Военмор Зарубин

Военмор Зарубин. Такая подпись стоит на десятках протоколов, докладных записок, актов и других документов, относящихся к началу истории создания советских подводных лодок.

После Октября взамен старых чинов на флоте ввели единое, общее для всех звание — военный моряк. А сокращенно — тогда любили сокращения — военмор{5}. Подписывался так и Зарубин, бывший старший лейтенант российского флота.

Николай Александрович Зарубин завершил свой жизненный путь более сорока лет назад, но для Нины Николаевны Федоровой, которая сидит против меня в старинном — теперь такие увидишь не часто — кресле, он все еще «дядя Коля».

Мать Нины Николаевны, Анна Александровна, и Николай Александрович — брат и сестра, с детства дружили и сохранили эту дружбу, повзрослев. Кадет Морского корпуса, потом мичман, лейтенант и старший лейтенант старого флота, позже военмор и командир флота нового, Николай Зарубин не раз удобно устраивался в этих креслах, словно огрызающихся клыками львиных голов.

То, что я сейчас в гостях у Нины Николаевны, — результат необыкновенной удачи. Следы Николая Александровича терялись во времени и событиях. Никак я не мог зацепить ниточку, которая привела бы к его близким. И вдруг предложение известной ленинградской радиожурналистки Марины Петровой: «Ты знаешь нашу передачу «Час до полудня»? Следующую отдаем репортерам. Расскажи, над чем работаешь». В очередную субботу я назвал по радио имя Зарубина, объяснил, почему разыскиваю людей, знавших его. Через час в Дом радио позвонила вдова двоюродного брата Николая Александровича — Зинаида Владимировна Зарубина, пенсионерка, в прошлом сотрудник Библиотеки Академии наук СССР. Она знала адрес Нины Николаевны. Если бы потребовалось, я мог отправиться хоть на Камчатку. А мы оказались соседями. Наши дома почти рядом — на одной улице, и, ломая голову [36] над тем, как найти родственников Зарубина, я не раз проходил мимо дома Нины Николаевны.

Н. Н. Федорова бережно хранит реликвии не только своего, но и маминого детства. Передо мной затейливо вырезанные из бумаги силуэты. Такими, по словам Нины Николаевны, увлекались дети в конце прошлого века: «Это вырезали моя мама и дядя Коля».

Вот фотография. Детские головки. На обороте хорошо сохранившаяся надпись, выведенная четким и уверенным «чиновничьим» почерком: «Николай — 12 лет 9 месяцев, Анна — 11 лет 5 месяцев, Валентина — 6 лет и 5 месяцев, Платонида — 4 года и 1 месяц, Елизавета — 2 года и 3 недели. 1897 года, мая 14». Надпись, сделанная отцом Николая Александровича — Александром Павловичем, — позволяет исправить ошибку, допущенную в дореволюционном «Общем морском списке». Там год рождения Н. А. Зарубина — 1885-й. В действительности — август 1884 года. Есть у Нины Николаевны и портрет дяди Коли в форме кадета Морского корпуса. Значит, в архивном фонде старейшего флотского учебного заведения нашей страны могут найтись материалы о Николае Зарубине.

Нашлись. Архивы — это века, спресованные в документах. Здесь сама История. История, которая знает и помнит все. Не в первый раз думал я об этом, листая в читальном зале Центрального государственного архива Военно-Морского Флота СССР «Аттестационную тетрадь» кадета Николая Зарубина. До корпуса, оказывается, он окончил Санкт-Петербургскую классическую гимназию. Баллы при поступлении в корпус, как говорится, не ахти... Высший — 12 (система оценок была двенадцатибалльная) — только по закону божьему. С иным баллом по этому «важнейшему» предмету в корпус и не принимали. Алгебра, тригонометрия, география, французский язык — 10, физика и русский язык — 9, геометрия — 8 баллов. Нашелся в архиве и «хронологический перечень проступков кадета». Их сравнительно немного. 23 мая 1903 года не выполнил приказание старшего корпусного офицера «не давать кадетской порции каптенармусу», за что «отставлен от должности артельщика и арестован на одни сутки строгим арестом». 2 августа 1903 года поздно вынес койку и на полтора часа отправлен на салинг. Была со времен парусного флота такая мера наказания [37] — отсиживать на открытом всем ветрам салинге — деревянной раме, соединяющей две части мачты — стеньгу с брам-стеньгой... На салинг был отправлен во время первого трехмесячного плавания на учебном судне «Воин».

Что еще? Курил в неположенном месте, не был на утренней молитве, снова «поздно вынес койку» в новом плавании. Все это, в общем, мелочи. В недавнем гимназисте быстро формировался моряк, что засвидетельствовано характеристиками того же «хронологического перечня». Вот только одна от 12 августа 1903 года: «Очень живой, сообразительный и ловкий кадет, отличный работник на марсе... старается всегда в точности выполнять правила и обязанности».

За годы учебы в корпусе 263 дня провел Николай Зарубин в плавании на кораблях и учебных судах. Это немало — почти треть всего времени обучения.

У Нины Николаевны хранятся различные документы семьи Зарубиных. Весьма примечательная личность — прадед, Павел Алексеевич Зарубин. Его имя упоминается во всех энциклопедиях, начиная с Брокгауза и Ефрона. «Русский изобретатель-самоучка, писатель», как называет его Большая Советская Энциклопедия, Павел Алексеевич Зарубин изобрел несколько оригинальных приборов, дважды удостаивался Демидовской премии Петербургской Академии наук. В 1872 году написал роман «Темные и светлые стороны русской жизни». В 1867–1878 годах редактировал газету «Петербургский листок».

Но Нина Николаевна не все знает про своего прадеда. Он еще и автор одного из первых в России проектов подводной лодки. Известно ли это было Н. А. Зарубину, теперь можно лишь строить предположения. Но в истории русского подводного судостроения, если такую кто-нибудь напишет, имена Павла Алексеевича и Николая Александровича Зарубиных по праву должны стоять рядом. Весомость вклада каждого из них неравнозначна, но всему свое время. Павел Алексеевич предложил свой проект в самом начале, когда лодки лишь совершали робкие и мучительные попытки оторваться от листов чертежей и воплотиться в металле. На глазах Николая Александровича и при его активном участии субмарины становились все более грозным оружием. [38]

...Расставшись с Гарсоевым, Зарубин долго ожидал трамвай. Старый вагон неторопливо катил по пустыняым улицам, пересек реку. Вот и его остановка. Неподалеку возвышался огромный заброшенный дом. Еще недавно дурная его слава заставляла прохожих в вечерний час держаться подальше от черневших провалов разбитых окон. Теперь, похоже, дом начинают ремонтировать. Еще одна примета, что жизнь постепенно налаживается. Года три назад в такую же позднюю пору навстречу Зарубину из подвала вынырнули двое мальчишек. Беспризорники. Сначала, увидев военного, мальчишки испугались, но разобравшись, что форма не милицейская, подошли: «Дяденька, дай закурить!» Зарубин отмахнулся: «Нос не дорос!» Шагая дальше, с тревогой думал, правильно ли поступает, ратуя за строительство новых лодок. В какой уж раз взвешивал все «за» и «против». В самом деле, прав ли? Старый строй рухнул, обнажив гниль, прикрывавшуюся блеском царских хором. Наследство — едва ли не одни развалины везде, за что ни возьмись. Дети голодные, сироты, вдовы, ржавые станки и паровозы-инвалиды, а он доказывает: «Нужны новые лодки!» Где же взять груды денег, где добыть все то, что, будучи замкнуто в прочный корпус, называется подводной лодкой...

Прав ли? Прав. Все верно. Нужен флот, способный противостоять врагам, способный защитить, в конечном счете, тех самых мальчишек. Очень скоро не будет и беспризорных, но не помочь ли этой паре быстрее попасть в детский дом? Он тогда повернул обратно, туда, где только что видел милиционера. Вдвоем едва одолели беспризорников. Как же орали они на весь проспект: «Моряк в легавые записался! Гад!» Почти волоком дотащили до отделения. Где-то сегодня его «крестники»? Не вспоминают ли «гада»?

Шел, прихрамывая. Каждый шаг давался трудно. Ревматизм — неизбежный спутник подводников. Долгие вахты на мостике, то и дело скрывающемся под волной, сырость и холод на подводном ходу. Ревматизм засел крепко, ничем его не выгонишь, даже крымское солнце не помогало, когда служил на Черном море. А теперь туда долго не попадешь. Надо ложиться в госпиталь, — не пускают. Не далее как сегодня рапорт об отпуске вернулся с резолюцией высокого начальства: [39] «Со своей стороны возражаю против отпуска сейчас, т. к. полагаю еще необходимым вызвать военмора Зарубина для доклада по проектам новых лодок».

Медленно поднимался по лестнице. Ноги болели все сильнее.