Вторая часть.
В партизанском отряде
На рассвете партизанская разведка обнаружила в лесу двух девочек. Одна из них — маленькая, в рваной плюшевой, не по росту, жакетке, — сидела, едва слышно всхлипывая; вторая — подросток в черной железнодорожной шинельке — лежала без сознания рядом.
— Жива... еще дышит, — произнес один из разведчиков, склонившись над девочкой. — Что будем делать-то, ребята?
— Придется взять... — вздохнув, ответил другой. — Теперь все бегут в наш партизанский край.
... Зина очнулась в большой сумрачной избе-пятистенке, заставленной топчанами, на которых лежали и стонали люди. Пахло карболкой и еще чем-то острым, неприятным.
— Где я?.. — спросила она, едва слышно шевеля губами.
Над ней склонилась какая-то женщина. Лицо женщины было словно окутано туманом, но Зина узнала ее — это была мать погибших подпольщиц Антонина Андреевна Лузгина.
И снова Зина впала в забытье.
Помимо тяжелого отравления у нее оказалось и двустороннее воспаление легких.
Поправлялась она медленно, но вот наконец наступил день, когда лечивший партизан пожилой врач ослушал Зину и сказал, тряхнув короткой русой бородкой:
— Ну, девчурка, вернулась ты с того света. А ведь надежды спасти тебя почти не было. Скоро выпишем. Сиделка-то у тебя надежная была. — И он погладил по голове стоявшую рядом Гальку. — Ни днем ни ночью не отходила.
Галька сияла от удовольствия: ее хвалил сам врач, разрешивший ей жить при госпитале, где она уже полностью освоилась.
Новая жизнь в непривычной обстановке Гальке очень нравилась.
Держась за плечо сестренки, ослабшая от болезни Зина шла по широкой деревенской улице, запорошенной легким снежком, и с любопытством озиралась по сторонам. По улице бродили куры, в проулке сохло на веревке белье, у тына похрюкивал поросенок. Вокруг царили обманчивые мир и покой.
— Вот мы и пришли, — сказала Галя, указывая на небольшую избушку под черной от ветхости соломенной кровлей.
Хозяйка избушки — небольшого роста, сгорбленная, суетливая Аграфена Кузьминична — встретила сестер приветливо. Видя, что Зина стесняется, успокоила:
— Живи, родимая, живи!.. В тесноте, да не в обиде... Третья теперь ты у меня будешь. Квартируют тут еще две жилички.
И сразу же словоохотливо пустилась в разговор, расспрашивая, как сестры попали в партизанскую деревню.
— Ну, я пошла... — серьезным тоном, как взрослая, сказала Галя, обрывая рассказ Зины об их злоключениях. — Меня ждут в госпитале, ведь я там работаю. — И, поцеловав сестру, побежала в госпиталь.
Хозяйка едва успела положить на деревянные козлы в углу доски и постлать какую-то ветошь, как Галька прискакала обратно.
— В госпиталь снова раненых привезли. Бинтов не хватает. Будем резать из парашюта шелковые, — деловито сообщила она и встала на цыпочки, вытягиваясь, чтобы казаться взрослой, но тут же запрыгала, завертелась по избе и, завидя кошку, бросилась к ней: — Кошка-то здесь тоже партизанская, — и вздохнула, — а вот Ушастика жаль! Остался, бедняжка, у немцев. Наверное, скучает.
Через несколько дней в избе появились отсутствовавшие квартирантки — разведчицы партизанской бригады. Они были в разбитых лаптях и драных онучах — видно, шли издалека. Обе сразу плюхнулись на свои койки, жалуясь, что устали до чертиков.
— Новенькая у нас теперь живет... — пояснила Аграфена Кузьминична, заметив, что разведчицы вопросительно поглядывают на Зину.
— Откуда, из какой деревни? — почему-то строго стала расспрашивать Зину рослая, стройная партизанка с тяжелой рыжеватой косой, закрученной сзади в тугой пучок. На ее лице обращали невольное внимание большие черные, с каким-то лихорадочным блеском, глаза.
Узнав, что Зина из госпиталя, а до госпиталя была в подпольной организации, Ксения — так звали эту девушку — смягчила свой резковатый тон. Другая — Настя, белокурая, с короткой стрижкой, простенькая на вид, — сразу расположила Зину к откровенности.
— Бабушка у меня в Оболи осталась, два брата — еще совсем мальчики, — маленькая двоюродная сестренка. Болит у меня душа за них, — поделилась с ней своими переживаниями Зина. — Как вы думаете, разрешат побывать у них?
— Просись, чтобы тебя в разведгруппу определили, — посоветовала Настя. — У разведчиков большие возможности.
— А зачислят меня? — загорелась Зина.
— Вряд ли... — критически осмотрела ее Ксения. — Жизненного опыта не имеешь.
Зина томилась ожиданием, что вот-вот ее вызовут к партизанскому начальству и, может быть, дадут нагоняй, что самовольно совершила диверсию.
— Что обо мне командиры говорили, пока я болела? — допытывалась она у сестренки.
— Хвалили!.. Боялись, что ты умрешь...
Наконец Зина осмелилась и сама направилась к избе с белыми наличниками, в которой — она уже узнала — помещался штаб партизанского отряда. Остановилась у крыльца, где на фанерном стенде висела листовка. Стала читать:
"Партизан!
Ты видишь, на фронт тянутся немецкие эшелоны с солдатами, боеприпасами, военной техникой. Взрывай железнодорожное полотно, мосты, пускай под откос составы! Этим ты облегчишь наступление Красной Армии.
Видишь телефонный кабель — рви его! Этим ты внесешь замешательство в стан врага. Ты слышишь, по твоей земле шагают солдаты и офицеры Гитлера. Уничтожай их, как бешеных собак..."
— Проходи смелее! Чего стесняешься? — ободрил ее старик партизан с охотничьим ружьем за плечами, охранявший вход в штабную избу. — Ты что, новенькая у нас? Что-то я тебя раньше не видел.
— Новенькая... Недавно убежала от немцев.
Набравшись смелости, Зина шагнула через порог.
В большой горнице за непокрытым столом сидели несколько человек, все в полувоенной форме — гимнастерках с ремнями. В горнице было очень накурено, сизоватый дым клубами висел под закопченным потолком.
Партизаны за столом с любопытством разглядывали ленинградскую школьницу. Они уже знали о ее диверсии в офицерской столовой.
Среди них Зина заметила Михаила Ивановича, когда-то приходившего к дяде Ване в Зую.
— Вовремя ты ушла из Оболи, — заметил Михаил Иванович. — Иначе тебя могли расстрелять. — Он достал полосатый кисет, свернул цигарку, кресалом выбил искру, закурил и обратился к худощавому: — Куда мы ее пристроим, командир?
— Чем бы ты у нас в отряде хотела заниматься? Может быть, в госпиталь? Пойдешь? — спросил ее командир.
— Разведчицей, — быстро ответила Зина.
— Вот как?.. — удивился командир. Он хотел определить эту хрупкую, худенькую девочку на работу полегче.
— Но прежде чем стать разведчицей, нужно многому научиться, — заметил Михаил Иванович.
— Я научусь, — твердо сказала Зина.
— Хорошо, мы подумаем, — произнес командир, и судьба Зины осталась бы в этот день нерешенной, если бы в этот момент не вошла в избу девушка в полушубке, перетянутом военным ремнем, в шапке-ушанке.
— Наташа! — Зина сразу узнала секретаря подпольного райкома комсомола.
Наташа подошла к Зине и по-дружески обняла ее.
— Слышала уже о твоем подвиге, — быстро заговорила она и обратилась к сидевшим за столом: — Это моя подопечная из Оболи.
— Просится в разведчицы, — сказал командир отряда.
— А почему бы не взять? — решительно ответила Наташа. — Я — за!
По тому, как уверенно она держалась, чувствовалось, что Наташа пользуется авторитетом у начальства.
— Зина пришла в отряд не одна... — заметил Михаил Иванович. — У нее маленькая сестренка.
— Но сестренка живет теперь не с ней, а при госпитале. И зачислена в штат госпиталя, — возразила Наташа.
— Придется уважить просьбу нашего комсомола!.. — решил командир и пообещал Зине: — В ближайшие дни определим тебя в разведгруппу.
— Спасибо! — радостно сказала Зина.
Дома Зину встретила мать сестер Лузгиных — Антонина Андреевна.
— Пришла тебя проведать. Очень уж моя Машенька тебя любила... — сказала она и заплакала. — Приняли меня здесь в партию... Дали дело, — немного успокоившись, рассказала она о себе, — для госпиталя стираю белье. Чем могу, помогаю партизанам.
— Я, Антонина Андреевна, как смогла, отомстила и буду мстить за Тоню и Машеньку, за мою тетю Иру и Солнышко, за всех замученных наших людей.
Дня через два Ксения сказала Зине:
— Завтра уходим в разведку. Тебя тоже с собой берем. Командир распорядился. — И, осмотрев юную разведчицу, критически покачала головой: — Обувка у тебя плохая. В бахилах из мешковины далеко не уйдешь...
А утром принесла Зине с партизанской базы хотя и стоптанные, но аккуратно подшитые валенки.
— Разведчикам и связным полагается ладная обувь. Уходим мы порой надолго.
Они вышли из деревни под вечер. Ксения шла первой быстрым, уверенным шагом. За ней шагали Зина и Настя.
— По пути обращай внимание на все!.. Где сломанная веточка, где примятый кустарник. Ничего не должно оставаться незамеченным... — учила Ксения.
Переночевали в землянке партизанского дозора и еще до рассвета снова тронулись в путь.
Влажная опавшая листва скрадывала их шаги.
— Главное — пройти этот лес... — тихо сказала Ксения. — Если нарвемся на засаду, бегите обратно. Я буду отстреливаться.
У Ксении револьвер и гранаты. В дорожной сумке она несет взрывчатку для подпольщиков. Но идут они не в Оболь, а куда-то в другом направлении. Зина идет налегке. Оружия у нее нет. Если их схватят, она должна сказать, что не знает своих спутниц, случайно встретила на дороге — это легенда, подсказанная начальником разведгруппы.
Вдруг Зина замерла, предостерегающе схватила Настю за руку. Глаза у нее испуганно расширились. Совсем рядом, на небольшой поляне, у осины, стоял, склонившись, черноволосый бородатый человек в ватнике.
— Он... мертвый, — услышала она шепот Насти.
И только теперь Зина разглядела веревку, которой человек был привязан к дереву. За деревом лежал другой труп. А вокруг были набросаны какие-то жестянки.
— Убивают наших и, заминировав, оставляют — хотят запугать, — объяснила Зине Ксения. — Надо запомнить хорошенько это место и сообщить в отряде.
Они шли еще более часа, пока лес и заросшее березняком болото не кончились. Остановились на опушке, перед которой простиралось обработанное поле. Были слышны людские голоса. За кустарником виднелись жилые постройки. На обочине дороги чернел обгоревший грузовик.
— Ты с нами, Зина, дальше не пойдешь. Останешься здесь. Будешь следить за дорогой! — приказала Ксения. — Будь все время начеку. Обязательно запоминай все, что увидишь и услышишь. — И, пытливо глядя на Зину, спросила: — Не побоишься?
Зина только обиженно вздернула плечами.
Машины и люди на дороге показывались довольно редко. Поэтому Зине легко было фиксировать в памяти все, что она видела.
Для лучшего обзора она взобралась на высокую ель. И все же, несмотря на свою неусыпную бдительность, она не уследила момента, когда спустя несколько часов Ксения и Настя бесшумно выросли рядом.
Ксения, внимательно слушая Зинин отчет, спросила:
— На елку лазила?
— Да... — удивилась Зина. — А вы откуда знаете?
Ксения улыбнулась, показала на свежую хвою под елкой и устало промолвила:
— От разведчика даже господь бог ничего утаить не может.
Они двинулись в обратный путь, когда густые вечерние сумерки окутали лес.
Зину поражала необыкновенная зрительная память Ксении и то, с какой легкостью она ночью отыскала их прежний след.
Девушки теперь крались, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
— Ну вот, теперь это уже наш партизанский край, — тихо проговорила Ксения, когда они, преодолев несколько оврагов, дошли до густых хвойных зарослей.
Партизанский край! Удивительной была эта обширная озерно-лесистая зона. Раскинулся он на десятки километров в глубину и в ширину, от Полоцка и почти до Березины. Своеобразное Советское государство в глубоком тылу мощных немецких армий, окруженное со всех сторон полицейскими заставами, вражескими гарнизонами, имевшими на своем вооружении артиллерию и бронетранспортеры.
Партизанская армия насчитывала несколько десятков отрядов, собранных в бригады, вначале разрозненных, действовавших самостоятельно, на свой страх и риск, и затем сцементированных под одним общим командованием.
Под защитой этой народной армии в партизанском крае находилось более 80 тысяч мирных жителей. Для врага партизанская зона оставалась пока недоступной. Система различных оборонительных сооружений прикрывала территорию народных мстителей. Тут были и заминированные поля, и свои долговременные земляные укрепления, и окопы полного профиля. Партизанские патрули, дозоры, часовые охраняли подступы к бригадам и отрядам. У каждой бригады была своя зона, свои оборонительные границы, защищать которые от проникновения врагов партизаны были обязаны так же, как и население тех деревень, которые находились на территории бригады. Почти ежедневно то в одном, то в другом месте обширного партизанского края народные мстители вели оборонительные бои с оккупантами.
Но партизанские бригады не замыкались на своей территории, не ограничивались только обороной.
Они проникали отрядами, небольшими группами на занятую врагом территорию. Скрытно, а иногда и с боями пересекали шоссейные и железнодорожные магистрали, нападали на фашистские гарнизоны. Совершали и длительные рейды — за десятки километров от своих основных баз. Возвращались с трофеями, привозили продукты, пригоняли скот. Партизанская деятельность не прекращалась ни на один час. В то время, когда Зина пришла в отряд, в партизанском крае было относительное затишье, хотя боевая активность партизан все нарастала. Молниеносные удары по полицейским заставам и небольшим вражеским гарнизонам каждый раз были неожиданными и завершались успехом партизан. Но все понимали, затишье это кратковременное: немцы вот-вот должны были огрызнуться крупной карательной операцией. В случае наступления врага партизанские отряды могли скрытно уйти в другие районы Белоруссии. Но как быть с населением, доверявшим свою безопасность и жизнь народным мстителям? Все это заставляло руководство партизанского края всемерно усиливать и укреплять свою армию.
В свободное от боевых действий время партизаны занимались подготовкой к будущим боям. Рыли окопы, на танкоопасных местах — противотанковые рвы... Устраивали на лесных дорогах завалы.
Особенно остро сознавали надвигающуюся опасность в штабе оперативной группы, располагавшемся в центре партизанского края — районном поселке Ушачи (этой оперативной группе подчинялись все партизанские бригады и отряды Лепельско-Полоцкой зоны). Из разведывательных данных уже было известно, что немцы намереваются провести свою карательную операцию в декабре — январе. Фашистами уже формировались специальные карательные части. В пограничные с партизанским краем гарнизоны завозились дополнительные боеприпасы. Усилили свою деятельность агенты врага, пытаясь проникнуть в партизанскую зону и там осесть.
Партизаны усиленно готовились дать отпор карателям.
Со строевым составом часто проводились учебные занятия. В одну из групп, учившихся владеть трофейным оружием, была зачислена приказом по партизанской бригаде и Зина.
Она уже получила боевое оружие — трофейный автомат и несколько гранат. Автомат она освоила сразу. Гораздо сложнее для нее оказалось стрелять из трофейного маузера. На всю учебную группу их было два. Поочередно они переходили из рук в руки.
— Непринужденно стоять! — командовал инструктор. — Подтянуться!.. Рука должна быть твердой... Держать на весу!..
Вытянув правую руку с тяжелым пистолетом, Зина, как приказывал инструктор, закрывала один глаз, прицеливалась, но попадала неточно.
— Не совсем удачно, — отмечал инструктор, подойдя с Зиной к мишени. — Надо еще потренироваться.
Но запас трофейных боеприпасов небольшой. На каждого стрелка полагалась ограниченная норма.
— Доставайте у врага, — советовал инструктор.
Но как достать, если Зина еще не участвовала ни в одной боевой операции! Помог брат Фрузы — Николай Зеньков где-то раздобыл трофейные патроны. И уже через несколько дней Зина услышала от инструктора:
— Молодец! Ни одна пуля за "молоком" не пошла. Глаз у тебя, девочка, точный.
Зина все больше привыкала к партизанской жизни, к своим соседкам. Ей нравилась мягкость, доброта в характере Насти, стремление чем-нибудь услужить. Привыкла она и к целеустремленному, гордому нраву Ксении, властно подчинявшей себе других. Зина от Насти узнала, что у Ксении немцы заживо сожгли всю семью: отца, мать, младшего брата. Сама она случайно уцелела. С того дня в рыжеватые Ксенины косы и закралась седина.
Партизаны уходили, возвращались. В госпиталь привозили и приносили раненых... Убитых хоронили на деревенском кладбище. Часто объявлялась воздушная тревога. Немцы бомбили партизанскую землю. Почти после каждой такой бомбежки в госпитале появлялись новые раненые, а на кладбище — свежие могилы.
В декабре Зину вызвали на инструктаж недавно принятых в партизанскую бригаду. В избе собралось человек двадцать молодежи. Среди них Зина была самой юной.
Проводил занятие начальник штаба бригады, уже пожилой, со шпалой в петлицах гимнастерки. Седые, коротко остриженные волосы торчали у него на голове ежиком. Он кратко рассказал о положении на фронте: под Сталинградом немцы в котле, но еще не разбиты; окруженная нашими войсками под Демянском 16-я армия гитлеровцев упорно сопротивляется...
Затем начальник штаба перешел к непосредственному инструктажу.
— Местность, которую защищает наша бригада, только частично лесная. У нас значительная территория — открытая — озера, болота. Это тоже наши природные укрепления. Мы, партизаны, по существу, все время находимся в окружении. И днем и ночью. Вез взаимной помощи, без взаимной дружбы мы не можем существовать. Вы, наверное, слышали, что под защиту партизан в этот край идут тысячи местных жителей из окрестных селений.
Но под видом беженцев враг засылает к нам своих диверсантов, шпионов. На днях в соседнем отряде диверсантом убит командир взвода. Будьте внимательны! Присматривайтесь к каждому новому человеку.
Через несколько дней Зина впервые пошла на боевое задание. Накануне командир собрал отряд. В штабной избе столпилось много народу, и Зина услышала, что предстоит ночной поход километров за двадцать.
— По данным разведки, — сообщил он, — нас ожидает многочисленный гарнизон, большой склад боеприпасов. Немцы готовятся к наступлению. Наша задача — опередить врага.
В установленный час партизаны собрались на лесной опушке. Стало известно, что в нападении на вражеский гарнизон будет участвовать не один отряд, а несколько, и перед каждым — своя цель. Зина входила в разведывательную группу основного отряда, который во взаимодействии с другими подразделениями должен ворваться в селение с восточной стороны, выбив оттуда гарнизон.
— Одеться потеплее! Ночью мороз ожидается, — предупредил своих бойцов командир взвода, безусый парень в потрепанном ватнике и серой папахе с красной ленточкой.
Партизанскую границу переходили глубокой ночью.
Мороз крепчал. Коченели руки и ноги. На открытых местах ледяной ветер резал лицо. Зина старалась не отставать от идущих молча партизан. Только один раз она услышала, как кто-то рядом негромко звякнул автоматом и, видно запнувшись о корягу, шепотом выругался.
Передовую группу партизан-разведчиков, в которую входила Зина, вели двое проводников — местные жители, хорошо знавшие окрестные леса.
Под утро остановились на короткий отдых в ельнике у оврага. До ближайшего селения оставалось немного. Хвойный лес редел, постепенно переходя в березовое мелколесье. За ним начиналось заснеженное ровное поле...
К Зине подошел командир взвода.
— Не замерзла... держишься?
— Держусь... — едва слышно прошептала Зина, слабо улыбнувшись.
После небольшого отдыха разведгруппа отделилась от основного отряда и тронулась ползком к чернеющим вдали постройкам. Возле усадеб разведчики разделились. Четверо поползли снимать часовых, а трое, в их числе и Зина, свернули вправо, к дороге, где нужно было перерезать линию связи.
— Следи за дорогой! — шепнул старший Зине. — Если напоремся, прикрывай нас огнем!
Зина осталась одна в снежном поле. Она лежала, распластавшись в сугробе, прижимая к себе автомат. Легкий ветерок мел поземку. На небе в просветах облаков сверкали звезды... "Почему так долго ничего не слышно? — томилась тревожным ожиданием Зина. — Так и замерзнуть можно!" Прошло еще, наверное, минут двадцать. Зина совсем уже закоченела, когда наконец впереди на снегу зачернели, приближаясь, две живые точки... Это возвращались разведчики.
— Перерезали провода... — сообщили они, плюхнувшись рядом с ней в сугроб.
Теперь лежали втроем в сугробе и терпеливо ждали сигнала атаки.
"Скорее бы... — думала Зина, сжимая окоченевшими руками автомат. — Глаза слипаются... Сил уже нет..."
И тут предрассветную тишину нарушил трескучий взрыв гранаты... Автоматная очередь... другая. И почти сразу же в небе загорелась, рассыпалась блестящими искорками зеленая ракета... За ней — вторая, сигнал общей атаки. Какая-то невероятная сила подняла Зину на ноги. Вскочив, она ринулась вслед за партизанами к жилым постройкам.
В селе, казавшемся еще несколько минут назад вымершим, скрипели и трещали срываемые с петель двери, звенели разбитые стекла, из распахнутых настежь окон выскакивали и вываливались полуодетые люди. Слышались крики и вопли гитлеровцев, захваченных врасплох.
Зина стреляла из автомата на ходу туда, где мелькали убегавшие вражеские солдаты. Свой взвод Зина разыскала на площади возле школы, когда на подъехавшие розвальни клали убитых. На другой подводе увозили раненых, я среди них Зина увидела Николая Зенькова, с забинтованной головой, без шапки.
Огненно-белая дуга ракеты прочертила горизонт, означая, что пора отходить. Главное было сделано. Гарнизон разгромлен, склады боеприпасов и продовольствия опустошены и горели, подожженные партизанами. Обратный путь не показался Зине трудным и утомительным. Она испытывала необыкновенный душевный подъем: ведь сегодня она впервые участвовала в бою. Ее автомат не бездействовал.
Неделю спустя Ксению и Зину вызвали к командиру, и они получили задание вдвоем пойти во вражеский тыл.
— Это селение обходите стороной, — посоветовал начальник штаба отряда, склонившись над планом местности. — Вокруг полицейские заставы, задерживают каждого.
... Они вышли из деревни засветло. Одеты были, как беженки, в лаптях, в руках — по небольшому узелку. Ксения сама проинструктировала Зину, как вести себя при встрече с полицаями и немцами.
— Главное — стой и молчи. Помни: ты моя двоюродная сестра. Я и за тебя, и за себя буду говорить...
Они благополучно миновали наиболее опасный лесной участок и, пройдя с полчаса по полю, набрели на две большие завьюженные копны сена. Остановились.
— Следов к копнам не видно, — тихо сказала Ксения. — Значит, заночуем здесь.
Осторожно подрыли одну из копен. В образовавшуюся нору, остро пахнувшую мятой, зверобоем и еще какой-то неведомой травой, первой пролезла Зина, за ней протиснулась Ксения.
— А теперь спать... — тяжело дыша, сказала Ксения. — Ты расстегни шинель и разуйся. Ноги в сене не озябнут.
Зина послушалась, вытянула усталые ноги и, прижавшись к спине подруги, закрыла глаза. Мерное дыхание Ксении действовало успокаивающе, и вскоре Зина уснула.
На рассвете, хорошо отдохнув, они вылезли из копны и снова тронулись в путь. Шли теперь уже открыто, по большаку. Они миновали большую часть пути, не встретив ни одного человека.
Наконец впереди завиднелись жилые постройки, и девушки пошли медленнее.
— Здесь должна быть полицейская застава! — Ксения заметно забеспокоилась, заволновалась, перекладывая из одной руки в другую свой узелок.
— Сзади машина! — испуганно предупредила Зина, оглянувшись.
— Что ж, встретим! — сказала Ксения, останавливаясь у бревенчатого мостика через дорожную канаву.
Она подняла валявшееся рядом полено, оторвала от жакетки кусок черной подкладки, завернула полено и подложила сбоку под бревно мостика.
Небольшая машина пикап приближалась. Рядом с шофером сидел офицер в черной шинели, в очках и в фуражке с высокой тульей.
Ксения с поднятой рукой шагнула навстречу. Машина остановилась. Офицер выглянул в раскрытое окошко. Подскочив к машине, Ксения быстро заговорила, путая немецкие и русские слова, при этом жестами показывая, что мостик, очевидно, заминирован.
Офицер, вынув из кобуры парабеллум, вышел из машины и приказал шоферу объехать мостик стороной. Нотки испуга звучали в его голосе.
Тарахтя, машина с большим трудом снова выбралась из кювета на дорогу. И тут опять случилось для Зины неожиданное: Ксения попросила немцев довезти до селения. Офицер теперь потребовал предъявить ему документы. Ксения вынула какую-то завернутую в носовой платок бумагу. Офицер мельком взглянул на нее и разрешил девушкам сесть в машину. Они быстро доехали до селения. Вышедший навстречу машине дежурный полицейский заставы в черном романовском полушубке козырнул офицеру.
Офицер стал у него что-то расспрашивать, указывая назад, в сторону мостика. Ксения и Зина выскользнули из кузова машины. И опять новая выходка Ксении озадачила Зину. Девушка сама подошла к офицеру, по-немецки поблагодарила, прижав руку к груди. Офицер вежливо ответил, и разведчицы, не глядя на полицая, пошли по тропке мимо жилых построек. Снова выбрались на большак. Навстречу ехали грузовые машины, встречались прохожие. Разведчицы шли спокойно, на них никто не обращал внимания. И вдруг:
— Эй вы, красотки... документы!
Перед ними стояли два дюжих парня с белыми повязками на рукавах.
Девушки тоже остановились. Ксения решительно шагнула к полицейским:
— Чего кричите? Привыкли глотки драть! — и, небрежно глядя на опешивших полицаев, вынула из-за пазухи завернутый в платок документ. — Вот, видели... — И сунула чуть ли не под нос одному из них.
— А-а... Аусвайс! — негромко произнес он, глядя то на немецкий паспорт, то на Ксению, и обратился к Зине: — А у тебя?
— Дурак ты неотесанный! — снова закричала Ксения. — Полицай, а свои мозги на куриные сменял. Аусвайс-то несовершеннолетним не выдают. Неужели не знаешь?
Раскрасневшаяся Ксения, в сбившемся с головы платке, была необычайно красива в своей ярости. И как это ни странно, и ругань Ксении, и ее угрозы подействовали на полицаев. Они вернули ей аусвайс и, чертыхаясь, пошли, не оглядываясь, по дороге.
— Отделались, — пряча свой документ и успокаиваясь, облегченно вздохнула Ксения.
Шли они медленно. Сбоку пролегала железная дорога. Мимо с грохотом проследовал воинский эшелон. Вскоре прошел другой. Ксения еще замедлила шаг, как догадалась Зина, считая проходившие вагоны.
— Запоминай... — сказала она Зине. — Если тебе снова придется идти, здесь самое удобное место для наблюдения.
Большак свернул влево, в мелкий осинник. На пригорке раскинулось большое селение, с колокольней в центре.
Девушки медленно побрели вдоль посада. Ксения шла смело, уверенно, не обращая внимания на встречных.
— Кажется, здесь... — Ксения глядела на небольшую избу с высоким колодезным журавлем возле ворот. Вынула из кармана небольшое круглое зеркальце, посмотрелась, поправила на голове платок, волосы на лбу и снова спрятала его. Только потом Зина сообразила, что Ксения, не оборачиваясь, проверяла, не следит ли кто за ними сзади.
Ксения толкнула калитку. На небольшом крылечке остановилась, легонько постучала в дверь. В сенях раздались шаги, и слабый женский старческий голос спросил:
— Кто там?
— Лида дома?
Звякнул запор, дверь им открыла темноволосая женщина лет тридцати, в накинутом на плечи платке.
— Входите... — Она провела их в избу с потемневшей от старости широкой деревянной кроватью, голым столом, на котором стояли полуразбитые чашки, обгорелый чугунок и деревянная солонка. Возле кровати, на пружине, прикрепленной к матице, висела зыбка с грудным ребенком.
Пытливо скользнув взглядом по Зине, хозяйка проговорила:
— А мы ждали вас раньше.
— Раньше не смогли, только сегодня, — отозвалась Ксения и устало присела на лавку и развернула свой узелок. Глядя на нее, Зина тоже развернула свой и вынула замаскированную в краюшке хлеба небольшую мину в пластиковой оболочке.
Немного отогревшись, партизанки собрались уходить.
— Возможно, в следующий раз приду не я, а она. — Ксения указала на Зину.
Простившись, они вышли из избы.
Теперь они свернули с дороги в небольшой лес.
Ксения предупредила:
— Это самая опасная — пограничная зона. Теперь нам язык не поможет — только глаза и уши.
Разведчицы осторожно крались лесом, не выходя на открытые места и избегая идти по полузанесенным поземкой тропам. Только к утру они добрались в отряд.
Когда немного спустя Ксения доложила об их рейде командиру, тот спросил у Зины:
— Не боялась?
— Боялась, — призналась Зина.
— Значит, больше не пойдешь в разведку?
— Пойду, — вспыхнула Зина.
— Сможет она выполнять задания? — спросил он у Ксении.
— Сможет, — твердо ответила Ксения и, обняв Зину добавила: — Со мной Ромашка вела себя молодцом...
На следующий день Зина встретилась на улице с секретарем подпольного райкома комсомола — Наташей.
— Поздравляю, Зиночка! Поздравляю, моя милая! — Лицо у Наташи сияло. — С большой радостью!
— С какой? — широко раскрыв глаза, спросила Зина. И тут узнала об огромном успехе Красной Армии под Ленинградом.
Наше наступление началось 12 января, а 18 января войска Волховского и Ленинградского фронтов уже соединились. Так была прорвана блокада Ленинграда.
Партизанский лагерь ликовал. Радостное известие о событиях под Ленинградом не осталось в стороне и от Гальки. Она примчалась к старшей сестре и отчеканила:
— Скоро поедем домой!
— Ку-уда?
— В Ленинград...
И тут же сестры принялись строить планы о возвращении в родной город.
— Поедем, конечно, поездом или на машине. Партизанский отряд даст нам отпуск. Напишут командировочное удостоверение, — обняв Гальку, мечтательно говорила Зина.
— И мне напишут?
— Конечно. Без увольнительного документа покидать отряд нельзя, иначе сочтут за дезертиров.
— А что про меня напишут?
— Напишут, что медицинская сестра Галина Портнова из партизанского госпиталя бригады имени Ленина командируется в Ленинград, чтобы повидать отца и мать. А затем она вернется обратно окончательно добивать гитлеровцев до полной нашей победы.
Глаза у Гальки сияли.
За зиму 1943 года Зине пришлось побывать во многих местах партизанского края. Вместе с другими партизанами участвовать в боях. Несколько раз ходить во вражеский тыл с заданиями командира. Но ни разу она не попала в Оболь. Просить командира послать ее туда с заданием она не решалась. Наступала весна, а Зину томила полная неизвестность о судьбе родных.
Но вот однажды, уже в мае, Зину вызвали в штабную избу. Там находилась Валя Шашкова.
— Вы обе, кажется, из Оболи? — спросил командир.
— Да, из Оболи, — подтвердили девушки.
— Вот и хорошо! Завтра пойдете встречать беженцев.
Откуда и каких беженцев предстояло встретить, командир не разъяснил. Самим же спрашивать не полагалось. Сердце Зины сжалось от волнения. А что, если придет и бабушка с ребятами?
Когда Зина с Валей пришли на сторожевую заставу, два парня-партизана, тоже снаряженные для встречи беженцев, спокойно лежали на лужайке, курили.
Девушки подсели к ним.
— Не знаете, каких беженцев будем встречать? — поинтересовалась Зина.
— Знаем, — отозвался один из них. — Быка, по кличке Тимошка, и двух его рогатых подружек.
"Вот тоже зубоскал!" — обидевшись, сердито подумала Зина и отвернулась.
— Ведут, ведут наших беженцев, — дернул ее за рукав "зубоскал". — Пошли навстречу.
— Это что же, так много наших идет? — удивилась Зина, услышав в мелколесье треск валежника и сучьев.
— Будьте осторожны! — весело предупредил один из партизан. — На всякий случай приготовьте оружие...
— Есть, приготовить оружие! — отозвалась Зина, не понимая, что его так развеселило.
Треск сучьев послышался совсем рядом, и перед Валей и Зиной показался огромный бык с широко расставленными крутыми рогами. Вели быка на веревках-поводках хорошо знакомые подпольщики — Добрыня и Ефим. За быком спокойно шагали две коровы, которых вели Маша Ушакова и Катя Зенькова.
— А-а, Ромашка! Моя радость, здравствуй! — размашисто протянул Зине руку, улыбаясь, Добрыня. И, верный своей привычке подтрунивать над Зиной, сказал: — Сплел было тебе, моя ненаглядная, лапотки, загляденье, как шелковые, да вот пришлось отдать этому рогатому черту. Еле обул его.
Только теперь Зина заметила на ногах быка круглые, как решето, лапти. На ноги коров тоже были надеты сплетенные из лыка лапти.
— Так мы заметаем следы, — пояснил Добрыня.
Встреча была короткой. Передав партизанам свое стадо, подпольщики спешили до темноты вернуться в Оболь. Все же Зина успела узнать от Маши и Кати, что бабушка жива, "братья-разбойники" живут у нее в деревне. А дядю Ваню сломила болезнь — он скончался.
На следующий день ничего не подозревавшая о новой Зининой глубокой печали Галька, забежав к ней, весело тараторила:
— У нас при госпитале теперь свои коровы есть... Партизаны пригнали из лесу. Знаешь какое вкусное молочко! Мне немного дают.
В партизанском крае готовились к наступательной операции. Решение партизан нанести особо ощутимый удар по гитлеровцам обуславливалось обстановкой на фронтах Великой Отечественной войны. Всеми силами, которые находились в распоряжении партизан, нужно было помочь Красной Армии в готовящемся генеральном сражении на Орловско-Курской дуге.
По заданию ЦК Компартии Белоруссия Республиканский штаб партизанского движении разработал план организованного общего наступления всех партизанских отрядов Белоруссии. Этот план предусматривал так называемую рельсовую войну под кодовым названием "Концерт". Дня за два до выступления командир отряда, в котором находилась Зина, собрал партизан на поляне рядом с опушкой леса. Все пришли в полном боевом вооружении.
Спокойно оглядев собравшихся, командир сказал:
— Выступаем через час. Предстоит сделать тридцатикилометровый бросок по занятой врагом территории к линии железной дороги. Ни в коем случае не обнаруживать себя, стараться не ввязываться ни в какую схватку с гитлеровцами или полицейскими. Обходить заставы стороной.
В путь тронулись повзводно. Партизаны тянулись гуськом по лесной тропе. Зина, с автоматом на груди, со взрывчаткой в подсумке, шла в числе первых. В густых вечерних сумерках скрытно, не обнаруженные врагом, перешли границу партизанской зоны.
Они обходили стороной попадавшиеся на пути селения. Разговаривали шепотом. Курить запрещалось. Часа через три отряд вышел из лесу, маскируясь в кустарнике. Дальше простиралась кочковатая луговина. Впереди за кустарником, на возвышенности, тускло поблескивали железнодорожные рельсы.
По шпалам прошел парный патруль. Солдаты, в тяжелых кованых ботинках, в коротких серых куртках, с автоматами на груди, шли спокойно, размеренным, уверенным шагом, не подозревая, что за ними со стороны уже следят десятки глаз. К немцам бесшумно метнулось несколько человек. Зина услышала сдавленный вскрик, и снова кругом воцарилась тишина.
По звеньям передали друг другу команду: "Подойти ближе!"
Ползком партизаны приблизились почти к самому полотну. Где-то вдали, на линии, отрывисто зарокотал пулемет, залаяли сторожевые собаки, и сразу же, зашипев, взвилась в небо зеленая ракета — сигнал выступления.
Зина вместе с товарищами метнулась вперед, скатилась в кювет, поднялась. Перед глазами стальная колея... Вставив капсюль, заложила шашку под стык рельсов. По всей линии так же действовали остальные партизаны.
Словно откуда-то сверху Зина услышала голос командира взвода:
— Спокойно! Все в порядке.
Не прошло и пяти минут, как сразу же в разных местах на полотне загремели взрывы. В небо взвилась теперь белая ракета — сигнал отхода.
... В эту ночь партизанами отряда, в котором находилась Зина, были подорваны рельсы на железнодорожном пути Полоцк-Витебск, на расстоянии двух километров. В лагерь вернулись без потерь.
А днем стало тревожно. По светлому, безоблачному небу с оглушительным ревом рыскали вражеские самолеты... В отместку за проведение железнодорожной диверсии фашисты ожесточенно бомбили партизанские деревни.
Неожиданно Зина увидела в партизанском лагере всю семью Дементьевых. Встреча была радостной, трогательной. Зина бросилась к ним, обнимая, целуя.
— Ушли... — скорбно, со слезами на глазах жаловалась Анна Андреевна. — Всю нашу семью хотели забрать. Спасибо Нине Азолиной, выручила — предупредила.
А через несколько дней к партизанам с разрешения подпольной комсомольской организации пришли Катя Зенькова, Иван Галошкин (Добрыня) и Ефим Лемнев. Всем им угрожал арест.
— Ну, теперь вас, юных мстителей, здесь целая колония, — сказала секретарь подпольного райкома комсомола Наташа.
Едва она собралась побеседовать со вновь прибывшими комсомольцами, как в штабную избу влетела разыскивающая Зину Галька:
— К нам самолет прилетел! Наш! С красными звездами!
Это было такое событие, которое не могло оставить спокойным ни одного партизана. Все побежали смотреть прилетевший с Большой земли самолет.
Он стоял на лесной поляне, прикрытый маскировочными сетями, ельником. Вокруг толпились партизаны. Сколько было радости! Самолет привез с Большой земли не только оружие, боеприпасы, медикаменты, потребность в которых была особенно большая, но и письма...
Вполне понятно, что сестры Портновы не ждали письма. Их адрес на Большой земле не был известен. Но кто-то подсказал девочкам:
— Напишите и вы родным.
Сестры сразу же побежали домой — ведь времени в обрез. Зина писала письмо, а Галька диктовала ей.
— Напиши, что я стала большая! — требовала она, подперев кулачками голову.
— Ладно, ладно... — соглашалась старшая сестра. — Не слушаешься ты только...
— Как не слушаюсь?! — изумилась Галя, широко раскрыв глаза, и от обиды даже покраснела. — Наговариваешь все на меня...
— Ладно, ладно, слушаешься. — Зина, боясь, что Галька разревется, поспешила ее успокоить: — Лучше давай прочту, что я написала.
"Здравствуйте, мамочка и папочка!
Мы живы и здоровы, чего и вам желаем. Мама, мы сейчас находимся в партизанском отряде, вместе со всеми бьем немецких фашистских оккупантов. Галочка тоже вместе со мной. Мамочка, пока писать много не буду, так как не знаю, получите ли эту записку. Как получите, так сейчас же напишите ответ.
С приветом!
Ваши дочери Зина и Галя.
27.8.43 г."
— Видишь, и про тебя написала, и привет передала.
— Хорошо! — Глаза у Гали сияли от радости.
Зина сложила лист треугольником, старательно вывела: "Полевая почта 05400 — 17. Бригада имени Ленина, 3-й отряд" — и тяжело вздохнула: не верилось, что этот листок попадет в руки родителей.
— Теперь будем ждать ответа, — погладила Зина сестру по щеке.
— А скоро? — допытывалась Галька.
Ей казалось, что раз письмо повезет краснозвездный самолет, он в тот же день опустится в Ленинграде. К самолету подойдет почтальон с большой кожаной сумкой, заберет письма. Затем поднимется на третий этаж дома по Балтийской улице. Навстречу выйдут одновременно отец и мать.
— Вам письмо от Зины и Гали, — скажет почтальон я протянет сложенное треугольником письмо.
Зина слушала наивный Галькин лепет и грустно качала головой. Неизвестно еще, живы ли там родные?
— Ромашка, ты в Оболи знаешь Нину Азолину? — спросил однажды Зину командир отряда, вызвав ее в штаб.
— Знаю, товарищ командир! У нее подпольная кличка Василек, — ответила Зина.
Сидевшие за столом переглянулись.
— Очень хорошо, — произнес командир. — Хочу послать тебя, Ромашка, со срочным заданием к юным мстителям в Оболь. Отнесешь подпольщикам письмо. Как, сумеешь?
— Ваше задание будет выполнено! — четко произнесла Зина, очень обрадовавшись: наконец-то она пойдет в Оболь!
— Пока можешь быть свободна, а через час заглянешь к нам... Задание весьма срочное, пойдешь сегодня.
Когда Зина ушла, в избе возобновилось прерванное ее приходом совещание.
— Почему ты решил послать именно ее? — спросил секретарь подпольного райкома партии.
— Да девчонка больно толковая... — задумчиво отозвался командир. — И потом немцы и полицейские на подростков все же меньше обращают внимания... Но ей придется идти кружным путем. Прежний путь теперь опасен.
— А что, если не успеет предупредить?.. — озабоченно нахмурился комиссар.
Только что они через связного получили от своего человека сообщение, что Нине Азолиной грозит арест. Ни связной, передававший это сообщение, ни в партизанском штабе еще не знали, что под угрозой ареста находится не одна Азолина, а вся подпольная организация.
Когда ровно через час Зина вернулась в штабную избу, она застала там только командира.
— Так вот, Васильку теперь угрожает опасность. Немцы подозревают, что она помогает партизанам. Нужно предупредить, чтобы она срочно уходила к нам. Как думаешь с ней связаться в Оболи?
— Думаю, мне лучше сначала зайти к Фрузе Зеньковой, — ответила Зина.
Командир задумался. Положение осложнялось тем, что, как он узнал от комиссара отряда, Фруза получила задание подпольного райкома партии на этих днях побывать в Полоцке. Уехала ли она, вернулась ли, благополучно ли прошла поездка — никто в партизанском отряде пока не знал.
— Вероятно, ты не сможешь встретиться с Фрузой, ее может не оказаться дома.
Тогда, несмело переминаясь с ноги на ногу, Зина предложила:
— А может быть, вы мне разрешите зайти в Зую к бабушке? Василек живет рядом, за изгородью. Я могу ее сразу предупредить.
— А если не сможешь передать?
— Тогда я постараюсь встретиться с кем-либо из наших подпольщиков. Они все меня знают, и передам ваше сообщение на словах, а письмо оставлю в нашем старом тайнике. — И Зина рассказала про существовавший на усадьбе в дупле липы тайник.
— Дельное предложение... — согласился командир.
Он протянул Зине зашифрованную записку, которую она должна была, заучив на память, передать по назначению. Затем командир с ласковой теплотой посмотрел на Зину и пожал ей руку:
— Ну, желаю удачи! Сейчас пойдешь к комиссару, он подробно объяснит тебе, как пройти в Оболь кружным путем: короткий теперь блокирован немцами. Будь, девочка, осторожна.
Зина смущенно смотрела на него, не решаясь что-то сказать.
— Ты хочешь о чем-то спросить меня?
И Зина осмелилась:
— Разрешите мне на обратном пути забрать моих двоюродных братьев. Они остались одни, без матери... — Говорила торопливо, горячо, с мольбой глядя на командира: — Бабушка старая-престарая. Ей трудно всех содержать. Если я мальчишек возьму с собой, то бабушке с одной Любочкой будет полегче.
— Ну что ж, выполнишь задание и приводи.
По пути на инструктаж Зина завернула к сестренке в госпиталь, предупредила, что уходит на задание, и, не стерпев, пообещала:
— Обратно, может быть, приду не одна. Приведу с собой Нестерку и Леньку.
— Вот хорошо-то! — просияла Галька.
Помочь Зине пройти через партизанскую зону вызвались старик партизан и Добрыня. Время уже приближалось к полуночи, когда они миновали два последних дозорных поста.
Небо завесили густые, кучевые облака, предвещавшие дождливую погоду. На обрывистом берегу Западной Двины остановились. Здесь предстояло расстаться с провожатыми.
Добрыня, поцеловав Зину в щеку, шепнул на прощание:
— Возвращайся быстрее. Буду ждать тебя.
Зина осталась одна. В кустах разделась, связала свое белье. Держа узел над головой, осторожно вошла в воду и, тихонько гребя свободной рукой, поплыла. Хорошо плавать она научилась еще в Ленинграде, поэтому довольно легко преодолела реку. Ползком по песчаной отмели пробралась к кустарнику. И, стараясь неосторожным шорохом не выдать себя, оделась.
Она кралась зарослями ольшаника, уходя все дальше от опасного берега реки. И вдруг совсем близко услышала голоса. Очевидно, полицаи. Счастье, что она не нарвалась на них. Зина опустилась на землю и поползла в сторону.
Кончилось мелколесье. Впереди темнело покрытое росой обширное поле. На ощупь Зина определила — рожь, с тяжелыми, набухшими от влаги колосьями. Значит, вышла удачно, — точно, как ее инструктировали накануне.
Теперь никуда не сворачивать, идти прямо.
В мокром ржаном поле ее не было видно. Но позади оставался заметный след, по которому ее могли легко обнаружить даже теперь, в темноте. И все же в густой ржи идти было не так страшно. Она вышла к проезжей дороге. Остановилась, пригляделась, наконец решившись, перебежала ее и замерла, услышав немецкое: "Хальт! Значит, патруль наткнулся на ее след!
Прозвучал выстрел, и тут же длинная автоматная очередь полоснула, казалось, совсем над головой.
"Заметили!.. " — ужаснулась Зина. Стрельба так же внезапно прекратилась. Где, пригнувшись, бегом, где ползком — Зина уходила все дальше и дальше от опасного места. Поле кончилось. Спасительный, как ей казалось, кустарник вырос перед глазами. Продираясь сквозь цепкий можжевельник, она то и дело проваливалась в густую, липкую жижу... "Болото, — вспоминала она слова инструктировавшего ее комиссара, — гиблая трясина! Не входить, пробираться стороной!" Но теперь предостережение утратило свой смысл. Только болото могло спасти от преследования.
Она уже с трудом вытаскивала отяжелевшие ноги из торфянистой гущи и, хватаясь за ветки кустарника, выбиралась на кочки.
Совершенно неожиданно — так, что замерло сердце, — загрохотало небо и раскололось пополам, огненная стрела прорезала черные облака. И в свете молнии Зина совсем рядом увидела заросли ельника. Значит, она шла по краю болота. За ельником начинался высокий хвойный лес. Вокруг, как орудийная стрельба, гремели раскаты грома, и огненно-красные молнии разрезали небо в черных провалах.
... Серый утренний рассвет застал Зину уже далеко от Западной Двины. Она перемотала мокрые, сбившиеся онучи, чувствуя, что сильно натерла ноги. Влажная юбка прилипала к телу. Зине было холодно, ее знобило.
Заросшая высокой травой сеча сменилась лиственным мелколесьем, а за ним открывалась широкая равнина. По всем признакам, здесь недавно существовала деревня: колодец возле дороги, среди лопухов и высокой травы — развалины обгорелых бревен, кучи щебня.
Встретилась одичавшая, с облезлой шерстью и большими зелеными глазами, серая кошка. Зина уловила запах свежего дымка. Из небольшого бугорка торчал обломок чугунной трубы. Значит, жилая землянка.
Зина колебалась: уходить или подождать? И пока она размышляла, из землянки вылезла седая, с суровым лицом, женщина в рваном черном, заношенном платье. Она тащила за собой на веревке козочку.
— Как ваше селение называется? — спросила Зина, подойдя ближе.
— Было селение, да сплыло. Одна я теперь здесь живу. — Голос пожилой женщины звучал надтреснуто. — Сожгли немцы всю деревню, а людей угнали еще в прошлом году.
И тут Зина заметила приближающихся по проселку немцев с пилами в руках. Их было человек пять... очевидно, саперы. Бежать в лес было поздно.
Зина выхватила из рук женщины веревку с козой.
— Я сама... Только молчите... — умоляюще прошептала Зина и пошла навстречу немцам, потащив за собой упиравшуюся козу. Еще секунда понадобилась Зине, чтобы, низко нагнувшись, вытащить из-за пазухи носовой платок с запиской командира и сунуть его в густые лопухи. — Пошли, пошли, моя милая! — громко уговаривала она козу.
Немцы прошли мимо, не обратив внимания на Зину. Она едва успела перевести дух, как на дороге снова показались солдаты — другая партия. Женщина испуганно затряслась:
— Иди скорей в землянку...
Зина, подхватив свой узелок, быстро спустилась по земляным ступенькам. Оказавшись в сыром, темном помещении, обшитом изнутри досками, Зина огляделась.
Застланная серой дерюгой койка, маленькая грубка с трубой и с чугунком на конфорке, а под крошечным застекленным окошком — ящик, служивший, видимо, столом. Зине сначала показалось, что в низкой, мрачной землянке никого нет. Но, привыкнув к сумраку, она заметила в углу смуглую большеглазую девочку лет пяти.
— Ты кто? — подала голос девочка.
— Беженка, — ответила Зина.
— А я — Юлька, — сообщила девочка, доверчиво глядя на Зину.
Опираясь тонкими ручонками на самодельный костылек, Юлька боком вылезла из своего угла. Одной ножки у нее не было. Из-под короткого ветхого серого сарафанчика высовывалась сине-багровая культя.
— Осколком мины у нее ножку оторвало, — пояснила, спускаясь вниз, хозяйка землянки. — Мать немцы застрелили, а ее осколком...
Девочка пытливо глядела на Зину. Ее большие глаза в ореоле темных ресниц смотрели диковато.
— Так вот и живем вдвоем с Юлькой, — сказала женщина, наливая в консервную банку молока и ставя на ящик глиняную плошку со спелой лесной малиной. — Ешьте, — предложила она Юльке и Зине. — Козочка у меня доится. Сама дивлюсь, как это немцы ее не отобрали!
Выпив необыкновенно вкусного козьего молока со спелой малиной, Зина поблагодарила хозяйку и отдала часть своего хлеба из узелка Юльке.
Кажется, теперь, когда опасность миновала, можно было уходить. Хозяйка, осторожно выглянув из землянки, внимательно осмотрелась вокруг и неожиданно сказала:
— Не позабудь, возьми, что спрятала в лопухах.
Зина невольно вздрогнула. Значит, женщина все заметила...
Сердечно поблагодарив и распрощавшись с Юлькой, Зина двинулась в путь. Она прошла километра два.
В глухом, заваленном буреломом лесу часто попадались ржавые консервные банки, винтовки с разбитыми прикладами, солдатские каски, пустые поломанные ящики из-под снарядов. Вокруг было столько малины и грибов, словно сюда никто не захаживал. Зина не сразу сообразила, что идет по заминированному лесу. Круто свернув в сторону, она прошла заросшую орешником вырубку и оказалась перед большим полем.
Время близилось к полудню. На поле работали люди. По проселочной дороге пылила машина, за ней — другая... Пробираться по закрайкам стало опаснее, чем идти открыто по дороге. Где-то совсем рядом загудел паровоз. До Оболи оставалось совсем немного. Она увидела новую наблюдательную вышку с часовым на косогоре, где весь кустарник был, видно, недавно вырублен. Зина немного отдохнула, соображая, как безопаснее пробраться в деревню. По знакомой тропинке пересекла поле желтеющей пшеницы. Все ближе и ближе она подходила к деревне.
Вот и усадьба бабушки. Легко проскользнув под слегами изгороди, она прокралась к старой липе. Положила записку в дупло и легла между грядками картофеля, обратив внимание, как, словно хлопья сажи, с тревожным криком кружились над усадьбой испуганные галки.
"Чего это они так раскричались?" — едва успела подумать Зина и тут же услышала шум и немецкую речь. Немного приподняв голову, выглянула и замерла. В закоулке между избами урчала грузовая машина, а из дома Азолиных полицаи выводили родных Нины и заталкивали в грузовик. Двое эсэсовцев отдавали приказания.
"Опоздала!" — со страхом подумала Зина. Остановившимися от ужаса глазами она следила, как полицаи выводили теперь ее бабушку. Бабушка семенила, согнувшись, на ходу повязывая платок. Из избы выбежала маленькая шустрая Любаша в коротком ситцевом платьице.
— Бабуля! Бабуля! Куда же ты? Возьми и меня!
Машина, затарахтев, тронулась с места и, все ускоряя ход, покатила в сторону Оболи.
Из закоулка выскочил в рваной ковбойке какой-то парнишка. "Нестерка!.. " — не сразу узнала его Зина.
Нестерка поднял с земли громко рыдавшую Любашу и понес на руках домой, громко уговаривая:
— Не плачь! Не плачь! Успокойся!..
Через несколько минут Зина прокралась в избу.
— Зина! — в один голос изумленно произнесли ребята, не веря своим глазам, и бросились к ней.
А Нестерка, плача, стал рассказывать:
— Бабушку полицаи забрали. Всех Азолиных и Слышенковых тоже забрали и увезли в Оболь.
— Я все видела... Скорее собирайтесь? — Зина заметалась по избе, поспешно хватая на ходу что попадало под руку из одежды. И спохватилась: — А Ленька где? Мы сейчас уйдем.
— Не знаю, — испуганно сказал Нестерка. — Он с утра куда-то исчез.
— Где же он?.. Где?.. — плачущим голосом спрашивала Зина, не зная, что делать.
Нестерка сбегал на улицу, но Леньку не обнаружил.
— Надо уходить, — не без колебания решила Зина. — Полицаи могут с минуты на минуту снова нагрянуть в избу, и тогда всем нам — крышка.
Втроем, крадучись, они стали пробираться к лесу. А на бабушкиной кровати в избе осталась лежать поспешно написанная Нестеркой записка: "Ленька! Мы ушли с Зиной и Любочкой в лес. Бабушку немцы забрали".
Добравшись до леса, ребята прилегли в кустах. Сил идти у Зины уже не было. Да и теплилась слабая надежда, что Ленька их догонит. Они ждали довольно долго, но Ленька не пришел. Им предстоял длинный, утомительный путь по лесным тропам. Выходить на дорогу, показываться на глаза людям Зина с ребятами уже не решалась. Так они — где лесом, где опушкой, где оврагом — брели долго. Недалеко от пограничной зоны решили немного отдохнуть и подкрепиться перед опасным участком пути. Зина развязала свой узелок. Там еще оставались кусок хлеба и несколько огурцов. Разделила на всех.
На лесной лужайке было тихо, спокойно. Краснели среди высокой травы крупные спелые ягоды земляники, которые, ползая на коленях, принялась собирать Любочка. Где-то в стороне негромко постукивал дятел, кружились в воздухе разноцветные мотыльки...
Зина лежала на траве, мучительно размышляя о том, что произошло в деревне. И вдруг рядом зашевелился можжевельник. Зина испуганно вскочила.
— Это же собака, — успокоил Зину тоже насторожившийся было Нестерка.
Из кустарника выглянула небольшая рыжая морда, а затем показалась и вся собака. Она глядела на ребят большими влажными глазами и слегка виляла хвостом.
— Есть хочешь, песик-барбосик? — Зина отломила от хлеба корочку.
Собака, осмелившись, приблизилась, с жадностью проглотила хлеб и снова глядела на Зину, виляя хвостом.
— Больше ничего нет, — развела руки Зина. — Ну-у, до свидания, рыжий песик! Как тебя зовут? Лисичка?
Она и в самом деле была похожа на лисичку, эта собака, — пушистый хвост, острая мордочка, уши торчком.
Ребята снова отправились в путь. Нестерка нес Любочку на закорках.
Собака плелась за ними.
— Не ходи! — тихонько приказала Зина, взмахнув рукой и даже топнув.
Собака отбежала в сторону. Пройдя немного, Зина оглянулась — собака как ни в чем не бывало трусила за ними. Шуметь, отгонять ее Зина не решилась.
— Что делать? — растерялась Зина. — Вдруг она залает? Выдаст нас!
Нестерка молчал. Ему так же, как и Зине, было жаль собаку. Идет за ними... Хочет спастись. Очевидно, бездомная, бесприютная. Может быть, немцы расстреляли или сожгли хозяев, а Лисичка уцелела.
Вскоре случилось то, чего они опасались. Собака, залаяв, выдала их... Двое полицейских из сторожевой заставы задержали ребят.
— Кто такие?.. Куда идете?.. Почему лесом, а не по дороге?..
Любочку держал за руку Нестерка, а Зина отвечала, пытаясь разжалобить полицейских, что родители у ней погибли, идет издалека с братишкой и сестренкой в деревню, к родным. Зина наугад назвала деревню, находившуюся, как она знала, на партизанской территории.
— Отпустите... — хныкал Нестерка, помогая сестре.
— А не врете? — подозрительно взглянул на них полицейский, злой и нахмуренный.
Но другой небрежно отмахнулся:
— Пускай идут... Не тащиться же с ними в гарнизон.
На всякий случай обыскав ребят, они отпустили их.
Зина взяла на руки Любочку, и ребята поплелись дальше.
В сумерках они благополучно переправились на противоположный берег и уже утром, измученные и усталые, предстали перед Аграфеной Кузьминичной, хозяйкой избы, вместе с Лисичкой. Зина сразу же побежала к командиру, рассказала, что происходит в Оболи.
— Я уже знаю... — печально отозвался он. — Опоздали мы...
Через несколько дней два партизана привели к Зине в избу оборванного, босоногого долговязого парнишку. Это был Ленька. Судьба бабушки оставалась неизвестной.
Двадцать восьмого августа 1943 года гестапо в Оболи провело массовую карательную операцию. Подготовка к разгрому молодежной подпольной организации велась гитлеровцами чрезвычайно секретно.
Первой, как только явилась на работу в комендатуру, была арестована Нина Азолина. В это же время наряды полиции и гитлеровцев появились в других местах Оболи, Зуе, Ушалах, Мостище и в окрестных селениях.
Володю Езовитова взяли дома. Евгений Езовитов, предупрежденный старшим братом, попытался скрыться, во по дороге был схвачен гитлеровцами. Федя Слышенков, когда на усадьбе появились полицейские, выстрелом из нагана ранил одного, но сам был схвачен.
Вслед за арестованными на машинах в гестапо стали отвозить и их родственников. Всего в этот день было арестовано шестьдесят восемь человек.
На столбах и заборах станционного поселка появились расклеенные объявления, гласившие, что "обезврежена большая группа советских бандитов".
Фрузы Зеньковой в это время не было дома. Она и прежде уже несколько раз ездила в Полоцк по заданию подпольного райкома партии. Ездила под предлогом обмена продуктов на необходимые семье вещи. Боевая, бойкая, речистая, девятнадцатилетняя Фруза, умевшая не только толково поговорить, но и с обаятельной улыбкой пошутить, обладала помимо личной храбрости также умением вести торговые операции.
Только у нее одной из подпольщиков имелся пропуск на право поездки по железной дороге. Был у нее и аусвайс, тоже выданный ей по делам общины.
В Полоцке Фруза бывала и до войны. Но при оккупантах город стал неузнаваем. Полуразрушенный вокзал, всюду разбитые снарядами постройки. Не было ни трамваев, ни автобусов. Самые лучшие уцелевшие дома заняты немцами. На здании, где раньше был кинотеатр, надпись: "Только для граждан германского рейха". На городской площади, среди разрушенных строений, висели на телеграфных столбах два трупа: парень и девушка. "А это для нас, белорусов", — с горечью подумала Фруза.
Сразу же за площадью ее остановил патруль. Сердце екнуло. Фруза вынула свой аусвайс и пропуск. Патруль, проверив документы, даже откозырял ей и удалился. Фруза прошла по главной улице через весь город и выбралась на окраину.
Вот и знакомый одноэтажный с почерневшей драночной крышей домишко с двумя окнами. Прошла по улице дальше — не следят ли? Вернулась. Негромко постучала в калитку. Дверь открыла худощавая седая женщина, и, хотя они уже знали друг друга, Фруза назвала пароль. Ей ответили... И она облегченно вздохнула: можно входить.
Немного спустя Фруза вышла из дома на улицу. Внимательно осмотрелась по сторонам. Улица безлюдная... Вокруг — руины, пепелища... заросшая травой мостовая.
Главное сделано, от основной ноши в корзине она избавилась, теперь можно и на базар.
... На базарной площади шла бойкая торговля. Все были покупатели и все продавцы. На хлеб обменивали разные вещи, махорку, мыло, самогонку, соль. Только и было слышно: "Меняю..." Фруза тоже теперь меняла захваченные с собой продукты на соль и кремни для зажигалок, в которых особенно нуждались партизаны.
Чтобы не вызвать подозрений, она старалась яростно торговаться. Ей удалось обменять кусок свинины на отрез ситца, а потом этот ситец опять сменять уже на соль.
В этот день она не смогла вернуться в Оболь. Поезд на Витебск уже ушел. Фруза переночевала у подпольщиков и на следующий день, забрав с собой запалы для мин, ушла на вокзал. В Оболи на станции ее должен был встретить Аркадий Барбашов и забрать эти запалы.
Аркадий Барбашов пришел в поселок Оболь, не подозревая, что в комендатуре гестапо имеется приказ о его аресте, что полицейские уже поехали в деревню Ферма, где он жил.
Самое удивительное было то, что, явившись в поселок, он спокойно ходил по улицам мимо гитлеровцев, коротая время до прихода поезда из Полоцка, который, как обычно, запаздывал. И никто на него не обратил внимания.
День стоял солнечный, жаркий, но небо наливалось густой синевой, обещавшей грозу. Аркадий спустился к реке, выкупался в залег в кустарнике рядом с дорогой.
Мимо проезжали машины, подводы... проходили пешеходы. Все было обычным. Но тут впереди запылил грузовик. Рядом с шофером сидел эсэсовец. Немного приподнявшись, Аркадий увидел в кузове Зину Лузгину и ее родственников под охраной полицейских. Сразу же показался другой грузовик. Там в кузове в окружения полицаев находились Евгений и Володя. Аркадий сразу понял, что ребята арестованы и везут их в Оболь.
И в это время на линии со стороны Полоцка загрохотал поезд. Растерявшись, Аркадий не знал, что делать. Он выбрался на дорогу, но тут же вернулся. Идти на станцию не имело смысла — там он будет на виду. Если Фрузу не схватили, она пройдет здесь.
... Фруза в это время спокойно сошла с поезда. Она очень устала от поездки, от нервного напряжения и, видимо, поэтому не обратила внимания на усиленный наряд полицейских на перегоне.
На площади стоял грузовик кирпичного завода со знакомым ей шофером. Пассажиры уже забирались через борта в кузов машины. Фруза, спросив у водителя, куда он едет, тоже полезла в кузов, устроившись на борту.
Старенький, ветхий грузовик тронулся с места и, поскрипывая, подпрыгивая на ухабах, покатил по дороге. Быстро миновав поселок, проехали мост. И тут Фруза увидела Аркадия. Он стоял на обочине. Фруза махнула ему рукой, давая понять, что все в порядке, что она заметила его. И вдруг случилось непонятное, запрещенное правилами конспирации: Аркадий сорвался с места, подбежал к грузовику, и она услышала:
— Слезай!.. Слезай, тебе говорю!.. Скорее слезай!
Аркадий бежал рядом, хватаясь за борт.
Крикнув водителю, чтобы тот остановил машину, Фруза, схватив свои вещи, спрыгнула. К ней подскочил взволнованный, запыхавшийся Аркадий. На нем не было лица.
— Наших забрали... Не езди домой... — сказал он торопливо, на ходу принимая у нее вещи, и оба бросились к ближайшему лесу.
Не понимая толком, что же произошло, но не менее напуганная, чем Аркадий, Фруза сразу никак не могла сообразить, что теперь делать.
Остановились на опушке. Немного отдышавшись, стали совещаться.
— Тебе опасно идти домой, — стоял на своем Аркадий. — Я же своими глазами видел, наших ребят повезли... Нужно немедленно уходить.
Фруза колебалась. Как же она может уйти, не узнав, в чем дело, не предупредив ребят. И, подумав, она решила дойти лесом до Ушал, пробраться к себе в избу и через своих домашних попытаться что-либо выяснить. Договорились, что Аркадий будет дожидаться ее в лесу, у сторожевой вышки.
Фруза налегке, без вещей, напрямик через лесное болото помчалась к себе в деревню.
Когда показались впереди постройки, пошла медленным шагом, с трудом переводя дух. Пот катился с нее градом. Оврагом пробралась к своей усадьбе. Вот краснеет знакомая рябина на усадьбе. Развесистый тополь в пуху. Фруза перелезла через плетень и увидела отца.
Заметив дочь, Савелий Михайлович бросился к ней. Бледное лицо его было перекошено, губы тряслись.
— Уходи скорее! За тобой уже полицаи приходили! Они в деревне... Я тебя здесь уже давно поджидаю... Мы с матерью тоже уйдем!
Отец побежал в избу, и через минуту оттуда на усадьбу выскочила мать, подбежала к Фрузе:
— Кровинушка ты моя... За тобой приходили!
Лицо матери было в слезах, она еще что-то говорила, причитая, но Фруза резко остановила ее.
— Возьмите с отцом что-нибудь самое необходимое и быстро сюда... Уйдем в лес.
Фруза осталась ждать их у тополя. Прошло несколько минут, они показались Фрузе вечностью. Наконец на огороде появился отец с узелком в руках, за ним семенила мать, тоже с узлом... Но, очевидно про что-то вспомнив, бросила узел на землю, метнулась обратно в избу.
— Скорее! Скорее! — мысленно торопила Фруза. И тут заметила за изгородью на дороге солдат, полицейских. Они шли к избе.
— Скорее, скорее... — шептала Фруза.
Вот мелькнуло белое платье матери. Она уже спускается с крыльца с узелком в руках...
— Стой!.. Куда?.. — раздался резкий окрик.
Перемахнув через изгородь, полицейский догнал мать, схватил за руку и повел обратно в избу.
Фруза с отцом, видя, что дольше оставаться невозможно, спустились в овраг и закрайками торопливо побежали к лесу.
Фруза с отцом и Аркадий пришли к партизанам раньше, чем явились туда Зина с ребятами. Не ожидавшая встречи Зина кинулась к Фрузе:
— Таня... Что происходит в Оболи? Ты знаешь?.. — и заплакала.
Но Фруза и сама знала не больше Ромашки. Обычно румяное лицо Фрузы теперь осунулось, потемнело, глаза опухли от слез. Ее угнетала не только судьба подполья, но и свое личное горе — неизвестность о судьбе матери.
События в Оболи очень встревожили партизанское командование. Не было сомнений — аресты подпольщиков не случайность. Об этом шел разговор на совещании, где помимо уцелевших юных мстителей находились и секретари подпольных райкомов партии и комсомола.
— Твое мнение? — обратился к Фрузе командир. — Почему так внезапно начались аресты? Были ли до этого какие-либо признаки, что гестапо догадывается о существовании подполья?
— Таких признаков никто из нас не замечал. Все надежды были на Василька — думали, она внесет ясность, но, оказывается, и ее тоже забрали... — Голос Фрузы сорвался от волнения.
— Просуществовали вы довольно долго. Шестьсот десять дней боролись с гитлеровцами, активно нам помогали, — сказал секретарь райкома. — В конце концов гестапо могло и само догадаться о подполье. Там сидят не дураки. Ни одна из подпольных групп у нас так долго не продержалась, как ваша. Шестьсот десять дней!.. — снова повторил секретарь. — Конечно, большую роль тут играла помощь Нины Азолиной. Но и вы все действовали смело и, пожалуй, слишком рискованно.
— Мы и теперь будем действовать! — подал реплику Илья, недавно чудом спасшийся после диверсии.
— Разрешите мне вернуться в Оболь? — обратилась к командованию Фруза. — Я все на месте узнаю...
— Нет, не разрешаю. Кстати, пойти в Оболь просились и Аркадий с Ильей. Но теперь, когда полиция и гестапо разыскивают вас, было бы неразумно появляться в Оболи, — сказал командир отряда в конце заседания.
Оставшись одни, ребята долго не расходились. Вопрос секретаря райкома о причинах ареста подпольщиков заставил каждого задуматься. Кто-то снова высказал мысль о предательстве. Но Фруза отвергла ее.
— В предательство я не верю, — сказала она, волнуясь. — Не было в рядах юных мстителей предателей.
— Просто раньше все наши диверсии приписывали "людям из леса", — подала голос Надя Дементьева. — Но когда мы по их прямому указанию почти в одно и то же время взорвали водокачку, электростанцию, подорвали воинский эшелон в пути, вывели из строя машины на торфяном и кирпичном заводах, подожгли лен на складе... гестаповцы, очевидно, не поверили, что везде действуют "люди из леса". Они поняли, что в Оболи существует подпольная организация... Начали выслеживать...
— Я согласна с нею, — поддержала Надину версию секретарь райкома Наташа. — Ходят слухи, весьма разноречивые и безрадостные. Фашисты арестовывают в Оболи и окружающих деревнях очень многих, главным образом молодежь, подростков. И уже стали отсеивать арестованных, оставляя тех, против кого уже имелись какие-то подозрения... Полиция разыскивает теперь зрелых людей, которые, по мнению гестапо, руководили на месте подпольем и были связаны как с партизанами, так и с фронтовой разведкой.
Особое внимание гитлеровцы обратили на сарай усадьбы Хребтенко. Там на воротах нарисован черт. Они, видимо, думают, что по этому знаку связные партизан и фронтовой разведки легко разыскивали дом подпольщиков.
Теперь, когда на партизанской территории были двоюродные братья и сестренка Любочка, Зина терзалась душой о бабушке. Особенно тоскливо ей бывало по вечерам, В полутемной избушке едва тлела коптилка. Огонек метался из стороны в сторону, причудливые тени плясали по бревенчатой стене. И казалось Зине, что на лавке сидит бабушка, Ефросинья Ивановна, за широким старинным пластичным гребнем и расчесывает льняную кудель.
— Бабушка!.. Милая, дорогая, где ты теперь?.. Что с тобой? — шептала Зина, уткнувшись лицом в подушку, обливаясь слезами.
А вскоре свалилась новая беда: выяснилась наконец судьба долго не возвращавшихся из разведки Ксении и Насти. Партизаны нашли трупы Ксении и Насти вблизи своей зоны. Девушки нарвались на полицейскую заставу и были расстреляны.
Со слезами на глазах стояла Зина на кладбище возле свежей могилы. В сознании никак не укладывалось, что этих девушек, ставших за короткое время ей такими близкими, уже нет в живых. Зина собрала на опушке ромашек, васильков и поставила в жестяной банке на могилу. Глядя на васильки, невольно вспомнила Нину Азолину. "Бедная, каково ей теперь там, в тюрьме? А может, ее тоже нет в живых?.. "
Как всегда, в тяжелые минуты ее потянуло к самому родному человечку. И Зина решила заглянуть в госпиталь. Остановилась в сенях. В раскрытую дверь донесся тоненький, звонкий голосок Гальки:
— Хотите, я вам песенку спою?
— Спой, Галочка, спой, — отозвались раненые.
В своем белом халатике, без платка, рассыпав по плечам кудряшки, Галя стояла в проходе и пела песню про юного барабанщика.
Когда Галя пропела последние слова песни:
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет! -
какое-то гнетущее, тяжелое предчувствие охватило Зину, и ее сознание пронзила не по-детски скорбная мысль: "Галочка, моя дорогая! Если ты выживешь и станешь большой, никогда не забывай того, что мы с тобой испытали..."
До самой осени в партизанском отряде была неизвестна судьба арестованных юных мстителей.
И вот однажды октябрьским утром отряд собрали в полном составе на опушке леса, возле деревни. Зина, одевшись по-походному, с автоматом на груди, стояла в одной шеренге рядом с Машей и Надей Дементьевыми, рядом с Ильей, Аркадием и Фрузой.
"Будут зачитывать приказ!" — поняли партизаны, когда перед шеренгой вышли и остановились командир и комиссар отряда.
День был солнечный, по-летнему теплый. На опушке желтели березы и клены. Пестрела луговина, осыпанная опавшей листвой. Сверкала на ветвях кустарника, смоченных недавним дождем, узорчатая паутина.
— Товарищи! — обратился к партизанам комиссар. — На днях в местечке Боровуха-2 под Полоцком гитлеровцы расстреляли наших партизан, выполнявших диверсионную работу в подполье. Расстреляли участников комсомольской организации "Юные мстители". Вы должны знать их имена... Комиссар читал приказ медленно, непривычно глухим голосом, делая большие паузы после каждой фамилии:
— Азолина Нина... Алексеев Николай... Езовитов Владимир... Езовитов Евгений... Лузгина Зинаида... Софончик Зоя... Слышенков Федор... Хребтенко Дмитрий... Хребтенко Мария...
— Мы пока знаем еще не все имена, — каким-то чужим голосом продолжал командир, — но нам известно, что погибшие держались в фашистском застенке стойко. Никто из них не выдал своих товарищей, не оговорил других. Особенно трудно было Нине Азолиной и Володе Езовитову. Их пытали больше всех... Арестованы матери и отцы, братья и сестры юных мстителей. Может, к списку расстрелянных прибавятся еще новые имена...
Скорбным молчанием, сняв шапки, склонив головы, партизаны почтили память своих погибших товарищей. Долго не расходились.
— Давайте еще постоим! — предложила своим друзьям Фруза.
На опушке леса возле молоденьких березок стояли Зина, Илья, Аркадий и другие юные мстители... Словно снова собрались они на свою подпольную сходку. Из тридцати восьми осталось их совсем немного. Общее горе еще более породнило, сблизило ребят. Вспомнили, что из Нины могла бы получиться талантливая актриса. На школьных спектаклях она выделялась... Что Володя умел очень хорошо играть в шахматы... Что лучше всех плясала "цыганочку" Маша Хребтенко. Что Зоя Софончик обладала талантом певицы, особенно хорошо она пела народные песни...
Слезы стояли на глазах девушек.
— Давайте лучше думать, как мы отомстим за них!.. — прервал тяжелое молчание Илья.
Его поддержали Аркадий, Добрыня:
— Надо доказать фашистским гадам, что организация действует.
Вечером того же дня секретарь подпольного райкома комсомола собрала всех оставшихся обольцев.
— Мы посовещались и решили вашу подпольную комсомольскую организацию "Юные мстители" считать действующей, — сообщила она. — По-прежнему считаем секретарем вашу Таню.
Посыпались предложения, как восстановить подполье в Оболи. Илья предлагал отправиться в Оболь и привлечь там в организацию новых подпольщиков.
— У нас же многие были подготовлены, — напомнил и Аркадий. — Некоторые ребята сами догадывались о нашем существовании.
— Вот и плохо, что они догадывались, — остановила его Наташа. — В Оболь сейчас идти нельзя. У вас и здесь есть неотложные комсомольские дела. В первую очередь обсудите, за счет кого должна расти ваша организация здесь. — Она обвела всех глазами и остановилась на Зине: — Почему у вас до сих пор Ромашка не в комсомоле?
Вопрос этот всех застал врасплох.
Зина заметно смутилась.
— Как не в комсомоле?.. — изумился Аркадий. — Но мы же ее выбрали в комитет.
— Она не подавала заявления, — попыталась оправдаться Фруза.
— А вы с ней в Оболи разговаривали, советовали подать заявление?
— Нет... — чистосердечно призналась Фруза. — У нас в пионерах все еще ходит и Белка. Ей тоже пора вступать в комсомол.
— Вот видите, выходит, комсомольской организации есть чем заняться? — И Наташа посоветовала на прощание: — Не медлите с приемом!
Был поздний вечер, хмурый, сырой... Зина, накинув на плечи ватник, сидела в избе за непокрытым столом. Маленькая, из сплющенного винтовочного патрона коптилка освещала ее задумчивое, повзрослевшее за последнее время лицо. Перед ней — лист бумаги из ученической тетради, пузырек с чернилами. Что она напишет в заявлении? Рекомендацию ей дают секретарь подпольного райкома комсомола и Маша Дементьева. Фруза должна написать на нее характеристику. Кажется, так просто: "Прощу принять меня в ряды Ленинского комсомола!" И в то же время так трудно что-то сказать дальше! Написанное должно идти от души, от сердца. Она должна дать Клятву всей своей дальнейшей жизнью, своей боевой деятельностью в партизанском отряде оправдать звание комсомольца. А если и придется погибнуть, то она уйдет из жизни так же смело и гордо, с презрением к врагам своей Родины, как ушли из жизни многие ее друзья.
Ровным разборчивым почерком Зина пишет:
Заявление
о приеме в члены ВЛКСМ
октябрь 1943 г.
Прошу принять меня в ряды Ленинского комсомола. Я хочу громить врага членом комсомола, беспощадно мстить врагу за издевательства над нашим народом, за разрушенные города и села. Буду бороться до последних сил, не жалея крови. Я не боюсь отдать жизнь за свою любимую Родину. А если придется погибнуть, я уйду из жизни верной дочерью народа".
Недели через две в штабной избе состоялось комсомольское собрание. Когда Зина вошла, за большим столом на лавках, стоявших вдоль стен, уже сидели партизаны-комсомольцы. Из своих она увидела Фрузу, Илью, Аркадия, Катю Лузгину, Орлика...
— Садись рядом, — пригласила Зину Орлик, подвигаясь и освобождая место.
Зина обрадовалась: со своими легче, не так волнуешься.
Все время разговаривала-скрипела входная дверь — народ все прибывал. Наконец пришла секретарь подпольного райкома комсомола Наташа, и собрание открыли. Она выступила первой с небольшой информацией. Рассказала, какое теперь положение на фронтах Великой Отечественной войны. Сведения были приятные. Особенно сообщение о действиях ближайшего к партизанам 1-го Прибалтийского фронта. К большой радости Зины, упомянула Наташа и о положении на фронтах под Ленинградом. После того как там прорвали блокаду, положение там стабилизовалось.
Перешли к заявлению Зины.
Она кратко рассказала о себе.
Кто-то из девушек спросил, была ли Зина на выборных должностях.
— Старостой в классе, — ответила Зина, недоумевая, о каких еще выборных должностях может идти речь. И тут вспомнила — о самом-то важном она и позабыта сказать. — В Оболи в подпольной комсомольской организации была членом комитета.
Вопросов больше не задавали. Многие в отряде уже хорошо знали Зину.
Выступили рекомендующие... проголосовали. И Зина полной грудью радостно вздохнула. Она — комсомолка!
После собрания радостная Зина побежала к Гальке в госпиталь. Там было шумно — привезли новых раненых. Галька была уже на ногах. В своем белом халатике и в белом платочке на рыжеватой кудлатой голове, заметно вытянувшаяся за последний год, Галька показалась Зине очень повзрослевшей. Зина сообщила сестренке, что стала комсомолкой.
— Меня тоже скоро примут, — отозвалась Галька, спокойно восприняв сообщение сестры.
— Куда?
— В пионеры... Мне врач сказал, что всех, кто усердно работает в госпитале, будут награждать. А я тоже усердно работаю. Меня тоже наградят. Дадут мне медаль.
На следующий день Зина должна была идти на задание. Оно оказалось трудным. Немцы усилили сторожевые посты, появились и новые полицейские заставы в неожиданных местах. Чтобы не выдать себя, пришлось обходить опасную зону стороной. На это ушло много времени, но все же партизанам удалось подорвать два вражеских грузовика. Кроме того, партизаны обстреляли машину с немецкими солдатами из строительного батальона.
Возвращалась Зина с задания в передовой разведгруппе. Шли уже днем, тщательно маскируясь. Зина вышла первой из густого дубняка на опушку и в радостном изумлении вскрикнула:
— Наши!..
По тропинке полем шагали люди в красноармейских шинелях, со звездочками на шапках-ушанках.
Пожилой партизан толкнул Зину в спину:
— Молчи!.. Надо проверить, что за люди.
Их было человек двадцать. Они шли как-то очень уж свободно: совершенно не маскируясь и не оглядываясь по сторонам. Очевидно, они направлялись к ближайшему селению.
— Надо точнее установить, что это за деревня, — решил командир.
Зина вызвалась добраться до околицы и там первого встречного расспросить.
Посовещавшись, партизаны согласились послать в разведку ее: она мало похожа на партизанку, небольшая девчонка. Пожалуй, ей проще не вызвать подозрений.
Она осторожно кралась по луговине, заросшей мелким кустарником, чутко прислушиваясь. Постройки совсем рядом. У околицы звякнули ведра. Очевидно, из колодца набирали воду. Зина подползла ближе. Но пожилая женщина в ватнике уже понесла на коромысле ведра...
Крикнуть, остановить — опасно. Зина снова затаилась в кустарнике. Кто-нибудь должен еще подойти, раз рядом колодец. Что же это за люди в красноармейской форме? Может быть, это все же свои — десантники. Ищут партизан... Вдруг она заметила мальчишку лет двенадцати, гнавшего с речки хворостиной гусей.
Зина вышла из кустарника. Мальчишка, раскрыв рот, удивленно уставился на нее.
— Мальчик, как ваше селение называется?
— А ты кто? — спросил он, переложив из одной руки в другую свою хворостину.
И тут Зина решила действовать в открытую.
— Партизанка!
У мальчишки восхищенно загорелись глаза. Он назвал деревню и тут же предостерег:
— Не ходи к нам, у нас полицаи.
— А что это за люди пришли к вам в красноармейской форме?
— Да эдак полицаи маскируются...
Поблагодарив мальчика, Зина юркнула в кусты.
Партизаны уже беспокоились и бросились навстречу, завидев Зину:
— Жива!.. Мы уже хотели тебя выручать.
Полученные Зиной сведения заставили командира задуматься.
— Как, братва?.. Будем уходить или прощупаем их? — обратился он к товарищам.
— Надо их разоблачить, — предложил старик партизан. — Иначе они сколько зла могут жителям причинить.
Решили оставить на опушке леса несколько человек. Они должны привлечь к себе внимание переодетых полицейских, а основные силы отряда, пробравшись ближе к селению, огорошат врага огнем с тыла.
Примерно через час оставшиеся на опушке партизаны (Зина была с ними) открыли стрельбу, имитируя, что кто-то из них убегает, а другие, громко крича, преследуют. Переодетые полицаи попали на эту удочку и, встреченные перекрестным огнем, были почти все уничтожены. В этом кратковременном, но кровавом бою Зина едва не погибла. Летевшую в нее вражескую пулю принял на себя ее товарищ по отряду, загородив собой Зину.
Двое убитых и четверо раненых — такова была партизанская плата за расправу над коварным врагом.
Партизанский отряд, в котором находились теперь юные мстители, входил в состав бригады имени В. И. Ленина, занимавшей выгодную для обороны местность. Естественной преградой служила река Западная Двина, прикрывавшая партизанский край. А за рекой, километрах в тридцати, была Оболь. 1-й Прибалтийский фронт проходил в полутора километрах от Оболи.
В августе 16-я немецкая армия частично вышла из окружения, прорвавшись в районе Старой Руссы к основным своим силам. Нашим войскам не удалось разгромить ее полностью. Но зато были освобождены Спас-Демянск и Ельня. Во второй половине сентября был взят Смоленск. Группа вражеских армий "Центр" понесла тяжелые потери, но все еще представляла внушительную силу — более миллиона человек. Осенью советские войска на этом фронте освободили от оккупантов сорок районов Белоруссии. В октябре ожесточенные бои шли на участке от Невеля до устья реки Припять. Седьмого октября был освобожден Невель. В тяжелых условиях лесисто-болотистой местности наши части за несколько дней продвинулись западнее километров на тридцать и были нацелены на районный центр Городок, который лежал напротив Оболи.
Гитлеровцы оказывались в постепенно сужающемся коридоре — между советскими войсками и партизанской армией. Поэтому они в целях безопасности своих армий готовились разгромить партизан, ликвидировав полностью партизанскую зону. В обширном партизанском крае площадью 3200 квадратных километров с большой тревогой ждали вражеского наступления. Командование партизанской армии понимало, как трудно будет противоборствовать мощной технике врага: танкам, бронетранспортерам, тяжелой артиллерии, авиации, не говоря уже об огромном численном превосходстве вражеских сил. Как потом стало известно, к моменту перехода врага в наступление (а оно началось значительно позже, чем ожидали партизаны) враг сосредоточил против партизан 60 тысяч человек, 137 танков, 235 орудий, 70 самолетов, два бронепоезда.
В партизанской же армии насчитывалось всего 17485 бойцов, на вооружении которых были в основном автоматы, ручные и станковые пулеметы, а также противотанковые ружья. Общая протяженность оборонительных сооружений партизан составляла 200 километров. Партизаны рыли окопы полного и неполного профиля, противотанковые рвы, строили системы надолб, эскарпов, дзотов, огневых точек. Въездные пути на партизанскую территорию были уничтожены — мосты разобраны, дороги перекопаны, объезды заминированы. В этой гигантской оборонительной работе, не прекращающейся ни на один день, принимало участие все население края. Большое значение партизаны придавали деятельности подпольных организаций и диверсионных групп, которых были десятки вокруг партизанской зоны. В их число входила Обольская подпольная комсомольская организация.
Даже спустя месяц после того как большая группа комсомольцев из молодежной организации "Юные мстители" была расстреляна оккупантами, в партизанском крае не имелось точных сведений, кто из подпольщиков остался на свободе. Узнать это было можно, только побывав в Оболи. На этот раз к командиру отряда явились вчетвером. Фруза, Илья, Орлик и Ромашка.
— Что хотят от меня юные мстители? — шутливо спросил командир, видя, что ребята чем-то очень взбудоражены.
— Хотим сходить в Оболь и там на месте установить связь с нашими товарищами! — решительно заявила Фруза.
— Ишь какие вы прыткие!.. Думаете, мы ничего не предпринимаем? — И командир рассказал, что он недавно посылал двух связных в Оболь, но они нарвались на засаду. Один из них убит. Другой, раненный, с трудом вернулся.
— Но у нас свой план... — сказал Илья.
— Что же за такой особый план? — спросил командир.
Фруза объяснила. Незадолго до ухода к партизанам она договорилась в Мостищах с Верой Лузгиной о том, что Вера будет связной у подпольщиков.
— Об этом, кроме меня, никто не знает, — сказала Фруза. — Я не сомневаюсь, Вера на свободе. Девушка она тихая, малозаметная, она поможет нам.
— Вижу, у вас огромное желание возродить свою организацию, но нужно считаться с обстановкой в Оболи, — заметил командир и, вынув из папки какую-то плотную серую бумагу протянул ее Фрузе: — Читай, это расклеено в Оболи на всех столбах и заборах.
Ребята быстро пробежали текст объявления. За поимку "атаманши" (так именовали гитлеровцы Ефросинью Зенькову) или тому, кто укажет место, где она скрывается, обещалась большая награда.
— Дорого тебя оценили! — горько усмехнулся начальник штаба отряда, находившийся в штабе вместе с командиром.
И Фруза поняла: путь в Оболь ей закрыт.
Сообщение Фрузы о Вере Лузгиной заинтересовало командира. После долгих размышлений он решил рискнуть послать Машу Дементьеву, Зину Портнову и Илью Езовитова в Оболь.
— Ваша задача побывать у Веры Лузгиной. Узнать что можно. Дадите ей задание установить связь с оставшимися на свободе товарищами. Завтра можете отправляться в путь.
Ребята получили на всякий случай фиктивные документы. Зине выдали справку с печатью комендатуры гестапо на имя Марии Козловой — работницы кирпичного завода. Каждого снабдили легендой.
Фруза подробно объяснила ребятам, как начать разговор с Верой Лузгиной, предупредив:
— Все к ней в дом не ходите. Кто-нибудь один. — И тихо попросила: — Постарайтесь разузнать, что стало с моей мамой.
Вечером Зина зашла в избу партизанского госпиталя к сестренке.
Галька уже укладывалась спать, но, когда увидела сестру, повисла у нее на шее.
— Ухожу на задание, Галочка.
— Опять! — Сестренка недовольно сморщилась, слезы заблестели у нее на глазах.
А у Зины защемило сердце и перехватило дыхание.
Галька на этот раз вела себя как-то особенно неспокойно. Прильнув к Зине и обхватив ее за шею, громко, навзрыд, заплакала:
— Я тебя не пущу!
— Как это так?
— Не отпущу, и все! А если тебя немцы убьют или заберут к себе? Я сразу же умру, слышишь?
— Глупая ты еще. Успокойся. Я скоро вернусь цела и невредима, — успокаивала, как могла, Зина сестренку.
В сумерках ребята миновали партизанский дозор. На тревожный повелительный оклик Илья кратко ответил пароль, после чего заранее предупрежденные патрульные выпустили их с партизанской территории.
— Счастливого пути! — напутствовали они.
Стояла хмурая погода, сыпал мокрый снег. В такую погоду и немцы, и полицейские неохотно выходят из теплого помещения.
Ребята шли, соблюдая необходимую осторожность. Зина уже научилась ходить так, что ни одна веточка не хрустнет под ногой, а уши и глаза настороже — ничего, заслуживающего внимания, не пропустят. Илья и Маша такой способностью еще не обладали и заметно нервничали. Илья в темноте то и дело спотыкался о коряги и шепотом чертыхался.
Шли прежним коротким и знакомым путем, которым в свое время явились в партизанский край. Они не ощущали особой тревоги и страха: идут не в одиночку и вооруженные — могут дать отпор, если нарвутся на врага. К утру они уже подходили к деревне Мостище. На опушке в кустарнике, рядом с дорогой, остановились. Светало. Вдали сквозь серый морозный туман чернели постройки. Было слышно, как перекликались петухи. Теперь им предстояло самое ответственное и опасное — пройти в деревню к связной Вере Лузгиной.
Но кто пойдет? Какого-либо указания на этот счет от командира они не получили. Решить должны были сами ребята, судя по обстоятельствам. И теперь, отдыхая, они молча поглядывали друг на друга. Илья полагал, что, как мужчина, он должен идти сам. Но он из соседней деревни. И его в Мостище хорошо знают. Еще опаснее было идти Маше. Ее узнает каждый встречный не только в лицо, но и по походке. К тому же в деревне было известно, что она с матерью и сестрами ушла к партизанам. Поэтому она могла навлечь прямую опасность на дом Лузгиных.
Сподручнее всего было идти Зине, но сложность состояла в том, что ей придется отыскивать избу, да и Веру она даже не знает в лицо.
— Я могу пойти, я не побоюсь, — сказала Зина. — Ты лучше объясни мне, как можно сразу определить избу Лузгиных.
— Ты, Зинок, только долго не задерживайся, — попросил Илья. Он словно чувствовал какую-то неловкость перед Зиной. — В случае чего мы тебя выручим. Будем ждать тебя здесь. — И они с Машей наперебой принялись ей объяснять, как с первого взгляда узнать избу Лузгиных.
Они стояли в жухлом, безлистном кустарнике, невдалеке от безлюдной проселочной дороги, по которой Зине теперь предстояло одной идти в деревню. Теперь, когда умолкли петухи, деревня казалась вымершей, только кое-где из труб курчавились дымки...
Зина неохотно передала ребятам свой автомат, гранаты — с оружием она чувствовала себя увереннее. Поправила платок на голове. Смущенно улыбнулась:
— Ну, я пошла. — Она обняла и поцеловала в щеку сперва Илью, потом Машу.
— Будь осторожнее... — попросила Маша.
— Счастливо! — заметно волнуясь, вымолвил Илья.
Илья и Маша напряженно следили, как небольшая фигурка в сером платке, в черной железнодорожной шинельке, в подшитых валенках мелькала среди кустарника. Вот Зина вышла на проселочную дорогу, огляделась по сторонам. И, уже больше не таясь, пошла к деревне. Илья и Маша остались вдвоем.
Зина старалась идти спокойно, не торопясь. Дорога была пустынна. Это хорошо. Возле околицы пошла по тропке вдоль посада.
Вот и почерневшая от времени изба с боковым окошком и небольшим покосившимся крыльцом. Так ей описывали ребята избу, в которую она должна теперь войти.
Бесшумно открыв калитку, Зина поднялась на крыльцо. Осторожно постучала... Все тихо. Наверное, не слышат. Снова постучала, но уже громче. Ей открыли не сразу. На пороге стояла пожилая женщина в очках, в ветхой овчинной безрукавке, в валенках.
— Вера дома? Я к ней.
— Проходи, — пытливо взглянув на Зину, отозвалась женщина, пропуская ее в темные со скрипучими половицами сени.
Оказалось, что Вера знает Зину: она как-то видела ее, когда та приходила к сестрам Дементьевым. Поэтому и нисколько не усомнилась, что Зина пришла от Фрузы, и сразу доверилась ей.
То, что услышала от нее Зина, было горькими сведениями. Вера назвала ей много имен арестованных местных жителей. Большинство из них уже были расстреляны, остальные находились в гестаповском застенке. Связаны ли арестованные с подпольной организацией, Зина не могла сама определить — прошло слишком много времени, как она покинула Оболь. Услышала она и несколько знакомых имен: в лагерь Освенцим на каторжные работы увезли Машу Ушакову, мать Феди Слышенкова, Степаниду Гавриловну, и его сестру — Шуру...
О судьбе этих людей партизаны еще ничего не знали.
Все названные имена Зина должна была запомнить, чтобы доложить командованию.
Узнала она и о своей бабушке, Ефросинье Ивановне. К счастью, немцы не стали ее долго держать в тюрьме, выпустили, но она была теперь совсем плоха.
— У многих были обыски, — рассказывала Вера, — и к нам приходили. Но нас не тронули.
Немного спустя, отогревшись и передав все, что было поручено, Вере, Зина вышла из избы. Накинув на плечи ватник, Вера проводила ее до калитки.
Они настороженно огляделись по сторонам. Проселочная дорога уже не была безлюдной — проехал грузовик с березовыми чурбанами, по дороге шел какой-то мужчина, от колодца две женщины, громко разговаривая, на коромыслах несли ведра с водой.
— Иди огородами. Там незаметнее, — предупредила Вера и, проследив, как Зина пошла по тропинке, вернулась в избу.
Зина уже почти дошла до околицы, но тут одна из женщин ее окликнула:
— Зина! Это ты? Бабушка-то здорова?
Пришлось остановиться, ответить. Она почти не знала говорившую. Видимо, это была какая-то очень дальняя родственница бабушки. Уже за спиной Зина услышала, как та объяснила своей соседке:
— Это Яблокова приходила, из Зуи...
К несчастью, эту реплику услышали и проходившие по дороге полицаи. Остановились. Фамилия Яблоковых им была знакома. И едва Зина, не подозревавшая об опасности, вышла на проселочную дорогу, как сзади прозвучал повелительный хриплый голос:
— Эй ты, девка!.. Куда идешь?
Полицейские уже почти настигали ее.
Зина остановилась. До леса, где дожидаются свои, говеем близко. Очевидно, Илья и Маша уже заметили, что на дороге полицаи.
— Стой! Документы есть?
От полицейских, несмотря на ранний час, разило самогонкой.
Зина спокойно вынула документы на имя Марии Козловой, предъявила:
— Вот, смотрите. Иду в поселок кирпичного завода.
Документы были в порядке, но Зина показалась полицейским подозрительной. Оглядев девушку, они приказали:
— Пойдешь с нами, там разберемся.
— Куда? — спросила Зина, немного побледнев.
— В участок, в Оболь...
И полицаи повели Зину в Оболь. Они поравнялись с лесной опушкой, когда где-то в ее глубине затрещало поваленное дерево. Сердце Зины учащенно забилось. Рядом — свои. Зина украдкой оглянулась на кустарник, где с оружием в руках ее должны были поджидать Илья и Маша.
Вот они поравнялись с этим местом... Прошли мимо... Но почему ребята молчат?.. У них же автоматы, гранаты!.. А что, если сейчас юркнуть в сторону, бежать? По в руках полицаев наганы — сразу же застрелят... Может, крикнуть, позвать ребят? Но тогда она навлечет опасность на них.
Случилось что-то непонятное! Она снова оглянулась, но полицейский грубо толкнул ее в спину и выругался сквозь зубы.
Зина никак не могла понять, в чем дело. Может быть, Маша и Илья рассчитывают стрелять полицейским в спину? Или не стреляют, боясь зацепить и ее? Стараясь идти медленнее, Зина все еще ждала помощи. Она надеялась на выручку ребят, пока не кончился лес и не началось вспаханное под озимь поле, а за ним — постройки соседней деревни. Тут она поняла: с ребятами, очевидно, что-то случилось. Иначе они обязательно стреляли бы в полицейских. Они должны были попытаться освободить ее. Ведь для этого и шли на задание втроем.
Теперь на какую-либо помощь ей надеяться не приходилось. И тут она горько пожалела, что не оставила при себе хотя бы одну гранату.
Впереди, у перекрестка, Зина заметила группу людей, и надежда вспыхнула снова: может, это свои, партизаны. Но, приглядевшись, поняла: обычная деревенская картина. На обочине дороги стояли три закутанные в какую-то ветошь старухи. Как только показалась грузовая военная машина, одна из женщин подняла руку, в которой держала берестяной коробок с куриными яйцами, другая выставила крынку молока, третья — живую курицу... Они меняли продукты у проезжих шоферов на керосин, бензин и соль...
Машина, не останавливаясь, пропылила дальше. Зину провели мимо, и старушки, кажется, не обратили на нее никакого внимания... А Оболь была уже рядом.
Илья и Маша ждали Зину, следя за дорогой и разговаривая шепотом. Сколько времени ждали — было трудно понять. Очевидно, долго. Когда разговариваешь, времени не замечаешь.
Тишину, которая царила вокруг, нарушил какой-то треск в глубине опушки. Партизаны насторожились.
— Я пойду посмотрю... — забеспокоился Илья.
— Я тоже с тобой, — пошла за ним Маша.
Выяснилось, что ничего опасного на той стороне леса не было. Просто рухнуло сломанное бурей дерево.
Илья и Маша вернулись на прежнее место. Им не пришло и в голову, что когда они отлучались, на какое-то время проселочная дорога была ими упущена.
Прошел час... другой... Зины все не видно. Ребята стали беспокоиться. Теперь они уже не спускали с дороги глаз. Погода портилась — подул сердитый северный ветер. С хмурого неба сыпался снег. Но они терпеливо ждали. А Зины не было.
— Наверное, заговорилась с Верой... Ждет, может быть, сумерек, — пытался объяснить причину долгого отсутствия Зины Илья.
— Нет... Чует мое сердце, нет... — вздыхала Маша, беспокойно посматривая на лежавшее рядом в густом можжевельнике оружие Зины.
Прошел третий час, четвертый... Зины все не было.
В сумерках, запрятав в кустах свои автоматы и оружие Зины, взяв с собой только гранаты, Илья и Маша пробрались в деревню к Вере Лузгиной.
Там их огорошило известие, что Зина была еще утром и вскоре ушла.
— А что, если она ушла другой дорогой? — попыталась ухватиться за спасительную мысль Маша.
— Нет. Не могла она оставить свое оружие. Я этого не допускаю.
В этот момент у Ильи закралось сомнение, что, быть может, Зина — поскольку это совсем рядом — решила побывать в своей деревне, у бабушки. Но тут же отбросил его, зная характер Зины, ее необыкновенно серьезное отношение к делу.
Ребята явились в отряд утром, когда рассвело, расстроенные, не зная, как доложить о случившемся.
Принесли с собой и оружие Зины — автомат и гранаты. У них еще теплилась слабая надежда: может, Зина уже в отряде? Но ее не было.
Пришлось докладывать командиру, что Зина пропала.
Командир смотрел на ребят испытующе. Случаи, когда партизаны, отправившись в разведку, пропадали без вести, бывали и раньше. Но случай с Зиной необычный... Снова и снова заставил он Машу и Илью рассказать все подробности, но исчезновение Зины оставалось загадочным.
Днем к Маше и Илье прибежала из госпиталя Галя:
— А Зина где? Почему она не пришла?
— Придет позднее, — тихо отозвалась Mama.
— Придет, — обнадежил ее и Илья.
Но Зина не вернулась.
Посланные командиром разведчики уже донесли, что по дороге из Мостищ в Оболь полицейскими была схвачена какая-то девушка. По описанию, она была похожа на Зину. Илья и Маша терзались догадками, но никак сами не могли понять, что же все-таки произошло. Ведь другой дороги на Оболь не было.
Но когда командир расспросил их снова, они вспомнили про короткий эпизод с поваленным деревом. Теперь командир не сомневался, что арестована именно Зина, ребята пропустили момент, когда ее вели.
Тщательно скрывали партизаны случившееся от Гали, а она каждое утро прибегала в избу, где жила Зина.
— Не пришла? — спрашивала Галька хозяйку.
Старушка отрицательно качала головой:
— Нет, милая, не возвращалась еще. Сама беспокоюсь, не случилось ли что.
В госпиталь к Гале теперь то и дело заглядывали двоюродные братья, Ленька и Нестерка, как могли, старались они успокоить сестренку.
Но когда Ленька узнал от партизан правду, пришел проститься с Галей и пообещал ей, что сам разыщет Зину, и ушел из партизанской деревни.
Полицейские привели Зину в Оболь, в гестапо. Короткий допрос: кто? откуда? куда и зачем шла?
Зина старалась держаться спокойно. Полученный в партизанском отряде документ на имя Марии Козловой не вызывал еще сомнений. Зина поняла: пока она не опознана.
После допроса ее поместили в одиночную камеру.
Зина огляделась: забранное ржавой массивной решеткой окошко, загаженный пол, в углу смятая, с рыжими пятнами засохшей крови, солома. Обессиленная, Зина опустилась на нее.
Что-то теперь делает Галька? Наверное, ждет... И острая, щемящая боль охватила душу: увидит ли она еще сестренку? Ведь Галька останется одна-одинешенька, маленькая, еще глупая девчонка.
Было обидно, что так нелепо — без борьбы, без сопротивления — попала в лапы врага. Почему она не попыталась убежать? Ну пускай застрелили бы! Все же лучше, чем живой попасть к врагу.
На следующий день Зину снова привели на допрос. Увидав рядом с гестаповцем знакомую седую немку-переводчицу, бывшую соседку по бараку, Зина вздрогнула. Теперь ей вряд ли удастся вырваться отсюда. Ее опознали! Уже не было никакого смысла выдавать себя за работницу кирпичного завода Марию Козлову. Переводчица слишком хорошо знала Зину и сразу подтвердила по-немецки и по-русски:
— Да, это моя соседка по жилому дому.
— Кто же ты теперь? Мария Козлова или Зинаида Портнова? — спросил гестаповец Зину.
... Да, она Зинаида Портнова, бывшая школьница из Ленинграда. Из-за войны застряла здесь, в Оболи, с младшей сестренкой.
... Да, она работала в подвале кухни в офицерской столовой. Но когда там случилось отравление и ее заставили есть отравленный суп, она, еле живая, с трудом добралась до соседней деревни, где ее отпоили молоком. Больше она в столовую не являлась, так как боялась, что опять заставят есть отравленный суп.
... Все это время она жила в находящейся в партизанской зоне дальней деревне, у родственников бабушки. Никакого участия в партизанской деятельности она не принимала, так как по возрасту еще несовершеннолетняя. А шла она в Зую. чтобы узнать о судьбе бабушки — Ефросиньи Ивановны Яблоковой.
... В подпольной группе "Юные мстители" не состояла и не знала, что такая группа существует.
... Справку на имя Марии Козловой взяла у знакомой девушки, потому что сама никаких документов не имеет, а без документов боялась идти.
Большего, сколько ее ни допрашивали, ни били, от нее не могли добиться. Ленинградская школьница оказалась девочкой с твердым характером.
После недельных пыток и допросов в обольском полицейском участке гитлеровцы повезли Зину в Горяны.
Ее ввели под конвоем в приземистое серое здание, где, как она поняла по форме стоявшего у крыльца часового, находилось гестапо. Ее ввели в большую комнату с двумя окнами, забранными частой решеткой. Два письменных стола: один большой, под зеленым сукном, — у окна; другой, поменьше, — в углу. Там рылся в бумагах офицер.
За большим столом, развалившись в кресле, сидел другой гестаповец, видно чином повыше, в черном мундире, с белой повязкой на рукаве, на которой чернела фашистская свастика. Зина почему-то подумала, что это тот самый гестаповец, который допрашивал и пытал ее погибших товарищей. Это он выкручивал руки и избивал Нину. Это он мучил Евгения, Зою, Машеньку...
Зина стояла перед ним в разорванном полушалке и в расстегнутой черной шинельке. А гестаповец смотрел на нее каким-то стылым взглядом и молчал. Так Зина стояла перед ним одну минуту, другую, третью. Самое непостижимое и страшное заключалось в том, что гестаповец ничего не спрашивал, только глядел на нее. Глядел пытливо ей в глаза, словно ощупывая острыми, черными зрачками.
Вот он расстегнул кобуру, вынул массивный пистолет, очевидно для устрашения. Положив сбоку перед собой на стол, прикрыл листом бумаги.
— Шваль! — вдруг громко, как-то трескуче крикнул он, рванувшись с кресла.
От неожиданности Зина вздрогнула, вытянулась. "Бить будет", — невольно подумала она. Но он бить не стал. Видимо удовлетворенный ее испугом, гестаповец неожиданно чисто произнес по-русски:
— В каком партизанском отряде ты была?
— Я не была в партизанском отряде, — ответила Зина и снова повторила то, что твердила на допросах в Оболи.
Гестаповец недоверчиво глядел на нее.
И тут на дороге послышался шум подъехавшей машины. Гестаповец подошел к окну. А Зина, метнувшись к столу, схватила пистолет. Очевидно уловив шорох, офицер порывисто обернулся, но пистолет был уже в ее руке. Она нажала курок. Выстрела почему-то не слышала. Только увидела, как гестаповец, схватившись руками за грудь, свалился на пол, а второй, сидевший за боковым столом, вскочил со стула и трясущимися руками торопливо отстегивал кобуру револьвера. Она направила пистолет и на этого гестаповца и снова, почти не целясь, нажала курок.
Бросившись к выходу, Зина рванула на себя дверь, выскочила в соседнюю комнату и оттуда в полуоткрытую дверь коридора на крыльцо. Там она почти в упор выстрелила в часового. Выбежав из здания комендатуры, Зина вихрем помчалась вниз по тропинке, к реке.
"Только бы добежать до реки".
А сзади уже слышался шум погони...
"Почему они не стреляют?"
Совсем рядом рябилась от ветра серо-свинцовая гладь воды. За рекой чернел лес.
Она услышала звук автоматной стрельбы, и что-то колючее пронзило ногу. Зина упала на речной песок. У нее еще хватило сил, слегка приподнявшись, выстрелить... Последнюю пулю она берегла для себя.
Когда они подбежали совсем близко, она решила, что все кончено, и наставила пистолет себе на грудь. Нажала курок. Но выстрела не последовало: осечка. Фашист вышиб пистолет из ее слабеющих рук.
Делом обольской подпольщицы-партизанки теперь занимались гестаповцы чином выше, чем в Горянах. Зину сразу же перевезли в Полоцк. Допрашивали ее самые изощренные в жестоких пытках палачи. Больше месяца Зину избивали, загоняли под ногти иголки, жгли каленым железом. После пыток, едва она немного приходила в себя, ее снова приводили на допрос. Допрашивали, как правило, ночью. Ей обещали сохранить жизнь, если только юная партизанка во всем признается, назовет имена всех известных ей подпольщиков и партизан. И опять гестаповцы встречались с удивлявшей их непоколебимой твердостью этой упрямой девочки, которая в их протоколах именовалась "советской бандиткой".
Зина, измученная пытками, отказывалась отвечать на вопросы, надеясь, что так ее быстрее убьют. Смерть теперь ей казалась самым легким избавлением от пыток.
Однажды на тюремном дворе заключенные видели, как совсем седая девочка, когда ее вели на очередной допрос-пытку, бросилась под колеса проезжавшего грузовика. Но машину остановили, седую девчонку вытащили из-под колес и снова повели на допрос.
... В начале января в полоцкой тюрьме стало известно, что юная партизанка приговорена к расстрелу. Она знала, что утром ее расстреляют.
Вновь переведенная в одиночную камеру, свою последнюю ночь Зина провела в полузабытьи.
Она уже ничего не видит. У нее выколоты глаза... Фашистские изверги отрезали ей уши... У нее вывернуты руки, раздроблены пальцы... Неужели когда-нибудь придет конец ее мукам!.. Завтра все должно кончиться. И все же эти палачи ничего от нее не добились. Она давала клятву в верности Родине и сдержала ее. Она клялась мстить беспощадно врагу за то горе, которое он принес советским людям. И она отомстила как смогла.
Мысль о сестренке снова и снова заставляла трепетать ее сердце. "Милая Галочка! Ты осталась одна... Вспоминай меня, если останешься в живых... Мамочка, отец, помните свою Зину".
Слезы, смешиваясь с кровью, вытекали из изувеченных глаз — плакать Зина еще могла...
Наступило утро, морозное и солнечное... Приговоренных к расстрелу, их было шесть человек, вывели во двор тюрьмы. Кто-то из товарищей подхватил Зину под руки, помог идти. У тюремной стены, окруженной тремя рядами колючей проволоки, с раннего утра толпились старики, женщины с детьми. Одни принесли арестованным передачу, другие ждали, что среди узников, которых выводили на работу, они смогут увидеть и своих близких. Среди этих людей стоял парнишка в стоптанных валенках и разодранном в клочья ватнике. У него не было никакой передачи. Его самого только накануне выпустили из этом тюрьмы. Он был задержан во время облавы, когда пробирался из партизанской зоны к линии фронта. Посадили его в тюрьму за то, что при нем не было документов.
По укатанной белыми сугробами улице проехала повозка с бочкой — в тюрьму привезли воду.
Через несколько минут ворота раскрылись снова, и автоматчики-конвоиры вывели шесть человек. Среди них в седой и слепой девушке парнишка с трудом узнал свою сестру... Она шла, спотыкаясь босыми почерневшими ногами, по снегу. Какой-то черноусый мужчина поддерживал ее за плечи.
"Зина!" — хотел крикнуть Ленька. Но голос его прервался.
Зину вместе с другими приговоренными к смерти расстреляли утром 10 января 1944 года вблизи тюрьмы, на площади.