Через брянские леса. Партизаны были разные
После напряженных боев по прорыву долговременной обороны противника восточнее Орла и боев на ближних подступах к городу бригада совершила глубокий обходный маневр на Брянск. Маршрут через болота и знаменитые Брянские леса. Строим десятки мостов и переправ, целые километры деревянных настилов{64}.
Мокрые Дворики (45 километров к северо-западу). Рассказы о партизанах. Собственные патронный, пороховой и спиртовой заводы. Ликвидации немецких обозов, получение продуктов в Орле по «липовым» документам (150 подвод зерна). Большие бои весной. Жители думали, что передвинулся фронт. Две немецкие дивизии окружили лес, применили артиллерию и авиацию и стали сжимать кольцо. Через несколько дней сошлись и увидели... следы через болото ушедших партизан и уехавших обозов. Молодежь вместо того, чтобы ехать в Германию, уходила в партизанские отряды. Единое, централизованное руководство отрядами. Систематические диверсии на железных дорогах.
Страх немцев перед партизанами. Ночами не спали и не давали спать хозяину избы, в которой остановились. Карательные отряды и полиция преимущественно из украинцев. В Мокрых Двориках расстреляно 26 человек. У одного старика расстреляли двоих сыновей, после чего он сам с дочерью ушел к партизанам (сейчас — бригадир в колхозе). Одного из партизан выдала жена.
Привоз раненых. Многочисленные стоянки машин и повозок с ранеными на переправах.
Рация и трактор подорвались на мине. Полищук убит. Примаченко и Сердюк тяжело ранены.
Колоссальное количество мин на дорогах. Подрыв еще одного трактора. [126]
Сегодня — брянские леса, холодок, ледяная вода в реке. Конец войны, пожалуй, не ближе, чем тогда, когда казалось все быстрым и простым, война тогда еще не приняла позиционный характер. Теперь все связано со временем, с ожиданием.
Этот день четыре года тому назад кажется уже «другой эрой» — радостные, счастливые дни в Туапсе и студенческая жизнь впереди. Прекрасный сон! Счастливая юность!
И в течение всех этих лет — все возрастающая, наращивающаяся жажда жизни, то есть стремление к полноценной, одухотворенной деятельности, к полной личной свободе, к удовольствиям и радостям, не доступным для солдата. Это большая жизненная сила, и она многое может сделать в будущем.
Пока же будем воевать так, чтобы не было за себя стыдно. До сих пор это мне почти всегда удавалось (за исключением отдельных моментов, когда не совсем был доволен своим поведением, когда инстинкты и рефлексы на мгновения побеждали разум, — сказывалась неопытность).
...На глаза попала старая, еще школьная московская записная книжка, чудом уцелевшая за четыре года и прошедшая бурю войны. Как дорога она сейчас мне! Каждая страница — масса воспоминаний, лиц и событий; каждая запись — что-то живое, связывающее с прошлым: можно смотреть каждую строку и представлять себе целую серию картин и впечатлений. Необходимо сохранить ее — она для меня дороже самых больших ценностей.
Один из «ЯК'ов», прикрывающих бомбардировщиков, встречается с «Мессером», отводит его в сторону, давая спокойно уйти охраняемым, затем пикирует вниз. «Мессер» — за ним, подбивает его из пушки, [127] но получает сам ответную пулеметную очередь, и оба вместе с летчиками врезаются в землю. Яркая вспышка пламени, и масса густого дыма постепенно превращается в тоненькую струйку. Все кончено.
И так целый день. Общее количество сбитых самолетов перевалило далеко за десяток, бои же разгораются дальше.
Митинг в честь взятия Харькова, под неумолкаемый гул самолетов и артиллерийской канонады. Слова выступающих часто совершенно заглушает рев пикирующих машин; противотанковые ружья и пулемет внимательно смотрят в небо. Аудитория, безусловно, не слишком внимательная, но очень отзывчивая, — много украинцев.
Ночью веду связь свою и Сигала по лесу к новому НП. Выходим точно по азимуту.
Ночью — обрыв связи, 400 метров кабеля какая-то сволочь вырубила. Строим блиндаж, перекрываем ячейку для наблюдения, на пункте устанавливаем ПТР (противотанковое ружье. — М.М.), пехоты здесь на всем участке 28 человек, а кроме немцев действуют еще власовцы. Каждую ночь тащат кого-нибудь из командиров, пользуясь знанием нашего языка и нашей формой. Связь работает плохо, ставлю на линию всех радистов. Под пулями проверяется хладнокровие людей. Спица, как только выкопали «на два штыка», лег на землю и лежал до конца. Всю землю бросали через него. Кое-кто из ребят совершенно потерял аппетит. По единодушному признанию всех, у «БМ'овцев» — это первый такой НП за всю войну. У меня подобный был и в 298-м в Каменке, когда командовал минометчиками. Ничего, пусть привыкают. [128]
Вечером — приказ смотать линии и сосредоточиться на поляне, где вооружались системы, — вся бригада перебрасывается севернее, куда-то к Смоленску.
Под утро все готово.
Встречи с пехотинцами. За две последние ночи у них власовцы утащили командира связи и командира батальона. Но и среди власовцев многие уже поняли, что положение их безнадежно, приходят с повинной{65}.
Пополнение в пехоте — 1925-й год. Ребята по шесть — семь месяцев в армии, проходили суровую школу на Востоке, «обкатывались» танками. В общем, «молодняк» крепкий. Вся дивизия рвется в бой, несмотря на то, что люди ни разу не были на отдыхе в тылу. Дивизия пошла на фронт из Сибири, в 1942 г., когда немцев погнали от Москвы. С тех пор пополнение получали только мелкими партиями по 200–300 человек. Перед наступлением в батальоне было по 170–200 человек, это не помешало дивизии передвинуться на 30 километров и занять Жиздру.
В последнюю ночь батальон без малейшего шума, ползком, занял рубеж для атаки в 250-ти метрах от немецких траншей, а под утро тем же путем ушел обратно. Немцы абсолютно ничего не заметили. Подобная репетиция возможна только при наличии прекрасно обученных бойцов.
Дивизия взяла много пленных. Некоторые из немцев, получив с фронта отпуск, ехали не в Германию, а на Украину. В Германии их дома были разбиты бомбежкой, семьи разбежались. Мотив обреченности у всех очень силен. Садизм в истреблении всего русского, что встречается на пути отхода, — объясняется тоже глубокой уверенностью в том, что они уже больше сюда не придут, и желанием отомстить за крах всех своих личных интересов, связанных с надеждой на победу Германии.
...Вечером едем на 50 километров на север в район Кирова. Проезжаем абсолютно разрушенную Жиздру, а затем дорога идет вдоль старой линии фронта. Укрепления очень солидные с обеих сторон. Широкие минные поля, эшелонирование ДЗОТ'ов на несколько километров [129] в глубину. У немцев еще, кроме этого, бронекупола и зарытые в землю танки.
Масса подбитых или совсем разбитых танков и орудий, брошенных на поле, — следы немецкого выступления в районе Жиздры, весной 1943 г. Среди общей массы немецких танков встречаются и французские, и чехословацкие. Местность лесистая, но почти все верхушки деревьев скошены артогнем. Метрах в 600-х в тылу — длинные вереницы крестов с кадками — немецкое кладбище. В середине возвышается огромный березовый крест, символизирующий судьбу всей Германии...
Останавливаемся на ночевку. Рядом с нами — танкисты. У одного из них прекрасный аккордеон, причем играет он артистически. Воздух наполняется звуками танго и фоксов, приходит несколько девушек из неразвернувшегося госпиталя, и танцы продолжаются чуть ли не до утра, хотя все очень утомлены. Подобная «отдушина» неизбежна для восстановления моральных сил после последних боев.
Вечером собирается компания вокруг Сафонова, он «в ударе», прекрасно поет. Сколько чистой, сердечной лирики в этих фронтовых вечерах после боя! Те, кто их не испытал на себе, никогда не будет по-настоящему ценить жизнь.
Наш НП тоже в старой немецкой траншее, ребята очень довольны, что много не придется рыть.
Вечером занимаем НП, ночью — оборудуем.
3 сентября. Ведем разведку. Подъехали огневики. Немцы особой активности не проявляют, но артиллерия их бьет здорово. Район НП обстреливается 150-миллиметровой батареей. Земля, вернее, песок, осыпается и дрожит, приятного мало. Быть под методическим огнем тяжелой артиллерии в открытых окопах — удовольствие ниже среднего. [130]
Вечером получаем приказ сняться и отъехать в тыл на 8–10 километров, в резерв.
Вечером приказ занять старый боевой порядок. Роем новый НП.
«День волнений». Выбираю ПНП (передовой наблюдательный пункт. — М.М.) для всего дивизиона, нахожу для всех цели, связываюсь с пехотой. Вечером стреляю по блиндажу. Пристреливаюсь третьим снарядом, 13-й и 16-й — блиндаж, 17-й — в траншею. Блиндаж и склад боеприпасов завалены. Помешали еще разные весовые знаки снарядов.
Обвинение дивизиону, что один снаряд попал по своим. Иду к командиру батареи и беру у него акт, что ничего подобного не было.
Активный огонь нашей артиллерии. Бьют гаубичники. «Катюши», «Андрюши»{66}. Немцы отвечают меткими, не очень интенсивными огневыми налетами.
Большие Савки горят. Артиллерия ведет активный огонь — достреливает снаряды, следующей ночью отойдут.
Вечером приказ Красильникова — пойти в немецкие траншеи и узнать, там ли немцы. Часов в 9 идем с Борисенко к командиру роты, вместе с ним двигаемся вперед. Впереди — полковая разведка (8 человек), затем один взвод (12 человек) и еще метрах в 50-ти командир роты и мы, «БМ'овцы» (кроме нас, идут Могильный и Максимов). Подходим к траншеям. Впереди два взрыва — мины, подорвались три человека. Вызывают саперов. Вошли в траншею. Все тихо. Немцев нет. Возвращаемся, звоним по телефону, чтобы доложить обстановку, но начальство спит.
Смотрю свою цель. Блиндаж осел, угол завален. От склада боеприпасов ничего не осталось. В центре воронки лежит головка от бетонобойного снаряда нашего калибра, то есть никаких сомнений быть не может: разрушил — я.
Вещи в блиндаже плохие, большинство — «эрзацы». Вот только много пустых бутылок от хорошего французского вина.
Брошено все: шинели, одеяла, фотографии. Масса патронов и гранат. Много винтовок. На огневых точках оставались целые пулеметы с заряженными обоймами, противотанковые пушки. Только на одной из них снят прицел. В общем, «тикали» наспех.
На другом конце нашего района, у железной дороги, следы разведки боем, проводившейся 4-го. Четверо наших танков, порядочно трупов пехотинцев. Один из танков («тридцатьчетверка») влез в немецкую траншею, раздавил пулемет, был подбит связкой гранат, брошенной из маленького окопчика в пяти метрах в глубь обороны. Один из пехотинцев застыл в самой жизненной, обыденной позе: приподнявшись на локоть, взялся рукой за голову. Лицо спокойное, ясное. Еще немного дальше — красивый усатый лейтенант, а рядом с ним — девушка-санитарка на коленях с бинтом в руке. Оба убиты разрывом мины; у девушки ветер развевает волосы.
Как ни много подобных картин я видел, а все-таки щемит душу тяжелое чувство, особенно когда видишь смерть не в лихорадке боя, а в обыденной обстановке, в роскошный солнечный день «золотой осени».
К вечеру сосредоточиваемся в районе огневых позиций. Армейский ансамбль дает для нас концерт. После него вплоть до полуночи слышны песни — люди «отводят душу» после напряженного боя.
...Ночью приказ на марш, в район юго-западнее Людиново.
Остановка в лесу. Листья осин и берез пожелтели, медленно опадают, прозрачный, свежий воздух ранней осени. Идеально-голубое небо. Большая глубокая грусть на сердце. Писать не хочется — словами всего не выразишь, а недоговаривать не стоит.
Население рассказывает об отличных действиях партизан, о переходе на их сторону большого количества власовцев. Большинство девушек — в партизанах. Старик один обижается: «Партизан столько, что всех коров им скормили». Одно село (Нижний Бытош) два месяца было в руках партизан.
Аучук дает очередную «гастроль» с ракетами.
Вечером с Яшкой [Каплуном] слушаем последние известия в политотделе. При луне вспоминаем о ночных свиданиях, далекой юности.
Письмо от Яшки Корфа. Он вопреки всему — в артучилище.
Встреча с партизанами. «Большая земля». Партизаны гражданские и военные (преимущественно из корпуса Белова). Партизанский край. Централизация управления отрядами и бригадами. Общее количество партизан в Брянских лесах — более 10 тыс. Бои с регулярными войсками. Большие трофеи. Случаи перехода к власовцам и обратно. В отрядах много девушек и женщин. Больных и раненых на «У-2» оправляют в тыл. Командиры отрядов — кадровый комсостав Красной Армии.
В деревне Новый Батош 15-летняя девочка, носившая пищу партизанам, расстреляна на опушке села, тело ее убирать не разрешили. Похоронена уже при нас.
Многие из партизан награждены орденами, но у большинства пока еще только справки вместо орденов.
Конвоирование власовцев. Тысячные партизанские отряды, идущие на отдых в Киров. [133]
Действия 2-го кавалерийского корпуса. На плотах противника форсировали Десну, удерживали переправы 4 дня, вплоть до подхода пехоты. Будучи сами окружены, окружили и уничтожили два полка пехоты противника. Масса немецких трупов. Сотни убитых бельгийских лошадей. Много техники, огромные склады боеприпасов, авиабомб и пр.
Действия «ИЛ'ов». В прорыв входят основные силы. Множество танков и «Катюш». Каждый вечер — огромное зарево пожарищ...
По вечерам — «концерты» в штабной батарее. Павлов, Кочетков, Р... (неразб. — М.М.). «13 негритят» Сафонова.
Прекрасные известия со всех фронтов. Приподнятое настроение. Кругом — песни. С 1941-м не сравнить.
...Во время одного из налетов на ст. Жуковка (недалеко от Брянска) подбит наш пикирующий бомбардировщик. Из экипажа уцелел пилот, раненный в ноги. Несмотря на ранение, он продолжал управлять машиной и, видимо, думал дотянуть ее до леса, в котором рассчитывал встретить партизан. Однако машина не слушалась, и он посадил ее перед лесом, на поле. Из селения к месту посадки немедленно приехали три машины с полицией с задачей во что бы то ни стало взять пилота живым. Когда полицейские начали окружать машину, пилот открыл огонь из пулемета. В продолжение 40 минут он отстреливался и уничтожил до 20 немецких солдат. Четыре раза ему предлагали сдаться, обещая жизнь и полную неприкосновенность, — все четыре раза он отвечал пулями. Но вот патроны кончились. Немцы с восторженным ревом бросились к машине. Пилот высунулся по пояс из кабины и начал отстреливаться из пистолета, убиты еще четыре человека. Вот немцы подбежали вплотную к самолету. Последнюю пулю пилот пускает себе в висок и падает на руки врагов. Пилот умер, но он победил, показал, как русские презирают смерть.
Через день немецкое командование в назидание своим летчикам устроило советскому летчику торжественные похороны: солдат необходимо воспитывать на примерах мужества; если же их нет в достаточном количестве, то приходится заимствовать у армии противника.
Оставшиеся в Жуковке девушки и женщины предельно нахальны, а следовательно, и очень противны — результат общения с немцами. Танцплощадка, являющаяся местом сбора, вызывает только отвращение, хотя там и много наших, особенно из штаба и штабной батареи.
Мысли о долгой стоянке чрезвычайно неприятны, скорее бы на передовую и по-настоящему пострелять.
Отношения с Фроловым приличные, но никакой личной дружбы нет и быть не может.
Знакомство с гражданским населением. Встречи с партизанами. Рассказ о москвичах-военнопленных, охранявших железную дорогу, перебивших немцев и соединившихся с партизанами.
Знакомство с железнодорожником-партизаном, подорвавшим 3 моста и 2 эшелона. Политика «пряника» в отношении партизан в 1943 г. Случаи предательства{67}.
Взаимоотношения власовцев с партизанами и с немцами (последним нисколько не подчиняются).
— Мы собрались отметить наших товарищей, первыми в бригаде получивших правительственные награды. Простите за это скромное угощение и походную обстановку нашего маленького праздника, но я уверен, что у каждого из вас, здесь присутствующих, этот день навсегда останется в памяти. Первую награду получать всегда приятно, я это знаю по собственному опыту. Итак, за наших награжденных!
Сафонов, покряхтев и сморщив нос, тихонько говорит:
— Ну, дай, бог, не последнюю!
— Что, награду?
— Да нет, чарку водки, — громовой смех.
После выпивки пошли вдвоем побродить по окрестностям.
— Что ж, Николай, вместо «Знамени» пришлось получить медаль, ну, да не смущайся, ведь это только начало.
Сафонов смеется:
— Нашел чем смущать. Нам с тобой военной карьеры не делать, проживем и так! Давай-ка лучше постреляем — я давно не стрелял. [135]
Повесили две немецкие каски и несколько пустых консервных банок. Дистанция 40 метров. Очередь из одного пистолета, из другого. Каски и банки здорово продырявлены во всех направлениях.
— Еще Польска не сгинела, — смеется Сафонов.
5 октября. Брянск. Сравнительно мало разрушений, за исключением нескольких домов на главной улице, — все цело. Бродим по городу с Николаем Пантусом. Жителей мало, гораздо больше военных.
Стоим в прекрасном сосновом бору за станцией «Брянск-2», ждем погрузки. Рядом с нами части 11-й гвардейской армии; лес в полном смысле слова «кишит» людьми. Управление дивизиона живет в полуразрушенном домике, превращенном немцами в опорный пункт по охране железной дороги от партизан. В первый же день перед домиком был зажжен костер, который ни на минуту не угасает; в «часы пик», то есть вечером, перед тем как ложиться спать, вокруг костра собирается 20–25 человек, в золу засыпается до полмешка картошки одновременно — потчевать гостей. Каплун, кивая на Сафонова, главу сего «патриархата», представляет:
— Последний из «могикан» — у «огня жизни».
У костра можно услышать все: вопросы тактики, боевые эпизоды, воспоминания о Москве, бесчисленные анекдоты, сложные физические проблемы, вопросы баллистики или приготовления самогона; получить самую подробную информацию о международном положении и положении на фронте с подтверждением на географической карте всех масштабов. «Костер Сафонова» (поддерживают его разведчики Сафонова, стоящие здесь часовыми ночью, а днем — дневальными) — центр политической жизни.
— «Новоиспеченный» коммунист отбивает хлеб у старого партийного волка Бидненко, — смеется неугомонный Сафонов, только что вступивший в партию (Бидненко — парторг).
Закончив «напряженный вечер», — в лесу одновременно идут несколько кинокартин, на мясокомбинате — танцы, в госпитале — концерт и т.п., — посмотрев кино и натанцевавшись, не в силах нарушить традицию, снова подходим к костру. Компания самая теплая. После пары анекдотов и «Софочки» Каплун серьезно говорит:
— Следующий месяц — траурный.
— Почему, для кого?
— Для Бауманского института в Москве. Четыре года тому назад в этом месяце ушел в армию Сафонов.
Смех, от которого гнутся сосны, и гром аплодисментов. Потом разговор принимает вполне серьезный оборот:
— Ведь ты был на артиллерийском факультете? [136]
— Да.
— Ну, значит у тебя сейчас временный отрыв в связи с производственной практикой.
— Нет, спасибо, за четыре года этой практики получил более чем достаточно — хватит на всю жизнь; во всяком случае, артиллеристом больше не буду, хотя бы и в звании инженера.
— После войны хватит работенки по любой специальности, — задумчиво говорит один из присутствующих.
— А самое лучшее, все-таки, продавать газированную воду.
— Особенно с голосом Николая! — добавляет кто-то. Опять смех. ...Однажды захожу к Сафонову: «Пойдем, прогуляемся». Около Мясокомбината разместился медсанбат 1-й Московской; в нем, наверное, большинство москвичек. Через некоторое время я усиленно танцую с одной из девушек, а Николай стоит в центре группы «прелестных созданий» и что-то рассказывает под аккомпанемент женского смеха. С этого дня каждый вечер недалеко от домика с костром можно было слышать серию в четыре пистолетных выстрела — Сафонов вызывал свою «возлюбленную». А если пройти немного дальше, к ручью за железной дорогой, то там в ночном воздухе плыли знакомые звуки:
...Пойте песни в юности,Продолжалось это, однако, недолго. Как-то Сафонов предлагает:
— Съездим в Брянск. Там сегодня концерт. Кутанем с ребятами из штабной (штаб бригады размещался в городе).
— А твоя возлюбленная?
— Прекратила существование, по крайней мере, для меня. Знаешь, хотя я и одинок, а все-таки противно видеть в женщине только «кусок мяса», а в данном случае это так, — большего они из себя не представляют, несмотря на то, что москвички, студентки.
Что-либо возразить против этого трудно.
...Стоянка в сосновом бору продолжается. Масса войск вокруг нас — 1-я Московская гвардейская дивизия, огромное количество артиллерии. Очень у многих значки Сталинграда; у большинства — медали и ордена. Прекрасные, свежие, испытанные части, замечательный ударный кулак! Плохо будет немцам там, где он опустится.
Погрузка откладывается. Штаб и 2-й дивизион переезжают в город. Оборудование землянок с печками.
По вечерам — развлечения. Знакомство с Асей, а затем с Леной, москвичкой. [137]
Формирование партизанского полка. «Торговля» с партизанами, «фрицевские» сапоги. Охота на зайцев. Жареная картошка у Сафонова и Каплуна.
...Письмо от Аюли: первое за три года. Написано очень задушевно, нежно, но гордо. Что на него ответить или вовсе не отвечать? Что ж, напишу истину, пусть знает, — на войне слишком много неожиданного и некоторые мысли откладывать до личной встречи не приходится. Как говорится, «разбередили старую рану», успевшую затянуться под благотворным влиянием времени. Ничего, после армейской и особенно фронтовой закалки все это не страшно, в любую минуту можно взять себя в руки, все подчинить воле и рассудку{68}.
Еще одна неожиданность — письмо от Любы Штайнберг. Милая, хорошая девушка, успевшая уже стать адвокатом. Да, я здорово отстал!
«История дипломатии». Возвращение аттестационного материала{69}. Все — к лучшему, скорее разделаешься с армией по окончании войны.
Послеобеденные часы с Каплуном и Сафоновым.
Долгое время нет писем — они идут на новое место. Без писем чувствуешь себя оторванным от дома и друзей, одиноким, заброшенным.
Памятник гвардии полковнику Герою Советского Союза Богданову на центральной площади, напротив Дома Советов. Три параллелепипеда, поставленные один на другой. На верхнем — 203-миллиметровый снаряд, увенчанный золотой звездой. На втором — 152-миллиметровые снаряды по углам, на третьем — 122-миллиметровые и внизу — на гранитном основании — 76-миллиметровые. На центральном параллелепипеде — большая Звезда Героя, под ней — портрет и надпись. Весь памятник сделан в черно-серых тонах, в строгом величественном стиле.
Сколько подобных памятников будет поставлено к концу войны на всей нашей территории, и сколько безвестных героев не получит их, но заслужило!
Процветание карт. Писем все нет. Газеты бывают изредка. [138]