Путешествие «Индуны» из Делаго Бей в Дурбан было скорым и благополучным, и в полдень 23 декабря мы подошли к нашему порту и увидели высокий мыс, поднимающийся к югу от горизонта. Еще через час мы уже были на рейде. Более двадцати транспортов и грузовых судов стояли на якоре, еще три, набитые солдатами, нетерпеливо кружили, ожидая лоцманов, которые должны были провести их в гавань. Наше маленькое судно очень быстро добралось до мола, и я увидел внушительную толпу людей, пришедших встречать нас. И только ступив на берег, я понял, что это я сам являюсь объектом столь почетной встречи.
После часа суматохи, который, я должен признаться, доставил мне большое удовольствие, я бежал к поезду, и путешествие в Питермарицбург пролетело почти незаметно за просмотром месячной подшивки газет — либеральное противоядие нашей собственной версии событий восстанавливало мой вкус после ужасной газетной стряпни, которую я получал в Претории.
Я получил тогда, и до сих пор получаю, огромное количество телеграмм и писем от самых разных людей из всех стран мира. Один джентльмен пригласил меня поохотиться с ним в Центральной Азии. Другой одарил поэмой, написанной в мою [392] честь, и хотел, чтобы я положил ее на музыку и опубликовал. Третий, американец, предлагал мне спланировать рейд на территорию Трансвааля вдоль линии на Делаго Бей, вооружить военнопленных и захватить президента.
Вся эта корреспонденция очень разнообразна по тону и по характеру, и я не могу не процитировать несколько телеграмм, в качестве образцов. Первая — от достойного джентльмена, который является не только солидным фермером, но еще и членом наталийского парламента. Он написал: «Мои сердечные поздравления в связи с вашими замечательными и славными делами, которые вызовут такую волну гордости и энтузиазма в Великобритании и Соединенных Штатах Америки, что англосаксонская раса станет неотразима».
Намерения другого, хотя его послание было короче, были столь же ясны: «Лондон, 30 декабря. Лучшие друзья здесь надеются, что вы больше не будете строить из себя осла. М'Нейл».
Я нашел время посетить госпиталь — длинные бараки, которые до войны были полны здоровых людей, а теперь забиты больными и ранеными. Все оказалось прекрасно организовано, все, что можно купить за деньги, вся забота были к услугам тех, кто пострадал на службе обществу. Несмотря на все эти приятные вещи, я был рад поспешить ночным почтовым поездом на север к лагерям. Когда поезд дошел до Фрира, занималось утро. Я вышел и пошел вдоль дороги, спрашивая, где находится моя палатка. Нашел я ее на углу той самой канавы, вдоль которой убегал от бурских стрелков, в пятидесяти ярдах от того места, где сдался в плен. Так после многих тревог и приключений я вернулся домой, на войну. Прошло шесть недель с того дня, когда был уничтожен бронепоезд. Холмы, которые я последний раз видел усеянными бурскими стрелками, были теперь увенчаны британскими пикетами. Долина, где мы залегли под их артиллерийским огнем, покрылась палатками многочисленной армии. Железный мост через реку Блю Кранц лежал путаницей ржавых обломков на дне оврага, а железная дорога проходила по скромной, но прочной деревянной конструкции. Вдоль всей линии около станции были построены новые боковые ветки, на которых стояли многочисленные поезда, занятые доставкой припасов. Когда я последний раз смотрел на этот ландшафт, он был наполнен [393] страшной, непреодолимой опасностью, враг был повсюду. Теперь я был окружен дружественной армией. Но хотя кое-что с тех пор изменилось, многое осталось прежним. Буры все еще удерживали Коленсо. Их силы продолжали оккупировать свободную землю Наталя. Ледисмит был окружен врагами, и, прислушавшись, я уловил отдаленный грохот той самой канонады, который слышал два месяца назад.
Глядя на события последних двух месяцев, нельзя не восхищаться стратегией буров. С самого начала они ставили перед собой две основные цели: не допустить войну на свою территорию и сосредоточить ее на гористой, пересеченной местности, подходящей для их тактики. Ни одна местность не подходит для тактики буров больше, чем северный Наталь, однако посмотрите, как постепенно, но неуклонно нас втягивали туда, пока горы не поглотили большую часть армейского корпуса. Перед войной говорили: «Пусть они придут в Наталь и нападут на нас, если посмеют. Они побегут обратно быстрее, чем пришли сюда». И вот буры пришли, начались яростные бои, однако отступать стали британцы. Тогда стали говорить: «Ничего. Просто силы еще не сконцентрированы. Вот когда наталийская действующая армия сосредоточится в Ледисмите, тогда все будет в порядке». Но наступление голландцев продолжалось. Собравшиеся в Ледисмите силы, 20 эскадронов, 6 батарей и 11 батальонов вышли им навстречу. В штабе говорили: «К завтрашнему дню ни одного бура не останется в радиусе 20 миль от Ледисмита». К вечеру 30 октября все войска, которыми командовал сэр Джордж Уайт, были отброшены обратно в город, потеряв 300 человек убитыми и ранеными, а 1000 солдат были взяты в плен. И тогда все сказали: «Это предел. Позиция в Ледисмите, это ne plus ultra. Досюда они дошли, но никак не дальше». Но затем оказалось, что буры обходят эту позицию с флангов. Каков был их замысел? Блокировать Ледисмит? Невероятно и невозможно! Однако пошлите батальон в Коленсо, чтобы сохранить коммуникации, и убедитесь еще раз. И вот Дублинские фузилеры были отправлены на юг и окопались в Коленсо. Два дня спустя буры перерезали железную дорогу к югу от Ледисмита, у Питерса, обстреляли из пушек маленький гарнизон в Коленсо, захлопнули и заперли ворота перед армией в Ледисмите и утвердились на практически [394] неприступных позициях к северу от Тугелы. И все же никто не понял значения этой блокады. Говорили, что она продлится не больше недели. Прошло два месяца. Но все это время мы говорили: «Ничего, подождем, пока подойдет наша армия. Мы скоро снимем осаду с Ледисмита».
Затем стала прибывать армия. Ее командир, зная о неблагоприятных свойствах местности, предпочел бы прорваться на север, через Оранжевую Республику, и освободить Ледисмит при Блумфонтейне. Но давление из дома было слишком сильным. Сначала две дивизии, затем четыре, артиллерия двух дивизий и значительные силы кавалерии были выведены из Капской колонии и переброшены в Наталь. Наконец сэр Редверс Буллер вынужден был последовать за основными силами армии. Потом произошла битва при Коленсо, и ее неблагоприятный исход продемонстрировал британским лидерам, что блокада Ледисмита — это не шаткая завеса, которую можно отдернуть, а прочная стена.
Тот, кто выбрал Ледисмит в качестве военного центра, должен плохо спать по ночам. С точки зрения тактической этот город удобно защищать, с политической точки зрения ему придают большое значение, но для стратегических целей он абсолютно бесполезен. Даже хуже. Это откровенная ловушка. Город и военный лагерь стоят внутри большого кольца холмов, которые охватывают их со всех сторон, как руки великана, и как только противник займет эти высоты, гарнизон бессилен выбить его оттуда или просто прорваться. Эти холмы не только удерживают гарнизон внутри, они образуют прочный барьер на пути той армии, которая идет на помощь осажденным. Таким образом, десятитысячная армия в Ледисмите в настоящее время находится взаперти. Чтобы вызволить ее, вернее, чтобы попытаться вызволить, бригады и дивизии снимаются со всех участков фронта, где наступать было бы легче, и сэр Редверс Буллер, который всегда был против всяких попыток удержать Наталь к северу от Тугелы, вынужден атаковать врага на условиях, диктуемых ему врагом, и на вражеской территории.
Каковы же эти условия? Северный берег Тугелы почти повсюду выше южного. Гряды высоких холмов, усеянных булыжниками и деревьями, резко поднимаются прямо из воды, образуя мощный барьер. Река здесь течет широким быстрым потоком в обрывистых берегах, с немногочисленными узкими бродами — [395] это большой ров. Опять-таки, перед рекой, с нашей стороны, простирается ровная, волнистая, покрытая травой равнина — настоящий гласис. Чтобы защитить этот крепостной вал и очистить гласис, по моим сведениям, полученным в Претории, собраны 12 000, а по сведениям нашей разведки — 15 000 лучших стрелков в мире, которые вооружены отличными магазинными винтовками и обеспечены неиссякаемыми запасами амуниции, их поддерживают 15 или 20 превосходных скорострельных пушек, причем все это искусно запрятано в траншеи. Те участки реки, которые должны форсировать наши войска, окружены траншеями и окопами, отсюда может вестись перекрестный огонь, а на самом дне реки наверняка установлены различные препятствия, вроде колючей проволоки. Но даже если преодолеть все эти препятствия, задача все равно будет далека от завершения. Около двадцати миль пересеченной местности, хребет, возвышающийся за хребтом, холм за холмом, все это, вероятно, уже приготовленное к обороне, встает между осажденным гарнизоном и идущей на помощь к нему армией.
Ледисмит выдержал два месяца осады и бомбардировки. Провизия и запасы амуниции подходят к концу. С каждым днем все больше больных. Гарнизон, несмотря на свою выдержку, находится в состоянии крайнего напряжения. Как долго они могут продержаться? Трудно сказать, но еще месяц станет пределом их выносливости, а затем, если помощь не придет, сэру Джорджу Уайту останется только расстрелять все боеприпасы, взорвать тяжелые пушки, сжечь вагоны и оборудование и сделать вылазку всеми силами, пытаясь прорваться на юг. Возможно, половина гарнизона и доберется до наших позиций, но остальные, не считая раненых и убитых, будут посланы в новый лагерь военнопленных у Уотерфолла, который для них уже приготовлен. Мы собираемся сделать попытку форсировать Тугелу в течение этой недели, и в моем следующем письме я надеюсь рассказать кое-что о наших успехах.
25 декабря — Рождество! На рассвете по укреплениям буров не было выпущено ни одного снаряда, и враждебные лагеря [396] весь день пребывали в спокойствии. Даже пикеты избегали постреливать друг в друга; обе армии с утра присутствовали на богослужении и молили Небо благословить их правое дело. В полдень британцы устроили спортивные игры, а буры использовали прекращение артиллерийского огня, чтобы прибраться в своих окопах. Вечером в нашем лагере был рождественский ужин — ростбиф, сливовый пудинг, кварта пива для каждого, а затем различные концерты.
Возможно, 1900 году суждено отметить начало века удачи и здравого смысла в британской политике в Африке. Когда я был пленником в Претории, буры показали мне большой зеленый памфлет, написанный мистером Рейтцем. Памфлет был призван разъяснить причины разногласий между голландцами и англичанами и назывался «Век заблуждений». Он содержал много искажений и преувеличений, но в значительной степени был основан на признанных фактах. Заблуждений было достаточно с обеих сторон, но ближе к концу — больше на их стороне, чем на нашей. А результатом стала война, горькая, кровавая война, разорвавшая страну на две части, отделившая брата от брата, друга от друга, открывшая ужасную пропасть между двумя белыми расами, которые должны жить бок о бок, пока Африка возвышается над океанами, поскольку только при их дружеском сотрудничестве она может в полной мере достичь процветания. Мы покончили с «веком заблуждений», и да пошлет нам Господь «век правды».
Тайны обычно просачиваются из лагеря, вне зависимости от того, сколько людей их охраняет. В течение двух дней перед 10 января свободно циркулировали слухи о готовящемся маневре. 6 января мы услышали, что дан приказ о вывозе всех пациентов из госпиталя в Питермарицбурге, потому, очевидно, что ожидались новые. 7 числа сообщили, что все госпитали свободны. 8 января санитарный поезд вывез всех раненых из полевых госпиталей во Фрире, и в тот же вечер туда прибыли 700 гражданских санитаров-носильщиков — это храбрые люди, которые добровольно вызвались выносить раненых из-под огня, в армии их почему-то неблагодарно прозвали «телохватателями». Сказки о накоплении [397] припасов, которые рассказывала интендантская служба, сами по себе ничего не значили, но, если рассматривать их вкупе с другими обстоятельствами, представлялись весьма многозначительными. Поэтому я не очень удивился, когда, проезжая в полдень 10 января из Чивели во Фрир, увидел, что и без того обширный лагерь пополнился дивизией сэра Чарльза Уоррена.
Это был первый шаг в той сложной операции, посредством которой сэр Редверс Буллер намеревался захватить переправу через Тугелу у Потжитерс Ферри. Когда я вернулся в Чивели, в лагере царила страшная суматоха. Пришел приказ выступать на рассвете.
В том, что касается Чивели, программа была следующая: бригада Бартона должна была хорошо окопаться и оставаться перед Коленсо, чтобы прикрывать начало коммуникационных линий и противостоять вражеским позициям; бригада Хильдяра должна была днем 11 января двинуться на запад к Преториус Фарм; кавалерия, пушки и обоз (мили обоза) должны были двинуться [398] туда же, но по обходному пути. Туда же должен был выступить Харт из Фрира, присоединившись к Хильдярду и образовав дивизию Клери. Уоррен должен был отдыхать до следующего дня. Силы для освобождения Ледисмита, исключая бригаду Бартона и войска связи, составляли примерно 19 000 человек пехоты, 3000 кавалерии и 60 пушек.
Все были заняты выполнением собственных задач — бригада Бартона окапывалась, строила редуты, окопы, блокгаузы из железнодорожных рельсов; другие бригады паковали вещи, чтобы быть готовыми к выступлению, когда стемнеет. Утром мы выступили. И здесь позвольте мне сделать неприятное отступление. Огромный обоз, который сопровождает эту армию на марше, стесняет ее продвижение и исключает всякую возможность застать врага врасплох. До сих пор я не видал даже офицеров, обеспеченных палатками в боевых условиях, хотя индийская граница и Судан расположены в более жарких местах, чем Южная Африка. Но здесь, в пределах действия очень подвижного врага, каждый рядовой солдат имеет полотняное укрытие, не говоря уже о прочих столь же громоздких удобствах. В результате дороги переполнены, проходы блокированы, войска задерживаются на марше, и ни о каком стремительном передвижении не может быть и речи. Тем временем противник успевает укрепить свои позиции, и цена их захвата растет. Это не очень удачная экономия: дать солдату хорошо пожить три дня за счет того, что его убьют на четвертый. (Эта жалоба в будущем не оправдалась лишь в одном отношении: покинув Спирменс Хилл, мы видели наши палатки лишь в течение дня или двух, да и то редко, до тех пор, пока Ледисмит не был освобожден).
Пройдя около трех миль, мы дошли до того пункта, где соединяются дороги из Фрира и из Чивели: два потока вагонов вливались один в другой, как воды рек в месте их слияния. Вскоре после этого всей кавалерии с багажом было велено сосредоточиться во главе колонны, и мы быстро поскакали вперед. К полудню мы достигли Преториус Фарм — это дом с жестяной крышей, несколько сараев, дюжина деревьев и искусственный пруд, доверху наполненный недавними дождями. Здесь, на просторной равнине, стояли Королевские драгуны, один эскадрон знаменитой уже Императорской легкой кавалерии и Бетунийская конная пехота. [399]
Драгуны остались на ферме, где в эту ночь должна была встать лагерем дивизия Клери. Но все остальные конные войска, около тысячи человек, и артиллерийская батарея были брошены вперед, чтобы захватить мост через Малую Тугелу у Спрингфилда.
Теперь мы приближались к Спрингфилду и там, вероятно, мы могли обнаружить врага. Если они не будут препятствовать переправе, то наверняка взорвут мост. Маленькие патрули — жучки на зеленом ковре — прочесывали равнину, и прежде, чем мы дошли до русла Малой Тугелы, едва различимого на расстоянии мили, нам сообщили, что голландцев нигде не видно. «Возможно, мы сможем к вечеру захватить Потжитер. Они не любят оставлять за спиной разлившуюся реку». Итак, мы благополучно прибыли в Спрингфилд — три дома, длинный деревянный мост «построенный по общественной подписке за 4300 фунтов», полдюжины ферм с железными крышами и никаких буров. Приказ был — захватить мост, и мы его захватили; перейдя Малую Тугелу, которая раздулась от дождей и превратилась в довольно значительную Тугелу, шириной в 80 ярдов, мы стали осматриваться вокруг: чего бы еще совершить?
Тем временем продолжали прибывать патрули и говорили то же самое: нигде никаких буров. Что же, тогда будем двигаться дальше. Почему бы не захватить высоты над Потжитером? Если их удерживать, штурм обойдется человек в тысячу; сейчас, возможно, их удастся занять просто так. Почему бы и нет? В приказе сказано «двигаться в Спрингфилд», о Потжитере ни слова. Ну и что? Если бы кавалерия не делала ничего другого, а только выполняла приказы, английская история была бы совсем иной! Всем хотелось двигаться дальше. Очень просто видеть, что следует делать на поле брани, пока не наденешь толстые синие очки ответственности. Лорд Дундональд подумал, подумал и решил: «Вперед!» И мы пошли. Для охраны моста было оставлено 300 человек и две пушки, 700 человек и четыре пушки устремились в полдень к Потжитере Ферри, вернее, к высотам, господствующим над переправой, и благополучно достигли их к шести часам, обнаружив там укрепленную позицию с амбразурами, никем не занятую и не охраняемую. Весь отряд вскарабкался на вершину холма, и до наступления ночи с огромным трудом туда были втащены пушки. Затем мы послали назад рапорт о том, что мы сделали, и попросили подкрепления. [400]
Я видел реальную необходимость в подкреплении, поскольку испытывал обоснованное уважение к военной предприимчивости буров. «Буров на этой стороне Тугелы нет». Откуда мы знаем? Мы ни одного не видели, но глубокие долины вдоль реки могут запросто скрывать до 2000 всадников. Я сказал себе: «Бур всегда имеет причину для всего, что он делает». Он оставил стоять спрингфилдский мост. Хотя ничего не стоило взорвать его. Почему же тогда он пренебрег этой предосторожностью? Опять-таки позиция, которую мы захватили, была укреплена врагом. Зачем же тогда они оставили ее кучке всадников, не сделав ни единого выстрела? Я вполне осознавал, что берег разлившейся Тугелы — не самое лучшее место для схватки с противником, но неповрежденный мост казался мне ловушкой, а неохраняемая позиция — приманкой. Представим себе, что нас атаковали при свете дня. Линия, которую пришлось бы удерживать, чтобы прикрыть подходы к вершине холма, была явно слишком длинной для 700 человек. Если бы у нас была только кавалерия и конная пехота, мы смогли бы быстро отойти, когда станет ясно, что позицию дальше удерживать невозможно, но мы обременены четырьмя пушками — источником беспокойства, а не силы. 2000 хорошей пехоты было бы достаточно, чтобы изменить ситуацию в нашу пользу. В десяти милях отсюда у нас были тысячи пехотинцев.
Мы провели сырую и тревожную ночь без еды и сна и были рады, что на рассвете нас никто не обстрелял и не атаковал. С нашей возвышенности вся страна за Тугелой расстилалась перед нами, как на карте. Я сел на большую скалу, нависавшую над долиной, и дюйм за дюймом осмотрел всю местность в полевой бинокль. Через час уже было несложно понять, почему уцелел спрингфилдский мост, а позиция на холме была оставлена.
Склон холма почти вертикально спускался на плоское дно долины. Внизу извивалась Тугела, похожая на ползущую коричневую змею. Я никогда не видел реку с такими резкими изгибами и поворотами. Иногда казалось, что ее воды петлей замыкаются сами на себе. Одна большая излучина выгибалась в нашу сторону, и в этом изгибе болталась на привязи маленькая лодка Потжитера, привязанная канатами, издали похожими на паутину. Переправа, к которой шли дороги, прорезающие крутой берег, была рядом, но во время половодья она не действовала. Петля [402] реки охватывала большой язык суши, который выступал от холмов на вражеской стороне и доходил почти до нас. В тысяче ярдов от кончика этого языка поднимался ряд низких холмов, увенчанных красными камнями. Весь язык был практически нашим, наши пушки на высоте или на берегу могли простреливать его вдоль и поперек, ведя боковой или перекрестный огонь. Таким образом, переправа через реку была обеспечена. Мы захватили позицию, которая представляла собой как бы голову моста, и могли переправиться, когда сочли бы нужным. Но объяснение многих вещей лежало за пределами всего этого. У основания языка, там, где он отходил от занятой бурами стороны долины, земля поднималась рядами плавных, покрытых травой склонов к длинной подкове холмов, вдоль которой и вытянулись вражеские позиции, упиравшиеся обоими флангами в непроходимые колена реки; они находились вне досягаемости пушек, стоящих на нашем холме, кроме разве что самых тяжелых орудий, подобраться к ним можно было только по ровному травяному гласису, открытому и для перекрестного огня с нескольких точек, и для сходящегося огня. Достаточно посмотреть на схему.
Здесь видно, что буров несложно было бы обстреливать с маленьких холмов, или укрепить их и провести армию на кончик языка; однако чтобы перебраться с языка на то ровное плато, идущее до Ледисмита, необходимо преодолеть неприступную позицию буров, которая охватывает язык. Говоря техническим языком, обладание высотами давало нам контроль над переправой через Тугелу, однако выход с переправы был закрыт внешней цепью холмов, укрепленных и занятых врагом.
Что будет делать сэр Редверс Буллер? Пересечь реку и атаковать с фронта означало бы потерять не менее 3000 человек. Возможна ли атака с фланга? Можно ли обойти позицию? Переправ мало, расстояние между ними велико, берега крутые, враг укрепился на противоположном берегу. Это лишь часть трудностей. Но личность Буллера заставляла всех ощущать, что имеется некий мощный резерв. Наверняка он прячет что-то в рукаве.
Но какая-то часть армии все равно будет переправляться у Потжитера; и когда я смотрел на ровный улыбающийся ландшафт, казалось очень странным, что через несколько дней он может вспыхнуть, как настоящий ад. Однако темные линии траншей, [403] редуты, венчающие холмы, щетина темных маленьких фигурок на фоне неба, деловито окапывающихся, сотни лошадей, пасущихся на равнине — все это обещало яростное и упорное сопротивление. Я обернулся. Страна на юге тоже была видна. Нечто, воспринимаемое невооруженным глазом как бесконечная тонкая веревка, протянулось по обширному вельду. Посмотрев в бинокль, я увидел марширующие колонны и обоз, растянувшиеся на десять или двенадцать миль. Армия подходила.
Разлив Тугелы увеличивал опасность нашей позиции, и я обрадовался, когда, проснувшись утром следующего дня, второго за время нашего пребывания на позиции, увидел у своей палатки полковника Сэндбаха, которому я накануне доверил свои сомнения. Он сказал мне: «Надеюсь, теперь вы довольны. Прибыли два батальона». И действительно, посмотрев на юг, я увидел равномерный поток пехотинцев, струящийся через ущелье и образующий приятное коричневое скопление в низине, где располагался наш лагерь. Через несколько минут прибыли сэр Редверс Буллер и его штаб, чтобы самим посмотреть, как идут дела, и тогда мы поверили, что все в порядке.
Генерал направился к большому камню, который мы называли обсерваторией, и лежа на спине целый час молча рассматривал что-то в телескоп. Затем он пошел завтракать со штабом кавалерийской бригады. Несколько офицеров остались, чтобы осмотреть местность более пристально. «Скоро здесь будет большая драка». Два артиллериста слонялись поблизости. «Хорошо бы здесь с нами была королева в своей коляске с осликом», — сказал один. «Да, мы бы тогда постарались», ответил его товарищ. Но когда я посмотрел на мирную равнину и подумал о той грозе, которая готова разразиться на ней, я порадовался, что ни один нежный женский глаз не увидит этой кровавой панорамы.