Лиха беда — начало
Кончалась весна 1942 года... Заброшенное поле, начинающееся сразу за кленовой рощей, поросло лебедой и крапивой. С высоты оно казалось пустынным. Пролетавшие немецкие летчики видели лишь многочисленные островки деревьев, разбросанные по полю. Они не догадывались, что тут идет бурная прифронтовая жизнь, а зеленые островки — не что иное, как тщательно замаскированные советские самолеты.
...Ночные бомбардировщики возвратились перед самым рассветом: бомбили позиции гитлеровцев по ту сторону Барвенковского выступа. Ранним утром 12 мая три наши армии перешли в наступление на Харьков. И сейчас солдаты батальона аэродромного обслуживания выводили из убежищ немногочисленные штурмовики. В небе уже барражировали «лагги».
Командующий маневренной авиационной группой Юго-Западного направления генерал-майор авиации Василий Георгиевич Рязанов еще ночью прибыл на передовую в расположение артдивизиона. Все эти дни его беспокоила тревожная мысль, не слишком ли доверился он армейским разведчикам, которые доложили о полной безопасности на флангах. Эта мысль исчезла, едва он прильнул к окулярам стереотрубы.
Рязанов видел, как пехота достигла первого рубежа [6] обороны противника и завязала рукопашный бой, как дрогнули и неровной цепью побежали назад фашисты. Сердце гулко забилось: такую картину он не наблюдал, пожалуй, с прошлого года, когда его штурмовая авиадивизия участвовала в освобождении Ростова-на-Дону. «Ну что же, маршал Тимошенко прав: для немцев наше наступление явилось неожиданностью, — подумал Василий Георгиевич. — Армейские разведчики, видимо, поработали неплохо, и моим летчикам действительно делать было нечего».
Тем временем атакующие устремились ко второй линии траншей, но вдруг залегли под плотным артиллерийским и пулеметным огнем. Рязанов неотрывно смотрел в стереотрубу, он понимал, что залегшая пехота лишилась сейчас самого главного — фактора внезапности. «Черт возьми! Теперь срочно надо подавить огневые точки. И лучше всего авиацией», — мысленно решил он, но только досадливо махнул рукой.
Уже более получаса наблюдал генерал за действиями своих штурмовиков и был ими очень недоволен. Сначала «илы» четко выполнили поставленную задачу — обстреляли первую траншею, но потом их действия стали хаотичными и неуверенными. Вместо удара по второй траншее они бомбили что-то далеко за передовой. «Растяпа ты глухонемой, а не командир!» — обозвал себя Рязанов. По складу своего характера этот сухопарый, высокого роста генерал не мог примириться с ролью пассивного наблюдателя. «Еще тактику в академии преподавал, — продолжал казниться Рязанов, — так неужели придумать ничего не можешь?»
Решение было простое и надежное: наводить штурмовики на цели по радио, вот прямо отсюда, с земли. Генерал не выдержал — отправился к себе в штаб, который располагался в сорока километрах от фронта. «Надо сейчас же осуществить эту идею, помочь наступающим частям». [7]
...Из блиндажа, отрытого под старыми кленами, на Рязанова повеяло такой тишиной, что он недоверчиво огляделся. Солнечные лучи едва пробивались сквозь ажурные листья, в тени тучами роились комары. Рязанов, приподняв осунувшееся от бессонных ночей лицо, прислушался: тонкое комариное пение всегда его успокаивало. Мысль командующего маневренной авиационной группой заработала четко и ясно. Спустившись в блиндаж, он приказал вызвать начальника штаба, а сам, вытерев пот со лба, снял гимнастерку и повесил ее на спинку самодельного стула. Достал из кармана пачку папирос, закурил...
Вдруг снаружи несколько раз что-то глухо ухнуло, с потолка посыпалась земля. Вбежал адъютант Рязанова. Лицо его было бледным.
— Товарищ генерал, немецкие танки!
— Что за ерунда? Откуда здесь, за десятки километров от фронта, немецкие танки? — Василий Георгиевич удивленно поднял брови. Его серые глаза выражали крайнюю степень удивления.
Опять ухнуло, и что-то тяжелое упало на перекрытие блиндажа. Рязанов бросился к выходу, но дверь не открывалась. Погасив волнение, он прислушался.
— Деревом вход завалило. Сейчас мы его оттащим. — Он узнал тревожный голос начальника штаба.
— Дьявольщина! — Василий Георгиевич поспешил к амбразуре.
В бинокль он увидел танки, которые, маневрируя между деревьями, вползали с опушки в кленовую рощу. Пальцы невольно дрогнули, когда разглядел на башнях белые кресты. Опустив бинокль, резко вырвал из красной эбонитовой коробки трубку полевого телефона:
— Немедленно поднять все самолеты! Слышите, все! Фашисты увидели, как в полутора километрах от рощи упали маскировочные сети, и советские самолеты после непродолжительного разбега начали отрываться [8] от земли, набирая высоту. Танки, словно в раздумье, резко замедлили ход, потом повернули к летному полю. Там цель была намного заманчивее, чем какая-то траншея с подозрительным бугорком.
Рязанов на минуту перевел дух: «Кажется, пронесло... Успели бы только взлететь до того, как захлопнется эта ловушка».
Тем временем начальник штаба и двое бойцов с трудом оттащили в сторону поваленный снарядом танковой пушки могучий клен, освободив дверь блиндажа. Рязанов с адъютантом смогли наконец покинуть помещение. Застегивая пуговицы на гимнастерке, Василий Георгиевич приказал:
— Штабу и всему хозяйству отходить на восток. Танки могут вернуться.
Мысль его лихорадочно работала, и он уже понял причину своей недавней тревоги. Армейские разведчики все-таки прошляпили танковые дивизии врага, незаметно скопившиеся на флангах у самого основания Барвенковского выступа. А сейчас круг замкнулся, и наши наступающие армии оказались внутри его. Вот почему так неожиданно фашистские танки появились здесь, в тылу, в сорока километрах от передовой.
«Это мне урок, — подумал Рязанов. — Ведь хотел проверить авиацией, да отговорили, убедили, что с земли виднее». Позднее, вспоминая об этой неудачной операции, Василий Георгиевич напишет: «С юга во фланг нам ударили танки Клейста. Они выскочили ко мне на аэродромы, нужно было под огнем танков выводить свои самолеты в другие места, а потом бить по танкам противника на тех аэродромах, с которых мы только что ушли».
Лишь к утру следующего дня небольшая группа авиаторов вышла к запасному командному пункту. Здесь генерала ждал срочный вызов в Москву...
Главнокомандующий ВВС генерал-полковник Александр Александрович Новиков, уставший после [9] бессонной ночи, сидел в кабинете за массивным столом, знакомился с личным делом генерал-майора авиации Рязанова. Он обратил внимание на некоторые совпадения в биографии Рязанова и своей биографии. Например, оба они до армии учительствовали, оба были призваны на военную службу в 1920 году, с этого же года состоят в партии.
Отложив дерматиновую папку в сторону, Александр Александрович приказал офицеру-кадровику:
— Вызвать генерал-майора Рязанова завтра на девять ноль-ноль.
Новиков лично подбирал кадры для вновь создаваемых авиационных армий резерва Ставки Верховного Главнокомандования.
На другой день адъютант доложил главкому о прибытии Рязанова. В кабинет вошел стройный генерал с орденом Красной Звезды на груди, взгляд его серых глаз был спокоен и внимателен. После крепкого рукопожатия Новиков спросил:
— Со штурмовиком Ильюшина хорошо знакомы?
— Да. Летал сам и обучал других.
— Мы решили назначить вас, товарищ Рязанов, командующим второй армией. Как вы на это смотрите?
— Благодарю за доверие, товарищ генерал-полковник. Готов выполнить любое задание Родины!
— Обратите особое внимание на радиосвязь. Это очень важно, — заметил Новиков. — Разработанной тактики боя крупных соединений штурмовой авиации пока нет, а она очень нужна. Именно вам и предстоит ее выработать... Командирами дивизий к вам назначены полковники Родякин, Каманин...
— Каманин Николай Петрович? Герой Советского Союза?
— Да, он самый. Челюскинец. Знакомы?
— В академии учил его летать на новых самолетах. — Ну и отлично. Только предупреждаю, — лицо [10] Новикова стало серьезным, — сформировать воздушную армию — дело нелегкое. Не хватает летчиков, а тем более самолетов...
Новиков дружески пожал Рязанову руку.
— К месту службы возвращаться вам не надо: Ставка приняла решение ликвидировать Юго-Западное направление... Итак, с завтрашнего дня вы командующий второй воздушной армией ВГК...
В этой должности Василий Георгиевич пробыл около двух месяцев, когда его снова вызвал к себе главком ВВС.
— Армии пока нет, и не ваша в том вина: не хватает техники. В достаточном количестве ее, видимо, долгонько не будет, — вздохнул Новиков. — Но война не ждет. Ставка решила переформировать армии в корпуса. С 10 сентября вы назначены командиром первого штурмового авиационного корпуса резерва Ставки.
В сентябре 1942 года формирование корпуса в Москве подходило к концу. Ждали прибытия последних полков... Один из них должен был прилететь на новеньких Ил-2. Рязанов знал, что полком командует уже побывавший в боях майор Володин.
735-й штурмовой авиаполк приземлился северо-западнее Москвы. Заглушив мотор «ила», Семен Володин увидел приближающихся к его машине генерала и полковника. Он доложил генералу о благополучном прибытии полка.
— Ну здравствуй, майор! Командир корпуса Рязанов, — представился генерал, крепко пожав руку плотно сбитому Володину. — А это твой командир дивизии полковник Родякин.
Когда они познакомились, Рязанов счел необходимым сразу же спросить:
— Кто из летчиков был в боях? Сам, я вижу, успел [11] повоевать, — и он слегка коснулся пальцем ордена Красного Знамени на груди майора.
— Многие еще не нюхали пороха, товарищ генерал, — признался Володин.
— Значит, надо учиться. Учиться воевать. А как используете радио?
— Если честно сказать, то плохо.
— Этим надо овладеть немедленно! Готовность проверю лично.
Василий Георгиевич твердо решил осуществить задуманное на фронте — наводить штурмовики на цели по радио.
Когда формирование корпуса было закончено, Рязанова вызвал Верховный Главнокомандующий, который поставил перед его соединением задачу — выработать тактику массированного применения штурмовой авиации.
...Перелетев на Калининский фронт, корпус разместился неподалеку от Андреаполя. Наступила суровая зима, укрыв леса и болота глубоким снегом. Частые снегопады, низкая облачность, редкие ориентиры затрудняли поиск целей. Все это вынуждало летчиков-штурмовиков летать на боевые задания малыми группами, по два — четыре самолета.
В такой обстановке, считал Рязанов, успех всецело зависел от ведущих. Он приказал командирам дивизий Каманину и Родякину тщательно подобрать ведущих групп.
— И чтобы я лично знал каждого в лицо, — таково было требование генерала. Оно вполне оправдывалось: наводить штурмовики на цели по радио без знания характера и особенностей ведущих летчиков было бы невозможно.
В преддверии серьезных боевых операций Василий Георгиевич особенно заботился о сохранении самолетов. Как-то командир полка Володин получил задание: [12] двумя экипажами Ил-2 произвести разведку в районе железнодорожной станции Великие Луки.
...Кончалось расчетное время, а штурмовики на аэродром не возвращались. Прошли сутки, начались вторые. Ни самолетов, ни людей. Майор ходил по утрамбованному полу землянки как заведенный. Замполит уже несколько раз предлагал ему лечь поспать. Но разве тут уснешь? К тому же из штаба корпуса позвонил адъютант генерала и передал приказание: утром прибыть в штаб.
Когда Володин вошел в бревенчатый дом, где находился командир корпуса, тот сразу спросил:
— Что слышно об экипажах? Какую ставили задачу? Майор сказал, что разрешил летчикам пройтись по цели «эрэсами».
— Та-ак. И не жалко людей?
— Так ведь война, товарищ генерал!
— Да разве здесь война, Володин! — брови генерала сурово сошлись на переносице. — Тебя бы под Сталинград, тогда почувствовал бы, что такое война!
— Настоящую войну я тоже видел, товарищ генерал, — обиделся Володин.
— Видел, а скомандовать грамотно не сумел... Нельзя было давать разведчикам приказ на обстрел станции. Ведь там же зениток полно!
Вскоре стали известны подробности злополучного вылета. Разведчики обнаружили в Великих Луках скопление железнодорожных составов с техникой. Цель была завидная, и они с 400 метров атаковали. Однако неожиданно напоролись на интенсивный зенитный огонь. Один из «илов» сразу же задымил над целью. Второй тоже был подбит, но все-таки сумел перетянуть линию фронта и совершить посадку на заваленной снегом лесной поляне.
В январе сорок третьего года 266-я штурмовая авиадивизия, в которую входил полк Володина, была [13] вплотную придвинута к вражескому плацдарму в районе Демянска. Советское командование не без основания опасалось, что этот выступ Гитлер попытается использовать для летнего наступления на Москву. Поэтому перед войсками Северо-западного фронта была поставлена задача: окружить в районе Демянска и затем уничтожить 16-ю немецкую армию.
Операция началась в феврале. Штурмовой корпус Рязанова поддерживал наземные части. И хотя погода была ограниченно летной (временами стояла сплошная облачность, шел снег), летчики-штурмовики работали с постоянным напряжением сил. Малыми группами они терпеливо выискивали артиллерию, танки и автомашины врага, жгли их, создавая пробки на дорогах.
В боевых действиях участвовал весь полк Володина. Сам командир несколько раз вылетал на штурмовку.
Когда разведка донесла, что 16-я армия противника начала отходить на запад, Рязанов поставил перед штурмовиками задачу: не допустить выхода вражеских войск из окружения.
Наступила, наконец, пора осуществить давно задуманное. Генерал организовал свой КП на переднем крае, метрах в восьмистах от противника. Ночью офицеры штаба установили на опушке леса две радиостанции — одну для связи с самолетами в воздухе, другую для связи со своим штабом и аэродромами. Хорошо их замаскировали. Наблюдать генерал решил с дерева. На рассвете с микрофоном в руках он начал вызывать с аэродромов группы штурмовиков и направлять их туда, где требовалось в данный момент нанести удар.
...Приблизившись к линии фронта, Володин, летевший во главе четверки «илов», услышал в шлемофоне знакомый голос командира:
— Группа танков, тридцать градусов левее леса. Как понял? Прием.
— Вас понял. Цель вижу. [14]
Команда ведомым: «Атака!» Володин направил ревущую бронированную машину вниз. На выходе из пикирования сбросил бомбы. И тотчас увидел над головным немецким танком столб дыма.
Ведомые порадовали своего командира полка такими же точными ударами: на дороге дымились еще два танка. Движение гитлеровской колонны застопорилось, и черные фигуры солдат бросились под защиту леса.
В шлемофоне ведущего продолжал звучать голос Рязанова. Еще и еще раз водил в атаку свою группу майор Володин. От точных ударов реактивных снарядов горела вся вражеская колонна. Уже немало гитлеровцев, побросав автомобили, пытались скрыться под деревьями. Но и там их настигали пулеметные очереди «илов».
Группа штурмовала танковую колонну до тех пор, пока не кончились боеприпасы.
Вслед за Володиным генерал вызвал на «поле» боя следующую группу «илов»...
Рязанова все больше беспокоили потери в корпусе, случавшиеся в основном из-за недостаточной подготовки молодых летчиков, слабого прикрытия штурмовиков истребителями, шаблона в тактике. Вопрос о необходимости разработки более гибкой тактики штурмовой авиации напрашивался в повестку дня. По настоянию Рязанова командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов провел в Андреаполе совещание командиров корпусов, дивизий и полков. Командарм сам сделал доклад, в котором подвел итоги боевой работы авиации на Калининском и Северо-Западном фронтах за последние три месяца. Он рассказал о том, что авиация здорово помогла наземным войскам в районе Великих Лук и Белого, но это досталось ценой больших потерь. О причинах потерь командующий почти не говорил, лишь сослался на сложность метеорологических условий. В этот [15] момент Василий Георгиевич переглянулся с Каманиным, командиром 292-й штурмовой дивизии, и увидел, что тому не терпится возразить командарму. Подмигнув ему, кивнул головой. Это означало: «Давай, я тебя поддержу».
Выступление Каманина было взволнованным:
— Нелетные дни одинаковы как для нас, так и для противника, поэтому не в них главная причина неудач авиации. Надо более умело использовать штурмовики...
— Я полностью согласен с полковником Каманиным, — поднявшись, сказал Рязанов. — Недооцениваем возможности «илов», а они у них богатые. Командиры наземных частей и соединений тоже не всегда разумно используют мощь штурмовиков. Иногда для того, чтобы уничтожить пяток фашистов, требуют целую эскадрилью... Я считаю, что давать целеуказания с земли должны только авиационные командиры. И нам надо научиться управлять авиацией над полем боя...
Авиаторы ушли с этого совещания неудовлетворенными.
— Зайдем-ка ко мне, Николай Петрович, — пригласил Рязанов Каманина. — Есть большое желание продолжить сегодняшний разговор.
Они сели в «эмку» и отправились по лесной дороге в штаб корпуса.
— Ну и погода, — заметил Василий Георгиевич, глядя, как разыгрывается вьюга. — Самое время нам с тобой, Николай Петрович, в баньке попариться. Люблю я это дело! Да если еще с березовым веничком...
С раскрасневшимися лицами Рязанов и Каманин сидели после бани за кружками с душистым чаем. А за стенами бревенчатой избы с подслеповатыми окнами бесновалась метель. Василий Георгиевич вновь вернулся к волновавшей его теме.
Найти и использовать богатейшие возможности «илов» в бою — это архиважное дело, — говорил он. [16] — Все мы считали, что Ил-2 имеет ограниченную возможность маневрирования. И защиту от истребителей придумали лишь одну — боевой порядок «круг». А вот у тебя в дивизии, Николай Петрович, лейтенант Шубин на учении показал другое — такие штуки выделывал, что не каждому истребителю под силу.
Каманин улыбнулся, вспомнив, как 800-й полк по приказу генерала провел занятие на тему: «Бой штурмовиков с истребителями». Тогда комэск Борис Шубин так закрутил свой «ил», что оказался в хвосте у «яка». Он делал на штурмовике фигуры высшего пилотажа. И всякий раз заходил истребителю в хвост. После учений Рязанов даже спросил Шубина, не желает ли он перейти в истребители. Тот наотрез отказался.
— В полку майора Митрофанова кроме Шубина есть и другие отличные летчики, — сказал Каманин, — например Малов, Пошивальников, Степанов... Возможности машины изучили назубок.
— Всех этих ребят я знаю хорошо. Но мы, Николай Петрович, немножко отклонились от темы разговора, не так ли? Вот ты говорил на совещании про шаблон. Так позволь спросить, в чем он?
— Мы посылаем самолеты на штурмовку одним и тем же маршрутом, нередко в одно и то же время. Говорим, что фашисты действуют шаблонно, и сами же их копируем.
— Доля истины в этом есть, — задумчиво произнес Василий Георгиевич. — А что вы имеете в виду конкретно?
— Ну хотя бы полеты на Смоленск, Дорогобуж, Великие Луки...
— Разберемся по порядку, — Василий Георгиевич отпил из кружки несколько глотков. — Да, мы повторяли налеты на аэродром севернее Смоленска. Вы считаете это шаблоном? А я полагаю, что так и должно быть. В первый полет, 30 октября, ребята уничтожили не менее [17] полутора десятков немецких самолетов, разбили взлетную полосу. А через день фашисты аэродром восстановили. Значит, надо было бомбить его до тех пор, пока не вывели из строя надолго. То же самое с узловой станцией Дорогобуж. По обоим вражеским объектам следовало наносить систематические удары.
— Но надо же разнообразить время полетов, менять маршрут и направление выхода к цели, варьировать численностью самолетов. Словом, путать, обманывать врага, — доказывал Каманин.
— Вот в этом, — Рязанов улыбнулся, — я с тобой полностью согласен, Николай Петрович. Тут шаблона быть не должно. К выполнению каждой боевой задачи надо подходить творчески, чего, к сожалению, мы еще не умеем.
Василий Георгиевич встал, прошелся в унтах по некрашеному полу.
— Сколько человек погибло за эти месяцы? — спросил он Каманина.
— Многовато... И какие ребята! Взять Жору Красоту. Неутомимый летчик, талантливый ведущий, аккордеонист, весельчак... Но вот уже десять дней прошло, как его нет. Подбили прямо над целью. Загорелся, пытался сбить пламя. Не удалось. Ведомый видел, как «ил» лейтенанта падал в заснеженное болото...
Беседу прервал адъютант Рязанова лейтенант Дресвянников:
— Товарищ генерал, вас срочно вызывают в штаб. ...Василий Георгиевич вернулся быстро, радостно возбужденный.
— Вот ведь как бывает, Николай Петрович, — сказал он, — ты сейчас Красоту хоронил, так он живой. Только что сообщили, что лейтенант нашелся.
— Вот это известие! — воскликнул командир дивизии, вскочив с табурета. — Большое спасибо за хорошую новость. [18]
— Как видишь, я угощаю не только баней и чаем, но и хорошими вестями, — подмигнул Василий Георгиевич. ...А с летчиком Георгием Красотой случилось вот что. Над целью в «ил» попал зенитный снаряд, и пилот покинул неуправляемый самолет. Приземлившись с парашютом, увидел, что на одной ноге нет унта. Кое-как натянул унтенок, мягкий меховой чулок, отполз в сторону и спрятался за густую ель.
Лес стоял сумрачный, безмолвный. Лишь изредка с еловых лап, шурша, сползал снег. Летчик вздрагивал, сжимая рукоятку пистолета, прислушивался. Потом пополз к полю. Наткнулся на колючую проволоку. Отполз на несколько метров и бросил в нее ледышкой. Ледышка звякнула о проволоку, и тут же впереди застрочил немецкий пулемет.
Ночь застала летчика в лесной глухомани. Кое-как он наломал сучьев и разжег костер, благо в кармане оказались спички. Очень хотелось пить. Он хватал горстями снег, подносил руки к огню, потом из ладоней с жадностью пил талую воду.
Десять суток лейтенант скрывался в лесах, питаясь мороженой клюквой, которую выковыривал на кочках из-под снега, сосал ледышки, утоляя жажду. Наконец, вышел к деревне, занятой немцами. Хозяйка крайнего дома спрятала летчика на чердаке. Там его, раненого, обмороженного, изголодавшегося, и нашли наши пехотинцы, которые выбили фашистов из деревни.
После лечения Георгий Красота снова повел группу «илов» на штурмовку. А вечерами в землянке задорно и весело звучал его аккордеон...
За боевые действия против демянской группировки противника, активную помощь наступающим частям, освободившим город Великие Луки, многие летчики-штурмовики Рязанова были удостоены высоких правительственных наград. Грудь генерала украсил орден Красного Знамени. А 17 марта 1943 года Василию Георгиевичу [19] присвоили очередное воинское звание — генерал-лейтенант авиации.
В марте 1943 года Ставка приняла решение перебросить корпус Рязанова на юг, в распоряжение командования Воронежского фронта.