Отход кадровой армии. В нас стреляли не только фашисты
Ориентируюсь. Начинаю привязку НП. Иду по тропинке к пункту первой батареи. Под кустом какой-то боец, без сапог, ремня и пилотки. Нос и лоб в кровь разбиты. Спрашиваю, что он здесь делает. Трясет головой и мычит. Говорю ему: «Поднимайся, идем со мной». Неохотно поднимается, тащится, хромая на одну ногу. Вызываю Боброва, сам ухожу кончать работу. Через некоторое время слышу сзади себя сухой выстрел ППД. Одним дезертиром стало меньше.
Засек ориентиры, Лапидус привязал огневые. Данные готовы. Сменяю Долгого у стереотрубы. Вот по дороге с холма, расположенного впереди нас, километра на полтора-два, движется колонна пехоты. Передовая разведка, головной отряд, боковые походные заставы, — в общем, порядок полный. Свои или немцы? Связываемся со стрелковыми ротами, расположенными у подножия нашей вершины. Их передовые секреты передают, что идет 753 полк полковника Новикова. Он проходит дальше и занимает оборону по направлению от нас к Дрогобычу.
О немцах никаких сведений нет. Идет спокойная, нормальная жизнь. Ночью же — ожесточенная ружейная и пулеметная стрельба. Ее вызвали действия небольшого отряда — не то немецкой разведки, не то сбежавших с оружием дезертиров из местного населения. А, главное, — неразбериха. Недостаточная обстрелянность. Каждый куст кажется в темноте человеком, каждый шорох — шагами.
Утром меняем НП. Выносим его на опушку леса. Я склеиваю полученные в штабе карты. Могучий налаживает приемник. Он достал его во время поездки по окружающим селам в поисках кухни, отставшей во время движения. Многие немецкие станции работают на русском языке. Немцы объявляют, что 15 июля будут в Киеве, [40] говорят о бесцельности и бесперспективности борьбы. Мы смеемся, но настроение плохое. Отступление идет по всему фронту{16}.
Впереди нас в нежно-голубом небе медленно поднимается вверх огромный столб дыма. Дым клубится гроздьями — подобие гигантских потоков водопада, и диаметр столба все увеличивается и увеличивается. Достигнув известной высоты, дым расходится по сторонам, создавая гигантский зонт. Величественное, незабываемое зрелище. Это горят колоссальные резервуары с нефтью и бензином в окрестностях Дрогобыча.
По дороге идут гражданские телеги, груженные снарядами гаубичного дивизиона. Ящики со снарядами замаскированы травой и ветвями. На одной из бричек прекрасный букет роз. Эти розы, такие «неуместные» в окружающей обстановке, надолго врезаются в память.
Вот и предместья Борислава. Везде горят нефтяные вышки, резервуары, механические установки. Это работа саперной роты 676-го полка, — той самой, с которой мы строили укрепления в районе Бутельки Выжней, Яблонова и Борыни. Многие из саперов с обожженными руками и лицами, но самоотверженно продолжают свою работу.
Жилые здания расположены рядом с вышками. В непосредственной близости от них — и центральная часть города, что очень опасно. В вечернем воздухе видны массы летающих искр. Пожилые рабочие выносят на улицы кое-какое барахло, женщины с детьми на руках бегут боковыми улочками и огородами к лесу. Туда же гонят скот. Многие махнули рукой на все и стоят со слезами на глазах на тротуарах, смотрят на нас.
Сколько человеческого горя! И ни криков, ни проклятий по нашему адресу. Наоборот, многие протягивают руки и кричат: «Тувариши, возвращайтесь скорей!» Вот он — рабочий центр Западной Украины.
Все боковые улицы преграждены горящими завалившимися вышками, движение возможно только по центральной заасфальтированной улице. Но и здесь уже есть угроза завала. Артиллерийские д[ивизио]ны и пехотинские обозы переходят на рысь, стрелковые роты форсированным маршем идут по тротуарам. На одном из перекрестков из-за ремонта открыта крышка водопроводного колодца. Создается угроза падения для лошадей, идущих крупной рысью. В колодец [41] прыгает пожилой рабочий, стоящий рядом, глубина ему по грудь. Он поднимает руки и кричит. Лошади видят его и объезжают. Катастрофа, казавшаяся неизбежной, — предотвращена.
Дивизион опасный участок прошел. Но оказалось, что нет взвода боевого питания. Капитан Трофимов посылает меня за ним. Второй раз еду по горящей улице, вижу, что одна из вышек должна рухнуть буквально с минуты на минуту. Но вот и потерявшийся взвод. Подаю команду «карьер»!» Летим по улице во весь дух. Воздух настолько горяч, что обжигает лицо. Проехали перекресток, и за спиной слышим треск упавшей вышки. Вовремя проскочили!
Проезжаем Трускавец — прекрасное курортное место, знакомое нам по румынскому походу и учениям. Последнее из них было совсем недавно. Слева колоссальное зарево — горят нефтеперегонные заводы Дрогобыча. Сзади, со стороны Борислава, слышна стрельба — немецкие танки преследуют колонну.
Встречаемся со своим штабом полка. Вижу Хорунжего и Тарновского. Их только что обстреляли с опушки леса. Все трое полны впечатлениями горящего Борислава. Жуткое зрелище!
Утро. В воздухе — дым, наподобие тумана. Солнца за ним не видно. Идет переправа через Стрый. Широкое поле все заполнено людьми: и пехота, и артиллерия, и обозы. Но во всем все-таки чувствуется порядок, видна дисциплинированность кадровой армии. Все мысли об авиации: она могла бы причинить много вреда. Но — ничего, небо чистое{17}. Выезжаем на дорогу к Станиславу, Стрый остается в стороне. В городе несколько крупных пожаров — горят армейские склады.
Останавливаемся на привал. Кормим лошадей, обедаем. Встречаю Аменицкого, старого знакомого еще по Артемовску, тоже москвича-студента. Он в штабе начартдива (начальника артиллерийского дивизиона. — М.М.).
Трогаемся в путь. Въезжаем в лес. Здесь нас поджидает Медяка с бричкой, нагруженной гранатами. Разбираем гранаты по карманам, вешаем на пояса; здесь изучаем и правила обращения, а за дорогой каждый бросает по одной для практики. Вид у всех стал сразу более воинственным, повеяло даже «романтикой» гражданской войны. Между прочим, одна «фугасочка», составляющая мой НЗ, так с этого момента вплоть до Запорожья оставалась у меня за поясом с ввинченным взрывателем.
Едем по направлению к селу. Остается метров 600–700. Из переднего края домов начинает бить пулемет и слышны одиночные винтовочные выстрелы. Опять «милое» население нас приветствует. Над головами «приятненько» посвистывают пули. Спешиваемся. Вперед выдвигается машина с (неразборчиво. — М.М.) зенитно-пулеметной установкой и прочесывает деревню. Стрельба моментально умолкает. [42]
Одна из стрелковых рот устремляется в деревню, а через некоторое время въезжаем и мы. Где-то отстала рация 5 АК. Едем обратно с Егоровым ее разыскивать. Дорога забита машинами какого-то автобата. Находим, наконец, свою рацию — она свалена на бок, лежит около дороги. Ездовой Лебедев сломал ногу. Ставим ногу в лубки, снимаем радиоаппаратуру. Могучий едет в деревню и возвращается с телегой, запряженной парой лошадей. Это он «мобилизовал» у какого-то «кулачка». Грузим все барахло и Лебедева, часа через три догоняем колонну.
Входим в Яблонов. Улицы пусты, нигде не видно ни души. Торопливо проходят стрелковые взводы и роты. Народу не хватает, дивизия должна оборонять район около 30 километров. На площади занял боевой порядок корпусной 152-миллиметровый дивизион, на окраинах — глубина, и мы — побатарейно. На кладбище — командный пункт. Ждем немцев. Получены сведения, что они заняли соседнее село, в 5 километрах от нас. Решили их выбить оттуда. Наша 1-я батарея подтягивается вперед, начинает бить по окраине села. Немецкие пулеметы строчат по нас, пули шлепаются в орудийные щетки, не причиняя вреда. Прямой наводкой бьют два орудия. Пулеметы один за другим умолкают. По селу бьют корпусники. Снаряды рвутся, поднимая в воздух столбы земли, деревья, хаты. Одна стрелковая рота занимает село, добивая оставшихся немцев. Удача полная, настроение прекрасное.
Ночью получаем приказ отходить к Гусятину. Недалеко от Гусятина на железной дороге — скопление санитарных и товарных поездов, масса паровозов. Все замерло, — впереди немцы выбросили десант, взорвавший железнодорожный путь. Стоят, поблескивая на солнце, два эшелона с новенькими орудиями разных систем. У нас глаза разгораются, но взять нельзя — приказа нет. А хорошо бы сменить [43] наши горняшки! Рядом стоят транспорты с боеприпасами и бесконечно длинные эшелоны с эвакуированными, транспорт с авиабомбами и санитарные поезда. С ужасом думаешь, что здесь будет, если прилетит авиация.
Подходим ближе к Гусятину. На одной из его окраин наша пехота дерется с немецкими десантниками. Дивизион разворачивается, ждем приказа открыть огонь. Наши обозы, не известно почему, остановились на горке, на виду у немцев, и ждут, когда можно будет продолжать движение. Около Гусятина — два полка нашей пехоты и арт. дивизион, но командование почему-то принимает решение не выбивать оттуда немцев и обойти Гусятин севернее. Батареи снимаются и подъезжают к той же горке, где стоят обозы. Я — рядом с капитаном Трофимовым около бричек штаба полка. Батареи — внизу, метрах в 400-х от нас.
Вот раздается все приближающийся свист и сухой разрыв мины, как раз в центре обоза, метрах в ста от нас. Вскакиваем на лошадей и скачем к северу от Гусятина, в сторону от батарей. Разрывы справа, слева, спереди. Некоторые из них очень близко. Лошадь каждый раз бросается в сторону, прижимая уши. Итак, это первый минометный обстрел. Позднее я часто удивлялся, как остался жив: вместо того, чтобы просто лечь, — скакал на лошади, представляя собой прекрасную мишень. Так же, впрочем, поступали и другие наши конники.
Оглядываюсь — рядом со мной капитан Трофимов и Резепов, наш связист, хороший бойкий парень. Кругом все тихо, выстрелы и разрывы за бугром. Первую минуту стыдишься, что струсил, но потом видишь, что и остальные выглядят не лучше. Что же, первый минометный обстрел, да еще в походном положении.
Предлагаю ехать обратно, но капитан решает встретить батареи дальше у леска, куда они должны были приехать, не въезжая на бугор, где нас обстреляли.
По дороге вместе с нами движутся обозы, санчасти полков и масса местного населения, уходящего от немцев. Из дивизиона никого не видно.
Подъезжаем к Збручу. Узкая, но очень быстрая и глубокая река с высокими обрывистыми берегами. Переправа идет вброд. Многие брички перевернулись, но остальных это не останавливает. Здесь же находится большая часть населения деревни, расположенной на левом берегу реки, — помогают переправляться, указывая брод, вытаскивают застрявших. В воздухе появляются три немецких самолета, делают круг над нами, а потом идут дальше, — туда, где скопились железнодорожные составы.
Промокнув до пояса, переезжаем Збруч. У всех радостный глубокий вздох облегчения — теперь мы на родной земле, а не в Западной Украине. Ведь до этого каждому было ясно, что если будешь серьезно [44] ранен, не сможешь ехать со своими, — значит конец, добьет кто-нибудь из местного населения или передаст немцам. А здесь — свои люди, свое население, видящее в нас своих сыновей и братьев. И действительно, контраст самый резкий... {19}
Русские не подходят ни под какие общие критерии: солдаты, изнуренные физически до крайности, прекрасно дрались с немецкой мототехникой, подвозимой машинами непосредственно к полю боя, облегченной от всего ненужного (даже шинели возились в машинах), прекрасно и своевременно снабжаемой всем необходимым. Кадровые пехотинцы абсолютно не боялись немецкой пехоты, бросались в штыки на любое количество немецких солдат и выходили победителями{20}. [45]