Его называли Барсоевым

Простившись с Зарубиным, Гарсоев еще постоял у парадной, выкурил последнюю самокрутку. Дома не дымил. Дома любил чистый воздух. Промчалась по улице артиллерийская батарея. Торцовая мостовая гасила цокот подков, грохот огромных колес с железными ободьями. Батарея промелькнула быстро, оставив облака пыли, запахи дегтя, кожи, конского пота. Однако наметанный взгляд успел схватить детали, определить, что кони ухожены, орудия тускло поблескивают смазкой, а украшения на уздечках, напротив, сверкают. Он все заметил, потому что когда-то, в детстве, хотел стать артиллеристом. Отчий дом в Тифлисе соседствовал с артполком. Александр рано привык к пению трубы, коням, высекавшим искры из мостовой. Ему нравились маленькие, словно игрушечные, горные пушчонки, с которыми лихо управлялись солдаты на плацу. Но увлечение артиллерией исчезло у него, кажется, столь же быстро, как пришло. Уехав учиться в Москву, он надолго простился с Тифлисом. А потом все заслонило море. К двадцати двум годам Гарсоев окончил математическое отделение физико-математического факультета Московского университета. Отец хотел видеть сына ученым. Александр же считал дни, когда получит университетский диплом и подаст прошение о зачислении юнкером на флот. 6 августа 1904 года он доложился дежурному офицеру столичного 18-го флотского экипажа. Лето стояло холодное, дождливое. На толстых, словно крепостных, стенах огромных казарм пробивалась плесень...

В экипаже за 16 месяцев осилил полный курс Морского корпуса. Едва сдал экзамены и получил чин мичмана — назначили на миноносец. Сначала был 217-й — один номер, без названия, потом «Внимательный [40] «, «Видный», «Финн». Вдоволь хлебнул миноносной жизни. Вдруг перевод на линкор «Андрей Первозванный». Только огляделся — крейсер «Диана». А он хотел в подводное плавание. И 19 октября 1910 года добился наконец направления в учебный отряд подводного плавания. После истории с «Миногой» он понял — без флота ему не жить. Тогда мог послать ко всем чертям и флот, и лодки. Мог. Но не сделал этого.

Лодки... Он не сумел бы растолковать, почему именно они безраздельно вошли в его жизнь. Ведь служат люди на броненосцах, крейсерах, на худой конец, и миноносцы имеются. И люда служат, и он сам служил. Не раз предлагали обосноваться в штабе. А во время войны чуть было не угодил в штаб навсегда. Каким образом получилось — непонятно, но боевого командира лодки канцелярская неразбериха привела в Ревель на сухопутную должность. С великим трудом его перетащили к себе оперативники Главного морского штаба. А «неблагодарный» Гарсоев подавал рапорт за рапортом. Его не устраивали должность и положение офицера высокого штаба. Он хотел на лодку.

Начальник Гарсоева — Н. И. Игнатьев (спустя годы после Октября они встретятся снова в Научно-техническом комитете, — Игнатьев возглавит комитет) командиру соединения подводных лодок Балтики Н. К. Подгурскому: «Дорогой и многоуважаемый Николай Константинович! Как тебе известно, у меня в отделении по подводному плаванию работает старший лейтенант Гарсоев. Офицер этот очень жаждет командовать лодкой и все пристает ко мне с этим. Конечно, меня не устраивает остаться без специалиста по подводному плаванию, но что же делать... Если же у тебя и без Гарсоева много кандидатов, или вообще ты имеешь что-либо против этого офицера, то я очень плакать не буду, т. к. без него мне будет тяжеленько. С другой стороны, конечно, обидно такого офицера не использовать в военное время... Твой Н. Игнатьев».

Гарсоев сразу получил «Львицу» — новейшую по тем временам лодку типа «Барс». О переписке Игнатьева с Подгурским он ничего не знал.

Да, выбравшись из стального гроба — «Миноги», он мог распрощаться с подводным плаванием, не опасаясь обвинения в трусости. Мог, но не распростился. Тем более, что во многом винил только себя. Как тогда [41] было? Окончив учебный отряд подводного плавания, Гарсоев стал помощником командира лодки «Акула». Находясь в отряде, изучал «Почтового», «Сига», «Белугу», «Миногу». В процессе обучения слушатели переходили с лодки на лодку. Одни и те же вопросы, одни и те же занятия, но лодки все разные. На «Почтовом» Гарсоев, казалось, мог с завязанными глазами разобраться в хитросплетениях магистралей, тонкостях двигателя. Если по справедливости — жутковатая была лодочка. Конструктор ее С. К. Джевецкий впервые сделал попытку осуществить идею единого двигателя для подводного и надводного хода. Все получилось очень сложно, условия обитаемости — на пределе, едва ли не в каждый выход что-то ломалось. Никто не горевал, когда по полной непригодности «Почтового» в конце концов сдали в порт, иначе — на слом. В 1913-м Гарсоев принял «Миногу» — новую, третью по счету лодку И. Г. Бубнова, первую в мире лодку с дизель-электрической энергетической установкой. Команда на «Миноге» с приходом нового командира сменилась почти вся. В основном это были моряки с «Почтового» — сверхсрочнослужащие, степенные, семейные. С устройством «Миноги» знакомились поверхностно, считая, что после «Почтового» сам черт не страшен.

23 марта 1913 года в два часа дня Гарсоев впервые повел «Миногу» в море. «Карусель» началась сразу. Отрабатывая задним ходом от стенки, Гарсоев, не зная еще инерции «Миноги», ударился кормой о баржу, стоявшую у противоположной стороны ковша. Вдребезги разлетелся двуглавый орел, сверкавший позолотой на ахтерштевне субмарины.

Обеспечивал, или, как тогда говорили, конвоировал лодку портовый катер «Либава». Гарсоев отправил на нем рулевого «Миноги» Гурьева: матрос знал, как в случае беды обращаться с телефоном на спасательном буйке.

Зашумели насосы, заполняя цистерны. Лодка сначала плавно пошла на глубину, но вдруг провалилась и, резко ударившись, легла на дно. Гарсоев знал: глубина здесь 33 фута, но машинально посмотрел на прибор. Стрелка подтвердила: 33. Из машины доложили; «На площадке между дизелями вода». Тут он и допустил ошибку. Он продул не все цистерны разом, а [42] по одной, по очереди... Безрезультатно. Метнулся в машину и понял: «Опоздал». Мощная струя била откуда-то из трюма. Уровень воды быстро повышался. Вероятно, не закрылся клапан шахты судовой вентиляции. Ее труба как будто выходит в трюм, а клапан наверху на мостике. Про себя чертыхнулся, поскольку не был уверен, что дело обстоит именно так. Просмотрел чертежи бегло, для блезиру, понадеялся на память — ведь изучал «Миногу» совсем недавно слушателем отряда. Как бы теперь не обошлось это дорогой ценой... Ловил на себе взгляды матросов. Думал. Приказал отдать спасательный буек с телефоном.

— Ваше благородие, разрешите доложить? — Перед Гарсоевым появился унтер-офицер 2-й статьи Иван Манаев. — Как стали лодку готовить к погружению, я почувствовал, что левый клапан судовой вентиляции как-то не так идет, вроде бы до конца не закрывается.

— Так почему же, Манаев, ты не доложил?

— Решил, что на «Миноге» все иначе, чем на «Почтовом», ходит.

— Вот через кого погибаем, — раздался чей-то вскрик.

— Спокойно, братцы, спокойно, мы еще не утонули, — отозвался Гарсоев, но твердой уверенности не ощутил. Сейчас как бы глядел на себя со стороны и удивлялся легкомыслию. Как он отважился идти под воду с командой, практически не знавшей лодки? О себе он старался не думать, отложил расправу с самим собой на потом. Будет ли это «потом»? Взял телефонную трубку:

— Гурьев!

Молчание. Где же Гурьев? Что на поверхности?

Экипаж «Миноги» пытался одолеть поток, вливавшийся в лодку. Кто-то поднял настил и, сунувшись в трюм, определил, откуда хлещет вода. Подтвердилось — из нижнего конца трубы вентиляции. Разрубив трубу выше настила, хотели заглушить ее. Сняв китель, Гарсоев приказал забить его, как «чоп» — заглушку. Мало. Сдернул со стола в своей каюте зеленое сукно, сорвал занавеси у койки, приказал взять занавеси из офицерского помещения. Пошли в дело подушки, распоротые матрацы и даже комплект кормовых флагов... Забили разорванный на полосы коврик из командирской каюты. Все напрасно. Укротить воду [43] не удавалось. Может быть, на какой-то момент струя ослабевала, затем «чоп» вылетал и все начиналось сначала. Холодная маслянистая вода поднялась выше главного электродвигателя.

«Что же было потом?» — вспоминал Гарсоев, вновь ощутив могильный холод затонувшей лодки. Он принял тогда правильное решение: приказал всем перейти на корму — подальше от батареи. Знал: как только вода доберется до аккумуляторов, начнется выделение хлора, и тогда — конец. Надо, чтобы аккумуляторы затопило сразу, тогда часть хлора растворится в воде. Каким-то образом, командуя словно в полузабытьи — так оно, наверно, и было, — он сумел приподнять корму. Вода хлынула на батарею. Одну угрозу Гарсоев уменьшил, но зато свет в лодке погас.

Люди сгрудились на корме. Штатные места отдыха — крышки ящиков над аккумуляторами (в ящиках хранились личные вещи команды) залило. Поэтому устраивались в кормовой части кто где мог. Нервы сдавали. Кто-то стонал, многие бредили...

Размышляя впоследствии об этой истории, Гарсоев никак не мог понять, чем, собственно, они тогда дышали. Губительной смесью хлора, углекислого газа, испарениями топлива и масел. Час, другой, третий... По очереди моряки силой удерживали Назаревского. Крепкий и здоровый унтер-офицер помутился разумом. Что-то несвязно выкрикивал боцманмат Оберемский. Минный машинист Крючков, потеряв сознание, свалился в воду у дизелей. С трудом вытащили, а то мог утонуть прямо в лодке. Гарсоев погружался в небытие и, чувствуя это, усилием воли вырывался из мрака и полного безмолвия на затонувшую лодку. Пот заливал лицо, знобило, ведь отдав китель, он остался в одной сорочке. Матросы принесли одеяло.

Создав дифферент{6}, Гарсоев преследовал еще одну цель: корма, полагал он, поднимется и, возможно, выйдет на поверхность, а это ускорит их избавление, облегчив задачу спасателей. Почему, раздумывал командир, никто не появляется, где же плавучий кран? Гарсоев понимал: их судьба зависит от того, как управятся наверху. Там много воздуха, и люди дышат легко [44] и свободно, даже не замечая этого. А здесь каждая минута сокращает их шансы на спасение. За вдохом следует выдох, и без того отравленная атмосфера лодки получает очередную порцию углекислого газа... Так почему же медлят наверху, где, наконец, Гурьев, что же происходит?

Из рапорта начальника 1-й минной дивизии Балтийского моря командующему Морскими силами Балтийского моря:

«При первом же погружении лодка затонула, но так как над водой был ясно виден флаг на мачте, то Гурьев, не предполагая несчастья, продолжал держаться в пяти кабельтовых и только около пяти часов, подойдя вплотную к мачте лодки, увидел выброшенный буек с телефоном. Волнение было настолько велико, что взять с катера буек было нельзя без опасности перервать провод, почему Гурьев пошел к плавучему маяку, где взял шлюпку с людьми и попросил подать тревожный сигнал... Сам Гурьев остался на шлюпке с маяка, которая подняла буек, и таким образом вступил в связь с экипажем лодки».

Ответил Гурьеву электрик унтер-офицер Николаев: «Помогайте, да побыстрее!» Подошел дежурный миноносец из порта. Прямо с борта в шлюпку прыгнул капитан 2-го ранга Плен, взял у Гурьева трубку телефона, потребовал от Николаева обстоятельно и по порядку доложить. Сведения не радовали: в лодке — вода, люди собрались в кормовой части, там образовался воздушный буфер. Гарсоев спросил, вышла ли корма. Если нет, надо поднять ее как можно быстрее, чтобы показался люк...

Начальник 1-й минной дивизии контр-адмирал Шторре, принявший на себя руководство спасательными работами, нервно расхаживал по палубе транспорта «Водолей». Одевались водолазы. До того как отправиться к месту аварии, адмирал говорил с начальником порта и знал: команды плавучих кранов — вольнонаемные, в пять часов закончили работу, еще ничего не зная об аварии, и разошлись по домам. Живут все не в порту, а в городе. Когда-то их сумеют разыскать посыльные? И что предпримешь без 100-тонного крана? Значит, пока надо обеспечить лодку воздухом. Водолазы пошли на дно, с транспорта им подали шланги, и они попытались присоединить какой-либо к специальному [45] вентилю на рубке «Миноги». Миноносцы, окружившие место аварии, залили море ярким светом прожекторов. В их лучах одного водолаза подняли без сознания: запутался в собственном воздушном шланге. Другие еще со дна передали невеселую весть: ни одну гайку шлангов к вентилю не присоединить — не подходит резьба... Шторре, славившийся невозмутимостью, топал ногами, ругаясь, как пьяный кочегар.

— Ваше превосходительство, — кричал ему со шлюпки кавторанг Плен, — на вызовы никто не отвечает, слышу только стоны!

Шторре убежал с палубы. Казалось, он сделал все, но люди погибали. Только в 22 часа 25 минут частные буксиры, нанятые начальником порта (свои в тот момент были в разгоне) подвели наконец стотонный кран. Пока его ставили на якоря, пока одевался водолаз, прошел еще час и одиннадцать минут. Водолаз пошел на лодку, заложил гини — приспособления, применяемые для подъема самых тяжелых грузов.

— Стоны прекратились, — снова закричал Плен, не отрываясь от телефонной трубки. — Из лодки никто не отзывается.

В полночь Шторре доложил командующему флотом, что люди находятся девять часов в атмосфере, насыщенной хлором, и надежда на спасение падает. Заработала могучая подъемная система стотонного крана, несколько человек с молотами и зубилами приготовились вскрыть люк, едва он покажется из воды. Шторре рискнул, приказав начать подъем, как только заложили первые гини. Водолаз не раздевался, ожидая, когда выйдет корма. Тогда заложат для страховки вторые гини, и лодка не сорвется. В сорок пять минут первого ночи над водой показался люк. Он тут же стал открываться изнутри. Значит, кто-то жив! Со шлюпки на подводную лодку бросились три офицера из числа слушателей учебного отряда подводного плавания — лейтенанты Никифораки, Герсдорф и мичман Терлецкий.

«По пояс в воде, — говорится в рапорте адмирала Шторре, — они помогали поднимать люк и поочередно вытаскивали спасенных. Лейтенант Гарсоев был поднят восьмым. Люди передавались на шлюпки, а с них на кран и транспорт «Водолей»; внешность и состояние были ужасны после всего ими пережитого. Лейтенант [46] Гарсоев, командир лодки, бывший последнее время без сознания, пришел в чувство, как только открыли люк, его вынесли на кран, где положили вблизи котлов... В лодке оставался еще рулевой боцманмат Иван Гордеев, который был в командной рубке отрезан водой от кормового отсека, с ним переговаривались, и он сообщил, что воздуха ему довольно, но извлечь его из рубки до откачивания воды нельзя.

Лейтенанты Никифораки и Герсдорф, мичман Терлецкий неоднократно спускались в лодку, доставая оттуда ослабевших и измученных людей и, по сообщению этих офицеров, беззаветно преданных служебному долгу, показавших выдающийся пример отваги, воздух в лодке даже при открытом люке был невозможен, они задыхались в нем. Для освобождения Гордеева воду из лодки стали откачивать портовые буксиры «Либава» и «Аванпорт». Вода убывала медленно, в течение часа и сорока пяти минут уровень ее все же удалось понизить настолько, что лейтенант Никифораки мог передать Гордееву доску, по которой он сполз и сам вышел из люка; на поверхности воды в лодке плавали масло и кислота, поступавшая из аккумуляторов».

Далее адмирал Шторре отмечает: «По докладу командира подводной лодки «Минога» лейтенанта Гарсоева, поведение рулевого боцманмата Гордеева во время аварии является выдающимся, выше всякой похвалы: ни на минуту не терявший самообладания, подбадривающий всех окружающих нижних чинов словами, личным примером и распорядительностью, боцманмат Гордеев за несколько времени до того, как открыли люк, принял лодку от лейтенанта Гарсоева, позвавшего его с этой целью и сейчас же потерявшего сознание. Выносливость боцманмата Гордеева изумительна: он пробыл в затонувшей лодке долее всех и был спасен около трех часов ночи, от всякой помощи отказался, и сейчас же справился об участи командира и остальных нижних чинов».

Через шесть дней после аварии пришел приказ о награждении Гарсоева «чином старшего лейтенанта за отличие по службе». Боцманмат Гордеев стал унтер-офицером 2-й статьи. В мае состоялось судебное разбирательство. Начальник учебного отряда подводного плавания контр-адмирал П. П. Левицкий, его помощник [47] капитан 2-го ранга А. В. Никитин и старший лейтенант А. Н. Гарсоев предстали перед особым присутствием Кронштадтского военно-морского суда.

Из приговора:

«Причиной происшедшего 23 марта сего года потопления на Либавском рейде подводной лодки «Минога» было то, что оставленный в кожухе рубки неубранный сверток ветоши с двумя семафорными флажками попал под клапан вентиляционной трубы и не дал возможности плотно закрыть его, вследствие чего при погружении лодки в боевое положение вода через упомянутый клапан стала вливаться в трюм, и лодка, потеряв плавучесть, опустилась на дно на глубине 33 фут., где и пробыла с 4 часов дня до 12 часов 45 минут ночи, когда... была поднята на поверхность и все бывшие в лодке спасены... однако многие ее части получили повреждения, исправление коих исчисляется в сумме 20 тысяч рублей».

О Гарсоеве в приговоре сказано:

«Хотя он и не проявил надлежащей заботливости при вышеупомянутом погружении, в отношении безопасности этого испытания, и не оценил своевременно и должным образом внезапно возникшие обстоятельства при потере лодкой плавучести, тем не менее, в последующих своих действиях, проявил полное присутствие духа и распорядительность, сумел поддержать бодрость в команде, все время работавшей с выдающейся энергией, благодаря чему лодка и продержалась под водой до того момента, когда ей была оказана помощь».

Гарсоева и Никитина суд оправдал. Левицкому объявили замечание за плохой контроль. Авария «Миноги» оставила Гарсоеву память навсегда — расстроенное здоровье и мертвенно-бледный цвет лица — результат отравления хлором и парами кислоты. Он сделал выводы из жестокого урока «Миноги». Собственно, настоящим подводником он стал после аварии, пройдя через то, чего не мог не бояться каждый служащий на лодках. Мягкостью характера Гарсоев не страдал и ранее, но девять часов в стальном «гробу» не прошли даром: стал жестче, строже.

«Миногой» он командовал еще восемь месяцев и ходил на погружение. Сколько выдержки потребовало первое из них? «Минога» подружила Гарсоева с Терлецким. Гарсоев навсегда сохранил добрые чувства к [48] человеку, которого увидел первым, придя в сознание. Встречи доставляли обоим удовольствие, тем более что судьбы их были похожи, как у многих офицеров старого флота, присягнувших на верность новой России. Имена обоих — в летописи советского подводного кораблестроения.

Когда Гарсоева назначили на лодку «Львица», новейшего тогда типа «Барс», подплавские острословы прозвали его Барсоевым и так это за ним и осталось.

Александр Николаевич Гарсоев перешел в Рабоче-Крестьянский Красный Флот из старого флота, не демобилизуясь, в 1918 году. Служба Гарсоева складывалась любопытно: почти на всех постах ему приходилось что-то создавать, налаживать, поскольку ему поручали дела или новые или находившиеся в полном запустении. Вот примеры из его послужного списка.

Гарсоев возрождал учебный отряд подводного плавания, совершенно развалившийся после двукратной эвакуации сначала из Либавы, затем из Ревеля. Тот самый отряд, который он и Зарубин в свое время закончили. В 1920 году Гарсоева командировали на юг. Он активно участвует в создании красных морских сил на Черном и Азовском морях. В 1921 году становится главным подводником, — была на флоте такая должность. Еще через год — кафедра в Военно-морской академии. Он создает кафедру по новой дисциплине — тактике подводных лодок. Потом организует факультет. В декабре 1923 года, не освобождая от работы в академии, Гарсоева вводят в только что созданный Научно-технический комитет председателем секции подводного плавания. Но это не все. Сохранив все другие посты, Гарсоев в 1925 году работает в Техническом управлении. Нагрузка увеличивается.

Все, что поручалось ему, Гарсоев выполнял безупречно. Сохранилось несколько аттестаций, которые написаны начальниками Гарсоева. 1924 год:

«Энергичный, решительный, проявляет инициативу, весьма сообразительный, вполне развит, трудолюбив, один из наиболее опытных и образованных специалистов комсостава подводного плавания. По опыту и знаниям является ценным сотрудником. Заслуживает повышения в очередном порядке. Здоровья не очень крепкого... Как специалист обладает большими знаниями, очень интересуется и следит за развитием военно-морского [49] дела за границей. Несколько нервен, что объясняется перегруженностью работой. С подчиненными ровен и заботлив. Для работы в комитете весьма ценен.

Председатель Научно-технического комитета П. Лесков».

1925 год:

«Старателен, аккуратен, добросовестно относится к своим обязанностям, большой практический стаж в подводном плавании; за усовершенствованиями в подплаве следит; старается держать технику наличного состава флота в порядке, насколько это возможно. Вдумчивый работник, несколько медлителен и нерешителен, причину чего следует искать в тяжелой службе подплава действующего флота при наличии неудовлетворительной техники. Соответствует занимаемой должности.

Начальник Технического управления Н. Власьев».

Заключение аттестационной комиссии: «Подлежит (из-за перегрузки) использованию только на одной должности в НТК».

Аттестация с января 1927-го по август 1928 года:

«Исключительно добросовестного отношения к делу. Работает не жалея себя. Огромные знания и феноменальная память. Подводное плавание, как своим сохранением, так (теперь) и новостройками, обязано А. Н. Гарсоеву весьма многим. Хороший, честный человек, но устал и требует любовного к себе отношения: приходится оберегать. Имеет печатные труды. Занимаемой должности вполне соответствует.

Н. Игнатьев, председатель Научно-технического комитета».

«С аттестацией согласен.

Начальник Военно-Морских Сил РККА Муклевич. 27 октября 1928 года».

Возможно, расписываясь, Муклевич подумал, что прошло всего три года после его разговора с Гарсоевым, а на стапелях уже стоят новые советские субмарины. Он вызвал тогда Гарсоева вместе с председателем НТК Лесковым. Предупредив, что тема беседы абсолютно секретная, а действий она потребует самых экстренных, Муклевич сказал: «Пора начинать разработку проектов первых лодок. Кому поручим?» Он заметил, как обычную бледность Гарсоева сменил лихорадочный румянец, как загорелись глаза. Казалось, еще мгновение, и, забыв о субординации, Гарсоев закричит [50] от восторга или пустится в пляс. Но, скованный рамками дисциплины, подводник терпеливо ждал, что еще скажет начальник Военно-Морских Сил РККА. «Есть ли предложения, товарищи?» Лесков вытянулся: «Так точно. Не раз подумывали, давно ждем такого приказа. И я, и товарищ Гарсоев полагаем, что задания на проектирование лодок и все расчеты должны производиться в стенах НТК небольшой группой доверенных лиц. Лучше не сделают нигде, да и нет пока организации, способной взяться за подобное дело». Муклевич поглядел на Гарсоева: «Состав намечен?» — «Могу доложить». Муклевич кивнул. «На первое место полагал бы поставить инженера Бориса Михайловича Малинина. Инженер этот мне известен более десяти лет. Принимал у него когда-то «Львицу». Человек тонкого ума, настоящий подводник».

Муклевич подтвердил: «Знаю его, подходит безоговорочно». «Далее, — продолжал Гарсоев, — следуют инженеры Ксенофонт Иванович Руберовский, Александр Николаевич Щеглов, Николай Иванович Казанский». «А Зарубин?» — перебил Муклевич. «Обязательно. Без него подобная группа не мыслится...»

Во временную конструкторскую группу при НТК вошли также профессор П. Ф. Папкович, инженер-электрик В. И. Говорухин, инженер-механик Л. А. Белецкий, три конструктора — К. В. Кузьмин, Ф. З. Федоров, А. К. Шлюпкин.

«Работать в обстановке полной секретности, не терять даром ни минуты», — напутствовал Муклевич работников НТК.

Все заняло ровно год — с 1 октября 1925-го по 1 октября 1926-го. Трудились вечерами, поскольку у всех были обязанности на основных местах работы. Двенадцать месяцев у конструкторов и инженеров, приглашенных в НТК, не было ни одного свободного вечера, ни одного праздника. Гарсоев руководил разработкой задания на проектирование, как сказали бы сейчас, на общественных началах. Ни одного рубля за это ему не платили. Лишь в самом конце командование поощрило участников вечерних бдений весьма скромными суммами.

Работа в НТК — это, наверное, самое главное, что сделал Гарсоев для нашего флота. Вся предшествовавшая жизнь и служба подготовили Александра Николаевича [51] к такой работе, поскольку он не только в совершенстве знал устройство подводных кораблей, но и блестяще разбирался в принципах их боевого применения. В 1930 году Гарсоева назначили командиром дивизиона новых лодок. Это было логично. Он стоял у самой их колыбели, ему же доверили налаживать организацию службы на них.

* * *

Проверив Малинина за год, люди, отвечавшие за оборону страны, увидели его большие возможности, поняли, что он способен вести за собой творческий коллектив. Малинин встал во главе маленькой группы на заводе, который должен был строить первые лодки. Гарсоев часто приезжал в «клетушки», где первоначально ютилась группа. Гарсоев запомнился ветеранам, как ярый противник малых лодок. Ему приписывали даже такой афоризм: «Не так страшен черт, как его «малютки». Гарсоев говорил, что имеет право на такую позицию, поскольку служил на малых лодках и едва не погиб на одной из них.

Гарсоев дал «путевку в жизнь» Малинину. Только этого достаточно, чтобы имя Гарсоева не было предано забвению.