Сквозь туманы и штормы
Чкалов вел самолет «NO-25» над родными, хорошо знакомыми местами. Внизу светлой лентой вилась полноводная русская река Молога — приток Волги. Густые леса, сосновые и смешанные, подступали к ее берегам.
Но вот Молога осталась позади, а лес попрежнему медленно проходил почти сплошной стеной. В лесной массив были вкраплены многочисленные болота, и сверху земля выглядела разукрашенной причудливой мозаикой синевато-зеленых и желтых тонов.
Погода была прекрасная: тихая, солнечная. Но когда миновали город Белозерск и канал, соединяющий реки Шексну и Вытегру, появились густые облака. Вскоре самолет летел словно над волнующейся водной поверхностью.
Густая облачная пелена разорвалась в районе Белого моря. Штурман в это время отдыхал. Чкалов и Байдуков увидели небольшой городок, окруженный лесопильными заводами, складами бревен и пиленого леса. [200]
— Богатство-то какое! Зеленое золото! — крикнул Валерий Павлович.
Байдуков молча кивнул головой и начал передавать в штаб перелета очередную радиограмму:
«Все в порядке. Нахожусь Онега. 2 часа шли над облаками на высоте 2 000 метров. Теперь ясная погода. Самочувствие хорошее. Привет штабу. Байдуков».
Самолет пересек Двинскую губу и вышел на ее северный берег. Дальше воздушная трасса пролегала над Кольским полуостровом. Слева были видны Хибинские горы. За ними строился новый город — Хибиногорск. Чкалов вглядывался в ясную даль. Перелететь бы через горы и посмотреть на эту почти легендарную новостройку! Но отклоняться от маршрута нельзя. Хибиногорск остался в стороне, снова под крылом самолета проходил лес. Постепенно лес сменялся тундрой. Бесконечная тундра. И ни одного поселка до самого Баренцова моря.
Море встретило гостей неприветливо — густым туманом и низко нависшими над водой облаками. Лететь над облаками пришлось до самой Земли Франца-Иосифа. Просвет встретился только один раз, и тогда пилоты успели увидеть темносинюю поверхность Баренцова моря. По воде плыли редкие, но крупные льдины.
Облака снова сгустились, и не только под самолетом, но и над ним. Теперь «NO-25» летел в горизонтальном облачном коридоре. Чкалов пробился вверх. Облака напоминали ему вершины гор самой причудливой формы. Он повел над ними машину, изредка врезаясь в белесосерую массу.
Так летели до острова Виктории — самой северной точки маршрута. Отсюда до Северного полюса оставалось лишь несколько летных часов... [201]
С момента старта на Щелковском аэродроме «NO-25» шел все время по прямому курсу «норд». На воздушных подходах к острову Виктории пришлось повернуть на восток, — дальнейший путь лежал над Землей Франца-Иосифа.
Валерий Павлович сидел за штурвалом сумрачный. Нелегко было ему отказаться от страстного желания сейчас же, немедленно полететь на Северный полюс. Он так мечтал об этом!
— Ничего, — сказал он, наконец, сам себе, — в следующий раз сворачивать не придется.
Полет продолжался над сплошными облаками, но неожиданно они начали редеть, и перед летчиками открылся красивый зимний пейзаж: многочисленные острова, покрытые льдом и занесенные снегом. Среди хаоса льдов виднелись небольшие возвышенности. Всюду — ослепительная белизна. Только к югу за островами темнела чистая вода океана.
На Валерия Павловича эта картина произвела сильное впечатление. Совсем недавно он взлетел с аэродрома, густо поросшего зеленой травой, а сейчас под крылом самолета лежит пустыня, белая, холодная, величественно-прекрасная. И среди этого ледяного безмолвия с энтузиазмом работают советские люди.
— Замечательный народ живет здесь. Надо его поприветствовать, — передал Чкалов штурману, и Беляков послал в бухту Тихую радиограмму:
«Привет славным зимовщикам от экипажа самолета «NO-25».
Как только Земля Франца-Иосифа осталась позади, внизу появилось большое пространство чистой от льда воды. Это навело экипаж «NO-25» на мысль о сложности ледовой обстановки в Арктике и о том, насколько ценна разведка этой обстановки с самолета. [202]
На пути к Северной Земле встретилось серьезное препятствие. Началось с того, что самолет опять попал в облачную прослойку. Облака сжимали, его сверху и снизу, а впереди они, казалось, слились в одну сплошную массу. Стало ясно, что самолет встретился с мощным циклоном. Продолжать полет можно было только в облаках. Но тогда самолету грозило бы обледенение — страшный враг арктических летчиков. Посоветовавшись с товарищами, Чкалов решил обойти циклон. Это оказалось не так-то просто. Девятнадцать раз пришлось менять курс. Пройденный воздушный путь представлял сплошные зигзаги.
Валерий Павлович и его товарищи сильно обеспокоились. Вынужденный обход циклона мог увести самолет далеко на север, изломы же пути вызывали потерю дальности по маршруту. А тут еще, как назло, поднялся сильный и порывистый встречный ветер.
— Ничего, справимся! — отрывисто сказал Валерий Павлович. Он сидел за штурвалом, упрямо сжав свои крупные характерные губы.
В штаб была передана очередная радиограмма:
«Все в порядке. Обходим циклон. Нахожусь широта 80° 10', долгота 79° 10'. Беляков».
В штабе перелета получали эти лаконичные, четкие донесения и между строк читали о трудной, напряженной борьбе.
С волнением следила за перелетом чкаловского экипажа вся наша огромная страна. Советские люди горячо желали победы Чкалову, Байдукову и Белякову, беспокоились за них, как за родных.
Мы, летчики, хорошо понимали, какой героический подвиг совершают наши товарищи. Сколько надо мастерства, выдержки, знаний и отваги, чтобы преодолеть такое огромное воздушное пространство! [203]
Я только что вернулся в Москву из арктического полета, с Земли Франца-Иосифа. Погода не благоприятствовала полетам в высоких широтах, и мне пришлось, как говорится, хлебнуть горя, особенно над Баренцовым морем. Небо там неспокойное, негостеприимное. Полярные летчики справедливо недолюбливают этот район. Но нам во время полета в Арктике приходилось пересекать Баренцево море поперек — от Новой Земли к островам Земли Франца-Иосифа. Чкалов же и его товарищи летели от Мурманского побережья до острова Виктории, а этот путь над морем почти в три раза длиннее.
Узнав, что неспокойное море осталось позади и героический экипаж летит дальше по заданному маршруту, мы обрадовались за наших товарищей. Серьезное испытание выдержали они! Мой собственный полет на остров Рудольфа, который я прежде расценивал как серьезный и трудный, показался мне пустяковым по сравнению с воздушной трассой, Чкалова.
Все наши собственные дела, большие и малые, отступили на второй план. Мы всецело были заняты перелетом Чкалова. Еще и еще обсуждали маршрут, отмечали особенно опасные, по нашему мнению, места. Осаждали синоптика расспросами о прогнозах погоды.
Прогнозы были совсем неутешительные, но мы вспоминали Валерия Павловича таким, каким знали его всегда: жизнерадостным, спокойно-уверенным в своей силе, в своем мастерстве. Вспоминали, как Чкалов еще совсем молодым летчиком обычно искал наиболее сложных условий полета.
— Закалка у него замечательная. И смелости хоть отбавляй: на десятерых хватит. И мастер он первоклассный. Какие бы препятствия ни встретились ему на пути, он справится с ними, доведет самолет до цели. [204] Тем более, что и товарищи у него подходящие, — говорили между собой летчики.
Мы были уверены в экипаже «NO-25» и все-таки не могли отделаться от чувства тревоги за дорогих друзей, жизнь которых в любую минуту могла оказаться в опасности. Полные этих, на первый взгляд, противоречивых чувств, мы продолжали жадно следить за перелетом.
Радиограмма, посланная в начале вторых суток полета, сообщала:
«Сворачиваем с маршрута и слепым полетом идем к бухте Тикси».
— Вот она, Арктика! — сказал Байдуков, принимая штурвал у Валерия Павловича.
Напряженная борьба с циклоном не прекращалась. Держать курс по магнитному компасу было совсем невозможно. Байдуков попытался пробиться вверх. Он достиг высоты 3 700 метров, но сразу же был вынужден поспешно итти на снижение: на стеклах кабины и на лобовой части самолета появился ледяной налет.
На небольшой высоте ледяной налет исчез, но картина была попрежнему нерадостная: видимость плохая, плыли рваные облака, висела густая сетка дождя.
Вскоре показалась Северная Земля. Видимость улучшилась, и летчики рассмотрели крутые скалистые берега, покрытые мощным ледником.
Северная Земля отделяется от материка проливом Вилькицкого. За проливом находится мыс Челюскин. Там — советская зимовка, радиостанция, радиомаяк. Белякову очень хотелось воспользоваться маяком, но услышать его не удалось. Штурман решил, что радиомаяк не работает. После перелета выяснилось, что маяк работал и радиограмма с борта «NO-25» была принята радистами на мысе Челюскин и в бухте Тихой. [205]
Почему не слышал маяка экипаж, — этого никто не смог объяснить.
Дальше воздушная трасса легла на юг, вдоль восточных берегов Северной Земли, затем над побережьем Таймырского полуострова, западнее мыса Челюскин, и через Таймырский полуостров — по направлению к устью реки Лены.
Циклон остался позади. Через некоторое время показалось солнце. Самолет пересек Хатангскую губу, немного отклонился от курса в глубь материка и шел над рекой Леной. Устье ее осталось где-то левее. Настроение у экипажа поднялось. После короткого совещания было решено лететь не над бухтой Тикси, а продолжать путь над материком.
Видимость все-таки была плохая: полярное солнце хотя и не пряталось за горизонт, но стояло низко. Косые лучи его слабо освещали землю. Многочисленные горные хребты, щедро изрезавшие Якутию, отбрасывали густые тени.
Пейзажи менялись с удивительной быстротой. Только что высились горы, но их уже сменила, казалось бы, бескрайная болотистая тундра. И вдруг — снова горы. Мощный горный хребет Черского вызвал у Чкалова мысль о сокровищах, скрытых в недрах этого хребта, о несметных богатствах родной Советской страны.
Когда «NO-25» находился в центре Якутии, была передана радиограмма:
«Все в порядке. Идем курсом на Петропавловск за облаками. Высота полета 4 700 метров. Беляков».
Яблоновый хребет остался к востоку от самолета. К Охотскому морю «NO-25» вышел точно по намеченному маршруту — над заливом Бабушкина.
Участники перелета находились в воздухе уже двое суток. Чтобы экономить горючее, они почти все время [206] летели на большой высоте. Естественно, началось кислородное голодание. Физическое самочувствие летчиков было неважное, они потеряли сон, аппетит, чувствовали сильную усталость, которая особенно увеличилась после длительной борьбы с циклоном.
Погода попрежнему не благоприятствовала полету. Над Охотским морем снова появились и густым покрывалом легли над водой сплошные облака. Они не рассеялись и после того, как «NO-25» появился над Камчаткой. Ориентиром для штурмана послужила выступившая из облаков снежная вершина. Это была гора Хаошень.
Люди в кабине уставали все больше и больше. Порою им начинало казаться, что все жизненные ресурсы уже исчерпаны, что может не хватить сил для борьбы со стихией.
В этот трудный момент штурман принял следующую радиограмму:
«ЧКАЛОВУ, БАЙДУКОВУ. БЕЛЯКОВУ. Вся страна следит за вашим полетом. Ваша победа будет победой Советской страны. Желаем вам успеха. Крепко жмем ваши руки.Сталин, Молотов, Орджоникидзе, Димитров».
Усталые, измученные люди повеселели, приободрялись, почувствовали себя так, как будто в них влились свежие силы.
Густые облака продолжали прятать землю от воспаленных глаз участников перелета. Но это уже не казалось страшным. Они знали, что на восточном побережье Камчатки в июле редко бывает пасмурно, обычно там в это время стоит солнечная погода. Действительно, не прошло и трех часов, как облака начали редеть. [207] Слева от самолета появились ясные очертания сопки Коряцкой.
Вскоре все увидели небольшой городок на берегу бухты. Дальше к востоку, сливаясь с горизонтом, раскинулось море.
— Готовь вымпел! — весело скомандовал Чкалов.
Беляков вырвал из журнала лист бумаги и написал несколько приветственных слов от экипажа самолета жителям Петропавловска-на-Камчатке. Записка была вложена в небольшую жестяную коробку, которую плотно закрыли крышкой. Беляков привязал к коробке яркую ленту, укрепил поплавок я, открыв люк в днище самолета, сбросил вымпел. Он был найден через четыре дня в пяти километрах от Петропавловска.
Беляков успел сфотографировать бухту и город — конечный восточный пункт маршрута.
Одновременно Байдуков передал радиограмму:
«СТАЛИНУ, ВОРОШИЛОВУ, КАГАНОВИЧУ, МОЛОТОВУ, ОРДЖОНИКИДЗЕ.
В 3 часа сбросили вымпел, сняли город Петропавловск с высоты 4 300 метров».
Решили лететь дальше. Теперь курс лежал на запад, к Николаевску-на-Амуре. Сопка Коряцкая находилась уже справа. За ней плыли и клубились бесчисленные облака. Они закрывали весь Камчатский полуостров. Изредка в облаках появлялись «окна», сквозь которые мелькали огромные волны одного из самых бурных морей — Охотского.
При вторичном пересечении этого моря путь от Петропавловска-на-Камчатке до Николаевска-на-Амуре шел вдоль 53-й параллели. Его протяженность равнялась 1181 километру. Из них около тысячи километров предстояло лететь над водою. Радиограмма, полученная [208] из Хабаровска, предупреждала об ухудшении погоды по маршруту. Это означало, что в пути предстоят новые трудности.
И другие метеорологические сводки были неутешительны: на море — штормовой ветер, густой туман с дождем. В Николаевске — нолевая видимость и тоже дождь, туман. С юга, со стороны Маньчжурии, двигался циклон.
Погода была настолько неблагоприятная, что экипажу поневоле пришлось приняться за подсчеты: сколько осталось горючего и до какого пункта можно на нем долететь.
Выяснилось, что лететь в Читу небезопасно. При встречном ветре горючего могло не хватить. Тем более, что садиться пришлось бы ночью. А тут еще граница близко. Неизвестно, удастся ли найти в темноте свой аэродром.
Оставалось лететь в Хабаровск. Полученная оттуда метеосводка сообщала о сплошной облачности высотой около 600 метров. Участники перелета напрягал» последние силы, стараясь найти выход. Чкалов сел за штурвал и повел самолет вниз, чтобы войти в Амурский лиман и ночью итти над Амуром.
После крутого снижения самолет оказался над восточным берегом Сахалина. При этом он отклонился от маршрута к северу на 30 километров.
Летели низко, всего в 100 метрах от земли. Когда же самолет вышел к морю у северной части Сахалина, высота уменьшилась до 50 метров, затем дошла до 30. Началась болтанка. Самолет стало трепать так, что хвостовое оперение все время резко вздрагивало. Дождь застилал стеклянные козырьки кабины летчика. За стеклами клубился густой туман, ничего нельзя было разобрать. [209]
Валерий Павлович, находившийся на переднем сиденье, открыл боковую створку и старался определить расстояние до воды. Внизу кипели буруны Татарского пролива.
Стремясь обойти полосы дождя, Чкалов порою менял курс. Тогда самолет разворачивался над самой водой. Это было очень опасно: самолет с большим размахом крыльев мог зацепить концом крыла за верхушку волны.
Вдруг слева мелькнула земля. Возможно, это была гора мыса Меньшикова. Появилась новая опасность — врезаться в какую-нибудь сопку. Чкалов еле-еле увернулся, когда перед носом самолета выросла уходящая в облака темная стена. Пришлось отойти от берега и пробивать облачность вверх. Чкалов сначала набирал высоту кругами, а потом пошел на Николаевск.
Дождь продолжался, температура воздуха быстро понижалась. Самолет медленно полз вверх в сплошном массиве облаков и тумана. Крылья и стабилизатор покрывались льдом. «NO-25» снова попал в обледенение. С понижением температуры оно усилилось, на стеклах появились корочки льда. Экипаж почувствовал вибрацию машины и даже толчки.
На высоте 2 500 метров тряска увеличилась, резкие удары участились. Казалось, вот-вот машина развалится. Чкалов невольно вспомнил рассказы полярных летчиков о гибели самолетов, попавших в обледенение.
Пришлось итти вниз. Лед таял. Но в такой кромешной мгле каждая сопка была смертельно опасна.
Байдуков принял радиограмму:
«...Приказываю прекратить полет. Сесть при первой возможности...Орджоникидзе». [210]
Сесть, но куда? Дождь и туман попрежнему преследовали самолет. Стало еще темнее. Пробраться к берегу без особого риска можно было только над поверхностью моря. Чкалов повел машину обратно к водам Татарского пролива. Снова под самолетом бушевал» морские волны...
При вторичной попытке выйти к берегу летчики заметили острова. На одном из них смутно виднелись постройки. Беляков быстро справился по карте и отыскал этот остров в заливе Счастья. На карте значилось: остров Ур. В дальнейшем выяснилось настоящее его название: остров Удд (ныне остров Чкалов).
Валерий Павлович повел машину к острову. Шум мотора взбудоражил все население. Из домов выскакивали люди и, подняв головы, следили за самолетом.
Жители острова собрались как раз на том месте, куда Валерий Павлович наметил посадить самолет. Байдуков поспешно сбросил вымпел с предупреждением о предстоящей посадке. Вымпел подняли. Люди с интересом разглядывали жестяную коробочку, широкую яркую ленту. Никто не догадался раскрыть коробочку, взять и прочитать записку.
Тогда Валерий Павлович зашел в сторону и стал садиться на прибрежную отмель поперек острова. Посадка была трудная, подлинно чкаловская. В момент перед приземлением на пути самолета оказалась огромная выемка, наполненная водою. Полсекунды промедления, и самолет разбился бы. Движения Чкалова были молниеносно быстры и точны.
Мощный мотор перетянул машину через последнее препятствие. Самолет тремя точками коснулся поверхности земли и после небольшого пробега остановился. Сразу стало тихо. Маршрут был закончен. [211]
Беляков открыл задний люк, все вылезли из машины. Валерий Павлович сразу же бросился осматривать шасси. Со вздохом облегчения он сказал друзьям:
— Все в порядке, самолет цел!
Кипящие волны с шумом выбрасывали та берег мелкие, словно отполированные камешки. Вдали чуть светились огоньки поселка. Они очень обрадовали летчиков.
— Пошли отдыхать! — сказал Чкалов.
Только сейчас на земле все трое почувствовали, до чего же они устали.
К самолету сбежалось много людей. У большинства мужчин на спине виднелись косы. Слышались гортанные голоса, незнакомая речь.
— На этом острове живут нивхи, или, как раньше их называли, гиляки, — вспомнил А. В. Беляков.
Нивхи стояли вперемежку с русскими рыбаками. И те и другие одинаково настороженно смотрели на незнакомых людей. Не сразу поверили они летчикам, что те прилетели из Москвы. Близко проходила граница, а нерусские буквы URSS на крыльях вызывали подозрение: не иностранный ли это самолет.
Неприветлива, даже угрюма природа острова Удд. Скалы, камни, мелкая галька, чахлая растительность. Море здесь редко бывает спокойным. И низко-низко нависает тяжелое серое небо. Но люди, живущие на острове, хотя и сдержанны в выражении своих чувств, на деле очень отзывчивы, сердечны. Когда жители острова убедились, что у них в гостях действительно посланцы Москвы, они окружили летчиков такой теплой заботой, что те почувствовали себя, словно в родной семье. Немедленно нашлись добровольцы, взявшиеся [212] охранять самолет. Остальные пошли вместе с летчиками в поселок.
Дорогой разговорились. Оказалось, что на острове есть колхоз. Рыбы много. Люди промышляют также охотой. Живут хорошо. Муку, сахар, чай и разные товары привозят сюда с Большой Земли. Начальник лова — нивх Тен Мен-лен. У него в поселке бревенчатый домик с железной крышей. К нему и повели гостей.
На крыльце домика их встретила высокая, пышущая здоровьем женщина с ярким румянцем на щеках — Фетинья Андреевна, жена Тен Мен-лена. Фетинья Андреевна родилась и выросла в Сибири. Сюда, на далекий остров, она привезла свою особую сибирскую домовитость. В скромной комнате было чисто до блеска и уютно. На стене висели портреты товарищей Сталина и Ворошилова.
— Хорошо здесь! — сказал, осмотревшись, Чкалов.
На другой день в домике Тен Мен-лена было многолюдно и шумно. Приходили моряки-пограничники во главе с капитаном сторожевого корабля, местные рыболовы, охотники. Девушки из рыболовецкого колхоза преподнесли летчикам большие букеты диких роз, — это единственные цветы, которые растут на острове.
Валерий Павлович тепло благодарил всех. Настроение у него и у его товарищей было чудесное. [213]