (...) Вот уже и весна, а помнишь ли ты ее — ту, далекую, весну в России? (...) Ты помнишь, мы условились ждать друг друга год (это... твои слова, ты боишься, что на больший промежуток времени у меня не хватит воли). Так вот, подхожу к финишу. Нужна встреча! (...)
27-ую годовщину Красной Армии встретили всей «женской свитой», как и подобает. Разумеется, со всеми увеселительными средствами, ну, как же без этого, верно? (...) Теперь «пошли в ход» именины, приближаются и мои! Ты представляешь, мне будет 20 лет! Ура! «У меня растут года...» Эх, жаль, что не будет тебя. Только условимся, [446] что этот день ты мысленно будешь полностью со мной и напиши мне много, много!
А теперь обращаюсь к твоей персоне. Слушай, Колька, что у тебя за аппендицит? Знаешь, он волнует меня трижды больше, чем тебя. Постарайся, мой чудный мальчик, отделаться от него побыстрее! Это мое первое задание. Будь же дисциплинированным и покажи пример младшим. Понятно? Тогда мы выпьем с тобой даже... водки... У..! Только не хмурь своих бровей, я же имею на этом поприще двухгодичный стаж, да, да, да! Ну, хорошо, на всякий случай для тебя сохранился ликер 1851 года!, от которого вообще можно обалдеть.
Колька! Ты прости меня за болтовню, но мне просто надоели умные речи и вообще все, хочется только настоящего, живого...
Полевая почта 20 620 А
Полевая почта 34 851 Ж
Иноземцеву Николаю
7 марта 1945 г.
Любимый Колька! Писать нет времени — ты простишь. А фотокарточка напомнит и скажет тебе о многом. Крепко, крепко целую.
Полевая почта 20 620 А
Всегда твоя Ася
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
[?] марта 1945 г.
Николай! Писать не могу и, наверное, незачем. Нахожусь в госпитале; очень серьезное положение с рукой. По-видимому, руки не будет. Не беспокойся, если не будет писем. Прости,
Ася.
Полевая почта 34 851 Ж
Иноземцеву Николаю
13 марта 1945 г.
Здравствуй, Коля! Тяжелого содержания я пишу это письмо — траурное. Вчера похоронили мы Асю. Трудно верить, но это так. Я не хочу писать тебе много слов, что б ты верил, так как не могу это внушить себе, несмотря на то, что провожала ее в последний раз, но это правда, Николай.
10 марта, в обеденный перерыв (он у нас, как и год назад, с 2-х до 3-х) она подорвалась на мине, смерть наступила мгновенно. Похоронили ее всей частью в 4-х километрах от Гросс-Линденау, на обрывистом берегу реки Прегель, недалеко от места гибели.
Не могу я в это поверить сама, еще только 9-го я приносила ей твое письмо с фото, мы искали вместе ваш город на карте, измеряли расстояние... Часто мы вспоминали Невель, и она бесконечно могла [447] говорить о тебе. Она тебя очень любила. Я не умею писать слова утешения, да нужны ли они: ведь чем больше горе, тем труднее их найти, тем меньше в них надобность.
Никто из нас не знает, где караулит его судьба. Конец войны так же неизвестен, как и то, сколько она унесет еще молодых жизней.
Будь бодр, Николай, потерянного не вернуть. Ты не один в этом горе. Будь здоров и бодр! С большим приветом!!
P.S. Будешь иметь желание, пиши, всегда охотно отвечу.
Зоя
Николай, мне много писать нечего, то, что выше написала Зоя, — повторяться не буду. Жаль, очень жаль, она же была человеком с исключительно хорошей душой, строила планы на будущее с тобою. Рассчитывала на скорую встречу здесь, на фронте. Мы продолжительное время были с нею в (близких) отношениях и часто вели разговоры о тебе. Верю, тяжело потерять любимого человека. Ну что делать, видимо, судьба!
Ей 25 марта будет только 20 лет. Присвоено к 8-му марта звание младшего лейтенанта. Ну, и кончу! Будь счастлив!
Полевая почта 20 620 А
Любовь С.
Полевая почта 34 581 Ж
Иноземцеву Николаю
6 апреля 1945 г.
Здравствуй, Николай! Не следует переливать одно и то же. По-моему, все, кто находится здесь, в какой-то степени фаталисты. О твоем отчаянии, честно говоря, я даже не подумала, так что не беспокойся, если тебе выразили сочувствие. Да, чуть-чуть я тебя знаю.
Если хочешь побыть у нас, узнать подробности смерти Аси, — приезжай, 12-го у меня будет выходной день. Желаю удачи! С большим приветом.
P.S. Искренне поздравляю с Днем рождения! Желаю быть счастливым и здоровым. Привет большой от Любови и Фени.
Зоя
{Сообщаю} домашний адрес Аси: г. Боровск, Калужской обл., с. Высокое, ул. Молотова, д. 5. Лавровой Анастасии (Павловне)
Полевая почта 20 620 А
З. Болотова [448]
На обрывистом берегу Прегеля (фрагменты записок Н. Иноземцева об Асе)
Высокий рост, стройная, гармоничная фигура. Открытое, прямое лицо с крупными чертами, большой лоб, чуть выпирающие скулы. Темные задумчивые глаза с веселой искоркой.
Студентка Московского геолого-разведочного института{270}, влюбленная в русскую природу и поэзию. Во всем сквозит хороший, легкий романтизм. Мечтает писать стихи, но не слишком огорчается, когда они слабо удаются.
Валентин {271} и Ася.
Михаил, Павел, Иван Зоя, Люба, Нина
Из домика артиллеристов вываливается на улицу шумная ватага. Уже на полдороге в клуб, подходя к кладбищу, эта ватага рассыпалась на мелкие группы, преимущественно по два индивидуума в каждой. В авангарде следуют Валентин и Ася, замыкает шествие долговязый Иван, под руку с маленькой Ниной. Валентин неожиданно исчезает, обрывая разговор на полуслове.
— Валя, где ты?
— Я здесь, — раздается абсолютно спокойный голос с приличной дистанции.
— Да где? Я не вижу, — в голосе чувствуется нетерпение.
— Брось паясничать, где ты?
— Сю-сё — следует невозмутимый голос.
— Валька! Да где ты, наконец?
— Метра на три ниже тебя.
— Ах, я падаю! — истошный крик, и Ася летит в ту же яму, куда до этого провалился Валентин.
— Ну, вот, теперь все в порядке, только тебя здесь и ждал. Громкий смех, возня и логическое завершение сцены — поцелуй.
— Теперь давай выбираться.
Действие происходит в квадратной яме размером 2 X 2 и высотой метра в Ъ, очевидно приготовленной под блиндаж. Стенки почти отвесные. «Свидетелями являются Иван и Нина, они подняли крик, на который сбежались все остальные. Связали несколько ремней и подняли «узников» наверх.
— Это, Аська, напоминание о сюрпризах твоей будущей профессии, будь она проклята, — говорит Валентин. — Знаешь, я промок, пойдем домой.
— Я хочу танцевать. [449]
— Ну и танцуй, а я пошел обратно. — И Валентин большими решительными шагами направился в противоположную сторону.
— Подожди, я с тобой.
Валентин и Ася (во время бомбежки):
— Знаешь, мне определенно нравится, что ты не бежишь прятаться от этого фейерверка!
— Так я потому и не бегу, чтобы тебе понравиться.
— Серьезно?
Ответом служит крепкое объятие и поцелуй...
Высокий обрывистый берег Прегеля. Могучие сосны на краю дороги и всегда холодное свинцовое небо. Под соснами — солдатская могила с пирамидкой, обращенной к реке. Гвардейский значок на цоколе. Для всех, проезжающих по дороге, здесь похоронена девушка-солдат, погибла вдали от родины. Для близких друзей — это могила человека умного, честного, одаренного, не сумевшего найти выхода в жизненных противоречиях.