Путь на мостик

С каждым месяцем у Владимирского прибавлялось опыта, умения принимать самостоятельные решения. А делать это приходилось все чаще: в 1927 году Владимирский, старший артиллерист на «Шаумяне» — эсминце типа «Новик»{2}. Вскоре стал старшим помощником командира, был допущен [8] к самостоятельному управлению кораблем. Не надо думать, что командирские качества просто приходят со временем. Нет, они всегда итог упорной работы. Разве мог забыть Владимирский, как первый раз швартовался к причалу у Минной стенки? Сколько раз он мысленно совершал этот маневр, сколько раз примечал, в какой момент нужно перевести ручки машинного телеграфа с заднего хода на передний. Все равно в тот день что-то сдавило в груди, когда взглянул на узкое, точно ущелье, пространство между двумя эсминцами — всего-то метров на пять больше, чем ширина палубы его «Шаумяна». И еще дилемма: лихо подвести корму к гранитной стенке — так, чтобы волна от бурлящих воду винтов омыла ее, — или же осторожничать, подойти поближе к ошвартованным эсминцам-соседям, завести через них кормовые на стенку, подтянуться на шпиле... Так, конечно, безопаснее, но ведь командиров эсминцев издавна отличает эффектная и предельно точная швартовка — свидетельство умения в бою четко управлять маневрами своих быстроходных кораблей.

Свою первую швартовку Владимирский выполнил безукоризненно: корма мягко ткнулась в подставленные между нею и стенкой кранцы, корабль встал...

Запомнился ему и зимний поход, когда в первый раз самостоятельно командовал «Шаумяном». В январе — феврале дивизион эсминцев начал выходить в море с того времени, когда наморси Э. С. Панцержанский сказал на совещании в штабе флота, что пора кончать с разделением на активное лето и зимнюю спячку. Случилось так, что накануне выхода заболел командир, и Владимирский, уже допущенный к самостоятельному управлению эсминцем, сам вывел его в море. Через несколько часов после выхода из Севастополя погода резко ухудшилась. Эсминцы зарывались в волну, и полубак до мостика уходил в воду, корма поднималась, и обнажившиеся винты бешено били в воздухе. Ночью корабли стали обледеневать. А шли в строю, надо точно держать в кильватер идущему впереди, соблюдать [9] положенную в строю дистанцию. С мостика Владимирский не сходил до прихода в Новороссийск. Одежда обледенела — волна врывалась и на мостик. И на переходе в Батуми тоже штормовали. Но во время похода эсминец замечаний от флагмана не получал, волны, гулявшие по палубе, не смыли шлюпок и чехлов. Неисправностей не было, а место нахождения корабля (то есть его географические координаты), которое сообщали командиру дивизиона каждые два часа, всегда было точным. Вот за все это и отметил старпома «Шаумяна» новый начальник Морских сил Черного моря В. М. Орлов.

Именно в те годы, первые годы флотской службы, навсегда пришло к Льву Анатольевичу чувство общности с морем, с людьми, составляющими экипаж корабля, с самим кораблём — неотделимой частью моря. Он не мог себе представить, как бы жил, не чувствуя на губах соленого ветра, не слыша гулкие удары волн в стальное тело корабля. Он восхищался своим эсминцем: длинный и узкий корпус с приподнятым полубаком, чуть наклоненные к корме мачты и трубы, придающие ему стремительность, даже когда стоит недвижно — на якоре или бочке, у причала. Владимирский любил свой экипаж — молодых и мужественных людей. Он верил в их желание научиться все делать хорошо, в их честность и искренность. Бывало, что в ком-то и ошибался, и всякий раз огорчался при этом, старался помочь оступившемуся. Такое отношение к людям останется у него навсегда.

Жизнь шла — как мечталось Владимирскому еще с училища — вместе с флотом, вместе с морем. На берегу он редкий гость. Немногие свободные от службы часы (а у старпомов их всегда маловато) посвящал чтению и письмам в далекий Ташкент, студентке университета Кате Добронравовой. Виделись они редко, от отпуска до отпуска. Единственная связующая нить — письма. Вот и о первом своем заграничном походе летом 1928 года написал.

«Шаумян» ходил с визитом в Стамбул, сопровождая вместе [10] с эсминцами «Фрунзе» и «Петровский» «Червону Украину»: на крейсере направлялся в Турцию король Афганистана. С тех пор в кают-компании хранился серебряный кубок — приз, врученный королевой, за победу шлюпки, которой управлял Владимирский, в парусных гонках в Мраморном море. В октябре тридцатого — «Шаумян» снова в заграничном плавании. На этот раз отряд черноморских кораблей направлялся с визитом в Италию и Грецию. На присланной Кате из Стамбула открытке Галата — пароходики, которые ходят через Босфор к азиатской части города, пики минаретов и купола храмов. Потом Владимирский написал из Мессины и Пирея. А подробно о волшебстве Эгейского моря, его островках — сепия с белыми пятнышками античных развалин и домиков рыбацких поселков, о достопримечательностях древних Афин и грозной Этне он расскажет зимой, когда приедет в отпуск.

В 1932 году Лев Анатольевич простился с «Шаумяном». Многому научился он у опытного командира П. А. Евдокимова, жаль было расставаться с экипажем. Но, конечно, его обрадовало назначение командиром сторожевого корабля «Шквал». Назначение почетно: сторожевики этого типа — первые надводные корабли, спроектированные и построенные при Советской власти. Первый корабль, которым командуешь, особенно близок, дорог сердцу. «Шквал» пришелся Владимирскому по душе. Пусть невелик — всего 600 тонн водоизмещением, но вооружение, как на миноносце: трехтрубный торпедный аппарат, два 102-мм орудия — главный калибр, зенитки...

Весной 1933 года «Шквал» поднял Военно-морской флаг. В Севастополе смотр кораблю учинил новый наморси И. К. Кожанов. «Спасибо, командир!» — скупо обронил он на прощание, пожимая руку Владимирскому. Кожанов не щедр на похвалу, друзья поздравляли, но Владимирский понимал — настоящая проверка экипажу и командиру — в море. «Шквал» включился в флотскую жизнь. Стрельбы артиллерии по щиту и рукаву-мишени, который тянул за собой [11] самолет, торпедные атаки... К середине лета, сдав учебные задачи одиночного коробля, «Шквал» уже ходил в охранении пришедшего с Балтики в 1930 году линкора «Парижская коммуна» и крейсеров, был у командования на хорошем счету. Доставалось это, конечно, нелегко. Владимирский особенно строго спрашивал с тех, кто уже послужил, имел опыт — с командиров, сверхсрочников. Он любил к случаю привести слова Г. И. Бутакова, в Крымскую войну командира парохода-фрегата, а потом адмирала, создателя тактики парового флота: «Каждый командир должен быть лучшим матросом, лучшим боцманом своего судна, чтобы иметь нравственное право требовать от подчиненных своим примером всего того, что им приходится исполнять». Владимирский и сам следовал этому правилу и тому же учил своих командиров, требовал досконального знания специальности, умения работать за каждого подчиненного. За оплошности в морской практике спуску не давал никому.

Флагман флота 2-го ранга И. К. Кожанов ставил кораблям все более сложные задачи, добивался их сплаванности, высокой боевой готовности. Первый же этап обучения командиров и флагманов начинается на берегу. На военных играх, на которые наморси не жалел времени, учились принимать решения, взаимодействовать. В играх обычно участвовали все командиры кораблей — флот еще невелик. Среди участников и командир «Червоной Украины» Н. Г. Кузнецов. Кузнецов и Владимирский старались сесть рядом, карты на столах клали впритык. Встречаясь, говорили о путях развития флота, новинках зарубежного кораблестроения, о взаимодействии флота и авиации. Они дружно отвергали утверждения последователей итальянского генерала Дуэ о всемогуществе авиации. Корабли не беспомощны перед ударами с воздуха, но надо совершенствовать использование зенитной артиллерии, маневры уклонения корабля от бомб и торпед. А еще они мечтали о включении в состав соединений авиаматок — так тогда называли авианосцы — с истребителями на борту... [12]

Встречи Кузнецова и Владимирского были, однако, редки. На корабле всегда есть дело. Да и где так читается, как в каюте в немногие свободные часы, под желтым кругом, высвечиваемым настольной лампой на линолеуме письменного стола? Но друг о друге не забывали, обменивались то опытом стрельб по самолетам, то книжными новинками. А через десятилетия Н. Г. Кузнецов написал: «Однажды соединение кораблей шло в строю кильватера: «Червона Украина» как флагманский корабль впереди, а за ним в кильватер эсминцы и сторожевики, и в том числе «Шквал» с Л. А. Владимирским на мостике. По мере усиления шторма корабли «ныряют» или сильно кренятся, и волны взбираются на палубы, обдавая брызгами даже стоящих на мостике. На крейсере это переживается довольно легко, а сторожевикам достается, и весьма крепко. Вот уже два корабля, один за другим, просят разрешения «выйти из строя» и лечь на курс, на котором легче переносить качку. Конечно, так же тяжело и «Шквалу», но Владимирский не просит пощады, и мы наблюдаем, как он «купается» в волнах... Стоящий рядом И. К. Кожанов внимательно наблюдает за сторожевиком. «Да, цепко держится!» — сказал он, явно восхищаясь выдержкой командира.

Получить похвалу от комфлота на разборе было нелегко, но он уделил Владимирскому довольно много времени. Ему явно хотелось, чтобы на его примере учились... Мое уважение к Владимирскому возросло».

Командирская зрелость пришла к Владимирскому быстро. В 1935 году он принял эсминец «Петровский». Вскоре все знали, что «Петровский» всегда готов к выходу в море, а его командир почти безотлучно на корабле. Наверное, поэтому и получалось так, что «Петровский» проводил в море больше дней, чем другие эсминцы. Кто-то из друзей-командиров сочувствовал, а Владимирский помалкивал, чуть улыбался: не будешь же объяснять, что выход в море — радость... [13]