Военный комиссар республики

На Петроград, где только что свершилась пролетарская революция, наступали войска генерала Краснова. 27 октября 1917 года белогвардейцы овладели Гатчиной, а на следующий день вступили в Царское Село и почти вплотную приблизились к столице. Над колыбелью Октября нависла смертельная угроза.

Партия приняла срочные меры для отражения натиска контрреволюции. В ночь на 28 октября ЦК и Совнарком образовали специальную комиссию во главе с В. И. Лениным, которая возглавила оборону Петрограда. В городе ввели осадное положение. На его окраинах рабочие, возводили укрепления, строили баррикады, устанавливали проволочные заграждения, рыли окопы. Все отряды Красной гвардии были приведены в боевую готовность. Из Выборга, Кронштадта, Ревеля (ныне Таллинна), с Северного фронта спешно перебрасывались войска, верные революции.

В их числе к месту боев под Красное Село прибыл и 1-й броневой автомобильный дивизион во главе со штабс-капитаном Михаилом Левандовским. Огнем своих пулеметов он поддерживал наступление балтийских моряков, которыми командовал председатель Центробалта и член Петроградского ВРК П. Е. Дыбенко. Стремление мятежников прорваться к Петрограду закончилось полным их поражением. Только в боях у станции Александровской, в которых участвовали и броневики Левандовского, белые потеряли убитыми [4] и ранеными около полутора тысяч человек. Во второй половине дня 1 ноября отряды Красной гвардии, балтийских матросов и революционных солдат вступили в Гатчину. В их руках оказался весь штаб во главе с генералом Красновым.

...Броневой дивизион занимал позицию на окраине Гатчины, когда Левандовского вызвали к Дыбенко, находившемуся со своим штабом в будке путевого обходчика. В тесной комнатенке с одним забрызганным грязью крохотным окошком Михаил Карлович предстал перед внушительного вида бородатым матросом, на боку которого болталась деревянная кобура с маузером. Рядом с ним стоял молодой симпатичный грузин с густой копной черных вьющихся волос, одетый в штатский костюм.

— Это уполномоченный ЦК большевистской партии на нашем участке фронта Серго Орджоникидзе, — представил своего товарища Павел Ефимович. — У него к вам серьезное дело.

Орджоникидзе посмотрел на офицера оценивающим взглядом:

— Вам поручается доставить генерала Краснова и начальника его штаба Войтинского в Смольный и передать их в руки Военно-революционного комитета.

— Ваше распоряжение будет выполнено, — четко ответил Левандовский и, не мешкая, направился к двери.

С группой солдат штабс-капитан прошел в Гатчинский дворец, где под охраной матросов находились арестованные генералы, и в тот же вечер перевез главарей мятежа в Петроград.

До февральских событий Михаил Карлович Левандовский в политической борьбе практически не участвовал. Но его общие симпатии были на стороне левых эсеров-максималистов, которые утверждали, что решающую роль в истории играет не народ, а критически [5] мыслящие, передовые, образованные люди, проникнутые революционными идеями. Основными средствами борьбы они считали террор, наивно полагая, что в будущем только с его помощью можно изменить ход истории.

Решительность и кажущаяся бескомпромиссность максималистов пришлись по душе энергичной и волевой натуре Левандовского. Вот почему после Февраля боевой штабс-капитан примкнул к эсерам. Много времени понадобится впоследствии молодому, неискушенному еще в политике офицеру, чтобы выйти на верную дорогу, определить свое истинное место в жизни.

В зимние дни 1917/18 года Левандовский лишился душевного покоя, потерял почву под ногами. На его глазах старая русская армия перестала существовать как организованная военная сила. И кадровый офицер, доблестно и ревностно служивший своему отечеству — так понимал он свой долг, — оказался на улице без должности и денег. Надежных друзей, к которым он мог бы обратиться за помощью, у него в Питере не было. Поразмыслив, Михаил Карлович решил пойти за советом к Орджоникидзе. Всего несколько минут виделись они в Гатчине, но молодой большевик с черными лучистыми глазами вызвал у штабс-капитана огромную симпатию и чувство доверия. Набравшись храбрости, Левандовский отправился в Смольный, но, к большому его сожалению, Серго в Петрограде не оказалось. Назначенный Временным чрезвычайным комиссаром Украины, он отбыл на юг. Вконец расстроенный офицер подал рапорт о демобилизации, тепло простился со своими солдатами, после чего поспешил на вокзал и с первым же поездом уехал в Грозный. Там прошло его детство, отрочество, там он возмужал, встал на ноги.

Вообще-то родным городом Михаила был Тифлис. В этом шумном красивом городе он появился на свет [6] 3(15) мая 1890 года. Отца своего — обрусевшего польского крестьянина Карла Осиповича — он не помнил. Тот умер, когда Мише исполнилось два года. По рассказам матери, отец был веселым, общительным и жизнерадостным человеком. Призванный на действительную военную службу, он остался в армии сверх срока, получив звание младшего унтер-офицера. Его уважали за справедливость солдаты, почитали за добрый нрав соседи, не чаяла в нем души и молодая жена — красавица Варвара. Но недолго довелось им прожить вместе в радости и согласии — совсем еще молодым Карл умер от приступа желтой лихорадки.

Вскоре к вдове посватался казак с необычайно поэтической фамилией — Возлюбленный, служивший в том же полку, где и ее покойный муж. Отбыв в армии положенный срок, он вместе с семьей подался на Терек в свою родную станицу Николаевскую, утопавшую в садах и виноградниках.

Большинство станичников жило богато, но Максим Возлюбленный не относился к их числу. О таких, как он, говорили: «Слава казачья, а жизнь собачья». Своей земли Максим не имел, поэтому вместе с молодой женой батрачил у богатых казаков. Работали много, а жили впроголодь, едва сводя концы с концами. Поэтому и Михаил рано познал тяжелый труд. Зимой ходил в трехгодичную церковноприходскую школу, а летом вместе с отчимом пас овечьи отары на крутых горных склонах.

В поисках счастливой доли Максим Возлюбленный перебрался в Грозный, где стал работать кочегаром на нефтеперегонном заводе акционерного общества «Русский стандарт», а Варвара пошла стирать белье к богатым людям. Жили бедно, но дружно. Отчим заменил мальчику отца, относился к нему с неизменной заботой, старался приласкать молчаливого и замкнутого паренька, [7] не скрывал своего намерения дать приемному сыну приличное образование.

Миша тянулся к знаниям. Уже в юные годы в его характере проявились упорство и сила воли. Наравне со взрослыми он работал на нефтеперегонном заводе масленщиком, потом нанялся рассыльным в контору Ганкина: разносил по домам газету «Грозненский бюллетень», а повзрослев, устроился в типографию Тюкова учеником наборщика.

По вечерам, когда родители укладывались спать, Михаил закрывался в чулане и при свете керосиновой лампы штудировал учебники. B 1902 году он успешно сдал вступительные экзамены и стал учеником первого класса городского четырехгодичного училища имени Пушкина.

Преподаватели полюбили его за усердие и трудолюбие, товарищи ценили в нем умение дружить, уважали за готовность в любую минуту прийти на помощь. Унаследовав от отца обостренное чувство справедливости, парнишка часто выполнял роль «третейского судьи». Если между двумя сверстниками возникали разногласия, то они шли к Мише Левандовскому, уверенные в том, что он рассудит их по совести.

Способный ученик переходил из класса в класс с отличными отметками. Пушкинское училище он закончил в числе первых, с похвальным листом, и в 1906 году без экзаменов был принят в пятый класс Грозненского реального училища.

«В старших классах у нас организовался кружок «Школьный мир», — писал позже Левандовский. — В мою обязанность входило поддерживать связь с рабочими организациями промыслов». Тогда-то он впервые задумался о несправедливости окружающей жизни, почувствовал желание что-то сделать, чтобы изменить ее к лучшему. Свой первый бой с самодержавием Миша Левандовский [8] принял 25 июня 1906 года на Дровяной площади. В тот день, оставив свои станки и машины, на площади собралось более 10 тысяч рабочих. Михаил вместе с ребятами наблюдал за митингом с высокого штабеля дров, сложенного во дворе училища.

Вдруг из переулка выскочили казаки во главе с полковником Сомовым. Подъехав вплотную к толпе, офицер потребовал от рабочих, чтобы они разошлись, но участники митинга стояли не шелохнувшись. И тогда Сомов отдал команду: «Шашки к бою!» Выхватив клинки из ножен, казаки ринулись на безоружных людей.

— Бей их, ребята! — закричал Михаил Левандовский, хватаясь за тяжелое полено. Мальчишки будто ждали этого приказа. Во всадников полетели дрова. Вслед за учащимися за дубовые кряжи взялись и молодые рабочие. Встреченные градом увесистых, еще не колотых поленьев, казаки обратились в бегство. В беспорядке они промчались по Ивановскому переулку к реке и, перейдя вброд холодную Сунжу, скрылись на противоположном берегу.

Домой Михаил возвратился лишь под утро — в изодранной рубашке, с кровавыми мозолями на ладонях. На Четвертоговой площади вместе со своими сверстниками он помогал рабочим строить баррикады, набивал песком мешки, разбирал мостовую, разбрасывал по городу листовки, призывавшие к восстанию. Этот урок борьбы во многом определил его дальнейшую судьбу, закалил характер.

После окончания реального училища пришло время сделать выбор: чему посвятить свою жизнь. У юноши было два любимых предмета — математика и история. Не раз проявлял он выдержку и упорство в поисках правильного решения сложной задачи. А добившись желаемого, испытывал радость и удовлетворение.

Но отдавал он предпочтение истории. Жадно читал Миша книги о походах Юлия Цезаря, войнах и сражениях [9] Наполеона Бонапарта, блестящих победах Александра Суворова. Подвиги великих полководцев будоражили воображение мальчика.

На семейном совете было решено, что Михаил поступит в университет. Мать Варвара Степановна — женщина добрейшей души — была готова с утра до вечера трудиться не разгибая спины, лишь бы увидеть своего сына образованным. Михаил съездил в Ростов, познакомился с условиями приема и, поразмыслив, пришел к выводу, что учеба в университете слишком обременительно скажется на их семейном бюджете. У таких, как он, денег платить за учебу не было.

После некоторых колебаний Левандовский решил поехать в Петербург и поступить во Владимирское военное училище, одно из двух существовавших в России подобных учебных заведений, куда принимали детей неимущих. Способного юношу рекомендовал сам тогдашний военный министр...

Быстро пролетели годы в шумной и нарядной столице. В 1912 году бравого юнкера произвели в подпоручики и направили в 202-й Горийский пехотный полк, стоявший в Кутаиси. Молодой офицер нес службу исправно. С солдатами был строг, но заботлив и справедлив, свое свободное время по пустякам не тратил. Закрывшись по вечерам в холостяцкой квартире, усиленно готовился к поступлению в Академию Генерального штаба.

В городе Михаил появлялся редко. Любил в одиночку побродить по горам, любуясь живописными окрестностями, посидеть с книгой на берегу звонкого ручья.) Однажды во время прогулки он повстречался с юной черноокой грузинкой Лидией, дочерью крестьянина Иеремия Кубайнешвили. Молодые люди полюбили друг друга и вскоре поженились.

V После скромной свадьбы молодой офицер с удвоенной энергией налег на учебу, но все планы нарушила мировая война. В один из осенних дней поднятый по [10] тревоге полк погрузили в теплушки и отправили на фронт.

Младший офицер пулеметной команды Михаил Левандовский отличался в боях завидной храбростью, самообладанием, умением не теряться в самой сложной боевой обстановке. Он блестяще проявил себя в сражениях в Восточной Пруссии, под Варшавой и в Галиции, за что был награжден пятью боевыми орденами и медалями, произведен в чин штабс-капитана.

После второй тяжелой контузии Левандовский почти полгода лечился в госпитале. Приговор врачей был единодушным — к военной службе непригоден, но штабс-капитан упросил начальство направить его в Тифлисскую школу прапорщиков курсовым командиром и преподавателем военного дела.

Спокойно протекала жизнь в тыловом городе. Здоровье постепенно восстанавливалось, и все чаще молодой офицер подумывал о возвращении на фронт. Было стыдно и тягостно находиться в тылу, поскольку он всегда считал, что в тяжелый для России час его место там, где идет сражение. В конце концов Михаил Карлович добился своего — его направили в действующую армию, назначив командиром 1-го броневого автомобильного дивизиона. И вот теперь он не у дел...

— Все! Конец военной карьере, — думал Левандовский, глядя из окна вагона, уносившего его в пыльный, пропахший нефтью Грозный.

За семь лет его отсутствия город почти не изменился, если не считать того, что с тротуаров полностью исчезла нарядно одетая публика, пропали богатые конные экипажи и входившие в моду авто. Приближались рождественские праздники, но по пути попадались лишь редкие, спешившие куда-то прохожие. Левандовский понял, что в родных местах творится что-то неладное. Но что? Почему?

Уже несколько месяцев горожане жили в постоянном [11] страхе. Не только ночью, но и средь белого дня происходили грабежи и убийства, неожиданно в разных концах города вспыхивали ожесточенные перестрелки. Не работал телеграф. Не ходили поезда. На ржавевших станционных путях застыли остовы сожженных вагонов.

Михаил ходил по пустынным, словно вымершим, улицам такого знакомого и близкого ему города, а мысли его невольно вращались вокруг причин, породивших такую ситуацию.

На Тереке уже давно причудливо и хитроумно переплелись между собой национальные, религиозные, классовые и социальные противоречия. Особенно они обострились после Февральской революции. Иногородние крестьяне настаивали на передаче им земли и требовали уравнять себя в правах с казаками. Ингуши и чеченцы хотели вернуть отобранные еще царским правительством и отданные терским казакам земли.

Составляя всего 20 процентов населения области, казаки владели 60 процентами наиболее плодородной земли. Многие из них занимали такие большие наделы, что не могли обрабатывать их своими силами и сдавали горцам в аренду, взимая за это кабальную плату. Только ингуши платили за землю, принадлежавшую им прежде веками, свыше 300 тысяч рублей золотом. Споры из-за земли постоянно приводили к кровавым столкновениям. Активнее других горских народов действовали чеченцы, они нападали на казачьи станицы, обстреливали поезда, совершали молниеносные набеги на предместья Грозного, оставляя после себя горящие нефтяные промыслы. Горская беднота поднималась на борьбу с местной знатью и российской буржуазией.

С каждым днем все резче обозначалась классовая рознь, обострялись противоречия и в казачьей среде. Неимущие казаки все больше сближались с иногородними, выступали за упразднение прежних сословий. Офицеры и богатые станичники всячески цеплялись за старые [12] порядки. Они вели в станицах контрреволюционную пропаганду, призывая казаков к вооруженному выступлению против Советской власти.

Вот такую сложную обстановку застал Михаил Левандовский в своих родных краях. Лишь большевики сохраняли в этой ситуации выдержку и благоразумие, делали все возможное для того, чтобы потушить пожар разгоравшейся междоусобной войны и создать на Тереке единый революционно-демократический фронт. Ими руководили С. М. Киров и приехавший из эмиграции большевик с 1902 года Самуил Григорьевич Буачидзе (партийная кличка Ной), близкий друг Серго Орджоникидзе, его политический наставник. Буачидзе вел революционную работу в Грузии, Ростове-на-Дону, в Москве. Много раз подвергался репрессиям со стороны царских властей. В 1911 году он совершил дерзкий побег из якутской ссылки и эмигрировал в Швейцарию, где неоднократно встречался с В. И. Лениным. И вот в апреле 1917 года по заданию ЦК РСДРП (б) он приехал на Терек.

По инициативе большевиков в городах и станицах начали создаваться военно-революционные комитеты и формироваться рабочие дружины. Михаил Левандовский вместе с отчимом записался рядовым бойцом в пятую роту самообороны, возникшую на нефтеперегонном заводе. Она произвела на бывшего штабс-капитана удручающее впечатление. Бойцы были одеты кое-как, вооружены винтовками самых разных систем, не имели ни малейшего понятия о воинской дисциплине. Командовал ими хотя и бойкий, но явно незнакомый с военной, а уж тем более со строевой службой парень. Михаил, привыкший к строгому воинскому порядку, вместе со всеми молча выполнял приказы — ползал по грязному снегу, с остервенением колол соломенное чучело, лязгал затвором винтовки, имитируя стрельбу. Делал все точно и аккуратно, легко и умело. Это заметили бойцы [13] и все чаще, минуя командира, стали обращаться к нему за советом. Михаил Карлович никому не отказывал, терпеливо разъяснял все премудрости ратного дела.

Вскоре на общем собрании бойцы избрали его ротным командиром. Доверие рабочих окрылило Левандовского. Все дни проводил он с красногвардейцами, занимался с ними строевой и боевой подготовкой. Лишь поздно вечером появлялся в одноэтажном флигеле, где ждали его родители и жена.

В марте 1918 года в Пятигорске состоялся II съезд народов Терека, признавший власть Советов. Произошли изменения и в Грозном. Члены ВРК и президиума городского Совета встретились с представителями окрестных станиц и после горячих дебатов, длившихся всю ночь, 27 марта 1918 года избрали Центральный Совет рабочих и военных депутатов, провозгласивший себя высшим органом власти в пределах города и его окрестностей. Его председателем стал большевик Николай Гикало.

Ранним утром, когда за окнами еще лежала предрассветная синева, в ставни крохотного флигелька кто-то робко постучал. Михаил был уже одет, поэтому тут же вышел на крыльцо. Перед ним стоял худенький, небольшого роста парнишка. Приклад висевшей на его плече винтовки едва не касался земли.

— Мне нужен Михаил Левандовский, — сказал он, всматриваясь в вышедшего из дома не по-детски серьезным взглядом.

— Я Левандовский, — ответил Михаил Карлович. — В чем дело?

Паренек не ответил, протянул сжатую в маленьком кулачке бумажку и молча пошел прочь.

Записка содержала лишь одну строку: «Прошу срочно прибыть в исполком Совета. Председатель Совдепа Гикало».

Двухэтажное здание, в котором размещался Совет, [14] было погружено в темноту. Светились лишь крайние окна на верхнем этаже. Левандовский поднялся по лестнице и постучал в дверь. В небольшой комнате сидели двое. Худощавый молодой человек лет двадцати, с черными волосами и тонкой полоской усов над пухлыми губами, другой, чуть постарше, в кожаной куртке, перетянутой широким солдатским ремнем, стоял у окна.

— Мы пригласили вас по очень важному делу, — начал разговор Гикало. — Вы, вероятно, знаете, что по всему Северному Кавказу установилась Советская власть. Но контра не дремлет. Казачьи части, возглавляемые офицерами, отказались подчиняться Советам, заняли по отношению к пролетарскому Грозному враждебную позицию. В этих условиях Центральный Совет вынужден приступить к организации Красной Армии. На заседании Совета решено образовать коллегию по ее формированию. Я утвержден председателем. Нам нужен опытный военный специалист. Рабочие нефтеперегонного завода ручаются за вас, уверяют, что вы — надежный человек. По их рекомендации коллегия назначает вас ответственным организатором Красной Армии в Грозном. А это ваш помощник — Александр Носов, — Гикало указал на стоявшего у окна человека. — Он большевик, хорошо владеет чеченским языком, знает обычаи горцев, поможет вам привлечь в Красную Армию бедноту.

Гикало открыл ящик стола:

— Возьмите шестьсот рублей на первое время. Занимайте под штаб дом заводчика Нахимова, что возле городского сада, и начинайте действовать.

В жизни Михаила было немало крутых поворотов, но такого еще не было. «Мне, бывшему царскому офицеру, доверяют формировать революционную армию? Выходит, что большевики знают обо мне больше, чем я сам?» — пронеслось в голове Левандовского.

— Что ж, спасибо за такую честь, товарищ Гикало. [15]

Я не подведу, — ответил он, сдерживая волнение. — Разрешите действовать?

— Давай! — Николай Федорович протянул ему руку: — Желаю удачи.

Левандовский сразу же отправился к особняку Нахимова, стоявшему за литой чугунной оградой в окружении зеленеющих деревьев. Здание ему понравилось. Оно было прочным и вместительным, особенно приглянулся просторный и сухой подвал, который Михаил сразу же решил приспособить под арсенал.

Обосновавшись в особняке, Левандовский тут же принялся за работу. Природная наблюдательность, умение оценивать людей помогли ему довольно быстро подобрать нужных специалистов — сначала для военного отдела, образованного при Центральном Совете, а затем и для штаба.

На улицах города запестрели воззвания с призывом вступать в Красную Армию. В ее ряды брали далеко не всех желающих. Каждый доброволец должен был иметь рекомендации от профсоюзной организации, письменно обязывался быть преданным Советской власти, слушаться командиров, беспрекословно выполнять их распоряжения. Таким образом, оружие получали лишь самые сознательные и надежные люди.

Только что сформированные роты расположились в казармах бывшего 82-го Дагестанского пехотного полка. Левандовский всячески заботился о том, чтобы бойцы были хорошо одеты, накормлены и вооружены.

Активность Левандовского вызвала у врагов революции ненависть и тревогу. Когда в один из знойных июльских вечеров он появился в штабе после занятий, в его кабинет быстро вошел дежурный по штабу. По его взволнованному лицу Левандовский понял: случилось что-то неприятное. Подойдя к столу и понизив голос, дежурный сообщил:

— Вас с утра дожидается посетитель. Настойчиво [16] просит аудиенции. Я предлагал ему обратиться к начальнику штаба, но он не желает, говорит, что хочет лично переговорить с вами.

— Ну так пусть войдет. Дежурный стоял, не двигаясь с места.

— Что же вы медлите? Идите, позовите его.

— Я хочу предупредить: посетитель переодет в рабочую спецовку, но я узнал его, это есаул одного из терских полков. Мне доводилось встречаться с ним на фронте.

— Это не меняет сути дела. Надо выслушать человека. Пусть войдет.

В комнате появился высокий, широкоплечий мужчина, одетый в не первой свежести рубаху-косоворотку и лоснящиеся от масляных пятен брюки, заправленные в сильно стоптанные сапоги. Михаил Карлович жестом пригласил его сесть к столу:

— Слушаю вас!

Посетитель оглянулся на дверь и заговорил хрипловатым голосом:

— Я пришел к вам по поручению Григория Бичерахова (как его называли — «Терский Керенский»), который собирает силы для борьбы с большевизмом. Он предлагает вам действовать сообща. У нас вы получите должность, соответствующую вашим способностям и знаниям. Мы давно наблюдаем за вами и должны признать, что вы отменный специалист военного дела и умелый организатор. Но вы же офицер русской армии! Как вы можете находиться в одном лагере с этой чернью?!

Ни один мускул не дрогнул на лице Левандовского. Он выслушал есаула с присущими ему выдержкой и спокойствием. Фамилию Григория Бичерахова Михаил Карлович слышал уже не раз. Осетин по национальности, инженер по образованию и меньшевик по политическим убеждениям, он люто ненавидел Советскую власть. Большевистские газеты писали о том, что Бичерахов тесно [17] связан с английской миссией во Владикавказе и поддерживает контакты с генералом Деникиным. Михаил Карлович с неприязнью глядел на сидевшего перед ним человека.

— Откуда вы взяли, что я с вами одного поля ягода? Я из тех, кого вы называете босяками и чернью, и по своей воле служу революции, останусь верен ей до конца своей жизни и буду, не щадя себя, сражаться с ее врагами.

Есаул как ужаленный вскочил со стула, поспешно сунул руку в карман.

— Только без глупостей, — предупредил его Левандовский.

В тот же миг в распахнутые двери вбежали вооруженные красноармейцы. Когда арестованного увели, Михаил Карлович задумался: почему посланец Бичерахова действовал так нагло и уверенно? Видимо, уж очень надеялся на успех своей миссии. Тот, кто посылал есаула, рассчитывал на то, что бывший штабс-капитан без колебаний перейдет на их сторону. Ошиблись, господа хорошие! Левандовский не торгует своей совестью.

Формирование армии продолжалось. В короткий срок удалось создать пять стрелковых рот, кавалерийский эскадрон, артдивизион двухбатарейного состава. Железнодорожники оборудовали бронепоезд «Борец за власть и свободу трудового народа», боевым экипажем которого стали рабочие — котельщики, слесари, токари, кузнецы.

«Вскоре, — писал впоследствии Левандовский, — Грозный увидел проходивших на занятия по улицам города великолепно одетых в однообразную форму, с красными ленточками и значками на фуражках, с оркестром красноармейскую пехоту, конницу с артиллерией. Дисциплинированные и стройные ряды новой армии, не уступавшие своим видом старой, сразу же произвели ошеломляющее впечатление на мещанского обывателя, а также [18] и на элементы контрреволюционного лагеря. С этого момента Советская власть становится на твердое основание».

Приток добровольцев радовал, вместе с тем вызывал у Левандовского немалую озабоченность: не хватало оружия.

Как-то под вечер в его штаб в окружении молчаливых кунаков пришел член Терского народного Совета чеченец Асланбек Шерипов, доложивший, что привел с собой две сотни всадников из аулов Старые Атаги, Шатой и Дагу-Борзой.

— Все они готовы насмерть стоять за Советскую власть, — горячо говорил Шерипов. — Но у них, кроме острых сабель, нет никакого оружия.

Левандовский участливо выслушал возбужденного Асланбека.

— Ничем не могу тебе помочь, — ответил он огорченно. — У меня нет ни одной лишней винтовки. — Внезапно Михаила Карловича осенила мысль:

— Послушай, дорогой, есть возможность вооружить отряд и нам помочь.

— Говори! Мы все сделаем, — оживился Шерипов.

— На станции Ермоловской выгрузились остатки чеченского полка бывшей «Дикой дивизии» царской армии, набранной из горцев. Сейчас они стоят в ауле Алды. Дисциплина у них слабая, охраны никакой. Можно попробовать разоружить их. Подбери для этой операции надежных и смелых людей.

— Считай, что оружие уже в наших руках, — загорелся Асланбек.

Задуманное увенчалось успехом. Шерипов поехал на переговоры к землякам, разыскал среди них несколько хорошо знакомых ему людей и уговорил их помочь в захвате оружия. В одну из темных ночей предводимые Шериповым джигиты напали на склад, где забрали несколько сот винтовок и 20 пулеметов. Это оружие пошло на [19] оснащение Чеченской Красной Армии, которую и возглавил Асланбек Шерипов.

Революционные отряды формировались в Пятигорске, Владикавказе, Георгиевске, и везде катастрофически не хватало оружия. В конце апреля 1918 года Терский Совнарком направил С. М. Кирова в Москву: доложить Совету Народных Комиссаров о положении дел на Тереке и во что бы то ни стало добиться получения оружия и денег, столь необходимых для борьбы с местной контрреволюцией. Его возвращения ждали с нетерпением, все чувствовали — республика находится на пороге тяжелых испытаний.

Обстановка осложнялась с каждым днем. В мае 1918 года германо-турецкие интервенты вторглись в Закавказье. Немецкие войска оккупировали часть соседней Донской области. Почувствовав поддержку, активизировалась терская контрреволюция. Казачья верхушка объединилась с иногородним кулачеством, и на совместном съезде открыто призвала казаков и все русское население области к антисоветскому мятежу, к войне с горцами. В станицах началась усиленная подготовка к вооруженному выступлению.

Оно произошло во второй половине июня. Казачьи полки захватили железнодорожные станции Прохладная и Муртазово, станицы Змейская и Николаевская, после чего повели наступление на Владикавказ (ныне Орджоникидзе). Организация и координация борьбы с мятежниками была возложена на чрезвычайного комиссара Совнаркома на юге России Серго Орджоникидзе.

Душной июльской ночью Левандовского подняли с постели и вручили приказ военного комиссара Терского Совнаркома Якова Бутырина — немедленно отправиться с отрядом в распоряжение Орджоникидзе.

Михаил разбудил жену. Они быстро оделись и, осторожно ступая по скрипящим половицам, вышли на улицу. Стояла прекрасная летняя ночь: в небе ярко сияли [20] крупные южные звезды, и легкий ветерок, набегавший с гор, мягко шелестел листвой тополей.

Роты, поднятые по тревоге, шли по спящему городу в сторону вокзала. Левандовский и Гикало, пропуская мимо себя стройные шеренги бойцов, с удовлетворением отмечали, что напряженный труд последних месяцев дал прекрасные плоды. Отряд производил отрадное впечатление своим внешним видом и вооружением. На станции его уже ждал железнодорожный состав. Перед посадкой в вагоны Николай Гикало произнес короткую напутственную речь, и эшелон, разрезая ярким лучом прожектора темноту, двинулся на запад.

Утром отряд грозненской Красной Армии прибыл на станцию Беслан, где стоял специальный поезд чрезвычайного комиссара. Левандовский с волнением вошел в штабной вагон и увидел Орджоникидзе, стоявшего в задумчивости у карты Терской области.

— Товарищ чрезвычайный комиссар! Отряд грозненской Красной Армии в составе трехсот шестидесяти штыков прибыл в ваше распоряжение, — четко и внятно доложил Левандовский.

— Садитесь, пожалуйста. Так нам удобнее будет разговаривать, — предложил Серго, опускаясь в кресло, стоявшее у зашторенного окна. Михаил Карлович расположился напротив. Орджоникидзе ознакомил Левандовского с обстановкой в районе Прохладной.

— Бичераховцы хотят нанести удар по тылам Северо-Кавказской армии, — говорил Серго с легким грузинским акцентом. — Мы должны преградить им путь.

Слушая чрезвычайного комиссара, Михаил Карлович внимательно рассматривал сидевшего перед ним человека. Был он среднего роста, крепкий, с приятной открытой улыбкой. Курчавая шапка густых темных волос обрамляла худое, аскетического вида лицо. Большие черные глаза пристально и внимательно глядели на собеседника. Одет он был просто — в обычную солдатскую гимнастерку, [21] перехваченную в поясе узким наборным пояском, и в серые брюки, заправленные в сапоги из мягкой кожи.

Ко времени его второй встречи с Орджоникидзе на Тереке политические взгляды Левандовского в значительной степени изменились. Разочарование в эсерах началось с весны 1918 года, когда «левые социал-революционеры максималисты» стали в своих статьях нападать на большевиков (хотя и входили с ними в правительство), открыто агитировали против Брестского мира. Нет, они не призывали, как это делали меньшевики и правые эсеры, к свержению Советской власти. Без устали клялись они ей в своей верности, но вот их призывы «сделать Советы трудовыми, свободно избранными, внепартийными и надпартийными» объективно лили воду на мельницу врага.

В конце концов максималисты дошли до того, что стали на путь вооруженных восстаний против большевиков, что вело к подрыву и ослаблению Советской власти. С недоумением читал Левандовский газетные сообщения о вооруженном выступлении максималистов в Самаре и в Ижевске. Вести, доходившие из России, о действиях его недавних, как ему казалось, политических единомышленников все чаще приводили Левандовского к мысли, что ему не по пути с партией, идущей фактически против народа.

Получив от Орджоникидзе боевое задание, Левандовский с отрядом грозненской Красной Армии отправился к станции Прохладной, где прямо из эшелона бойцы вступили в бой с белоказаками. Обученные Левандовским, молодые красноармейцы держались под огнем стойко, сохраняя выдержку и спокойствие. Противник несколько раз пытался выбить их с занимаемых позиций, но, наткнувшись на упорное сопротивление, вынужден был, неся большие потери, раз за разом откатываться назад.

А в это время во Владикавказ прибывали делегаты [22] IV съезда народов Терека. По улицам медленно двигались арбы с высокими колесами, на которых восседали с суровыми, непроницаемыми лицами кабардинцы, ингуши, чеченцы, ногайцы. Верхом на резвых лошадях гарцевали казаки с Сунжи. Все держались настороженно, ни на миг не выпуская из рук оружия. Ехали, будто на сражение, оттого город сразу же стал похож на военный лагерь. Со всех концов области прибыло 750 делегатов. Оставив свой отряд на позициях возле станции Прохладной, приехал во Владикавказ и Михаил Левандовский. Он был одним из делегатов, избранных рабочими Грозного.

Съезд открылся 23 июля 1918 года в здании бывшего Кадетского корпуса, расположенного на окраине города на берегу бурного Терека. Войдя в переполненный зал, Михаил Карлович огляделся. Даже по внешнему виду делегатов можно было определить, что собрание разделилось на два лагеря. Слева от президиума сидели представители рабочих, горской бедноты, трудовые казаки. Справа разместился народ позажиточнее. Бросались в глаза красивые, добротные бешметы богатых казаков, нарядные черкески горской верхушки, черные, тщательно отутюженные костюмы и белые накрахмаленные рубашки местной буржуазии. Окинув просторный зал быстрым взглядом, Левандовский отыскал себе свободное кресло с левой стороны прохода.

С утра до вечера не утихали страсти. Два дня ушло на выборы президиума и утверждение повестки дня. Меньшевики и эсеры затягивали время, своими долгими демагогическими речами отвлекали делегатов от обсуждения наболевших вопросов.

За день до открытия съезда лидер эсеров Фальчиков получил от Георгия Бичерахова секретное письмо, в котором говорилось:

«Под Прохладной большевики разгромлены, но в войну не втянуты многие станицы. Нужно что-то эффективное, [23] чтобы воодушевить на дальнейшую борьбу казаков, нужно достать средства для этой борьбы. Во Владикавказе голова Красной Армии — Совдеп и Совнарком, также банк и монетный двор, там и армейская сила. Ясно, что удар по Владикавказу — удар по голове большевиков, удар в тыл им.

Выступление должно состояться в ночь на 5 августа. Будьте готовы к этому времени образовать во Владикавказе некое подобие правительства с участием представителей любой партии, хотя бы даже они были сторонниками алжирского бея. Важно только, чтобы большевистским духом не пахло. Это самое главное».

Очередное заседание, как всегда, затянулось. Несмотря на поздний час, большинство делегатов отправилось в Народный дом, где артисты любительского театра ставили пьесу Островского «Волки и овцы». Михаилу Карловичу тоже хотелось посмотреть спектакль, но он волновался за судьбу своего отряда и поэтому прямо с заседания поспешил в штаб Терской Красной Армии, занимавший массивный купеческий особняк на Александровском проспекте. Рассчитывал получить свежую сводку о положении на фронте, отдать распоряжение и возвратиться домой, где его поджидала Лидия Иеремиевна.

...Связи долго не было. Наконец аппарат ожил, на белой ленте появились черные точки и тире. По мере того как знаки складывались в слова, лицо Левандовского становилось все более озабоченным и хмурым. Положение на фронте ухудшалось. Разговор со штабом отряда затянулся до полуночи. Через два-три часа над вершинами гор, подступающих к городу, поднимется солнце.

— Не стоит в столь поздний час беспокоить Лиду, — подумал Михаил Карлович и начал готовить себе спальное место. Приставил к стене четыре стула, расстегнул ворот рубашки и лег на жесткие сиденья. Едва закрыл глаза, как за окнами раздалась беспорядочная стрельба. [24]

Сон мигом пропал. Схватив со стола револьвер, Левандовский выскочил в коридор. Из дверей в испуге выбегали заспанные штабисты и красноармейцы из охраны.

— Быстрее заваливайте входные двери! — закричал Михаил Карлович.

Но было уже поздно. Казаки ворвались в дом и, зарубив в вестибюле двух часовых, устремились вверх по мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. Охваченные паникой, красноармейцы бросились бежать по коридору, но их остановил властный голос Левандовского, сохранившего в критический момент самообладание и выдержку:

— Назад!

Меткими выстрелами из нагана он поражал бегущих по лестнице белоказаков. Оправившись от секундного страха, на помощь ему уже спешили бойцы и командиры. На лестничной площадке закипел рукопашный бой. В гуще дерущихся мелькала широкоплечая фигура Левандовского. Красноармейцам удалось оттеснить мятежников. В здании создалась сложнейшая ситуация. Внизу — белоказаки, вверху — штаб революционных сил Терека, отрезанный от своих частей.

На двух входных лестницах Михаил Карлович приказал соорудить из мебели баррикады, поставить пулеметы, по всему зданию он расставил стрелков, чтобы они держали под обстрелом все подступы к дому. Патронов было мало, продуктов — ничтожное количество, и, что самое страшное, белоказаки отключили воду. В августовский зной людей мучила жажда. Сохраняя внешнее спокойствие, Михаил Карлович обходил защитников штаба, подбадривал их, просил беречь патроны, стрелять только наверняка.

...Шли третьи сутки обороны. Во рту ни глотка воды, давно уже съеден последний сухарь, но сильнее голода и жажды мучила неизвестность. Михаил Карлович прислушивался к звукам, доносившимся из города. На [25] улицах то затихала, то вновь разгоралась ожесточенная стрельба.

— Значит, Советская власть живет и борется, — думал он. — Надо и нам держаться до последнего.

Даже в такой очень сложной обстановке Левандовский не терял присутствия духа: с годами военный человек привыкает к опасности. Но его тревожила судьба жены. Единственно, на что он надеялся, — Лида успела уйти из города или укрылась у надежных людей. Однако этого не случилось. Когда казачьи сотни полковников Беликова и Соколова ворвались во Владикавказ, город еще спал. Первым делом мятежники начали производить аресты большевиков и всех тех, кто им сочувствовал. Они тут же без суда и следствия расстреляли в карьере за городом 130 человек. Кто-то из провокаторов указал дом, где жила Лидия Иеремиевна. Белоказаки ворвались в ее комнату и выволокли на улицу.

— Где твой муж? — спросил молодой щеголеватый офицер, обивая плеткой пыль с лакированных сапог.

— Он на фронте, — спокойно ответила женщина, глядя в его наглые глаза.

— Врешь, сволочь! — со свистом разрезав воздух, плетка обожгла ее плечо. — Он делегат съезда и находится в городе. Скажи, где он скрывается, и ты получишь свободу.

— Я же сказала вам, что муж на фронте. Офицер махнул рукой стоявшим рядом с ним казакам:

— Взять ее!

По тесным, погруженным во мрак улицам Лидию провели через городской сад к крутому берегу Терека и поставили у обрыва. Внизу, в черной пасти ущелья, шумела, разбиваясь о камни, река.

— Даю тебе три минуты на размышление. Если не скажешь, где твой муж, будешь расстреляна.

Томительно тянулось время. Мысленно Лидия уже [26] прощалась с жизнью. Вобрав голову в плечи, ждала выстрелов. Однако залпа не последовало. Взглянув на часы, офицер устало произнес:

— Хорошо, расстрелять мы тебя всегда успеем. Сделаем это, как только поймаем Левандовского.

За домом Лидии Иеремиевны установили наблюдение. Белоказаки рассчитывали, что, обеспокоенный за судьбу жены, Михаил Карлович непременно появится на своей квартире и будет схвачен.

В конце третьих суток Левандовский собрал вокруг себя командиров и изложил им план прорыва. В два часа ночи сразу же за грохотом разорвавшихся ручных гранат красноармейцы дружно устремились за Левандовским вниз по лестнице и вырвались из здания. Отстреливаясь от преследователей, горстка храбрецов направилась к Беслану, где собирались верные Советской власти отряды.

Распоряжением Орджоникидзе Левандовский был назначен командующим всеми вооруженными силами, находившимися в районе Владикавказа. В его распоряжение передавался снятый с фронта отряд грозненских красноармейцев, кроме того, в подчинении молодого командующего находились грузинский отряд Саши Гегечкори, китайский батальон во главе с Пау Тисаном и кавалерийский эскадрон осетин-керменистов. Бойцы этого эскадрона состояли в революционно-демократической организации крестьян бедняков «Кермен». Она возникла в Северной Осетии летом 1917 года и называлась по имени легендарного народного героя крестьянина Кермена, погибшего в XIX веке в борьбе с феодалами. Керменисты имели свои вооруженные отряды, один из них перешел в подчинение Левандовского.

В ночь на 11 августа от станции Беслан отошли два бронепоезда, в одном из которых были бойцы грузинского отряда Гегечкори, во втором расположился прибывший ночью отряд грозненских красноармейцев. [27]

Стреляя на ходу, стальные громады ворвались на станцию Владикавказ. Мятежники в панике отступили. Отряды Левандовского соединились с рабочими дружинами Курской и Молоканской слобод, которые уже несколько дней сражались в окружении. Вечером 13 августа Михаил Карлович провел совещание командного состава, на котором детально разобрал ошибки, допущенные во время уличных боев за Владикавказ.

— Слишком глубокие броски отдельных частей и отрядов в тыл противника без взаимодействия с соседями, — говорил он своим малоискушенным в военном деле товарищам, — ставят под удар фланги и тылы. Нужно постоянное, методическое давление на противника, отбивать у него дом за домом, улицу за улицей.

Михаил Карлович категорически отверг предложение некоторых горячих голов о немедленном общем наступлении. Он изложил выработанный им план разгрома врага, по которому главный удар по центру наносили отряды китайцев-интернационалистов Пау Тисана, грузинского — Гегечкори и подошедшие на помощь ингушские сотни Холахаева. Грозненские красноармейцы и рабочие дружины охватывали город со стороны Курской и Молоканской слобод.

На следующий день советские войска очистили от белоказаков несколько улиц. Шаг за шагом они теснили противника к центру города. Левандовский почувствовал, что наступил переломный момент, и отдал приказ к решительному наступлению. Отряд В. Элердова выбил белоказаков из Шалтона, где находилась мощная по тем временам радиотелеграфная станция. К вечеру 16 и 17 августа со всех участков фронта к командующему стали поступать сведения, что казаки уходят из города.

«В разгар боев, — писал позже Орджоникидзе, — к нам подошло маленькое подкрепление — человек 300 грозненских красноармейцев, и под руководством т. Левандовского они ударили на казаков. На одиннадцатые [28] сутки, когда казалось, что Советская власть потерпела уже окончательное поражение, красноармейцы разбиты, город вновь оказался в наших руках». После 12 дней упорных боев Советская власть во Владикавказе была восстановлена. Она была добыта ценой тяжелых потерь. Достаточно сказать, что из 300 бойцов грозненского отряда в живых осталось только 63.

Вставал рассвет. Над крышами домов по направлению к горным вершинам плыли тонкие облака. Поднявшееся над острыми пиками солнце до краев заполнило улицы ярким светом, обнажив следы разрушений. Открытый автомобиль, в котором ехал Левандовский, осторожно объезжал груды битого кирпича, искореженного железа, поваленные взрывами деревья. Михаил Карлович направлялся в бывший Кадетский корпус, где возобновил свою работу IV съезд народов Терека.

На очередном заседании депутаты определили новый состав Совнаркома во главе с большевиком Ф. X. Булле. По предложению Серго Орджоникидзе военным комиссаром Терской республики вместо Якова Бутырина единодушно был избран Михаил Левандовский. В боях за Владикавказ молодой командир проявил недюжинный воинский талант, показал твердый и решительный характер, умение подчинить людей своей воле.

Назначение на высокий и ответственный пост явилось для Михаила Карловича полнейшей неожиданностью. Окрыленный доверием, он старался работать изо всех сил. Теперь Левандовскому доводилось встречаться с Орджоникидзе чуть ли не каждый день, и вскоре они стали верными друзьями. Эту взаимную привязанность пронесли через всю жизнь.

С освобождением Владикавказа гражданская война на Тереке не кончилась. По-прежнему в огненном кольце находились Грозный и Кизляр, отряд полковника Агоева занимал Моздок, возле Кисловодска оперировали банды Шкуро и генерала Слащева, в Кабарде хозяйничал полковник [29] Серебряков. Терек напоминал бурлящий котел. Контрреволюция наращивала силы, угрожала уничтожить рабоче-крестьянское правительство.

При поддержке вновь избранного Совнаркома Михаил Левандовский энергично занялся организацией вооруженных сил республики. Из городской бедноты и солдат бывшей царской армии он формировал отряды, способные противостоять хорошо обученным белоказакам. Было очень трудно. Многие рабочие впервые взяли в руки винтовки. Крайне нужны были преданные Советской власти военные специалисты, которые не только обучили бы новичков искусству воевать, но и повели их за собой. Левандовский организовал во Владикавказе школу красных командиров, которую возглавил бывший штабс-капитан, большевик с апреля 1917 года Евгений Казанский.

Энергичные действия военного комиссара республики вызвали беспокойство у английской миссии, находившейся во Владикавказе по разрешению Терского Совнаркома и народного комиссара по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерина. Ее сотрудники, занимавшие старинный особняк по улице Лорис-Меликова, тайно поддерживали связь с деникинцами и всячески помогали бичераховцам. Руководители английской миссии задались целью привлечь Левандовского на свою сторону или... убрать его.

Как-то погожим сентябрьским утром Лидия Иеремиевна спустилась вниз за почтой и вместе с пачкой газет принесла мужу голубой конверт без марки и почтового штемпеля. На нем крупными печатными буквами было выведено лишь одно слово: «Левандовскому».

Вскрыв конверт, Михаил Карлович прочитал: «Вы и подчиненные вам офицеры должны немедленно прекратить свои действия в пользу большевиков. Исполнение настоящего гарантирует вам всепрощение и полную безопасность, [30] вплоть до выезда за границу. В случае отказа вас ждет суровое возмездие».

Михаил Карлович передал послание народному комиссару по внутренним делам Якову Бутырину. Автора письма чекисты обнаружили в английской миссии. Заручившись разрешением Терского Совнаркома на производство обыска, сотрудники ЧК отправились на улицу Лорис-Меликова, но были встречены огнем из винтовок и пулеметов. Пришлось Левандовскому поднять по тревоге красноармейскую роту и лично возглавить штурм английской миссии.

Когда наши бойцы ворвались вовнутрь здания, они застали там настоящий кавардак. Все сейфы открыты и опустошены, на блестевшем от воска паркетном полу валялись ящики от письменных столов, кругом лежали груды обгоревшей бумаги. Многие документы англичанам удалось уничтожить, но и того, что осталось, хватило для того, чтобы убедительно доказать враждебные действия членов миссии по отношению к Советской власти. Все они были немедленно высланы из пределов республики.

Контрреволюционный мятеж в области разрастался с каждым днем. Небольшие по численности вооруженные силы Терской республики вели тяжелые бои с бичераховцами почти по всей территории. Особую тревогу вызывало у Левандовского положение в Грозном, где 3 тысячи бойцов самообороны под общим командованием Гикало сдерживали натиск 13 тысяч хорошо обученных ратному делу белоказаков.

Военком отлично понимал значение Грозного для Советской республики. По уровню развития промышленности, по численности и организованности пролетариата грозненский нефтепромышленный район занимал второе место на Северном Кавказе после Ростова и не имел себе равных в Терской области. На промыслах, нефтеперегонных и машиностроительных заводах, в железнодорожном [31] депо и мастерских было занято более 30 тысяч рабочих. В городе действовала многочисленная и сплоченная большевистская организация. Она превратила Грозный в один из мощных очагов революционного движения. Сергей Миронович Киров в то время писал: «Значение Грозного и его нефтяных промыслов известно всем. Это в полном смысле золотое дно, а в политическом отношении — это опорный пункт революции».

Город надо было удержать во что бы то ни стало. Левандовский отчетливо сознавал это, но, как ни старался, не мог в тот момент оказать защитникам Грозного ощутимой помощи. Как военный специалист, он видел, что в сложившейся ситуации решающее значение имеют события, развернувшиеся в районе Пятигорска и Георгиевска. В этом направлении упорно рвались отборные отряды белоказаков, руководимые полковниками Агоевым, Барачуновым, Серебряковым и генералом Вдовенко. Бичераховцы прилагали немалые усилия к тому, чтобы прорвать Георгиевский фронт и с тыла нанести удар по Северо-Кавказской армии, которая вела тяжелые бои с белогвардейскими дивизиями генерала Деникина.

Главнокомандующий бичераховскими вооруженными силами генерал Мистулов посылал в бой все новые и новые части с одним приказом — прорвать фронт и соединиться с белой армией. Если бы этим замыслам было суждено сбыться, то самая многочисленная армия Советской России была бы окружена и уничтожена. Деникинские полки неудержимо хлынули бы на Терек и быстро покончили здесь с Советской властью.

Северо-Кавказской армии приходилось сражаться в неимоверно трудных условиях. Белоказачьи отряды перекрыли ей источники питания из Астрахани. На севере все пути из Советской России отрезали деникинцы. Левандовский старался активизировать военные действия на Тереке, с тем чтобы хоть немного облегчить положение республики. [32]

В распоряжении военного комиссара Терской республики находилось лишь несколько мелких, слабо вооруженных отрядов, но способность быстро ориентироваться в обстановке позволяла Левандовскому умело маневрировать силами, решительно громить врага по частям. По его приказу отряд осетин-керменистов Кирилла Кесаева наголову разгромил действовавшие в Осетии контрреволюционные отряды полковников Гуцанаева и Кочиева.

Успешно справился со своей задачей и отряд, который военный комиссар направил в Кабарду. При его поддержке местные крестьяне рассеяли банды, собранные горской верхушкой и восстановили в Кабарде Советскую власть.

Руководя боевыми операциями, военный комиссар не забывал и об охране границ республики. Со стороны Дагестана Терской республике грозили турецкие интервенты. По Дарьяльскому ущелью вплотную к Владикавказу подошли крупные силы германской армии. 20 сентября Серго Орджоникидзе, Михаил Левандовский и Яков Бутырин сообщали в Москву В. И. Ленину: «Сосредоточение германских частей по Военно-грузинской дороге продолжается». Серго просил Советское правительство обратиться к германскому командованию с официальным запросом о целях переброски войск к границе республики.

С каждым днем забот у военкома Левандовского прибавлялось. По привычке свой рабочий день он начинал с подробного анализа дел на Георгиевском фронте. Отдельные участки обороны вызывали у него опасение, и для того, чтобы на месте разобраться в обстановке, он в конце сентября вместе с Орджоникидзе выехал на передовую. Линия окопов проходила рядом с Георгиевском. Штаб боевого участка располагался в поезде, стоявшем на железнодорожной станции. От орудийных выстрелов жалобно дрожали стекла, рвалась шрапнель, осыпая [33] свинцовым градом крыши вагонов. Зах-лебываясь, стучали за ближайшими холмами пулеметы.

— Едем на передовую. Осмотрим позиции по реке Золка, — торопил Орджоникидзе.

— Надо переждать обстрел, — уговаривал его начальник боевого участка, тревожно поглядывая в запыленное окно. — К тому же машина там не пройдет, — пытался он отговорить чрезвычайного комиссара от опасной поездки.

— Тогда подавайте лошадей, — приказал Серго.

Через несколько минут коноводы на рысях подогнали резвых коней — Левандовскому досталась вороная кобыла, Орджоникидзе — золотистый кабардинский скакун. Серго прямо с подножки вагона легко вскочил в седло, пустил лошадь в намет. Михаилу Карловичу, который был неважным наездником, стоило немалых усилий, чтобы не отстать от скакавшего впереди Орджоникидзе, и при этом сохранить надлежащую осанку.

Когда поднялись на косогор, остановились. Левандовский поднес к глазам бинокль. В окулярах были видны извилистая лента реки, горбатые вершины холмов. По берегу горной речки располагались окопы. За два месяца обороны бойцы с помощью пятигорских рабочих вырыли глубокие траншеи, оборудовали пулеметные гнезда.

— Идеальная местность для обороны, — произнес Михаил Карлович, опуская бинокль на грудь. — Здесь один полк может держать целую дивизию. Отсюда мы спокойно можем снять некоторые наши части и использовать их в предстоящей операции.

Орджоникидзе и Левандовский из Георгиевска ехали дальше в Армавир, в штаб Северо-Кавказской армии, где им предстояло участвовать в разработке плана совместных действий против терской контрреволюции. Командование армии выделяло для этой цели одну стрелковую дивизию. В условленный день совместно с вооруженными [34] силами Терской республики, находившимися на Георгиевском и Святокрестовском участках, она должна была разгромить мятежников и освободить Моздок.

Возвратившись во Владикавказ, Михаил Карлович засел за детальную разработку предстоящей операции. Надо было в короткий срок совершить переброску войск и найти для них хотя бы небольшое количество боеприпасов. Резкий телефонный звонок прервал его мысли.

— Оторвись-ка на минутку от своих карт и зайди ко мне — дело есть, — пригласил его Орджоникидзе.

В кабинете у Серго Левандовский увидел председателя казачьей фракции Терского народного Совета, редактора газеты «Терский трудовой казак» Александра Дьякова.

— Садись, послушай, что рассказывает Александр Зиновьевич. Он только что возвратился из своей родной станицы Марьинской, — пояснил Орджоникидзе. — Привез оттуда массу любопытных наблюдений. Расскажите, пожалуйста, поподробнее, — попросил Серго.

Дьяков обстоятельно поведал обо всем, что видел своими глазами и слышал от надежных людей:

— Многие казаки Сунженской линии перестали верить Бичерахову, — высказывал свою точку зрения Дьяков. — В станице Михайловской создан революционный комитет, в который входят бывшие фронтовики, в Нестеровской многие казаки, уклонившись от мобилизации, скрываются в плавнях или прячутся по домам.

— Вот где таятся наши резервы! — воскликнул Орджоникидзе и, вскочив со стула, начал мерить кабинет широкими шагами. — Подумайте об этом, Михаил Карлович. Если будет нужно мое содействие, заходите в любое время, дело не терпит промедления. В Грозном на исходе продовольствие и патроны, надо помочь грозненцам освободить город от блокады. Таким образом, [35] мы покончим с контрреволюцией на Тереке и обеспечим надежный тыл для Северо-Кавказской армии. Левандовский и Дьяков вышли в коридор.

— Подыщите здесь, во Владикавказе, несколько помощников и заходите вместе с ними завтра, обсудим детали предстоящей операции.

На следующий день Дьяков привел к военному комиссару несколько своих земляков — Федора Рухлина, Григория Куликова, Павла Беседина и несколько других своих товарищей. Они окружили стол, склонились над расстеленной картой и принялись горячо обсуждать, где лучше расположить будущие отряды, откуда получать оружие и боеприпасы, по каким направлениям наносить удары по врагу. Михаил Карлович обещал помочь оружием, питанием, одеждой, деньгами, транспортом.

— На паровозе вы доедете до станции Плиево, — говорил он внимательно слушавшим его казакам. — Там вас встретит проводник и выведет на Сунженскую линию.

За двое суток все было готово к походу. Когда серый знойный день сменился ночной прохладой, у состава, состоявшего из паровоза и одного вагона, собралась группа вооруженных людей — одиннадцать казаков во главе с Дьяковым и два комиссара — Серго Орджоникидзе и Михаил Левандовский. Серго обнял за плечи каждого уходившего в тыл врага:

— Помните, что вы отправляетесь на выполнение серьезного задания ленинской партии и Советской власти, — говорил он напутственные слова. — Будьте бдительны, работайте дружно. Мы надеемся на вашу помощь.

Перед тем как Дьякову сесть в вагон, Левандовский отвел его в сторону:

— Направляйте к нам связных почаще, чтобы мы знали, как у вас складываются дела. Ингуш, который вас поведет, знает относительно безопасную дорогу. Желаю вам успеха. [36]

Паровоз, не подавая сигнала, медленно тронулся с места и растворился в темноте. На станции Плиево, как и было условлено, маленький отряд ждал проводник с лошадьми. Он довел казаков до станицы Карабулакской, за которой лежали земли, захваченные врагом.

Через две недели с берегов Сунжи пришла первая долгожданная весточка — Дьяков сообщал, что им создан отряд из 300 всадников. Затем донесения стали поступать регулярно. Они вселяли уверенность. Все большее число станичников становилось под Красное знамя Советов. В ряды красных партизан вступили многие жители станиц Нестеровская, Троицкая, Ассиновская. В короткий срок Сунженские отряды выросли до тысячи человек. Казаки приходили со своим оружием, где-то раздобыли припрятанные восемь полевых и два горных орудия, нашлись походные кухни, телефонные аппараты и другое военное снаряжение. В станице Слепцовской повстанцы оборудовали оружейную мастерскую, в станице Михайловской организовали госпиталь.

Отчетливо понимая, какую огромную угрозу таит в себе возникшая в их тылу партизанская армия, командование белоказаков срочно сняло из-под Грозного крупный отряд и, придав ему артиллерию и бронемашины, бросило против восставших станиц, приказав полковнику Долгову немедленно уничтожить повстанцев. Под станицей Самашкинской сошлись в смертельном бою белые и красные казаки. Начались затяжные тяжелые бои, но главная цель была достигнута — генеральное наступление бичераховцев на Грозный сорвалось.

Донесения сунженцев радовали Левандовского. Своими активными действиями они ослабляли натиск белоказачьих войск на Грозный. Дышать стало полегче. Теперь можно было приступить к выполнению основной задачи — освободить Грозный от блокады.

— Пора нам побывать в Грозном, — предложил как-то [37] Серго. — Собирайся в дорогу, завтра вечером выезжаем.

В осажденный город решили ехать вдвоем, без какой-либо охраны, чтобы не привлекать к себе внимания. Взяли только шофера и проводника Хусейна Султыгова. Грозный с трех сторон был окружен плотным кольцом вражеских войск. Связь с внешним миром поддерживалась лишь по одной горной дороге, проходившей через Чечню. На каждом шагу подстерегала здесь путника опасность. Узкая ленточка наезженной колеи серпантином вилась вокруг угрюмых скал. С одной стороны — острые углы серого камня, с другой — бездонная пропасть ущелий, по которым с неумолчным грохотом неслись стремительные водяные потоки.

Погрузив на небольшой грузовичок немного патронов и 10 миллионов рублей николаевских денег, Орджоникидзе и Левандовский отправились в рискованный, полный опасностей путь. В долину, где лежали жилые кварталы Грозного, спускались глубокой ночью. Перед взором Орджоникидзе и Левандовского предстала жуткая картина. Ярким пламенем были охвачены фонтаны нефти, дым пожаров наполнял улицы запахом удушливых газов. Из 10 взорванных резервуаров Заводского района в реку Сунжу стекали потоки горящего бензина и керосина. Казалось, что освещенный пламенем город вымер, но когда машина въехала на его окраину, то путники увидели, что Грозный живет и борется.

То и дело по дороге встречались патрули, которые придирчиво проверяли документы. На улицах высились баррикады, окна кирпичных зданий были заложены мешками с песком, из узких бойниц выглядывали стволы пулеметов.

Машина подъехала к купеческому особняку, занятому под штаб обороны города. На нижнем этаже вповалку, прямо на мраморном полу лежали, не выпуская из рук винтовок, утомленные бойцы. С наступлением [38] темноты их сняли с передовой. Отдохнув несколько часов в относительно спокойной обстановке, они на рассвете снова отправятся в окопы защищать город.

Левандовский тут же включился в руководство боевыми действиями. Прежде всего лично осмотрел все передовые позиции, провел разведку боем. Это помогло ему выбрать место, откуда, по его мнению, лучше нанести удар по флангу и тылу белоказачьей группировки.

Наступление началось 14 октября. Вначале оно развивалось успешно. Красные выбили противника из здания вокзала и, не останавливаясь, продолжали преследовать его. Но белоказаки перекинули из соседних станиц подкрепление, в результате вырвавшиеся далеко вперед части Красной Армии оказались в окружении. С большим трудом им удалось разорвать вражеское кольцо и с огромными потерями отойти на исходные позиции.

Михаил Карлович тяжело переживал неудачу, но вида не показывал, по-прежнему оставался спокойным и деловитым, вселяя уверенность в других. Собрав командиров, он обстоятельно разобрал свои и их промахи, посоветовал в будущем не увлекаться резкими бросками вперед. Захватив у врага территорию, обязательно выровнить фронт с соседними частями, закрепиться, подготовиться к отражению вражеских контратак, незаметно накопить на занятом плацдарме силы и только после этого переходить в новое наступление.

Отпустив командиров, Левандовский засел за составление новой диспозиции. От тщательно исследовал на карте местность, прикидывал, где лучше расположить пехоту и кавалерию, поставить орудия. Снарядов не хватало, поэтому нужно было так разместить батареи, чтобы они своим огнем принесли максимальный эффект. Михаил Карлович циркулем измерял расстояние от исходных рубежей до окопов противника и станиц, откуда они могли получить подкрепление, прикидывал сроки [39] его наступления. Своим ровным четким почерком он писал приказ: конникам Асланбека Шерипова пройти в тыл и окружить станицы Ермоловскую, Романовскую, Ильинскую и Петропавловскую, чтобы этим маневром не только сковать белоказаков, но и принудить их снять некоторые части с основного участка фронта. Распылив свои силы, они не смогут оказать должного сопротивления. В условленный час удар с тыла нанесут отряды Дьякова.

К вечеру план операции был готов. Наконец-то изнурительная дневная жара уступила место приятной прохладе, с гор набегал слабый освежающий ветерок, от которого мелко дрожали на деревьях запыленные листья. В просторной комнате с окнами, выходящими в сад, собрались Серго Орджоникидзе, Михаил Левандовский, Николай Гикало и работники штаба. Они обсудили и приняли план окончательного разгрома грозненской группировки белоказаков.

Вспоминая о той памятной ночи, Серго Орджоникидзе писал: «...силы и терпение наших товарищей истощились, но осажденный островок держался с невероятным упорством. Пути отступления из города не было. Рабочие и крестьяне решили умереть или победить. И вот... мы с Левандовским через горы пробрались в Грозный. Организатор грозненской Красной Армии любимый неустрашимый тов. Левандовский сразу вселил дух победы в товарищей и совместно с Гикало выработал план наступления».

Из Грозного Орджоникидзе и Левандовский отправились в станицу Михайловскую, где находился штаб Сунженских повстанцев. Погода в тот день испортилась. С утра сыпал мелкий, надоедливый дождь, небо заволокли густые облака и стоял такой туман, что люди и лошади, вступив в черный мрак, растворялись мгновенно. Такая погода облегчала задачу. Можно было незамеченными пройти под самым носом у вражеских [40] дозоров. Соблюдая все меры предосторожности, кавалькада всадников благополучно прибыла в станицу.

Днем на Соборную площадь, откликнувшись на зов набата, сошлись станичники. В их присутствии Серго Орджоникидзе вручил сунженцам Красное знамя. Развернув алое полотнище, он обратился к замершим в строю бойцам:

— От имени Советской власти и партии большевиков я вручаю вам обагренное кровью грозненских рабочих боевое знамя. Возьмите и держите его крепко.

— Это знамя мы никому не отдадим, — заверил ленинского комиссара член Военно-революционного комитета Сунженских повстанцев Федор Рухлин. — Будем биться до тех пор, пока не останется на терской земле белогвардейской сволочи.

Участники митинга единодушно приняли резолюцию, в которой говорилось: «Мы, казаки и иногородние крестьяне Сунженских станиц, заявляем, что, кроме Советской власти, никакой другой быть не может».

После парада войск казаки состязались в джигитовке и борьбе, на улицах звенели гармони, разносились песни, а в это время командиры держали совет. Михаил Карлович познакомил их с планом предстоящей операции, поставил перед каждым соединением конкретную тактическую задачу. Все Сунженские отряды составили две колонны: одна — под командованием Г. Куликова — шла в обход вражеской группировки и наносила удар по станице Закон-Юртовской, вторая — во главе с О. Фрейтагом — развивала наступление на станицу Самашкинскую. Таким образом, белоказачья армия под Грозным оказывалась в окружении.

К концу октября все было готово для начала общего наступления. Чтобы лично руководить боевыми действиями, Михаил Карлович вновь кружным путем через [41] Чечню возвратился в Грозный. Генеральное сражение началось 29 октября в девять часов утра. Оно длилось с переменным успехом до 11 ноября. Под нажимом советских войск бичераховцы бежали за Терек. На восточном склоне Ермоловской горы встретились защитники Грозного и Сунженские отряды. Блокада города, длившаяся сто долгих дней, кончилась. Эта победа имела огромный политический смысл — встретились рабочие Грозного и казаки-бедняки, которые, не щадя своей жизни, бились за Советскую власть, показав врагам наглядный пример нерушимого союза рабочих и крестьян.

Через Астрахань в Москву В. И. Ленину и Г. В. Чичерину ушла телеграмма, подписанная Серго Орджоникидзе: «Совнарком. Всем, всем, всем. После трехмесячной упорной борьбы грозненская Красная Армия под руководством т. Левандовского и Гикало сегодня нанесла контрреволюционным бичераховским офицерским бандам смертельный удар».

Постановлением ВЦИК от 26 февраля 1924 года за героическое участие трудящихся Грозного в вооруженной борьбе против контрреволюции город был награжден орденом Красного Знамени.

В разгар боев под Грозным на помощь революционным силам Терека прибыла стрелковая дивизия Северо-Кавказской армии во главе с лихим кубанским казаком из станицы Раздольской Григорием Ивановичем Мироненко. Большая часть бойцов состояла из бедняков-горцев, поэтому дивизия вошла в историю гражданской войны под именем «шариатской колонны».

По плану, разработанному штабом Северо-Кавказской армии при участии Михаила Левандовского, «шариатская колонна» с запада, а войска Георгиевского боевого участка с востока одновременно перешли в наступление. Весь ноябрь велись ожесточенные бои. [42]

Советские войска освободили станицы Вольскую, Марьинскую, Солдатскую, овладели городом Нальчиком, разгромили бичераховцев у стен Моздока. Связь Терека со Ставрополем была восстановлена. Сообщая В. И. Ленину об одержанной победе, Серго Орджоникидзе писал, что освобождение Терской области — не только военная, но и крупная политическая победа Советской власти. [43]