Н. Иноземцеву — от родителей
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
5 ноября 1939 г.
Мой драгоценный Николашенька! Сегодня только получили от тебя письмо с твоим адресом и, несмотря на 1 час ночи, спешу послать тебе о нас весточку. Дорогой мой, ты представить себе не можешь, как порадовал ты нас твоими письмами с дороги, они разгоняли нашу тоску по тебе. Теперь уже как-то начинаем свыкаться с твоим отсутствием, чему немало способствует большая работа у меня и у мамы. Твоему местопребыванию в Артемовске мы крайне рады, все-таки район хороший, сравнительно недалеко от Москвы, так что мы с мамочкой уже подумываем (...) туда поехать, повидаться с тобой. По наведенным справкам этот город очень приятен летом.
Итак, ты начал свою новую учебу и работу и первое время, наверное, займешься и конягами. Представляю себе, что вся окружающая тебя обстановка и дело настолько для тебя необычны, что, очевидно, первое время будет трудновато и в работе, и в самой жизни. Ну, ничего, сынок. Эту школу пройти необходимо и из нее ты выйдешь с большой закалкой, и для жизни это ой как полезно... Уверен, что ты и здесь себя найдешь, несмотря на непривычность обстановки, и здесь извлечешь для себя пользу. Думаю, что ваша учеба не ограничится полевой артиллерией, ... в дальнейшем пройдете все ее виды.
Наступают праздники. Я сейчас пришел из вновь открытого в нашем Наркомате клуба: чудное здание — прямо театр, и концерт был праздничный. Ну, сыночек, до свидания, будь таким же хорошим и пиши нам. (...) Мамочка здорова, чувствует себя хорошо, и просто молодец. Целуем тебя все мы (...) Ну, будь здоров, пиши!
Москва, Староконюшенный пер. д. 37, кв. 11, Н.Н. Иноземцев
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
8 ноября 1939 г.
Мой милый сынок, дорогой боец! Сегодня получили от тебя из Артемовска третье письмо, где ты подробно изложил распорядок твоей красноармейской жизни (...) Коленька, а как тебе даются красноармейские дисциплины — маршировка, физкультура, винтовка и проч. Или трудновато? Как ты спишь? Пользуешься ли взятыми подушкой и одеяльцем? Узнай, как можно тебе отправлять посылочки? [358]
(...) Сыночек ты мой! Совсем недавно мы с тобой ночью шли на призывной пункт и уже через 10–12 дней ты стал бойцом Красной Армии! Я также не могу себе представить, что целые три года тебя не будет с нами. Но мы с мамой не теряем надежд {навестить} тебя в Артемовске. (...)
Я и Шурка вчера ходили на демонстрацию и на трибуне мавзолея видели товарищей Сталина, Молотова, Ворошилова, Буденного и других. Между прочим, был наш Нарком текстильной промышленности тов. Косыгин. Очень жаль, что центральные газеты до Вас доходят несколько позднее. Но ты смотри, не отставай от политической жизни и обязательно прочитывай центральные газеты.
6-го ноября, на торжественном собрании, посвященном 22-ой годовщине{Октябрьской революции}, выступал сам Молотов{170}. Да милый, финляндский вопрос{171} сейчас стоит на первом месте и, очевидно, в ближайшее время он получит то или иное разрешение. (...) В нашей квартире я передал от тебя всем привет и все жильцы шлют тебе большой привет и уважение. (...) Про Шурку и его дела он сам должен тебе написать. Дела его в школе, кажется, неважные. По-моему, 1–2 кола ему обеспечены.
Коленька! ...О мамочке не беспокойся. Она просто умница (...) Держит себя очень твердо. Только когда получает твои письма, тогда, конечно, прольет несколько слезок. (...) Все тебя целуем. Не скучай, старайся занять себя каким-либо делом или развлечением. До свидания, мой дорогой,
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
12 ноября 1939 г.
Мой дорогой, любимый сыночек! (...) Вчера получили твое письмо от 7 ноября, где ты описывал проведенный вами первый праздник. (...) 9-го мы с мамой были на Праздничном вечере в Доме работников искусств. В гостях были делегаты Западной Белоруссии и Украины. С докладом выступил комбриг (военный), выступил с очень интересным, живым докладом. В частности, о Финляндии. Он выразился, что есть все предпосылки того, что{эта страна} начинает понимать предложение Советского Союза и, очевидно, пойдет на уступки. Говоря о войне на Западе, он заявил, что Англия и Франция разжигают войну, и привел интересную цифру: с той и с другой стороны готова авиация в количестве до 14 000 (?) аэропланов. Ну, а после доклада был интересный концерт с участием Хрусталева и Редель, Межраука, Образцова (куклы), Каминки и др. Я первый раз слушал пианиста Флиера и был им прямо-таки очарован: просто мировой пианист. [359]
Сегодня днем виделся с Борисом Михайловичем Нежинским, будучи у него в Детском театре. Его сын, Сережа, оказывается также учился в Энергетическом институте и также 28 октября отправился на службу в Армию... Он находится в автобронетанковом училище, в Харькове. По рассказам Бориса, о Сереже сильно сокрушается его нянька — старуха 60-ти лет.. Пишет ему в часть письма и шлет привет от собаки (помнишь, у него был... доберман-пинчер). При этом она мажет собаке лапу чернилами и прикладывает ее к письму.
Между прочим, Борис Михайлович сказал, что артиллерия очень интересная штука, требует математических знаний, а также творческого мышления (...) Мама чувствует себя молодцом. Начала писать по творческой командировке (...) Целуем тебя крепко.
Москва
Папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, искала МКС
курсанту Н. Иноземцеву
29 ноября 1939 г.
Мой любимый, дорогой сыночек! Ты представить себе не можешь, с каким нетерпением мы ждали сегодня телефонного разговора: как мама, так и я бросили все дела, чтобы быть дома. Мы сегодня утром с мамой написали вопросник, чтобы не забыть при разговоре. И как радостно было около шести вечера услышать твой голос. Мама, стоя у телефона и разговаривая с тобой, обливалась от радости слезами (...) И конечно, многое осталось недосказанным. В частности, как ты питаешься? Вполне ли сыт? Почему в твоей комнате почти нет никого из твоих прежних товарищей? Может быть, выслать что-нибудь? (...) Как идут занятия в полковой школе? Заинтересовали ли они тебя? Я на днях говорил с одним из артиллеристов тяжелых орудий, вернувшимся из Западной Белоруссии; он говорил, что гаубичная артиллерия — интересная и вычислителем по ней можно быть, очевидно, после освоения огневой части.
Хороший ты мой! Вчера был ровно месяц, как мы с тобой расстались, а время это прошло словно за целый год. (...) Ну, теперь ты, видимо, станешь уже на определенные рельсы курсанта и пойдешь по линии учебы и практического применения{знаний}. Ничего, мой дорогой, дело у тебя пойдет. Ты только старайся{занять} себя побольше, а также по возможности развлекайся участием в кружках, политбеседах и т.п. Шурка сегодня с Колей Мерпертом пошел в Концерт советской музыки в Большой зал консерватории.
Сейчас живем Финляндскими событиями. Жду передачи по радио речи тов. Молотова{172}, с которой, говорят, он сегодня выступал в 4 часа дня. Если это так, то ты тоже будешь о ней знать завтра же. На днях слушал доклад одного большого военного чина т. Свердлова, [360] брата покойного Свердлова{173}. Так ярко он обрисовал военный ажиотаж капиталистических кругов Англии и Франции.
Ну, сыночек, до свидания, не скучай, мой славный, и будь здоров. Пиши (...)
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
1 декабря 1939 г.
Мой милый, дорогой, бесценный сыночек! Ты не можешь себе представить, какую радость доставил разговор по телефону. Но я так волновалась и слезы душили меня, что почти не могла говорить. Но хоть твой голос услышала. (...)
Ты теперь курсант, наверно, тоже будешь очень занят, но уже другим{делом}. Надеюсь, что тебе будет интересно многое. Ты пишешь о какой-то неудовлетворенности и нелепости планов на будущее. Ничего, мой дорогой мальчик, все образуется и придет в норму. Наладится учеба, распределится время. А то, ведь, как только ты уехал, и даже ранее, выбился из колеи, да и слишком много нового произошло в окружающей тебя обстановке, во всем укладе жизни. (...) Я очень рада, что у тебя есть время почитать. Хорошо, если у вас найдутся хорошие книги. Надеюсь, что мы своей посылкой доставим тебе маленькое удовольствие. (...)
Я сейчас все время работаю по живописи, но что у меня выходит, судить трудно, из художников я никому еще не показывала. Скоро будет жюри. Вероятно, на следующей неделе начну занятия с курсами. Тогда к концу месяца с деньгами будет посвободнее. Когда ты говорил по телефону, все живущие в квартире принимали самое горячее участие. У них тоже текли слезы, глядя на меня. Все шлют тебе особенный привет (...)
Вчера вечером было сообщение по радио о переходе наших войск в Финляндию. И хотя теперь уже поздно, но видно, что Москва не спит, везде все окна освещены. Будем ждать дальнейшего (...)
На декабрь я опять получила в Горкоме (?) билеты в концерт. Собираемся на Рейзена, на Софроницкого{174} и на особый концерт 22 декабря в честь тов. Сталина{175}. Участвуют все объединенные оркестры. Беру с собой и Шурку, и тетю Валю... Ну, целую тебя, мой дорогой, мой любимый сыночек.
Москва
Твоя мама
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
4 декабря 1939 г.
Мой дорогой, любимый, хороший Николашечка! На днях получили твои письма (...) Должен тебе сознаться, что твои мысли с самоанализом мне показались преувеличенными и как-то встревожили меня. Но, сыночек мой! Ты пойми сам, что всего месяц с небольшим [361] ты в армии, в обстановке после средней школы и дома, совершенно необычной... В этот короткий срок ты не мог определить себя как в служебной, так и в общественной работе, также не смог еще и сжиться с окружающей средой. Отсюда, в условиях еще не развернувшейся работы, понятны твои стремления к науке, литературе, искусству. Ты полон энергии и, что называется, затосковал.
Милый мой! Впереди на твоем пути будет столько еще перемен, что надо быть готовым ко всему. Ты уже успел это испытать... Из твоего письма от 30 ноября (...) я узнал, что работа начинает разворачиваться, ты уже редактор газеты. Ну, что ж, наверное, еще и здесь будешь иметь удовлетворение и немалое: работай над собой, над коллективом. Конечно, военная жизнь не может предоставить условий для развития во всех направлениях — в области науки, искусства и т.д. Но ведь с этим надо считаться, и так, как ты проявил себя в школе, вступив в комсомол, так и здесь, по мере развертывания учебы в полку или в военной школе, найдешь большое удовлетворение (...) Не сомневаюсь, конечно, что это наступит очень скоро...
Вот, сыночек, как я расфилософствовался. Это потому, что последние два дня много говорил на собраниях на избирательном участке{176} (...) На днях делал доклад в память о С.М. Кирове{177} и в связи с 3-й годовщиной Сталинской Конституции{178} А вчера, на партсобрании я выступал с отчетом о проделанной работе и парторг дал наилучшую оценку моим беседам на участке, считая, что доклады Иноземцева были бы полезны и для слушателей Наркомата{179} (...) На службе работаю очень много, прихожу домой поздно (...) К тому же моя работа здесь очень низко оплачивается (...)
Ну, черноглазочкин, мой дорогой, до свидания. Напиши, угодили ли мы тебе с воротничками: в пору ли они тебе и такие ли, какие ты просил. В ближайшие дни, числа 9–10-го, вышлем немного денег. Целую тебя.
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
6 декабря 1939 г.
Мой дорогой, любимый сыночек! Эти два дня проводили на положении отдыхающих. Мамочка, правда, очень много работает, спешит закончить свои основные картины, получается очень хорошо (...) А вчера был выдающийся день, с некоторым отличием от других, хотя бы в обеде. И вот... к обеду был приготовлен пирог с капустой, курица и абрикосовый компот. И если бы ты знал, как мы{все это время} вспоминали тебя. Вот и сейчас Маргушенька пишет батумский пейзаж и мы вспомнили, как ты в Ботаническом саду в Гудаутах был [362] нашим гидом. Конечно, не теряем надежды пожить еще там вместе в недалеком будущем. Шурка вчера вечером собирал свою компанию, (...) и хотя ребята оставались одни, кажется, было не совсем весело.
Финляндские события на жизни в Москве мало сказываются, но ведь это вполне понятно: (...) на фронте свое дело делают бойцы одного Ленинградского фронта. Я вот и здесь очень сильно ощущаю твое отсутствие, ибо кроме всего прочего я лишился{в твоем лице} очень хорошего, толкового и грамотного собеседника. Я придаю большое значение финляндским событиям в том смысле, что 1) они показали полное банкротство буржуазной капиталистической политики и 2) выступление Советского Союза как большущей силы, который несет с собой новые условия жизни для освобождаемого народа... И, видимо, борьба с капиталистическим миром предстоит немалая (...) Сейчас ходил по улицам Москвы, народу и толкотни много как всегда.
Собираем понемногу для тебя новую посылку: купил{как ты просил} щетку для сапог, а вот ножниц пока не нашел (...) Мечтаю послать тебе гранаты, вот только бы их найти, они бывают очень редко.
Как твои дела в части редактирования газеты, в драмкружке? На днях мамочка встретила знакомого, служившего в гаубичной артиллерии. Он находит, что это одна из лучших и интересных частей (...) Коленька (...), ведешь ли ты переписку со своими товарищами и девочками? Люля{180} говорит, что вы пишете друг другу редко и она в этом винит себя (...) Ну, будь здоров, мой дорогой (...) Мамочка, сидящая около меня, крепко тебя целует. Пишет она тебе редко потому, что ей очень тяжело это делать, она немало переживает твое отсутствие... Целую, мой драгоценный. Шурка и Коля Мерперт{181} передают тебе привет.
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
12 декабря 1939 г.
Николашенька, мой дорогой, любимый! Я уже привык дважды в пятидневку вести с тобой беседу через наши письма. И вот (...) я уже не могу не черкнуть тебе несколько строк (...) Очень рад твоим успехам выпущенного номера газеты и участия в драмкружке. По-моему, я не ошибся в своих прежних предположениях, ты умеешь пользоваться жизнью и в новых условиях находишь интерес: ах, мой дорогой, а это так ценно в жизни. Как тебя заинтересовывает гаубичная артиллерия? Я полагаю, тебе переходить в прежний артполк не следует, несмотря на наличие там твоих приятелей. Ведь, в сущности говоря, и те приятели для тебя новые люди. И здесь ты, я думаю, найдешь по душе людей. [363]
...Бывавшие в гаубичной артиллерии говорят, что эта штука интересная. (...) Вчера вечером я был у Сергея Васильевича Маслова{182}, сидели вдвоем, много беседовали, пили ликер «Золотой», очень вкусный, и вспоминали о тебе. Шурка все разучивает какое-то «танго». Слова начинаются так: «В лиловато-беловатом Сингапуре...». Я, конечно, страшно над ним смеялся, так как он разучивает это нараспев и, как всегда, завывает. Ну, сыночек, будь здоров. Все мы тебя крепко, крепко целуем. Пиши обо всем.
Москва
Папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
12 декабря 1939 г.
Любимый, замечательный мой, прекрасный сыночек! Вчера и сегодня живем разговором с тобой по телефону. Когда слышишь твой голос, кажется, что ты побывал с нами... Ты пишешь, чтобы я не грустил. Ах, сыночек мой! Уж очень мы с тобой были дружны, поэтому слишком больно дается разлука с таким другом, как ты; до сих пор трудно как-то свыкаешься с твоим отсутствием. Но ничего! Твои успехи на том или другом фронте меня очень радуют, и как только я вижу, что ты начинаешь свыкаться с обстановкой и находить в чем-либо удовлетворение, так я{становлюсь} как-то спокойнее... Сыночек мой! Ты полон энергии и тебе трудно сдерживать себя по тем или иным соображениям. Да стоит ли это делать: мне кажется, что там, где ты сможешь получить удовлетворение, туда и надо идти, очень трудно предугадывать за 2–3 года. Я беспокоюсь только о том, что не слишком ли ты себя перегружаешь и на общественном фронте, комсомольском при большой работе в воинской части... Смотри, сынок, впереди еще большая работа, не рвись сильно, иди поровнее, а то можешь подорвать здоровье...
Москва у нас сейчас репетирует светомаскировку: вот уже 4–5-й день после темноты окна должны быть занавешены или просто не должно быть освещения. А сегодня вся Москва и даже учреждения с 5-ти часов вечера были зашторены. Конечно, в таком здании, как наш Наркомат, просто был потушен свет, работа была прекращена и мы сидели с синим светом. Финляндские события идут, а там, как ты знаешь из печати, собираются всякого рода ассамблеи Лиги нации{183}, организационного комитета по оказанию помощи Финляндии, совсем как в период испанской войны, — вот дурачье, а, может быть, слишком трудно им расписаться в своем бессилии...
Напиши, как идут занятия, почему же опять вас вернули к лошадкам и будешь ли ты их обслуживать, если будешь при тракторной тяге. Вчера я послал тебе 100 руб. Пожалуйста, их не береги, расходуй на необходимые тебе нужды. Числа 25-го пошлем тебе посылочку, [364] в нее положу нужные тебе тетради и конспекты по истории 9-го и 10-классов. Вчера у нас были Горбуновы, тетя Клаша, Олег, тетя Катя и тетя Валя{184}. Все пили за твое здоровье... и все просили передать тебе привет и самый дорогой поцелуй. Ну, сыночек мой, до свидания. Целую тебя, крепко, крепко.
P.S. Мама в отношении моей грусти несколько преувеличивает. Ты, пожалуйста, обо мне не думай.
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
22 декабря 1939 г.
Дорогой мой любимый Николенька!.. Мы получили от тебя сразу три письма от 10, 13 и 14-го, а затем от 16-го и сегодня от 18-го. Так что сейчас в курсе всех твоих перемен. Приближается 24 декабря, день выборов. Мы, беседчики и агитаторы, заканчиваем работу. 18 декабря я в нашем доме вел беседу об основных вехах жизни и деятельности Сталина. Меня и активных слушателей фотографировали: я — один среди 10 женщин, в основном старушек. Сейчас мы с мамой и Шуриком пришли из консерватории с концерта, посвященного 60-летию тов. Сталина. Участвовали симфонический оркестр и хор СССР, а также артисты Пирогов, Жуковская, Златогорова и чтец Яхонтов. Исполнялись кантата в честь Сталина, написанная Хачатуряном, Битва на Куликовом поле Шапорина и совершенно новая симфония, написанная к 60-летию композитором Мурадели. Последняя вещь очень хорошо сделана: много звучности, певучести... Приближается встреча Нового года. Мы с мамой думаем его встречать дома без никого: знаешь, в Комиссионном сейчас выходит очень дорого. И при нашем безденежье просто на это нет денег... Сейчас первый час ночи. Идя спать, я, как и прежде, иду к твоей постели, где сейчас спит Шурик, и, целуя его, всегда символично целую и тебя. Хороший мой, до свидания.
Москва
Папа
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву 22 декабря 1939 г.
Сынуля мой драгоценный! (...) Умница ты мой, догадался позвонить! (...) Вчера вечером у меня было жюри. Еще днем картины — две большие по ½ метра — Шурик понес пешком на Кузнецкий мост. Задача не из легких. Мороз, метель и сильный ветер. А Настя и я потащили остальные, потому что за такси идти трудно и далеко. Но труды мои не пропали даром. Жюри состоялось, и у меня приняли и большую вещь, над которой я больше всего работала. «Панно Юг», я уже писала тебе, — с одной стороны — море и вдали [365] горы. А на первом плане — цветущие кусты голубых гортензий, бульдонежей и розовых олеандр. Кроме того, взяли еще две вещи. Одна — гуаш под стеклом в раме, которую ты мастерил в прошлом году. Это эскиз к панно «Юг»... А третья представляет собой прошлогодний этюд Головинки, который я писала там с нашего балкончика. Вообще я осталась довольна. Командировку мне зачли и сказали, что хорошо выполнила всю тему. А что будет дальше — не знаю. Это было одно жюри, а будет еще другое, что-то скажут... Но успех по крайней мере в том, что в этот раз больше ни у кого не взяли крупных вещей. (...)
Мы сейчас вернулись с концерта, посвященного Сталину. (...) О нем напишет папа... Очень рада за твои успехи по комсомольской работе. Целую тебя крепко, крепко, ненаглядный сыночек. Спокойной ночи.
Москва
Твоя мама
Донбасс, Артемовск п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
24 декабря 1939 г.
Здравствуй, мой драгоценный, любимый Николашечка! Вчера вечером послали тебе посылку следующего содержания: ½ кило помадки, ½ кило печенья, ½ кило кекса, 3 сорта конфет, сапожную щетку, чернила, банку молока, 25 штук мандаринов и немного яблок. Ножницы послали тебе, что были дома, так как в продаже их совершенно нет. Заготовленные для тебя тетради, бумагу и конверты хотел послать сегодня. Но бандеролью их принять отказались, так как бандеролью отправляют только печатные издания. Послать же письмом стоит дороже, чем посылку. (...) Сегодня к нам заходил Андрей{185}: вид у него в шинели прямо гусарский — грудь колесом, талия вычерчена, но вместе с тем он похудел. Работы, говорит, очень много, все время в училище, пускают только по выходным дням (...) Сегодня ходили на выборы... Я сегодня дежурил на участке. Голосовало 100% населения (...) Будь здоров, целуем тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
26 декабря 1939 г.
Сынуля мой ненаглядный! Скоро Новый год, поздравляю тебя. А нам без тебя справлять его не хочется. Звали к себе Точилины и Горбуновы, но мы не пойдем, настроения нет, да и денег жалко. Шура, наверное, будет в школе и частично дома, с нами. Письма все твои получили и о чистке лошадей тоже. Это описание доставило нам большое удовольствие. Все письма твои пока собираем по числам в строгом [366] порядке. (...) Вот уже скоро два месяца, как ты уехал, а нам все так же грустно, как и в первые дни. Слишком большое место ты занимаешь в нашей маленькой семье. Может быть, позже будет... легче. Я уже мечтаю летом пожить на Украине, недалеко от тебя. В выходной был у нас Андрей. В шинели еле дышит, так затянут. Грудь колесом, талия рюмкой. Вообще шикарен! В смысле прелесть. Поговорили о тебе (...) Вчера были с папой на концерте Софроницкого в Большом зале консерватории. Очень хорошо. Сегодня на январь получила еще билеты, это моя общественная нагрузка. Думаем пойти на Эмиля Гилельса{186}.
У нас холодно, стоят сильные морозы. Шурка купил себе новые лыжи и очень ими занят, все что-то мажет и пристраивает. А вообще он без тебя тихий и в комнате у него «полный» порядок. Определенно он о тебе очень скучает. Собираемся сделать маленькую елку, но без всякого энтузиазма. У нас в Москве очень хорошо на Манежной, на площади Маяковского, огромные елки, все в огнях. (...) Читаю теперь «Сыновья» Фейхтвангера. Это продолжение «Иудейской войны». (...) Ну, до свидания, дорогой. Думаем заказать телефон на 1-е число. Посылку послали 29-го. (...) Ото всех привет. Целую много, много.
Москва
Твоя мама
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
27 декабря 1939 г.
Мой дорогой, любимый Колюшенька! Осталось несколько дней Старого года. Ты получишь это письмо в последний его день, а может быть, уже в Новый год... Старый год для тебя был очень хороший, когда ты блестяще окончил среднюю школу, хорошо поступил в ВУЗ, неплохо проводил время и как будто неплохо начал... военную жизнь. Желаю тебе новых успехов, быть здоровым и сильным бойцом и полного во всем благополучия. Желаю также, чтобы милые для тебя девушки, как оставленные тобой в Москве, так и вновь заведенные сохранили их лучшие чувства к тебе и лучшие отношения. (...) Мы с мамой будем встречать Новый год дома и, наверное, одни.
Вчера были на новой квартире у Сергеевых — Ирины Васильевны и Виктора Петровича{187}. Комната у них прекрасная. Чудный вид на Москва-реку, Воробьевы горы и пр.; к сожалению, в квартире много жильцов и несколько захламлено. Они тебе шлют большой привет. Бабушка Людмила Васильевна{188} не здорова, очень ослабла и больше лежит. Она тебя поздравляет с Новым годом и целует. (...) Ну, Колюшенька, будь здоров, целую тебя бесконечное число раз
Москва
Папа
Донбасс, Артемовен, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
4 января 1940 г.
Друг мой, дорогой! Ну, как ты жив и здоров, ездил ли в Ворошиловград, каково впечатление? Как развернулась твоя учеба? (...) Как ты в своей шинели переносишь мороз? У нас в Москве стоит ветряная, холодная погода (...) Вчера был Андрей, чтобы поговорить с тобой по телефону (...) Мы с ним выпили водочки и ликеру за твое здоровье и около 6 вечера он ушел, и вдруг твой звонок. Но, увы и ах, его вернуть было уже нельзя.
У нас ничего нового. Живем как-то беспокойно и работы очень много, и с деньгами слабо, и очень беспокойные внешнеполитические дела. О Финляндских событиях не пишут, что дает возможность полагать, что назревает новый этап наших действий. Знаешь, Колюша, после твоего сообщения о переводе тебя на краткосрочные курсы я задаюсь целью в начале февраля поехать в Артемовск повидаться с тобой. (...) Напиши, можно ли где-нибудь остановиться и когда лучше к тебе поехать (...) Ну, мой драгоценный, до свидания. Целую тебя бесконечно. Мамочка передает тебе привет.
Москва
Твой папа
Донбасс, Артемовск п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
11 января 1940 г.
Сынуля мой драгоценный. Только о тебе все думы. Настроение у меня отвратительное. Холод у нас зверский. На улице было почти 40 градусов. А дома почти не топят. У нас теперь в комнатах 7 градусов. Газ почти не горит, готовить не на чем и нечего. С продовольствием очень плохо. Везде хвосты, даже за хлебом. Говорят, что из-за морозов и транспорта... Словом, хорошего ничего нет. И все бы это неважно, если бы остальное было лучше. Но международное положение тяжелое, в Финляндии тяжело. И я прямо с ума схожу. И еще ко всему прочему, бабушка наша (...) становится все хуже и хуже с каждым днем. Словом, тоже тяжело.
Я много работаю на курсах и дома, сижу рисую. Финансы наши в невозможном состоянии, потому что приходится покупать не то, что нужно, а то, что есть, и все дорого. Но все же у меня теперь с деньгами лучше, чем было осенью. Думаю, что через некоторое время и вовсе все будет в порядке. Живем мы очень скучно. Папа последние дни очень занят. Возвращается очень поздно домой, идти никуда не хочется. (...) У Шурика вчера были товарищи и товарки, он решил брать пример со старшего брата. Кажется, у себя в классе идет первым номером по танцам и т.п. Хорошо хоть в чем-нибудь быть на первом месте!
Сынуля мой дорогой! Как вы рано встаете, холодно, темно! Я вообще нахожу, что вы очень мало спите. Как теперь питание, есть ли [368] буфет, где что-нибудь можно купить? Неужели и у вас тоже такой холод и вы же занимаетесь в поле? (...) Думаем, что в начале февраля папа или я, или оба вместе поедем повидаться с тобою. (...) Вот только было бы теплее, а то теперь поезда опаздывают на много часов. До свидания, мой любимый. Целую тебя много, много раз. Привет от всех.
Москва
Твоя мама
Донбасс, Артемовск, п/я 42, школа МКС
курсанту Н. Иноземцеву
21 января 1940 г.
Сынуля мой драгоценный, любимый, у нас очень грустно дома. Нет бабушки. Правда, она последнее время больше лежала. Но все же, иногда... сидит с нами или за (неразб.) или за книгой. Одно хорошо, что она умирала без мучений (...) Умирала, как уснула. Но все же очень тяжело. И я эти дни не могла писать тебе (...) Бабушку мы похоронили, мне кажется, так, что если бы она только могла чувствовать, то осталась бы довольна. Поставили ее в церковь. Отпевали торжественно. И, несмотря на мороз, были цветы. Целую большую корзину прислали профессора и аспиранты из Университета с соболезнованием тете Вале.
Я теперь больше работаю на курсах (...) Подала заявление в МОССХ{189}. И на днях был просмотр (...) работ по живописи, акварелей зарисовок цветов, текстиль. Просмотр прошел очень хорошо, даже, говорят, с блеском. И меня приняли в члены МОССХ. Получила уже официальное уведомление. (...) Я очень довольна. Теперь буду что-нибудь писать маслом к выставке. Очень жаль, что нет моего дорогого сыночка Коли, он бы мне много помог с устройством холста, рамы и т.п. Ты у меня на это мастер. Правда, Шурик мне тоже помогает, но не так ловко. Завтра и послезавтра буду отдыхать душой, т.е. писать красками. Получила два твоих письма, в одном из которых ты описываешь кормежку. Я ее читала вслух Насте. Она получила большое удовольствие (...) До свидания, моя радость. Целую тебя крепко. Привет ото всех.
Москва
Твоя мама
Татищево, Саратовская обл.. Лагерь № 3, п/я 37 г
22 марта 1942 г.
Сынуля мой драгоценный, Колюша мой любимый, пишу тебе в Татищеве, может быть, и получишь это письмо. Поздравляю тебя с твоим Днем рождения 4 апреля, ведь тебе минет уже 21 год. Кончилась твоя юность, и ты уже совершенно взрослый, я думаю, ты [369] улыбаешься, когда читаешь «взрослый». Ну, еще бы, уже столько времени в армии, на войне, столько всего пережил! Но имей в виду, для матери ты навсегда, до твоей старости, «мой сыночек». И если можно так сказать, как я думаю о тебе (я так давно тебя не видела), ты мне представляешься сразу во всех своих видах — крохотным груднишкой, забавным трехлетним мальчуганом, пятилетним шалунишкой, как начал учиться с папой, как я тебя повела в первый раз в школу, как в первый раз ты сел на велосипед, наши путешествия на даче, по Волге, на юг и море, твое окончание школы, поступление в ВУЗ и время ... призыва в Армию. У меня, как у художника, сильно развита зрительная память. И вот теперь, перебирая в уме все, что относится к тебе, как ты рос и вот вырос таким чудесным, я все вижу ярко перед глазами (вместе) со всей окружающей обстановкой. У меня здесь в Чкалове{190} в моей комнате находятся ваши фотографии, я постоянно смотрю на них и мне кажется тогда, что я не так одинока.
Ты подумай только, ведь меня окружала большая семья и большая забота о ней, а осталась я совсем одна. 20 марта проводила папу в Уфу. Он туда поехал по вызову службы, а затем, вероятно в первых числах апреля, поедет в Москву (...) Как-то он доедет! Доехать отсюда очень трудно с вещами, хотя их у него и немного, только самое необходимое. Теперь буду ждать от папы разрешения на выезд в Москву. Сейчас сижу одна, очень, очень грустно. Хоть бы что-нибудь узнать о Шурике! Я так страдаю и волнуюсь.
Мне так завидно, что тебя все повидали и в Москве, и в Горьком{191}, получаю оттуда письма и все пишут, что ты выглядишь прекрасно. А я-то тебя и не вижу. Хоть бы фотографию прислал... Обо мне не беспокойся, с материальной стороны все хорошо, деньги и продукты у меня есть. Кое-что продаю и справляюсь со всем вполне. Пиши, мой драгоценный (...) Целую тебя крепко, крепко.
Чкалов
Твоя мама
Татищево, Саратовская обл. Лагерь № 3, п/я 37 г
4 декабря 1942 г.
Здравствуй, мой дорогой! Во-первых, я, тетя Клаша и Арочка{192} поздравляем тебя с днем твоего Ангела{19 декабря} (...) Это день... богатый воспоминаниями в нашей семье — день традиционный. (...) Хорошо мы его всегда проводили. И можешь себе представить всю мою жизнь. В моем детстве... предметом внимания были я и мой отец: мне это очень нравилось, не говоря уже о том, что это совпадение увеличивало бывало количество моих подарков. Я в этот день буду у Клаши, даже для такого дня приготовил ½ литра водочки (...) [370] Не знаю, что-то будет на работе (...) ввиду перевода меня в Главк{193}, но меня не пускает мой отдел, и чем вся эта борьба вокруг моей персоны кончится, не известно. Поставил я у себя в большой комнате печку, которая... прибавила мне много забот. Придя вечером домой, приходится ее топить, а к тому же надо заготовить и перевезти от Клаши дров. Но ничего, как-то справляюсь. Ну, как я тоскую и как чувствую во всем свое одиночество, отсутствие... мамочки... Она тоже это чувствует. А вот ничего сделать для совместной жизни в Москве никак не удается... Ломаю голову, что еще придумать, и ничего не нахожу.
Да! Здорово нескладно складывается наша жизнь (...) Не хочется во все вдумываться, а порой просто мороз по коже. Ну, ничего! События и наши успехи на фронте очень приободряют. Я думаю, все это будет развиваться и может принять совершенно неожиданный поворот. Сыночек мой! Смотри, будь везде и во всем осторожен и внимателен. Не стоит голову подставлять за здорово живешь. Во всем надо идти с расчетом, принести какую-то пользу. Никто от тебя не требует самопожертвования (...) Ну, да ты молодец. У тебя есть опыт, знания и расчетливость, диктуемая твоим разумом. Ну, сыночек, будь здоров, мой хороший. Еще раз поздравляю тебя, желаю здоровья и бодрости духа, скорейшего и победоносного конца и нашей общей встречи. Целую тебя крепко, крепко, хороший, любимый мой Колюшенька!
Москва
Твой папа
Ст. Евлашево, Пензенской обл., в/ч 2147. № 145 Н. Иноземцеву
14 декабря 1942 г.
Сыночек мой ненаглядный, любимый, хороший мой! Только что получила сразу два твоих письма (...) была рада, что у тебя все по-старому. Послала тебе посылочку. В ней — меховые рукавицы, которые я тебе сама сшила. Они очень теплые и мягкие, если пуговка застегнута широко или узко, ее можно переставить. К сожалению, за последнее время ничего хорошего не получала и смогла к рукавицам прибавить только немножко копченой колбасы, которую получила по карточкам, и испекла немножко что-то вроде печенья. А так хотелось бы послать чего-нибудь повкуснее. Ну, что же делать. Приходится считаться с тем, что есть. Чувствую себя прилично, вполне здорова. Настроение у меня все неважное. Очень уж тоскливо жить одной (...) Приходится терпеть. Будь здоров и бодр, мой любимый. Я уже поздравила тебя с 19 декабря. Поздравляю еще раз и желаю скорее всем встретиться и зажить прежней хорошей жизнью. Целую и обнимаю тебя крепко, крепко.
Чкалов
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
12 февраля 1944 г. {194}
Дорогой мой Колюша! Живем всецело под впечатлением побед нашей армии. Слушаем приказы и смотрим салюты. Где-то ты, мой дорогой? Душа болит за тебя все время. Война — это война. Опасность везде и всюду. Слышишь и читаешь, что делается в Пруссии, вспоминаются первые месяцы войны, Москва под ударами и все, что мы вынесли, вспоминается наш Шурик. Где-то он, жив ли или погиб уже давно. Так все тяжело.
Работаю по-старому. Очень много и довольно продуктивно. В смысле заработка в этом месяце у меня все хорошо. Опять хорошо прошли мои эскизы на Художественном совете. (...) Вот только устаю очень. Силы уже не те, а, главное, очень беспокоюсь. За тебя, моя радость. Папу своего по возможности кормлю хорошо и стараюсь его поддержать, но он тоже очень волнуется и переживает. Будь здоров, мой ненаглядный. Целую бесконечно.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
19 марта 1944 г.
Дорогой мой, драгоценный, любимый Николашечка! Все еще продолжаю писать из санатория, где намереваюсь пробыть (...) до 1-го апреля. Правда, за последние дни что-то снова скакнула температура 37,8, так что даже пришлось прекратить прогулки. К тому же погода уж очень слякотная. Но во всех случаях считаю целесообразным перебраться домой (...)
Какие поразительные успехи нашей армии на Украинском фронте. Скоро подойдут ко Львову, Дорогобычу и прочим местам, можно сказать, тебе родным, где ты получал «боевое крещение». Я постоянно вспоминаю твою непоколебимую уверенность в нашей победе в период, когда немцы шли все вперед и оккупировали нашу территорию. Молодец ты у меня, сынок! Эх, хорошо бы закончилась эта бойня в этом году и сыны мои вышли бы целыми из войны. Такая у нас с мамочкой за вас тревога. Смотри, дорогой, береги себя. (...)
Скоро нагрянет весна. Мы с мамочкой сядем снова на землю — на даче и на участке, который мама получила от МОССХа. Вот здесь будет для меня лечение, куда лучше всякого санатория, конечно, если я не буду связан с постоянной работой. Ну, мой дорогой Колюша, до свидания. Будь здоров. Целую тебя крепко.
Москва
Твой папа [372]
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
21 марта 1944 г.
Мой драгоценный, любимый Николашечка! Пишу это письмо с тем, чтобы поздравить тебя с днем твоего рождения, который будет 4 апреля. Сыночек мой хороший! Поздравляю тебя с этим замечательным днем, желаю быть здоровым и сильным... закончить войну и стать на рельсы мирной жизни, гордым за пройденный путь борьбы за нашу родину и бодрым для будущего пути. Я пишу «замечательным» днем потому, что в твои годы день рождения поистине замечательный и особенно для тебя. Ведь в самом деле, обернешься назад — сколько замечательных дней, а может, минут и даже секунд прошло перед тобой за прошедший год в борьбе с немцами. (...)
Близится срок окончания войны, снова Москва, родной дом. А там учеба, новые интересы в работе и в личной жизни. Ух, сколько еще у тебя впереди хорошего и замечательного. Ты скажешь: «А годы, годы идут! Ведь мне уже 23 года!» Колюша, мой любимый, да разве это еще годы. Ведь самое главное — иметь интерес к самой жизни, чувствовать радости, уметь ими пользоваться. А в тебе все эти данные заложены, видимо, плотью твоей матери. А что касается специальности, что можно сейчас сказать о ней? Сама жизнь (неразб.) к ней,., будет видно. Итак, поздравляю тебя, обнимаю и целую крепко, крепко (...)
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
25 марта 1944 г.
Дорогой мой Колюша! Счастье мое! Дорогой, родной мой сыночек! Поздравляю тебя с днем твоего рождения. (...) Я перебираю в памяти этот день со дня твоего раннего детства и до последних дней, которые праздновали в кругу нашей семьи. Помню, как все твои друзья и подружки, сидя за столом, по очереди говорили свои пожелания. Какое тогда было счастливое время. И как я любила собирать молодежь у себя дома и видеть ваши... оживленные лица. И как все это ушло далеко. Шурика я постоянно вижу во сне и всегда он представляется веселым. Очень уж он был живой и жизнерадостный. Где-то он теперь? Хочется все же надеяться,., так тяжело думать иначе. О тебе, мой родной, думаю все время. И очень, очень беспокоюсь.
Жду завтра папу домой. (...) Очень соскучилась. Но погода стоит отвратительная для его болезни. Захожу иногда на нашу выставку. Там по-прежнему мою работу находят одной из лучших. (...) Сейчас тоже кое-что работаю. Но плохо то, что нет совсем душевного спокойствия. Любимый мой Колюшенька! Желаю тебе бодрости духа и здоровья. Хватило бы тебе сил в дальнейшем переносить все тяжести [373] войны. Очень что-то уже все становится сложным. Любуюсь чуть не каждый вечер салютами по поводу Украины. Скорей бы конец. Хочется скорее весны, но с весной бои еще усилятся на всех направлениях. И такой ужас берет, когда обо всем этом подумаешь. Любимый мой! Береги же себя. Помни, как мы с папой тебя любим. Целую крепко. Все шлют тебе приветы и поздравления.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
5 апреля 1944 г.
Любимый мой, славный Колюшенька! Только что получили твое письмо (...) Очень рад, что у тебя все благополучно. Как я тебе писал, я проходил военную перерегистрацию, вернее, медицинское переосвидетельствование. Конечно, снова признан негодным к военной службе и снят с воинского учета. Эти два дня опять... отразились на моем состоянии, так как пришлось по 3–4 часа сидеть и стоять в накуренном помещении. Кроме того, на улице была прямо-таки снежная буря и идти было очень тяжело. За эти дни снегу нападало столько, сколько не было за всю зиму. Наверное такая погода и у вас на фронте. На этих днях были у Костинских. Живут они хорошо. Арочка (ждет прибавления семейства). Олег по-прежнему в Казани, все время болеет и шлет отчаянные письма. Но вытащить его в Москву нет никакой возможности.
Вчера был день твоего рождения. К сожалению, по своему здоровью я не смог выпить за тебя. Но мы с мамочкой очень вспоминали тебя. Как ты провел этот день? Удалось ли его хоть как-нибудь отметить? Мамочка сделала несколько интересных вещей для какой-то новой организации. Но будет ли какой-то материальный толк — не известно. Ну, мой драгоценный Колюшечка, будь здоров. Целуем и обнимаем (...), до свидания.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
15 апреля 1944 г.
Дорогой сынок! За эти дни получил твои (...) хорошие, ласковые письма. В то же время, очень зрелый взгляд на жизнь и перспективы. Меня очень радует твое бодрое настроение. Ну, а у нас что? Да все то же. Мамочка... усиленно работает, {выполняет} как рядовую, так и эскизную работу. Вся беда в том, что очень плохо платят деньги. А в то же время (...) представь себе, что с сегодняшнего дня в Москве открылись комиссионные магазины, (...) у нас на Арбате тоже... Цены на продукты совершенно рыночные. Кстати,., цены такие — водка [374] 250 руб. за ½ л., портвейн 260–340 руб. и т.д. (...) А завтра — так назыв. Пасха. Помнишь, детство свое, наших бабушек? Как они угощали нас куличами и пасхами (...) Здоровье мое так себе, температура сильно спала, но кашель и одышка не дают мне покоя. (...) Будь здоров. Целую и обнимаю тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
20 сентября 1944 г.
Дорогой, любимый Николашечка!{Вчера} узнали о заключении перемирия с Финляндией. Теперь, очевидно, будет какое-то передвижение и у Вас. Да! Но вопрос об{окончании} войны теперь уже близок к разрешению. Странно еще то, что несмотря на вступление союзных войск на территорию Германии, немцы все еще держат основную массу войск на русском фронте. Очевидно, у немцев заложена мысль, чтобы на их территории кончали войну не русские, а союзные войска. Не могут они потерпеть своего разгрома от нас. Но так или иначе, а разгром их армии как раз произведен русскими войсками. Они-то и расщепили фашизм на мелкие кусочки.
Пока что мы с мамочкой остаемся на даче, пользуемся хорошей погодой. Но сейчас нам... достанется в отношении перевозки картошки с подмосковного участка в Москву. Помощников для этой цели у нас совершенно никого нет. (...) А воровства кругом больше чем достаточно. Поэтому и я впрягся в это дело. Так что по 16 кило таскаю... Тяжело достается мамочке: кроме уборки и переноски картофеля,{на ее плечах} все хозяйственные дела и бесконечное простаивание в очередях. Как-то ты, мой родной, себя чувствуешь? С кем из девушек ведешь интересную переписку? А, может быть, с кем-либо из местных флиртуешь с интересом? (...) Ну, дорогой Колюша, до свидания, будь здоров, мой хороший. Целую крепко...
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
18 октября 1944 г.
Здравствуй, драгоценный мой Николашечка! Получили твою весточку... Ты прав, конечно, волнуемся мы с мамочкой немало всякой перемене твоего местопребывания, а в данное время особенно. Уж очень тяжелой должна быть схватка, как я полагаю, последняя и решающая (...) О чем думают немцы, когда узел, стягиваемый нами и союзниками, становится все туже и почти нестерпимым. А смотри, что делается в Югославии... Ведь недалеко то время, когда все находящиеся там немецкие армии будут просто уничтожены. А армий там не мало. Словом, [375] я уверен в очень скором конце воины совершенно неожиданном — постоянные бомбежки Германии со стороны нас и союзников и все более{плотное} окружение просто деморализуют страну.
Ну, а как мы живем? Да, теперь налаживаемся на зиму. Будем остеклять окна (...) (ведь стекла в рамах у нас не везде есть). Самочувствие все то же (...) До сих пор еще не разделаемся с дачей — все чего-то оттуда приходится привозить и таскать тяжести. За это время мы с ней, и особенно мама, стали буквально «ишаками». Да! 16 октября мы сделали первый выход в свет — были на фортепьянном концерте Юрия Брюшкова, получили большое удовольствие. (...) Целуем и обнимаем тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
14 февраля 1945 г.
Мой дорогой Николашечка! Получили твое письмо от 24.1, какие большие у тебя впечатления от Пруссии, да этого надо было ожидать; столько награбить, как они это сделали, и сосредоточить все материальные ресурсы Европы, Балканских стран на столь небольшой территории, как Германия! Конечно, эти богатства поневоле вызывают удивление. Закончилась Конференция трех держав{195}, которая значительно ускорит гибель фашистской Германии. Боюсь только, что союзнички наши будут очень медленно раскачиваться. Во всяком случае, конец близок. Ты представить себе не можешь, с каким волнением и тревогой я думаю сейчас о Шурике. Я мало надеюсь на его возвращение, но, с другой стороны, сколько народу сейчас возвращается назад. А кроме того, в той бойне, какая предстоит еще, и в том огне, который еще достанется на долю Германии, так легко погибнуть, да и немцы могут просто расстреливать наших пленных. Ну, подождем еще (...)
Некоторое время я буду занят разбором присланных тобою заметок, так приятно их читать. Самочувствие мое приличное, однако больше лежу, все никак не затухает процесс вспышки{в легких}, который тянется уже полтора месяца. Довольно высокая температура — до 38,6 град. — меня сильно изнуряет. (...) Крепко целую.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581
Г Н. Иноземцеву
18 февраля 1945 г.
Мой дорогой, ненаглядный Колюша! К сожалению, почта сильно опаздывает, после твоего письма от 24.02 ничего еще не имеем. Эти дни упивался чтением твоих заметок и отдельных очерков и эпизодов, присланных тобой с Романовым. Ну, какая тяжелая и опасная у тебя [376] работа. Смотри, сыночек, береги себя. Растрогался и взволновался я душой... Твой очерк «Памяти друга»{196} просто до слез меня взволновал. Ведь такой прекрасный был юноша — Миша Бергман. Сколько жизненных сил было заложено в нем на пользу нашей родины и вдруг так ужасно погибнуть... Представляю себе горе отца...
Ну, мы живем все так же! Поправка моя пока идет слабо. Сегодня начинаю уколы кофеина и прочие меры. Мамочка по работе и хозяйственным нуждам сильно измучилась (...}, так как с меня приходится снимать пушок. Все, конечно, упирается в конец войны. В последующем вся жизнь потечет иначе. Ну, теперь уже осталось немного. Будь здоров, мой дорогой Колюша! Береги, родной, себя. Целую крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
2 марта 1944 г.
Дорогой Николашечка! (...) Ну, вот ты снова у моря. В хорошую погоду очевидно приятно им любоваться. Но мне кажется, на этом море еще будут «виды». Хотя ты и пишешь, что немцы деморализованы, однако контратакующая их сила все усиливается. Да это так и должно быть. В первый момент они, конечно, были деморализованы, так как их надежды на непробиваемую защиту, крепости, дзоты и проч. была русскими опрокинута. А теперь для них ничего не остается, кроме как защищаться, их хватит, думаю, ненадолго.
Вчера с мамочкой в присутствии тети Вали справляли нашу 27-летнюю годовщину совместной жизни. Больше у нас никого не осталось. Откровенно говоря, при моем состоянии и общем настроении как-то никого не хочется видеть. Столько воспоминаний вокруг этого дня и особенно у тети Вали — ведь свадьба, если можно так выразиться, происходила у нас в Горьком. И такая хорошая, яркая, красивая жизнь в течение 27 лет. Вот только годы войны тяжело нам достались! Это, видимо, расплата за все пережитое хорошее. Ну, ничего! Тяжелые дни сменятся опять яркими, счастливыми, а жизнь снова будет хорошей, вместе с сыночками. Будь здоров, драгоценный, Николашечка. Целуем, обнимаем тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
6 марта 1945 г.
Мой драгоценный, мой любимый и без конца любимый Николашенька! Твои письма к нам идут сейчас со странностями: сначала пришло письмо от 16 февраля, а потом от 2, 4, 8, и 13-го того же месяца. Армия вашего фронта здорово сейчас шагает, при этом у командующего [377] фронта очень замысловатые ходы, очевидно и вашей бригаде теперь приходится стягивать мешок, в котором оказались немцы. И все же впереди бесконечная борьба и особенно на Западе со стороны союзников. Не по-нашему они воюют, как-то все медленно у них развертывается. Я веду речь к тому, что наступает весна и лето, а с окончанием войны может быть большая неопределенность. У меня все же остается еще надежда на какую-то внезапность, неожиданность; не потому, что немцы капитулируют, а просто деморализация настолько опутает всю хозяйственную и военную жизнь страны, что (сопротивление) станет невозможным.
Сыночек, мой дорогой! Так мы соскучились по тебе. Ты смотри только будь осторожным и, пожалуйста, обрати внимание на свой аппендицит, это ведь серьезная штука (...) О моем самочувствии — мне кажется, что оно становится лучше. (...) А с санаторием очень трудно. Ведь я же инвалид 3-й группы, достаточно сделаться таким, как ... становишься никому не нужным. Ведь тубдиспансер — это регистрационный аппарат. А о состоянии больного никто не заботится. В основном, надежда только на творческие способности мамочки. Уж очень ей трудно одной. Ну, ничего, будем надеяться, что такое напряжение еще ненадолго! (...) Будь здоров, целуем и обнимаем тебя, до свидания.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
22 марта 1945 г.
Драгоценный мой Колюща! 20-го марта мы салютовали войскам 3-го Белорусского фронта за взятие города Браунсберга. В приказе главнокомандующего был упомянут среди артиллеристов и генерал-майор Корочкин. Это дает нам основание полагать о твоем участии во взятии этого города. Будем ждать с нетерпением твоего письма. (...) Где-то ты теперь воюешь? Или стоишь на прежнем месте? Теперь, очевидно, дни восточно-прусской группировки немцев сочтены.
О нас с мамочкой, по существу, и писать нечего. Живем по-прежнему (...) Очень и очень тревожит Шурик. Вернется или нет? Меня страшно возмущает положение, когда по радио неоднократно сообщают о том, как провожали у нас иностранных пленных, освобожденных нашими войсками. А вот о наших пленных ничего не сообщается: даже нет никаких (неразб.), куда бы и каким порядком можно было бы узнать, не проходил ли среди освобожденных пленных и такой-то{197}... Словом, надо ждать, ждать и бесконечно ждать... Ну, сынок, до свидания. Будь здоров, мой любимый. Целуем и обнимаем тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
2 апреля 1945 г.
Сыночек мой ненаглядный! Послезавтра, 4-го апреля, твой день рождения. Еще раз поздравляю тебя и желаю тебе самого главного — скорейшего и благополучного возвращения домой. Невольно вспоминаются дни твоего рождения здесь, дома, особенно день твоего 18-летия. Вот уже сколько лет прошло. Ты стал совсем взрослый, а мы с папой здорово постарели. Сегодня папа ездил на второй укол в тубдиспансер. Конечно, устал, да и погода сегодня ненастная (...) Завтра у меня художественный совет, сдаю свою работу по интерьеру для дома отдыха. Как примут, еще не знаю. Сегодня заключила договор на консультации и преподавание в одном учреждении. (...) Как видишь, меня ценят и приглашают... Работы хватает. Я ее выбираю, но все равно времени недостает. (...) Да и жаль папу оставлять одного, он без меня очень тоскует и сразу даже температура поднимается... А когда я дома, он спокойно лежит, спит, читает, хорошо кушает, вообще сразу чувствует себя лучше. Будь здоров, мой ненаглядный. Целую тебя бесконечно.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
29 апреля 1945 г.
Дорогой, любимый мой сыночек, Колюша мой драгоценный! Вот уже и первомай, весна в полном разгаре! Получили от тебя письмо от 16-го, где ты пишешь, что отправляетесь вновь в путь. Куда-то ты теперь попадешь? Каждый день дает очень много нового. Победа, и какая! совсем близка. Все радуются! А мы с папой все тревожимся за тебя, переживаем за Шурика и ждем, ждем конца. На меня ужасное впечатление произвела смерть Андрея. Такой был чудный малый, так все любили его. Все вспоминается, как он нас, стариков, навещал постоянно, когда ты был уже в армии. Такой сердечный, внимательный. И потом еще твое сообщение о гибели Н. Сафонова{198}, тоже твоего друга, о котором ты столько говорил. Как все это тяжело, много, конечно, сейчас гибнет хороших людей, но особенно тяжело переживаешь гибель тех, которые ближе. И особенно горько, что здесь в тылу много шляется всякого люда и везде пристраиваются. Москва празднует, старушка румянится и блестит, везде все подкрашивают и подмалевывают (...), скребут и метут, наводят порядок и чистоту (к сожалению, очень относительную). Завтра снимают затемнение, везде... убирают доски и протирают стекла. Вечером салюты следует за салютами ...Все только и говорят о скорой победе. Но сколько еще нужно усилий и сколько еще жизней будет стоить победа. У меня, кажется, скоро иссякнут силы ждать этот конец. Беспокоюсь за тебя я [379] сильно. Война есть война, и пока не кончатся боевые действия, спокойствия не может быть. Папа все чувствует себя неважно. Обострение его болезни продолжается. Вся надежда на воздух, как поедем на дачу, я думаю, ему будет лучше (...) Сама я чувствую себя хорошо, только сильно устаю (...) Живу волей и нервами,., понимая, что надо держать себя в руках. Твои посылки еще не получали, говорят, они идут очень долго (...) Целую и обнимаю крепко, крепко.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
1 мая 1945 г.
Здравствуй, мой дорогой Колюша! Ну, вот, кажется совсем близок конец войны: сегодня есть сообщение, что северо-западная Германия полностью капитулировала. Нам с мамочкой кажется, что и ты находишься где-то в этой части. Как бы это было хорошо. А вот когда удастся быть демобилизованным, это большой вопрос. Думаю, что это будет нескоро. Но главное — не быть все время под огнем и в состоянии войны. Мы с мамочкой живем по-прежнему. Она на днях была у проф. С.Н. Соколова{199} — проверить свое здоровье. Он нашел ее в полном порядке, только необходимо отдохнуть. Ну, а я? Да все в том же состоянии, почти все время лежу. На днях мама и тетя Валя поедут (на дачу), чтобы там... закончить (уборку) с тем, чтобы мне приехать на все готовое. На воздухе мне будет значительно лучше. Ну, вот, мой родной, и все. Будь здоров, драгоценный, любимый мой. Целуем и обнимаем тебя крепко, крепко.
Москва
Твой папа
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
9 мая 1945 г.
Драгоценный мой Колюша! Счастье мое! Поздравляю тебя с Победой! Вот, наконец, и конец войны. Слова эти слишком мало выражают, да и слов не найдешь, чтобы выразить то, что чувствуешь. Я все время плачу, нервы больше не выдерживают. Но остается тревога за тебя, за этот промежуток времени от 18 апреля до 9 мая. Вчера только получила твое письмо от 18, а потом столько еще брали городов и столько было приказов. Ведь невозможно успокоиться до тех пор, пока не получу от тебя письма с датой 9 мая. Любовь моя, все, все мысли с тобой. Скорей бы ты вернулся и начал свою мирную жизнь. Все думаю о Шурике, скоро ли мы о нем что-нибудь услышим и услышим ли вообще?
Папа чувствует себя нехорошо. Температура все держится. Одна надежда теперь на хорошую погоду и на воздух. (...) Думаю, что одно [380] сознание, что война кончена, ему тоже поможет, но его тоже тревожит этот промежуток между 18 апреля и 9 мая. Я сегодня так волнуюсь, что и не знаю, что делать, за что приняться. Мысли перелетают с места на место — слушаю радио и все передачи, связанные с подписанием Договора{200}. Сейчас собираюсь пойти на улицу. Говорят, что делается что-то невероятное. Всю ночь мы тоже не спали и все переживали. И все еще кажется, как следует не осознаем нашу радость и счастье. Скоро, скоро увидимся. Будь здоров, целую бесконечно.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
13 июня 1945 г.
Мой дорогой, драгоценный Николашенька! Тебя, наверное, беспокоит отсутствие за последнее (время) моих писем. Причиной тому, конечно, мое очень слабое состояние. Понимаешь, охватывает сильная слабость. Вызвана она совершенным отсутствием аппетита, я так мало кушаю... Вот только в последние дни ем несколько больше. При этом далеко не все могу кушать из-за желудка. Словом, мамочке достается и настолько, что даже она выражает усталость от меня. К тому же дачная жизнь для мамы — это просто мытарство. Живем мы с ней одной надеждой — скоро увидеть тебя и еще лучше бы было зажить нашей общей жизнью. Ведь ты понимаешь, как нужна ей теперь твоя помощь. Обо мне беспокоиться я нахожу преждевременным. Надеюсь, пребывание на даче даст сдвиг в сторону улучшения.
Мы уже получили твои 2 посылки, а старая дошла также хорошо. Имеем на руках 3 извещения о посылках, мама завтра их получит. Ну, сыночек, будь здоров. Целуем и обнимаем тебя крепко, крепко. За меня не беспокойся.
Москва
Твой папа {201}
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
24 июня 1945 г.
Сыночек мой любимый! Сегодня Парад Победы{202}. Как вспоминаются эти дни четыре года тому назад. Сколько всего произошло за это время. И как тяжело, безумно тяжело все переживать. И вот сегодня, так же как и в день Победы 9 мая, я невольно плачу. Я вовсе не слезлива и вообще-то все время приходится себя держать в руках. Но погода сегодня у нас ненастная, идет дождь, да еще с холодным ветром. Мне, конечно, на демонстрацию поехать не приходится из-за [381] папы. А вот МОССХ идет прямо по улице Горького. И вообще, как все сейчас интересно, жаль только плохая погода. А еще я вечером с тетей Валей и (неразб.) была, правда, не дальше Арбатской площади, но зрелище было грандиозное.
В эти дни празднества победы (...) Валя где-то в тайге. Ты, вероятно, по (неразб.) дорогам и перелескам, а вот где мой Шурик, такой юный и веселый, остроумный и жизнерадостный! Где-то он? И вернется ли? И вот я невольно плачу и плачу. И еще жертва войны наш папа. Разве он бы захворал, если бы не было войны. А сейчас он болен, очень болен. Аежит все время, сна у него не стало, похудел очень. Ухаживаю за ним как только могу и кормлю его всем самым лучшим. Но ест он очень мало и поэтому сил у него тоже совсем мало. Беспокоюсь я за него. Нехороший у него процесс, затронуты оба легких. Все время держится температура. На даче стало как будто немножко лучше, но погода нас совсем не балует, в этом году все дожди и холод. Вероятно, в ближайшие дни выяснится с путевкой в лучший санаторий «Отдых» по нашей дороге. Но пока путевки нет на руках и уверенности нет. И как я его туда довезу, тоже не знаю. Он совсем не ходит, все время теперь лежит.
Мне приходится очень трудно. Все время почти уходит на уход за папой. (...) Хорошо еще, что за преподавание и консультации я получаю солидно. В эти дни с папой остаются тетя Валя или тетя Клаша. Но эта работа у меня... через месяц закончится...{Пока же} материально у меня все в порядке. Покупаю для него все самое лучшее. Получили твои три посылки. Все в целости (...) Целую тебя крепко, крепко.
Красково
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
12 августа 1945 г.
Сыночек мой любимый! Так грустно было провожать тебя и остаться снова одной. Но (...) столько событий за это время произошло. Война с Японией{203} Я чуть с ума не сошла с горя, ведь это значит опять оттяжка всей нашей (неразб.). Я снова как потерянная. Зашла ко мне Люся и тоже грустила со мной. (...)
От всех волнений с войной с Японией у меня отнялась спина, это, конечно, на нервной почве, да и вообще чувствую себя какой-то расслабленной (...), работать начала с трудом и то немного. Думаю работать только самое срочное, а до 1 сентября просто пожить с тетей Валей на даче. (...) Дорогой Колюша, (...) вышли мне справку, что ты находишься в рядах Красной Армии. Мне она понадобится для домоуправления и для дачи, а то прежние справки действительны только до 1944 г. У нас на даче заговорило радио. И вот [382] сейчас (...) сообщение Совинформбюро о войне на Дальнем Востоке. Так тяжело слышать, что снова идут бои и проливается кровь. А 10-го августа говорилось о капитуляции Японии{204}, но бои идут. Снова тревога и расстройство. Как твое здоровье? Очень меня беспокоит твой аппендикс.
Милый, хороший мой, тяжело мне очень, так жалко папу, все думаю о нашей с ним жизни, все время он перед глазами, как лежит больной, особенно в последние дни. Счастье мое! Как хочется мне, чтобы ты скорее вернулся, так хорошо было, когда ты был со мной. Береги себя, мой дорогой. Целую тебя бесконечно. Тетя Валя тебя крепко целует.
Красково
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
20 августа 1945 г.
Сыночек мой любимый! Получила твою открытку с дороги. Очень рада, что ехал ты хорошо. Интересно, как застал ты всех «дома» (...) Я была у Соколовых, Сергей Николаевич захотел посмотреть мое здоровье. Так, у меня все в порядке и сердце, и давление. А спина болит — это на нервной почве. (...) Между прочим, Университет посылает в (воинские) части запросы о своих студентах независимо от курса, а просто запрос, что такой-то состоит студентом и желательно его отпустить на учебу.
Была у нас на даче Люля со своим Никиткой{205}. Оказывается, к визиту долго готовились и репетировали поведение. Все сошло очень хорошо. Мальчик и здоровался, и сидел за столом, обедал и вел себя вполне благопристойно. И вот как раз сейчас ко мне на московскую квартиру заходила Люля и рассказывала, что мальчишка так остался доволен своей поездкой, что опять просился.
14-го было 40 дней папе, ездила на кладбище. День был жаркий, жаркий... Было бесконечно грустно сознавать, что никогда, никогда папа не будет больше с нами. Теперь без тебя я еще острее переживаю свою утрату. После кладбища были все у нас дома, (...) поговорили о прошедших временах (...) Пока живу на даче с тетей Валей и в Москве бываю только на занятиях. ... Еще не работаю как следует. Думаю, буду после 1-го сентября. Пока погода стоит хорошая, да и чувствую себя пока неважно из-за спины.
Дела с Японией, как будто, идут лучше, сдаются в плен. Надеюсь, что все это отразится и у вас. Так, по крайней мере, говорит и Сергей Николаевич. Буду ждать. (...) Словом, только все ждать и ждать, а это мне теперь так тяжело. Скучаю по тебе ужасно. Целую бесконечно.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
19 сентября 1945 г.
Колюша дорогой! Только что вернулась из института международных отношений. Он помещается теперь против метро Парка культуры и отдыха, в здании бывшего лицея. Там я имела беседу с директором института о том, чтобы дал распоряжение о вызове тебя в институт. Все это, т.е. свидание и прочее, было подготовлено и устроено с помощью. С.Н.{206} и Зои. Когда ты был в Москве и в Институте, ведь тебе было сказано, что ты не подходишь по своим данным. И вот теперь, когда общее международное положение изменилось и установился мир, институт посылает официальную бумагу по своей почте с просьбой о твоей демобилизации и направлении тебя в распоряжение института. Мне сказали также, что это должно быть действительным. У них в практике такие случаи за последнее время были. Я думаю, что этот вызов придет раньше моего письма. Вызов посылается на имя твоего командира. Директор был очень любезен и прибавил, что если будет задержка, то вновь обратится к нему. Прием у них был большой и уже есть перебор студентов, но «таких», как ты, он все же хотел бы принять. Словом, я очень волнуюсь.
Теперь по другой линии. Есть определенная версия о возвращении вообще всех студентов, ожидаемом в ближайшие дни. И второе — справка о 2-ом курсе будет тоже, если будет задержка с общим положением о студентах всех курсов. Но, конечно, если бы ты освободился по вызову института международных отношений, то было бы замечательно в том отношении, что сразу бы без хлопот приступил к учебе. Пока еще занятия полностью не начались. (...) Целую бесконечно.
Москва
Твоя мама
Полевая почта 34581 Г
Н. Иноземцеву
22 и 23 сентября 1945 г.
Дорогой, любимый Колюша! Счастье мое! Нет слов выразить, как я тоскую. Вчера была на кладбище, день выдался такой осенний и было мне очень грустно. Я думаю, что письмо, которое я посылаю с Ив.Ив. Шулик{207} и который заехал ко мне и все тебе расскажет о своем пребывании в Москве, ты получишь раньше, чем письмо от 19 сентября. В нем я писала тебе, что была у директора института вместе с Зоей (...). Сегодня звонила по телефону секретарю директора узнать, послали ли вызов. Мне ответили, что вызов послан. Содержание его такое:{директор} обращается к полковнику Тишенко с просьбой тебя демобилизовать и направить в распоряжение института. Причем написано, что ты вполне удовлетворяешь их требованиям. Между прочим, [384] туда принимают только до 25 лет, так что скоро уже будет поздно туда поступать. Конечно, очень важно, что ты член партии и родители твои в порядке, и ты отличник. За все это ручался С.Н.С., когда велись переговоры с Директором}. А главное, все это совершенная правда. (...) Конечно, я страшно волнуюсь, будет ли (вызов) действителен для твоего отзыва из армии. Но один плюс уже есть, в Институт международных}{отношений} ты принят (...) Когда мы с Зоей ждали (приема) директора, то видели ...новых студентов. Народ все же мелковатый и с орденами не так уж много. Словом, ты в грязь не ударишь.
Теперь об энергетическом институте. Справку о 2-ом курсе все еще не дают. Причина, главным образом, та, что обещают отзыв всех студентов независимо от курсов. Тетя Клаша узнавала в Университете, там тоже есть слухи об обязательном отзыве студентов. Да, вот еще что, секретарь института межд. отн. сказала мне, что по их вызовам к ним из армии несколько человек уже вернулось, так как это делается официально. Как-то посмотрит твое начальство?
Ты им скажи, что тебе 24 года, а принимают туда только до 25 лет, что ты уже 6 лет в армии и сможешь большую пользу принести на новом поприще. Институт находится в здании бывшего лицея, потом там был институт Красной профессуры. Здание старинное, прекрасное, даже теннисная площадка есть в здании и от нас близко, это около Крымского моста{208}.
Ремонт у меня начался, дома — разгром. Завтра еду на дачу, надо еще кое-что привезти... Все это берет много времени и сил. А надо работать, нужны деньги на ремонт... Слишком много хлопот и переговоров, все волнуюсь, не могу сосредоточиться. Вчера вечером зашла ко мне Ирочка Р (неразб.){209}, такая милая ласковая девушка и все еще помнит Шурика. Чудесная девушка, хорошая у ней душа (...) У меня от всех волнений опять вступило в спину, но это чисто нервное, когда мы устроимся, у меня все пройдет. (...) Получаем письма из Богучан от Вали и Люси{210}, хорошие, сердечные письма. Любимый мой, будь здоров. Я все же надеюсь, что скоро увидимся и заживем с тобой по-хорошему. Видишь, сколько написала, а сказать хотелось бы еще больше. Целую тебя бесконечно.
Москва
Твоя мама