Из писем довоенных и фронтовых лет

Н. Иноземцев — родителям{149}

Н.Н. Иноземцеву Москва

2 декабря 1939 г.

Здравствуйте, мои дорогие! Во-первых, ничему не удивляйтесь! Сегодня нас опять перевели в старый полк, но уже не в школу, а в дивизион, вернее, в управление 1-го дивизиона. В гаубичном полку осталось минимальное количество народу, школа сократилась в 2,5 раза, взвод вычислителей совсем ликвидировали. Здесь, в горноартиллерийском полку, три человека, в том числе и я, зачислены вычислителями в управление дивизиона (рядовыми). Все мои приятели тоже переведены. (...) Не знаю, надолго ли все это? А вообще говоря, в армии ничему удивляться не приходится. Как мы убедились, на смысл тех или иных перемещений здесь почти не смотрят. Черт с ним! Все равно, где служить! (...) Живем опять в старых условиях: 2-этажные койки и т.п. прелести. Большинство младших командиров — приписники (взяты по частичной мобилизации). (...) Вы, пожалуйста, не огорчайтесь всеми этими моими бесконечными переводами — все это пустяки. Целую.

г. Артемовск, п/я 42

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

7 декабря 1939 г.

Добрый день, любимые. Наконец-то я получил письмо от мамы... Шло оно так долго потому, что почта у нас в выходные дни и праздники не работает. Вчера было выступление нашего драмкружка, прошло очень хорошо. Говорят, что я играл лучше всех, да и сам чувствовал, что был «в ударе». Выпустил очень удачную стенгазету. Она не идет ни в какое сравнение даже с газетами школы артполка и взводными. В результате... старший политрук уговаривает меня перейти к ним. Я не соглашаюсь, все-таки гаубичная артиллерия интересней. Вот только ребята у них лучше! Сегодня я искренне смеялся во время занятий по политподготовке. Наш средний командир показывал «шедевры» в знании воинской обязанности во Франции и Риме (во Франции это было после французской революции, а в Риме — до нашей эры, но он говорил об обеих сразу). В общем, занятно. (...) Все свободное время стараюсь употреблять на чтение, ведь ничто мне сейчас не принесет такой пользы, как оно. (...)

Ну, дорогие мои, пишите чаще. Привет бабушке, тете Вале и «всем, всем, всем». Да! — у нас в казарме установлен динамик... и передают исключительно Москву. Я с 1 декабря получаю «Правду» и «Ворошиловец» (газета Харьковского военного округа).

Ответственный редактор «Ворошиловского залпа» Н. Иноземцев

г. Артемовск, п/я 42

или просто Ваш Коля

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва 14 декабря 1939 г.

Здравствуйте, мои драгоценные, мои замечательные! У нас есть новости. Во-первых, получили лошадей (опять эти лошади!), говорят, что это временно. Мне (на этот раз) попала смирная кобыла по кличке «Жнейка», лошадь довольно хорошая... Еще одна новость: многих из нас уже сейчас будут назначать групповодами (по политподготовке), зам. политруками и т.п. Я думаю, что стремиться к этому не стоит, т.к. если сейчас получишь эти звания, то нет гарантии в том, что через 2 или 3 года не получишь звание среднего командира, а это значит на всю жизнь быть военным. Эта перспектива меня совершенно не прельщает и я ни в коем случае не соглашусь, каких бы последствий ни было. Думаю, что вы вполне меня в этом поддержите. (...) Переедем мы на этих днях, когда именно, пока не известно. (...)

Драгоценные вы мои, если бы вы знали, как часто я о вас думаю. Скоро Новый год, первый раз я его буду встречать без вас, в каком-то идиотском Артемовске. Ну, ничего, встретим еще вместе. Целую крепко, крепко.

Артемовск п/я 13/1

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва 24 декабря 1939 г.

Здравствуйте, дорогие мои! (...) Сегодня я в первый раз не только помогал голосовать другим, но и сам участвовал в голосовании (по выборам в Верховный совет СССР). Прошло 2 часа, но у нас уже проголосовало 80% избирателей. Участок оформлен очень хорошо. Оказалось, что в нашем полку есть один художник — москвич, ему 19 лет, он двоюродный брат скульптора Мухиной, учился у Александра Герасимова. Рисует он очень хорошо, особенно портреты. (...) Вчера было комсомольское собрание, избирали делегатов на дивизионную комсомольскую конференцию: бюро наше избрали целиком. [307]

Конференция начнется в Ворошиловграде, т.е. удастся увидеть Ворошиловград и мне. (...)

Эти дни очень страдаю из-за того, что некогда было читать, но с завтрашнего дня возобновлю и это приятное в моей жизни занятие. (...) Папочка спрашивает, не выслать ли мне политическую литературу (...) Возможно тебе попадется что-нибудь хорошее об ист(орическом) и диалектическом материализме — купи. Читал ли ты о наших потерях в Финляндии? Они очень велики. Один из наших командиров разговаривал с очевидцем боев там и рассказывал, что финны ставят в передние шеренги женщин и стариков, и наши войска не могут их обстреливать. Тяжелые бои — бомбардировщики кружатся в воздухе, но не сбрасывают бомб, которые разрушили бы к черту все их укрепления. Вообще международная обстановка складывается очень тяжелая. Не знаю, что будет дальше. Возможно, что Англия и Франция даже при поддержке Америки не рискнут полезть против нас и Германии, ведь Германия фактически войну еще не начинала (кроме как на море).

Драгоценные мои! Несмотря на всю свою занятость я очень часто вспоминаю вас. Иногда, особенно в выходные дни, бывает очень и очень грустно. До сих пор не можешь привыкнуть к мысли, что целых три года придется быть вдали от вас. (...) Ну, до свидания, дорогие мои. Целую вас крепко, крепко

Артемовск, п/я 13/1

Коля

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

15 января 1940 г.

Здравствуйте, мои дорогие! Все ваши письма получил. По порядку отвечаю на все ваши вопросы. (...) Из одежды мне ничего не надо — все есть (...) Сейчас у нас установилась прекрасная погода: мороз не больше 10 град С, в казарме 16 град С (...) Рано вставать (подъем в 5 часов утра) я привык. (...) Теперь относительно нашей кормежки. На завтрак всегда какой-нибудь суп, или щи, или борщ... Жидкость эта всегда обладает темно-бурым цветом. Общая экспертиза — вполне съедобно. Проглотив поллитра этой жидкости, приступаем к вливанию поллитра чая, одновременно уничтожая 35 гр. чая (суточная норма) и изрядное количество антрацита (черного хлеба). На обед едим первое, которое было утром, и второе — горох с мясом (либо) гречневая каша с мясом или с картошкой (не знаю почему, но картошка считается здесь дефицитом), или рыба с «блондинкой» и т.д. В общем, блюд пять наберется, т.е. прейскурант не меньше, чем в «Национале». (...) На ужин — второе от обеда или винегрет, селедка с картошкой и т.п. Чай пьется в литровых дозах, сахар свой собственный. На смену черняшке приходит серый хлеб. Кроме вышеупомянутого, определяемого уставом, в наш паек входит (...) все, прилагаемое [308] в посылках. Буфета у нас здесь нет, за всеми покупками снаряжаются экспедиции в город (...)

Дорогие мои! Народу у нас все убывает и убывает. Возможно, приедет новая партия или нас куда-нибудь переведут. Сегодня я был в том полку. Из 80 москвичей в военное училище пошло только 4 человека. Учеба там идет более интенсивно, чем у нас. Ну, вот и все. Целую вас крепко, крепко. Привет всем.

Артемовск, п/я 13/1

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва 25 января 1940 г.

Здравствуйте, дорогие! (...) Мы переведены в старый полк (гаубичный расформирован). Вчера мы переехали опять в военгородок, в школу МКС артполка. Встретили нас здесь как старых курсантов. Из всего состава школы ГАП'а в эту школу перешло человек 35, главным образом те, кто был в ней раньше (...) Нам уже зачитали приказ о том, что полк, как и вся дивизия, переводится в горную артиллерию. Дорогие мои! У меня случилась неприятность — сперли часы. Я их отдал дежурному по школе, когда сам уходил в баню, а у него стащили (...) Вообще ...случай с часами является не исключительным, а самым типичным. Кто будет уезжать в армию, предупреждайте, чтобы часы ни в коем случае не брали (...)

Это письмо пишу вечером после похода. Сегодня у нас был подъем в 5 часов утра, а в 6 выступили в поход; 2-ой дивизион проводил боевые стрельбы, курсанты обеспечивали связь и наблюдение (...) Мы как «головная походная застава» приняли первый «бой». Надо вам сказать, что штука эта чрезвычайно утомительная: метров 50–60 ползешь на брюхе, потом поднимаешься и со зверским «Ура!» бежишь вперед; потом опять ползешь и т.д. Выматывает это зверски, несмотря на 10 град. С потеешь так, что рубашка на спине делается мокрой. В первый раз в жизни видел как летят и разрываются снаряды — зрелище занятное. Какая это разительная разница с нашими летними прогулками. За обедом чуть не заснул, несмотря на то, что весь день не ели. Ноги у меня сейчас болят довольно основательно, ну да пустяки — утром ничего не будет (...) До свидания, целую.

Артемовск, п/я 13/1

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

4 февраля 1940 г.

Здравствуйте, мои ненаглядные, мои замечательные! (...) Я во второй раз в течение этих нескольких дней переведен в старый полк, в дивизион, а не в школу. Так что я сейчас простой рядовой, [309] (...) числюсь вычислителем в управлении 1-го дивизиона, но фактически моя, как и моих приятелей, последняя специальность — грузчик. Таскаем собственные вещи из одного полка в другой и из одной комнаты в другую. Здесь за два дня мы уже успели 2 раза переехать (...) Между прочим, меня уже успели выбрать секретарем комсомольского президиума управления дивизиона. (...) Здесь есть радио, очень грустно бывает, когда слушаешь хорошие концерты, особенно для студентов. (...) Очень сильное впечатление производит хорошая музыка, раньше даже не думал, что она может на меня так действовать.

Командиры здесь преимущественно приписники, служившие несколько лет тому назад. Командир вычислителей — колхозный счетовод, имеющий 5 групп{150} образования. Скромно выражаясь, — человек со странностями. Во всех письмах из Москвы пишут, что там, да и в других местах, очень осложнилось положение с продуктами. Как это все неприятно! Опять начинается идиотское время. Скорей бы кончалась эта заваруха. (...) Целую вас (...) Привет всем, в первую очередь тете Вале{151}.

Артемовск, п/я 13/1

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

4 февраля 1940 г.

Здравствуйте, мои драгоценные! Сегодня целый день сдавали испытания на мл. командиров. Собрали нас, зачитали приказ Тимошенко{152} (в приказе сказано, что лица со средним и высшим образованием, сдавшие испытания после 1-го года службы на мл. командиров — все это относительно 39 года призыва, — в августе — сентябре 1941 г. сдают испытания на мл. лейтенантов и увольняются в запас, а не сдавшие — служат 3-й год мл. командирами), разделили на группы по специальностям и начали «экзаменовать». Я лично сдавал арттопослужбу{153}, артиллерийскую подготовку и приборы, а вместе со всеми — строевую п(одготов)ку и политподготовку. Сильно гоняли по специальности — принимавший испытания прекрасно разбирается в вычислительном деле (один из немногих в полку). Оценки получил хорошие. (...) Хорошо сдавшим должны присвоить звание (вероятно, что мл. сержантов){154}. Что ж, если действительно можно будет сдавать на мл. лейтенанта, нажмем сейчас на учебу — овладеем военной специальностью в полном смысле слова. (...) Радоваться или огорчаться не приходится — все равно все делается абсолютно независимо от твоего желания. (...)

Прочел в газетах о присвоении Сталинских премий в области науки, изобретательства и искусства. Очень многие, особенно из последней группы, по-моему получили ни за что. (...) Железная дорога [310] все еще не работает, почту возят на «ишаках» (так мы называем местных лошадей). Последнее ваше письмо, мною полученное, от 8-го. (...) Целую вас бесконечное число раз.

Артемовск, п/я 13/1

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

1 мая 1940 г.

Здравствуйте, дорогие! Сегодня мы встречаем Первое мая в Карпатах! Утром был парад здесь же, в Лаврове. Митинг прошел очень интересно. На нем кроме нас присутствовали новоиспеченные колхозники, «селяне», ученики школы и интеллигенция в составе учительницы, почтальонши и одной командирской жены. Выступали наши «граждане военные», секретарь райкома, учительница, колхозный бригадир. После этого войска Лавровского гарнизона прошли торжественным маршем мимо восторженного Лавровского населения. В части был праздничный обед (белый хлеб, сливочное масло, мясные ЩИ и т.п.), удавшийся на славу благодаря героическим усилиям нашего начпрода{155}, человека смелого и решительного, не останавливающегося ни перед чем. Днем я ездил в одно близлежащее село «приветствовать местное население» от имени РККА{156}.

Ничего, поприветствовал хорошо. Вчера вечером было торжественное собрание. Приказом по полку получил благодарность и 10-рублевую премию. Вы не смейтесь, ведь 10 р. — это наше месячное содержание. Вся загвоздка только в том, что до сих пор не получил премиальных 10 р., которые должен был получить еще 23 февраля, в день Кр. Армии. Фамилия «раба божьего» Иноземцева висит и на Доске почета. В общем почета больше, чем хотелось бы. (...) Получил вашу вторую посылку и телеграмму. Очень тронут. (...) Целую вас много раз. Привет всем нашим.

Лавров, п.я. 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

24 мая 1940 г.

Здравствуйте, дорогие! (...) У нас ничего нового нет, скоро переселяемся в палатки, которые стоят здесь же, в саду. Цветет сирень, зацветают яблони. Аромат в саду чудесный. (...) Каждый вечер смотрю поразительно красивый восход луны, она выползает из-за 200-летних деревьев, стоящих на противоположном холме. (...) Вчера смотрели ультрановый для нас фильм «Истребители». Хорошая вещица!

Регулярно следим за международными событиями, но колоссальнейшая война в Западной Европе кажется у нас чем-то очень далеким. До армии подобные события переживались более остро. Не [311] знаю, чем это объяснить, но это факт. Вспоминаю, каким напряженным временем был конец мая в школе, теперь же — совсем другое. Здесь вообще никогда ничего особенно не ждешь, не испытываешь никакого умственного напряжения. Это безусловно тяжело и неприятно, так как потом втягиваться в учебу будет трудно. Это отличительная черта всякой строевой военной службы, — не о чем и задуматься, не над чем серьезно работать. Какие-либо рационализаторские предложения — все это халтура, а не самоцель. Ничего, все упущенное наверстаем. Придется только много работать (...). Ну, дорогие мои, пишите обо всех московских событиях, о том, как идут у Шурика испытания, о всех своих делах. Привет всем.

УССР, Дорогобычская обл. Самбор, п/я 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

16 июля 1940 г.

Добрый день, дорогие! Мы все еще стоим на том же самом месте, остается только «покрыться пылью». За это время был (в связи с комсомольской работой) на той стороне реки, т.е. в Северной Буковине, но не так далеко от бывшей границы. (...) Ничего особенно интересного там нет. Кое-что рассказали мне приятели из другого дивизиона, они были в городах Савотин и Селятин, а сейчас стоят вместе с нами. В эти дни происходил набор в полковую школу. Я не попал только потому, что никого из вычислителей командир дивизиона не отпустил. (...) Но в общем, так или иначе, а придется служить три года, нам об этом так открыто и заявляют. Во-первых, могут присвоить звание безо всякой школы (особенно мне), во-вторых, школу, которую сейчас набирали, выпустят максимум через три месяца, а затем — новый набор, а в-третьих, нас предупредили, что в связи с избытком в полку лиц со средним образованием, некоторые будут направлены в школы МКС{157} других полков (главным образом артиллерийских), а возможно и в школы среднего комсостава запаса. Последнее очень неплохо, но можно надолго завязнуть в армии каким-нибудь мл. лейтенантом. (...) Единственно, что меня интересовало, — Дзержинка{158} и военно-инженерные факультеты академий, — в данной ситуации оказались недосягаемыми. Относительно же строевой службы я остался при своем мнении.

За это время я увидел, что во время военной обстановки жизнь среднего комсостава ничем не отличается от нашей, возможности их только чуть-чуть пошире, надо иметь голову на плечах и кое-какие знания, и тогда сможешь выполнять любую функцию. И первое, и второе у меня есть. Думаю, что если бы вы были на моем месте, вы одобрили бы это решение. Война может, конечно, эти планы изменить, [312] но это уже неизбежно. (...) Сейчас (после похода) есть свободное время, но почитать нечего — все книги пришлось уничтожить, т.к. часто имели значение даже граммы лишнего веса, ведь шли-то мы выполнять боевую задачу, а не на прогулку. Газеты получаем довольно регулярно, так что в курсе всех последних событий и законов. Только чрезвычайно напряженная обстановка могла их вызвать! Ну, дорогие мои, (...) желаю вам всего наилучшего (...) Привет моему Шурику и тете Вале. Привет Москве и всему русскому!

УССР, Дорогобычская обл. Самбор, п/я 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

15 августа 1940 г.

Здравствуйте, дорогие!

Как я вам уже писал, с 4 по 14 августа мы были на учениях{159}, так что писать вам часто не мог. Сейчас расскажу обо всем подробнее.

4-го утром мы (еще не проведя боевых стрельб) выехали с места последней стоянки на берегу реки Стрыя, километрах в 18–20-ти от самого города Стрыя и поехали в горы, километров за 50, ближе к Турке. На следующий день поднялись на гору и заняли вместе со всей дивизией боевой порядок. Начали рыть наблюдательный пункт; задача эта была очень сложная: грунт — сплошной камень. Кирки ломались. 8-го мы, вычислители, целый день работали по специальности, работа была очень интересной. 9-го начались «боевые действия», но для обороняющихся сторон, которую мы представляли, она выражалась в ничегонеделании, изредка только над нами пролетали самолеты «противника». 11-го началась уже орудийная стрельба и действия пехоты «противника».

Я и Лапидус перебрались на командирский наблюдательный пункт, чтобы видеть весь ход «боя». Работы нам было вполне достаточно, во многом от нее зависела стрельба всего дивизиона. Помимо этого, приходилось винтовочным огнем (у всех были холостые патроны) отражать атаки прорвавшихся взводов пехоты «противника». Но основное, конечно, — наши орудия: они производили большое моральное воздействие. На следующий день, утром, нам пришлось отступить и занять новые позиции, но после ураганной артиллерийской подготовки пехота «синих» (то есть наша) пошла в контратаку и с успехом опрокинула неприятеля. В конечном итоге победа была присуждена нам.

Интересны были действия авиации и танков, но движение последних в горах очень затруднено. В общем, эти дни прошли для нас с большой пользой, дали нам представление о современной войне. Но все это, конечно, была игра, и так все к этому и относились. [313]

13-го выехали обратно в свой лагерь на берегу Стрыя. Добрались до него в один суточный переход. Попали под грандиозный дождь... Промокло абсолютно все, даже подмок комсомольский билет. Кроме того, размокла тетрадь с записями о походе к румынской границе, которую я должен был вам переслать. Кое-что думаю все-таки восстановить.

Планы на будущее у нас таковы: должны быть боевые стрельбы, а после них пойдем или на зимние квартиры, или будем участвовать в больших маневрах. Сколько времени все это продлится — неизвестно.

...Несколько слов о моем «внешнем виде». Физиономия самая отвратная: бритая голова (больше на подобную «провокацию» не поддамся никогда в жизни) и облупленный нос... Лично же меня все это не интересует ни в малейшей степени. Боюсь, что после армии мне потребуется довольно продолжительное время для превращения в «цивилизованное существо». Есть я умею только из большого котелка и деревянной ложкой, засыпаю моментально и безразлично где, таких вещей, как трамвай, не видел уже год, на поезд (у нас здесь рядом железная дорога) смотрю как на диковинку.

Дорогие мои! Простите, что писать я стал много реже — ничего не поделаешь, такие у нас пока условия.

Надеюсь, что у вас все в порядке. Эх, не хочется, наверное, Шурику думать, что кончилось лето и впереди опять школа. А с каким бы удовольствием начал сейчас заниматься каждый из нас, потерявших подобную возможность!

Привет всем... Целую вас, драгоценные, бесчисленное количество раз.

УССР, Дрогобычская обл., Самбор, п/я 450

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву Москва

13 декабря 1940 г.

Здравствуйте, дорогие!

...Мы опять были на учении, примерно в том же районе. Условия — типично зимние: мороз, метель, глубокий снег. Темп движения был менее напряженный, чем всегда, на привалы останавливались в селах, размещались по хатам. Питание — исключительно концентраты и консервы, приготовляемые самостоятельно, без кухонь... Взаимоотношения с местным населением у нас, как правило, очень хорошие. Живет оно очень бедно, хлеб можно увидеть только в исключительных случаях, поэтому каждый кусок хлеба и сахара, отданный детям, делал большое дело. На больших привалах мы привозили им также и дрова...

Довольно много работал по специальности, частью в горах, а большей частью в «штабе». По горам лазил с удовольствием. С больших высот [314] вид на все окружающее, одетое в зимний наряд, был поразительно красив. Большую роль сыграла летняя тренировка — несмотря на глубокий снег, поднимался очень легко, часто первым прокладывая след. Раньше многое было возможно только благодаря большому волевому напряжению, нежеланию «отстать» и т.п., а теперь все эти физические трудности переношу проще других, прекрасно себя чувствую. Это, безусловно, положительно сказывается и на моральном состоянии.

Дорогие мои! У нас несколько переукомплектовываются штаты... Что будет дальше — неизвестно, но уехать куда-нибудь было бы очень желательно.

Очень рад, что у вас все в порядке, что у мамы прошел эскиз ковра. Вот меня только волнует, что она сильно переутомляется. Папа спрашивает относительно моей работы в качестве вычислителя. Кое-что новое есть, так как в последнее время выполнял работу средних командиров, особенно в отношении действий с картой.

Ну, дорогие, пока все. Мыслями я постоянно с вами. До свидания. Крепко целую.

УССР, Дрогобычская обл., Самбор, п/я 450

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

14 января 1941 г.

Живем по-старому, ходим в наряд, в хорошую погоду много ездим верхом. Последние два дня стоит сильный мороз. По вечерам читаю, что попадет под руку. Достал очень хорошую книгу по высшей математике, с удовольствием на нее набросился.

...Пришел приказ об обязательной сдаче испытаний на занятие должностей младших командиров лицами со средним и высшим образованием. В приказе сказано, что сдавшие испытания проходят шестимесячную стажировку и готовятся к сдаче испытаний на средних командиров, успешно сдавшие последние — демобилизуются в запас. В общем, весь вопрос в сроках (практически все это не должно превышать двух лет) и в международной обстановке, которая сложится к осени 41-го года. Несколько успокаивает тот факт, что все это является неизбежным, проводится в масштабе всей Красной Армии и от самого себя здесь ничего не зависит. О том, что смогу сдать на среднего командира, я уверен.

В общем, дорогие мои, чем больше служишь, тем больше нового и неожиданного. Происходит это потому, что мы попали в армию в момент ее коренной перестройки, да еще в такую международную обстановку, когда действительно все нужно держать в мобилизационной готовности, в том числе и подготовить достаточное количество командного состава на случай мобилизации. [315]

Ну, дорогие, пока все. Чувствую себя прекрасно, вполне здоров. Моральное состояние тоже хорошее. Ко всем будущим событиям отношусь спокойно — советую и вам делать то же. В случае, если все будет спокойно, осенью буду дома.

Итак, будем надеяться на лучшее. Привет всем. Целую вас много-много раз.

УССР, Дрогобычская обл., Самбор, п/я 450

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

13 февраля 1941 г.

Живу по-старому, пишу только для того, чтобы вы не волновались из-за длительного отсутствия писем.

Погода теплая, весенняя. Почти все время ходим без шинелей. Если так будет и в дальнейшем, то примерно через шестидневку грязи будет по колено, так как почва здесь глинистая. В конце марта должны все-таки выехать на стрельбы, но не надолго — дня на три-четыре.

Между прочим, у нас появились молочные продукты, булочки, изредка в магазине конфеты, так что более рационально посылать не посылки, а деньги, но все это совершенно не обязательно, только в том случае, если у вас есть свободные суммы.

На будущий месяц должны, наконец, получать газеты, но будет ли это осуществлено практически — неизвестно.

На днях в «Красной армии» (центральная газета Киевского Особого военного округа) была большая статья обо мне, написанная одним из старых «ИФАИ'тиков» в исключительно благоприятных для меня лично красках. Она бы вас познакомила с моей работой, но прислать ее не могу, так как сам видел ее только в библиотеке. Да и вообще-то, конечно, все это ерунда.

Последнее письмо ваше было папино от 4-го, вчера — от Шурика, от 6-го. Ну, мои ненаглядные, до свидания. Целую вас бесчисленное количество раз.

УССР, Дрогобычская обл., Самбор, п/я 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву Москва

7 апреля 1941 г.

Вот мы и в Турке! Переехали сюда позавчера. Живем в первый раз после Артемовска в настоящей армейской казарме. После нашей комнатной системы кажется очень неуютно и скучно. Все время в каком-нибудь углу надрывается гармошка или бренчит балалайка, закаляя наши нервы. Со временем здесь будут все удобства: электричество, [316] водопровод, столовая, клуб и т.д. А пока есть казармы, конюшни, склад и баня. На другом берегу Стрыя, посреди военного городка, началось строительство летнего лагеря.

Встретился со своими приятелями-москвичами, они живут этажом выше. Говорят, есть уже приказ командира дивизии о присвоении нам званий младших командиров. Скоро должны получить программы испытаний на средних командиров. Якобы они очень сложные, в объеме нормальных училищ. Все это не так уж страшно, была бы только возможность по-настоящему заниматься, а в лагерях ее-то может и не быть.

Драгоценные мои! Посылку вашу получил и прекрасно праздновал свой день рождения! Этот день выделялся из общей вереницы «тусклых деньков», наполняющих нашу жизнь.

Вся корреспонденция будет нам переводиться сюда из Розлуга. Сегодня я, в частности, получил бандероль с «Крокодилом» и «Иллюстрированной газетой». Большое спасибо за постоянное внимание.

Вот пока и все, мои любимые. Пишите почаще. Привет тете Вале. Жду писем от Шурика, где он расскажет о том, как провел каникулы.

Крепко вас целую.

УССР, Дрогобычская обл., г. Турка н/Стрыем, п/я 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

5 мая 1941

Здравствуйте, дорогие!

С 5-го числа строим лагеря: палатки, крытые коновязи, орудийный парк, столовые и т.п. Работаем с 6.30 утра до 10 вечера с перерывом на обед. Спим 7 часов в сутки. Устаешь за день крепко, но вообще чувствую себя хорошо, аппетит прямо зверский...

Получил ваши письма..., извещение на посылку: заранее вам за все большое спасибо.

Ну, дорогие, надо кончать — очень хочется спать. На днях напишу подробное письмо. Привет всем.

Крепко целую.

УССР, Дрогобычская обл., г. Турка н/Стрыем, п/я 450

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

18 мая 1941 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Не писал вам 5 дней, потому что уезжал на тактические учения. Ездили за 45 километров, в менее гористую и более привлекательную, чем у нас, местность. Работали исключительно напряженно: в [317] течение трех суток спали каких-нибудь 4–5 часов. Во время обратного пути всю колонну пришлось спешить — несколько человек (из нового пополнения, конечно) так крепко заснули, что выпали из седел. У меня лично работа была очень интересная, сложная, но очень физически утомительная: в день исхаживал со своими приборами по нескольку десятков километров. Сегодня целый день оформлял и обрабатывал все сделанное, но кончить так все-таки не успел. Между прочим, мне очень помогает то, что я хоть немного умею рисовать — рисую и вычерчиваю такие панорамы местности, что на них слепой все увидит и разберет. «Начальнички» мои только ахают.

Хотел написать вам вчера, но как приехал в 12 часов дня, так лег и проснулся только сегодня, по подъему — в 5 часов утра.

Получил два ваших письма. Да, очень неприятно, если папе придется уезжать в командировку на Дальний Восток, — сейчас это несвоевременно с точки зрения всех наших домашних дел.

Завтра у Шурика начинаются испытания. Напишите поподробнее о всех его делах, а главное — о здоровье.

На этих днях я тоже буду очень занят — должен готовить полигон для боевых стрельб минометных батарей.

Целую вас бесконечное число раз. Привет тете Вале.

До свидания, мои замечательные.

Ваш Николай

* * *

Шурику

Здравствуй, Шурик!

Что ж это ты подкачал со здоровьем? Ты смотри, изволь о себе заботиться и не делать никаких глупостей. Подумай, что не за горами то время, когда придешь в армию, а в армию больным приходить нельзя, — наверняка себя «доконаешь», можешь мне в этом поверить, примеров у нас здесь более чем достаточно. И, наоборот, когда приходит здоровый, — делается еще здоровей.

Кроме того, подумай о папе с мамой — забот у них достаточно и без болезней, так что изволь думать о необходимости беречь собственное здоровье и вовремя делать нужный «ремонт». Ты меня прости за все эти нравоучения, но я волнуюсь за затемнение в легких. В общем, надо сделать все возможное, чтобы его ликвидировать, а для этого «слепо повинуйся» ненавистным медикам. Напиши мне сам обо всем этом.

Я, как ты знаешь, живу по-прежнему. Провожу занятия (когда они есть) со всеми вычислителями дивизиона. Кляну несчастные Карпаты за постоянный дождь. Немного читаю, постигаю премудрости артиллерии. Смотрю в газеты, как в барометр, характеризующий сроки нашей службы... С удовольствием провожу время со своими приятелями-москвичами — теперь ведь мы опять стоим все вместе. По-прежнему переписываюсь с приятелями, но ни одного письма не [318] пишу девушкам — решил, что не стоит — скоро увидимся или, наоборот, не скоро. В общем, смысла нет.

Люле в феврале-марте написал два письма в ответ на ее письма, а теперь опять ничего нет. Если тебе не трудно, выясни, в чем дело.

Ну, Шурок, пиши обо всем. Не падай духом, будь таким же, как и раньше.

До свидания. Крепко жму лапу.

УССР, Дрогобычская обл., г. Турка н/Стрыем, п/я 450

Твой Николай

Н.Н. Иноземцеву

Москва

31 мая 1941 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Вот, собственно, и кончился май, началось лето. Дожди гораздо реже, чем раньше. Прекрасно себе представляю, как завтра, в воскресенье, вы будете проводить время на даче, как будет готовиться Шурик. Напишите поподробнее о его здоровье. Сам он, надеюсь, будет мне писать по окончании испытаний.

Как уже писал, работаю при штабе пехотинского полка вместе со всем своим отделением. Видимый (для меня лично) результат этой работы — две объемистых тетради конспектов по вопросам артиллерии. С «основной» нашей работой все обстоит благополучно — «начальство премного довольно». Ребята мои смеются, что попали в двухнедельный дом отдыха (числа 4–5-го должны вернуться в свой полк), — так хорошо и вольно живем.

Думаю на этих днях что-нибудь написать — давно уже этим не занимался. Кстати, посылаю вам в этом письме несколько строк, написанных еще раньше, возможно, пригодятся в дальнейшем. Думаю «нажать» на это дело, если по каким-либо причинам задержат в армии далее этой осени. Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что из всего ранее написанного (что, по вашему усмотрению, кажется лучшим) в виде черновых набросков, показали кому-нибудь из людей сведущих (хотя бы сыну Агнии Николаевны), так как у меня самого подобная возможность полностью отсутствует. Сам я не придаю этому значения, но интерес к этой работе в том, что ею попутно можно заниматься в любых условиях.

Ну, мои дорогие, пока и все. Привет тете Вале и всем остальным. Целую вас, дорогие, много-много раз. А моя дорогая мамочка пусть не слишком волнуется — у нас все обстоит очень спокойно, я ведь это прекрасно вижу.

Ну, до свидания.

УССР, Дрогобычская обл., г. Турка н/Стрыем, п/я 450

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

12 июня 1941 г.

Здравствуйте, дорогие!

...По-прежнему живем и почти ничего не делаем, вот только погода испортилась: холодно, дождь идет целыми сутками, не переставая. Лежим в своей палатке и занимаемся, решаем «судьбы народов».

Откровенно говоря, приятно «собраться с мыслями» и не слышать никаких команд.

В «Турке над грязью» ничего нового нет. Говоря так, мы подразумеваем под истинной грязью наш военный городок, расположенный в низине, но и сама «турковская грязь» — ее идеал в полном смысле слова.

У Шурика закончились испытания. Жду писем (от него самого) с их результатами. А в общем, основное для него — восстановить здоровье. Как это глупо все получилось с его болезнью!

Что пишет Валя? Писал ему три раза, но ответа что-то нет.

Драгоценные мои! Как хотелось бы мне побыть с вами хотя бы денек, чтобы обо всем договориться, все решить!

Во всяком случае сделаю все возможное, чтобы как можно скорее вернуться домой. Если (опять возвращаюсь к старому) учитывать материальную сторону вопроса, то ничто не помешает мне в случае надобности работать и учиться. Лично для меня гораздо приятнее работать (пусть на самых невыгодных условиях) и иметь хотя бы малейшую возможность учебы, чем прозябать лейтенантом на 700 р. в кармане... Не думайте только, что вопрос о военном училище ставился из-за желания избежать трудностей и т.п. Дело в том, что вы, мои дорогие, замечательные, бесценные родители и люди, и мне хочется возможно скорее по-настоящему помогать вам, а все идет как раз вразрез с этим желанием.

13.6.

Остаюсь пока на прежнем месте. Письмо посылаю с Лапидусом — он едет в Турку. До свидания. Крепко целую.

Н. Иноземцев

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

18 июля 1941 г.

Здравствуйте, мои дорогие, мои замечательные!

Очень беспокоюсь, как там у вас обстоят дела: бывают ли воздушные налеты, не коснулась ли мобилизация папы и Шурика?

Два дня тому назад написал письмо и отправил с одной женщиной, эвакуировавшейся из Черновиц, не знаю, получили ли вы его?

Кратко расскажу о себе все по порядку. 21 июня мы, как ни в чем не бывало, готовились к стрельбам на полигоне. Уже под утро, по тревоге, вышли из Сколя и направились в Турку. Часов в 6 утра были обстреляны [320] немецкими истребителями и только тогда поняли, в чем дело. В Турке переоделись во все новое, получили все недостающее вооружение и боеприпасы и двинулись на границу в район Аютовиски. Заняли оборону. Приготовили врагу достойную встречу, но через два дня по тревоге снялись и пошли по направлению к Бориславу, так как иначе были бы отрезаны. Около Борислава простояли два дня и опять из-за угрозы окружения вынуждены были продолжать отход. Жуткое зрелище представляли собой пылающие Борислав и Дрогобыч. Мы «насладились» полностью созерцанием этой картины, так как уходили последними, пробиваясь через пламя.

С большим трудом прорвались к старой границе. В Яблонове и Гусятине вступали в бой с немцами. На своей стороне почувствовали себя совсем по-другому, отношение местных жителей к нам поистине изумительное. Кроме того, здесь нас гораздо меньше тревожит фашистская авиация, встречая отпор со стороны нашей авиации.

9-го числа с боем прошли Ермолинцы, подошли к Деражне, где стоим и сейчас. Отступление кончено. Линия фронта твердо установилась. Порядка с каждым днем больше и больше.

Оценивая все события, происшедшие с 22-го числа, можно только сказать, что если бы у нас на границах были бы хотя бы примерно равные, по сравнению с немецкими, силы (а не в несколько раз меньше), то никакого решительного продвижения немцев не было бы. В Перемышле, например, 99-я Краснознаменная дивизия обороняла город против нескольких дивизий противника, менявшихся каждые два-три дня, пока не получила приказ об отступлении. Пехота наша несравненно лучше немецкой. Если бы ее посадить на автомобиль, она бы показала чудеса. Сильны у немцев мотомехчасти прорыва. Хороша сама организация армии, взаимодействие частей и тому подобное. Все это получено в результате опыта войн, непрерывно ведущихся Германией. Нам, особенно командному составу, приходится всему этому доучиваться сейчас, на войне.

Трудно что-либо сказать заранее, но лично я глубоко уверен в нашей победе, пусть и тяжелой. Многое решит авиация, а вот о ее действиях я пока полного и ясного представления не имею. Очень обидно, что все-таки эти двадцать лет мирной передышки, особенно последние годы, не были использованы так эффективно, как это можно было бы ожидать. Сказывается наша промышленная, хозяйственная и иная отсталость. В конечном же счете, вопрос все-таки решает политико-моральное состояние армии и народа, то есть то, в чем мы сильны, как никто в мире.

Чувствую я себя хорошо. Вполне здоров. Питались мы все это время прекрасно, хотя и никаких баз снабжения не было. Просто уходили и вскрывали за собой магазины, склады и т.п., чтобы ничего не оставалось немцам. [321]

Работаю командиром ВОД, а фактически адъютантом дивизиона: готовлю стрельбы, оформляю документы, составляю схемы и таблицы. Нахожусь все время или с капитаном, командиром дивизиона, или с начальником штаба. Отношения с обоими установились прекрасные, вплоть до того, что едим из одного котелка.

Обстановка в дивизионе дружная, товарищеская. Потери порядочные, но не убитыми и ранеными (таких единицы), а «пропавшими без вести». Многие из них, попавшие в другие части, возвращаются обратно к нам. В числе их пришел вчера и Банкин. Аапидус и Бергман все время со мной.

Если будет время (сейчас на сон приходится два-три часа в сутки), думаю кое-что писать. Посоветуйте (если сможете, пришлите адреса редакции), куда можно будет направить, если получится что-либо приличное.

Ну, мои драгоценные, вот пока и все. Будем надеяться, что все кончится благополучно.

Целую вас бесчисленное число раз. Крепко обнимаю.

Ваш Николай

P.S. Привет всем. Если будут сведения о ком-либо из ребят — сообщайте. Попробуйте написать по адресу, какой я вам указываю, хотя полевая почтовая станция только начинает работать. Уверен, что регулярно письма идти ни в коем случае не будут, так что не волнуйтесь на этот счет.

Мой адрес:

Действующая Красная Армия, Юго-Западный фронт, Почтовая полевая станция 452, п/я 450, подразделение 15, мне.

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

15 августа 1941 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Не знаю, получит ли кто из вас это письмо, так как не уверен, что вы в Москве. В этом месяце послал вам несколько писем и две телеграммы, письма четыре отправил еще раньше, но не уверен, что вы получили хоть одно из них.

Несколько слов о себе. С первого дня войны мы заняли оборону на самой границе, затем под угрозой окружения отошли к Бориславу, затем к Тернополю и Проскурову. Наша дивизия прикрывала общий отход, так что все время шли с боями. После этого заняли фронт под Винницей; действовали очень успешно; а еще раз через некоторое [322] время были брошены на борьбу с десантами и пошли с боями от Винницы к Белой Церкви. Еще через некоторое время заняли фронт под Уманью, затем нас сменили, и мы, как видите, пошли в глубокие тылы на отдых и переформирование. Я лично ехал и на лошади, и на бричке, и на машине, — пешком совсем не шел, следовательно, за время похода только отдохнул. Очень большое впечатление осталось от Днепрогэса, прекрасное, величественное сооружение, очень близкое мне благодаря МЭИ.

В общем, как видите, я стал вполне «обстрелянным» бойцом. В первое время было, конечно, страшновато — любого человека пугают первые взрывы мин, бомб, снарядов и т.п., или двигающиеся на тебя танки. А потом привыкаешь, хладнокровно на все смотришь и, следовательно, не делаешь никаких глупостей, характерных для первых боев. Кроме того, убеждаешься, что чрезвычайно много зависит от случая — как кому «повезет», бывает, что рвется в окопе снаряд, одного буквально разрывает на части, а другой не получает ни царапины. Отсюда же вырабатывается и философское отношение к смерти.

Относительно самой войны. Безусловно, все возможности победить у нас есть, наши пехота и артиллерия действуют прекрасно, наши авиация и танки, где они есть, ничуть не уступают немецким. Вся задача состоит в том, чтобы полностью, организованно и рационально использовать неисчерпаемые возможности нашего тыла, а то до сих пор непосредственно на фронте, там где все решается, людей не хватает, наши силы ни в коей мере не превосходят немецкие, а должно было бы быть наоборот. Больше людей можно было бы поставить специально на борьбу с парашютными десантами, которые дезорганизуют, а главное — деморализуют наш ближний тыл.

Вопрос стоит так: если мы удержимся до глубокой осени, то Гитлер безусловно будет разбит, так как с наступлением дождей вся его техника завязнет в нашей российской грязи, что уже проверено на опыте во время сравнительно мелких дождей.

Из близких моих друзей погиб Мишка Бергман, причем погиб очень глупо, обидно и ненужно; Константин Тарновский ранен, к счастью, сравнительно легко.

Драгоценные мои! Больше всего я беспокоюсь о вас, так как ничего не знаю о вашем личном положении, ни о положении вообще в Москве, хотя уверен, что там должна происходить эвакуация. Дома ли папа и Шурик? Где моя милая мамочка? Любимые мои! Сколько тяжелого вы должны сейчас перенести, сколько всего пережить! Сегодня постараюсь узнать, сколько мы пробудем в Днепропетровске. В зависимости от этого дам вам телеграмму, чтобы получить ответную. А пока пишите по старому адресу, говорят, что он еще действителен.

Ну, пока и все. Да! Я вам писал, что хотел давать кое-какие корреспонденции. Пока это дело надо отставить — почта почти не работает. [323]

Впечатлений чрезвычайно много. Займусь всем этим всерьез, если останусь жив, после войны.

Ну, что еще? Уже писал, что здоров, весел, духом не падаю. В общем, к собственному удовлетворению, остался самим собой.

До свидания. Привет всем. Крепко целую.

Полевая почтовая станция 452, 298 арт. полк, 1-й дивизион

Ваш Николай

* * *

Срочная телеграмма 15.08.41

Москва, Арбат, Староконюшенный, 37

Иноземцевым

Здоров. Немедленно телеграфьте положение дома. Днепропетровск, поселок Орджоникидзе. До востребования, мне. Целую,

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

21 августа 1941 г.

Здравствуйте, дорогие!

Продолжаю писать вам, хотя и не знаю в Москве ли вы. Из Днепропетровска я вам послал телеграмму, рассчитывая получить от вас ответную, но на следующий день мы выехали в село Вольное близ Новомосковска. Формируемся и отдыхаем, скоро должны выехать по назначению. Из газет и радио знаю, что положение чрезвычайно серьезно.

Драгоценные мои! Все мои мысли по-прежнему с вами и о вас. Судьба вас троих тревожит меня гораздо больше, чем своя собственная, тем более что пока дела у меня идут неплохо.

Через несколько дней должен определиться наш адрес. А пока нет никакого.

Мои приятели-москвичи по-прежнему со мной, хотя нас осталось очень немного: некоторые ранены, некоторые попали в другие части, а о многих вообще ничего неизвестно.

Вот, мои милые, собственно, и все. Вернее, хотелось бы сказать очень многое, но сейчас это ни к чему, несвоевременно.

Целую вас крепко-крепко, все тот же ваш

Николай

с. Вольное

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

8 октября 1941 г.

Здравствуйте, дорогие!

Итак, после 20-дневных боев я опять на отдыхе. Пережить пришлость много всего, но главное — здоров, в полном порядке. Чувствую себя хорошо, нахожусь, как видите, в глубоком тылу. Последнее [324] не особенно мне нравится, так как сопряжено с характерными особенностями военной жизни, не особенно приятными и в мирное время, не говоря о военном, когда привык себя чувствовать вполне самостоятельным.

Не знаю, как в Москве, а здесь уже холодно, погода типично осенняя. Это, конечно, тяжело, но немцам еще тяжелее, так что «все — к лучшему».

Я опять в артиллерии (причем в тяжелой), работаю по специальности.

Дорогие мои! С первого дня войны не имел от вас никаких известий. На днях получил письмо из дома Миша Банкин (тоже первое); из него я узнал, что папа в Оренбурге. Думаю, что там не только папа, а и мама и Шурик, если он еще не в армии. Поэтому сегодня пишу на московский адрес, в Оренбург и тете Вале, чтобы узнать все точно. Всеми своими мыслями я по-прежнему и даже гораздо больше с вами. Надеюсь, с победой вернуться и жить вместе с вами. Все возможности победить у нас есть, надо только их возможно более рационально использовать. Россия должна и будет существовать!!!

Ну, мои замечательные, вот пока и все. Целую вас много-много раз.

P.S. Новый адрес сообщу позднее, когда он определится более точно.

Тихорецкая

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Чкалов {160}, 5 декабря 1941 г.

Здравствуйте, дорогие мои, папочка и мамочка!

Наконец-то впервые с начала войны получил от вас письмо и открытку. Бесконечно рад, что вы живы, здоровы и находитесь в сравнительно безопасном месте.

Относительно Шурика я и раньше думал, что он уже в армии. Волнуюсь о нем так же, как и вы.

В ваших письмах многое для меня непонятно: почему вы возвращались из Чкалова в Москву, почему были в Горьком, когда все это было и т.п.? Ну, да это вопросы второстепенные.

Дорогие мои! Меня тоже не оставляет надежда, что скоро мы заживем опять все вместе. Помните, в самые тяжелые минуты — и то я был абсолютно уверен в нашей победе, и, видите, в эти дни началось наше наступление на Южном фронте. Безусловно, в ближайшее же время оно начнется и на Западном, и на Юго-Западном фронтах. Немцы хотели тотальную войну — они ее получили в таких масштабах, что Германия надолго ее запомнит...

Мне лично хотелось бы, конечно, находиться сейчас под Москвой, а не здесь, в глубоком тылу. Ну, ничего, повоевать еще успеем, хотя в ближайшее время это, кажется, не предвидится. [325]

Живу довольно хорошо (нам, «горнякам», все кажется легким), мороз переношу тоже неплохо (а в ближайшие дни должны одеться, что называется, «на славу»). Работаю по-прежнему младшим командиром (2 раза подавались на меня документы для аттестации, но первый раз пропали в окружении где-то под Уманью, а во второй раз — под Днепропетровском, я сам перешел в другой полк). Но сам обо всем этом меньше всего думаю — ранги на войне роли не играют.

Итак, мои драгоценные, пишите почаще, обо мне не беспокойтесь.

Крепко-крепко целую.

Татищева, Саратовской обл., лагерь № 3, п/я 37-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

г. Чкалов

31.12. 1941 г. — 1.1. 1942 г.

С Новым годом, дорогие!

Третий раз я встречаю его в армии, встречаю сегодня, как и вся страна, находясь на боевом посту. Правда, не на фронте, а в тылу — начальником караула, охраняющего целостность мощных гаубиц и покой людей.

Невольно переносишься на несколько лет назад, и перед глазами встают уютная семейная обстановка, елка, домашний маскарад, школьные друзья, «первая любовь» и вообще все свойственное веселой беззаботной юности, наполненной самыми радужными мечтами. Сколько искреннего веселья и радости, какая полнота счастья!

Последние два года — картина совершенно иная. Казарма. Радиопередачи из Москвы, мечты о возвращении в ВУЗ, воспоминания о доме. И компания хороших, дружных товарищей. Глубокий оптимизм и вера в кратковременность трудностей и лишений армейской жизни. И вот преддверие нового, 1942 года. Жестокая, беспощадная, истребительная мировая война. Горе и страдание сотен миллионов людей, миллионы разрушенных, остывших семейных очагов. Переживание утраты дорогих, близких друзей и единомышленников. И в то же время ненависть к людям и строю, напавшим на нашу страну, нарушившим нашу мирную жизнь.

И глубокая, буквально содержащаяся в крови вера в нашу победу, в возвращение к прежней жизни, в осуществление своих мечтаний.

Мысли переносятся к Шурику, к друзьям, к сотням тысяч людей, лежащих в эти минуты в окопах, находящихся в танках или у панорам орудий. Я сейчас вместе с вами, так как это было при первой бомбежке в первый день войны, на Сане, как это было под Днепропетровском, когда сотни мин, управляемых мною, падали на немцев, как это будет через несколько дней — не знаю, на каком фронте. [326]

Тяжелая безрадостная година! Но прожита честно и целеустремленно!

Стрелка часов подходит к 12-ти. Я знаю, что все ваши мысли и слова сейчас о нас с Шуриком... Я всем сердцем хочу разделить глубину ваших переживаний, хочу облегчить ту тяжесть, которая легла на вас с первого дня войны. Замечательные мои, дорогие, бесценные — не только родители, но и друзья, — как я вас люблю, как уважаю! Уважаю как исключительных людей, как прекрасных творческих работников, как отличных воспитателей! ...Эти несколько строк всего передать не смогут, но хоть на несколько минут приблизят меня к вам.

Итак, уже 12-ть. Желаю вам, мои дорогие, здоровья и сил! Общее же, думаю, наше пожелание — встретить вместе всей семьей 1943-й год. Это желание и стремление определит всю мою деятельность в этом году.

Целую крепко-крепко.

Татищева, Саратовской обл., лагерь № 3, п/я 37-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

г. Чкалов

1 апреля 1942 г.

Здравствуй, дорогой папочка!

Завтра утром я выезжаю из Москвы в Саратов. Очень жаль, но так и не удалось с тобой увидеться, — я все надеялся, что ты приедешь.

Дорогой мой! Меня очень расстроило твое письмо тете Клаше от 10 марта, в котором ты пишешь, что не получил брони. От тебя так давно ничего нет (последнее письмо было от 6.III), что я очень волнуюсь, не связано ли это молчание с твоим призывом.

Милый мой! Если ты приедешь в Москву на постоянную работу, то прежде чем сделать все возможное, чтобы выписать маму, подумай, не следует ли несколько обождать: я уверен, что весенние месяцы будут для Москвы чрезвычайно тяжелыми и в смысле продовольствия, и в связи с новым наступлением немцев.

Относительно получения разрешения на въезд имей в виду, что колоссальную роль играет в этом вопросе «блат». Постарайся также использовать то положение, что два ваших сына на фронте. Если нужно, я постараюсь прислать те или иные справки...

Папочка! Относительно Шурика, по-моему, дела обстоят не совсем плохо: есть большие шансы на то, что он жив и работает где-нибудь в Германии или ином месте. Во всяком случае, знай, что все сообщения о германских зверствах чрезвычайно преувеличены, я прошел всю Украину, три раза был в окружении, а ничего подобного не видел. Конечно, после ряда неудач положение несколько изменилось, но изменился [327] и состав германской армии: появились более пожилые люди, думающие о своих семьях, не отравленные гитлеровской идеологией.

Любимый мой! Обо мне, когда я выеду на фронт, особенно не волнуйся, я получил огромный и жизненный, и военный опыт. Я стал настолько философски ко всему относиться, что всякая слава, ордена и т.п. не представляют для меня никакой ценности. В общем, зря, конечно, никуда не лез и лезть не собираюсь. Не расстраивайся, если долго от меня не будет известий: почта и штабы работают безобразно.

В общем, только бы не взяли тебя в армию и была бы здорова мамочка! Относительно остального особенно не волнуйся.

В Москве я время провел хорошо... Зарядку получил прекрасную. Относительно приятелей ничего узнать не смог...

До свидания, мой драгоценный. Целую тебя много раз.

г. Москва

Твой Николай

* * *

М.С. Иноземцевой

г. Чкалов

4 апреля 1942 г.

Здравствуй, дорогая мамочка!

Итак, 2-го я выехал из Москвы в Саратов. В полку дела, кажется, обстоят по-старому.

Дорогая моя! Я очень давно не имел писем ни от тебя, ни от папы. Больше всего меня беспокоит вопрос, ни призвали ли папу и как живешь ты одна? О том, когда я смогу тебе помочь чем-либо, выяснится на месте, в полку. В дальнейшем буду поступать так, как продиктует сложившаяся у тебя с папочкой обстановка.

Милая мамочка! Обо мне не беспокойся, я здоров. Да и на будущее — ты же знаешь, что опыт я приобрел колоссальный, а ведь это главное.

Я тебя еще и еще раз прошу — не делай слишком мрачных выводов относительно Шурика. Имей в виду, что в окружение попадает очень много народа, очень многие партизанят или пробираются к своим, так что раньше времени ни о чем говорить не надо.

Драгоценная моя! Ведь сегодня мой день рождения, уже 21 год. Встречать его приходится уже третий раз не дома, причем в этом году в особо тяжелой обстановке. Но я все-таки отметил его: выпили вдвоем с хорошим приятелем — Яшей Корфом флягу портвейна (он достал его случайно в Москве), кое-что закусили и съели плитку шоколада, подаренную тетей Валей. По нынешним временам — прямо прекрасно.

Ну, вот уже прожито более 20-ти лет. И, надо сказать, что прожиты не зря: увидел очень много; много замечательных воспоминаний детства и юности, дней, буквально «наполненных счастьем»; порядочно (сравнительно, конечно) получено знаний, и большой, чертовски большой жизненный опыт. Итог не так плох, верно? И, конечно, [328] в результате всего этого — буйная жажда жизни, глубокий оптимизм, вера в свои силы.

Сейчас, моя драгоценная, после нашей почти трехлетней разлуки, я прекрасно понимаю, как много, чрезвычайно много, сделали для меня ты и папа буквально во всех отношениях. Так обидно, что обстоятельства складываются не так, как этого бы хотелось, и я пока ничем не могу вам ни в чем помочь. Что ж, будем надеяться, что скоро заживем по-старому.

Ну, моя любимая, вот пока и все. Напишу вторично, как только приеду в полк. Целую крепко-крепко.

г. Кирсанов (проездом из Москвы в Саратов)

Твой Николай

* * *

М.С. Иноземцевой г. Чкалов

31 мая 1942 г.

Здравствуй, дорогая мамочка!

Вчера получил после долгого перерыва сразу два твоих письма: от 11 и 18 мая. Действительно, с письмами какая-то чертовщина: я тебе тоже пишу регулярно через 4–6 дней, а ты между 15.IV и 2.V ничего не получала. От папы получил письмо примерно неделю тому назад.

Драгоценная моя, я очень рад, что твои последние письма стали немного бодрее. Обязательно старайся не падать духом и продолжай лечиться. Я все-таки уверен, что если не сейчас, то довольно скоро ты сможешь вернуться в Москву.

Валику я писал отсюда два раза, напишу еще. Откровенно говоря, все это откладываешь к моменту выезда на фронт; понимаешь, буквально неудобно перед самим собой, что столько времени сижу в тылу, ну, да ничего не поделаешь, «сие от нас не зависит».

Татищеве надоело чрезвычайно. Да и хочется повоевать сейчас, когда наша армия стала совершенно другой и по численности, и по вооружению, и по организованности. Мы не падали духом, когда отступали от Сана и вплоть до Донбасса, прекрасно в отдельных случаях били немцев, а теперь ведь все переменилось, дух стал наступательным. Кроме того, я сейчас в очень хорошем полку и знаю, что смогу сделать много полезного, учитывая свой опыт и знания.

Но пока все еще (да и в ближайшем будущем) сидим в Татищеве, учимся, выезжаем на выезды, стреляем. Народ окружает меня хороший. В материальном отношении все в порядке. Очень прошу тебя обо мне не беспокоиться. Ну, моя любимая, вот пока и все. Будь здорова.

До свидания. Крепко, крепко целую.

Татищева, Саратовской обл., лагерь №3, п/я 108 «А»

Твой Николай [329]

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

21 августа 1942 г.

Здравствуй, дорогой мой папочка!

Получил твои письма от 5 и 8 августа и открытку от 14-го. Чрезвычайно рад, что перерегистрация тебя не коснулась. От мамы последнее письмо от 4-го, от нее вообще письма идут гораздо дольше.

Я живу по-старому, нахожусь сейчас в Татищеве, вернулся из леса{161}. Провел там время хорошо, много работал, прекрасно питался. Сейчас опять провожу занятия, готовлю квалифицированных артиллеристов.

Опять был разговор в отношении училищ, но пока все умолкло. Да меня, по всей вероятности, не выпустят из полка, даже если этого бы и хотел. Скорее присвоят звание здесь. А пока избегаю и того, и другого. Воевать я хорошо буду и таким, как есть, а военная карьера мне ни к чему. Думаю, что ты со мной согласишься.

Драгоценный мой! Ты в каждом письме пишешь о дачных делах. Постарайся все-таки собрать побольше овощей, они очень пригодятся зимой. Вообще неплохо было бы кое-что продать, а за счет этого приобрести продуктов. Кроме того, необходимо кое-что сделать и для мамы, потому что маловероятно ее возвращение в Москву в ближайшие месяцы. Ну, да об этом, я уверен, ты думаешь больше меня.

Ну, мой любимый, вот пока и все. Будь здоров! И бодр!

Крепко-крепко целую.

Твой Николай

P.S. Только что получил письмо от мамы, датированное 13-м. Она пишет, что получила карточку 1-й категории и пропуск в столовую, где не отрывают талонов. Это очень хорошо.

В начале месяца я послал маме свой портрет, исполненный в карандаше одним моим приятелем, неким Киселевым. Она его получила. Пишет, что он ей очень понравился. Это тоже приятно.

Еще раз целую.

Татищева, Саратовской обл., лагерь № 3, п/я 108 «А»

* * *

М.С. Иноземцевой

г. Чкалов

3 декабря 1942 г.

Здравствуй, моя любимая мамочка!

Живу по-старому. Морозы начались и у нас, ну, да это неважно: одеты, как я уже писал, хорошо, с питанием тоже все благополучно. [330]

Знаешь, прямо не верится, что для меня это уже будет четвертая зима в армии. Как быстро идет время. И обидно, конечно, что до сих пор ни на сколько не приблизился (в отношении учебы) к тому, к чему стремился.

Сейчас же с гораздо большим удовольствием находился бы на фронте, а не в этом «несчастном» Евлашево. Там по крайней мере хоть видишь, что не зря живешь и приносишь пользу.

Получаю письма от Андрея и Вали Витебской. Она вернулась в Москву. Больше ни с кем из ребят связи не имею.

Когда же вы, наконец, опять заживете вместе? Напиши, нет ли чего нового в этом вопросе.

Очень рад успехам на фронтах. Хорошо, если бы и дальше так продолжалось.

Вот, моя дорогая, пока все. Крепко-крепко целую.

Cm. Евлашево, Пензенской обл., Кузнецкий р-н, п/я 108 «А»

Твой Николай

* * *

М.С. Иноземцевой

Москва 23 марта 1943 г.

Здравствуй, дорогая мамочка!

Думаю, что к моменту получения этого письма в Москве будет и папа. Пишу вам обоим. Очень рад, что твои художественные дела, в основном, наладились.

У меня, к сожалению, все идет по-старому. Временный неуспех на Украине, очевидно, скажется и на нас — будем пока сидеть здесь. Надоело все это чрезвычайно. Кроме того, очень хотелось бы дать вам некоторую материальную поддержку, а это будет возможно только с выездом на фронт.

Знаешь, прямо неудобно писать кому-то письма — чуть ли не полтора года сидим в тылу и ни черта, в сущности, не делаем. Я теперь даже жалею, что попал в полк, имеющий такое вооружение... Успокаивает только то, что весной и летом должны быть решительные бои, и предрешенный с начала войны конец гитлеровской Германии реально приблизится.

Еще раз очень прошу тебя и папу побольше обращать внимания на свое здоровье.

Привет всем. Крепко-крепко целую.

Ст. Евлашево, Пензенской обл., в/ч 2147 № 145

Твой Николай

* * *

М.С. Иноземцевой

Москва

31 марта 1943 г.

Здравствуй, дорогая мамочка!

... У меня все по-старому, весна идет не особенно дружно. Много грязи, и воды вполне достаточно. Ничего нового не предвидится, так что можешь пока быть спокойна... В этом отношении у нас с тобой большие «противоречия»: я хочу, по возможности, скорее выехать на фронт, а ты хочешь, чтобы я здесь был. В некотором отношении ты и права, но, поверь мне, что ничегонеделание (понимай, конечно, не абсолютно, а в смысле целеустремленной деятельности) действует очень и очень неприятно, особенно, когда чувствуешь в себе огромный запас «потенциальной» энергии, накопившейся за время возвращения с фронта.

Драгоценная моя! Через четыре дня — мой день рождения. 22 года. Возраст вполне приличный для приобретения полной самостоятельности и точного определения своего места в жизни. К сожалению, последнее абсолютно не ясно, прямо скажем, — туманней, чем два-три года назад.

Проведенные в армии три с половиной года многое сделали в отношении характера, моральной и физической закалки, но совершенно не приблизили то, о чем мечтал и к чему стремился и стремлюсь. И даже наоборот, — вместо деятельной умственной работы получился некоторый «застой мысли», вызванный спецификой военной жизни. Я, правда, думаю, что это не будет действовать отрицательно, а даст возможность в будущем более быстро «включиться» в учебу с полной нагрузкой...

Вообще же, дорогая, не подумай, что я «падаю духом» и как-либо отчаиваюсь. Это только реальная оценка действительности. Характер же ты мой знаешь, а тем более теперь, после всего пережитого, когда я узнал цену жизни (ее можно по-настоящему узнать только тогда, когда в любую минуту можешь потерять)...

Обидна потеря времени. В остальном же, я думаю, что сумею наверстать упущенное и занять то место в жизни, к которому стремлюсь (возможность делать интересную и содержательную работу как инженер-конструктор и, попутно, свободно излагать свои мысли). Во всяком случае, я уверен, что с моим характером и энергией никогда не буду жить, влача спокойное, мещанское (в горьковском смысле слова) существование.

Мам! Ты прости за это «философское отступление», но я привык ко дню своего рождения подводить некоторый итог прожитого, тем более хочется всем этим поделиться с тобой... Я ведь не тот, что был дома или в Артемовске. В отношении же фронта — я закаленный, опытный солдат. Да и голова моя никогда меня не подводила.

Вот пока и все. Пиши обо всех своих делах и о папе, меня очень беспокоит его здоровье. [332]

Надеюсь, что эти военные «дни рождения» вспомним в будущем, в прежней, довоенной обстановке и в полном составе нашей замечательной семьи.

Привет всем. Крепко-крепко целую.

Ст. Евлашево, Пензенской обл., в/ч 2147, № 145

Твой Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

13 мая 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Пишу с дороги. Проезжаем все те места, которые я недавно проезжал, будучи в Москве. Адреса пока никакого вам не даю: старый — недействителен, а твердого нового — нет. Думал, что будем проезжать Москву и рассчитывал заскочить домой, приготовил даже кое-что из продуктов и вещей (мне самому все это совершенно не нужно), но все складывается иначе...

Победа сейчас ближе, чем когда бы то ни было раньше — удар готовится сокрушительный{162}. Недаром будем участвовать в нем и мы. На нашу долю выпало выстоять в первые месяцы войны и дать возможность стране развернуть резервы, на нашу же долю выпадет и закончить войну. Что ж, мы к этому готовились достаточно.

Ребята вместе со мной едут прекрасные, все кадровики. Настроение очень бодрое. Единственно, что меня несколько смущает, так это то, что вы двое будете все время за меня волноваться. Очень прошу вас обоих не преувеличивать опасностей: ведь я старый, опытный вояка, часть наша — специального назначения, так что нас будут держать на особом положении и использовать в случае необходимости. Да, лично моя работа дает возможность во многом полагаться только на себя, а это тоже много значит, особенно, если имеешь неплохую голову на плечах (о последнем вы, кажется, позаботились сами).

В отношении же ближайшего времени вообще не беспокойтесь: в бой нас введут не сразу, будем еще пока в прифронтовом районе.

Очень жалею, что не успел получить ни одного письма, написанного после папиного возвращения. Как здоровье, как самочувствие, как устроились его служебные дела?

Ну, мои дорогие, вот пока и все. Передай Коле Мерперту, что напишу ему прямо с нового места, как только выяснится наш адрес. Привет тете Клаше, Арочке, Соколовым. Целую крепко-крепко.

P.S. В этом же письме посылаю очерк о прошлогодней поездке в Москву, написанный уже под впечатлением последнего посещения Москвы, в поезде. [333]

На ближайшей станции сделаю перевод на 750 рублей. Сообщите, получите ли их и само это письмо. Еще раз целую.

В пути на фронт

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

25 мая 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Простите, что эти дни не писал — адреса еще нет. Кроме того, очень занят — сплю два-три часа в сутки, не больше. Пока на нашем участке фронта все спокойно, но идет самая деятельная подготовка к будущим боям.

Сегодня мне привезли (с нашим последним эшелоном) два ваших письма, полученных еще до выезда на фронт. Папочке, безусловно, необходим полный покой. Ни в коем случае не жалейте ничего из вещей, продайте велосипеды, патефон и все, что найдете нужным. Здоровье — самое главное, все остальное можно будет наверстать потом.

Хотелось бы многое вам написать, но не могу по цензурным соображениям. Можно только сказать, что такого спокойного положения и полной бездеятельности авиации противника, как у нас теперь, — в начале войны не было и в помине. Это дело временное, но показывает огромную истощенность гитлеровцев. Немцы всячески агитируют за конец войны, — видно, что надоела она им чрезвычайно. Сами, сволочи, виноваты!

У нас здесь на протяжении нескольких десятков километров большинство сел разрушено, есть много и таких, что не осталось не только ни одного дома, но и ни одной трубы. Населения мало. Все это они сделали при отступлении весной 42-го года. Мы в свое время при отступлении видели много разрушений, но на Украине все-таки ничего подобного не было. Расплатиться за все это Германия может только ценой всего своего хозяйства. Это — в материальном отношении; пролитую же кровь на деньги не переведешь. Можете быть уверены, что в сообщениях печати о разорении нашей страны взяты только голые факты, да и то только наиболее значительные.

Ну, вот пока и все. Не беспокойтесь слишком за меня.

Целую крепко-крепко.

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

14 июня 1943 г.

Здравствуй, дорогой папа!

Живу по-старому... Занимаюсь, много читаю. Вчера узнал о заключении союза с Англией и США; чрезвычайно рад этому, так как теперь вполне реально окончание войны в этом году... [334]

Довольно часто бываем на тактических учениях, на них время проходит чрезвычайно быстро и интересно...

Вчера получил открытку от отца Миши Бергмана{163}. Он пишет, что был у тебя, узнал мой адрес и просит, чтобы я ему написал все, что знаю о Мише. Знает ли он, что Миша убит? О подробностях я ему мог бы рассказать, но написать это трудно. Так что ты посоветуй, как с этим быть...

В этом же письме посылаю тебе свою фотокарточку, снятую для документа. Вышел каким-то «негритосом», ну да что поделаешь...

До свидания. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Твой Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

17 июля 1943 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

У меня все обстоит хорошо. Из сообщений по радио вы знаете, что на нашем участке прорвана оборона немцев, заняты крупные населенные пункты. Мы непосредственно участвовали в прорыве. Огонек дали такой, что ничего живого в окопах и траншеях не осталось, пехота шла на передний край во весь рост.

Наступление продолжается, но для нас настоящей работы пока нет (вы же знаете, что «мелочами» мы не занимаемся), ждем ее в ближайшем будущем. Спокойненько двигаемся. Ожесточенные бои идут в воздухе, немцы бросают на наш участок сотни самолетов. От их наступления южнее нас не осталось и помину.

В оставленном ими районе много интересного, немцы ведь здесь за полтора года «обжились» в полном смысле слова. Особенно только ходить не приходится — абсолютно все заминировано...

Крепко целую.

P.S. Конверт — немецкий, трофейный.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

22 июля 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Сегодня знаменательная годовщина: 25 месяцев войны и 24 месяца моей первой встречи с немецкими танками. Как все изменилось! Наступаем мы. Победа реально близка. Дела идут хорошо, продвигаемся вперед. Очень занят — постоянно езжу в разведку{164}... Ничего, можно и не поспать, только бы быстрее двигаться. [335]

Чувствую себя хорошо. Письма и газеты получаем регулярно и гораздо более свежие, чем в тылу.

Не беспокойтесь — я очень осторожен, да и вообще, какие-либо трофеи меня мало привлекают.

Пусть папа скорее выздоравливает, а все остальное будет в порядке.

Привет всем. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

27 июля 1943 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

...Стоим под Орлом, даем «огонька» немцам. Дела идут хорошо. Немцы бросают сюда все резервы, особенно авиацию, но это положение не спасает. Очень мешают дожди (и сейчас пишу под дождем).

С нетерпением ждем развязки событий в Италии. Сицилия так легко взята благодаря нашему наступлению — много войск и самолетов, предназначенных действовать там, были направлены сюда. В дальнейшем же ему все-таки необходимо будет бросать войска и на юг, — вот тогда дело пойдет значительно быстрее.

Чувствую себя хорошо, вполне здоров. Работы очень много...

Не беспокойтесь. Целую крепко-крепко. Привет всем.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

4 августа 1943 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

В последние дни в связи с нашим перемещением писем нет, беспокоюсь, как там ваши дела. Мы все больше движемся, почти не стреляем. Проехали...{165}. Занятно, маленький городок, а церквей в нем 15. Разрушений здесь меньше — немцы очень быстро сорвались.

Дела идут хорошо. Если проводимая здесь операция полностью удастся, то получится 2-й Сталинград, может быть, несколько меньший, а может быть, и больший. Больше всего немцы боятся артиллерии, особенно тяжелой. Вообще, техники нашей участвует очень много. Фрицы говорят: «Русс хитрый; отступал — ничего не показывал, а наступает на машинах, с танками, с артиллерией». Да, тыл наш оказался способным творить чудеса.

Ну, вот и все. Нет, чуть не забыл самого главного: вчера получил орден «Красной Звезды» за хорошую разведку, в период прорыва [336] обороны противника восточнее Орла. Жаль, черт возьми, что по вине штабов пропал летом 41-го года первый орден, тот был более заслуженным.

Так что, видите, успехи есть и на «личном фронте».

До свидания, драгоценные. Целую крепко-крепко. Всем привет.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

7 августа 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Итак, Орел взят. Первыми вошли именно те стрелковые дивизии, которых мы все время поддерживали. Обидно, что мы переброшены на фланг всего за пару дней до взятия самого города, а то бы тоже получили звание гвардейцев. Ну, да главное не в городе, а в том, чтобы окружить и уничтожить побольше немцев.

В боях почти не участвуем: не успеем развернуться, как немцы срываются. Вот зато работы много у «легкой» артиллерии (орудия мелких калибров). Прекрасно действует наша авиация, особенно «ИЛ'ы».

Очень устаем из-за непрерывных маршей: местность сильно пересеченная, часто идут дожди, так что дороги чрезвычайно тяжелые, особенно для наших «дурех».

Взятие Белграда и наступление на ...{166} направлении явилось для нас приятной неожиданностью. Скоро наступит день, когда погоним немцев на всем фронте от Белого до Черного морей. Только бы союзники копошились хотя бы потихоньку.

В связи с нашими переездами писем не получаю... Не беспокойтесь. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

Н.Н. Иноземцеву

Москва

13 сентября 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Как видите, дела идут прекрасно на всех фронтах. Двигаемся и мы. На днях очень удачно стрелял. 16-м снарядом разрушил важное сооружение. Вообще же мне по моей работе самому стрелять приходится редко, чаще разведываешь и даешь цели другим. Работаю я сейчас начальником разведки дивизиона. Работа интересная.

Немцы, отступая, многое сжигают и уничтожают, вернее, остается только то, что они не успевают уничтожить благодаря нашему быстрому [337] продвижению. Особенно много наших бывших военнопленных. Немцы их использовали в обозах и на хозяйственных работах. Последние, безусловно, при первой возможности перебегают к нам. Кроме того, сдаются в плен без боя поляки, чехи. Вчера взяли даже одного голландца, очевидно, какой-то жулик, завербованный гитлеровцами... Немцы хорошо воевали, когда побеждали или надеялись на победу; теперь у них нет ни того, ни другого. А вообще они воры и сволочи, хоть и считались «культурной нацией». Фрицы 43-го года подлы и трусливы. Трусость же и стремление любой ценой сохранить жизнь должны их заставить бросить оружие...

Как хочется, чтобы скорее кончалась война, и опять зажить полнокровной жизнью. После всего перенесенного цена жизни повысилась во много раз, совершенно изменился критерий всего окружающего. Что ж, будем надеяться, что ждать этого осталось недолго.

Ну, вот пока все, мои драгоценные. Привет всем. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

8 декабря 1943 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

...Особых новостей у меня нет. Откровенно говоря, здорово уже надоело сидеть и «ждать погоды». Сейчас, после систематических дождей, начинает немного подмораживать, особенно по ночам.

Днем нет ни минуты свободной, а вот вечера и ночи тянутся очень медленно. Читать абсолютно нечего. Изредка встречаюсь с друзьями, даем друг другу «зарядку» на некоторое время. 5-го отметили День Конституции, «царапнули», как положено, вспомнили «добрые, старые времена».

Все очень взволнованы последними событиями — встречей Сталина с Рузвельтом и Черчиллем. Теперь, по всей вероятности, второй фронт действительно не за горами. Во всяком случае, чувствуется, что достигнуто полное взаимопонимание и договоренность по всем вопросам. Открытие активных военных действий на Западе в их полном объеме зимой означало бы, что к весне все должно закончиться. Очень важна также договоренность о тесном сотрудничестве после окончания войны. Это даст возможность в самый минимальный срок наладить нормальную жизнь. В общем, перспективы самые светлые.

Дорогие мои! Обязательно подробнее напишите о маминой выставке. Как себя чувствует папа? Еще раз прошу, не жалейте ничего, чтобы только жить нормально и поправить его здоровье...

Между прочим, это письмо пишу в обстановке полной фронтовой идиллии: в маленьком, тесном блиндажике — в одном углу горит печурка, [338]в другом поет на все голоса самовар (разведчики мои где-то нашли самый настоящий тульский самовар). Мы же, полуголые, сидим и наливаемся чаем под аккомпанемент доносящихся снаружи выстрелов и разрывов артиллерии и минометов. Сегодня получен за несколько дней сахар, так что можно позволить себе маленькую роскошь. Тема разговора: торты, наполеоны и т.п. — давно забытые вещи. Можно только удивляться, как чертовски мало надо человеку на фронте, чтобы быть довольным!

Ну, надо кончать. Привет всем. Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

24 января 1944 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Простите, что редко пишу, — уж очень быстро мы движемся. Получили три благодарности Верховного Главнокомандующего. Немцы буквально деморализованы. Берем огромное количество трофеев: немецкие танки, самолеты, автомашины стоят без горючего. Стало попадаться много мирного населения — и в городах, и особенно на дорогах — не успели эвакуироваться. Скота такая масса, что ничего подобного я не видел, — все это будет наше.

Освобождаем массу французов и поляков, очень много украинцев и белорусов. В последние дни стали попадаться тысячи русских военнопленных. Все эти люди встречают нас со слезами радости на глазах и по-братски принимаются нами. Теперь я твердо уверен, что огромное большинство русских людей, угнанных в неволю, вернется домой целыми и невредимыми. Скорее бы возвращался наш Шурик! А то, что он вернется, я твердо уверен.

История не забудет нашего подвига, и никогда его не забудет Германия, — можно восстановить сожженные города, эвакуированные предприятия и т.д., но нельзя быстро народить несколько поколений вместо тех, что лежат на русских дорогах, нельзя воспитать сильных и гордых из тех, чьи отцы познали ужас и позор такого отступления, какое сейчас испытывает немецкая армия.

Дорогие мои, как много всяких хороших вещей попадается на моем пути (например, горы масла, шоколада), и как часто я вспоминаю папочку — как ему все это надо, но, к сожалению, ничего не поделаешь. Ничего, еще год-два и у нас будет всего не меньше.

От вас давно не имел писем, надеюсь, что все в порядке.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

19 апреля 1944 г.

Любимые мои!

Пока живу по-прежнему в ожидании перемен. За это время отдохнули и морально и физически. Изредка удается даже потанцевать в более-менее нормальной обстановке и в хорошей компании.

Между прочим, достаточно только уехать с передовой и попасть в спокойную обстановку, как сейчас же обращаешься мыслями в будущее, думаешь о воплощении в жизнь своих планов. Что ж, сейчас это уже вещь вполне реальная, исход войны предрешен.

На днях перечитал (в который раз!) Ремарка «На западном фронте без перемен». Отбрасывая вопрос убеждений, необходимо все-таки признать, что реализм книги — потрясающий. Много прекрасных мыслей, могущих родиться только у человека, прошедшего «огонь и воду». Из всего, что написано о войне, можно сравнивать только с Полем Вайяном Кутюрье. Важно еще и другое. Через всю книгу проходит мысль о моральной пришибленности, обреченности того поколения, которое вынесло на своих плечах тяжесть 1-й мировой войны. Какая разница с нами, с поколением, оформившимся в период Отечественной войны! Средства и формы войны изменились в сторону еще более сильного воздействия на психику человека, чем это было 25 лет назад, но война не сломила нашего духа, нашей энергии, нашей жажды жить. Это — основное, это и явилось залогом успехов. Люди, перенесшие подобную войну и вышедшие из нее с прежними убеждениями и идеалами, способны на все. В этом наше величие, наше будущее.

Ну, я что-то совсем «зафилософствовался». Как здоровье папы? Каковы мамины творческие планы? Освобождена Ялта. Вспоминаю, какой это замечательный городок, вспоминаю Гурзуф и Никитский сад. В будущем, если все будет в порядке, обязательно надо будет там побывать, тем более, что в Ялте живет мой хороший друг Михаил Аметов, — помните, я вам много о нем рассказывал? Вчера отметили эту знаменательную дату и условились о встрече в будущем.

Что ж, надо кончать. Еще раз прошу зря обо мне не беспокоиться, особенно, если долго не будет писем, — это объясняется посторонними обстоятельствами.

До скорой встречи, мои драгоценные. Привет всем. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

5 июня 1944 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Что-то долго от вас ничего нет. Последнее папино письмо датировано 25-м мая. Сам пишу вам регулярно через 3–4 дня, а иногда и чаще. [340]

У меня пока ничего нового нет, дел стало гораздо меньше. С огромным удовольствием — в который раз! — перечитываю Шекспира, ибо сумел его достать у наших предшественников (у них за два с половиной года скопилось порядочно хороших книг). Немного сам пописываю.

Мамочка! У меня будет к тебе просьба собрать вместе все мои записи, начиная с Артемовска и Западной Украины и кончая Прибалтийским фронтом. Хотелось бы, чтобы все они были целы, — уверен, что в будущем понадобятся.

Погода немного наладилась; сразу при выходе из блиндажа у меня замечательный вид — большое, изумительно-голубого цвета озеро с огромными соснами на скалистых берегах, за ним — гряда зеленых холмов и вдали сверкают на солнце белые коттеджи. Местность исключительно живописная (ты ее должна знать) и с фронтовой действительностью никак не гармонирует. Я временами сам себе удивляюсь — несмотря ни на что, сохранилось прекрасное восприятие природы и даже наоборот, на фронте это чувство обострилось. Иногда даже в таких прозаичных и неприятных вещах, как бомбежка и обстрелы (особенно ночью), стремишься видеть красивое. Очевидно, сказывается мамина натура.

С большой радостью узнал, что взят Рим. С нетерпением жду начала крупных операций, — ведь тогда останутся считанные дни до конца войны.

...В отношении меня никаких причин к волнениям сейчас нет и пока не предвидится.

До свидания, мои любимые. Привет всем.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

12 июня 1944 г.

Итак, вы уже слышали о том, что войска нашего фронта начали наступление и в числе особо отличившихся, о которой упоминает Верховный Главнокомандующий, — наша дивизия (Корочкина){167}. Это, безусловно, большая честь.

Я, как уже писал ранее, перешел в другое подразделение. Теперь большую часть времени нахожусь с комбригом, веду разведку с его наблюдательного пункта. Очень рад, что живу теперь вместе со своим другом Иваном Сумяцким. Ординарцем опять Аметов.

Откровенно говоря, продвижение на нашем фронте идет значительно быстрее, чем мы предполагали и планировали. Артиллерия, как ей и подобает, действует поистине прекрасно — успех решается поистине артиллерийским наступлением. Мы в нем, конечно, участвовать не успеваем; в период же артподготовки стреляли исключительно [341] точно и заслужили благодарность многих генералов. В общем, в этом году, как и в прошлом, летнее наступление начали первыми и опять на одном из самых ответственных фронтов.

Любимые мои! Пожалуйста, не беспокойтесь, если буду писать реже — ведь мы почти круглые сутки движемся.

Между прочим, у меня к вам большая просьба. Я в этом письме посылаю копию акта на покупку деталей для ремонта пишущей машинки. Для того чтобы это полностью вошло в счет, штампа мастерской оказалось мало, необходимо заверить в домоуправлении (и приложить печать), что действительно указанные детали приобретены за наличный расчет...

Ну, вот пока и все. У меня литер «Г», а не «Ж».

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва 16 июня 1944 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

... Продолжаем наступление. Условия действий далеко не легкие, но дела идут вполне успешно — движемся значительно быстрее, чем предполагали. Форсировали 2-ю линию обороны, состоящую из серьезных инженерных сооружений. Только на переднем крае через каждые 120–150 метров — ДОТ. Артиллерия действует прекрасно, финны буквально не выносят нашего огня. Среди пленных часто встречаются помешанные — не выдерживают артподготовки русских. Находимся в постоянном движении, спать удается 2–3 часа в сутки; ну, да ведь можно и совсем не спать — лишь бы успешно двигаться...

Любимые мои! Как папино здоровье? Каковы денежные дела?

Я уже вам писал, что вернулся на свою старую должность, чему очень рад. Ну, вот пока все. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

Н.Н. Иноземцеву

Москва

2 июля 1944 г.

Дорогие мои!

Пользуюсь небольшой передышкой, чтобы написать вам письмо. До этого у нас было сумасшедшее движение, ведь за неделю с небольшим заняли Выборг (между прочим, возможно, получим наименование «Выборгских»). В общем, Ленинград теперь в полной безопасности, а это ставилось нашей основной задачей. В последнее время продвигаемся вперед медленно, приводим себя в порядок. Начала действовать германская авиация — Гитлер оказывает обещанную им [342] помощь, да это все равно не изменит положения Финляндии. Финны воевать явно не хотят, масса дезертиров. Удерживают армию немецкие заградотряды, выставленные с тылу.

...Захватили много пленных. Местность для нашей артиллерии тяжелая, очень много ненаблюдаемых целей, так что комбатам и командирам взводов управления здорово достается.

Погода стоит прекрасная, хорошие солнечные дни. Ночей нет совсем. Между прочим, это плохо — солдату обязательно нужна ночь — для оборудования боевого порядка, для скрытного передвижения и т.д.

Восхищаемся успехами Прибалтийских и Белорусских фронтов, они двигаются замечательно. На очереди — Минск, а вскоре и Восточная Пруссия. Колоссальный удар должен последовать и на Украине. В общем, дело идет к развязке...

Обязательно обращайте внимание на свое здоровье, мои дорогие, и не беспокойтесь слишком обо мне, а то ведь я знаю, что мама «с ума сходит». Привет всем. Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

7 сентября 1944 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Итак, война кончилась, по крайней мере, на нашем участке фронта. Формально это произошло в 8.00 5-го сентября, фактически же 4-го, когда финское командование приехало к нам. Сколько раз каждый из нас пытался себе мысленно представить этот момент, причем всегда думал о чем-то чрезвычайно знаменательном и величественном, а на деле все получилось очень неожиданно, просто и даже смешно, как и всегда бывает в жизни. Когда я вам расскажу подробности (я как раз ездил на наблюдательный пункт за Выборг), вы много будете смеяться. Все эти дни стоим в полной готовности к движению — или в глубь Финляндии, или куда-нибудь на другой фронт. Последнее, пожалуй, более вероятно. Целыми днями идет дождь, лагерь наш напоминает Венецию, так что давно пора уезжать...

В отношении аттестата написал Буське Вайнштейну, так что, пожалуйста, не беспокойтесь, он все сделает.

Крепко целую. Привет всем.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

17 ноября 1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Вчера получил ваши письма. Меня очень беспокоит состояние папиного здоровья, все-таки не хорошо, что оно так неуравновешенно. [343]

У меня, откровенно говоря, есть мысль переключиться на какую-нибудь солидную работу, чтобы быть в состоянии оказывать вам материальную поддержку. В частности, все эти дни мне предлагают работать освобожденным секретарем партбюро. Оклад 950 руб. в месяц. Отрицательным является обязательное присвоение офицерского звания, но вообще партработнику из армии будет легче демобилизоваться, чем строевому офицеру. Легче же, безусловно, — в том положении, в каком я теперь. Комбригу отпускать меня от себя очень не хочется, все время уговаривает остаться. В отношении демобилизации (после войны) он мне, безусловно, окажет большую помощь. Мне необходимо знать ваше мнение по этому вопросу. Если в этих деньгах есть необходимость, я без дальнейших колебаний соглашусь перейти на эту работу, хоть и жаль бросать мою разведку{168}. Так что обязательно мне сразу ответьте на это письмо.

Готовимся к встрече праздника «Дня артиллерии». Много работаю над составлением боевой истории части, работа эта интересная...

Выпал первый снег. Часто ходим на зайцев, приходится пользоваться автоматом или карабином, — результаты неплохие, в моем блиндаже изжарено уже порядочное количество этих представителей польской фауны. Дома обязательно буду этим заниматься. Теперь вполне понимаю Валентина и его пристрастие к охоте.

Ну, вот, мои замечательные, пока и все. Крепко целую...

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

18 ноября 1944 г.

Дорогие мои!

...Это письмо пишу, сидя в штабной машине, — я сегодня оперативный дежурный, — с улицы доносятся звуки вальса: наш духовой оркестр сопровождает танцы. Завтра — День артиллерии. Сегодня у всех превосходное настроение — союзники начали наступление на широком фронте, следовательно, в ближайшее время начнем и мы, и через полтора-два месяца над Берлином будет развеваться знамя победы, а наши орудия заставят дрожать уцелевшие от бомбежек стекла в столице Германии. Все это чрезвычайно поднимает дух. Вообще в армии никогда не было такого наступательного порыва, как сейчас. Не завидую я немцам и немкам, — от Германии немного останется, уж в этом отношении мы постараемся. Каждый русский солдат составляет себе сейчас «личный счет» за друзей и близких, по которому он должен расплатиться собственноручно. Грозный это будет счет!

И в то же время все больше и больше мыслей о доме, о послевоенных планах. Как замечательно мы, познавшие действительную [344] цену жизни, заживем в будущем! Ни один день у нас не будет потерян! Да, скорее бы только все это превращалось в действительность!..

Крепко-крепко и много-много раз целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

19 декабря 1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Думаю, что это письмо вы получите к Новому году. Поздравляю вас с Новым, 1945-м годом, годом возвращения к мирной жизни. Уверен, что все мы соберемся домой. Этот же будет последним новогодним праздником, который вы отпразднуете вдвоем с мамочкой. От всей души желаю вам всего наилучшего, а главное — здоровья, здоровья, здоровья...

Любимые мои! Каждый взрослый человек вполне реально оценивает свое воспитание, среду, в которой он рос, и положительные, и отрицательные стороны своих родителей. Я не могу спокойно думать обо всем этом — так я вас люблю. Вы оба, мои замечательные, являетесь для меня идеалом того, каким надо быть, как надо жить. Теперь, когда я стал вполне взрослым человеком, критически относящимся [345] ко всему окружающему, я вижу в вас не только своих родителей, но и ярких, во всех отношениях одаренных индивидуальностей... Как я вам благодарен за свои детство и отрочество, юность! Из всех людей, встреченных мною за эти пять лет (а их были сотни и сотни), никто не мог похвалиться такими детскими и отроческими годами, как я. Ведь дело не только в прекрасных материальных условиях жизни, а в семье, в атмосфере, царящей в доме, во взаимоотношениях всех членов семьи. А эти взаимоотношения ни у кого не были, пожалуй, такими хорошими, как у нас дома. Ведь не даром всегда наш дом являлся центром и моей компании, и Шурика, а мои и его приятели так хорошо к вам относились. Если бы не эти замечательные годы, не чудесные воспоминания, мне перенести войну было бы очень и очень трудно...

Мы по-прежнему стоим на месте, но более активно готовимся к предстоящим событиям, к последнему удару по Германии.

Большой-большой привет тете Вале и Костинским. Обязательно всех их поздравьте от меня с Новым годом и поцелуйте.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

1 января 1945 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Итак, наступил Новый год.

Встретил его хорошо: с НП приехал в тыл; собралась вся «шатия», славно выпили и гульнули. Были Иван Сумяцкий, Николай Сафонов, Яшка, Шумаков и др. В общем, будет чем вспомнить встречу 45-го года, а она ведь знаменательна — последний год войны.

Драгоценные мои! Мыслями я все время с вами, пил за ваше здоровье, вспоминал былые встречи — маскарады, шарады и проч. Вспоминал свою компанию — неплохие были ребята. Что ж, не раз еще гульнем в этот день, — только бы кончилась война.

Война научила жить, научила ценить даже те самые незначительные удовольствия, научила все брать от жизни, — ведь в этом и заключается сама жизнь. Энергия, борьба, стремление всегда добиться своего, — без этого жизнь совершенно не интересна...

Сегодня замечательный зимний день, с удовольствием гуляем по лесу (здесь у нас стоит штаб), играем в снежки, валяемся в снегу, — в общем, ведем себя как школьники. Настроение прекрасное.

Любимые мои! По-прежнему меня беспокоит вопрос папиного здоровья, надо сделать все возможное, чтобы как следует его сейчас поддержать, а осенью, возможно, удастся даже поехать на юг по-настоящему [346] лечиться. Очень меня тревожит и то, что чрезвычайно много должна работать мама...

Пишите, как прошел Новый год, как вообще обстоят дела.

Привет тете Вале, Костинским, Мерпертам.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

20 января 1945 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

По салютам и приказам вы знаете, насколько быстро двигается наш фронт. Получили благодарность Верх. Главнокомандующего, — думаю, что до Берлина получим еще не одну. Немцы деморализованы, бегут здорово. Берем массу автомашин, а вчера захватили исправными около ста танков — стояли без горючего. Мы все думали, что на границах Восточной Пруссии противник окажет ожесточенное сопротивление, но вот перешли границу, а немцы остановиться не могут. Поистине замечательный стиль наступления. Потери ничтожны, несравнимо меньше, чем во всех предыдущих операциях. Основные силы все еще в бой не вступали, резервы огромные, так что успех должен быть и дальше. Настроение у войск изумительное. Поляки, между прочим, относятся к нам вполне хорошо. Тем же отвечаем и мы им, ну, а немцы — бегут, боясь возмездия. Их дома, обстановка, вещи представляют замечательное зрелище «Содома и Гоморры» — русский солдат и здесь показывает «класс». Не завидую я немцам, если они в ближайшие дни (именно дни, иначе будет поздно) не сложат оружия.

У меня сейчас замечательная автомашина, делаю со своими разведчиками по 100–150 км в сутки, живу прекрасно — есть куда приложить энергию. Едим исключительно кур и поросят (и всегда вспоминаю о вас, насколько нужнее это все вам, а не мне), спирт в неограниченном количестве. Вот только спать приходится мало. Служебные дела в полном порядке, отношения с комбригом — замечательные. В общем, все в порядке, а главное — прекрасное настроение, ведь впереди — полный разгром Германии.

Ездить здесь очень приятно — дороги превосходные, погода прекрасная, с воздуха ничто «не капает» — немецкая авиация бездействует (зато наша дает «класс»!).

Надеюсь, что у вас все в порядке. Меня только удивляет, что до сих пор у вас не был Николай Романов — я ему передал ценные записки.

Ну, мои драгоценные, пока все. Не беспокойтесь. Крепко целую.

P.S. Привет из Пруссии!

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай [347]

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

4 февраля 1945 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

У меня все в порядке, здоров — абсолютно. После того, как несколько дней пролежал (с приступом аппендицита), — усиленно насыщаюсь различными хорошими вещами (придерживаясь диеты). Пью, например, французское шампанское 1880-го года. Неплохо, правда?

Вчера впервые за время наступления пришла (вернее, прилетела самолетом) почта. Получил массу ваших писем. От всей души поздравляю маму с ее новым большим творческим успехом!..

Наступление идет замечательно, если выступят и союзники, то вопрос окончания войны разрешится в ближайшие недели. И во всех случаях мы должны закончить до лета. В общем, на 4-м году войны русские показывают класс наступления! Насколько несопоставимым все это должно казаться нашим союзникам!

Дорогие мои! Вчера получил кучу писем от Аси. Как это ни странно, но «невельская дружба» не забывается. Вообще она очень умная и симпатичная девушка и, безусловно, встреча с ней — наиболее интересная и значительная из всех моих армейских встреч. Смотрите, не делайте только из этого слишком серьезных выводов, — ведь все мои планы вам хорошо известны.

...Рядом с авто стоит оседланный конь — с каким удовольствием сейчас бы на нем куда-нибудь «метнулся», но надо еще пару дней подождать, а то, чего доброго, заговорит этот несчастный аппендицит, молчавший 5 лет и проснувшийся тогда, когда впереди — Берлин.

Крепко-крепко целую. Привет всем.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

8 февраля 1945 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Живем все так же — весело и напряженно...

Операция нашего фронта по выходу на побережье — изумительная по своей быстроте, организованности и смелости. Она, безусловно, войдет в историю военного искусства... Вы не можете себе представить, насколько малы (в сравнении со всеми предыдущими операциями) наши потери в людях и технике в этой крупнейшей битве. До побережья дошли в числе других и те части, что прорвали оборону под Пумиусаком (?) и Макувым, — это невиданная вещь. Поэтому не удивляйтесь, что сила ударов нашей армии по Германии будет возрастать. Я глубоко убежден, что если бы в это же время выступили и союзники, то война продлилась бы еще максимум две недели. Во всех [349] случаях мы показали сейчас всему миру, что наша армия сильнее любой коалиции армий любых государств. И это чрезвычайно высоко поднимает наш престиж... Вы можете не поверить, но это факт — на всей пройденной нами территории, при наличии больших лесных массивов, мы не встретили ни одного (немецкого) партизана. Да, на настоящую партизанщину способны только славяне — у «фрицев» не выдерживают нервы. Восточная Пруссия (да и другие части Германии, очевидно, так же) никогда не забудут 1945 года — года вторжения русской армии, армии мстителей!..

Любимые мои! С каждым днем нашего наступления приближается день окончания войны, день встречи с вами. Я все больше уверен, что на этой встрече будет и Шурик. Между прочим, наши бывшие военнопленные в огромном своем большинстве изъявляют горячее желание немедленно вступить в армию, отказываясь от отдыха в тылу, и показывают класс наступления вместе с нами, — ведь им есть за что рассчитываться с немцами.

Пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь. Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

16 февраля 1945 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

...Переезжали на новое место — на побережье. Так что я еще раз любуюсь морем. На этот раз Данцигским заливом. Смотрю на него не только простым глазом, но и в стереотрубу, — охраняем побережье огнем своих орудий. И авиация, и флот немцев стоят без горючего, поэтому работы у нас, по существу, нет. Изредка только по косе в 10–12 км от берега пытаются пробиться на запад группы немцев из Восточно-Прусской группировки... Они не знают даже того, что это — тщетные попытки, ибо несколько десятков километров юго-западнее их все равно перехватят наши. В общем, «фрицы» деморализованы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В хорошую погоду показывает «класс» наша авиация — ее во много раз больше, чем у немцев в 1941 году. В общем, двумя словами: Россия дает предметный урок современной войны для всего мира... Ради этого можно было приехать в Крым и из Лондона, и из Вашингтона!

... С большой радостью получил письмо от своего старого друга еще по Татищеву (он у меня был комбатом) — Шалви Чхартишвили. Это — замечательный человек, я вам о нем много рассказывал. Он — цел и невредим, находится сейчас в Ленинграде, в высшей офицерской школе.

И одновременно большое, замечательное письмо получил от Валентина. Пишет о своих «инспекторских похождениях». [350]

...Посылаю фото, хотя вид у меня, откровенно говоря, довольно странный: утро после бурной ночи, посвященной проводам начальника разведки бригады на другую должность.

Ну, мои дорогие, пока все. До свидания. Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

31 марта 1945 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Живу по-прежнему. Готовимся к предстоящей операции, — ведь Восточная Пруссия, кроме ее столицы, полностью теперь очищена.

Получил ваши письма. Большое спасибо за поздравления с приближающимся днем рождения. Судя по обстановке, придется его встретить «тихо и скромно», ибо все друзья находятся на боевых порядках, собраться трудно. Так что перенесем эту встречу на «энное» количество времени в будущее.

Вместе с вашими письмами пришло одно исключительно грустное, от Вали Витебской... 13.11 умер от ран Андрей. Вы знаете, насколько это близкий и дорогой для меня человек, так что распространяться о случившемся нет никакой надобности. Да и сами вы так его всегда любили и настолько хорошо знали, что вполне понимаете мое состояние. Что ж, многие немцы, которым представится «счастливый случай» встретиться на моем пути, поплатятся за эту смерть.

...Последние дни очень занят, напишу подробней, когда освобожусь. А пока — всего лучшего и, пожалуйста, не беспокойтесь.

Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

10 апреля 1945 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Итак, Кенигсберг — наш! В эхом немалая заслуга артиллеристов, — ведь и мы, БМ'овцы, фигурируем в приказе Сталина, а это — большая честь. Должны получить наименование «Кенигсбергских». Лично мне оно очень нравится.

Если бы вы посмотрели на город! Пожалуй, ни один из наших городов так не разрушен, как Кенигсберг, — трудно даже различить, где были улицы. Гарнизон капитулировал потому, что в его распоряжении, кроме нескольких уцелевших подвалов, ничего не осталось (результат превосходной работы артиллеристов и летчиков). Немцы понесли огромные потери, наша же пехота — очень небольшие. Сегодня же с утра идут колонны капитулировавших немцев по 5–6 тысяч человек каждая. [352]

Перед началом операции два дня мы разрушали особо прочные цели, разрушили их прекрасно. После артподготовки пехота пошла в полный рост. От нашей артиллерии не может спасти никакой бетон, — это теперь доказано на практике. Вся операция в целом является образцом взятия крупного города: впервые в истории город с 400-тысячным населением, весь опоясанный бетоном, имеющий массу солдат и техники и не испытывающий никакого недостатка в продовольствии, — был взят за два дня.

В общем, поработали мы славно. Куда двинем дальше — пока еще не известно. Настроение прекрасное.

Есть, правда, большое омрачающее обстоятельство: в боях под городом погиб Николай Сафонов. Это был один из моих лучших друзей, единственный из тех, с кем я был в Артемовске. Ничего не поделаешь, война есть война. Пока все. Пожалуйста, не беспокойтесь, — ведь бои у нас кончились.

Желаю всего наилучшего. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

26 апреля 1945 г.

Здравствуйте, дорогие мои!

Итак, мы на старом своем фронте, на котором воевали всю зиму. Путь сюда был очень интересен, проезжали массу городов. Большое впечатление оставила Висла — красивая река.

В ближайшие дни должны включиться в общий ритм наступления. Одер уже форсирован. Над нами сплошной вереницей идут самолеты на северо-запад, на Берлин.

Если бы вы знали, какой сейчас подъем в нашей Армии — ведь до полной победы остались считанные дни.

Мои любимые! Больше писать некогда, крепко-крепко целую.

Не беспокойтесь! Еще раз целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

27 апреля 1945 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Итак, взят Штеттин! Мы теперь выведены в резерв фронта и, очевидно, надолго... За все это время мы так привыкли быть в боях и непрерывно двигаться, что всякая тишина и стоянка на месте кажутся неестественными.

Мои любимые! Дело явно идет к концу, весь вопрос теперь только в том, сколько времени продлится период от окончания войны до [353] демобилизации. Я, безусловно, приложу все силы, чтобы его сократить, не знаю только, что из этого выйдет. В общем, «поживем — увидим», как говорится.

Писем эти дни не получаем, и, наверное, не получим еще несколько дней. Меня беспокоит вопрос папиного здоровья. Между прочим, здесь началась настоящая весна, все сады в цвету. Здесь местность гораздо более живописная и «веселая», чем в Восточной Пруссии. Там уж слишком все серо, сурово и неприветливо...

Вчера и сегодня был в Штеттине, только что вернулся. Большой портовый город. Разрушен не особенно. Видно, что особой красотой он не отличался и до войны.

Ну, пока все. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

4 мая 1945 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Писем нет, почта идет слабо, — уж очень быстро двигается армия, поэтому не знаю, как вы живете, а главное, беспокоюсь за здоровье папы.

Мои драгоценные! Война для нас кончилась, войска нашего фронта соединились с англичанами, в ближайшие дни она и вообще кончится. Взятие Берлина отпраздновали прекрасно: как раз накануне ездили «вперед» и привезли две бутыли (так литров по 30–40) виноградного вина, спирт и много всяких вкусных вещей. Теперь держим НЗ в виде чемодана бутылок (ямайский ром, шампанское, фр. токай, ликер, коньяк, в общем, целая коллекция) на День Победы. Тоже «оторвемся» не хуже Берлина. Ведь это для нас, фронтовиков, будет самый большой праздник.

Живем сейчас в лесу, лагерный режим и проч. — начинаем приспосабливаться к мирным условиям. Это гораздо тяжелее, чем воевать, особенно теперь, провоевав непрерывно последние два года. И материальные условия другие, и, главное, — дисциплина и режим. Ну, да теперь зато знаешь, что это не надолго, и что будешь цел.

В связи с окончанием войны все чаще и чаще встает вопрос будущего. В отношении своего дальнейшего пути я так и не решил (слишком я от всего оторван, надо знать реальные возможности на месте), но, во всяком случае, надо будет использовать тот факт, что я являюсь студентом Энергетического института. Мое положение здесь и отношения с комбригом таковы, что если получу вызов из института, то никаких препятствующих моему отъезду причин не будет... Да, все эти вопросы, еще недавно «плавающие в туманной дали», становятся вполне реальными. Надо их встретить во всеоружии... [354]

Эх, если бы вы знали, как я по вас соскучился и как хочется скорее вернуться к вам, причем так, чтобы уже никуда не уезжать.

Ну, пока все. Большой привет тете Вале. Теперь, надеюсь, вы обо мне беспокоиться не будете — ведь все кончилось.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

9 мая 1945 г.

Здравствуйте, мои драгоценные!

Только что дали салют в честь Дня Победы. Это очень трудно сказать словами, но, думаю, вы и сами поймете, что для солдата не может быть более торжественного и радостного дня, чем сегодняшний. Вчера ночью, сразу после сообщения о капитуляции, пошли гулять на берег Одера. Стрельба была непрерывная, небо ни на минуту не очищалось от ракет — это зенитчики и артиллеристы давали свой собственный, произвольный салют. Подобного Москва не видела. Потом пару часов поспали — и на парад. После парада — концерт нашей самодеятельности, затем — московских артистов. На торжественном обеде было выпито столько, что писать прямо неудобно, — и никто не был пьяным, вернее, все пьяны со вчерашней ночи.

Сейчас в самой теплой компании сидим с ромом и коньяком, а потом опять пойдем танцевать — к нам съехались все окрестные госпитали.

В эти часы, самые радостные, не могу не написать вам, ведь мысленно я с вами, в Москве. Очень много думаю о Шурике. Вполне возможно, что и он встречает где-нибудь праздник вместе с нашими союзниками.

Мои дорогие! Все-таки я родился под счастливой звездой: почти два с половиной года пробыл на фронте, причем все время разведчиком, и даже ни разу не был ранен. Теперь я уверен, мы скоро увидимся.

Целую вас, мои любимые, много-много раз и крепко-крепко.

До свидания!

Полевая почта 34581-Г

Ваш Николай

* * *

Н.Н. Иноземцеву

Москва

11 июня 1945 г.

Мои дорогие!

Итак, я, как и перед войной, опять в Польше, в небольшом городке, похожем на Самбор, в юго-западной части страны. Стоим в старых русских казармах, где стояли русские полки перед первой мировой войной. Недалеко Бреслау, поэтому много всего типично-немецкого. [355]

Город живет абсолютно нормальной жизнью, только цены значительно выше довоенных. Работают рестораны, кафе, пивные; на улицах в воскресенье масса народа, все очень хорошо одеты. Как и везде в Польше, много красивых женщин. Вчера были в кино — американский боевик из ковбойской жизни с переводом на польский язык. Несмотря на это — понятно, ибо фабула рассчитана на дошкольный возраст. Удивительно, чтобы Голливуд, давший миру «Большой вальс», до сих пор выпускал такую халтуру.

В городе много польских войск, отношения у нас с ними хорошие, ибо каждый находит там земляков...

Все идет к тому, что наше пребывание здесь должно быть кратковременным, должны будем уехать в Россию.

Мои дорогие!.. Очень рад, что пришли мои письма, и вы больше обо мне не беспокоитесь. Теперь буду ждать справку из института — она тоже скоро должна придти.

Ну, мои любимые, вот пока и все. Крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Николай

* * *

М.С. Иноземцевой

Москва

11 сентября 1945 г.

Здравствуй, мамочка!

Получил твои открытки от 1-го и 2-го, сам пишу тебе регулярно через три-четыре дня.

Драгоценная моя! Завтра уезжает Иван Сумяцкий — он демобилизуется согласно приказу о работниках угольной промышленности. Говорят, что во второй половине месяца должно быть кое-что реальное в отношении демобилизации студентов, учителей и специалистов. Жду справку из института о том, что я учился на 2-м курсе. Через месяц вернется Тишенко, тогда перспективы могут быть вполне реальными.

Дома у меня сейчас «идет дым коромыслом» — вечером провожаем Ивана. С его отъездом я лишаюсь последнего из своих действительных друзей. Условились обязательно встретиться, — он будет приезжать в Москву по делам.

Драгоценная моя! Материально живу превосходно, есть все условия, чтобы по-настоящему работать. Мыслей тоже достаточно, — а вот работать не могу, никак не могу сосредоточиться. С одной стороны, все время нахожусь под впечатлением постигшего нас с тобой горя{169}. С другой — все связанное с фронтом еще так близко и кровно внутреннему «я», что не может быть никакой объективности. И над всем довлеет желание как можно скорее возвратиться домой, в Москву. Исходя из всех моих планов, мне надо значительно расширить общий кругозор, — следовательно, надо напряженно учиться. [356]

И вполне понятно, что хочется, чтобы эта учеба началась в самом скором времени — ведь время идет.

Служебные и партийные дела в полном порядке. Много времени провожу у радиоприемника.

Много и часто пишет Люля. Очень рад, что вернулся Сергей Алексеевич. Пожалуйста, передай ему от меня самый большой и искренний привет. Надеюсь, что скоро удастся встретиться (в последний раз мы виделись несколько часов в Балахне в 1942 году).

В этом письме, как и в предыдущих, посылаю тебе одно из последних фото.

Ну, моя любимая, до свидания. Не скучай и слишком не грусти — скоро увидимся.

Крепко-крепко целую.

Полевая почта 34581-Г

Твой Николай