Предгрозье

В конце 1939 года Финляндия, подталкиваемая Германией, развязала войну с СССР. Фронт растянулся более чем на тысячу километров. Непрерывным потоком шли на север эшелоны с танками, орудиями, боеприпасами. Фронт нуждался в авиации.

Смушкевич, назначенный перед началом войны начальником ВВС, принял решение перегонять самолеты своим ходом. Для успеха были необходимы хорошая организация, опыт подготовки и вождения больших групп.

Мысль о том, что эта задача по плечу его ученику Прокофьеву, главный штурман ВВС Беляков высказал Смушкевичу. Правда, не хотелось отрывать его от учебы. Три месяца назад Военный совет ВВС направил Гавриила Михайловича на краткосрочные курсы в академию Генерального штаба. Оставалась последняя экзаменационная неделя.

Когда Прокофьеву передали просьбу Белякова явиться на следующий день в управление ВВС, он не знал, что и подумать. Ведь Александр Васильевич должен хорошо понимать, что время для визитов самое неподходящее.

Беляков передал требование правительства об усилении авиационной группировки фронта в районе Мурманска, поскольку стало известно, что, в случае успеха боевых действий белофиннов на Карельском фронте, возможна высадка английских войск в Мурманске.

— Есть решение Военного совета ВВС возложить на вас перегонку бригады бомбардировщиков с Украины в район Мурманска, — пояснил Беляков цель вызова. [104]

— Александр Васильевич, я же учусь, остается последняя неделя. Что же, потом одному доучиваться?

— Нет, доучиваться не придется. После перегонки полков вас планируют оставить там командовать бригадой.

Оба замолчали. Словно угадывая намерение Прокофьева поговорить со Смушкевичем, Беляков добавил:

— Яков Владимирович убедительно просил вас об этом. Он дома, неважно себя чувствует, плохо с ногами после аварии.

Предупрежденный заранее командир полка встретил Прокофьева прямо у самолета. На подготовку к перелету дали только два дня, поэтому Прокофьев, не соблазняясь предложенным отдыхом, попросил собрать руководящий состав, чтобы пояснить особенности перелета и базирования на северных аэродромах. Потом с помощью командиров эскадрилий изучил подготовку каждого летчика и соответственно этому определил построение боевого порядка.

Утром в день вылета метеоролог просил подождать со взлетом, пока не определится движение снежного заряда в районе Васильков — Киев. Чтобы не терять времени, Прокофьев решил провести розыгрыш полета «пеший по-летному».

Построившись поэкипажно, они, как малые дети, стали «выруливать» и «взлетать». Некоторые, расставив руки, как крылья, в шутку загудели: «Ж-ж-ж».

Шутки шутками, а кое-кто из летчиков, кому следовало уже «разворачиваться», еще «летели» по прямой.

«Вот так, наверное, и рассыпались в первой попытке перелета», — подумал Прокофьев.

Уже третий раз он с командиром полка заходил [105] на метеостанцию, а синоптик твердил одну и ту же фразу о снежном заряде в районе Васильков — Киев. Надоело. Похоже, трусил. Боялся ответственности. Командир полка вспылил:

— Да что он у тебя, привязан, что ли, этот заряд над Киевом? Выписывай погоду, сами разберемся! — Он в сердцах выдернул из рук синоптика бланк прогноза.

...Севернее Киева они действительно попали в густой снегопад. Причем так неожиданно, что Прокофьев не успел ничего подумать. Пока он лихорадочно соображал, что делать, снег так же внезапно прекратился. К Могилеву облачность стала прижимать вниз. Прокофьев запросил погоду. Передали, что нижний край облаков на высоте двести метров, и уточнили, будет ли группа садиться.

Времени на оценку обстановки оставалось мало. Такой армадой идти под облаками опасно. Можно, конечно, сесть на траверзе Бобруйска. Но это всего четверть пути. Когда же они доберутся до конечного пункта? Да и посадить полк в плохих условиях тоже не просто...

Могилев снова и снова запрашивал: будут ли садиться? Волновались. Решение возникло в тот миг, когда над Быховом появился большой разрыв в облаках. Прокофьев дал команду идти вверх, за облака. На высоте две тысячи метров верхний край облаков заскользил как ровное снежное поле под санками. На душе стало легче. Теперь, когда не видно земли, главное — точно выдержать курс и время.

До промежуточного аэродрома оставалось мало. Надо было искать разрывы в облаках. Но сколько Прокофьев не оглядывался, кругом простиралось бескрайнее белое поле. Прокофьев прикинул остаток [106] бензина: мало. «Хорошо, если летают на аэродроме посадки, — подумал он, — тогда помогут выйти под облака и благополучно зайти на посадку». Запросил аэродром. Оттуда передали, что не летают.

— А зря не летаете, — пожалел он. Потом попросил определить по шуму моторов проход аэродрома и передать на борт, а также приготовить цветные дымовые шашки.

— Вас поняли, — пришел ответ.

...В тот момент, когда с земли сообщили проход старта, Прокофьев начал маневр для захода на посадочный курс. Оглянувшись назад в ходе разворота, он увидел четкий строй самолетов полка в колонне эскадрилий. Почувствовал успокоение. Подумалось ему, что не может вот такая четкость боевого порядка таить в себе растерянность, неуверенность, если усложнятся условия.

По мере снижения становилось все темнее. После выхода под облака показалось, что наступили сумерки, хотя было еще рано. Сразу за железной дорогой на белом снегу ярко выделялись оранжевые клубы дыма, обозначая начало посадочной полосы.

Когда Прокофьев вылез из кабины, то увидел, что круг уже полон заходящими на посадку самолетами. По расчетам, бензина оставалось чуть-чуть. Начали садиться парами. Последние сели даже шестеркой. И как сели! Чисто, плотно, красиво. Вот тебе и «молодняк»! Все потому, что каждый понимал: на второй круг бензина не хватит.

Возбужденные ребята выскакивали из кабин, спешили к командирскому самолету, на ходу делясь впечатлениями.

Прежде чем отпустить всех на отдых, Прокофьев приказал выйти в круг последним севшим экипажам [107] и, ко всеобщему восторгу, объявил им благодарность за находчивость и хорошо выполненную групповую посадку.

Почти засыпая, он подумал о том, что если и дальше будет такое напряжение нервов, то, чего доброго, можно и свихнуться.

«А все-таки ребята молодцы! Даже не верится, что выкрутились из такой сложной обстановки», — подумал он с гордостью за летчиков.

Утро следующего дня ничего хорошего не предвещало. Облачность за ночь понизилась, и не верилось, что где-то, в районе Ленинграда, сильные морозы и безоблачное небо.

Несмотря на отдых, все выглядели уставшими. Видимо, и очень короткий отдых, и вчерашнее напряжение давали себя знать.

Едва только в утренней мгле проявились очертания горизонта, самолеты звеньями стали выруливать на старт...

У озера Ильмень облака опять стали понижаться. Повторялась вчерашняя история. Теперь, набрав три тысячи метров, они шли на дистанциях, обеспечивающих свободу пилотирования. В районе Ленинграда сели уже на аэродром, который по законам боевой обстановки был замаскирован, и зелено-голубые самолеты группы Прокофьева выглядели неоправданно мирными.

Прилетевших встретил командующий авиацией 8-й армии комбриг Копец, с которым Прокофьев был знаком по Испании. Оба имели опыт войны, который трудно использовать здесь и по масштабам, и по условиям боевых действий...

Оставляя справа железную дорогу [108] Ленинград — Мурманск, группа направилась к самому краю советской земли...

На аэродроме посадки Прокофьева ждала телеграмма от Смушкевича с указанием немедленно отбыть в Москву. В этом ничего удивительного не было. Он знал, что на Украине его дожидается второй полк для перегонки сюда.