Карнавал победы. Царственный любовник. Великая охота
После великой победы, одержанной у реки Умлатузи, Чака приказал женским полкам отправиться в лес Нкандла и доставить спрятанное там зерно. Большие запасы были найдены и в зернохранилищах ндвандве, которые, как и у всех нгуни, представляли собой глубокие ямы в форме большой тыквы, вырытые на скотном дворе. Стенки их обмазывали глиной, а затем обжигали. Получалась внутренняя оболочка, по твердости не уступавшая кирпичной. Яму прикрывали большим плоским камнем, который вдавливали так, что его верхняя часть оказывалась на уровне земли. Сверху камень обмазывали шестидюймовым или даже более толстым слоем сухого коровьего помета. Во время дождя он поглощал большое количество влаги, предохраняя от нее хранилище, в сухую же погоду быстро выделял ее, чему способствовали копыта животных, топтавшихся на скотном дворе. В таких ямах зерно не портилось в течение семи лет, не заводилось в нем и долгоносиков. Но когда хранилища почти пустели, а также после особенно сильных дождей они порой наполнялись угарным газом.
Кроме доставки зерна у женских полков была еще одна менее тяжелая и более приятная обязанность. Пять тысяч уцелевших воинов безусловно имели на своем счету такое же, а то и большее количество убитых врагов. А за каждого убитого полагалось «обтереть топор». Чака не мог допустить, чтобы его люди отправились куда-то на поиски незнакомых девушек. Поэтому он приказал мужским и женским полкам построиться подковой, образовав соответственно ее внутренние и внешние обводы, а затем объявил, что тысячам воинов надлежит «обтереть топор». Но так как никакие отношения между мужчинами и женщинами недопустимы в военном краале, личный состав всех полков получает увольнительную на две ночи и один день, чтобы совершить перед праздником победы очистительный обряд.
По словам Ндженгабанту Эма-Бомвини, никто но оспаривал власть Чаки над Великой Зулусией{108}, простиравшейся [204] от реки Понголы до Тугслы и от роки Баффало до самого моря. За пределами этого государства у него не было соперников, которые могли хотя бы надеяться, что им удастся бросить вызов его могуществу. Менее чем за три года, прошедшие с того времени, как он стал вождем незначительного клана Зулу, Чака создал такое королевство нгуни, какого никогда прежде не было.
— Отец мой, ты теперь величайший и единственный Слон, — пылко сказал ему Мгобози, — и ничто не может устоять против зулусского войска.
— Не забывай о тембу за рекой Баффало, — возразил осторожный Мдлака. — Если они вступят в союз с ц'уну, а может быть, и нгваанами, живущими дальше, вдоль гор Кахламба (Драконовы горы), то нам придется порядком повоевать. Эти племена уже не те, что были раньше, у них способные военачальники, которые обучают их всем новшествам в военном деле.
На это Чака ответил:
— Хорошо сказано, Мдлака! Хотя мы и устроим по случаю победы такое празднество, какого еще не видели нгуни, нельзя ослаблять бдительность, пока решительно все племена от гор Кахламба до самого океана не признают нашу власть или не будут уничтожены.
— А как быть со свази и другими племенами, живущими дальше к северу? — вставил Мзиликази.
— Тебе и там хватит дела, петушок, но всему свое время, — добродушно ответил Чака, глядя на своего молодого любимца.
— Это хорошо, — заметил Мзиликази. с обезоруживающей улыбкой, скрывавшей честолюбивые планы, которые зрели в его голове после разгрома ндвандве. Со временем они осуществились, и он стал главой новой большой нации.
Ко второму восходу солнца полки обоего пола собрались в полном составе. У всех девушек был покорный вид, у мужчин несколько суровый. Некоторое время Чака молча глядел на них, потом на лице его появилась сардоническая усмешка.
— Дадевету! — воскликнул он. — Все вы похожи на зябликов, промокших под проливным дождем.
Чака приказал полкам идти торжественным маршем в его ставку Булавайо, находившуюся примерно в пятидесяти милях от этого места. Большое количество захваченного скота — около шестидесяти тысяч голов — задерживало движение, и только на третьи сутки, незадолго [205] до полудня, войско прибыло на место. Впереди гнали королевский скот, разделенный по масти на отдельные стада. За ним двигалась армия во главе с Чакой и его военачальниками. Замыкали шествие женские полки. Последние две мили перед королевским краалем войско прошло между рядами женщин, которые выстроились вдоль дороги и каждый отряд приветствовали возгласами. Площадь для парадов окружали полки кадетов, вооруженные черными щитами. На высоком глиняном холме, где обычно находился Чака, принимая парад, сидела Найди. У ног ее расположились Пампата и все женщины королевского дома зулусов, включая теток Чаки — Мкабайи, Ммаму и Маву, каждая из которых управляла военным краалем.
Чака направился прямо к матери и прежде всего поздоровался с ней, бросив при этом дружелюбный взгляд в сторону Пампаты. Затем он уселся на большую связку тростниковых циновок, служившую ему троном. Пока он беседовал с матерью и .другими представительницами королевского дома, полки и народ построились плотными рядами, чтобы выслушать его обращение.
Чака встал и кратко изложил результаты кампании, после чего сообщил, что желает устроить большой праздник для всей нации. Каждый получит столько мяса и другой пищи, сколько сможет съесть, пива тоже будет вдоволь, а после танцев и пения состоится смотр захваченного скота. ,
В радиусе двух миль от королевского крааля были построены временные жилища. Военные краали Исн-Клебе и Белебеле находились соответственно в трех и пяти милях от Булавайо, — значит, в холодные зимние ночи каждый имел крышу над головой. Пиво и пища равномерно распределялись повсюду, кроме того, большие запасы находились под охраной в ставке и военных краалях. Сотни отборных жирных быков были по мере надобности заколоты на мясо. Среди зулусов воцарился дух веселого карнавала, и сам Чака показывал пример как плясун и певец. В веселье участвовал и Мгобози со всеми своими женами, кроме трех «неходячих». Из прочих только половина явилась с младенцами на спине. Передают, что Чака спросил его с насмешливым удивлением:
— А где же остальные твои дети?
— Отец мой, они еще в пути, — ответил смущенный Мгобози. [206]
На второй день праздника Чака обнародовал манифест о том, что всем ветеранам, проявившим в бою героизм, разрешается носить головное кольцо, иными славами, они могут вступить в брак, причем лобола — приданое скотом — будет предоставлено их невестам из королевских стад. Это решение было встречено оглушительными криками одобрения. Отобранные в полках смельчаки — их оказалось свыше тысячи — получили разрешение жениться на девушках старшего возраста из женского полка Вутвамини. Этих воинов уволили с действительной службы и зачислили в запас, откуда они могли быть призваны только при чрезвычайных обстоятельствах.
Головное кольцо — отличительный признак женатого мужчины — делалось из вязкого растительного латекса{109}, имело около пяти дюймов в диаметре и около трех четвертей дюйма в толщину. Оно в еще не затвердевшем состоянии надевалось на голову и вскоре становилось довольно прочным. От времени кольцо чернело и приобретало глянец. На него смотрели с уважением, как на знак почета и достоинства.
Чака был в очень благодушном настроении и долго беседовал с матерью и другими представительницами королевского дома. Он подарил но пятьсот голов скота своим теткам и «сводным матерям», управлявшим военными краалями, щедро наградил и остальных жен отца. Найди стала обладательницей стада в несколько тысяч голов. Кроме того, Чака принял меры к сооружению для нее большого королевского крааля в Эмкиндинп — на полпути между современным Мслмотом и рекой Умлатузи, неподалеку от Мфуле.
Нанди сказала о своем сыне:
— Все, что мой огонек обещал мне, когда был еще пастушонком, сбылось. В те дни только Пампата верила в него. Что до меня, то я мечтала лишь о том, чтобы мы все жили в одном хорошем краале.
Ей казалось, что наступил благоприятный момент для того, чтобы вновь заговорить с Чакой о женитьбе. Но он, как обычно, отшутился, боясь обидеть ее правдой. А правда состояла в том, что он решил не жениться. Нанди очень огорчилась, а затем рассердилась и стала отчитывать Чаку, особенно после того, как он намекнул, что ему пора войти в свой гарем.
— Итак, у тебя будут только наложницы, но не жены, и никто из твоих детей не станет законным наследником, — сказала она. [207]
— Нет, мама, детей не будет, — мягко возразил Чака.
Нанди желала, чтоб сын женился, и так как он продолжал уклоняться от разговоров на эту тему, расстроилась еще больше и осыпала его упреками.
На торжествах присутствовала Мкаби — первая жена Сензангаконы, мать Номзинтланги, принцессы королевского дома зулусов. Мкаби и четвертая жена Сензангаконы — Лангазана{110} — стояли во главе военного крааля Иси-Клебе.
Представительницы королевского дома зулусов играли большую роль в совете при верховном вожде и в управлении страной. Во времена Чаки они занимали гораздо более высокое положение, чем его младшие братья и другие мужчины из той же семьи.
Отец Ндженгабанту Эма-Бомвини рассказывал ему про церемониальный марш женских полков. С маленькими щитами и палками в руках, почти совершенно нагие, девушки являли собой замечательное сочетание воинской четкости с блеском естественной красоты. Зрители встретили их появление на поле для парадов возгласами восхищения. Но затем все умолкли, чтобы не мешать девушкам петь. На Чаку зрелище произвело большое впечатление, в глазах его зажегся радостный огонек. Парад как бы увенчал одержанную им победу, он почувствовал себя подлинным королем. Находясь в благодушном настроении, он решил наградить воинов за их великие усилия, ослабив (но на очень ограниченный срок) суровый воинский устав и моральный кодекс. С хитрой улыбкой он обошел ряды воинов, голодными глазами смотревших на девушек, и обратился к ним со следующими словами:
— За то, что вы хорошо сражались и по доброте своего сердца, я решил сделать вам уступку, чтобы отметить праздник великой победы. Вся дивизия Изим-похло (Холостяков) распускается на трое суток. После этого она вновь приступит к несению службы, и наступит черед Белебеле («Вечные заботы»){111}. Женские полки освобождаются от службы на шесть дней. На это время ослабляется действие запретов. Воины могут сома (иметь нормальные половые сношения) с любыми девушками по своему выбору, но я желаю все же, чтобы они проявляли сдержанность. Во всех случаях, когда девушка потеряет невинность, виновный должен будет уплатить ее отцу возмещение в размере двух голов скота, а если дело дойдет До беременности — трех коров, чтобы обеспечить мать [208] и ребенка. Если в дальнейшем воин получит разрешение жениться, штраф ни в коем случае не может быть зачтен как приданое, а должен рассматриваться как наказание за недостаток сдержанности. Кроме того, как только истечет льготный срок, снова вступит в действие прежний суровый закон, всякое отступление от которого, как и прежде, повлечет за собой казнь обоих правонарушителей. Дивизия Холостяков и все женские полки распускаются. Я сказал.
— Байете! — заревели пять тысяч обрадованных воинов. Дивизия Холостяков растаяла с удивительной быстротой.
Воины спешили расстаться с оружием, а девушки не отставали от них и немедленно отнесли в свои временные жилища щиты и палки. Это было почти все, от чего они могли освободиться, ибо «обмундирование» их легко было спрятать в одной руке.
Дисциплина и самоконтроль, даже при проведении столь деликатной и рискованной операции, стояли в зулусской армии на такой высоте, а техника половых сношений среди нгунн достигла такой виртуозности, что среди девушек были лишь незначительные потери. Они выявились во время очередного ежемесячного осмотра, и виновные внесли установленный штраф.
Впервые со времен своего детства Чака почувствовал, что может позволить себе развлечься. Он стал верховным вождем нгуни, и никто не мог поколебать его положение. У него было несколько сот девушек ум-длункулу, которых он еще не трогал. Чака называл их «сестрами» и употреблял этот эвфемизм до конца дней своих. Теперь он решил, что пора ему войти в гарем. Он показал воинам хороший пример безбрачия, но после того, как разрешил им предаться удовольствиям, натура его потребовала, чтобы он опередил и превзошел их в сфере Венеры, как уже сделал это в сфере Марса.
Пампата неизменно поддерживала все разумные желания Чаки и способствовала их осуществлению, чем и укрепляла свое сильное влияние на него. И когда он спросил:
— Ты не будешь ревновать, Пампата?
Она ответила:
— Нет, мой повелитель. Твое удовольствие — мое удовольствие. [209]
При этом она, как говорят, дала ему для укрепления сил мазь, пахнувшую ароматическими листьями мпепо и действовавшую как афродизиак.
«Свадебным» дворцом Чаке послужила большая королевская хижина, имевшая форму пчелиного улья. Диаметр ее составлял около тридцати футов, максимальная высота — около двадцати. Крышу поддерживала дюжина толстых столбов, которые в то же время увеличивали прочность и без того крепкого остова из жердей. Остов был покрыт слоем тростника и травы. Толщина его по краям хижины составляла около четырех дюймов, а максимальной глубины, примерно в фут, он достигал в верхней части куполообразной крыши. Чака отобрал пятьдесят особенно нравившихся ему девушек и вошел с ними в хижину. Он знал каждую по имени, знал, откуда она родом. Утром он предупредил их, что вечером начнется массовый медовый месяц, а тех, кто в это время отдавал обычную дань месяцу, заменил другими.
Чака первым вошел в хижину и уселся на нескольких слоях каросс, расстеленных на полу в правой и центральной частях хижины. Пятьдесят девушек вереницей последовали за ним и в свою очередь уселись, образовав двойной полукруг вдоль стен левой части хижины. Чака находился прямо против них, примерно на середине расстояния между дверью и задней частью хижины, настолько близко от стены, чтобы голова его почти касалась ее, если он откинется, вытянув ноги, в направлении очага в центре хижины.
Угощая девушек пивом и развлекая шутками и прибаутками, Чака вскоре развеселил их, что он умел (когда хотел), как никто. Затем Чака сделал свой первый выбор. Он пал на Гпджиму, что означает «Беги» или «Торопись». Она принадлежала к клану Сибнйя. Когда Чака сказала: «Беги», — чтоб она прибежала к нему на ложе, все, кто был при этом, одобрили возгласами шутку и оказанную девушке честь.
Нгупи не целуются, вернее, не целовались до того, как вступили в контакт с европейской цивилизацией. Однако они обладали глубоким знанием физиологии женщины, которое передавалось им старшими во время и после совершения обрядов, связанных с достижением зрелости. Мужчины были подлинными мастерами деликатного искусства возбуждать женщин в любовной игре. Мужья нгуни. предоставляли своим женам по отдельной хижине и навещали их более или менее поочередно. Однако [210] вожди порою но считались с этим обычаем и принимали жен в большой хижине совета. Иногда одновременно являлись несколько жен. Наложниц — они не имели никаких прав, но тщательно охранялись как королевская собственность — неизменно вызывали поодиночке или группами в хижину вождя, ибо они не имели собственных жилищ. Впоследствии их отдавали в жены особо отличившимся подданным; в качестве компенсации за несколько сомнительную девственность они приносили мужьям ореол близости с самим королем.
Решительно все с величайшим уважением относились к девушкам Большого дома — ведь они считались королевской собственностью и «сестрами» вождя. Эти наложницы — их было приблизительно тысяча двести человек — находились на положении фрейлин и аристократок и уступали только представительницам королевского дома или женам короля — если таковые были. Они стояли выше советников и даже самого премьер-министра.
Вождь или король не мог сделать ничего дурного, а потому не считалось предосудительным, что Чака наслаждался с Гиджимой в тусклом и неверном свете, падавшем от костра на каросс, ничем не огражденный от взоров других девушек гарема.
Через некоторое время Чака объявил, что намерен выбрать другую девицу. Болтовня тотчас же прекратилась, ее сменило напряженное ожидание. Зажгли еще один факел из травы уг'унгу, и Чака принялся поддразнивать девушек, которые сидели как на иголках. Он переводил взор с одной на другую, называл по имени и превозносил их прелести. Чтобы никого не обидеть, он сказал, что все они одинаково желанны и он просто не знает, которую выбрать. Он понимал, что любое могущество бессильно без психологического воздействия, и часто говорил, что с женщинами ничего нельзя сделать против их желания. К тому же его честолюбие требовало, чтобы все обитательницы гарема признали его величайшим любовником всех времен. Взяв в союзники своей сохраненной мужской силе и искусной, но деликатной технике щедрые дары, веселый разговор, пиво, вкусную еду и песни, он верил, что в любви его ждет такой же успех, как на войне.
Чака вполне удовлетворил своих партнерш, но ему удалось лишить невинности только небольшое количество девушек. По словам Лангазаны, в первые лихорадочные [211] трое суток «марафонского бега» любви их было меньше, чем пальцев на обеих руках. Чаке это было чрезвычайно неприятно, но находчивая Пампата сумела успокоить его.
Поздно ночью Чака распорядился сделать перерыв, и девушки на время вышли из хижины. Затем все улеглись спать — девушки на своих циновках, покрывшись хорошо выделанными шкурами, а Чака на более комфортабельных кароссах. «Марафонский бег» возобновился только на рассвете, и рано утром все девушки были временно отпущены. После этого Чака позавтракал, совершил, как всегда, публичное омовение и занялся неотложными государственными делами. После окончания непродолжительного заседания совета Чака отбыл в свою большую хижину и послал за Пампатой.
Она тотчас увидела, что он в плохом настроении и даже раздражен, и поняла, в чем дело. Как только Чака отрывисто бросил: «Говори!», — она сразу же стала утешать его.
— Все девушки, которых ты почтил минувшей ночью своими ласками, твердят, что ты необыкновенный мужчина, столь же выдающийся в любви, как и на войне. Ни одна из тех, с кем ты лежал, не осталась девственницей, ты силен и могуч. Похвалы девушек разносятся но всей стране, подобно огню, который ветер гонит по сухой траве. А те, которых ты еще не удостоил своим вниманием, готовы от нетерпения съесть свои сердца.
Чака был явно обрадован, но, стараясь сохранить суровый вид, спросил:
— А где ты взяла скот для подкупа девушек, подобно тому как я подкупил жен Мгобози, чтобы заставить их говорить ложь?
— Никакого подкупа не было, мой повелитель. Я просто перекинулась несколькими словами с девушками — они ведь все ходят ко мне за советом. Я только сыграла на их тщеславии. Сказала, что будь я на месте той, которая случайно не лишилась невинности, то промолчала бы об этом, чтобы остальные не стали смеяться надо мной и говорить, что король был ко мне не так милостив, как к ним.
— Ты меня утешила, но я уже устал. Однако ради сохранения своей репутации буду заниматься этим еще двое суток, хотя предпочел бы наслаждаться твоим обществом и разговором.
Гаремные развлечения несомненно доставляли Чаке удовольствие, по он никогда не отличался чувственностью [212] своего сводного брата и преемника Дннгаана. Почти всегда ему нравились умные женщины, но его привлекали и те, в ком он умел вызвать необыкновенное сексуальное возбуждение, в особенности Мбузикази из клана Ц'еле — настоящий ураган страсти. Впрочем, вопреки своему имени{112}{113} она отличалась также рассудительностью и остроумием, язычок у нее был, как бритва. Несмотря на все предосторожности, к которым прибегал Чака, чтобы в его гареме не было беременных, этой молодой женщине удалось — пусть только один раз — преодолеть его железный самоконтроль и довести до экстаза, в результате чего она забеременела.
Вскоре после великого праздника победы Чака решил снова отвлечься от государственных дел и устроить такую королевскую охоту, какой еще не видели зулусы. Он выбрал для этого опустевшие владения ндвандве и привлек к охоте большую часть регулярной армии, вооружив охотничьими ассегаями воинов, а также всех кадетов и многих у-диби старшего возраста.
Охота была запланирована столь же тщательно, как и военный поход. Предполагалось окружить всю местность, лежащую между реками Уайт Умфолози и Блэк Умфолози от места их слияния до пункта, расположенного в двадцати милях вверх по течению. В ходе облавы намечалось гнать зверей вниз по течению в туник, образованный слиянием рек. Здесь путь животным должны были преградить многочисленные глубокие водоемы, броды через которые охраняли большие группы охотников. Охотники располагались и по берегам обеих рек вплоть до тех мест, где проходила линия, откуда предстояло начаться облаве. Цепь загонщиков (с интервалами между воинами в десять-двадцать шагов) имела задание гнать дичь в суживающийся водораздел двух рек. Цепь эта будет укорачиваться, и постепенно интервалы станут такими короткими, что охотники смогут почти касаться друг друга. За пределами территории, где намечалась облава, на берегах рек предполагалось выставить лишь немногочисленную охрану, но там, где предполагались броды, охрана удваивалась.
Сам Чака со своими телохранителями из полка Фасимба и большим отрядом отборных охотников намеревался утром накануне облавы занять позицию на правом берегу реки Уайт Умфолози, близ ее слияния с Блэк Умфолози. Таким образом, межд ним и линией, откуда начнется облава, окажется река. [213]
На этом берегу во всех подходящих местах были вырыты игебе (ловчие ямы для крупной дичи), соединенные с замысловатой исенг'ело — изгородью из колючих кустарников и ветвей. В отличие от ям ивеку, на дне игебе не было заостренных кольев. Глубина этих ям с отвесными стенками равнялась девяти футам, ширина — шести, длина — приблизительно десяти-двенадцати. Они были так умело замаскированы ветками, тростником и травой, что казались дорожками, ведущими сквозь грозные колючие изгороди, которые перечертили все пространство между водоемами. Изгороди шли зигзагами и образовывали как бы туннели, ведшие к замаскированным ямам. За ними, дальше от реки, были сооружены более легкие изгороди, параллельно первым.
Они должны были скрывать прятавшихся за ними охотников, но тоже образовывали тропинки или своеобразные туннели, которые постепенно суживались и превращались в довольно длинные коридоры. Охотники, укрывшиеся за изгородями, располагались таким образом, что дичь, попавшая в коридоры, становилась удобной мишенью для множества копий. Животным, которым удалось бы миновать обе изгороди, предстояло преодолеть крутую возвышенность, тянувшуюся вдоль берега.
Через нее вело несколько естественных проходов. Параллельно проходам были сооружены густые изгороди с замаскированными отверстиями. Отсюда в нужный момент ловкие охотники могли внезапно атаковать слонов, карабкающихся вверх по склону, и перерубать топорами сухожилия на их задних ногах.
Так была подготовлена великая охота. Состоялась она, очевидно, в августе 1819 года. Время было выбрано удачно, так как в августе преобладают северо-западные ветры, которые дуют в том направлении, в каком предстояло двигаться цепи загонщиков. Погода была еще прохладная, и это позволяло сохранить большое количество мяса по методу бета, то есть разрезав его на ломти, а затем провялив и прокоптив над костром.
Чака очень интересовался различными методами охоты на слонов, особенно путем перерезания сухожилий. Этот опасный способ охоты импонировал вождю зулусов, тогда как применение импинго он не одобрял. Импинго — небольшой клинок с зазубринами и желобками, покрытый густым слоем яда и свободно соединенный с древком: при ударе он легко отделялся от последнего. В качестве яда применялась смесь атропина — [214] его выделяли из семян Datura stramonium — и септических веществ, добывавшихся из разложившихся трупов. При ранении слон редко получал такую дозу этой смеси, чтобы атропин мог оказать свое мгновенное смертоносное действие. Чаще толстокожий становился жертвой септических веществ и погибал от заражения крови много дней спустя. Такой способ охоты был чужд зулусскому характеру. Его несомненно заимствовали у бушменов, но применяли редко. Чака и слышать о нем не хотел, считая подобную охоту недостойной мужчины.
На рассвете Чака и его охотники заняли намеченные позиции. Так же поступили и воины, выделенные для охраны берегов рек до того места, где находился король со своими людьми. Это был единственный участок, где животным не мешали переправляться на другой берег. Загонщики еще накануне вечером расположились между обеими реками на линии, откуда должна была начаться облава. С первыми лучами солнца, при попутном ветре, они стали двигаться по направлению к Чаке. Эта цепь с интервалами между воинами в десять-двадцать шагов перемещалась по открытой местности, поросшей кустарником, и вскоре стала загибаться, но когда переваливала через низкие холмы и складки местности, откуда наблюдатели могли давать соответствующие указания, старейшины спрямили ее. По мере сближения рек интервалы между загонщиками уменьшались. Они все время старались производить как можно больше шуму.
Прошло уже немало времени после восхода солнца, когда облачка пыли, клубившейся вдали, возвестили о приближении бегущей дичи. Первыми охотники заметили слонов; если их растревожить как следует, они делают большие переходы и передвигаются очень быстро. За этим авангардом показалось несколько жирафов. Вот и все, что удалось увидеть сначала. Облака пыли появились и выше по течению реки, но вскоре отодвинулись в глубь местности, так как охрана отпугнула животных, не давая им переправиться раньше времени.
Большинство слонов шло зигзагами от реки к реке, не зная, какое направление выбрать. Но одна группа двинулась прямо на притаившихся охотников. Во главе ее находилась старая слониха без клыков, за нею следовали слонята самого разного возраста, замыкали шествие молодые и взрослые самцы. Все они сделали короткую остановку у реки, чтобы напиться, а затем переправились [215] через нее и достигли первой массивной изгороди. Старая слониха-вожак подозрительно оглядела ее и попыталась обойти, но тщетно. Затем, вытянув хобот, обнюхала один из мнимых проходов и в тревоге отскочила назад. Тогда она пошла вдоль забора и, найдя место, где он выглядел менее массивно, оторвала от него несколько деревьев и ветвей и прошла в образовавшееся отверстие. За ней последовали остальные животные.
Чака, стоявший на возвышении, восхитился проницательностью вожака.
— Мачо! {114} У старухи ум мужчины, она спасла по крайней мере одного из своих детей.
Пройдя вдоль второй, маскировочной изгороди, слониха-вожак проявила явное отвращение к гостеприимно оставленным «проходам» и, проломив изгородь в стороне от них, направилась к возвышенности. Тем самым она избежала охотников. Как только стало ясно, где именно она собирается перевалить через возвышенность, Чака и его охотники бросились наперерез стаду. Слоны, почуявшие охотников, скрытых второй изгородью, тревожно затрубили.
Попытка преградить путь веренице этих животных, идущих почти вплотную друг к другу, равносильна самоубийству. Однако атаковать замыкающего шествие слона в тот момент, когда он поднимается по крутому склону, значит идти на оправданный риск. Правда, есть такие смельчаки, чтобы не сказать отчаянные головы, которые выскакивают на тропу и пытаются ранить слона, когда следующее за ним животное находится на расстоянии не менее броска копья (пятидесяти ярдов). Такой охотник должен быть необычайно проворен, чтобы успеть перерезать сухожилия проходящему мимо слону и одним прыжком вернуться в безопасное место, прежде чем следующее животное дотянется до него своим хоботом.
Чака и его охотники достигли прохода, чуть опередив слониху-вожака, и заняли места за изгородью, подле многочисленных отверстий. Отсюда они наблюдали, как громадные животные с трудом поднимались по крутому склону, так близко от изгороди, что их почти можно было коснуться рукой. Наконец последний слон — большой самец — вступил в коридор. Шел он довольно медленно, ему мешали идущие впереди. Когда его задние ноги оказались на одной линии с притаившимися охотниками, они немедленно атаковали его с двух сторон. Топорами, похожими на томагавки, воины нанесли ему [216] глубокие раны, перерубив ахилловы сухожилия и сухожилия икроножных мышц. Самец затрубил от боли и ярости и, пошатываясь, повернулся к атакующим, размахивая смертоносным хоботом. Однако раненый слон не представлял больше опасности для своих врагов. Ловко уклоняясь от его хобота, они наносили ему одну за другой глубокие раны в задние ноги. Между тем специальный наблюдатель был начеку, чтобы предупредить охотников, если сзади покажется другой слон.
Не успел первый раненый слон выйти из строя, как охотники атаковали из-за изгороди того, который двигался перед ним. Этот маневр был повторен со всеми животными, следовавшими вереницей. Не все, конечно, шло гладко. Очень часто слон, шедший впереди атакованного, услышан крики своего собрата, поворачивал назад и бросался ему на выручку. Копье, даже самое тяжелое, в таких случаях бесполезно, ибо нанесенные им раны скажутся слишком поздно.
Когда наступил черед Чаки попытать свое счастье, он с дикой энергией выскочил из укрытия и, размахнувшись тяжелым топором, нанес страшный удар в самую уязвимую часть задней ноги слона. Его спутникам было приказано не отходить далеко, но и не вмешиваться без крайней надобности. Крупный самец затрубил и, размахивая хоботом из стороны в сторону, повернулся быстрее, чем можно было ожидать после такого ранения. Чака проворно нагнулся и новым ударом перерубил сухожилия на другой ноге, заставив слона присесть. С дьявольской яростью животное принялось вырывать ветви из изгороди по обе стороны от себя. Использовав одну из них как дубину, слон едва не нанес Чаке смертельный удар. Легкие концы ветви все же прошлись по нему. Отскочив в сторону, Чака оказался лицом к лицу со смертью: она молчаливо надвигалась на него в облике самца, который шел впереди атакованного. Самец этот ринулся защищать раненого собрата. Африканский слон, несущийся на врага, — страшное зрелище: расстояние между кончиками огромных ушей, стоящих под прямым углом к телу, доходит до девяти-десяти футов; хобот высоко поднят над грозными бивнями и туловищем, возвышающимся на двенадцать футов над землей; все вместе составляет живую машину смерти и разрушения.
В этот тяжелый для Чаки миг двое воинов-охотников самоотверженно преградили путь приближавшейся смерти, проявив характерную для зулусов удивительную [217] верность своему вождю. Подняв топоры, они успели с двух сторон атаковать мчавшееся на них чудовище. Каждый нанес ему глубокую рану, но что толку? Слон мгновенно сбил с ног и растоптал насмерть одного из них. Другого обвил хоботом, высоко поднял и с силой бросил на землю. Это дало Чаке возможность отпрянуть в сторону. В то время как слон втаптывал в землю распростертое тело охотника, Чака и другой воин сзади перерубили ему сухожилия. После этого слон оказался в таком же состоянии, что и его собрат, которого он так отважно пытался спасти.
Такая же участь постигла пять или шесть слонов, замыкавших шествие и брошенных на произвол судьбы остальными животными. Никто не пытался добить раненых гигантов: это требовало больших усилий, да и трубные вопли раненых заманивали в ловушку одиноких или изгнанных из стада слонов. Эти животные обладают наибольшими бивнями, а потому представляют собой особенно желанную добычу. Охотники убрали останки погибших и заняли прежние места за изгородью вдоль коридора. Глядя на изуродованные тела двух воинов, пожертвовавших собой ради вождя, Чака горестно воскликнул:
— Они были храбрейшими из храбрых — иначе не бросились бы под ноги этой бегущей горе. Если бы не они, я тоже был бы сейчас бесформенной кучей мяса и костей. Теперь же я могу только наградить их краали и принести жертву духам наших предков.
Когда появились крупные слоны-одиночки и стали пытаться пройти по одному из двух главных проходов, Чака участвовал в нескольких сражениях с ними. Бой с этими чудовищами возбуждал его. Благодаря тому что слонам приходилось карабкаться по склону, охотникам удалось перерубить сухожилия почти всем огромным животным.
И снова Чака чуть не погиб. Охотники заметили, что к ним приближается разъяренный носорог. Когда он начал с трудом взбираться по самому крутому участку узкого прохода, Чака выскочил через одно из отверстий заграждения и нанес удар по ахиллову сухожилию; огромное животное завизжало от злости и присело. Торжествующий Чака не заметил, что носорог медленно поворачивается. Вдруг, словно выпущенный из катапульты, раненый зверь ринулся на него вниз по склону с быстротой и яростью, которые едва не стали гибельными для [218] Чаки. Только проворство пантеры, которым обладал вождь зулусов, спасло его от смерти. Он отскочил в сторону, и, охваченное жаждой мщения, огромное толстокожее пронеслось мимо. В него вонзились тяжелые метательные копья охотников, полдюжины тяжелых клинков пронзили его легкие и печень; истекая кровью, носорог наконец свалился на землю.
Взметая тучи брызг, через реку переправилось около двухсот буйволов. Впереди шли крупные самцы. За ними следовали молодые самцы вперемежку с самками и детенышами различного возраста. Достигнув первой изгороди, вожаки остановились и подозрительно уставились на нее. Остальные выстроились по обе стороны в одну шеренгу, рог к рогу. Они высоко задрали головы, словно вызывая противника на бой, и застыли в неподвижности. Это было внушительное зрелище. Некоторые охотники, охранявшие реку выше и ниже места переправы, подползли теперь к кромке тростника, заросли которого тянулись здесь вдоль берега. Когда ветер донес запах людей, буйволы насторожились. Охотники подняли страшный крик. Стадо бросилось бежать, одни животные мчались по проходам, другие прокладывали себе путь через все отверстия, какие могли найти в первой и второй изгородях. Воины, которые находились за изгородями в сравнительной безопасности, стали метать в буйволов через широкие смотровые щели тяжелые копья — исипапа. Только ширина изгороди отделяла охотников от бегущих буйволов — на такой дистанции копья были очень эффективным оружием. Многие животные свалились в ловчие ямы. Случалось, что в одну яму попадало двое буйволов, и тогда остальные перебирались по мосту, образованному их телами.
Однако потери несли не только четвероногие. Многие раненые буйволы приходили в бешенство. Если сидевший в засаде воин неосторожным движением выдавал свое присутствие, разъяренное животное поворачивалось и сквозь отверстие в изгороди кидалось на врага. И горе охотнику, которому не удавалось одним прыжком укрыться за достаточно толстым стволом (если такой находился поблизости): ничто не могло помешать буйволу сбить его с ног. Правда, падая на землю, воин прикрывал себя щитом, но только счастливчикам удавалось избежать рогов зверя. Обычно дело кончалось благополучно лишь в тех случаях, когда товарищи успевали прийти на помощь поверженному и убить буйвола ударом [219] в сердце или же отвлечь атаку на себя, а затем уже нанести животному смертельную рану.
Это было опасно и волнующе, — словом, совершенно во вкусе Чаки. Напрасно руководитель охоты и Мгобо-зи упрашивали его держаться в стороне. Чака избрал себе позицию в удобном месте за изгородью, образовывавшей одну стенку узкого коридора. Одержав несколько полных или частичных побед, он, видимо, ослабил бдительность, ибо при появлении очередного буйвола выдал себя легким движением. Огромная туша молниеносно повернулась, и буйвол просунул голову в изгородь. Мгновение оба противника, совершенно ошеломленные внезапной встречей, глядели друг на друга, почти касаясь головами. В этот миг Мгобози успел просунуть между ними свой щит, а Сторож{115}{116}, всегда державший палицу наготове, нанес животному могучий удар по голове. Буйвол опустился на колени, а Чака отпрянул в сторону. Но, несмотря на то что быку нанесли новый удар, на этот раз по спине, он поднялся и ринулся на копьеносцев, из полка Фасимба, отбросив в сторону Мгобози со щитом и всей амуницией. Буйвол опрокидывал воинов, как кегли, но им большей частью удавалось подставить под его рога щит и, падая, накрыться им. Все же одного охотника буйвол поддел рогами и забросил на колючее дерево.
Колоть зверя копьями спереди было бесполезно: при атаке он так низко держал голову, защищенную рогами, что грудь его оставалась недосягаемой. Но, когда раненый буйвол повернулся, чтобы боднуть одного из воинов, лежавших под щитом, Чака, Мгобози и несколько других охотников пронзили его копьями с двух сторон, а Сторож ударом палицы с длинной ручкой переломил ему заднюю ногу. Но и после того как буйвол потерял подвижность и хрипел уже при смерти, так как охотникам удалось поразить его легкие, он продолжал обороняться. Двое воинов полка Фасимба были убиты или умирали, несколько других получили ушибы и увечья.
— М-да! Вот это был бык! — тихо, но восхищенно заметил Чака, отирая пот со лба. — Ну и бой!
— Он стоил жизни двум моим ребятам, — проворчал Мгобози. — Если нужно биться со зверями, так почему не схватиться со львами и леопардами? Это ведь наши прирожденные враги.
— Будут и львы, Мгрбозн, много львов! — весело воскликнул Чака.
В это время мимо пробегали большей частью крупные [220] антилопы. Огромные, но добродушные антилопы элапд падали под копьями охотников, не оказывая сопротивления. Антилопы гну, напротив, вступали в бой, справиться с каннами и чалыми антилопами тоже было непросто. Жирафы, метко прозванные Индлуламити (те, кто выше деревьев), встречались довольно редко даже тогда. Охотникам посчастливилось уложить только двух — одна попала в ловчую яму, другую убили копьями на тропе. Было много зебр, но их удавалось настичь только в тех случаях, когда они спасались от загонщиков в коридорах или в узких проходах. Куду и водяных козлов убили бессчетное множество. У этих антилоп рогами обладают только самцы, да и те не вступают в бой с человеком.
Охотникам достались сотни более мелких антилоп — нмпала, бушбок... Кабаны не пожелали перейти реку, к которой их гнали, и, повернув назад от поросших тростником берегов, прорвались сквозь ряды загонщиков, нанеся им внушительные потери. Тут их встретили отряды охотников с собаками. Собак держали в резерве, чтобы преследовать раненых животных, уносивших в своем теле ценное копье, а то и не одно, или наконечник к нему. Отрядам пришлось выдержать несколько ожесточенных схваток с кинувшимися назад злобными старыми хряками и не менее яростными матками, защищавшими детенышей.
Под конец появились одиночные шакалы и гиены, стаи диких собак и — самыми последними — львы и леопарды. Все они дорогой ценой заплатили за встречу с охотниками.
Леопарды шли по одному, молча и угрюмо. Немногим из них удалось спастись, но и у охотников не обошлось без потерь. Раненые звери неоднократно бросались на воинов, перепрыгивая через амбразуры, проделанные на уровне человеческой груди. Иногда им удавалось прорваться через коридоры. Если такое случалось, то тогда их встречал полукруг охотников, вооруженных копьями и щитами.
Коль скоро леопард избрал себе жертву, только смерть может отвлечь его от объекта атаки в отличие от льва. Кроме того, леопард чрезвычайно быстро и ловко орудует когтями, и, если раны его жертвы немедленно не обработать, она погибнет через несколько дней от заражения крови. Это объясняется тем, что вопреки распространенному мнению львы и леопарды поедают разложившиеся [221] трупы, если нет мяса посвежее, поэтому на внутренней стропе их когтей всегда таятся трупные яды.
Затем появились три семьи львов, встревоженных и раздраженных. В этот день им пришлось не меньше шести раз в ущерб своему достоинству отступать под натиском цепи загонщиков. Между тем никакие кошки не любят испытывать чувство унижения.
Чака со своей группой (к ней присоединилось теперь несколько специально отобранных охотников) охранял наружную стенку одного из коридоров, ведущих от массивной изгороди в большой загон (образованный обеими изгородями). Наблюдатель, сидевший на дереве, сообщал группе о всех передвижениях зверей; Чака у одной из амбразур дожидался удобного момента. Вскоре в коридоре появился крупный лев. Подняв и чуть просунув копье сквозь листву ветвей, прикрывавших амбразуру, Чака выждал, пока зверь поравнялся с ним. Когда их разделяло всего несколько футов, он воткнул тяжелое копье в тело зверя, в нескольких дюймах позади лопаток. Рана оказалась смертельной, но лев с ревом прыгнул вперед, выскочил из коридора, сделал попытку повернуться и только тогда со стоном рухнул наземь.
Другие львы получили более или менее тяжкие ранения. Некоторые пытались найти себе убежище в коридорах, однако загонщики выгнали их из укрытий. В конце концов на большом открытом участке между изгородями оказалось много львов, и раненых и невредимых; охотники охраняли проходы и не давали зверям выйти. Начались схватки, напоминавшие поединки в римских цирках, с той, однако, разницей, что тут не было зрителей, со злорадством наблюдавших из безопасного места за ходом боя, да и зулусский цезарь сам вышел на арену, чтобы разделить со своими воинами все опасности.
Охотники вывели псов и пустили их по следу раненых животных, которым удалось бежать с вонзившимися в их тело копьями. Слонов с разрубленными сухожилиями прикончили еще раньше, перерезав им артерии на задних ногах: любая попытка убить слона ударом копья в сердце сопряжена со смертельным риском, ибо воин при этом попадает в пределы досягаемости его хобота. Перерезали артерии и слонам, попавшим в ловчие ямы. Остальных животных, оказавшихся в ямах, закололи копьями.
Восемь лет спустя Генри Фрэнсис Фин{117} записал, что во время грандиозной всенародной облавы, организованной [222] королем зулусов, Чака и его воины убили сорок восемь слонов. Их по-видимому, окружили и атаковали целые полки воинов, вооруженных копьями.
Вслед за охотой началась разделка туш и сушка мяса на специальной раме, под которой был разведен огонь. Такая обработка сохраняла мясо от порчи и, уменьшая его вес, облегчала транспортировку.
Этим были заняты почти все охотники. Одновременно они поджаривали на деревянных вертелах печень и сердце животных. Добычи было так много, что от обычного принципа распределения отказались. Все мясо было собрано в одно место, а затем каждый получил столько, сколько мог унести. Правда, руководитель охоты и его помощники точно установили, кому именно принадлежит честь победы над тем или иным зверем, и охотники, желавшие иметь особенно лакомые куски от своей добычи, немедленно их получали. Но Чака не забывал о тех, кто загонял дичь и охранял броды, потому-то все мясо и собрали в одно место.
Слоновые бивни он, как король, забрал себе, но выдал за них компенсацию скотом. На шкуры леопардов рядовой воин не мог претендовать — все они считались собственностью вождя, — но за каждого убитого леопарда выплачивалось вознаграждение в виде быка или коровы.
Во времена Чаки зулусы не охотились на бегемотов, так как не употребляли в пищу их мясо. Они приравнивали его к свинине, которую тоже не ели. Этих животных истребляли, только когда они уничтожали посевы, но и тогда их мясом брезговали.
После пира, продолжавшегося всю ночь, Чака направился в свою королевскую резиденцию Булавайо. К полудню он уже был в поселке, пройдя сорок пять миль.
Найди встретила его особенно тепло. Дух ее был сильно встревожен, сказала мать, и она очень рада видеть сына невредимым. Сын добродушно подтрунивал над ней, сравнивая с курицей, которая вечно боится, как бы ястреб не унес ее цыплят, даже когда они становятся взрослыми.
— Да, ты перерос всех цыплят и стал теперь настоящим страусом.
— И все-таки, мама, ты боишься, что меня унесет ястреб?
— Мне не нравится новый нндуна (дворецкий) королевского крааля. Он слишком вежливый, гладкий и [223] скользкий. Двигается так бесшумно, как ползет ядовитая змея. Когда-нибудь он ударит тебя сзади. Пампата думает так же.
— Послушай, мама, отчего ты не любишь Мбопу, сына Ситайи из клана Газини? Он очень полезный советник, хорошо управляет краалем, да и беседовать с ним интересно.
— Название его клана — «Кровь», и я вижу кровь, но не его, а твою. Убей его нынче, тотчас же.
Пампата разделяла опасения Найди и сказала Чаке об этом, но он только посмеялся над ними обеими.