Первая встреча

На линии фронта дым и гарь. Грохочут орудийные залпы, рвутся снаряды и бомбы, глухое эхо разносится на многие километры, постепенно утихая в бушующих волнах моря. В крымском небе, подобно молнии, проносятся штурмовики, оставляя после себя горящие танки и автомашины, разрушенные мосты и железные дороги.

Четверку самолетов Ил-2 ведет командир эскадрильи 210-го авиационного полка Григорий Сивков. Разрывы вражеских снарядов темным кольцом окутывают самолеты, но штурмовики исчезают так же мгновенно, как и появляются над целью.

На обратном пути, приближаясь к своему аэродрому, расположенному на северном берегу Таманского полуострова, около станицы Ахтанизовской, Григорий Сивков изменил курс. Через несколько минут самолеты оказались над поселком Пересыпь, в котором разместился 46-й гвардейский женский полк ночных бомбардировщиков.

Почти касаясь крыш маленьких домиков, штурмовики пролетели над единственной улицей поселка. Покачиванием крыльев они приветствовали девушек-летчиц, сообщая одной из них, штурману эскадрильи Катюше Рябовой, о том, что Григорий Сивков благополучно вернулся после боя. Ведущий самолет оторвался от группы и еще раз пронесся над девушкой, выбежавшей на середину дороги. Одной рукой она прикрывала глаза от ярких солнечных лучей, другой махала вслед улетающему штурмовику...

Шел 1943 год. Войска Отдельной Приморской армии готовились к форсированию Керченского пролива и освобождению Крыма. Остались позади два тяжелых военных года. После сокрушительного разгрома гитлеровской армии под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге радость грядущей победы все больше проникала в сердца советских воинов, вызывая думы о мирной жизни, мечты о счастье...

Думал о будущем и Григорий Сивков. Но в последнее время он все чаще свои мечты связывал, может быть еще подсознательно, с судьбой другого человека.

...С Катей Рябовой Григорий познакомился совсем недавно и случайно.

Во время торжественного заседания в честь 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, организованного в полковой столовой, Григорий заметил трех незнакомых военных девушек.

— Откуда они? — спросил Сивков своего друга — летчика Николая Есауленко.

— Из 46-го гвардейского.

— А как здесь оказались? — продолжал Григорий.

— Их полк стоит в нескольких километрах от нас, в поселке Пересыпь. К нам пришли по какому-то делу. Наши ребята не упустили случая познакомиться и пригласили на вечер. Я уже кое-что о них узнал. Вот та, смуглая, похожая на мальчишку, — Марина Чечнева — командир эскадрильи. Ее фотография недавно была в армейской газете. Рядом с ней, пониже ростом, Екатерина Рябова, ее штурман, а голубоглазая блондинка — Августина Артемова — летчица из их же эскадрильи.

Григорий незаметно наблюдал за неожиданными гостями. В военной форме — сапогах и брюках — девушки показались Григорию очень строгими и вместе с тем нежными, приветливыми.

После торжественной части летчицы медленно направились к двери, смущенно и сдержанно отвечая на приветствия мужчин.

«Сейчас будут танцы. Их надо попросить остаться», — подумал Григорий и помчался через всю столовую к постоянному гармонисту полка — Николаю Есауленко.

— Скорее играй! — торопил он ничего не понимающего друга.

Не прошло и минуты, как в «танцевальном зале» раздались звуки вальса «Амурские волны».

С того вечера прошли десятилетия, но и сейчас Григорий не может объяснить, почему тогда решительным шагом он направился именно к ней, Екатерине Рябовой. В последний момент, подойдя совсем близко к девушке, отважный летчик вдруг засмущался и как-то невнятно произнес:

— Разрешите пригласить...

Катя внимательно посмотрела на юношу и тихо ответила:

— Пожалуйста...

Несколько минут они кружились молча. Григорий бережно вел девушку, одержимый одной мыслью: «Как бы не наступить ей на ногу».

Катя почувствовала смущение своего партнера и заговорила первая:

— Вы неплохо танцуете. А я совсем не могу. Трудно танцевать вальс в такой обуви. Во всей армии не могут найти на наши ноги сапоги. Вот и носим вместо тридцать пятого номера сороковой.

От простых слов, ее приветливого голоса повеселело на душе, постепенно исчезала скованность, быстрее становились движения.

— А что вы делали до войны? — спросил летчик.

— Жила в Москве. Училась в МГУ, на механико-математическом факультете, перешла на третий курс. А вы?

— Я с Урала. До войны окончил авиационную школу в Перми. На фронте с первых дней войны, — говорил Григорий, пристально всматриваясь в лицо новой знакомой, о существовании которой еще час назад он даже не знал.

В этот момент замолкли звуки вальса, и их разговор прервался. К Кате подошла Марина Чечнева. Летчицы заторопились домой, в свою часть.

Дни понеслись своей чередой.

Катя и Гриша летали на боевые задания, участвовали в операции по освобождению Крымского полуострова.

Григорий летал днем, а вечером вдруг начинал волноваться. Он знал, что с наступлением темноты вылетают на задание девушки. Под вечер он шел в сторону своего аэродрома и часами смотрел в тревожную даль, где метались лучи вражеских прожекторов, сверкали разрывы снарядов зенитных орудий, вступивших в жестокое единоборство с совсем юными девчонками.

«Почему я так много думаю о ней? — задавал себе вопрос Григорий. — Случайно ли это? Не знаю...» Но с наступлением темноты вновь поднимался на холм недалеко от аэродрома, откуда, как ему казалось, лучше видно ночное небо.

Летчик-штурмовик Григорий Сивков внимательно следил за каждым самолетом, прилетавшим с задания, и мысленно обращался к Кате Рябовой: «Пролети надо мной после боя! Я буду знать, что ты вернулась домой...»

Бои на фронте становились все более жаркими.

Один из вылетов на Керченский полуостров остался в памяти Григория Сивкова на всю жизнь... Штурмовики вылетели парой, без прикрытия истребителей. Ведомым был друг Григория — Евгений Прохоров. Они летели бомбить железнодорожные эшелоны врага, подвозившие боеприпасы к Керчи.

До цели оставалось несколько минут полета. Уже виден разрушенный город, еще секунда, и показалась дорога, по которой мчался железнодорожный состав. Энергичным разворотом Сивков перевел машину в пикирование и начал атаку.

— Бомбить будем головные вагоны, — услышал команду Прохоров.

И в это мгновение под крылом самолета Григория засверкали прерывистые огненные очереди зенитных скорострельных пушек — «эрликонов». От прямого попадания снаряда машину стало резко кренить в одну сторону. Неимоверным усилием, с трудом удерживая ручку управления, летчик продолжал атаку. Пушечные трассы неслись со всех сторон, пытаясь преградить штурмовикам путь, изменить направление их полета.

По брони самолета отбивали дробь осколки вражеских снарядов, почти в такт им строчили пулеметы и пушки штурмовика. С первого же захода летчики обстреляли эшелон, взорвали полотно железной дороги, разрушили паровоз и первые вагоны, из которых вырвалось пламя, окруженное густым, черным дымом.

— Впереди справа три «мессера», — услышал Григорий голос Евгения, который уже знал о повреждении самолета друга. — Снижайся и уходи, попытаюсь отвлечь огонь на себя.

Но Сивков не ушел. Разве мог он оставить товарища одного в бою? Его искалеченный «ил» дрожал, кренился, но не сдавался. Пробито бронестекло кабины, в крыльях зияют черные пробоины, изрешечен фюзеляж машины. Опытное ухо летчика улавливало перебои в работе мотора. Только пулеметы и пушки действовали безотказно.

Фашистские истребители продолжали атаку. Один из них, нацелившись на кабину Сивкова, обрушил на нее шквал огня, пытаясь пробить колпак, чтобы расстрелять летчика Григорий решительно направил свою машину на врага и в упор выпустил в него пушечные очереди.

Не выдержав стремительной атаки, «мессершмитт» отвернул в сторону. Два других истребителя еще пытались преследовать штурмовиков, но в бой не вступали и скоро исчезли в безоблачном небе. Григорий понял, что у них кончились боеприпасы.

«Задание выполнено. Теперь только бы дотянуть до своих», — подумал Сивков и нежно, как к тяжело больному другу, обратился к своей машине: «Мой дорогой «ил», потерпи еще немного, от тебя сейчас зависит жизнь нас обоих».

Опытная рука пилота, его знание машины помогали ей бороться в этой грозной схватке. Когда показался аэродром, Прохоров охрипшим голосом прогудел в ухо ведущего:

— Ну, Григорий, жить тебе долго!

А когда они сели и однополчане подбежали к самолету Сивкова, резко остановившемуся на посадочной полосе, потому что на машине уже нельзя было не только лететь, но даже рулить, все ахнули, а командир полка только и сказал:

— Непонятно, на чем ты летел. Сивков! Вечером того же дня Григорий опять «дежурил» на аэродроме. Он вспоминал невысокую круглолицую девушку с ясными серо-зелеными глазами, ее смущенную улыбку и стройную фигурку, перехваченную широким армейским ремнем...

Екатерина Рябова тоже не забыла той, казалось бы, случайной, встречи. Она не могла объяснить, чем поразил ее незнакомый юноша. И видела-то она его недолго, а так ярко запомнилось его скуластое, строгое, мужественное и вместе с тем такое ласковое лицо.

Подруги из эскадрильи заметили, что Катя Рябова стала выбегать на улицу, как только услышит гул наших дневных самолетов. А потом поняли, что следит она только за пролетающими штурмовиками.

Женский авиационный полк в это время летал особенно много. Катя Рябова бомбила фашистов по нескольку раз в ночь. А каждый боевой вылет — это не только выполнение задания, это еще и борьба за жизнь. Среди разрывов зенитных снарядов летчицы прокладывали маршрут к цели в темном небе, по которому метались ночные истребители врага в поисках маленьких По-2. Их постоянно ловили лучи прожекторов, превращая незащищенный фанерный самолет в ярко освещенную мишень.

Таких вылетов штурман Екатерина Рябова за годы войны сделала восемьсот девяносто. Они составили почти полторы тысячи часов боевого налета, из которого каждая секунда могла стать последней в жизни девушки.

В ту ночь, когда Сивков пришел после своего опасного вылета на Керчь посмотреть на пролетающие над ним По-2, Катя бомбила тот же район и оказалась почти в таком же положении, в каком днем был Григорий.

...Даже теперь, когда прошли годы, трудно представить легкокрылый самолет По-2 то над бушующим Черным морем, то над скалистыми горами, в ненастную погоду пробирающийся в тыл врага с бомбовым грузом. Нисходящие и восходящие потоки воздуха бросали легкую машину то вниз, то вверх. Среди разрывов снарядов самолет медленно шел к цели. В нем сидели две девушки.

До войны в стране не было, наверное, ни одного летчика, который не летал бы на самолете У-2 (затем — По-2). Летному мастерству почти все учились на этой машине. А в годы войны она стала самолетом-универсалом: ночным бомбардировщиком и дневным разведчиком, санитарной и связной машиной. Только в каждом отдельном случае самолет по-разному оборудовали.

С позиций современных достижений авиационной и космической техники самолет По-2 многим представляется смешным историческим экспонатом: деревянный каркас, скрепленный металлическими расчалками, обтянутый фанерой и перкалью, один мотор М-11, открытые кабины летчика и штурмана, а приборная доска мало чем отличалась от приборной панели современного автомобиля. От малейшей огненной вспышки По-2 загорался как спичка. Под машину в зависимости от цели, которую предстояло бомбить, подвешивался 200–300-килограммовый груз фугасных, осколочных или зажигательных бомб. До конца 1944 года девушки летали без парашютов, их место занимали бомбы. Штурман в кабину брала еще небольшие зажигательные бомбы, которые бросала над целью после выполнения основного задания — прицельного бомбометания. Однако прицела у самолета не было. В плоскости прорезалась достаточно большая продолговатая щель, в которую штурман наводила машину на цель. Для этого штурману надо было уже в воздухе уточнить курс подхода к ней, рассчитать отклонение бомбы при падении на цель в зависимости от ветра на высоте и дать летчику такое направление полета, которое привело бы к эффективному выполнению боевого задания.

Летать в тыл врага с бомбами на таком самолете было очень трудно, опасно и... страшно. Единственным оружием экипажа были их пистолеты ТТ. Поэтому на фронте самолет По-2 пользовался особым уважением. А летчики-мужчины, воевавшие на самых совершенных машинах того времени, с удивлением и восхищением смотрели на девушек, бесстрашно летающих на совсем беззащитном самолете.

...На горе Митридат, расположенной в центре Керчи, фашисты сконцентрировали много зенитных орудий, прожекторов, артиллерийских батарей, огневых точек. Отсюда они вели обстрел боевых позиций советских войск. Перед женским авиационным полком была поставлена задача: бомбить дороги, ведущие к горе. По ним непрерывно двигались автомашины с боеприпасами.

...Машина плавно взлетела над аэродромом. Обладая большим летным опытом, совершив к этому времени уже сотни боевых вылетов, Марина Чечнева и Катя Рябова уверенно вели самолет на задание. Они зашли на цель с севера. Штурман готовилась к боевому курсу. Он длился всего несколько минут. От них, этих минут, во многом зависела точность бомбометания.

Боевой курс... Для экипажа это самые трудные и ответственные мгновения: триста — четыреста секунд гигантского нервного напряжения, когда молниеносно работает мозг, до предела обострено зрение, когда летчица в обстреле и лучах прожекторов должна точно держать заданный курс, изменяя его только по команде штурмана, которая в эти минуты следит за землей и воздухом, наводит машину на цель, рассчитывает направление ветра, угол отклонения бомбы, прицеливается и бомбит.

Экипаж Чечневой — Рябовой встал на боевой курс. Зенитный огонь обрушился неожиданно. Казалось, не было на земле точки, которая не стреляла бы по летящему самолету. Когда цель находилась под передней кромкой крыла, на земле включились прожекторы. Их лучи, пошарив по небу, скрестились в один узел, в центре которого мужественно пробивался к цели самолет По-2.

— Приготовиться, начинаю бомбить! — слышит летчица в переговорный аппарат голос штурмана.

От бомб, сброшенных штурманом Рябовой, вначале раздался глухой взрыв, потом вспыхнул красно-желтый пожар.

— Катя, Катя, смотри куда ты попала! — кричит Марина.

— В машины с горючим, — обрадовалась Катя. Она высунулась из кабины почти по пояс, чтобы лучше рассмотреть пораженную цель.

— Впереди зенитный огонь, справа бьют «эрликоны». Левее, еще левее, снижайся! — раздавались команды штурмана, помогающей летчице уйти из зоны обстрела.

Задание выполнено. Казалось, теперь можно облегченно вздохнуть. Но опыт говорил о другом: именно в такие минуты экипаж подстерегала неожиданная опасность. Так и случилось.

— Слева вверху самолет противника, — услышала Чечнева.

Она уже увидела истребитель и быстрым маневром стала уходить от фашиста. Самолет По-2 не имел возможности вступать в воздушный бой. Спастись от врага можно было только умелым и резким изменением высоты, курса и скорости.

Но, видно, девушкам встретился опытный летчик. Небо ярко освещалось лунным светом, и силуэт По-2 хорошо выделялся на фоне прозрачных облаков. Истребитель то кружился вокруг самолета, то с пикирующего полета обрушивал на него огонь. Уже чернели в крыльях большие дыры, в кабине штурмана повреждена приборная доска, уже слышались перебои в работе мотора, а фашист все не терял их из виду, продолжал преследование.

«Только бы не загореться», — думала Катя, сообщая Марине о действиях врага.

В момент, когда истребитель взмыл вверх, чтобы с пикирования начать обстрел, летчицы резким снижением перешли на бреющий, и По-2 слился с земными ориентирами.

Когда Марина и Катя прилетели на свой аэродром, они услышали почти те же слова, какие днем произнес командир Сивкова:

— Как же вы летели, девчата? — удивилась заместитель командира полка Серафима Амосова. — Вашу машину надо немедленно отправлять в капитальный ремонт.

Требовался «капитальный ремонт» и некоторым летчицам полка. Много неприятностей им приносила малярия. Несмотря на то что армейские и полковые медики принимали все меры, чтобы предотвратить эту изнуряющую организм болезнь, она нет-нет да и возникала то у одной, то у другой девушки. Не обошла малярия и Катю. Однако болезнь вела себя весьма «сознательно». Она не мешала ей выполнять боевые задания и проявлялась только днем, а к вечеру молодость и здоровье брали свое, и Рябова опять была готова к боевой работе.

Летчицы тщательно скрывали болезнь от своих командиров. Они боялись, что их не допустят к полетам. Но однажды начальник штаба полка Ирина Ракобольская, увидев бледное, осунувшееся лицо Кати, твердо сказала:

— Надо лечиться. Скрывают приступы малярии Марина Чечнева, Надежда Попова и другие девушки. В Кисловодске открыт армейский санаторий. Вот и поедете туда недели на две.

Катя приуныла. Она понимала, что капитана Ракобольскую переубедить невозможно. «Что же делать? Надо поговорить с Надей. Может быть, она сумеет договориться с командованием, и нас не отправят на отдых?» Надю Попову Катя нашла в своей эскадрилье. Вид у нее был растерянный.

— Надя! Что с тобой? — Катя никогда не видела подругу в таком состоянии.

Надя Попова — первый боевой летчик Рябовой. Катя всегда восхищалась ее выдержкой — и вдруг...

— Капитан Ракобольская недавно вызывала. Хотят нас отправить куда-то отдыхать, — уныло сообщила Надя.

— Она мне об этом уже сказала. Так не хочется ехать, скоро начнется операция, а мы — отдыхать, — сокрушенно проговорила Катя.

Но отправиться в санаторий все же пришлось. Прекрасный кисловодский курорт встретил летчиц теплой солнечной погодой. На каждом шагу — страшные следы пребывания оккупантов в городе. Командование фронта, городские власти, местные жители старались скорее восстановить санатории и направить сюда советских воинов, нуждающихся в лечении или кратковременном отдыхе. Кругом кипела работа. Красили фасады домов, машины подвозили стройматериалы и увозили мусор.

Санаторий, в который приехали летчицы, уже действовал, поэтому их быстро оформили и дали отдельную комнату. Здесь отдыхали одни мужчины — летный и технический состав из авиационных полков.

— Трудновато нам будет, отвыкли мы от мужского общества. Как ты думаешь, Катя? — смеясь, проговорила Марина Чечнева.

— А мы на них внимания обращать не будем. Для нас что главное? Выспаться! Представляете, девчата, будем спать ночью, да еще на таких шикарных кроватях! — весело отвечала Катя, смирившаяся со своей судьбой отдыхающей.

Но долго «не обращать внимания» не удалось. На второй день отдыха, во время обеда, в столовую быстрым шагом вошла Марина. Нагнувшись к Кате, она прошептала:

— Что я тебе скажу... Он здесь. Тот самый Григорий, с которым ты познакомилась в Ахтанизовской.

— Не может быть, не может быть, — смущенно выдавила из себя Катя, зардевшись ярким румянцем.

— Я его встретила у входа, он только что приехал. Увидел меня и так обрадовался, будто мы с ним давно знакомы. Первый его вопрос: «Где Катя?» Говорю: «Здесь!» Он вот так же покраснел, как ты сейчас, — засмеялась Марина.

Девушки заметили, что обедала Катя машинально, вся ушла в свои думы. Вечером того же дня они встретились.

— Как хорошо, что можно наконец увидеть боевого штурмана на нашей грешной земле! — пробасил Сивков, увидев Катю в холле санатория.-А то только в мечтах вы являетесь, когда видишь ваши самолеты, пролетающие над нами.

— Ночью вам полагается спать, а не мечтать под луной, — отшутилась Катя, а сама подумала: «Неужели он помнит нашу встречу?»

Очень быстро молодым людям стало ясно, что они не только помнили о том вечере, но всем сердцем стремились к новой встрече. Благодаря удивительной случайности она состоялась.

Свободного времени в Кисловодске было много. Все дни Катя и Гриша проводили вместе. В спокойные и теплые вечера они бродили по санаторному парку и говорили, говорили без конца... Лишь о войне старались не вспоминать.

«Кто эта обаятельная девушка, с которой так интересно? Ей понятны сложнейшие вопросы механики, .она мечтает, сейчас, когда жизнь на волоске от смерти, учиться. Кто она? Судьба моя? Или так, случайная встреча на дорогах войны?» — записал в первые дни отдыха в своем дневнике Григорий Сивков.

О чем только не мечтали два боевых летчика. Но в основном все их разговоры сводились к учебе.

— Катя, попробуй реши задачу, — просил Гриша, втайне надеясь, что девушка не справится со сложнейшей математической задачей. Ему она далась с таким трудом!

Думала над задачкой Катя совсем недолго и... решила. Она вспоминала потом, после войны, это время:

— Мне тогда казалось, что Гриша больше всего ценит во мне любовь к математике. Он постоянно задавал мне различные задачки. Но я тоже не отставала. Бывало, такой ему вопросик подкину, что он только поднимет руки и скажет: «Ну, Катя, сдаюсь!»

В один из вечеров Катя рассказала Грише о своей семье, о двадцати двух прожитых ею годах.

Родилась Екатерина Рябова в селе Гусь-Железный Рязанской области в жаркий июльский день 1921 года, во время жатвы, прямо в поле. Росла в большой и дружной крестьянской семье, в которой было три дочери и четыре сына. Любовь к труду, честное и доброе отношение к людям, к жизни помогли Катиным родителям — Анне Ивановне и Василию Герасимовичу — поднять и хорошо воспитать своих детей.

Старшие братья и сестры после окончания сельской школы уехали учиться в Москву. В 1930 году вся семья Рябовых переехала в столицу, поселилась в Сокольниках, рядом с большим и цветущим парком. Катя окончила десятилетку в 1939 году. Любимыми ее предметами были математика и физика. Она мечтала поступить в МГУ, на механико-математический факультет. Но материальное положение семьи было довольно трудным. Решить вопрос о дальнейшей учебе Кати помогли старшая сестра Серафима и ее муж Шура Миккель. Все расходы они взяли на себя.

— Широкой, открытой и очень доброй души был человек, — рассказывала Катя о своем зяте.

— А почему был? — удивился Гриша.

— В первые же дни войны он ушел на фронт. Погиб в боях под Ленинградом, — тихо ответила Катя. — Недавно умер папа... Получили сообщение о гибели брата.

Катя долго молчала. Григорию хотелось успокоить девушку, отвлечь ее от тяжелых дум. Но он понимал, что ее горю словами не помочь. Сивков нежно взял Катю под руку и предложил:

— Пойдем в город. Посмотрим на горы, — и постепенно перевел разговор на их любимую тему — о будущей учебе. Катя мечтала о том, как после войны она вернется в Москву, придет в университет, сядет в аудитории и во весь голос крикнет:

— Я хочу учиться!

Сивкова увлекали мечты девушки, и он представлял себя слушателем Военно-воздушной инженерной академии имени И. Е. Жуковского.

— Ты летчик. Почему же хочешь учиться в инженерной

академии? — спрашивала Катя.

— Чтобы быть настоящим летчиком, надо знать сердце

машины. После войны хочу поработать летчиком-испытателем. А для этого нужно окончить инженерный факультет.

«Как интересно мне с ним, как много нового узнаю я от него», — писала Катя в письме к маме.

А Григорий Сивков в эти же дни ответил в своем дневнике на многие волнующие его вопросы.

«Это все далеко не случайно, — писал он. — Всегда быть вместе, жить одними интересами, вместе учиться, добиваться, дерзать и все — вдвоем. Это ли не счастье?»

Однажды утром, после завтрака. Катя и Гриша пошли в городской парк. В Кисловодске стояла ясная теплая погода. Катя попросила Гришу:

— А теперь расскажи о себе. Я хочу знать все, все. Григорий задумался, помолчал и тихим голосом начал свой рассказ...

Родился Григорий в 1921 году. Семья Сивковых, как и у Кати, была большой и дружной: три сестры и пять братьев. Свое детство провел в уральской деревне Мартынове, живописно расположившейся на берегу небольшой речки.

В школе у Гриши проявились наклонности к математике и физике. Окончив ее, он поступил в Пермский авиационный техникум. Когда учился на втором курсе, стал курсантом аэроклуба.

В своей жизни Сивкову пришлось летать на многих типах самолетов: тренировочных, гражданских, военных, на машинах с поршневым двигателем и воздушным винтом, на реактивных. Но никогда не мог сравнить он свои ощущения с теми, которые испытал в аэроклубе во время первого самостоятельного полета: необыкновенное чувство простора, слияния человека с машиной, когда она послушно и охотно выполняла все желания молодого летчика, вместе с пилотом рвалась в безграничную воздушную даль, стрелой мчалась в неведомую высь, уносилась в далекие миры. От нахлынувшей радости, от счастья тогда захватывало дух...

Первый самостоятельный полет окончательно определил дальнейшую судьбу юноши. Сивков твердо решил стать летчиком. Летом 1939 года получил диплом об окончании техникума, зимой поступил в Пермскую авиационную школу, которую окончил перед войной.

— А мама, папа, где они? — спрашивала Катя.

— Они живут сейчас в Перми, в семье старшего брата. Младший брат тоже на фронте. Что-то давно нет от него писем...

Двухнедельный отпуск пролетел для Кати и Гриши одним мгновением. Сивков понимал, что время, проведенное в Кисловодске, дало ростки большому чувству, но сказать об этом Кате тогда не решился: шла война, все личное отодвигалось до полной победы над врагом.

Их жизнь — Екатерины Рябовой и Григория Сивкова — до встречи шла у каждого своим путем. Однако очень похожим. Жизненные дороги Кати и Гриши, как и всех советских юношей и девушек того времени, слились в одну общую, когда в воскресный июньский день 1941 года на советской земле взорвались вражеские бомбы, когда вся страна поднялась на смертный бой с фашизмом, с гитлеровской армией, вероломно напавшей на нашу Родину.

«Тревога!!! Война!!!

Отдельная корпусная авиационная эскадрилья Киевского военного округа разместилась в небольшом молдавском селении, недалеко от государственной границы. Летчик Григорий Сивков служил в этой части недавно. Он прибыл сюда после окончания авиационной школы.

Шла весна 1941 года. Григорию исполнилось двадцать лет. Окончена авиашкола, присвоено звание младшею лейтенанта, в ближайшее время должны начаться тренировки на новых самолетах. А там?.. Возможно, учеба в Военно-воздушной академии... Вся жизнь впереди.

Но не суждено было исполниться тогда мечтам юноши. В один день изменилась жизнь всей Советской страны. Григорий Сивков навсегда запомнил искаженное лицо дежурного и его голос. Не сразу до сознания дошли страшные

слова:

— Тревога!!! Война!!!

В один из первых дней Великой Отечественной войны летчики отдельной авиаэскадрильи увидели на границе воздушный бой советских истребителей с фашистскими самолетами. Не имея боевого опыта, еще не зная коварства врага, советские летчики бесстрашно бросались на вражеские самолеты, преграждая им путь на советскую землю. Они были настоящими героями, вступившими в смертельный бой с фашистами в самые первые дни войны.

В июле 1941 года эскадрилью направили на освоение нового самолета — ближнего бомбардировщика Су-2. Сивков в конце года был зачислен в 210-й ближнебомбардировочный авиационный полк.

...Младший лейтенант Григорий Сивков медленно шел по летному полю, внимательно всматриваясь в даль голубого неба. Уже несколько дней в воздухе не было слышно прерывистых звуков фашистских бомбардировщиков. Лишь изредка появлялись самолеты-разведчики, кружились над дорогами, лесами, поселками, нарушая тревожную тишину военного времени.

«Наверное, фашисты готовятся к наступлению, — думал Григорий. — Придется ли мне участвовать в боях? А может быть, капитан Сурай опять скажет: «Рано!» Тогда буду просить, настаивать...»

Григорий ускорил шаг и направился к избе, в которой расположилась его эскадрилья.

В центре небольшой комнаты, освещенной тусклым огоньком самодельной лампы, сидел командир эскадрильи капитан Сурай. Вокруг толпились летчики. Всегда ровный и спокойный голос Сурая сейчас был взволнован и даже торжествен:

— Радио сообщило о разгроме немецко-фашистских захватчиков под Москвой! — услышал Сивков.

Григорий замер на пороге. И вдруг неожиданно, не в силах сдержать нахлынувшей радости крикнул во весь голос: «Ура!» Ликующий возглас, подхваченный летчиками» понесся по всему аэродрому...

210-й авиационный полк начал боевую работу почти в ГУМОМ начале войны. Он участвовал во многих сражениях, уже имел свои боевые традиции, среди летного состава были асы, известные всему фронту. Сивкову хотелось скорее стать в строй ветеранов полка.

Но капитан Сурай выжидал, присматривался к молодому летчику. Опытный командир понимал, что от первого боевого вылета во многом зависит успех дальнейшей работы экипажа. Несколько дней назад с Сивковым долго говорил комиссар эскадрильи капитан Лещинер. Нравился он Григорию. Комиссар обладал прекрасным качеством — быстро располагать к себе людей. Спокойный, внимательный, он проявлял живой интерес к каждому, особенно к вновь прибывшему в полк человеку. Он знал о судьбе родных всего личного состава эскадрильи, знал боевые возможности каждого летчика. С комиссаром ребята делились своими переживаниями, мыслями, как с верным и добрым другом.

Григория Сивкова капитан Лещинер встретил на летном поле. Они долго бродили около аэродрома, беседовали. Наконец летчик не выдержал и спросил комиссара:

— Когда же я полечу на задание? Нет больше сил сидеть на земле!

— Не торопись, младший лейтенант! — улыбался Лещинер. — Скоро, скоро наступит и твой час!

Наконец 28 декабря 1941 года Григорий Сивков вылетел в свой первый бой.

В дальнейшем, в течение последующих трех с лишним военных лет. Сивков почти ежедневно участвовал в воздушных операциях, неоднократно подвергался смертельной опасности, за доблесть и мужество был дважды удостоен звания Героя Советского Союза, но первый боевой вылет, так же как и первый самостоятельный полет, он запомнил до мельчайших подробностей.

...Перед эскадрильей была поставлена задача: бомбить танки противника, скопившиеся у небольшого населенного пункта вблизи станицы Славянской. Возглавлял девятку бомбардировщиков опытный летчик старший лейтенант Иван Раубе. Прикрывали самолеты летчики-истребители из полка Тараненко. О командире авиаполка Иване Андреевиче Тараненко, опытном и смелом летчике. Сивков слышал много хорошего. Он знал, что бомбардировщики чувствуют себя в воздухе надежно прикрытыми, когда над ними кружатся истребители из полка Тараненко.

Штурман Сивкова Петр Земляков — живой, веселый, добродушный юноша. Григорий считал, что со штурманом ему повезло. Они хорошо понимали друг друга. Летали они на самолете Су-2, который поднимал шестьсот килограммов бомбового груза и был вооружен шестью пулеметами «шкас».

Как сейчас, помнит Григорий свой первый боевой самолет и техника-лейтенанта Михаила Королева, доложившего о готовности машины к выполнению задания.

— Миша! Бензином ты не забыл нас заправить? — старался шутить Сивков, чтобы скрыть от товарищей волнение.

Выстрелом из ракетницы дана команда «на старт».

Линия фронта встретила летчиков тревожной тишиной. Девятка бомбардировщиков направилась к цели. В этот миг Григорий увидел вспышки снарядов зенитных орудий. Ведущий Иван Раубе левым разворотом, стараясь не рассыпать строй группы, вывел ее из огненных разрывов.

На земле включились «эрликоны». Умелым противозенитным маневром капитан Раубе вышел с группой Су-2 на цель. Вблизи селения отчетливо виднелись танки. Ведущий покачал крыльями — условный сигнал для подготовки к бомбометанию. Самолеты встали на боевой курс. Еще минута — и с ведущей машины посыпались бомбы. Ведомые мгновенно повторили действия командира. Во время разворота летчики увидели результат своей работы: черный дым затянул танки, густым облаком повис над землей.

Девятка советских бомбардировщиков и сопровождающие их истребители взяли курс к своим аэродромам. «Как дружно действуют ребята, — подумал Григорий. — Даже в зенитном огне никто не оторвался от строя. Великое дело — чувство локтя».

— Поздравляю тебя, Гриша! — услышал он голос Петра Землякова. — Сегодня нас надо поздравить не только с первым боевым вылетом, но и с первым обстрелом.

«Вот и началась боевая работа», — подумал Григорий.

Заканчивался 1941 год. Война была в самом разгаре. Но уже давно улетучился миф о «блицкриге» и непобедимости гитлеровской армии. Битва под Москвой показала всему миру, на что способен советский народ, грудью вставший на защиту завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции и своего социалистического государства.

Комсомольский призыв

Москву 1941 года невозможно забыть. Крест-накрест заклеенные белыми бумажными полосками оконные стекла всех домов. Суровые, исхудавшие, усталые лица москвичей. Затемненные, сумрачные улицы и переулки. Тревожные сводки Совинформбюро... Все военкоматы окружены толпами юношей и девушек, молодых, пожилых и даже престарелых мужчин и женщин. Только и слышен вопрос: «Вы не знаете, как попасть на фронт?» Однако военкоматы были очень строги даже в то тяжелое время. Мужчинам, конечно, легче — их призывали в соответствии с законом военного времени. А девушек, не имеющих военной специальности, не пускали даже на порог призывных пунктов.

В холодные октябрьские дни того сурового года Москва готовилась к решительным и грозным сражениям. Почти каждую ночь в городе объявлялись воздушные тревоги. В небе повисли серебристо-серые аэростаты воздушного заграждения. Строжайшая дисциплина, четкость и порядок ощущались во всем, во всей жизни столицы.

Студентка 3-го курса механико-математического факультета Московского государственного университета Екатерина Рябова не была в Москве около двух месяцев. Вместе с комсомольцами высших учебных заведений Москвы она строила оборонительные сооружения на дальних подступах к столице. Катя вернулась в Москву, чтобы продолжить учебу. Даже в условиях прифронтового города в МГУ не прекращались занятия.

С первого дня войны университет превратился в военный лагерь. Ночью студенты дежурили на крышах учебных зданий, спасая дома от огня зажигательных бомб, а днем шли на занятия. Поредели студенческие группы, особенно их мужская половина. Большинство юношей уже были в действующей армии, многие ушли в народное ополчение.

Все дни после приезда в Москву Кате не давала покоя мысль: «Как попасть на фронт?» Она знала, что женщин, не имеющих военной специальности, в армию не призывали. «Кем угодно, только бы воевать!» Но в военкоматах по-прежнему отказывали.

Октябрьские дни 1941 года были для москвичей очень тяжелыми. 30 сентября фашисты начали наступление на Москву. В середине октября бои шли на подступах к городу. Над столицей нависла грозная опасность. В эти тяжелые дни ЦК ВЛКСМ обратился к юношам и девушкам с призывом с оружием в руках встать на защиту Родины.

В ночь на 11 октября Катя так и не ложилась спать. Студентки механико-математического факультета дежурили на крыше главного здания университета. Утром на занятиях Катя узнала, что ее разыскивали из комитета комсомола. Бегом, перепрыгивая через ступеньки, девушка Понеслась в комсомольскую комнату. На лестнице она встретила Женю Рудневу, студентку 4-го курса мехмата. Oт нее узнала интересные новости.

Но инициативе Героя Советского Союза Марины Михайловны Расковой ЦК ВЛКСМ начал добровольный набор студенток-комсомолок в авиационную часть, которая будет Сражаться на фронте. Летчиков и техников Марина Михайловна набирала из личного состава Гражданского воздушного флота и аэроклубов Осоавиахима. С кадрами штурманов и вооруженцев было сложнее. Опытный авиатор, она понимала, что штурманскому делу, работе вооруженцев и прибористов обучить в кратчайший срок будет легче девушек-студенток.

Марина Михайловна была в университете, беседовала с секретарем комсомольской организации, тщательно просматривала личные дела студенток, интересовалась чертами характера отдельных девушек. Особое внимание обращала они на тех комсомолок, которые занимались спортом или учились в школе снайперов.

В тот же день, 11 октября 1941 года, комсомолка Екатерина Рябова была зачислена в 122-ю авиачасть, которой командовала Марина Раскова. Когда Катя познакомилась с девушками, прибывшими в авиагруппу, она поняла, что Марина Михайловна обращалась не только в МГУ. Здесь были студентки из авиационного, 1-го медицинского и других институтов Москвы, а также работницы фабрик, заводов, различных учреждений столицы, других городов и сел страны.

Никогда Кате не приходилось летать на самолете даже пассажиром, поэтому ей трудно было представить себя военным летчиком. Правда, любознательная девушка интересовалась авиацией. И это неудивительно. В предвоенные годы авиация и ее достижения занимали в жизни советского народа большое место. Советские летчики на машинах отечественного производства добивались неслыханных по тому времени результатов.

Всему миру были известны имена первых Героев Советского Союза: М. В. Водопьянова, И. В. Доронина, Н. П. Каманина, А. В. Ляпидевского, С. А. Леваневского, В. С. Молокова, М. Т. Слепнева. Летчики В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков, А. В. Беляков совершили перелет через Северный полюс в Соединенные Штаты Америки. В 1938 году летчицы В. С. Гризодубова, П. Д. Осипенко и штурман М. М. Раскова, пролетев почти всю страну без посадки на самолете «Родина», установили международный женский рекорд дальности полета. Прославили советскую авиацию в те годы и

многие другие летчики.

Советская страна рукоплескала своим героям. Молодежь стремилась быть на них похожими. Посыпались массовые заявления о приеме в аэроклубы. Катя Рябова тоже мечтала учиться в аэроклубе. Но еще в школе она увлеклась гимнастикой и в университете уверенно шла на спортивный разряд. Для аэроклуба не хватило времени. Об этом теперь приходилось только жалеть.

Во второй половине октября личный состав части начал перебазирование на Волгу, в город Энгельс. Ехали долго, в товарных вагонах. На место прибыли поздно вечером.

Командование авиационной школы приняло женскую авиагруппу приветливо, хотя многие летчики-мужчины иронически отнеслись к женской авиачасти. Но прошло совсем немного времени, и им пришлось изменить отношение к новым курсантам, которые беспрекословно подчинялись строгой дисциплине авиашколы, занимались почти по двенадцать часов в сутки, четко соблюдали режим, рассчитанный на курсантов-мужчин. А взлетом и посадкой самолетов, пилотируемых некоторыми девушками, приходили любоваться многие летчики авиашколы.

Екатерина Рябова училась в штурманской группе, которая занималась по специальной программе. Штурманскому делу их обучала Марина Михайловна Раскова, боевой и строевой подготовкой руководила начальник штаба сбора Милица Александровна Казаринова. Политическую работу проводила комиссар Евдокия Яковлевна Рачкевич.

Новые, незнакомые авиационные предметы требовали много сил и времени для их изучения. Каждая минута была Ни учете.

Катя писала домой, рассказывая о своей жизни в авиашколе: «Мамочка, дорогая, обо мне не беспокойся. Мне так Интересно учиться, каждый день я узнаю немало нового. Скоро мы закончим учебу, и я буду настоящим штурманом. Даже в такое тяжелое время нас учат очень основательно. Хочется рассказать тебе о своем первом вылете.

Когда я подошла к самолету, мне стало страшно: смогу ли выполнить задание? Я же никогда не поднималась в воздух! Теоретически я все представляла, а вот там, в самолете... Никогда так не волновалась. Мне предстояло провести самолет по заданному маршруту. Вдруг заблужусь? Успокаивало, что со мной полетит опытный инструктор-летчик.

Необыкновенное чувство, которое охватило меня в момент взлета, передать трудно. Оно немного напомнило мне состояние, которое всегда возникало у меня в детстве при спуске на санках с больших и крутых гор: летишь так, что дух захватывает.

А когда вышли на курс, все мои волнения мгновенно исчезли. Откуда только взялись уверенность и четкость? Видно, не зря нас учили. Смотрю на землю, сравниваю карту с земными ориентирами, а сама думаю: «Как образно нам рассказывала об ориентировке в воздухе Марина Михайловна Раскова. Именно так, как она говорила, выглядит с самолета земля. Узкой полоской мелькают проселочные дороги, словно шелковая лента, блестит Волга, пушистым белым ковром кажется снежный покров Жигулевских гор. А кругом необъятная ширь...

— Штурман Рябова! Где мы находимся? — слышу я. голос летчика.

Меня так в жар и ударило, хотя был тридцатиградусный мороз. Размечталась и упустила на миг ориентировку. Что делать? Мучительно всматриваюсь в карту, потом в ориентиры на земле.

— Штурман Рябова! Почему молчите? — слышу в переговорный аппарат.

И опять помогли советы Марины Михайловны: в тяжелые минуты ищи яркие ориентиры, например реку, шоссейную или железную дорогу. По их направлению, изгибам легче определить место своего нахождения. Я быстро сориентировалась и доложила инструктору. Дальше, весь полет, я уже не отвлекалась ни на одну секунду. Когда мы сели на своем аэродроме, летчик сказал:

— Думаю, что вы станете хорошим штурманом. Так что, мамочка, не волнуйся обо мне. Я постараюсь быть действительно хорошим штурманом».

Девушки учились, летали, но тревога за родных и близких людей не оставляла их. Однажды радио принесло радостное сообщение: в столице нашей Родины Москве проведено торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. 7 ноября 1941 года на Красной площади состоялся традиционный военный парад.

Трансляцию парада девушки авиачасти слушали затаив дыхание. Это было так неожиданно и в то же время совсем Неудивительно. На главной площади страны в тот день советский народ демонстрировал всему миру свою непоколебимую уверенность в победе. Девушки слышали бесконечно родной гул любимого города, четкий шаг участников П»|»ада, проходивших перед ленинским Мавзолеем и направлявшихся прямо на передовую...

В большой комнате, где было включено радио, собрались все курсантки авиашколы. Пришла и Марина Михайловна Раскова. Она встала в углу, почти никем не замеченная, и стала внимательно наблюдать за своими девчонками. Увиден на их лицах искреннюю радость, неподдельное счастье, Командир не выдержала и громко крикнула: «Поздравляю вас, девчата! Такой народ, как наш, непобедим!»

В тот вечер в авиачасти № 122 был объявлен отдых. И девушки поняли его буквально: все... легли спать. Чему же удивляться — усталость брала свое.

Под Москвой был создан непреодолимый фронт обороны. Стойкость, мужество, героизм советских воинов, самоотверженный труд всего народа победили в этой исторической битве. Девушки-летчицы ликовали вместе со всей страной.

Воины 122-й авиачасти хорошо помнят 23 февраля 1942 года — День Красной Армии. Командование устроило для девушек настоящий праздник. Саратовский драматический театр показал им спектакль «Надежда Дурова». Когда он закончился, Марина Михайловна Раскова, поблагодарив артистов, обратилась к зрителям:

— Дорогие мои боевые подруги! И о нас когда-нибудь тоже будут писать пьесы. Мы должны продолжать славные традиции русской женщины-воина. Для нас нет преград и условностей, которые мешали Надежде Дуровой в полной Мере проявить мужество и героизм. Нам все дано: и право защищать Родину, и грозное оружие — самолеты. Оправдаем же надежды, которые возлагает на нас Отчизна!

В феврале 1942 года командование приступило к формированию полков. Были созданы три женских авиационных боевых полка: истребительный на самолетах Як-1, бомбардировочный на самых современных по тому времени машинах — пикирующих бомбардировщиках Пе-2 и полк ночных бомбардировщиков на По-2.

Екатерина Рябова была назначена штурманом звена в полк ночных бомбардировщиков, которым командовала старший лейтенант Евдокия Давыдовна Бершанская, опытный летчик довоенного времени.

Началась напряженная подготовка. Полку По-2 теперь приходилось работать и ночью: тренировки по маршруту, бомбометание на полигоне, другие учебные полеты.

Летчицы, штурманы, техники, вооруженцы упорно готовились к вылету на фронт. Ждать пришлось недолго.

Майским днем 1942 года полк вылетел на фронт, в направлении к Донбассу. Летели строем в боевом порядке, лидировал экипаж Марины Михайловны Расковой. На всю жизнь запомнила Катя Рябова и ее подруги-однополчанки Марину Раскову — красивую, очень женственную, с открытым приветливым лицом, живыми, ясными глазами — в ту последнюю встречу, в день расставания. Отважная летчица должна была вернуться в авиашколу — там готовились к вылету на фронт другие полки.

Прощаясь со своими питомцами, провожая их в трудную дорогу, она говорила:

— Подруги мои дорогие! Вы вступаете в тяжелую, решительную битву с фашизмом. Нелегкий предстоит вам путь. Будут потери, неудачи, будет и радость успешных боев, отлично выполненных боевых заданий. Тяжело вам будет завоевывать уважение и воинский авторитет среди летчиков-мужчин. Только самоотверженная боевая работа, строжайшая дисциплина, высоко поднятые честь и достоинство советской женщины-солдата принесут вам боевую славу мужественных воинов. Я верю вам, — продолжала Раскова, — верю в вашу смелость и героизм, потому что вы, дети нашей великой Коммунистической партии и Ленинского комсомола, не задумываясь, вступили в ряды Красной Армии, чтобы с оружием в руках защищать от врага нашу любимую Родину. Скоро-скоро настанет время, когда мы наденете модные платья, красивые туфли и навсегда попрощаетесь с военной формой. Я верю: все вы вернетесь героями, о вас еще будут слагать поэмы и песни, вас будут славить грядущие поколения!

Штурман авиационного звена Екатерина Рябова летела на фронт с летчицей Надеждой Поповой. До войны Надя окончила аэроклуб и Херсонскую авиашколу, работала инструктором-летчиком. В город Энгельс Попова приехали через несколько дней после прибытия эшелона. Когда коп появилась в столовой, все сразу обратили внимание на военную летчицу. В хорошо пригнанной авиационной форме синего цвета, в начищенных до зеркального блеска сапожках она выделялась из общей массы девушек, одетых в мужские солдатские гимнастерки, брюки-галифе, кирзовые сапоги.

Попова была одной из лучших летчиц в полку. Ее летное мастерство Катя почувствовала сразу после первых учебных полетов. Тогда она поняла, что летает с человеком, который в воздухе чувствует себя так же уверенно, как и на земле. Умение, смелость, знания летчицы помогли неопытному штурману быстро войти в строй.

Надя Попова тоже заметила Катю Рябову в самые первые дни своего приезда. Ей понравилась серьезная, подтянутая девушка, с внимательным, сосредоточенным взглядом, умеющая выслушать собеседника и не спешить со своим мнением. Особенно привлекал Надю математический склад ума Кати Рябовой. Штурман быстро освоилась с навигационными задачами и порой удивляла своей сообразительностью не только преподавателей, но и своих подруг. Если на занятиях Катя что-то не понимала, она, не смущаясь, спрашивала, всегда старалась дойти до сути.

Надя любила в свободное время поговорить с Катей. В двадцатилетней девушке подруга чувствовала большую житейскую мудрость. О людях Катя судила осторожно, пытаясь в каждом человеке найти как можно больше положительного, доброго.

Жизнь она воспринимала как дорогу, на которой нельзя останавливаться ни на мгновение: самое страшное — потерять, впустую растратить годы, часы, секунды.

— Ты понимаешь, Надя, мы порой не задумываемся, что время бежит быстро. Кажется, еще все успеешь. А на самом деле, если не учитывать часы и тем более дни, не выделять из них полезные и бессмысленно прожитые, то ведь неизвестно, с каким результатом придешь через десятилетия. Главное в жизни — цель.

— А какая у тебя цель? — спрашивала Надя.

— Я люблю математику. Хочу знать ее хорошо, чтобы учить молодежь любить эту науку. Совсем не обязательно в будущем быть специалистом математики. Наоборот, можно быть поэтом или художником, врачом или историком, но изучать математику должен каждый человек. Она открывает перед людьми удивительную красоту логического мышления. Когда решаешь трудную задачу и она вдруг раскрывается таким изящным, гибким и умным решением, ты чувствуешь себя Колумбом, первооткрывателем!

Надя смотрела на Катю и думала: «Вот таким страстным, убежденным людям принадлежит будущее нашей науки».

А Надя Попова любила музыку. У нее был приятный голос, она часто напевала мелодии, в основном из классических произведений.

Со стороны казалось, что штурман Рябова и летчица Попова — разные люди. Внешне у них было мало общего. На самом деле они как бы дополняли друг друга. Видимо, командование полка при распределении девушек по экипажам учитывало особенности каждой из них, смотрело и совместимость их характеров. Ведь во время боевой работы экипаж может попасть в сложнейшие ситуации, и очень многое будет зависеть от его согласованных действий.

Авиационный женский полк ночных бомбардировщиков прибыл на Южный фронт, когда фашисты рвались к Дону, пытались форсировать реку Миус. На аэродроме слышался постоянный гул от взрывов бомб и артиллерийских снарядов. Грозным заревом пылали на западе огни пожаров. Тщательная маскировка днем и ночью, постоянная опасность воздушного налета, беспрерывный орудийный грохот — вся атмосфера быстро ввела девушек полка в тревожный ритм жизни прифронтовой полосы.

Однако проходил день за днем, а боевая работа не начиналась. Летчицы недоумевали. Они чувствовали, что командование дивизии не испытывало радости от их появления. Командиры-мужчины были явно смущены таким пополнением, состоявшим из юных, не видавших войны девчонок. Их осторожное, порой ироническое отношение к боевой готовности летчиц чувствовалось во всем. Но девушки считали такое положение временным и мужественно, терпеливо ждали.

В начале июня состоялось партийно-комсомольское собрание полка. Командование объявило о начале боевой работы в следующую ночь — 8 июня 1942 года. В торжественной обстановке весь личный состав части поклялся громить врага так, чтобы стать одним из лучших ночных авиационных полков.

Первыми на боевое задание вылетели экипажи командира полка Евдокии Бершанской и командиров эскадрилий — Серафимы Амосовой и Любы Ольховской.

Перед вылетом комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич, «мамочка», как нежно звали ее между собой девушки, сказала:

— Нас призвали в армию не потому, что мужчины без нас не справятся с врагом. Мы пришли в армию добровольно, потому что не могли оставаться в стороне, когда над Родиной нависла грозная опасность. Каждый наш вылет должен приближать победу. Будем биться с фашизмом до последней капли крови! В этой справедливой борьбе мы должны занять такое же почетное место, какое занимают наши подруги в тылу!

В эту ночь никто не спал. Сначала ждали возвращения экипажей с задания, а потом до рассвета стояли на аэродроме, мучительно вслушиваясь в разнообразную серенаду звуков военного неба.

Из боевого вылета вернулись только два самолета — Бершанской и Амосовой. Над линией фронта они попали в зенитный обстрел, но сумели вывести машины к цели, отбомбиться и вернуться домой. О судьбе экипажа Ольховской в полку долго ничего не знали.

Люба Ольховская и ее штурман Вера Тарасова до войны окончили аэроклуб. Не могли они растеряться при выполнении задания. В дальнейшем стало известно, что Люба и Вера, тяжело раненные, истекая кровью, вышли из обстрела и дотянули машину до окраины небольшого поселка. Утром жители увидели сбитый самолет, а в его кабинах двух безжизненных летчиц...

Первый боевой вылет полка — и сразу потери. Командованию было о чем серьезно подумать. А вдруг у девчат не выдержат нервы? Может быть, нужен перерыв в боевой работе?

На построении части все сомнения исчезли. Командир полка Бершанская говорила потом, что достаточно было взглянуть в лица однополчан, чтобы понять: девушки полны решимости отомстить врагу за погибших подруг, они готовы идти на задание немедленно.

В следующую же ночь полк совершил массированный вылет. На земле не оставалось ни одного экипажа. Это был первый боевой вылет Кати Рябовой и Нади Поповой. Девушки волновались. Вместе с вооружением Сашей Хорошиловой Катя тщательно осмотрела подвешенные бомбы — первый бомбовый груз, который штурман Рябова должна была сбросить на фашистов.

Саша Хорошилова — неизменный комсорг полка, боевой пропагандист и постоянный лектор на всех теоретических конференциях и политических занятиях личного состава. Рядом с самолетом она казалась очень маленькой. Над ней иногда подшучивали:

— Саша! Стокилограммовая бомба больше тебя, как же ты ее подвешиваешь?

— Сбрось ее на голову фашистов, а за мной дело не станет, — посмеивалась Саша и вместе с подругами мгновенно закрепляла бомбы под крыльями самолета.

В тяжелых меховых унтах, в летном комбинезоне, похожая на медвежонка, Катя спокойно забралась в кабину. Вооруженцы дали ей светящуюся авиационную бомбу — САБ, которая помогала работать штурману над целью. При заходе на боевой курс штурман бросала САБ, и через несколько мгновений под самолетом будто зажигалась большая люстра, освещая необходимый участок земли.

...Незабываемые мгновения взлета на первый боевой вылет. Машина увеличивает скорость, как бы готовится к прыжку, потом плавно, последним толчком отрывается от земли и начинает набирать высоту. Момент этот, когда самолет отделился от земной поверхности. Катя прочувствовала почти так же, как тогда, во время первого своего полета. Только сейчас начинался не учебный вылет, а выполнение ответственного боевого задания...

Линию фронта, проходившую по реке Миус, девушки пролетели спокойно. Катя рассчитала направление ветра на высоте и дала летчице боевой курс. На освещенной САБом земле она отчетливо увидела автомашины, двигающиеся к поселку.

Бомбы взрывались последовательно, одна за одной, вдоль широкой шоссейной дороги. Взрыв от них был таким сильным, что показался Кате оглушительным: она впервые

бомбила не мнимую цель на полигоне, а боевые вражеские машины.

Крутым левым разворотом Надя перешла на планирование, прибавила скорость, взяла курс на свой аэродром. Над целью беспорядочно забили зенитки, как бы передавая запоздалую эстафету артиллеристам на линии фронта, которую пересекали в этот момент летчицы.

Фашисты, видно, не предполагали, что в ту ночь могут появиться советские самолеты. С вечера небо затянуло густыми облаками. Погода казалась нелетной. Но враг быстро спохватился.

— Впереди справа стреляют зенитки. Разрывы ниже нас. Возьми влево, но не снижайся, — командовала Рябова.

Надя, почувствовав уверенность в голосе штурмана, увидев, как твердо она держится при первом обстреле, поняла, что Катя будет ее настоящим помощником.

— Поздравляю с началом боевой работы! — этими словами их встретила на земле парторг полка Мария Ивановна Рунт, всегда приветливая и спокойная женщина, которую любили все однополчане.

— Катя! Я тебя тоже поздравляю! — обняла подругу Надя. — Трудно поверить, что до войны ты вообще не летала.

Быстро понеслись военные будни. Боевым ночам приходил на смену дневной отдых. С рассветом летчицы заруливали самолеты на стоянки, маскировали их среди деревьев, накрывали ветками, после завтрака шли спать до обеда. Когда летный состав отдыхал, техники, вооруженцы, прибористы осматривали машины, ремонтировали их, готовили к ночным полетам.

Техническим составом руководила инженер полка Софья Озеркова. Она с большим терпением учила девушек-техников мастерству своего дела.

И теперь летчицы полка с большой благодарностью вспоминают всех тех, кто готовил им самолеты для боевой работы. Катя Рябова после войны говорила своим подругам:

— Кто знает, может быть, жизнью своей мы в определенной степени обязаны техникам, вооруженцам, прибористам. У нас не было случая, чтобы по их вине отказало что-либо в самолете. Их самоотверженная работа меня всегда поражала. Я постоянно удивлялась: когда они спят? Ночью помогали нам перед вылетом и ждали с задания. Днем, в часы нашего отдыха, готовили машины к боевым вылетам, провожали нас на разведку позиций врага или условий погоды.

Летом 1942 года линия фронта на юге постоянно менялась. Уточнять ее приходилось порой не по разведданным наземных войск, а с воздуха, самим летчицам.

Днем самолет По-2 должен был летать на небольшой высоте, чтобы его не заметили истребители врага. Но зато он становился отличной мишенью для обстрела с земли. В него можно было попасть из автомата и винтовки.

На разведку линии фронта Надя Попова всегда летала с Катей Рябовой. Особенно они запомнили один из таких полетов. Им предстояло выяснить расположение фашистских войск.

...Минут пятнадцать девушки летели над своей территорией, им приветливо махали вслед мирные жители, солдаты подбрасывали в воздух пилотки. Мелькали селения и противотанковые заграждения. Пролетев еще минуту, Надя спросила штурмана:

— Как ты думаешь, далеко линия фронта? Катя не успела ответить, как раздался взрыв зенитного снаряда. Надя круто развернула машину на обратный курс. Оказавшись над своими войсками, девушки поняли, как были неосторожны, когда случайно проскочили линию фронта: мгновение, которое могло стоить им жизни.

— Сегодня мы привезем хорошие разведданные, — говорила Катя. — Видела, как выскочили из окопов фашисты. Укрепления идут по дороге и опушке леса. Хорошо, что мы вызвали огонь на себя, точнее узнали линию фронта.

С каждым днем женскому авиационному полку давались задания все ответственнее и сложнее. После уничтожения переправ на Дону о боевой работе девушек узнали летчики всей воздушной армии. Несколько дней не было летной погоды, поэтому тяжелые бомбардировщики не могли днем преградить путь противнику, безнаказанно переправляющемуся через Дон. Уничтожить цель было поручено женскому полку ночных бомбардировщиков.

На задание вылетел экипаж Поповой — Рябовой. В сложных метеорологических условиях летчицы разыскали мост, спустились на допустимую высоту и с приглушенным мотором сбросили бомбы на почти точечную цель.

Выполнение задания во многом зависело от штурмана Рябовой, от ее расчетов и умения определить направление, скорость ветра, который мог отклонить бомбу от цели во время ее полета к земле.

Бомбы, сброшенные Рябовой, взорвались, девушки увидели затянувшуюся густым дымом переправу. Хорошо бы узнать результаты своей работы! И Катя предложила:

— Давай сделаем круг над целью, чтобы точнее доложить о выполнении задания.

Надя согласилась, хотя понимала, насколько это опасно. Летчицы еще раз пролетели над переправой и в один голос закричали:

— Разбомбили!!!

Темная ленточка моста в середине прерывалась. Трудно передать радость таких минут. Девушки понимали, что они помогли задержать продвижение врага в этом районе.

Самолеты По-2 летали каждую ночь с интервалом три — пять минут. Они основательно изматывали фашистов. Долгое время гитлеровцы не знали, что ночью наравне с мужчинами их бомбят девушки. А когда узнали, то начали сбрасывать листовки на нашей территории с угрозами и различными небылицами, называя летчиц «ночными

ведьмами».

Женский авиационный полк перелетел в живописное селение, утопающее в фруктовых садах, — в станицу Ассиновскую. Со всех сторон возвышались высокие Кавказские горы с белоснежными вершинами. Днем здесь открывалась бесподобная красота. А ночью? Ночью тоже было прекрасно, если здесь отдыхать, а не летать на боевые задания. Особенно великолепен Эльбрус при заходе солнца, в тот час, когда летчицы поднимались в воздух. Знаменитая вершина сверкала всеми цветами радуги, отражая яркий свет в глубоких тенистых долинах, покрытых пышным ковром густой зелени.

Летать над горами трудно. Воздушные течения подбрасывали легкокрылый самолет на десятки метров вверх, потом мгновенно бросали его вниз, заставляя летчицу и штурмана подскакивать в своих кабинах. Бесконечные, внезапно возникающие туманы беспрерывно преграждали путь к цели и своему аэродрому, затягивали белой пеленой горы, создавали невероятно трудные условия для полета, каждая секунда которого грозила столкновением с горами.

В одну из напряженных ночей летчицы вплотную столкнулись с коварством южной погоды. Казалось, ничто не предвещало беды. Погода явно благоприятствовала боевой работе. Один за одним все экипажи полка вылетели на задание. До цели, расположенной на берегу реки Терек, надо было пройти над высокими перевалами, миновать горные ущелья и широкие долины.

— Катя! Ты видела когда-нибудь такое небо? Оно как искусственное, будто не в самолете сидишь, а в Московском планетарии, — восхищенно прошептала в переговорный

аппарат Надя.

— У меня даже дух захватило от такой красоты. Ты посмотри на Млечный путь! Планеты кажутся такими близкими и такими далекими... Надо закрыть глаза, чтобы запомнить эту дивную картину, — тихо промолвила Катя.

Две девушки, два боевых летчика шли на боевое задание, к цели. Красота природы настолько захватила их, что они забыли на время о мощной зенитной артиллерии, прожекторах, смертельной опасности, с которой встретятся через считанные минуты.

Из-за перевала показалась испещренная огнем земля. Линия фронта пылала ярким желто-красным фейерверком. Лететь предстояло над этим огненным шквалом к Моздоку.

Подлетая к Тереку, Катя и Надя увидели работу своих подруг — экипажа Смирновой, вылетевшего перед ними.

— Смотри, как хорошо бомбят девчата! Наверное,

взорвали склад с боеприпасами: рвутся снаряды! — определила Катя.

На земле пылал пожар, а в воздухе метался в узле скрестившихся прожекторных лучей самолет летчицы Смирновой.

— Надо помочь подругам! Бомби по прожекторам, — дала команду Надя.

На земле яростно забили «эрликоны». От сброшенных бомб потухли два прожектора, остальные еще пытались вести в своих лучах самолет Смирновой, но летчица умело вышла из зоны освещения.

— Вот и выручили девчат... — не успела договорить Надя, как на машину обрушился зенитный огонь.

Пришлось отвернуть самолет и с оставшимися бомбами уходить из обстрела для второго захода. Приближаясь к цели, Надя услышала перебои в работе мотора. Катя тоже поняла, что машина повреждена, но промолчала. Умело используя все технические возможности мотора, летчица вывела самолет на цель, и экипаж выполнил задание.

На обратном пути каждая думала о возможной вынужденной посадке. Однако уже через несколько минут стало ясно, что вряд ли удастся где-нибудь приземлиться: небо по-прежнему сверкало яркими звездами, а по земле стелился густой туман. Казалось, он распространялся с такой быстротой, что самолет По-2 едва мог за ним угнаться.

С большим трудом дотянули до своего аэродрома. Но летное поле из-за тумана совсем не просматривалось. Сквозь густую массу пытался пробиться луч аэродромного прожектора. Словно обрезанный, он упирался в туманную преграду.

Впереди, за перевалом, сверкали прожекторы на других аэродромах. Можно было сесть на их поле.

— Через перевал нам не перелететь, мотор сдает, садиться будем на своем аэродроме, — решила летчица.

Катя понимала, какого напряжения будет стоить Наде посадка самолета вслепую, особенно в тот миг, когда земля стремительно проносится под колесами машины, когда надо почувствовать ту единственную секунду, которая определяет момент посадки. Малейшая неточность могла привести к катастрофе.

В сплошном тумане экипаж Поповой — Рябовой приземлился рядом с пылающей копной сена, которую специально подожгли на посадочной полосе, чтобы помочь летчицам.

Несколько дней и ночей стояла нелетная погода. В такое время начинали проявляться самые разнообразные таланты девушек. Весь полк без исключения любил вышивать. Конечно, не все были мастерицами этого дела, но у каждой девушки на большой армейской подушке лежала маленькая «думочка», вышитая крестом или гладью. Когда в часть приезжали мужчины из дивизии, казалось, что эти вышивки поражали их больше всего. «Когда вы успеваете? Да так красиво!» — удивлялись командиры и добавляли: «Женщины всегда остаются женщинами, даже тогда, когда воюют наравне с мужчинами».

Ветка сирени, вышитая Катей Рябовой в 1942 году, и по сей день — самая дорогая реликвия ее родных.

В такое время в полку проводились теоретические конференции, политические семинары. Постоянной темой этих занятий была вторая мировая война. Девушки подробно разбирали вопросы, касающиеся истоков фашизма, неизбежности его поражения в ходе Великой Отечественной войны советского народа, обсуждали положение в зарубежных странах. Часто летчицы обращались и к философии.

Обычно на семинарах разгорались серьезные теоретические споры.

Заканчивались такие занятия песнями или танцами. В полку был старенький патефон, который, как верное оружие, прошел с летчицами весь боевой путь. Несколько шипящих, заигранных пластинок составляли драгоценный музыкальный фонд. Под аккомпанемент патефона вихрем неслись пары. В тяжелых сапогах девушки «порхали» вокруг стола с большой керосиновой лампой.

Еще в авиашколе Катя Рябова прославилась исполнением танца «гопачок». Плавно, с гордо поднятой головой, изящно изогнутыми руками, улыбаясь, она выходила в середину круга и неожиданно, взмахнув коротко подстриженной головой, неслась в стремительном вихре, приглашая всех включиться в танец. Катя плясала так заразительно, что устоять на месте было трудно, и постепенно вся шумная ватага девчонок начинала притопывать и кружиться. Зинаида Горман, политработник полка, вспоминала:

— Как увижу, бывало, в вихре танца нашу Катю, а вокруг нее лихо прыгающих девушек, так сердце сжимается от боли. Им бы веселиться, учиться, влюбляться, все такие юные, красивые, жизнерадостные... И не хотелось даже мысленно представлять их в смертельных условиях воздушного боя. Но спускалось за горизонт солнце, и вместе с ним исчезало веселье. Лица летчиц сразу взрослели, становились строгими и сосредоточенными. Особенно удивляли резкие перемены в Кате Рябовой. Она могла бурно веселиться, смеяться, а с наступлением темноты, во время подготовки к вылету, становиться вдруг совсем взрослым, не по годам серьезным и требовательным к себе человеком. Девушки авиационного полка мужали в бою.

Подвиг штурмовика

Летом 1942 года советские войска вели ожесточенные бои на всем юго-западном направлении фронта. Фашистская армия рвалась к Сталинграду и Кавказу.

Тяжелые бои разгорелись под Майкопом и Краснодаром. Противник вышел на Кубань. К началу сентября 1942 года фашистские войска продвинулись к горным перевалам Кавказа. Упорное сопротивление советских войск под Сталинградом заставило врага перебросить с кавказского направления на Волгу часть своей армии. Однако положение на Закавказском фронте по-прежнему оставалось очень напряженным.

Советское командование готовилось к решительным боям. К осени 1942 года в стране завершилась подготовка больших стратегических резервов. Армия вооружалась новейшим оружием и боевой техникой. Предпринимались энергичные меры для организации отпора врагу и в воздухе.

В тяжелейших условиях военного времени, когда многие авиационные заводы были вынуждены перебазироваться в глубокий тыл, начался массовый выпуск замечательных штурмовиков Ил-2. Подобного самолета не имела ни одна армия.

Самолет, созданный конструкторским бюро С. В. Ильюшина, советские летчики встретили с восторгом, назвали его «летающим танком». Машина была хорошо бронирована. Стальные листы прикрывали самые важные узлы, а главное, надежно защищали летчика. Фашисты назвали Ил-2 «черной смертью».

Штурмовик был вооружен пушками, пулеметами, реактивными снарядами, под его крылья подвешивалось до шестисот килограммов бомб. На самолете стоял созданный конструкторским бюро А. А. Микулина двигатель, который летчики считали безотказным. О такой машине мечтал Сивков. И вот мечта его сбылась.

210-й ближнебомбардировочный полк получил приказ сдать Су-2 и начать тренировки на штурмовиках Ил-2. В новой машине Григория Сивкова привлекали стремительность полета, возможность быстрого маневра и неожиданного появления над целью, боевая мощь машины, которая позволяла успешно атаковать противника на земле и отражать атаки его истребителей.

...По внешнему виду Григория Сивкова — строгому и сосредоточенному — не знающим его людям трудно было представить, что мысли молодого человека часто уносят / его в прекрасные мечты, в мир будущего. Пролетая над разрушенными фашистами городами и селами, над сожженными лесами и опустошенными полями, юноша представлял себе, как скоро-скоро поднимутся на родной земле новые дома и заводы, как заколосится на полях густая рожь, как засияют улыбками лица советских людей от одного слова: «Победа!»

Первые боевые вылеты на Ил-2 Сивков совершил в то время, когда фашисты рвались к Волге и Кавказу. В одном из боев самолет Григория был серьезно поврежден над целью. Со своего аэродрома летчики вылетели девяткой. Предстояло бомбить и штурмовать войска противника. Григорию еще не приходилось видеть такого скопления боевой техники. К линии фронта двигались вражеские танки, бронетранспортеры, автомашины с пехотой. В небе кружились «мессершмитты». «Битва будет жаркая», — подумал Григорий, когда их группа стремительно перешла к атаке врага.

По штурмовикам били скорострельные пушки, вокруг разрывались снаряды зениток. А девять отважных летчиков, не нарушая строя, на максимальной скорости, с оглушительным ревом, бреющим неслись над землей. С первого же захода на дороге вспыхнул пожар, раздались взрывы боеприпасов. Фашистские танки и машины заметались по обочинам дороги, пытаясь укрыться в ближайшем лесу.

В азарте боя Сивков не заметил, что на его самолете повреждена маслосистема. Он увидел стрелку манометра, стоявшую на нуле, только после выполнения задания, когда штурмовики взяли курс на свой аэродром.

«Только бы перетянуть линию фронта, — сверлила единственная мысль. — Впереди река, а там, за ней, — наши. Скорее, скорее, лишь бы не заклинило мотор...»

Пролетев линию фронта, Сивков, отстав от группы, с большим трудом посадил машину на поле, испещренном ямами и воронками от бомб.

— Кажется, повезло! — вздохнул летчик, выключая мотор.

«А что делать дальше? — подумал он, осматриваясь по сторонам. — Прифронтовая полоса, найду ли здесь помощь?»

Невдалеке виднелась деревня. Григорий направился к ней. Вдруг из-за высокого кустарника выскочил вихрастый мальчишка лет десяти с курносым, покрытым густыми веснушками лицом.

— Дяденька, ты наш, советский? — радостно, но не совсем доверчиво, почти шепотом спросил парнишка.

Симпатичная детская мордашка и вопрос, заданный мальчиком, сразу сняли сковавшее Григория напряжение. Он понял, что его не оставят в беде. Сивков не раз наблюдал, с какой безграничной любовью относились жители сел, деревень к советским воинам, с каким желанием дети, старики, женщины помогали им.

Лицо Григория засияло открытой, широкой улыбкой, он быстро распахнул комбинезон и радостно крикнул:

— Видишь петлицы? Я — штурмовик, советский летчик! Веди меня, пацан, скорее в деревню!

Последние его слова утонули в крике мальчишечьей ватаги, выпорхнувшей из-за кустов подобно воробьиной стайке. Они окружили летчика со всех сторон, каждый пытался что-то спросить, дотронуться до него рукой. Радость детей передалась боевому летчику, и он наперегонки с ребятами помчался к деревне. Советские люди помогли ему добраться до своего аэродрома.

Сивков прибыл в полк через три дня. За это время погиб его первый боевой учитель — летчик Иван Раубе. Не стало Евгения Мыльникова, верного друга еще по Пермской авиационной школе, не вернулись с задания четыре молодых экипажа.

Гнетущую тоску несколько сглаживали радостные возгласы однополчан:

— Ура! Сивков жив!..

Дни войны быстро неслись по своему нелегкому извилистому пути: ежедневные полеты, сводки Совинформбюро, невозвратимые потери товарищей...

Тогда Григорий Сивков получил первое ранение. Во время выполнения боевого задания на шестерку Ил-2 напали «мессершмитты». Три «мессера» повели атаку на самолет Сивкова.

В эти минуты проходило серьезную проверку мастерство молодого летчика. Вот когда пригодились настойчивые, упорные тренировки в аэроклубе и авиашколе, боевые вылеты на Су-2. Уже повреждена приборная доска, зияют пробоины в бронестекле кабины и крыльях, а истребители держат самолет в плотном кольце. Пытаясь маневром и хитростью уйти из обстрела, Сивков нашел удобный момент и на максимальной скорости перешел в атаку на один из вражеских самолетов. Серией пушечных очередей он заставил фашиста обратиться в бегство. От неожиданного нападения на мгновение отпрянули в сторону другие «мессеры». Эти секунды Григорий тут же использовал, перейдя на бреющий полет. Фашисты потеряли Ил-2 из виду.

В схватке с врагом летчик не сразу почувствовал, что ранен в голову. Он увидел струйки крови на комбинезоне, когда повернул свой истерзанный самолет к своему аэродрому. Почти в бессознательном состоянии Сивков перетянул через линию фронта и посадил машину на первой попавшейся площадке. Дальше он ничего не помнил. Когда открыл глаза, увидел людей, оказывавших ему медицинскую помощь. Совершенно случайно он приземлился недалеко от расположения одной воинской части. Подбежавшие к его самолету удивлялись:

— Раненый, без сознания, как же ты сумел посадить машину в незнакомом месте, да еще без единой поломки? Вот это мастерство!

— Я счастливый! — шутил Григорий и сам удивлялся свершившемуся чуду.

В полку опять считали Сивкова погибшим. За две недели его «похоронили» дважды.

Ранение оказалось не очень тяжелым. Не прошло и месяца, как Григорий был снова в строю.

Осенью 1942 года штурмовикам пришлось серьезно задуматься над изменением тактики боевой работы. Полеты над горами не всегда давали возможность летать бреющим. Один из основных тактических приемов штурмовиков — внезапность нападения — оказывался невозможным. Новый командир полка майор Зуб предложил летать на большой высоте, а поражать цель с крутого планирования или пикирующего полета. Летчики-штурмовики быстро освоили новую тактику.

В конце 1942 года 210-й штурмовой авиационный полк получил двухместные Ил-2. Положение летчика стало более надежным: во второй кабине теперь сидел воздушный стрелок, вооруженный крупнокалиберным пулеметом и защищавший заднюю полусферу.

Новой машине была посвящена полковая стенная газета, которая выпускалась в части регулярно. В каждом номере летчики делились своим боевым опытом, рассказывали о причинах отдельных ошибок, с юмором освещали различные казусы в воздухе и на земле. Полковые художники оформляли газету шутливыми острыми карикатурами, которые вызывали всеобщий смех. Каждый свежий выпуск был большой радостью для однополчан.

В свободные вечерние часы штурмовики любили петь.

Бывало, сядут кружочком у горящей печурки и кто-нибудь тихо затянет:

Дует теплый ветер, развезло дороги, И на Южном фронте оттепель опять...

Григорий Сивков пел всегда увлеченно, с большим удовольствием. Но особенно любил он слушать, как поют его друзья русские народные песни. Они уносили его далеко-далеко, в родные края.

Наступление советских войск, начавшееся на юге в январе 1943 года, отбросило гитлеровскую армию к Ставрополю и Армавиру. Войска Северо-Кавказского фронта вышли в район Батайска, заставили разгромленную группировку фашистских войск отступать вплоть до устья Кубани.

Чтобы оказать помощь войскам 47-й армии в освобождении Таманского полуострова, командование фронта организовало высадку морского десанта в районе Новороссийска. Отважные моряки, захватив небольшой плацдарм, вели упорные бои. Десанту морской пехоты оказывала помощь авиация, особенно летчики-штурмовики. Появление самолета Ил-2 над «Малой землей», как условно был назван этот прибрежный участок, вызывало панический страх у фашистских солдат.

210-й штурмовой авиационный полк ежедневно по нескольку раз летал в район Новороссийска. Григорий Сивков, назначенный командиром эскадрильи, водил на «Малую землю» группы штурмовиков в восемь — двенадцать самолетов.

В один из жарких летних дней 1943 года, когда осложнилась обстановка на «Малой земле», штурмовики получили задачу — помочь героям-морякам удержать оборону на Мысхако. Эскадрилья Сивкова вылетела в полном составе. Надо было уничтожить технику противника, направляющуюся к «Малой земле».

— Заходить будем со стороны моря, — ставил задачу

Сивков, ведущий группы.

К берегу Черного моря штурмовики летели на высоте восемьсот метров. На цель группа заходила с левым разворотом, на планировании. Как обычно, наземные огневые точки врага мгновенно, чтобы не выдавать себя, прекратили обстрел морской пехоты. Создались условия для активных действий наших войск.

Массированный штурм врага дал свои результаты. Когда летчики вернулись на аэродром, они узнали, что морская пехота на «Малой земле» начала контратаки.

На Таманском полуострове шли ожесточенные бои на земле и в воздухе. Создав мощную оборону на кубанской земле, фашисты оказывали яростное сопротивление. Укрепленный рубеж на Таманском полуострове они назвали «Голубой линией». Одним концом она упиралась в Черное море, другим — в плавни Азовского моря.

С первых же воздушных боев на этом участке фронта началась напряженная борьба за господство в воздухе. Особенно отличились советские истребители. Почти в каждом бою участвовали десятки, а порой и сотни самолетов, воздушные сражения часто длились часами. Были дни, когда в боях над «Голубой линией» уничтожалось до восьмидесяти самолетов противника.

В конце лета 1943 года «Голубая линия» была прорвана. Во время отступления фашистов на Таманском полуострове с Григорием Сивковым произошла необычная даже для того насыщенного событиями времени история.

17 сентября 1943 года Григорий Сивков вылетел ведущим четверки Ил-2 для нанесения бомбово-штурмового удара по железнодорожному эшелону. При подходе к цели летчики увидели несколько эшелонов с уже прицепленными паровозами. Внезапным ударом штурмовики обрушили на них бомбы и снаряды, затем развернулись, чтобы выполнить второй заход. В момент разворота фашистские «эрликоны» открыли ураганный огонь, вокруг замелькали светящиеся снаряды. Прямым попаданием сбит самолет летчика Антонова, повреждена машина Маркова, но вместе со вторым ведомым Николаем Калининым он неотступно следовал за своим командиром.

К «эрликонам» подключилась крупнокалиберная зенитная артиллерия. Огонь был направлен на ведущий самолет. Разрывы снарядов окружили штурмовик Сивкова. Летчик пытался уйти из-под обстрела, но беспрерывно вводились в бой все новые зенитные орудия.

Вдруг Григорий услышал удар в самолет где-то спереди. В кабине появился характерный запах кипящей воды перегретого мотора. «Повреждена система охлаждения», — мелькнуло в голове. Мотор пока еще работал на полную мощность, но долго без воды он действовать не сможет.

Жизнь зависела от решений, которые надо было принять немедленно!

— Разворот влево! — дал команду ведущий.

До линии фронта — восемь минут полета. Обороты мотора падали катастрофически быстро. Летчик понимал: до своих не дотянуть...

Впереди Кубань. Времени на размышления нет: скорость приближалась к минимальной. Чтобы не ждать развязки и не падать беспорядочно в неизвестность, летчик принял решение немедленно садиться. Под правым крылом мелькнул заболоченный луг, на нем не видно людей. Но дальше, около кустарников, как будто кто-то шевелится, там — фашисты. Глаза мгновенно измеряют расстояние: до врага — полтора-два километра, можно успеть спрятаться, убежать.

На незнакомой площадке, наверное, лучше не выпускать шасси, садиться на фюзеляж безопаснее. Но тогда погибнет машина. Ее все равно не спасти на территории противника. Значит, надо приземляться без колес. Еще несколько мгновений, резкое торможение — и все замерло.

— Мы у врага! Скорее, бежим! — торопил Сивков 'воздушного стрелка Степана Пластунова.

Летчики выскочили из кабин, зарядили пистолеты и в этот момент услышали гул авиационных моторов. Два штурмовика пронеслись над ними на высоте в несколько метров.

— Это Калинин и Марков, — кричит Степан.

Сивков смотрит вокруг, фашистов еще не видно. Друзья делают второй заход, и Григорий понимает, что они не могут оставить его и Степана в беде. Он машет им рукой, знаками показывая, что площадка для посадки пригодна. Но в это время гитлеровцы открыли по штурмовикам огонь.

Сивков и Пластунов бросились к камышам, уже не надеясь на помощь товарищей. Они стали пробираться сквозь заросли, но услышали выстрелы самолетных пушек. «Почему они стреляют?» — думал Григорий, осторожно выглядывая из камышей. И что же он увидел?! Самолет Калинина уже бежал по земле, а недалеко от него рвались мины. Саша Марков с воздуха стрелял по врагу, давая возможность приземлиться самолету Калинина. Фашисты били из миномета. Калинин увидел Григория и с большой скоростью порулил свой самолет в его направлении, одновременно удаляясь от минометного обстрела.

Воздушный стрелок Калинина Леонид Титаренко выскочил из машины и побежал к самолету Сивкова, чтобы поджечь штурмовик, распластавшийся на земле, как подстреленная птица.

— Как же будем взлетать? — быстро спрашивает Сивков.

— Садись в кабину летчика. Ты опытнее, тебе и взлетать, — решил Калинин. — А мы втроем — во второй кабине.

Два экипажа мгновенно разместились в одном штурмовике. Полный газ! Разбег... и машина с трудом оторвалась от земли. Фашисты не ждали, конечно, что летчики могут уйти из-под самого их носа. Гитлеровские автоматчики уже рассредоточивались цепочкой, предполагая окружить самолеты и взять летчиков живыми.

С того памятного осеннего дня 1943 года прошло много лет. Но события, разыгравшиеся в течение десяти минут на земле, занятой фашистами, в далеких камышовых зарослях на берегу Кубани, врезались в память Сивкова.

Григорий знал Колю Калинина как опытного боевого летчика, отважного и решительного. А вот как человека он его, оказывается, совсем не знал. Какую большую и красивую надо иметь душу, чтобы, не задумываясь, рискуя жизнью, броситься на помощь товарищам. Ведь достаточно одной точной автоматной очереди, даже выстрела из винтовки, чтобы попасть в колесо, вывести самолет из строя, и тогда не взлетишь. Николай Калинин сознательно шел на смертельный риск, спасая летчиков. Он не смог повернуть свой штурмовик к аэродрому, потому что знал: есть минимальная возможность помочь другу.

Летчик Николай Калинин совершил много подвигов за свою короткую жизнь. Он погиб на Тамани через десять дней после спасения Григория Сивкова. В 1944 году ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Полк сдержал свою клятву

Стремительное наступление советских войск в начале 1943 года на южном крыле советско-германского фронта требовало беспрерывной поддержки авиации. Днем женский авиационный полк перебазировался на новые площадки, а с наступлением темноты вылетал на задание. Не оставалось времени ни на сон, ни на отдых, дни и ночи мчались единым потоком в постоянном изучении новых маршрутов, районов боевых действий, часто меняющихся целей для бомбометания.

Настоящим домом для летчиц стала кабина самолета.

После работы, закрывшись брезентовым чехлом, девушки засыпали в самолетах, пытаясь отдохнуть в те немногие часы, которые удавалось им выкроить между дневными и ночными полетами.

В разгар наступления на Северном Кавказе в полк пришло тяжелое сообщение: погибла Марина Михайловна Раскова!

4 января 1943 года при перелете на фронтовой аэродром в тяжелых метеорологических условиях самолет Расковой потерпел катастрофу.

Екатерина Рябова писала тогда родным: «Известие о гибели Марины Расковой потрясло нас настолько, что мы даже говорить об этом не могли. Не хотелось верить постигшему нас горю. Но портрет любимого командира в траурной рамке, опубликованный в центральных газетах, заставил поверить страшному событию. Она навсегда останется в моей памяти молодой, красивой, мужественной, с утомленным лицом и сосредоточенным взглядом. Сегодня мы написали на своих машинах: «За майора Раскову», а на построении полка поклялись отомстить врагу за. смерть командира и выполнить данное ей слово — стать гвардейцами».

Свою клятву полк ночных бомбардировщиков сдержал!

В один из пасмурных февральских дней 1943 года весь полк находился на аэродроме, в ожидании команды для перебазирования. Одни спали в самолетах, другие, собравшись небольшими группами, оживленно беседовали или, расположившись под самолетным крылом, вышивали, разматывали нитки. Многие девушки, устроившись поудобнее, писали письма...

И вдруг раздался звонкий голос дежурной по части:

— Общее построение полка!

По аэродрому быстрым шагом шли командир дивизии генерал Попов, за ним возбужденные и улыбающиеся командир полка Бершанская и начальник штаба Ракобольская.

— Что-то произошло, но как будто ничего опасного. Видишь, какие веселые лица у наших командиров! — говорила Катя своей подруге Руфе Гашевой, поправляя гимнастерку и затягивая ремень.

На построении генерал Попов зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении полку гвардейского звания и переименовании его в 46-й гвардейский. От радости и неожиданности наступила такая тишина, что, казалось, слышится дуновение ветра. Строй стоял, не шелохнувшись, еще несколько секунд, а потом, как по команде, раздалось громкое «ура».

— Дорогие гвардейцы! — обратился к девушкам командир дивизии. — Коммунистическая партия и Советское правительство высоко оценили вашу самоотверженную боевую работу. Еще нет года, как вы прибыли на фронт, но за это время вы стали примером героизма и мужества, выносливости и дисциплинированности в нашей дивизии. Теперь о вас узнает вся страна. Люди услышат о женской авиационной части, воины которой добровольно пришли в ряды Красной Армии, о девушках-летчицах, каждую ночь летающих в тыл врага и подвергающих себя смертельной опасности. Слава вам, советские женщины, слава первой женской гвардейской части!

Услышать такие слова от генерала Попова, того самого командира дивизии, которого обескуражило появление женского полка в его соединении! Вновь вспомнилась Марина Раскова и ее напутствие полку ночных бомбардировщиков: оправдать доверие Родины!

— Служим Советскому Союзу! — разнеслось по аэродрому.

После построения всем хотелось петь, танцевать, но раскисшая глина на летной площадке не позволила немедленно пуститься в пляс. Тогда солистка полка Женя Жигуленке затянула любимую песню девушек, слова которой они переделали на свой лад: «Летят утки, а за ними... По-2».

Скоро у гвардейцев появился и свой гимн. Его написала летчица Наташа Меклин, музыку сочиняли все. В словах гимна отразились желания и цели летчиц:

На фронте встать в ряды передовые Была для нас задача нелегка. Боритесь, девушки, подруги боевые, За славу женского гвардейского полка.

Заканчивался гимн словами воинской клятвы: Мы слово «гвардия», прославленное слово, На крыльях соколов отважно пронесем, За землю русскую, за партию родную, Вперед за Родину, гвардейский женский полк.

К весне 1943 года был освобожден от гитлеровцев Северный Кавказ. Начались бои за Таманский полуостров. Летать на задания приходилось под сильным заградительным огнем противника, в сложных условиях не только по маршруту и над целью, но и при взлете и посадке. Постоянные налеты бомбардировочной авиации врага не давали возможности мигнуть даже карманным фонариком. На аэродроме соблюдалась максимальная маскировка:

стартовые огни не зажигались, взлет и посадка производились в полнейшей темноте, летчикам запрещалось пользоваться бортовыми огнями.

46-й гвардейский авиаполк перебазировался под Краснодар, в станицу Пашковскую. Стояли темные ночи, такие темные, что и на земле порой не видно было человека за несколько шагов. А в воздухе? Небо почти все время затягивалось черно-серыми облаками, сливавшимися, как казалось, сплошной массой с землей, на которой не видно ни огонька. В таких условиях тяжело отыскивать цель и свой аэродром, особенно трудно садиться. Приближаясь в момент посадки к земле, на которой нет огней, очень сложно определить расстояние между крылом и землей. Малейшее неправильное движение ручки управления могло привести к катастрофе.

Штурман Рябова в одну из таких ночей впервые увидела в воздухе фашистский истребитель. Он пронесся над самолетом черной тучей, беспорядочно выпустив несколько пулеметных очередей. Резкое снижение — мгновенная реакция летчиц — помогло уйти от обстрела врага, который метался и рыскал по небу в поисках тихоходной машины. В то время фашистские ночные истребители только начали появляться на Кубани. Они искали тактику нападения на самолеты По-2.

Истребителей врага встретили в ту ночь и другие экипажи. Фашистские самолеты попадались ночью пока еще редко. Более частые встречи с ними были в дальнейшем, на «Голубой линии». Но и одиночные атаки врага становились все опаснее и опаснее.

...В полку была девушка — невысокая стройная блондинка — Ирина Каширина. Ее любили все. В радости и печали многие бежали к ней за советом и утешением.

Катя Рябова встретилась с ней еще в авиашколе. Девушки любили поговорить о литературе, чаще всего о поэзии. Ира писала стихи и отдавала их на суд подруги. Бывало, уединятся они где-нибудь в углу, склонившись над книгой, и только видно их коротко подстриженные головы — одну темную, другую светлую, и все о чем-то говорят, спорят. Иногда к ним присоединялись другие девушки, и тогда уже начинался настоящий диспут, который всегда заканчивался стихами собственных поэтов, в первую очередь Иры Кашириной и Наташи Меклин.

И вот в ночь на 22 апреля 1943 года застенчивая, лирически настроенная девушка Ира Каширина совершила подвиг. Она летела на боевое задание с заместителем командира эскадрильи Дусей Носаль. На обратном пути их самолет внезапно атаковал фашистский истребитель. Неожиданно он выскочил из-за облаков и с пикирующего полета обстрелял машину. В кабине летчицы вспыхнул огонь: голова Дуси Носаль безжизненно упала на борт.

— Дуся, Дуся! — кричала Ира, поднявшись во весь рост в своей кабине, чтобы узнать, что произошло с подругой. Но Дуся не отвечала. Машина стала резко крениться и быстро терять высоту. Самолет летел над территорией, занятой врагом. Раздавались выстрелы зенитных орудий.

На По-2 было двойное управление, то есть в обеих кабинах. И это спасло Каширину. Одной рукой она придерживала тело погибшей подруги, чтобы не заклинилось управление, другой — вела самолет на свой аэродром. В машине, остановившейся на посадочной полосе, девушки нашли убитую летчицу и штурмана, обессилевшую от усталости и напряжения.

Почти все штурманы полка умели водить самолет, однако после этой ночи они стали все чаще просить летчиц разрешить им произвести посадку.

Лето 1943 года для 46-го гвардейского полка было одним из самых тяжелых периодов. Только за один месяц в боях на «Голубой линии» полк потерял десять летчиц. Получили ранения командир эскадрильи Дина Никулина и штурман Леля Радчикова. Чтобы пополнить летный состав, гвардейскому полку было разрешено создать свою учебно-боевую эскадрилью. Командиром ее назначалась Марина Чечнева, штурманом — Екатерина Рябова.

Кате тяжело было расставаться с Надей Поповой. Когда зачитали приказ о назначении Рябовой, обе девушки даже всплакнули. Но приказ есть приказ, пришлось переселяться в другую эскадрилью. Успокаивало одно — летать она будет с Мариной Чечневой, летчицей с таким же опытом, как и у Нади Поповой.

Однако летать с Мариной Кате приходилось не так уж часто. 4-я эскадрилья состояла из молодых, еще совсем неопытных летчиц и штурманов. На боевые задания их вывозили Чечнева и Рябова. А когда и где можно было учиться?

Ночью и днем по-прежнему метались в воздухе фашистские бомбардировщики и истребители. Вся учеба проходила в бою. Чечнева летала на боевые задания с молодыми штурманами, Рябова — с летчицами.

Вот когда пригодился боевой опыт, накопленный в полетах с Надей! К этому времени Катя уже умела сама взлетать и садиться, вести самолет по маршруту, маневрировать над целью в обстреле и лучах прожекторов, могла полностью заменить летчика. А в боевых вылетах с неопытным пилотом всю ответственность за выполнение задания и жизнь экипажа нередко приходилось брать на себя штурману эскадрильи. Однажды Катя летела на Новороссийск с летчицей Пашей Прокофьевой. В тот миг, когда на цель посыпались бомбы, на земле вспыхнули десятки прожекторов. Освещенный самолет быстро попал в круговой обстрел зенитных орудий.

— Левее, левее, — командовала штурман, но машина, развернувшись вправо, начала терять высоту.

— Паша, Паша! Что с тобой? — закричала Катя и тут же поняла: летчица потеряла пространственную ориентировку.

Машина беспорядочно падала вниз. Катя бросила взгляд на прибор, показывающий вращение самолета, но вмешиваться в управление не стала — опасно. Летчица сама принимала меры, чтобы ввести машину в горизонтальное положение. От малейшего движения, от каждой секунды зависела их жизнь. Прожекторы постепенно выключались, зенитки перестали стрелять, видно, фашисты решили, что самолет подбит и хотели взять летчиц живыми. Но в последнюю минуту, когда машина находилась совсем на небольшой высоте и гибель казалась неизбежной, Катя резко убрала газ. Самолет прекратил вращение и как будто повис в воздухе, медленно переходя в горизонтальное положение.

Судьбу девушек решали доли секунды. Их могла теперь спасти только максимальная скорость. Полный газ, курс на свой аэродром, и самолет стал быстро удаляться от цели. Вслед ему раздались беспорядочные выстрелы фашистов, наверное не понявших, что произошло в воздухе. Они же видели падающий самолет, но вдруг на высоте триста — четыреста метров он выровнялся и исчез.

На следующий день штурман эскадрильи Екатерина Рябова на занятиях 4-й эскадрильи подробно разобрала свой вылет с Пашей Прокофьевой. Катя рассказала молодым летчицам и штурманам о трудностях полета:

— Когда светит луна, отражаясь в морской воде, летчику очень легко потерять представление о положении своего самолета по отношению к горизонту. В тяжелых метеорологических условиях, в темную ночь можно растеряться и потерять ориентировку в воздушном пространстве. Если учесть, что наш самолет попал в лучи прожекторов и зенитный обстрел, то понятно, насколько опасным было наше положение. Однако в таком состоянии выстрелы на земле только помогают экипажу, они определяют землю. «Парадоксально, но так! — улыбалась Катя. — Бывает, что и обстрелу обрадуешься».

Катя Рябова и Марина Чечнева понимали, что молодым летчицам необходима практика в ночных полетах. И часто, пренебрегая опасностью, они после выполнения боевого задания, на обратном пути к аэродрому, проводили тренировку, имитируя нападение фашистского истребителя на их самолет.

Но однажды в полете с Калерией Рыльской имитация превратилась в действительность. Катя рассказывала летчице о возможных маневрах ночных истребителей. Небо казалось спокойным, они летели над своей территорией, штурман хотела использовать момент для тренировки.

— Разворачивайся влево, переходи на планирование! — вдруг неожиданно громко закричала Катя.

Летчица решила, что продолжается ее обучение, только не поняла, почему голос штурмана стал таким тревожным.

Долго размышлять не пришлось. Пулеметная очередь врезалась в фюзеляж самолета. Калория Рыльская не растерялась, энергичным разворотом резко изменила курс и скрылась от преследования врага.

— Вот так невнимательность может привести к беде, — прошептала Катя. — А ты, Лера, молодец! Сегодня доложу командиру, что за тебя, пожалуй, можно уже не волноваться. У тебя быстрая реакция, а это качество для летчика — одно из самых главных.

Как нужны были такие слова каждому молодому пилоту! Будучи чутким, отзывчивым человеком, Катя хорошо понимала психологию молодого летчика. В сложных условиях военной жизни, когда нельзя было пройти тренировку на учебных полигонах, прибывшим в полк девушкам-летчицам тяжело было начинать работу непосредственно на поле боя. Порой появлялась неуверенность в своих силах и знаниях, иногда казалось, что никогда им не встать в один ряд с ветеранами полка. Но бодрое слово штурмана эскадрильи, ее умение вовремя поправить ошибку, подсказать правильные действия, всегда доброжелательное и теплое отношение к человеку, сидящему в первой кабине самолета, помогали молодым летчицам не терять веру в себя, придавали мужество и решительность в воздухе.

Вся четвертая эскадрилья, из которой вышли отличные боевые летчицы, сражавшиеся до конца войны, с большой любовью и благодарностью вспоминают своего первого штурмана, дорогую Катюшу, отдавшую им столько сил и здоровья.

Наступила осень 1943 года. В начале сентября, в дни освобождения Новороссийска, восемь экипажей 46-го гвардейского авиаполка вылетели в район Геленджика в распоряжение ВВС Черноморского флота. Возглавляла группу заместитель командира полка по летной части Серафима Амосова.

Капитан Амосова считалась лучшей летчицей полка. До войны она работала в Гражданском воздушном флоте.

Обладая большим опытом и мастерством, Серафима Амосова стала первым наставником многих летчиц и штурманов авиационного полка ночных бомбардировщиков. Она учила девушек технике пилотирования в ночных полетах еще в авиашколе, в числе трех экипажей вылетела на первое боевое задание полка, всю войну помогала летному составу осваивать боевые действия ночной авиации. О Симе Амосовой с благодарностью вспоминают и сегодня, когда прошли десятилетия, особенно те летчицы, которые пришли в полк малоопытными или совсем незнающими летного дела.

Екатерина Рябова, не раз летавшая с Серафимой Амосовой, говорила подругам, сколько полезных, необходимых для штурмана знаний она получала в этих полетах.

...Группа самолетов, лидируемая капитаном Амосовой, вылетела для поддержки десанта морской пехоты к Новороссийску. Площадка, на которой приземлились летчицы, даже для По-2 была неудобной: с одной стороны — Черное море, с другой — горы. Особенно опасен был взлет, когда отрываться от земли приходилось почти на самом берегу моря, а набирать высоту — над водой. Только большой опыт, накопленный в полетах на Кавказе, помогал летчицам преодолевать эти трудности.

Как тогда, на реке Миус, летчики 4-й воздушной армии встретили девушек с удивлением и большим сомнением в их возможностях, так и теперь моряки-черноморцы явно усомнились в том, что к ним прибыла действительно настоящая помощь. Они присматривались к летчицам, успокаивая себя тем, что в операции будет участвовать еще один полк ночных бомбардировщиков под командованием К. Д. Бочарова.

— В этом полку — одни мужчины, они не подведут. А на что способны девчата — посмотрим! — говорили между собой моряки.

Их, конечно, удивляли гвардейские значки, ордена и медали летчиц, но награды вызывали еще больший интерес к боевой работе девушек.

В операции по освобождению Новороссийска Катя Рябова летала опять с Надей Поповой. В группу были отобраны лучшие экипажи из состава ветеранов. Марину Чечневу командир полка Бершанская не отпустила в Геленджик, так как полк продолжал боевую работу в своей армии и летать с молодыми штурманами должен был опытный летчик.

Первые боевые вылеты на Новороссийск женской авиационной группы заставили прославленных черноморцев поверить в силу бомбовых ударов девушек-летчиц. Каждые три-четыре минуты с площадки взлетал По-2. Холодные слои воздуха бросали машину к морю, стремительные потоки кружили ее над горами, пытаясь прижать к склонам, разбить в щепки. А мужественный По-2, нагруженный бомбами, в течение полутора часов каждого вылета боролся со стихией, зенитками, «эрликонами», прожекторами врага.

Плотный огонь фашистских береговых батарей, зенитной артиллерии кораблей и наземных войск противника' преграждал путь к Новороссийску. После трех-четырех таких вылетов в ночь девушки утром едва добирались до своих постелей и спали до обеда глубоким сном.

В одну из таких ночей экипаж Поповой — Рябовой вместе со всей группой вылетел бомбить фашистские корабли. Чтобы попасть в корабль с большой высоты, нужна предельная точность бомбометания. Малейшее отклонение бомбы из-за неправильного расчета силы ветра или прицеливания могло отнести ее от цели. Поэтому, провожая экипажи на задание, капитан Амосова предупреждала:

— Если не уверены в точности попадания бомбы, лучше не бомбите, зайдите на второй круг, прицельтесь еще раз.

Когда Катя и Надя подлетали к Новороссийску, они увидели несколько фашистских кораблей, открывших бешеную стрельбу по позициям советских войск.

— Будем заходить с моря, — решили девушки. В воздухе кружилось много самолетов. В море и на земле рвались бомбы, вокруг самолета вспыхивали черно-красные разрывы зенитных снарядов. Зажглись прожекторы противника. В таких условиях легко столкнуться с другим самолетом, поэтому Кате Рябовой приходилось тяжело. Она вращалась в кабине на все триста шестьдесят градусов.

— Надя! Даю боевой курс' — командует Катя, и девушки приступают к самой ответственной и тяжелой части вылета.

Бомбы, сброшенные штурманом Рябовой, взорвались тяжелым, подхваченным морскими волнами эхом. Один из фашистских кораблей тут же прекратил обстрел, его охватило пламя, по морю поплыла дымовая завеса. Утром от летчиков морской авиации девушки получили благодарность.

В ночь на 16 сентября капитан Амосова предупредила:

— Наверное, мы летаем здесь последнюю ночь! Во время завтрака, узнав, что Новороссийск полностью освобожден от фашистских оккупантов, девушки дружно запели свой полковой гимн. В этот момент в столовую тихо вошли три морских летчика. В руках одного из них был громадный букет цветов.

— Сегодня освобожден Новороссийск. За участие в этой операции от всех моряков вам низкий поклон и наше мужское спасибо! — сказал он, передавая розы командиру группы Серафиме Амосовой.

В начале октября 1943 года Красная Армия очистила Таманский полуостров от гитлеровских войск. 46-му гвардейскому авиационному полку ночных бомбардировщиков было присвоено наименование «Таманский». Советские войска готовились к освобождению Крыма.

Очередные боевые действия полка начались на берегу Азовского моря, в рыбацком поселке Пересыпь, в двадцати километрах от Керченского пролива. В это время на крымском берегу, в районе поселка Эльтиген, был высажен морской десант, который должен был содействовать войскам Отдельной Приморской армии в освобождении Керченского полуострова. Однако противник успел перебросить к району высадки моряков свои резервы и обрушить на героев-десантников, закрепившихся на клочке земли, большие силы. Судьба десанта во многом зависела от действий авиации. Перед 4-й воздушной армией была поставлена задача помочь блокированному с суши и моря десанту — бесперебойно снабжать его продовольствием и боеприпасами. На помощь пришли боевые машины. Штурмовики, пролетая над Эльтигеном на высоте десять — пятнадцать метров, сбрасывали десантникам мешки с хлебом, консервами, теплыми вещами, ручными пулеметами, автоматами, гранатами и другим оружием.

Ночью в работу включались две авиачасти: 46-й гвардейский Таманский и 889-й Новороссийский полки ночных бомбардировщиков. Каждый экипаж делал по шесть — восемь вылетов в ночь. Над районом Эльтигена постоянно патрулировали фашистские истребители, вокруг поселка было сосредоточено большое количество зенитных батарей врага. Летчики с боем прорывались к Эльтигену.

Стояла холодная, дождливая осень. Порывистый ветер пронизывал до костей, несмотря на меховые летные комбинезоны.

— Как же десантники удерживают оборону на Эльтигене в такую погоду? — говорила Катя Марине Чечневой, с которой опять летала на задания после освобождения Новороссийска.

— Эти моряки — настоящие герои. Если бы я умела писать стихи, то создала бы о них большую поэму, — тихо отвечала Марина, осматривая вместе с Катей подвешенные под крылья самолета мешки.

На старте заместитель командира полка Серафима Амосова предупредила Чечневу и Рябову, что в их мешках груз специального назначения.

Пока летели на Эльтиген, Катя очень волновалась. «Может быть, от того, как я сброшу груз, зависит в какой-то степени судьба моряков?» — думала Катя.

Эльтиген встретил летчиц кольцом огня и прожекторных лучей. Казалось, пробиться к цели невозможно. Тогда экипаж принял решение подняться на большую высоту, а потом с пикирующего полета выполнить задание.

У десантников тускло мигал фонарик. С приглушенным мотором, на планировании Марина направила на огонек стремительно летящую машину. В эти секунды полета Катя прикидывала силу ветра, давала команды летчику:

— Правее! Чуть влево! Держи так! Внимание, бросаю! — слышит летчица уверенный голос Рябовой.

На земле несколько раз мигнул фонарик. Девушки видели, куда летели сброшенные мешки, и поняли, что моряки сообщают им о получении груза. Полеты на Эльтиген Катя Рябова всегда вспоминала как нечто радостное, необычное в боевой работе полка.

Осенью 1943 года Катя Рябова и Марина Чечнева отмечали свой юбилей — пятисотый боевой вылет. Он был последним на Эльтиген, но очень тяжелым, запомнившимся на всю жизнь.

На море разыгрался сильный шторм. Порывистый ветер и бурлящие волны мешали высадке десанта, который с воздуха поддерживали летчицы женского полка. С севера приближались тяжелые черные тучи. Погода явно не благоприятствовала операции, но, несмотря на это, девушки летали всю ночь. Облачность прижимала самолет к земле, поэтому приходилось летать на максимально допустимой высоте — 350–400 метров. Но даже с такой высоты земля почти не просматривалась.

Нагруженный бомбами самолет долго летал над землей и морем, выискивая просвет между облаками, чтобы определить цель и точно выполнить задание. Вдруг яркий свет прожекторов осветил кабины самолета, а летчицы увидели в просвете морской берег, приближающиеся к нему катера с советскими десантниками и всполохи шквального огня фашистской артиллерии, бьющей по ним. Марина мгновенно ввела самолет в левый крен и дала полный газ. Успех выполнения задачи решали мгновения.

— Будем бомбить огневые точки. Даю боевой курс, — кричит в переговорный аппарат Катя.

Марина становится на курс — и тогда уже ее не свернет с прямой линии ни одна зенитка. Умело маневрируя между вспышками снарядов, девушки приблизились к берегу, и Катя сбросила бомбы. Крутым разворотом Марина набрала высоту, заглушила мотор, и девушки поняли, что они разбомбили фашистскую артиллерийскую точку: она замолчала.

— Счастливый путь вам, дорогие морячки, до полной

нашей победы... — промолвила Катя в переговорную трубку.

— Да, не каждому выпадет счастье выйти живым из этой битвы, — тихо ответила Марина...

Кончался 1943 год. Для Екатерины Рябовой и Григория Сивкова он особенно знаменателен. Почти одновременно они стали членами Коммунистической партии Советского Союза.

Помигай бортовыми огнями...

Командир эскадрильи 210-го штурмового авиационного полка Григорий Сивков и его друг летчик Николай Есауленко молча шли по аэродрому. Ночная темнота окутала землю неожиданно, почти мгновенно, как это бывает только на юге. Небо сверкало яркими звездами.

— Какая тишина вокруг! Как будто и войны нет... — прервал молчание Григорий.

В этот момент, словно отвечая Сивкову, послышался журчащий звук авиационного мотора и над летчиками плавно, вспыхивая голубоватыми искрами двигателя, пролетел По-2.

— Девушки начали работу, — тихо сказал Николай.

Штурмовики долго смотрели вслед улетавшему в бой самолету.

— Как они летают в такой темноте на совсем незащищенной машине, погибают наравне с нами, мужчинами? Какая смелость у этих девушек! — удивлялся Григорий.

Два отважных летчика — Сивков и Есауленко — говорили о боевой работе летчиц, воюющих на одном с ними участке фронта.

Григорий Сивков недавно вернулся из Кисловодска. Дни, проведенные на отдыхе в санатории, изменили всю его жизнь.

Каждый вечер он по-прежнему провожал и встречал после задания пролетающих над ним ночных бомбардировщиков.

«Может быть, в этой машине она. Катя? Ну что стоит вам, девушки, взять немного правее и помигать бортовыми огнями».

Самолеты пролетали через каждые три-четыре минуты. Невозможно было определить, в каком из них Катя. А так хотелось увидеть махнувшую из кабины девичью руку и услышать под шум приглушенного мотора: «Гриша... Гриша... Здравствуй!»

46-й гвардейский полк стоял недалеко, всего в пяти километрах от аэродрома штурмовиков. Но письма приходили через четыре-пять дней. «Можно было бы, конечно, сходить к девушкам. А пустят ли меня?» — размышлял Сивков в поисках возможности встретиться с Катей. Однако это были только мечты: он работал днем, она — ночью, времени для встреч не оставалось.

В одном из писем к Кате Григорий рискнул попросить ее и Марину Чечневу как-нибудь завернуть на их аэродром после выполнения задания. У него наготове будет карманный фонарик. Григорий знал, что такие виражи запрещены строго-настрого, но все же на что-то надеялся.

Марина вначале удивилась просьбе Кати, такого строгого и дисциплинированного штурмана. Однако затаенная грусть в глазах подруги, письма, приходившие от Григория пачками, растопили сердце боевого командира:

— Пиши своему Грицко, что в следующий понедельник, если будет летная погода, пусть ждет нас после первого вылета.

А следующий понедельник оказался таким, что Григорию мог и не пригодиться его фонарик. Летчицы получили задачу: бомбить склады с боеприпасами, танки, автомашины противника. Уже над линией фронта их встретили фашистские истребители. Они обстреляли самолет, сделали попытку погнаться за ним, но вдруг ушли, прекратив атаки, видно, охраняли определенный район. Летчицы оказались над сильно укрепленными позициями врага. На них обрушился огонь из всех видов оружия. В один из моментов девушкам показалось, что загорелся самолет. Для По-2 это самое страшное. Крутым виражом и резким планированием Марина вывела машину из обстрела. А над целью все повторилось. К тому же включились и прожекторы. Катя видела, как бомбят железнодорожные линии ее однополчанки, слышала глухие разрывы бомб, взорвавших склад с боеприпасами. Мелькнула мысль:

«А Гриша там ждет...» — и тут же дала летчице курс для захода на цель.

— Бросаю САБ, — произнесла в переговорное устройство Рябова и перегнулась за борт почти по пояс, чтобы лучше разглядеть район бомбометания. У пересечения нескольких шоссейных дорог скопились танки и автомашины. Летчицы подлетели к ним на сравнительно небольшой высоте.

— Бомбим место пересечения дорог! Приготовиться! Бросаю! — считанные секунды — и на земле раздался взрыв бомб. Летчица круто повернула машину влево.

— Маринка! Ты когда-нибудь выбросишь меня над целью.

— Ты привязывайся. А то Гриша узнает, как ты вертишься в кабине, да еще без ремней, достанется мне от него, и будет правильно, — пыталась отшутиться Марина, а сама подумала: «Надо штурману эскадрильи дать взбучку. Мало того, что без парашютов летаем, еще и ремнями не пользуемся». Но долго сердиться на подругу Марина не могла. Она знала, что Катя сейчас волнуется, наверное, не меньше, чем перед первым боевым вылетом.

Катя действительно волновалась. Часы показывали два часа ночи, а они возвращались только с первого вылета: боевая работа в этот вечер началась позже обычного. «Будет ли он ждать нас?» — размышляла девушка и тут же задумала: «Если мигнет фонарик, значит, все это серьезно. А если нет?» Ей стало страшно, она уже не представляла своей жизни без его писем, без мыслей о нем.

— Катя! Ты что молчишь? Или забыла, что мы еще в воздухе? — спросила Марина.

— Если честно сказать, то на самом деле забыла, — призналась штурман.

Впереди показался аэродром женского полка. Марина заранее, чтобы на земле не увидели, взяла курс немного правее. При подходе к площадке штурмовиков летчица перешла на бреющий полет. Здесь ее тоже охватило волнение: что-то не видно огонька. Но самолет пролетал над центральной частью аэродрома, а фонарик мигал на его краю.

— Катя! Катя! Ты видишь! — обрадованно закричала Марина. — Сейчас мы испортим колесами его прическу. Будет знать, как приглашать нас в гости! — смеялась Чечнева, снижаясь до высоты в несколько метров.

Катя увидела часто мигающий огонек раньше подруги. «Неужели он моя судьба? Зачем я это задумала? Идет война, а я уж и размечталась», — а сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости.

Марина помигала бортовыми огнями и совсем низко пролетела над фонариком. Катя увидела Гришу, вернее, только мелькнула темная фигура в блестящей кожаной куртке. И закричала:

— Гриша! Здравствуй!

Так состоялась их первая встреча после Кисловодска...

Приближался новый, 1944 год. На Керченском полуострове в течение всей зимы продолжались упорные бои на земле и в воздухе. Фашисты всеми средствами стремились остановить продвижение советских войск. Используя гористую местность, они создали плотную огневую завесу из артиллерийских и минометных батарей.

Особенно эффективными в это время были действия советских самолетов по вражеским аэродромам. Штурмовики обычно вылетали в предрассветные сумерки и шли к цели, максимально прижимаясь к земле, чтобы фашисты не обнаружили их.

В одном из вылетов на аэродром противника Сивков вел группу самолетов. Он знал, что к цели лучше подходить с юга, там нет возвышенностей, мешающих бреющему полету. Удар по аэродрому почти всегда производился в один заход.

Подлетая к вражескому аэродрому, ведущий подал команду, и вся группа, выполнив горку, стремительно перешла в пикирование. Штурмовики пронеслись над стоянкой, на которой крыло в крыло стояло около двадцати тяжелых «Хейнкелей-111». Шквал пушечного и пулеметного огня, серии реактивных снарядов разнесли сразу несколько самолетов, а на остальные посыпались бомбы с взрывателями замедленного действия. Через двадцать три секунды они взорвались, но штурмовики, пролетевшие над аэродромом огненным ураганом, были уже далеко.

После вылета Григорий писал Кате: «Сегодня мы штурмовали вражеский аэродром. Несмотря на то что там кругом расположились зенитки, фашисты не успели сделать ни одного выстрела. Замечательная машина — наш «Плюша»! Летает как вихрь! Слышал, что вы тоже бомбите аэродромы. Будь осторожнее, они очень сильно защищены».

На следующий день эскадрилья Сивкова выполняла особое задание. В десяти километрах восточное Керченского пролива разместился полк истребителей, который прикрывал штурмовиков во время их боевых вылетов. Фашисты узнали о расположении истребительного полка и решили его уничтожить. На Керченском полуострове, на небольшой возвышенности, они установили дальнобойную артиллерийскую батарею и стали обстреливать аэродром. Надо было срочно заставить ее замолчать. Но это дело оказалось весьма сложным.

Замаскированную батарею обнаружить с воздуха было очень трудно. Чтобы бомбы попали в нее и вывели орудия из строя, надо быть не только настоящим снайпером, но своего рода ювелиром бомбометания. К тому же в этом районе расположилось до сорока зенитных батарей противника.

На выполнение задания вылетела четверка штурмовиков, лидируемая старшим лейтенантом Григорием Сивковым. Ведущий принял решение: бомбить только с одного захода, атака должна быть внезапной и решительной.

Стояла ясная, солнечная погода, видимость прекрасная, все благоприятствовало выполнению задания. Штурмовики промчались над проливом, но на месте предполагаемого расположения батареи перед ними открылась лишь изрытая земля, на которой ни малейшего признака артиллерийской точки. «По всем данным, батарея находится здесь», — подумал Григорий и принял решение: «Бомбить будем этот участок земли». Не сбавляя оборотов мотора. Сивков крутым левым разворотом ввел свою группу в пикирование, и тонны бомбового груза посыпались на врага. Летчик разгадал хитрость хорошо замаскировавшихся фашистов, пытавшихся с опозданием обстрелять штурмовиков, когда они были уже над голубой гладью Керченского пролива.

На аэродроме их ждала телеграмма с косы Чушка:

«Группа работала отлично. Батарея уничтожена». Тяжелые орудия фашистов больше не стреляли по летной площадке истребителей.

Прошло немного времени, и Григорий получил письмо от Кати. Она приглашала его прийти к ним в полк в новогоднюю ночь. «Что я там буду делать? Они же будут летать! Ничего, зато увижу Катю хотя бы на минутку...» — подумал Григорий и за несколько дней до Нового года начал гладить гимнастерку и брюки, чистить свои кирзовые сапоги.

Однако встречать Новый год Григорию и двум его товарищам выпало счастье не на аэродроме, возле улетающего на задание По-2, а в теплой комнате, в углу которой стояла настоящая, украшенная цветной бумагой елка.

В ночь на 1 января женский полк, совершив по три вылета, закончил боевую работу к двенадцати часам. Командование части разрешило девушкам встретить новогодний праздник. Сколько было радости! Они устроили настоящий пир:

на столе, покрытом простынями, благоухали жареные котлеты с картошкой, а посредине красовался высокий пышный пирог с рыбой.

Григорий даже растерялся, когда летчица Женя Жигуленко, главный организатор вечера, ввела его с друзьями в комнату и представила:

— Штурмовая авиация прислала к нам своих представителей.

В ответ раздался такой шум, что Григорий уже ничего не видел, только понял: «Кати здесь нет».

— Из вашего полка я знаю многих, — обратился Сивков к Жене, — Катю Рябову, Марину Чечневу, Надю Попову, Руфу Гашеву... Где они?

— Не волнуйся, Гриша! Катя еще в воздухе. Но к Новому году прилетит обязательно! — успокоила летчика девушка.

Сердце сжалось тревогой: «Как же так, почему она еще летает? А вдруг я не увижу ее сегодня?» Часы показывали без пяти минут двенадцать. Оснований для беспокойства было вполне достаточно. И вдруг дверь распахнулась, в комнату ворвался холодный ветер, а вместе с ним — разрумянившаяся шумная стайка девушек в комбинезонах, унтах и шлемах.

— Быстро переодеваться, скорее за стол! — командовала Женя.

У Григория отлегло от сердца: он увидел Катю... Она подошла к нему, смущенная и радостная, все такая же, как в Кисловодске, только немного похудевшая, но еще более родная. Катя села около Гриши и шепотом ему сказала:

— С Новым годом! Как я рада тебя видеть.

Быстро пролетели часы, отведенные командованием на праздник. Казалось, только встретились, а уже пора расставаться. Катя проводила Гришу до дороги, ведущей к его аэродрому, и еще долго смотрела ему вслед.

Они не виделись до февраля 1944 года. Но каждый раз, когда была малейшая возможность пролететь над аэродромом женского полка после боя и приветственно помахать крыльями, Григорий, рискуя получить выговор, проносился на своем штурмовике над головой Кати. Она тоже часто просила Марину свернуть с курса после задания, чтобы увидеть мигающий Гришин фонарик.

После одной из напряженных боевых ночей Катю Рябову вызвали на командный пункт, к Бершанской. Вызвали только штурмана, без летчицы. «Что могло случиться?» — встревожилась Катя и помчалась к командиру полка.

На КП за маленьким столиком Бершанская спокойно беседовала с начальником штаба — университетской подругой Кати — Ириной Ракобольской. Увидев взволнованную девушку, Ирина, хитро улыбнувшись, обратилась к Бершанской:

— Танцевать заставим или сразу поздравим нашего штурмана?

Бершанская вышла из-за стола, обняла Рябову и весело сказала:

— Пожалуй, танцевать будешь, когда сама получишь Героя, а сейчас слушай приказание: штурман эскадрильи, ты должна сегодня хорошо выспаться. После обеда пойдешь в 210-й штурмовой полк. Твоему Грицко присвоено звание Героя Советского Союза. Я верю в вашу любовь. Верю, что красота вашего чувства сохранится на всю жизнь. Поздравляю тебя, Катюша! — Бершанская внимательно посмотрела Кате в глаза и увидела слезы:

— Что с тобой, девочка моя, радоваться надо, а ты плачешь?! Вот кончится война, такую свадьбу тебе закатим, на весь фронт!

В середине дня подруги, осмотрев со всех сторон своего штурмана, проводили Катю к штурмовикам. Ее отпустили на три часа.

За празднично накрытым столом сидели друзья Григория, командование дивизии и полка. Катю Рябову устроили рядом с Гришей, на самом почетном месте. Вначале она чувствовала себя скованно, все время смущалась, больше молчала. Но внимание Гриши, сердечная обстановка развеселили девушку, под конец она даже сплясала своего гопачка.

Григорий проводил Катю до ее аэродрома и на прощание кратко сказал:

— Береги себя.

Ночи становились все короче, сильнее грело солнце, приближалась весна. Незаметно подошел апрель. Но начался он для женского полка трагически: погибли летчица Паша Прокофьева и штурман 46-го гвардейского Таманского полка Женя Руднева.

Женя любила астрономию и музыку, математику и живопись, но больше всего на свете она любила жизнь, людей. Ее большого сердца хватало на всех. Паша прибыла в полк недавно. Спокойная, очень серьезная, девушка быстро завоевала всеобщее уважение.

И вот их нет. Они сгорели над целью в районе Багерово. Их гибель видели многие экипажи. Видела смерть подруг и Катя Рябова. Страшно было смотреть, как машина, объятая пламенем, стала терять управление. Огонь добрался до второй кабины, поджег ракеты, которые всегда были у штурмана. Камнем падал на землю самолет По-2, сверкая красными, зелеными и белыми взрывами сигнальных ракет. Катя и Марина еще покружились недалеко от места, куда упал самолет, и молча вернулись на свой аэродром.

В тот день никто не спал. Катя лежала с закрытыми. Глазами и вспоминала то октябрьское утро 1941 года в университете, когда она встретила на лестнице Женю Рудневу, сообщившую Кате о том, что Марина Раскова организует Авиационную часть.

— Катя! Есть возможность попасть на фронт! — кричала Женя. — Бежим скорее, а то еще опоздаем!..

Осенью 1944 года Евгении Рудневой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

На разных направлениях

В апреле 1944 года войска Отдельной Приморской армии прорвали оборону противника в районе Керчи. Одновременно 4-й Украинский фронт двинулся с севера. Советские войска наступали с двух сторон так стремительно, что противнику удалось закрепиться только в районе Севастополя.

Командование гитлеровской армии пыталось удержать Севастополь как можно дольше. Фашисты укрепили подступы к городу заблаговременно. Знаменитая Сапун-гора словно специально была приспособлена для обороны. Ее многочисленные каменные складки, расположенные на крутом склоне, заменяли доты, из них можно было вести огонь по любой точке впереди лежащего пространства. Казалось, что пройти через него совершенно невозможно. По существу, оно так и было, если бы не тщательно разработанный и блестяще реализованный советским командованием план взаимодействия всех родов войск.

В Севастопольской операции авиация действовала, как четко отрегулированный механизм. Каждой группе самолетов отводилось строго определенное время, ограниченное до долей минуты от начала и до конца работы. В крымском небе одновременно можно было увидеть бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Каждый полк летал на определенной высоте, точно соблюдая курс и скорость. Советская авиация господствовала в небе. Однако враг надеялся на мощь своих укреплений. В Севастополе находилась сильная группировка фашистов, которая сопротивлялась с яростью обреченных.

В боях за Севастополь 210-й штурмовой полк нес большие потери. Бывали дни, когда домой не возвращалось по шесть-семь экипажей. Штурмовиков постоянно прикрывали в вылетах группы истребителей. В течение всей войны, почти с первых боевых вылетов, Григорий Сивков видел в воздухе самолеты своих друзей-истребителей — летчиков Ивана Тараненко, Семена Харламова, Паши Хлопина. Многих, очень многих штурмовиков они спасли от гибели.

В дни освобождения Севастополя в 46-й гвардейский Таманский полк пришло сообщение о награждении его орденом Красного Знамени. Катя Рябова писала тогда Григорию: «Поздравь нас, мы теперь краснознаменные! Наверное, читал в сводках Совинформбюро о нашем полку? Мы так гордимся, что Верховное Главнокомандование отмечает нашу работу. Как жалко, что Марина Раскова не дожила

до этих дней...»

В начале мая начался последний и решительный штурм Сапун-горы. Советские войска, окружив Севастополь, начали теснить фашистов на мыс Херсонес, чтобы сбросить их в море. Летчикам все чаще приходилось бомбить отплывающие корабли противника.

Последний свой вылет в Крыму Григорий Сивков совершил 9 мая 1944 года. Он водил восьмерку штурмовиков бомбить укрепленную высоту противника на окраине Севастополя. За мужество и героизм, проявленные летчиками 210-го штурмового полка, ему было присвоено наименование Севастопольский.

Когда операция в Крыму заканчивалась, 4-ю воздушную армию перебросили в Белоруссию. Однако девушек-летчиц на Белорусский фронт не отпустили, временно откомандировали во 2-ю гвардейскую ночных бомбардировщиков Сталинградскую Краснознаменную дивизию. И опять летчицы заволновались: «Снова надо привыкать к новому командованию, Доказывать, что нам не нужны никакие снисхождения, что воюем мы наравне с мужчинами».

Ко всеобщей радости, уже первые боевые вылеты показали, что летчицам доверяют самые ответственные задания. Летать в это время приходилось в основном над морем, в любую погоду, потому что операция по разгрому фашистов не прерывалась ни на один час.

9 мая 1944 года командир полка Бершанская по очереди выпустила все экипажи. Когда самолет Чечневой — Рябовой летел по маршруту к Севастополю, на земле началась стрельба изо всех видов оружия. Летчицы сначала недоумевали, а потом расхохотались:

— Марина! Смотри, это стреляет наша пехота. Наверное, окончательно освобожден Севастополь! — радовалась Катя.

— Да это салют! — ответила Марина.

А на аэродроме в это время палили из всех ракетниц. Перед вылетом предупреждали: красная ракета на старте — сигнал к возвращению с бомбами, задание прерывается.

— Ура!!! Севастополь взят! — кричала Катя, а Марина, пикируя к сверкающей огнями земле, громко пела:

«Вперед лети, с огнем в груди...»

Радость воинов наземных войск ощущалась даже в воздухе. Потом, когда кончилась война и в Москве раздавались салюты в честь праздников, Катя каждый раз вспоминала ликующую землю Крыма в ночь освобождения Севастополя.

Несколько дней полк отдыхал от работы и в то же время готовился к перебазированию. Из писем Гриши Катя знала, что его полк перевели в другую дивизию, которая будет формироваться в Кировограде и готовиться к освобождению от фашистов Молдавии.

— Где-то мы будем воевать дальше? В Белоруссии или Молдавии? — спрашивали летчицы друг друга, надеясь, что не забудет их родная 4-я воздушная армия. Они не ошиблись: пришел приказ о вылете 46-го гвардейского Таманского Краснознаменного полка в распоряжение 2-го Белорусского фронта — в 4-ю воздушную армию. Утром 15 мая 1944 года летчицы покинули крымскую землю и взяли курс на север.

«Наверное, до конца войны нам с Гришей теперь не встретиться, воевать мы будем даже на разных фронтах», — писала Катя в Москву своим родным в день вылета в Белоруссию.

Однако встретились они значительно раньше. Произошло это в Мелитополе, где женский полк остановился по пути на новое место базирования. Об этой встрече Катя вспоминала, как об эпизоде из сказки, настолько она казалась фантастичной.

На мелитопольском аэродроме Гриша появился непонятно откуда: то ли с воздуха, то ли из-под земли. Если при этом учесть, что он пришел в четвертую эскадрилью, когда девушки спали крепким сном, то его появление Катя могла принять и за прекрасное сновидение. Но это был он, живой Григорий!

— Откуда ты, Гриша? — воскликнула Катя, протирая заспанные глаза и не веря, что она уже не спит.

— Мы сдали свои самолеты, едем за новыми, в другую дивизию. Когда наш поезд подходил к Мелитополю, Женя Прохоров увидел ваши самолеты над аэродромом, вы заходили на посадку. Тогда я вспомнил всех святых и стал им молиться, просить, чтобы остановили наш состав в Мелитополе да подержали его на вокзале подольше. Смотрю, святые послушались, больше того, разрешили стоянку на несколько часов. Вот так, Катенька, я и попал к тебе, — смеялся Гриша. — Конечно, состав может в любую минуту тронуться, тогда придется вам зачислить меня в свой полк. На По-2 я летать умею, вас не подведу.

Катя заволновалась. А вдруг действительно поезд уйдет. Как тогда Григорий будет добираться?

— Давай-ка скорее пойдем на вокзал, я тебя провожу, — засуетилась девушка.

— А если твой полк улетит, пока мы гуляем? Тогда пойдешь ко мне воздушным стрелком? Вот бы мы дали жару фашистам! — не унимался Сивков, счастливый от встречи с любимой девушкой.

— Мы отправляемся завтра. Так что не летать мне на штурмовиках, — со вздохом проговорила Катя.

Они взялись за руки и, как маленькие дети, понеслись по аэродромному полю.

Опасения Кати оказались не напрасными. Когда они подошли к эшелону, к нему уже прицепили паровоз, он пыхтел и дымил, готовый каждую минуту тронуться.

— Когда-то мы встретимся, — с грустью промолвил Григорий. — Пиши мне почаще. Теперь мое счастье зависит от тебя...

Девушка опустила глаза и неожиданно для себя очень тихо сказала:

— Ты тоже пиши. В твоих письмах — вся моя радость... Она прислонилась к высокому, пушистому тополю и еще долго смотрела вслед уходящему поезду.

Последние бои

Стояла жаркая летняя пора. В накаленном, неподвижном воздухе кружились тучи комаров. Они безжалостно жалили, слезали в уши, нос, под гимнастерку, стаями набрасывались на загорелые, обветренные лица летчиц, совершивших посадку на окраине густого белорусского леса.

Недалеко от аэродрома беспрерывной вереницей проносились автомашины с пехотой, проходили танковые колонны, боевая техника. Советские войска шли вперед, на запад.

На маленькой площадке, расположенной около безлюдной деревни Сеща, развевалось гвардейское знамя 46-го Таманского Краснознаменного авиационного полка. Начиналась боевая работа в Белоруссии. Перед самолетами выстроился весь личный состав. Гвардейцы клялись громить врага в Белоруссии так же, как они били его на Тереке и Кубани, на Тамани и в Крыму.

Наступление советских войск было таким стремительным, что авиации порой приходилось туго: не успевала за пехотой. Только в первый месяц работы в Белоруссии женский полк перебазировался больше десяти раз. Почти каждую ночь перед летчицами ставилась новая задача, цели для бомбометания беспрерывно менялись, летать приходилось по незнакомым сложным маршрутам.

После четких и ярких ориентиров Кавказа и Крыма под крылом самолета теперь расстилались бескрайние белорусские леса, болота, озера, широкие поля и маленькие населенные пункты, очень похожие, едва отличимые друг от друга даже днем.

Ориентировка в белорусском небе весьма осложнилась. У штурмана 4-й эскадрильи Екатерины Рябовой появились непредвиденные заботы. Если на юге ее волновала в первую очередь работа молодых штурманов над целью и по маршруту в условиях обстрела зенитной артиллерии, истребителей, то здесь ее беспокоила возможная потеря ориентировки. Из-за пестрой местности стало труднее находить цель, а порой и свой аэродром.

Ежедневно после обеда Катя Рябова проводила занятия со штурманами. Она рассказывала им о новых особенностях полета, об опасности вынужденной посадки, в связи с тем что фашисты разрозненными группами бродили повсюду. Они смиренно, заискивающе улыбались вооруженным бойцам, когда их брали в плен, и зверски нападали на незащищенных, не готовых к бою людей. Аэродромы приходилось охранять от нападения врага не только с воздуха, но и на земле.

Катя учила молодых штурманов помогать своим летчикам в усложнившихся условиях взлета и посадки, так как белорусские площадки резко отличались от аэродромов юга. Из-за ограниченности расстояния на земле техники часто во время взлета держали машину за крылья до тех пор, пока мотор не достигал максимальных оборотов. В какой-то миг девушки отскакивали от самолета, который вырывался вперед, стремительно набирал высоту, задевая вершины деревьев, рискуя свалиться вместе с бомбами в лес.

Вся нагрузка в таких условиях, конечно, ложилась на летчиц. Штурману в эти минуты взлета надо было быстро и точно сообщать пилоту о земных ориентирах, о малейших отклонениях машины.

В середине июля 1944 года женский авиационный полк впервые вылетел на боевое задание днем. Ставилась задача:

уничтожить окруженную группировку фашистов, которые днем прятались в белорусских лесах, а ночью нападали на мирных жителей. В поисках пищи и одежды они убивали детей и стариков, сжигали деревни.

Днем Катя Рябова взлетела с Мариной Чечневой. Чтобы найти противника в лесу, надо было лететь на малой высоте, а потом максимально быстро взмывать вверх и бомбить так, чтобы взрывная волна не повредила самолет. Девушки знали, что в лесах действуют советские партизаны. Это еще больше осложняло выполнение задания: бомбить можно было только после тщательной разведки на бреющем полете.

Темно-зеленые леса с тенистыми или освещенными солнечными лучами лужайками мелькали перед глазами, заставляли напряженно всматриваться в каждую точку на земле.

Выскочив из-за леса, самолет Чечневой — Рябовой оказался над небольшой рекой, на берегу которой разросся пышный кустарник.

— Марина! Впереди фашисты, они прячутся около реки! — услышала летчица голос штурмана.

Среди яркой зелени, сначала показавшейся сплошной заметавшихся

массой, летчицы ясно различали гитлеровцев.

О том, как они днем бомбили врага, Катя писала Григорию Сивкову: «Сегодня мы летали, подобно штурмовикам. Как я завидовала твоим пушкам и реактивным снарядам. Правда, для разгрома группировки хватило трехсот килограммов наших бомб и одного «шкаса», но так захотелось пустить на них еще кучу снарядов. Я тебе рассказывала о нашем капитане Зине Горман. В оккупированной Белоруссии у нее остались родные и шестилетний сынишка. Всю войну она беспокоилась об их судьбе. Вчера мы узнали, что фашисты расстреляли ее родителей, а сына живым закопали в землю. Мы поклялись отомстить за горе нашего политрука. Дневной боевой вылет был очень кстати. Я видела панический ужас фашистов и кричала: «Это вам за слезы Зины!» Наземные войска сообщили об уничтожении нашим полком вражеской группировки, рыскающей по белорусской земле.

Гриша! Где-то ты сейчас? По номеру полевой почты ничего не определишь. Недавно к Наде Поповой приезжал командир истребительной эскадрильи Семен Харламов. На «Голубой линии» он прикрывал ваш полк. От него я узнала, что ты находишься около Румынии. Как далеко разбросала нас война! Скорее бы она кончалась. Мечтаю о нашей встрече».

В это время 3-й Украинский фронт, на котором сражался 210-й штурмовой Севастопольский авиаполк, готовился к Ясско-Кишиневской операции. В ней взаимодействовали войска 2-го и 3-го Украинских фронтов.

Летчики-штурмовики 210-го авиаполка летали над Молдавией большими группами. Штурмовики строились в замкнутый круг и методично обрабатывали оборонительные сооружения противника. А на земле в это время советские танки «утюжили» огневые точки врага.

В один из вылетов Сивков услышал голос заместителя командира штурмовой авиационной дивизии. Он находился на переднем крае и держал связь с ведущим каждой группы самолетов.

— Ударить по позициям противотанковой артиллерии противника, расположившегося на склоне балки! — слышит Сивков приказ командира.

— Вас понял, цель вижу, выполняю, — ответил ведущий.

Крутым разворотом он повернул группу и бомбово-штурмовым ударом заставил врага прекратить огонь.

При появлении штурмовиков фашистские орудийные расчеты прятались в окопы, а в это время мощные советские танки расправлялись с вражеской артиллерией, со всей встречающейся на пути техникой. Так летчики помогали расчищать дорогу советским наземным войскам.

Григорий писал в эти горячие дни Кате: «Сегодня мы перелетели границу нашей Родины. Волновался так, как ни в одном бою. Вы тоже, наверное, уже подлетаете к Польше. Катенька, родная! Война скоро кончится! Мы уже освободили свою землю! Ура!»

В конце Белорусской операции Екатерину Рябову назначили штурманом 1-й эскадрильи к командиру Дине Никулиной. Опять пришлось расставаться с летчицей. Как когда-то с Надей Поповой, теперь они взгрустнули с Мариной Чечневой.

— Ничего, привыкнешь к Дине, — успокаивала Марина подругу. — Никулина — отличный летчик. Она еще до войны славилась своим мастерством. А ты такой штурман, что тебя нарасхват. Каждый летчик хотел бы с тобой летать. А работать нам осталось недолго.

От сознания, что может скоро прогреметь последний 1алп войны, у Кати радостно замерло сердце, она на мгновение притихла, а потом схватила Чечневу и вместе с ней закружилась на летном поле в радостном предчувствии скорой победы.

Недалеко стояла командир полка Бершанская. Она с нежной улыбкой смотрела на развеселившихся летчиц, думая о героической их юности, желая им будущего счастья.

Во время работы в Белоруссии женский гвардейский полк получил несколько благодарностей от Верховного Главнокомандующего. Такое внимание окрыляло, придавало силы для последних, решительных боев. Девушки летали ночью бомбить врага, а днем перевозили окруженным группам советских воинов оружие и боеприпасы, как когда-то морякам на Эльтигене. Только теперь все это доставлялось прямо на землю. Солдаты выкладывали в тылу врага полотнищами место старта, летчицы садились, сгружали ящики с оружием и сразу взлетали, чтобы снова вернуться с грузом. Девушки не вылезали из самолетов, они только слышали благодарные и восторженные слова мужчин.

Летом 1944 года 46-й гвардейский авиаполк перелетел государственную границу СССР. Летчицы увидели растерзанную и разрушенную Польшу: сожженные деревни и города, людей, толпами возвращавшихся в родные места.

Катя писала в эти дни Грише: «Польша лежит вся в развалинах. Варшава, подобно Минску, разрушена до основания. От сплошь сожженных селений остались лишь обгорелые трубы. Летать здесь очень тяжело. Фашисты создали сильную противовоздушную оборону, хотят любыми силами не допустить нас к территории Германии. Усилились атаки истребителей. Работаем каждую ночь. Бомбим врага в населенных пунктах, по дорогам, на переправах через Вислу. Вчера попали с Диной Никулиной в такой обстрел, что, казалось, и не выберемся оттуда. Но знаешь, Гриша, с тех пор как я узнала тебя, я верю, что останусь жива».

Осенью 1944 года в Польше стояла дождливая погода. Бесконечные ливни затапливали разбухшую землю, свинцовые облака сплошной мглой затягивали небо. Однако нелетной погоды не существовало. Наступление советских войск продолжалось, авиация постоянно находилась в боевой готовности.

Продрогшие, в мокрых комбинезонах, которые негде было высушить, летчицы засыпали в своих самолетах, в любую минуту готовые вылететь на боевое задание. К зиме фронт несколько стабилизовался. Женский авиационный полк наконец расположился в доме — в большой усадьбе на хуторе Далеке. Отсюда летчицы летали бомбить цели на территории фашистской Германии.

В ночь на 13 декабря 1944 года с задания не вернулась близкая подруга Кати — штурман эскадрильи Руфина Гашева, которая летала вместе с командиром эскадрильи Ольгой Санфировой. Экипаж ждали на аэродроме всю ночь. Под пронизывающим северным ветром, в промокших унтах Катя бродила по летной площадке, всматриваясь в темный свод неба. «Неужели Руфа и Оля погибли?»

Через несколько дней стало известно, что над линией фронта самолет Санфировой — Гашевой был подбит снарядом. Машина загорелась. Оля Санфирова кое-как дотянула горящий самолет до своих позиций и приказала штурману прыгать — теперь у летчиц были парашюты. Они спустились на землю, но от взрыва противопехотной мины Ольга была смертельно ранена. Руфу Гашеву спасли пехотинцы.

Они доставили девушку в полк. Капитана Ольгу Санфирову похоронили в Гродно.

В феврале 1945 года войска 2-го Белорусского фронта начали разгром восточнопомеранской группировки противника. Наступление развивалось успешно. С войсками фронта взаимодействовал Балтийский флот.

— С моряками-черноморцами пришлось воевать, теперь полетаем с балтийцами, — шутили летчицы, отлично понимая, что придется работать в суровых условиях северного моря.

Приближался день Красной Армии — 23 февраля 1945 года. Как всегда, к этому дню в женском полку готовились задолго, тщательно продумывали программу торжественной встречи любимого праздника. В последний военный год этот день отмечался особо: пришла радостная весть о присвоении звания Героя Советского Союза девяти летчицам и штурманам: Надежде Поповой, Екатерине Рябовой, Евгении Жигуленке, Руфине Гашевой, Наталии Меклин, Ирине Себровой. В этом же указе Советского правительства посмертно присваивалось звание Героя Татьяне Макаровой, Вере Белик и Ольге Санфировой.

В тот же день вышел специальный номер стенной газеты, посвященный боевым подругам — Героям Советского Союза. А вскоре пришла «Комсомольская правда», в которой подробно рассказывалось о прославленных летчицах, воюющих наравне с мужчинами.

Катя Рябова получила письмо из далекой Венгрии от Гриши. Он поздравлял ее с высокой наградой и рассказывал о том, как узнал об этом: «В комнату ворвался Николай Есауленко. Он держал в руках газету. Я даже испугался, так как сразу ничего не понял. А Николай кричит: «Догнала тебя Катюша! Молодец дивчина! Ну и семья у вас будет — оба Герои! Такого еще не бывало!»

Я как увидел Указ правительства, так и замер от радости. Эх, махнуть бы сейчас к вам да пролететь над тобой так, чтобы земля всколыхнулась, покачать крылом и хотя бы на миг увидеть тебя. Скорее, скорее, уже виден конец...»

В это время Григорий Сивков штурмовал врага в Венгрии.

На одной из переправ через Дунай и на его берегу скопилось более тысячи автомашин с войсками, техника противника. Группа штурмовиков из восемнадцати самолетов, лидируемая Героем Советского Союза Григорием Сивковым, получила задание уничтожить вражескую технику. Летчики заходили на цель до тех пор, пока густой дым горящих машин и танков не затянул все окрестности. Штурмовики бросали особые противотанковые бомбочки весом в полтора килограмма, которые при прямом попадании пробивали верхнюю броню любого фашистского танка. Таких бомбочек штурмовик брал двести восемьдесят штук. Когда они сыпались с самолета на цель, то точность попадания была почти абсолютной.

В сплошной дымовой завесе вихрем носилась группа штурмовиков во главе с Григорием Сивковым. Ведомые с поразительной точностью выполняли все команды ведущего. В небе показались два «Фокке-Вульф-190», они попытались начать атаку, но шквал огня, который обрушил на них ведущий самолет, заставил их исчезнуть. Движение фашистской армии через переправу было остановлено.

В Будапеште в эти дни оказалась в окружении большая группировка войск противника. Она стремилась прорваться из восточной части города в западную. Перед штурмовиками была поставлена задача препятствовать этому. Специальная группа самолетов перелетела на аэродром, расположенный в нескольких километрах от Будапешта. Выполнение задания затруднялось тем, что штурмовикам было приказано не разрушать мосты, а сохранить их для венгерского народа. Штурмовики летали над мостами очень осторожно, бомбили только технику, живую силу врага, беспорядочно двигающуюся к мостам.

В этих боевых вылетах Григорий Сивков выполнил ряд сложнейших заданий. С группой самолетов он сумел задержать передвижение фашистских войск в западную часть города и сохранить при этом будапештские мосты. Однако фашисты, отступая, уничтожили их. Шедевры строительного искусства рвались на глазах Григория, который и сейчас вспоминает об этом печальном зрелище с большой горечью.

В боях за Будапешт Сивков совершил двадцать один боевой вылет. Когда он появлялся в венгерском небе ведущим группы штурмовиков, гитлеровцы срочно сообщали об этом по радио своим летчикам. «Илы» вызывали во вражеском стане панику.

За мужество и отвагу, проявленные в боях на 3-м Украинском фронте, Григорий Сивков был представлен к награждению второй Звездой Героя Советского Союза. Указ о его награждении был опубликован позже, когда отгремела война.

Последняя военная весна вступала в свои права. Пушистой зеленью она одела землю Европы, прозрачный воздух дышал ароматом набухающих почек. Ранним мартовским утром женский авиационный полк прилетел в Восточную Пруссию, в небольшой городок Тухоля. Кругом — ни души, только пустые дома, в спешке брошенные хозяевами.

— Катюша, ты знаешь, что 8 марта на праздник к нам приедет маршал Рокоссовский? — спросила Дина Никулина. — Он будет вручать нам награды.

Катя давно мечтала увидеть прославленного полководца, командующего 2-м Белорусским фронтом, хотя бы издали. А он вдруг приедет в полк и будет вручать ей и ее подругам ордена Ленина и Золотые Звезды Героя! Женского дня девушки ждали с нетерпением.

8 марта 1945 года весь полк собрался в тухольском городском театре. Девушки сидели тихо, каждую минуту поглядывали на дверь. И вот в зал вошли командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин, незнакомые генералы, Бершанская, Рачкевич, Ракобольская. Среди них выделялся высокий, стройный и очень красивый маршал. Он приветливо улыбался, немного удивленно и даже с любопытством рассматривал зал, заполненный девушками-воинами с сверкающими боевыми орденами и медалями. Личный состав полка стоя, бурными аплодисментами приветствовал командующего фронтом.

— Вы, смотрю, все орденоносцы! А я приехал вручать вам новые награды, — улыбаясь, проговорил Константин Константинович.

Когда Катя Рябова услышала свою фамилию, она растерялась: не думала, что вызовут в числе первых. Маршал пожал ей руку и тихо сказал:

— Поздравляю, Екатерина Васильевна! — а потом, улыбаясь, добавил:

— Как приятно смотреть на таких юных и героических летчиц!

После торжественной части девушки организовали праздничный стол, за которым Константин Константинович рассказывал о Московской и Сталинградской битвах, о наступлении советских войск на Берлин.

Встреча с маршалом Рокоссовским осталась в памяти летчиц на всю жизнь. Катя часто вспоминала о праздновании женского дня в 1945 году, о встрече с маршалом, рассказывала о ней после войны пионерам и школьникам, своим дочерям...

Военные действия на фронте развивались успешно. Однако еще шли ожесточенные бои, на чужеземных полях еще погибали советские воины, текла людская кровь...

Незадолго до конца войны Катю Рябову вызвали в штаб.

Командование полка решило ее и командира эскадрильи Марию Смирнову направить в Москву учиться в Военно-воздушной академии. Катя долго колебалась. Ей хотелось после войны вернуться в Московский университет, но авиационная академия, о которой так много рассказывал Гриша, тоже влекла. Особенно рассуждать не пришлось: поступил приказ собираться в путь.

Расставание с полком было тяжелым и трогательным. Помогала лишь одна мысль: «Может быть, Гриша скоро приедет в Москву, тогда легче будет пережить разлуку с полком». В последние дни она получила от него много писем. Он рассказывал ей о своей боевой работе, о жизни штурмовиков.

«После освобождения Молдавии мы перебазировались в Румынию. Пробыли здесь несколько дней. Наземные войска двигались так быстро, что мы не успевали получать задачи. Потом перелетели в Болгарию, расположились в живописном местечке около города Лом. Встречать наши самолеты вышли все жители. Они устроили нам настоящий праздник. Очень жалел, что тебя не было рядом. На следующий день штурмовали фашистские войска, отступающие к Югославии. В Болгарии сделали 45 вылетов».

Они писали друг другу почти каждый день, но письма приходили с перерывами, сразу за десять — пятнадцать дней. Тогда девушки шутили над Катей, вручая ей толстую пачку:

— Получай, Екатерина Рябова, полное собрание сочинений писателя Сивкова!

Катя уходила в уединенное место, по нескольку раз перечитывала каждое письмо, переживала события боевой жизни Григория. В своих письмах она просила его рассказывать обо всем подробнее, писать чаще, потому что война не закончилась и опасность еще существует...

«Вчера прилетели в Белград, — писал Григорий в одном из писем. — Ночевали у югославских партизан. Чудесные ребята! А как поют! Николай Есауленко тоже не подкачал, спел нашу песню «Ночь над Белградом тихая». Партизаны даже прослезились. Обо мне, Катюша, не беспокойся. Сейчас летаем мало, но когда приходится, то так атакуем врага, что от него только пыль столбом идет. Как-то ты? У вас идут жаркие бои. Береги себя».

Когда штурмовой полк перелетел в Венгрию, письма Гриши стали более скупыми. Обманывать Катю не хотел. Он только сообщал: летаем каждый день. А бои за освобождение Венгрии, особенно Будапешта, были жестокими и трудными. Последнее письмо Григория пришло из Австрии, где полк участвовал в освобождении Вены. Катя в это время уже была в Москве.

Столица встретила героиню-летчицу солнцем. Москвичи уже отмыли окна от клея бумажных полосок, снята была светомаскировка, все улицы города освещались.

Катя видела улыбающиеся лица, слышала веселый смех детей и вспоминала суровых, строгих москвичей в ту холодную осень первого военного года...

В университете Катя встретила своих подруг-однокурсниц, которым рассказала о гибели Жени Рудневой, Нади Комогорцевой, о судьбе других студенток МГУ, ставших летчицами.

Студентку Екатерину Рябову так потянуло на свой любимый мехмат, что затея с академией в какой-то момент показалась ненужной. Но в тот же день с ней и Марией Смирновой беседовал седой генерал. Перед ним предстали две юные летчицы, обе — Герои Советского Союза. Они молча отдали документы и остались стоять по стойке «смирно».

— Садитесь, садитесь, рад познакомиться, — приглашал генерал, пододвигая девушкам стулья. — Вы — настоящие герои нашей Родины. Вы уже доказали, на что способны советские женщины, когда их помощь необходима. Но условия учебы в военной академии могут тяжело отразиться на женском организме. Вы потеряли много сил и здоровья на войне. Мы должны беречь вас. Поступайте учиться в гражданские вузы.

Девушки поняли, что приветливый генерал вежливо им отказал. Перед Катей встал вопрос: что делать дальше? Шел апрель 1945 года. Советские войска сражались на подступах к Берлину. Срочно написала командиру полка Бершанской. Скоро получила ответ. Евдокия Давыдовна не советовала возвращаться в полк: вот-вот кончится война. Она предлагала восстанавливаться в МГУ и начинать учебу.

Неожиданно и так резко все изменилось! Почти четыре года Катя жила в боевой готовности к вылету, жила среди боевых подруг, с которыми делила и горе, и радости... И вот кончилась военная служба...

Радио каждый день приносило новые радостные вести. Уже идут бои в Берлине, захвачена основная часть рейхстага. 2 мая остатки берлинского гарнизона сдались в плен.

9 мая 1945 года подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. На весь мир торжественно прогремело: «Победа!»

Мечты превращались в прекрасную быль

Летчик-штурмовик Григорий Сивков в первый мирный день — в День Победы подал рапорт о направлении его на. учебу в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского.

Постепенно сбывались мечты молодого летчика. В конце мая он прилетел в Москву. Здесь он встретился с Катей. Григорий вошел в семью Рябовых как давно знакомый, близкий и дорогой человек. Катя много рассказывала о нем родным.

Свадьба была 10 июня 1945 года. И сразу же молодым супругам пришлось снова расстаться. Григорий уезжал в свою часть, в Австрию, чтобы оформить документы для поступления в академию, а Катя улетала с женской делегацией во Францию. В Париже, Марселе и других городах она рассказывала о боевой работе женского авиационного полка, об участии советских женщин в борьбе с фашизмом, о трудовых подвигах женщин в тылу.

В Париже, на одной из встреч с французскими борцами Сопротивления, к Кате подошел мужчина и на русском языке сказал:

— Здравствуйте, я вас знаю. Мы вместе летали в Белоруссии. Я летчик из эскадрильи «Нормандия — Неман». Отвага девушек-летчиц вызывала у нас восхищение. Мы постоянно следили за вашей работой. Когда вы пролетали над нами, мы бросали в воздух цветы. Теперь я имею возможность преподнести вам букет на земле, — и подарил Кате алые розы.

Вернувшись из Франции, Катя получила письма от подруг-однополчанок. Девушки писали, что за участие в боях на штеттинском и данцигском направлениях полк награжден орденом Суворова III степени. Войну полк закончил северо-западнее Берлина, в Бухгольце. После Дня Победы девушек отправили отдыхать в курортное местечко под Нойбранденбургом. В середине июля группа летчиц готовилась вылететь в Москву для участия в воздушном параде. А потом полк будет расформирован.

Позже Катя узнала, что однополчанки договорились встречаться ежегодно 2 мая и 8 ноября в 12 часов дни в в сквере у Большого театра, в Москве. Эту традицию бывший авиационный полк сохраняет уже пятое десятилетие.

В августе 1945 года приехал из Вены Григорий. Он подал документы в академию и был зачислен сначала на подготовительный, а потом на первый курс. Катя вернулась в родной университет, на третий курс механико-математического факультета.

Перед началом учебы Катя и Гриша побывали на Урале, у родных Сивкова, а потом съездили на родину родителей Кати, в село Сенжаны. Когда они вернулись в Москву, их встретило радостное известие: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1945 года Григорий Сивков был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

Впервые Григорий входил в здание Большого Кремлевского дворца. Его поразила строгая торжественность кремлевских залов. После вручения награды Григорий посетил Мавзолей Владимира Ильича Ленина.

Летчик Сивков медленно шел по Красной площади. Отсюда он направился домой, в Сокольники. Здесь его ждал праздничный стол и... одна Катя. Григорий обнял жену, крепко прижал к груди и на ухо ей прошептал:

— Я самый счастливый человек на свете, потому что ты рядом со мной.

Приближалась первая послевоенная осень. Теперь уже не надо было обращать внимание на погоду, определять видимость, высоту облаков, наступление тумана. Главным в их жизни стала учеба.

В университете Катя встретилась с возвратившимися с фронта подругами — Раей Надеевой и Ирой Тюлиной. Возобновили учебу другие студенты-фронтовики. Все повзрослели, возмужали, некоторых даже нельзя было узнать в их полувоенной форме. Но многих, очень многих студентов недосчитывался мехмат. В первый же день учебы Катя зашла в комнату комитета комсомола, в которой прошло так много счастливых довоенных часов... Перед глазами возник образ Жени Рудневой, члена комитета ВЛКСМ. Она любила стоять у окна и обязательно с кем-нибудь спорить. Катя вспомнила ее гибель, горящий самолет и тихо присела в уголочке...

Студенты-фронтовики учились со страстью, но за четыре года многое забылось, знания не сразу восстанавливались в памяти, новое усваивалось с трудом. Три подруги — Катя, Рая и Ира — решили заниматься вместе.

На фронт они ушли девчонками, едва отметившими свое совершеннолетие, а вернулись взрослыми людьми, повидавшими в годы войны горе и страдание советских людей, познавшими гибель родных и близких, узнавшими ужас и жестокость фашизма. Их юность прошла в бою.

Помимо учебы Катя вела большую общественную работу. Только за годы учебы в университете она выезжала с делегациями в Италию, Финляндию, ГДР, Корею, Болгарию. Эти поездки были, безусловно, очень интересными, но она всегда приезжала утомленной от напряженной, трудной работы за рубежом, где ей приходилось выступать в самых различных аудиториях. Боевая работа в годы войны не могла не сказаться на ее здоровье. В 1946 году, когда Катя была в Италии, с ней случился обморок. Но через день она опять участвовала в работе делегации.

Катя пользовалась в университете большим авторитетом. Уважение к ней опиралось не только на военные заслуги, но и на ее успехи в учебе, на принципиальность и ответственность в общественных делах. Екатерину Васильевну Рябову избрали депутатом Моссовета. Работы у депутата Рябовой значительно прибавилось: то она хлопотала о замене оборудования на какой-нибудь фабрике, то о ремонте обветшавших домов или об устройстве детишек в ясли, в детские сады.

А в июле 1947 года в семье Сивковых появился свой ребенок — родилась Наташа. Стало еще сложнее справляться со всеми многочисленными делами. Без помощи мамы и сестер, конечно, было бы еще труднее. Но больше всех Кате помогал Гриша: купал ребенка, стирал пеленки, убирал квартиру. Ночью к проснувшейся девочке часто вставал отец.

Только благодаря продуманному распределению времени Катя смогла сдать экзамены в срок, окончить университет, защитить диплом на «отлично» и поступить в аспирантуру.

В аспирантуре Рябова работала под руководством профессора X. А. Рахматулина. Она разрабатывала актуальную тему, имеющую отношение к динамической прочности материалов. На философских семинарах, на научных докладах аспирантской группы горячо обсуждались многие проблемы, в том числе и освоения космоса, казавшиеся тогда еще фантастичными.

Катя училась с жадностью, с поразительным трудолюбием. Ее интересовало все: научные статьи по математике и физике, педагогике и медицине, живописи и музыке. Потом все прочитанное обсуждалось с Гришей. К любой работе она относилась с уважением: решала ли она математическую задачу или вязала кофточки, готовилась ли к лекции или сажала георгины в саду на даче. Катя делала все удивительно добросовестно. Ее маленькие, быстрые руки не знали покоя. Они постоянно требовали дела. Шло время, подошла защита диссертации. ...Смущенная и взволнованная Екатерина Рябова сошла с кафедры под гром аплодисментов. Упорные годы учебы в аспирантуре увенчались успехом: защищена диссертация на звание кандидата физико-математических наук.

— В годы войны вы достойно защищали нашу Родину, сегодня вы блестяще защитили диссертацию, — сказал декан механико-математического факультета профессор Владимир Васильевич Голубев. — Мы поздравляем и гордимся вами.

Вечером того же дня в семье Сивковых был праздник. Дома, в небольшой квартире недалеко от университета, собрались их многочисленные друзья. Катя старалась разместить за столом всех гостей, а они все шли и шли, вызывая бурную радость хозяйки.

Пройден еще один большой и трудный этап в жизни. Кафедра поручила Екатерине Рябовой расчет ответственной лабораторной установки, которая должна действовать в новом здании МГУ. В перерывах между научной работой она читала лекции по сопротивлению материалов, механике, математике. В первый же год работы преподавателем Катя поняла, что это и есть ее настоящее призвание.

Вместе с женой учился и Григорий Сивков. Через год после того, как Катя защитила диссертацию, Григорий окончил с золотой медалью Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Перед ним встал вопрос: адъюнктура или работа летчика-испытателя? Победила любовь к полетам. В это время появилось много новых скоростных машин. Летчики уже летали на реактивных самолетах.

...Опять подняться в воздух, почувствовать силу гигантской машины, познать тонкости ее работы, увидеть все недостатки, поработать вместе с конструктором, как летчик подсказать необходимые исправления и снова в воздух, рискуя и побеждая, давать окончательную оценку новой технике. В такой работе Григорий увидел продолжение своего творческого счастья.

Катя поддержала стремление мужа стать летчиком-испытателем, хотя отлично понимала, что для нее вновь, как на войне, начнутся волнения за каждую секунду его работы, что каждый вечер она будет ждать его возвращения домой, так же как когда-то ждала его, пролетающего над ней после боя...

Семейный совет постановил: несколько лет надо обязательно поработать на испытании самолетов, а уже потом, может быть, и в адъюнктуру.

Началась напряженная работа в научно-исследовательском институте, на аэродроме, в воздухе. Григорий приходил домой возбужденный, радостный, с восторгом рассказывал о новых машинах, говорил о скорых полетах в космос.

Катя, скрывая свое беспокойство о нем, радовалась вместе с мужем.

В это время у Сивковых родилась вторая дочь — Ирина. Заботы удвоились. На помощь опять пришли мама Кати и сестра Мария. Многие домашние дела мама взяла на себя. Мария была преподавательницей русского языка и литературы в школе. Она помогала Кате воспитывать детей.

С каждым годом жизнь Екатерины Рябовой и Григория Сивкова становилась все интереснее и интереснее. Они не только учились и работали, но успевали следить и за театральной жизнью Москвы, и за новыми фильмами, различными выставками. Родные и знакомые всегда удивлялись их осведомленности о всем новом, что происходит в нашей стране, в мире.

— Катя, откуда у тебя на все хватает времени? — спрашивали ее подруги.

— В течение недели мы много работаем. Готовимся к занятиям все вместе — я, Гриша, Наташа и Ирина. Пока девочки не выполнят свои уроки, мы тоже не поднимаемся из-за стола, потому что наш пример помогает им усидчивее заниматься. Убираем квартиру, готовим обеды тоже все вместе. У каждого свои обязанности. Когда время и дела точно распределены, то сутки не кажутся короткими.

Можно не только работать, заниматься детьми, но и отдыхать.

А как умела Катя Рябова отдыхать! Ее отдых был всегда энергичным, активным. То она собирала свою семью в туристский поход на весь выходной день, то готовилась к прогулке по Москве или пекла пирог, чтобы вечером встретить своих друзей.

Катя с удовольствием бродила по подмосковным лесам. Зимой на лыжах, а летом пешком она прошла, наверное, почти все Подмосковье. А Григорий Сивков страстно влюблен в рыбалку. Подолгу он сидит на берегу, наблюдая за спокойным течением реки.

Григорий помнит свою жену, свою Катю, всегда такую подвижную и веселую, в тихие зимние вечера после напряженной работы. Она любила уютно устроиться на большой тахте или в кресле около письменного стола, за которым он занимался, и молча, не мешая мужу, что-то аккуратно штопать или вязать. Как хорошо было готовиться к лекциям под это спокойное движение спиц...

Однажды Григорий вернулся домой вместе с давней подругой Кати — Ольгой Ямщиковой. Всю войну она прошла летчиком-истребителем в одном из трех полков, которые формировала Марина Михайловна Раскова. Теперь Ольга Ямщикова работала с Гришей Сивковым, как и он, испытывала самолеты.

О первой женщине, взлетевшей на реактивном самолете, — Ольге Николаевне Ямщиковой, о ее мужестве, смелости, летном мастерстве складывались легенды.

— Ольга! Как я рада тебя видеть! — встретила Катя свою боевую подругу. — Раздевайся, сейчас устроим пир!

Подруги не виделись долгое время. Учеба, работа, домашние дела занимали все дни, не оставляя ни одного вечера для отдыха. И вдруг такая радость: приехала Ольга! В ту ночь они не спали...

Уютно расположившись на тахте около журнального столика. Катя и Оля то заливались безудержным смехом, то тихо всхлипывали, вспоминая войну. Ольга славилась среди летчиц своим искрящимся юмором. Она умела вызвать улыбку даже в самые трудные минуты боевой работы на фронте. А во время отдыха между полетами около Оли Ямщиковой всегда толпились девушки, которые наперебой просили Олю рассказать что-нибудь веселое. Тогда, в тяжелые годы войны, такие люди, как Оля Ямщикова, умели своим оптимизмом и юмором отвлекать от суровой реальной обстановки.

Григорий оставил подруг одних, ушел заниматься в соседнюю комнату. До него доносились лишь отдельные слова, но он понял: Катя и Оля говорят о войне.

Ольга Ямщикова была старше Кати. Еще в 1933 году она успешно закончила летную и парашютную школы, стала работать летчиком-инструктором. Перед войной подготовила более ста летчиков, многие из которых прославили отечественную авиацию. Когда началась война, Ольга Николаевна Ямщикова заканчивала военно-инженерный факультет академии имени Жуковского. Все ее попытки попасть на фронт были безуспешными. Будучи отличным летчиком, уже налетавшим более тысячи часов, она считалась одним из лучших специалистов на авиационном заводе, где работала военпредом.

В жизни Кати Рябовой Ольга Ямщикова сыграла большую роль. В один из дней предвоенной весны в МГУ была организована встреча с известными летчиками страны. Среди приглашенных была Ольга Ямщикова. Как она рассказывала о своей летной профессии! Катя впервые увидела тогда девушку-летчицу. Она предстала перед ней олицетворением смелости, отваги и одновременно — женственности... Уже тогда она умела с неподражаемым юмором передать самые трудные, сложные детали своей летной работы, рассказать о ней так, что очень многим студенткам захотелось немедленно пойти учиться в аэроклуб. Именно в те незабываемые минуты встречи с известной летчицей в университетской аудитории возник в сердце Кати интерес к авиации.

Когда в Энгельсе, в авиационной школе, где формировались полки под командованием Марины Михайловны Расковой, Катя вновь увидела Ольгу Ямщикову, у нее от волнения перехватило дыхание. «Неужели я буду теперь все время рядом с этой изумительной женщиной?» — радовалась Катя, надеясь обязательно поближе познакомиться с Ольгой. Долго ждать не пришлось. Ямщикова сама заметила девушку, которая очень внимательно за ней наблюдала.

— Почему ты так пристально на меня смотришь? — спросила Ольга Катю. — Мне кажется, что мы с тобой где-то виделись.

Катя рассказала о встрече в МГУ, о том неизгладимом впечатлении, какое произвела Ольга на всех студенток.

Может быть, поэтому в энгельсовской авиационной части среди штурманского состава большинство девушек было из Московского университета?

Во время учебы в Энгельсе Катя и Оля встречались каждый день, но для дружеских разговоров не было времени. Катя училась в штурманской группе, а Ольга была одним из командиров у летчиков. Потом ее назначили командиром эскадрильи в истребительном полку. В годы войны Ольга Ямщикова водила свою эскадрилью в атаку на фашистские бомбардировщики, а также прикрывала советские самолеты от истребителей врага. Летчицы-истребители, ведомые Ольгой, сражались в небе над Воронежем, Курском, Киевом, прикрывали с воздуха мосты и переправы через Днепр, Дон, Днестр, Дунай. Много раз Ольга Ямщикова возвращалась на аэродром на столь израненной, пострадавшей в бою машине, что на нее было страшно смотреть. Однажды она прилетела с отбитыми посадочными щитками, но посадила самолет так искусно, словно выполняла контрольную посадку на учебном летном поле. Когда девушки подбежали ближе, то увидели изрешеченные пулями плоскости, протекающий, пробитый осколком снаряда бензобак и кабину летчика, с которой был сорван колпак.

Около двухсот воздушных боев с фашистскими летчиками провела Ольга Николаевна Ямщикова, смертельная опасность подстерегала ее в каждом вылете. Но меньше всего она думала о себе. В первую очередь она заботилась о своих ведомых. Во время боя Ольга, как будто совсем неожиданно, приходила на помощь и спасала жизнь многим девушкам своей эскадрильи. А неожиданность эта была совсем не случайной. Мастерство, опыт, смелость, решительность и мгновенная реакция помогали летчице в самые трудные минуты воздушных боев.

Об эскадрилье Ольги Ямщиковой рассказывали во фронтовой газете. До Кати Рябовой доходили вести о подвигах ее любимой Оли. Катя старалась не отставать от своей подруги. Девушки постоянно переписывались, однако о боевой работе в их письмах ничего не было. Они мечтали о будущем. Разница в возрасте у них совсем не ощущалась. Впоследствии Ольга говорила: «Катя настолько серьезный, умный и веселый человек, что совершенно не чувствуешь возрастной преграды».

После войны Ольга Николаевна осталась служить в авиации летчиком-испытателем. Она не просто летала, а стала испытывать опытные машины. Всего Ямщикова пилотировала сорок пять различных типов самолетов. Среди женщин она была первой, освоившей тогда новейшие из них — реактивные. Конструкторы внимательно прислушивались даже к мельчайшим замечаниям летчицы, по ее указаниям вносили исправления в опытные экземпляры. Они верили ей, видя, сколько труда и души вкладывает Ольга в каждый полет. Подвергая себя постоянному риску, она проносилась в воздухе на порой очень несовершенном, изготовленном для испытаний образце бреющим полетом, потом резко взлетала ввысь, бросала самолет то с крыла на крыло, то падала в штопор и над самой землей выводила его в спокойный полет.

Григорий Сивков работал летчиком-испытателем вместе с Ольгой Ямщиковой. Но даже он, мужчина, прославленный летчик-штурмовик, постоянно восхищался мастерством этой героической женщины. О ней'ходили легенды, ее знали все авиаторы страны, в кабинах самолетов многих летчиков того времени можно было увидеть портрет Ольги... Она была примером мужества и мастерства для молодежи, вступившей в авиацию в послевоенные годы.

Совместная работа очень сблизила Ольгу и Григория. Они постоянно обсуждали свои испытательные полеты, советовались, вместе выясняли неудачи тех или иных конструкций. Григорий всегда поражался гибкому и очень сообразительному складу ума Ольги. После каждой встречи с ней он дома говорил Кате:

— Твоя боевая подруга — удивительная женщина! Я так много от нее узнаю интересного, полезного для своей работы! Ольга убеждает меня в необходимости постоянно учиться, совершенствоваться, работать, чтобы по-настоящему познать все тайны авиации.

Григорий смотрел на двух летчиц и никак не мог представить этих скромных женщин, таких домашних, поглощенных разговорами о детях, об их учебе, болезнях, в грозном военном небе. «Какое счастье, что все это в прошлом! Конечно, Ольга и сейчас каждую минуту полета подвергается опасности, но ведь это интересная, захватывающая работа», — думал Сивков, продолжая любоваться подругами.

Однако Катя опять вернулась к воспоминаниям. Она вдруг попросила Олю рассказать о подвиге двух девушек-истребителей эскадрильи, которой командовала Ольга. О том воздушном сражении с восторгом говорили на фронте в годы войны, но подробности знали немногие.

...Весной 1943 года 586-й истребительный полк вел патрулирование над железнодорожным узлом в районе станции Касторная и мостом через Дон около Воронежа. Шла подготовка к сражению на Курской дуге. На охраняемые полком объекты противник бросил крупные авиационные силы. Каждый полет сопровождался тяжелейшими сражениями в воздухе.

В один из мартовских дней весь полк вылетел в район станции Лиски для отражения массированного налета фашистской авиации. На аэродроме оставались два дежурных истребителя — Тамары Памятных и Раи Сурначевской. В то время когда полк вел бой под Лисками, на станцию Касторная летела с бомбовым грузом большая группа вражеских бомбардировщиков. По сигналу боевой тревоги дежурные летчицы поднялись в воздух. Их было только две девушки, совсем еще юные, нежные и очень красивые.

Они набрали высоту четыре тысячи метров, сориентировались и мгновенно выбрали тактику боя. Ниже, но также на большой высоте девушки увидели армаду вражеских тяжелых бомбардировщиков, направляющихся к станции Касторная. А там было большое скопление эшелонов с войсками, боеприпасами, вооружением. Девушки знали об этом, поэтому ведущая Тамара Памятных, покачав крылом, дала Сурначевской команду: «Следуй за мной, иду на сближение».

Катя слушала Ольгу, затаив дыхание, только иногда прерывала рассказ подруги каким-нибудь восторженным словом или тяжелым вздохом.

...Тамара и Рая вступили в бой с сорока двумя самолетами гитлеровцев, летевшими четким строем двумя группами со многими тоннами смертоносного груза на борту. До станции Касторная оставались считанные минуты полета. И тогда у девушек созрел план: использовать преимущества внезапного нападения и высоты, разбить строй первой группы, открыть огонь по бомбардировщикам, идущим в центре.

Круто пикируя, летчицы пронеслись по воздуху и открыли огонь. Строй фашистских машин первой группы распался, на землю стали стремительно падать две горящие машины противника. Боевым разворотом летчицы вышли из атаки и сзади сбоку вступили в бой со второй группой фашистов, которые, увидев в воздухе советских истребителей, сомкнулись в тесном строю. Знали бы фашисты, что против них, матерых вояк, которых было в самолетах больше ста человек, вышли на смертный бой две советские девушки, совсем недавно оставившие школьную скамью!

Атакуя вторую группу фашистов, летчицы сбили еще два самолета врага. Однако в бою серьезно пострадали и самолеты девушек. От сильного толчка машина Тамары Памятных, подбитая прицельным огнем фашистского стрелка, быстро понеслась к земле. Воздушным потоком сорвало колпак кабины, и летчицу с силой выбросило из самолета. Только хладнокровие и решительность спасли тогда Тамаре жизнь. Она приземлилась на парашюте и с земли увидела, как продолжает бой ее подруга. Рая металась среди вражеских машин, искусно лавируя между ними, обстреливая их из бортового оружия.

Уже после войны Рая вспоминала: «Увидев горящий самолет Тамары, я от отчаяния забыла об осмотрительности и о правилах ведения боя. Я в упор всадила огненный залп в ближайший «юнкере», и он сразу окутался черным дымом и круто пошел вниз. А я почувствовала толчок — горячий пар заполнил кабину: пробило радиатор водяного охлаждения мотора. Пришлось выйти из боя и, планируя, выбирать подходящую площадку для посадки. Садилась в поле, без щитков, на фюзеляж».

В полку считали девушек погибшими. Никто в ту ночь не заснул. А на рассвете пришло сообщение, что Памятных и Сурначевская живы. Свидетелями их подвига стали жители ближайших деревень. Они и помогли девушкам добраться до штаба дивизии, находившегося недалеко от станции Касторная.

На следующий день пришла телеграмма от командования фронта, в которой выражалось восхищение мужеством и мастерством девушек-летчиц, сорвавших вражеский налет на один из важнейших военных объектов перед Курской битвой.

...После рассказа Оли девушки долго сидели молча. Каждая вспоминала свои бои на фронте, вновь переживала мгновения, когда приходилось прощаться с жизнью, летать под сплошным обстрелом фашистских зениток, планировать на горящем самолете, маневрировать в лучах прожекторов, садиться на своем аэродроме в изрешеченной пулями машине.

Первой очнулась Ольга. Она посмотрела на Катю и, увидев слезы в ее глазах, с какой-то затихшей, глухой тоской сказала: «Катюша, мы с тобой счастливые люди, прошли сквозь такую войну и остались живы. Как много хочется сделать. Скоро-скоро наши полетят в космос. Неужели и мне еще удастся взлететь в эту манящую даль? Так хочется жить, творить и... любить».

Ольга Ямщикова осталась у Кати на несколько дней. В выходной день они уехали за город.

Ольга Ямщикова охотно приняла приглашение Кати вместе с детьми отправиться за город. На опушке леса разожгли костер. Катя могла часами смотреть на огонь, любоваться его извилистым пламенем, сверкающими искрами, которые уносили ее мысли далеко-далеко... Казалось, что, глядя на маленький костер, она вспоминает пожарища войны, горящие в воздухе самолеты, погибших подруг. В такие минуты все вокруг замолкали, каждый думал о своем...

За работой летчика-испытателя Григория Сивкова внимательно наблюдал профессор Владимир Сергеевич Пышнов, основатель кафедры динамики полета. Как-то он сказал Григорию:

— Тебе надо учиться дальше. Поступай в адъюнктуру. Я буду твоим научным руководителем.

Сбывалась еще одна мечта — работать под руководством известного ученого. Сивков был счастлив. Он вновь вернулся в академию.

Жизнь в семье Сивковых шла своим чередом. Подрастали дочери. Катя перешла на работу в Московский полиграфический институт, Григорий готовился к защите диссертации. Вскоре у Сивкова был пройден и этот рубеж; он стал кандидатом технических наук.

Однажды Григорий попросил жену выступить в академии на заседании кафедры. Катя согласилась.

...Небольшая аудитория Военно-воздушной академии. К столу подходит элегантная женщина в черном костюме. Сегодня она, доцент кафедры теоретической механики Московского полиграфического института, делает доклад о решении одной трудной задачи.

Спокойна и ясна ее речь. Логичны и точны ее мысли. Целый час рассказывает Екатерина Васильевна Рябова военным инженерам о своем решении задачи, о пользе этого варианта в практике полета.

С гордостью смотрит на нее муж. Сивков закрывает глаза, слышит ее голос и представляет себе ту юную Катю, которую впервые увидел в военной форме в осенний день далекого 1943 года...

Такой ее помнят студенты

Катя Рябова в течение многих лет преподавала курс теоретической механики в Московском полиграфическом институте. Прошли годы, но до сих пор выпускники вспоминают своего педагога, талантливого ученого, прекрасного человека. Екатерина Васильевна вела у них свой предмет с первого до последнего курса. Сложную научную теорию она преподносила студентам в очень простой и доступной для всех форме, поэтому на ее лекции и семинарские занятия приходили даже слушатели других факультетов — настолько интересно она излагала свой любимый предмет.

Будучи сама очень скромной, она требовала этого и от студентов. Не щадя своего здоровья и времени, занималась со слушателями до тех пор, пока все вопросы, вплоть до самых мелких, не бывали разобраны и до конца поняты каждым студентом. Но Катю волновали не только хорошие знания учащихся. Ее душевная теплота и чуткое отношение к людям вызывали ответное чувство у молодежи. Девушки и ребята делились с Екатериной Васильевной своими личными проблемами, просили у нее совета по различным жизненным вопросам, знакомили со своими женихами и невестами, приглашали на празднование дней рождения. И для всех она находила какие-то свои, особенные слова, которые успокаивали человека, вселяли надежду, помогали жить.

В общении с молодежью Кате помогали большая внутренняя культура, всесторонние знания, искренность, не допускающая никаких отступлений от правды, безграничная любовь к людям и великая преданность своему педагогическому призванию.

Вся жизнь — подвиг!

Тихо играет оркестр... Траурные звуки похоронного марша врываются в душу, терзают сердце, не дают возможности осознать случившееся... В глубокой скорби стоит у гроба Григорий Сивков. С застывшими лицами несут почетный караул летчицы 46-го гвардейского, студенты, преподаватели, генералы, молодые офицеры...

Горе пришло неожиданно. Еще накануне она гуляла в лесу, играла с внучкой, сажала цветы. А утром ей стало плохо. Последние слова были обращены к Грише. Она крикнула дочери:

— Скорее вызывай папу!

12 сентября 1974 года Катюши Рябовой не стало. Она умерла на руках мужа.

Последние годы Катя страдала от головных болей, но старалась скрыть свое состояние от окружающих. Только после ее смерти все узнали, как тяжело она болела. В ее дневнике Гриша прочитал последнюю запись: «Врачи сказали, что постоянная головная боль у меня от сильного удара во время войны. Наверное, это тогда, когда я ударилась о приборную доску при неудачной посадке и потеряла сознание. В то время я ничего не поняла, через час уже продолжала летать. А если вспомнить, то так было не один раз. Грише ничего не говорю. Так не хочется никого расстраивать...»

Ее похоронили на Новодевичьем кладбище в Москве. Проходят годы, уходят из жизни ветераны 46-го гвардейского. Не стало Евдокии Бершанской и Марины Чечневой. Сони Озерковой, Тани Алексеевой и других одно-полчанок.

Многие пионерские дружины страны носят имена летчиц полка. В здании института, где свято хранят память о преподавателе Е. В. Рябовой, установлена мемориальная доска.

Строительный отряд Московского полиграфического института назван именем Героя Советского Союза Екатерины Рябовой. Студенты с честью несут это почетное звание, потому что вся жизнь Екатерины Васильевны Рябовой — подвиг!